А что ему мешало на акции пальцем на меня показать?
С усопшим эшником Окопным у нас были какие-то странные отношения. Я была членом ОНК и не знаю, что он там думал про это общественное объединение, но, возможно, он и его товарищи воспринимали его как неизбежное зло, такую часть системы с противоположным знаком. Поэтому я и делюсь этими наблюдениями.
Итак, сначала я приходила на уличное мероприятие, к его началу. Там уже всегда были эшники. А надо сказать, что наблюдатель за местами лишения свободы по сути на акциях был совершенно бесправен, никаких полномочий в момент событий у него нет.
Когда Окопный и его сослуживцы начинали показывать пальцем, кого винтить, он с лёгкостью мог показать на меня, и это сделало бы его вечер менее проблематичным. Не понимаю, почему он этого не делал. Вот до сих пор не понимаю. Тем не менее, не делал, наоборот.
Я слушала, как по полицейским рациям (как и про многих, кого знали в лицо) объявляли, что я «появилась на площади». Окопный как-то аккуратно вытащил меня из омоновского водоворота и поставил за спины полицейских: типа, стойте, Анна Георгиевна, тут, тут не затопчут и видно всё очень хорошо. После этого норовил всегда здороваться, пытался что-то пошутить, но беседа не задалась.
Для меня это соседство было чем-то пугающим и неприятным, я слышала истории о применении насилия, работа его — мерзкая, да и сам он, при всей непосредственности, вызывал страх, смешанный с брезгливостью.
Но иногда говорить приходилось, потому что я вежливая.
Однажды подходит, спрашивает (в Новый Год, кажется, дело было, 31 декабря): что, и сегодня всю ночь работаете? Я говорю: так вы ж — работаете? Он: ну, придется, значит, поторапливаться…
Почему я говорю, что проще б ему было просто показать на меня командиру ОМОНа пальцем? Потому что незадержанная я, воссоединившись с другими членами ОНК и незадержанными активистами, отправлялась после акции в «Ростикс» напротив Маяковского, и там мы выполняли функции тогда еще не существовавшего «ОВД-инфо»: составлялись списки задержанных, кто в каком отделе, где больные, где несовершеннолетние, дальше мы прыгали по машинам и ехали вызволить из ОВД кого можно, а кого не можно — чтоб хоть переночевать нормально обеспечили. Из отдела в отдел, и так до ночи, а то и до утра. Тут уже наши мандаты действовали, хоть иногда в отделы приходилось прорываться с боем. План «Крепость» тогда еще не придумали, поэтому, как правило, получалось.
В отделах мы начинали ругаться. Были ситуации, когда получалось шутить, но в основном — ругаться. И если мы заставали там эшников — то у нас к ним было очень много вопросов, а там уже и адвокаты с нами прорывались, и общественные защитники типа Алексея Горинова, в общем эшники были нам не рады и ретировались обычно быстро во главе с Окопным, что-то там под нос себе напевавшим, но с физиономией недовольной. И тут он уже делал вид, как правило, что вообще нас не замечает.
Вот поэтому я и думаю до сих пор: а что ему мешало на акции пальцем на меня показать? И делал бы свои гадкие дела спокойно, и никто не мешал бы ему в отделах. Или не понимал, что именно там я совершенно беззащитна? Или действительно в его картине мира как-то вот так складывалось, что должен быть противовес?
Еще думаю: а знал ли он, что я была одним организаторов «секретных маршей» с Маяковской с перекрытием дорог с фаерами? Да, наверное, знал: ко мне же в квартиру полиция как-то в 6 утра приезжала в день такого вот марша, как он мог не знать?
Пальцем не показывал. Мазохист, может. Жалеть не стану. Мерзкая работа, каждый выбирает по себе. А вот удивление — осталось.
Купить книгу Анны Каретниковой «Я — сотрудница ФСИН» на сайте «Эхо Книги»