Бесстрашное враньё
Обсуждают эссе Маши Гессен «В тени Холокоста», в котором она сравнивает сектор Газы с еврейскими гетто в Восточной Европе во время нацистской оккупации, а войну, которую Израиль ведет в Газе, – с уничтожением этих гетто.
Для начала все-таки сыграю за дьявола. Маша Гессен знает, что говорит. Явно имеет в виду не мелкие гетто на советской территории, жизни которым было отведено несколько недель или месяцев перед полным уничтожением, а огромные, долго просуществовавшие в Польше: Варшаву, Лодзь, Вильну (Вильна до 1939 г. была польской). Например, в Варшавском гетто на небольшой территории было заперто около полумиллиона человек. (Удобно сравнивать с Газой, там больше двух миллионов обитателей.) Гетто просуществовало около трех лет. (Виленское, соответственно, два года.) Люди там жили в крайней скученности, страдали от нищеты, эпидемий и голода. Работать выходили на «арийскую» сторону и даже что-то зарабатывали. (Как всё похоже на Газу!) В больших гетто была развитая социальная инфраструктура, бурная культурная жизнь. В них существовало множество политических организаций. В них было вооруженное сопротивление. Подпольщики собирали оружие. (А могли бы вместо пистолетов хлеба купить.) Строили подземные схроны. Варшавское гетто окончательно прекратило существование на фоне восстания: бойцы сопротивления как умели убивали нацистов. Убили немногих, но сделали в этом смысле всё, что могли.
Развернутая получается аналогия.
Красивая получается аналогия.
Гадкая получается аналогия.
Маша Гессен сама понимает, что с этой аналогией, что-то не так. Сама пытается оговориться. Она пишет: «Нацисты утверждали, что гетто были необходимы для защиты неевреев от болезней, распространяемых евреями. Израиль утверждает, что изоляция сектора Газа, как и стена на Западном берегу, необходима для защиты израильтян от террористических атак, совершаемых палестинцами. Заявление нацистов не имело под собой никаких реальных оснований, в то время как утверждение Израиля основано на реальных и неоднократных актах насилия. Это существенные различия. Тем не менее оба утверждения предполагают, что оккупационная власть может решить изолировать, разорить — а теперь и подвергнуть смертельной опасности — все население во имя защиты своего собственного».
Лживые оправдания. Заявления нацистов не просто «не имели под собой никаких реальных оснований», а было осознанным враньем. Целью нацистов было не обеспечение безопасности от неведомых «болезней», а тотальное уничтожение еврейского населения. Никаких других целей не было. Там, где можно было обойтись без гетто, прежде всего, на советской территории, евреев почти сразу выводили за околицу и убивали. В Польше растянули процесс на несколько лет, для того гетто и понадобились. Утверждение о том, что нацисты подвергли евреев «смертельной опасности», звучит вполне издевательски.
Обсуждать, что Израиль не ставил никогда своей целью (ни явной, ни тайной) уничтожение в (Газе или еще где-либо) арабов – считаю излишним.
Я не верю в то, что автор не видит всей никудышности своей аналогии. Полагаю, что видит, но аналогия, в данном случае лживая и оскорбительная, это такое сильнодействующее риторическое средство, такое полемическое «рвотное», которое должно пронять самых толстокожих. Цель (автор полагает ее благой) оправдывает (по мнению автора) средство. Автор своего добился на 50%: меня стошнило, но не проняло.
На самом деле, ничего эта цель не оправдывает, не потому что средство оскорбляет чьи-то (мои, например) чувства, а потому что оно основано на вранье.
Это бесстрашное вранье понадобилось Маше Гессен для того, чтобы поддержать левую, правозащитную повестку по поводу войны в Газе. Я не хочу обсуждать то, на сколько правильно или неправильно ведет себя Израиль и его армия в Газе – не это предмет моей заметки. (Я полагаю, что правильно, но, во-первых, я пристрастен, во-вторых, допускаю, что неправ.) Люди, которые критикуют Израиль, не кажутся мне поголовно антисемитами. (Хотя антисемитов среди них хватает.) Меня заботит иное.
Будем справедливы. Не Маша Гессен начала первая. Как только произошла трагедия 7-го октября, израильские политики и публицисты стали налево и направо сравнивать произошедшее с Холокостом. Сами подставились. Все эти «со времен Холокоста» и т. п. просто не сходили с языка. Между тем, Холокост – это не про убитых, это не про количество убитых, это про цивилизационный сдвиг.
Оставьте в покое Холокост. Не всякое преступление на почве ненависти (расовой, классовой, конфессиональное или еще какой-то) – это Холокост. Холокост – вне сравнения, поэтому служит точкой отсчета для новых цивилизационных норм после Второй мировой войны. Мир плохо этим нормам соответствует, но твердо знает об их существовании. Именно поэтому, а не потому, что евреев жалко (всех жалко!), Холокост проходят в школах.
Убивать людей нельзя. Гражданское население убивать нельзя. Осуществлять геноцид нельзя. Убийство гражданского населения, тем более, геноцид – это преступления, которые требуют отпора и наказания. (Это я пишу на всякий случай. Вдруг кто-то не в курсе.) Отпор и наказание, к сожалению, не бывают точечным и адресным. Тотальное неизбирательное преступление влечет за собой тотальное неизбирательное наказание. Ничего хорошего в этом нет. Тем не менее, это нехорошее происходит постоянно. И не только на Ближнем Востоке. И все это не Холокост – и преступление не он, и наказание тоже – близко не похоже. Зло многолико, многогранно, зло подстерегает нас всех – всех вместе и каждого в отдельности – за каждым углом. И все-таки все это не Холокост.
Аналогии не работают. Аналогии – самое вредное, что только может быть. Аналогии и ссылки на историю. Аналогии убивают ответственность. Раз есть парадигма, то действуем в соответствии с проверенными образцами, реагируем по аналогии. Ходим по кругу. Если мы верим в прогресс, если хотим, чтобы колеса истории перестали чавкать в кровавой колее – надо кончать с аналогиями.
Мне и само слово «Холокост» кажется дурацким. Греческое название для жертвы всесожжения в Иерусалимском Храме – вот уж действительно «подходящее» название для геноцида евреев. Не говоря о том, что в нем зашито проклятое «как овцы на убой». И израильское «шоа», то есть «Катастрофа», хотя сам термин придумали в Польше в начале войны, мне тоже не очень нравится. Есть в нем какая-то ощущение заурядности: катастрофы то и дело случаются, к сожалению. На идише уничтожение евреев Европы называется «хурбн» – «Разрушение». Это сокращение от «дер дритер хурбн» – «Третье разрушение <Храма>». В этот названии есть четкое понимание того, что после разрушений Храма – и Первого, и Второго – еврейская (а значит и мировая) история поменяла свое русло, потекла в принципиально другую сторону. В этом смысл термина, а не в подсчете убитых. Не говоря уже о том, что название лучше бы использовать на языке тех, кого убили (из шести миллионов пять были носителями идиша), хотя бы из чувства справедливости.
Я не обольщаюсь, слово-сорняк «Холокост» выкорчевать мне не удастся, но и не сказать об этом не могу. В конце концов, я же пишу своими словами о чужих словах – не более того.
Уподобление Газы Варшавскому гетто, а Израиль – сами знаете кому, не Маша Гессен придумала. Это затрепанное от (зло)употреблений пропагандистское клише. Маша Гессен выстраивает вокруг него нетривиальные риторические линии обороны, которые должны вдохнуть новую силу и глубину в это изношенное сравнение.
Первая линия обороны. Маша Гессен полагает, что имеет право так говорить, потому что у нее под немцами погибла родня. Это дежурная пошлость, которую даже обсуждать скучно. Я бы выслушал сравнение Газы с гетто не от Маши Гессен, а от Маши Рольникайте, светлой памяти, да только, сколько я знал Машу, она бы никогда такого не сказала.
Вторая линия обороны серьезней. Маша Гессен критикует политику памяти об уничтожении евреев в Польше и Украине. Что там с этой политикой памяти не так (на мой вкус, кое-что не так), я бы тоже мог сказать, но не это предмет разговора. Маша Гессен – опытный полемист. Она говорит правду всем, не взирая на лица, неудобную правду, неуместную правду. (Впрочем, правда всегда уместна, тут я с ней, пожалуй, соглашусь.) Сказав правду о том, что в условиях военных действий против Украины, табуировано, она по аналогии как бы «заработала» себе право нарушать табу, говоря об Израиле.
Нет, не заработала. Аналогии не работают – ни диахронии, ни в синхронии.
Я пишу не в защиту Израиля. Он без моей защиты обойдется. Я пишу даже не против Маши Гессен. Я пишу о том, что пока мы не научимся видеть актуальную специфику происходящего, не перестанем искать ответы в учебниках истории, мы все обречены сражаться с ветряными мельницами, которые к тому же снесли много лет тому назад или, в лучшем случае, превратили в музей народного зодчества.
То, что я считаю правым и правильным, сейчас выглядит безнадежно отступающим и проигрывающим. Причем повсеместно. Возможно, это ошибка. Но даже, если я, упаси бог, не ошибаюсь, мне почему-то хочется встречать поражение с правильным пониманием пропорций. Мне это эстетически важно.
Теперь о личном. Маша Гессен прямо говорит о том, что ее эссе – это эксперимент, проверка общественной реакции, в том числе, с помощью оскорбительного сравнения. Я очень не люблю, когда меня оскорбляют и провоцируют, причем осознанно. Эксперимент удался, а эссе – нет. У публициста есть много других сильнодействующих средств помимо провокаций и оскорблений.