Что мы можем?
Когда проходила инаугурация президента Обамы, и ликующие толпы скандировали: «Yes we can!», то действительно казалось, что возможно очень многое.
СМИ по всему миру прежде всего писали о «первом чернокожем президенте», и это, действительно, было удивительно. Но Обама вел свою кампанию в расчете далеко не только на голоса афроамериканцев. Его, кстати, часто обвиняли в том, что он «недостаточно черный» — среди его предков не было рабов, они не жили в гетто, его воспитывали белые мать и бабушка с дедушкой.
Он был молодым и энергичным, обещал закончить войну в Ираке и хотел отойти от привычной для Америки ставки на индивидуальные достижения и необходимость пробивать себе дорогу самому. Обещанные перемены в социальной политике — прежде всего реформа медицинского страхования — были ничуть не менее неожиданными для американцев, чем внешний вид кандидата в президенты. Он казался спасителем от бушевавшего вокруг ужасающего экономического кризиса.
И это свершилось. Обаятельный президент въехал в Белый дом, даже здесь ухитрившись вызвать новую волну и восторгов, и насмешек, так как оказался первым обитателем резиденции, поселившим там тещу.
А дальше начинается другая история. История о том, как Барак Обама не смог по-настоящему использовать полученный им огромный кредит доверия и тот не слишком долгий период, когда президент от Демократической партии мог опираться на демократическое большинство в Конгрессе.
Прошло не так уж много времени, Конгресс стал республиканским, и враждебное президенту большинство поставило перед собой задачу блокировать любые предложения Обамы. Крикливые призывы журналистов, выход на улицу создателей движения Чаепития — Tea Party, напоминавших о Бостонском чаепитии, положившем начало борьбе американцев за независимость, и абсолютная упертость Конгресса привели к тому, что множество предложений президента проводились мучительно медленно или не проводились вообще.
Обама был готов идти на уступки. Республиканцы эти уступки принимали, а потом все равно голосовали против. Обама начал проводить свои решения не как законопроекты, а как президентские указы, что дало ему возможность для маневра, — но точно так же дало возможность Дональду Трампу, придя в Белый дом, многие из них отменить.
Нового курса, подобного рузвельтовскому, не произошло. Великие перемены не свершились.
Меня давно уже мучает вопрос: почему огромная часть американцев после 8 лет президентства Обамы проголосовала за Трампа, который теоретически должен был вызывать отторжение и шокировать? Это был просто обычный взмах маятника, привычно меняющего пристрастия колеблющихся избирателей от одной стороны к другой? Или испуг перед лицом возможных перемен, страх перед разгулом левых, которых всех огульно связывали с Обамой? Разочарование из-за того, что Обаме удалось выполнить далеко не все свои обещания? Общемировой всплеск популизма?
Может ли исполнительная власть в лице президента провести те перемены, которые она считает нужным, не оглядываясь на законодателей? Вот вопрос, невероятно актуальный и для понимания истории России. Надо ли идти на компромиссы со своими политическими противниками или лучше переходить в жесткое наступление? И еще один вопрос, на который никогда не будет единого ответа, — надо ли сплетать сетку социальной помощи, или же есть опасность, что она превратится в клетку, не дающую возможности развиваться ни экономике, ни отдельным предприимчивым людям?
Об этом спорили, спорят и будут спорить. И история президента Обамы — достигшего небывалых успехов, а потом своим успехом не воспользовавшегося/мало воспользовавшегося/воспользовавшегося, но не оцененного обществом — это еще один повод подумать о наших возможностях или об их ограниченности.