Александр Сокуров - 2018 - 2018-08-03
Т. Фельгенгауэр: 20
―
04 и «2018». У микрофона Татьяна Фельгенгауэр. Я буду следить за часами и за порядком в московской студии. Ну, а в студии в Петербурге прямо из «Гельвеции»…я приветствую Виталия Дымарского. Добрый вечер, Виталий Наумович!
В. Дымарский
―
Добрый вечер, Татьяна…Татьяна!
Т. Фельгенгауэр
―
Татьяна. Да зовите меня просто Таня. Александр Сокуров у нас сегодня в гостях, режиссер. Собственно, надо ли как-то еще представлять… Александр Николаевич, добрый вечер! Рада вас видеть и слышать.
А. Сокуров
―
Добрый вечер!
В. Дымарский
―
Тань, надо сказать, что у нас прямой эфир. И то, что «Гельвеция», это мы знаем. И люди, собственно говоря, могут нам писать, наши слушатели. Да?
Т. Фельгенгауэр
―
Могут, конечно. Могут писать.
В. Дымарский
―
Я имею в виду, что у нас даже есть СМСки. Я их могу даже читать.
Т. Фельгенгауэр
―
Это прекрасно.
В. Дымарский
―
Ну что, начнем тогда.
Т. Фельгенгауэр
―
Давайте!
В. Дымарский
―
Какие в Москве… Или ты хочешь, чтобы мы начинали здесь в «Гельвеции»?
Т. Фельгенгауэр
―
Нет уж, давайте вы начинайте.
В. Дымарский
―
Ну, тогда начинаем. Александр Николаевич, во-первых, мы давно с вами не встречались в эфире.
А. Сокуров
―
Да. Добрый вечер!
В. Дымарский
―
И я очень рад, что мы наконец все здесь…
А. Сокуров
―
Собрались.
В. Дымарский
―
Песня была такая какая-то там. «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», вот я вспомнил. Александр Николаевич, вот очень много ежедневной информации: одна вытесняет другую, не успеваем проследить последствия тех или иных действий, событий, явлений и так далее. Но я хочу вернуться к одной теме, которая все-таки звучит, но не каждый день, к сожалению, а, наверное, должна была бы звучать каждый день. Я имею в виду, конечно, Олега Сенцова. Вроде относительно недавно, несколько дней назад или пару недель назад, появилась какая-то надежда. Я знаю, что вы много себя вкладываете в защиту Олега Сенцова, вернее, в дело освобождения. Может быть, вы что-то знаете, может быть, не знаете. Как вы вообще оцениваете эту ситуацию?
А. Сокуров
―
Конечно, эта история сейчас существует в потоке с каждым днем какой-то возрастающей тревожной событийности. Одно событие за другим все тревожнее и тревожнее и все они касаются личности отдельных людей и иногда большего числа людей. И это, конечно, все в одном каком-то котле. Некоторое время назад по условной между нами договоренности я написал письмо президенту Украины и письмо Папе Римскому. Мы внутри нашей как бы группы решили, что это будет целесообразно. Я не получил ответа ни из одного адреса, ни из другого. Я в социальных сетях не существую и поэтому я не знаю, какая реакция была на Украине.Мне говорили, что там реакция была крайне скверная и в мой адрес, и в адрес этого текста. А смысл моего обращения был в том, что во благо жизни человека, вот этого отдельно взятого, начните с нуля; откажитесь от всех политических амбиций; откажитесь от всех политических претензий к кому бы то ни было; встаньте на позицию нового, какого-то эволюционного гуманитарного принципа, когда гуманитарный принцип выше политических интересов; скажите, что вы готовы без всяких условий освободить всех, кого бы вы хотели видеть на свободе…там российская сторона; закройте все разговоры такие откровенно эмоциональные и, может быть, агрессивные политические; поставьте точку; начните с нуля; у вас есть шанс. Ну, я, как всегда, в этом случае наивен.
И, в общем, я понимаю так, что я и ответа не получил, и, естественно, никто ничего ни с какого чистого листа начать эту ситуацию не хочет. Потому что, на мой взгляд, спасение человека – высшая задача любого государственного деятеля. И его защита. И политика, которая не строится на защите жизни человека, она ничтожна, она бесперспективна.
В. Дымарский
―
Александр Николаевич, если говорить об этом конкретном случае, почему эти два адресата?
А. Сокуров
―
Потому что прямые обращения к нашему президенту были у меня лично и не только у меня – у очень многих людей. И наш президент объясняет, почему. Потому что существует решение суда, где квалифицируется поведение Олега как террористическая акция. Я с этим не согласен. Я это говорил открыто. Поэтому обращение к другой стороне, которая прямое отношение и заинтересованность в этом – к Украине – поскольку, Сенцов, в общем, гражданин Украины, как мне кажется, потому что он отказывается от русского гражданства. Насильно гражданство нельзя человеку…Пусть даже по моральному принципу. То другая сторона – это Украина. Здесь нет третьей стороны. Здесь нет стороны Организация объединенных наций, Соединенные Штаты, Франция, Польша. Здесь есть две стороны. Сенцов сидит в арктической тюрьме в Российской Федерации, а президент Украины – в Киеве. У него, на самом деле, на мой взгляд, может быть, не просвещенный, огромные возможности, огромные шансы.
В. Дымарский
―
Считаете, что есть у него какие-то…?
А. Сокуров
―
Конечно, конечно. Гораздо больше, чем у президента Российской Федерации.
Т. Фельгенгауэр
―
Александр Николаевич. Прошу прощения, я прерву. Но нет ли здесь и третьей стороны. И я имею в виду общество. То самое общество, которое сначала очень много и очень ярко выступала в защиту Сенцова, и говорили на всевозможных мероприятиях, международных фестивалях каких-то, потом все считали дни голодовки Сенцова. И сейчас все меньше, меньше, меньше, как Виталий Наумович сказал в самом начале, одни события вытесняют другие. Вот общество не третья ли здесь сторона? И не опустило ли оно руки?
А. Сокуров
―
Общество всегда третья сторона. Но пока существует государство как таковое и государственные структуры, общество будет всегда отставать в результатах своего как бы воздействия на… У современного демократического общества, будь то Восточная Европа, наша страна или Западная Европа, нет прямых инструментов действия на государственную власть. У французов это тоже, столь, например, незначительные возможности повлиять быстро и динамично на принятие решений. Это очень во многих странах: у американцев так все. Везде демократическое современное государство построено так, что обратная связь – народ и руководство – она, эта связь, очень усложнена, отягощена в интересах государства, естественно.Если бы это было иначе, то, наверное, многие бы вопросы гуманитарные и политические решались бы совершенно по-другому. Но есть еще одна… Я, Танечка, понимаю, о чем вы говорите. Я со многими людьми сейчас, когда приходится говорить о ситуации с Сенцовым, слышу о том, что не разыгрывают ли нас, потому что такая длительная голодовка, такое длительное воздержание от пищи…такая, да?
В. Дымарский
―
Да. Ищут какой-то подвох во всем этом.А.Сокуров: Я не знаю, к чему призывать кроме как к просвещению и образованию
А. Сокуров
―
Ну, не является ли это какой-то странной такой процедурой. Но жалко, что это такая…как вам сказать…голосуйте за тех, для кого гуманитарные принципы выше политических, если попросту говорить. Это абсолютная политическая ситуация. Она не гуманитарная, она - абсолютно политическая ситуация. И со стороны украинского общества тоже нет давления на своего президента. Они не рассматривают, насколько я могу судить, никакие вообще варианты, если они заинтересованы и хотят спасения этого человека.
Т. Фельгенгауэр
―
Так и получается, что политика и политические интересы, и политическое упрямство, условно, президентов или руководителей страны выше, чем жизнь человека.
А. Сокуров
―
Я думаю, что мы очень много не знаем в этой политической структуре, в этой карте. Очень многого не знаем. Не знаю я, что сказать, потому что горько, тяжело, обидно, что это происходит. Каждый представляет себя на его месте… Как от сумы и от тюрьмы, да?
В. Дымарский
―
Александр Николаевич, я думаю, что увы, как раз никто не представляет себя на его месте. Все представляют кого-то другого на этих местах, а все думают, что их-то это обойдет. Это то же самое, что с массовыми репрессиями: все думают, что за кем-то придут, а за мной не придут. Придут за всеми.
А. Сокуров
―
Очень многие вопросы гуманитарного смысла не решаются. И очень многие вопросы гуманитарного смысла, которые должны решаться. Они вообще находятся на какой-то такой окраине политической практики. А между тем, они должны быть на первом уровне. Здесь надо сказать прямо, что это общая болезнь демократического принципа, демократического строительства всей государственной системы современной, когда общество не может убедить властные структуры; когда общество не может найти инструментов; когда общество не может найти более четких слов выражения; когда общество не имеет четкой, постоянной, систематической, я бы даже сказал, моментальной связи с властью.
Т. Фельгенгауэр
―
Александр Николаевич, да и самого общества ведь как такого, получается, нет. По какому вопросу все выступают единогласно? Вот сейчас разве что по поводу пенсии все солидарно говорят, что… Ну и то, не 100%. Но все равно большинство заметное выступает против. По каким-то другим вопросам, которые не касаются лично каждого, нет никакого единства. Нет никаких точек соприкосновения между людьми.
А. Сокуров
―
Еще раз хочу сказать, что если мы считаем, что это проблема только наша, российского общества, то, мне кажется, мы заблуждаемся. Это проблема современного мира
В. Дымарский
―
Это проблема современного мира. Острота другая просто, везде разная.
А. Сокуров
―
Да. Это проблема современного мира. И из тех неграждан России, кто как-то говорит со мной об этом, я с их стороны вижу большое недоумение, как вообще такое может быть. И я не могу объяснить, как такое может быть, потому что я сам знаю какие-то случаи, которые бывают с людьми: и они осуждены, и эти люди осуждены за убийство и так далее, это 7-8 лет. Но по каким-то общественным своим функциям я как-то кому-то помогал, и кто-то мне пишет: вот именно люди, которые осуждены́ на большие (или осу́ждены, как говорят профессионалы) сроки… и это убийства, и это 7-8 лет. Поэтому, я понимаю, что 20 лет арктических лагерей, как я и сказал Владимиру Владимировичу тогда на этом совещании Совета по культуре, это непонятное мне решение.Но я, на самом-то деле, очень хорошо понимаю и чувствую себя на его месте, на самом деле. Я понимаю, что так же, как и он, я так же при каких-то фантастических или не фантастических обстоятельствах могу в любой момент оказаться там. Напишет кто-то донос, как у нас сейчас написаны на наш фонд доносы, идет разбирательство. И может быть все что угодно. Я к этому отношусь как к процессу чрезвычайного обострения социальной и политической борьбы внутри российского общества; продолжение строительства и создания государства российского, еще это строительство продолжается; и политические институты создаются только; и сильные, мощные структуры держатся, удерживаются. «Эхо Москвы» сколько лет существует в условиях ожесточенного политического процесса. Ведь за все время существования, например, «Эха Москвы» ни одного года не было простым политически, правда?
А сколько за это время рухнуло газет, сколько в это время погибло коллективов разнообразных. Значит, в этом процессе должна существовать мощная, сильная, концентрирующая политическая мудрая сила. Простого в политике уже ничего не будет. И единство в русском обществе, в российском уже не будет.
В. Дымарский
―
Александр Николаевич, а вот вы мне скажите…
А. Сокуров
―
Танечка. Простите. Если я ответил на ваш вопрос…наверное, нет. Но я также об этом думаю.
Т. Фельгенгауэр
―
Если честно, Александр Николаевич, мне вообще кажется, что это вопрос, на который нельзя сформулировать ответ: можно искать, обсуждать, аргументировать, спорить…
В. Дымарский
―
Что уже является ответом.
Т. Фельгенгауэр
―
Да.
В. Дымарский
―
Сам поиск ответа.
Т. Фельгенгауэр
―
Просто, единственное, что…я не то чтобы придираюсь, конечно, но вы, с одной стороны, говорите, что идет строительство институтов и государства, а с другой стороны, пишут доносы и по доносам проверяют, судят и сажают.
А. Сокуров
―
Да, это правда.
Т. Фельгенгауэр
―
Но какое же это строительство? Это же возвращение в Советский Союз.
А. Сокуров
―
К сожалению, да. И мы – тяжелое, сложное, противоречивое общество. И тяжелая, сложная, противоречивая политика.
В. Дымарский
―
Александр Николаевич, все-таки вот вопрос хотел вам задать. Второй адресат, вы сказали, Папа Римский, да?А.Сокуров: Православная Церковь всегда стремится быть ближе к власти
А. Сокуров
―
Да.
В. Дымарский
―
Почему Папа Римский? Почему не РПЦ? Почему не УПЦ? Я, вообще, хотел ваш взгляд на Церковь и на место и роль Церкви. Как бы ни относиться к религии…
А. Сокуров
―
Да я понимаю.
В. Дымарский
―
Потому что мы помним… ну, мы… не все. Молодежь, наверное, не помнит, но мы с вами помним, например, события в Польше в свое время, когда Церковь сыграла посредническую роль…Католическая Церковь в Польше, естественно. Она смогла во всяком случае хоть как-то объединить тогда тоже расколотое общество. Почему у нас так не происходит?
А. Сокуров
―
Мне кажется, что, во-первых, потому что Католическая Церковь, как мне кажется, может быть, я и не прав, никогда так не стремилась быть единой структурой с государством, как, например, наша Церковь. Православная Церковь всегда стремится быть ближе к власти, получить часть властных каких-то полномочий, структур, руководить обществом. Не сопровождать, не окормлять общество, а вот руководить. Мне кажется, всегда это было. И крушение православного мира – времена событий 17-й год и последующие – оно произошло именно от того, что народ впрямую и просто животом своим понял, что Православная Церковь так же виновата за крах государства, за нищенство народа, как и сам романовский режим.Потому что, хотим мы того или нет, освещались все действия власти и прочее-прочее. Поэтому опыт-то у нас такой есть. Насколько я могу судить, конечно, католики также хотели бы иметь часть какого-то участия, но не так открыто, не так демонстративно. Они действуют все же осторожнее. Мое обращение к Папе Римскому было связано (и в этом письме это было точно описано) только потому, что я трижды получал премии Ватикана. И последний раз – совсем недавно, это было в Польше. Я получал трижды. И в Италии была издана «В центре океана» книга моя, которая специально делалась как бы для студентов католических вузов по их просьбе. И премия Брессона, она тоже была премией Ватикана.
Я вижу в Ватикане в этом случае активное, горячее участие в кинематографическом процессе. Они всегда присутствуют не как религиозные надсмотрщики в кинематографическом процессе, а как профессиональные, компетентные наблюдатели. И мне эта позиция очень нравится. Она очень гуманитарная, она умная, она содержательная. К сожалению, я не вижу у Православной Церкви интереса к искусству, интереса к жизни кинематографа. Поруководить, призвать к месту, поругать – да. А вот войти, почувствовать – этого пока нет. Поэтому у меня не было никаких оснований обращаться к главе нашей Церкви. Тем более, я знаю, что там есть очень жесткая критика моей оценки – оценки истории православия в это время (революционных периодов).
И несколько раз мне публично давали отповедь по этому поводу. Ну что? Ну да, у меня нет здесь точек соприкосновения. Я вижу, что прямых дискуссий людей, живущих в культуре, с руководством Церкви нет. Я ее просто не вижу. Может быть, я не знаю. Может быть, есть какие-то теневые… Может быть, Михалков как-то участвует в чем-то…
В. Дымарский
―
Вот только хотел сказать.
А. Сокуров
―
Я не знаю. Но в каком-то таком хитром смысле. Но жизнь кино, жизнь культуры – она очень противоречива. И нас интересует огромный объем вот этих проявлений жизненных человека: и историческое, и экономическое, и социальное, и духовное, сексуальная жизнь, психическая жизнь, вообще здоровье человека, разные формы жизни, разные формы отношений. Культура и искусство ответственны перед обществом за то, видит оно эти проявления жизни людей или не видит. Вот у меня с моими ребятами с Кавказа были дискуссии на эту тему.Я им говорил, что вы будете первые, кто обратит своих же народов на те проблемы, которые есть у них. Посмотрите на русских писателей, на русскую культуру, писательскую среду, иногда кинематографисты – с каким вниманием, с какой тревогой и с какой искренностью, а иногда с какой жесткостью литература или кинематограф говорит о жизни народа: о тех проблемах, о недостатках жизни народа, о недостатках характера, поведения, о проявлениях разных.
Откройте вы, например, кинематографисты на Кавказе, начните говорить прямо и честно со своим обществом, что происходит в конце концов (например, в кавказском обществе). Потому что, если художественная среда молодая не начнет этого делать, нас ожидают крайне тяжелые, крайне категорические и необратимые последствия внутри общества этой части нашей большой страны.
Т. Фельгенгауэр
―
Александр Николаевич, вот вы про кинематограф и про его интересы, про глубокое изучение всех сторон жизни говорите, но при этом как-то забываете, что кинематограф сейчас целиком и полностью…ну, может быть...
В. Дымарский
―
В руках государства.
Т. Фельгенгауэр
―
Да. Почти полностью контролируется Министерством культуры. И снимать по-настоящему независимое и свободное кино очень и очень сложно.
А. Сокуров
―
Да, это правда. Но тем не менее, я могу вам сказать, что меня не было бы, если бы не было поддержки и участия в том, что я делаю, государства. Приятно слышать это или неприятно, но тем не менее. В советский период все, что я делал, и все, что, к сожалению, было закрыто для показа, все делалось на деньги советского государства. Все делалось.
В. Дымарский
―
То есть они давали деньги, но потом не показывали.
А. Сокуров
―
Да. И этими работами я не стыжусь. Я вижу их недостатки, но я не стыжусь этого. Потом, когда пришло новое время, в течение длительного времени без поддержки государства, даже уже в период посткоммунистический, назовем его так, очень многие произведения очень многих кинематографистов не могли быть вообще созданы без участия государства. Поэтому, само по себе участие государства – оно только участие государства. Другое дело, когда участие государства начинает руководителями этих структур государственных расцениваться как право, как распоряжение…
В. Дымарский
―
Ставятся условия.
А. Сокуров
―
Да. Распоряжение своими политическими правами. Это не политическая проблема, хотя она таковой иногда является, а это проблема невыработки, непроработки в законодательстве подобной ситуации. Законодательство не определяет четко, однозначно что есть участие государства в создании художественного произведения. Не определяет.
В. Дымарский
―
В общем, министр культуры нам говорит, что у нас есть культурная политика…
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, вы еще процитируйте прокуроров по «делу Серебренникова» или следователей.
В. Дымарский
―
Которая заключается в том, что да, государственный заказ существует на фильмы, на спектакли… По-моему, на книги еще нет, да? И этот государственный заказ…раз мы платим деньги… Понятное дело: кто платит деньги, тот девушку танцует или еще разное.
А. Сокуров
―
Но это все красивые и иногда пошлые слова.
В. Дымарский
―
Абсолютно.
А. Сокуров
―
Я слышал это много раз. Но еще раз могу сказать, что это вопрос просто юридического позиционирования. Кажется, в ноябре прошлого года у меня была большая, полуторачасовая встреча с Медведевым. Очень важная для меня встреча. Мы до этого с ним не встречались вот так и не говорили. Так, как-то пересекались, а так не говорили. Я подал ему несколько писем для рассмотрения, в том числе это были письма по необходимости разобраться в этих принципах государственного финансирования, и правах и обязанностях, и прочее.А.Сокуров: Я не могу отделить себя от страны, где я родился
Я обращал его внимание на то, что кинематограф и театр – это сложнейшая и своеобразная экономическая, хозяйственная среда; что надо отработать все юридические, финансовые и прочие документы, которые говорят, как можно действовать с государственными средствами в контексте своеобразия театрального и кинематографического процесса. Он всегда очень своеобразный процесс – он не фабричный, он не строительный. Это очень другое абсолютно.
Т. Фельгенгауэр
―
Что ответил Дмитрий Медведев об этом… Александр Николаевич, простите…
А. Сокуров
―
Я понял, да.
Т. Фельгенгауэр
―
…Нужно прерваться. Чем переписка и общение закончились, через несколько минут…
В. Дымарский
―
Мы узнаем.
Т. Фельгенгауэр
―
Александр Сокуров, Виталий Дымарский в Петербурге, расположились в «Гельвеции». Татьяна Фельгенгауэр в московской студии. Сейчас на новости прерываемся. НОВОСТИ/РЕКЛАМА
Т. Фельгенгауэр
―
И мы продолжаем строить мосты любви, дружбы и обсуждений всяких сложных тем с Санкт-Петербургом, Отель «Гельвеция», Виталий Дымарский, Александр Сокуров. В московской студии - Татьяна Фельгенгауэр. Марина Лелякова следит за тем, чтобы у нас все было хорошо. Так мы на самом интересном прервались.
В. Дымарский
―
Да. Ждем, что же сказал Медведев.
Т. Фельгенгауэр
―
Что Медведев-то?
А. Сокуров
―
Мы с ним обсуждали, как можно…я рассказывал о разных случаях во время съемок и театральных постановок…почему существуют такие нормативы и почему нельзя перебрасывать деньги со статьи на статью, почему нельзя использовать какое-то количество наличности. Потому что, если мы, например, работаем в горах на съемках или в степи, какие там кредитные карточки, счета и прочее-прочее… Тем не менее, это все запрещено. Вся кинематографическая практическая работа, она вся окутана стандартным, обычным бухгалтерским и прочим…системой учета и наказания тем более, как угодно.Он слушал внимательно, где-то добавлял даже, потому что видно было, что он тоже что-то понимает в этом деле. Он согласился: «Да, конечно». Я говорю, тогда давайте созывать совещание Минфина, Минкультуры еще каких-то ведомств и давайте создадим поправки, создадим специальный кодекс…экономические, бюрократические и так далее…и юридические поправки какие-то в поведение контролирующих органов и прочее-прочее, которые отражают своеобразие экономического обращения с государственными средствами.
Потому что в индустрии сейчас - в кинематографическом пространстве, в театре – работает много молодых людей, у которых огромного, большого опыта нет. Они очень часто ищут выход в сложившейся ситуации.
В. Дымарский
―
И они подставлены, получается.
А. Сокуров
―
Да, и они сейчас все… свистни куда угодно – любой поступок человека, работающего в экономике кино может рассматриваться как преступление. Хорошо, я как художественный руководитель фонда не имею никакого отношения к экономике, но мои-то коллеги имеют отношение к экономике. Мы работаем, мы показываем, сдаем фильмы, мы не имеем никаких претензий ни от одной из организаций, которые нас финансируют, но тем не менее по характеру действия с этими средствами все равно возникают к нам вопросы.«Да, - сказал еще раз Медведев, - надо с этим разбираться. Будем разбираться, наведем порядок. Все, что вы считаете нужным, надо обязательно сделать». Обращался я к помощнику президента Толстому с этим же вопросом. На что он мне говорит: «Много раз мы пытались Министерство культуры усадить за стол переговоров и начать обсуждение вопроса вот этой вот экономической стороны деятельности кинематографических групп и театральных групп. Ничего не получается».
Т. Фельгенгауэр
―
Александр Николаевич…
В. Дымарский
―
А кто не хочет? Министерство культуры.
А. Сокуров
―
Такое ощущение, что Министерство культуры. Простите, Танечка. Я думаю, что и Министерство финансов тоже не очень хочет, потому что «что там с этой требухой возиться, это культура какая-то...». Тут столько проблем социальных, проблем экономических, военных и прочих, что никто из них не хочет вникать в детали этого процесса.
В. Дымарский
―
Такое положение Министерству культуры выгодно, потому что таким образом она держит под контролем вас – творцов.
А. Сокуров
―
Ну да. Но очень не хотелось бы, чтоб это было правдой.
В. Дымарский
―
Ну да. Это другой уже вопрос.
Т. Фельгенгауэр
―
Но с новым главой думского комитета по культуре, может быть, и слава богу, что ничего не переделывают.
А. Сокуров
―
Это крайне тяжелый вопрос, потому что обращаться к президенту и пытаться уговорить его вникнуть в эту ситуацию… Ну, это надо, чтобы была какая-то нормальная атмосфера во взаимоотношениях между Министерством культуры и пониманием Министерством культуры, что есть культура, что это такое, потому что, что бы ни случилось с Российским государством, на самом деле, его не предаст только национальная культура. Только национальная культура останется и с народом, и с государством.Будет оно или не будет оно, потерпит оно поражение (политическое, экономическое, военное), а культура всегда будет с народом, она всегда будет с нами. Армия может быть разбита, государство может рухнуть. Вот смотрите, вот есть прекрасная опубликованная статья у Михаила Борисовича в санкт-петербургских «Ведомостях» 25.07.17, где он правильно говорит, в 90-е годы, когда все обвалилось, театры и музеи работали. Тогда не было денег на археологические экспедиции – одного человека, но мы отправляли. Выжили что бы там ни было, Какая неопределенность была…
В. Дымарский
―
Михаил Борисович Пиотровский.
А. Сокуров
―
Пиотровский, да. Какая неопределенность была в жизни государства и общества… Мне кажется, что понимание того, что цель существования Российского государства как такого – это только развитие, упрощение культуры. Нет другой цели. Развитие политических институтов, развитие безопасности, армии, развитие экономических всякого рода процессов – только для того, чтобы сохранить человеческий облик народа и сохранить вот это гуманитарное, светлое лицо…
Т. Фельгенгауэр
―
Александр Николаевич, вот правда, я вас слушаю – мне немедленно хочется вас очень крепко обнять и тихо сказать, что вы ратуете за страну, в которой пытают в тюрьмах.А.Сокуров: Любой поступок человека, работающего в экономике кино может рассматриваться как преступление
А. Сокуров
―
Я знаю. Я знаю. Мне горько и мне стыдно. Мне горько и стыдно за это.
Т. Фельгенгауэр
―
Просто, как апеллировать к этим людям, которые спокойно живут с тем, что они пытают заключенных?
А. Сокуров
―
Танечка, Танечка, я…
В. Дымарский
―
И тоже ходят в театры и в кино. Вот что ужасно.
Т. Фельгенгауэр
―
Да.
А. Сокуров
―
Я не знаю, как апеллировать. Я, на самом деле, получил внутреннее образование или какое-то самовоспитание и так далее на основании какой-то русской классической гуманитарной традиции, понимаете. Я не знаю, к чему призывать кроме как к просвещению и образованию. Я не знаю, какие другие пути развития человеческого общества, развития благонравности могут быть кроме этого. Я у меня нет политических навыков. Я совершеннейший не политик. Для меня интересы, например, молодых людей, которые начинают жить или пытаются жить в кинематографе русском, становятся частью моей просто сердечной боли, понимаете.Я могу только тем, что я отказываюсь сам создавать картины, фильмы, обедняя свою жизнь, обкрадывая себя. Отдавая все мои возможности и силы для них, я могу только таким, практическим образом, Танюша, что-то сделать. Я не знаю, как по-другому это делается. Набирать курсы? Набирать курсы. Но только постоянно, маниакально все время повторять – образование и просвещение, образование и просвещение, образование и просвещение. Причем в любых обстоятельствах.
Т. Фельгенгауэр
―
Вы видите в глазах этих молодых людей, ради которых…
В. Дымарский
―
Отклик.
Т. Фельгенгауэр
―
…Вы, собственно, отказались от своего призвания режиссерского практически? Вы видите там понимание, отклик?
А. Сокуров
―
У моих учеников я это вижу. Я очень боюсь за них. Я боюсь за то, какой моральный какой-то путь или какой-то такой путь другой они выберут… я очень боюсь, что давление на них жизни, обстоятельств очень велико. Они ко многому не подготовлены. И я не успел – моя вина в этом – ко многому их подготовить. Но у моих учеников – у тех, кто рядом со мной – я все же это вижу. Вот сейчас мы сделали великолепную картину… Саша Золотухин сделал «Мальчик русский», Первая мировая война. Это первый его полнометражный фильм, который «Ленфильм» и наш фонд, который, наверное, теперь уже будет закрыт…вот мы сделали. Это очень серьезное, большое кинематографическое достижение.Я надеюсь, что когда-нибудь наше общество встретится с этим фильмом. Я надеюсь, что мы сможем показать за пределами страны. Мы каждый раз, каждым шагом практической работой пытаемся сделать то, что мы можем делать. Танюша, в рамках того государства, того общества, того сообщества, которое существует, можно, конечно, не делать этого. Я ведь совершенно не молодой человек. Я совсем не здоровый человек. Я не знаю, сколько у меня будет сил, даже если разгонится этот фонд, еще черт знает что будет вокруг меня, я все равно буду делать все, что будет в моих силах для того, чтобы подставить плечо хотя бы пятерым, хотя бы десятку этих молодых людей.
Это моя задача как человека, который прошел профессиональный путь, который через многое прошел, чему-то научился и который точно понимает, что цель существования общества в моей стране, цель существования государства в моей стране – развитие, упрощение культуры. Другой цели и ругой задачи быть не может. И все должны объединяться вокруг этой задачи: и политические силы, и так называемые либеральные, и левые и прочие. Пока они не осознают эту задачу…Потому что это есть смысл существования, это есть национальная идея нового Российского государства. По крайней мере она такой должна быть.
В. Дымарский
―
Человек! Жизнь человека.
А. Сокуров
―
Человек. Гуманитарное развитие человека…
В. Дымарский
―
Александр Николаевич, смотрите, культура… Слушайте, все диктаторы, кстати говоря, все они были не чужды культуры, причем даже высоких образцов этой культуры. Помните фильм «Покаяние», да? Когда этот товарищ похожий на Берию…
А. Сокуров
―
Нет, я понимаю, о чем вы…
В. Дымарский
―
Они всегда… И Иосиф Виссарионович любил театр.
А. Сокуров
―
Да. Но вы же прекрасно понимаете, что искусство тоталитарному или государству концентрированному необходимо. Но искусство для демократического государства – оно может и не существовать. Культура для демократического государства может существовать: она терпит ее. А искусство для демократического государства – это уже гораздо более сложное понимание, потому что до искусства демократическому государству, лидерам демократических государств дотянуться еще надо.Это лидеры тоталитарных государств, они как-то схватывали животным, звериным иногда чувством своим необходимость и потребность художественных личностей.
В. Дымарский
―
И превращали в свой инструмент.
А. Сокуров
―
Как ни страшно это звучит. Но диктатору нужен сложный художник, художественный автор. А демократическому лидеру все равно, есть он или нет, потому что в демократической структуре – в современной тем более и в европейской в первую очередь – все вещи, связанные с серьезным, большим искусством, разжижаются, размазываются. И интересами главными становятся некие усредненные визуальные товары, имеющие, может быть, некоторые признаки какого-то блеска, но не искусство, не культура.Посмотрите на фестивали современные, например, на кино, что происходит. Но я сейчас говорю о кино. Я не бросаю сейчас…никаких претензий не делаю литературе и живописи. Но в кинематографе вот именно вот это…
В. Дымарский
―
Слушайте, раз уж вы это упомянули… Александр Николаевич, просто ваш короткий комментарий – а что вот это новая какая-то инициатива по поводу прокатных удостоверений для фестивального кино?
А. Сокуров
―
Специалисты мне говорят, что это крайне неудачное, неправильное решение, которое дает возможность работать только Никите Михалкову и Московскому фестивалю. Все остальное закрывается. Я не могу даже какой-то свой фильм, какой-то новый русский фильм показать где-то, если там нет каких-то особых разрешений. Это невозможно.
В. Дымарский
―
Какое-то возвращение времен, знаете, когда работали в стол, как называется…или на полку.
А. Сокуров
―
Я не знаю с какой стороны кто к этому подходил. Пока у нас был прежний руководитель Комитета по культуре в Госдуме – Говорухин…
В. Дымарский
―
Говорухин.
А. Сокуров
―
Мне кажется, что Станислав Сергеевич вообще даже не допустил бы этого. Это вообще невозможно. Это невозможно. Это неконституционное решение. Нельзя принимать решения, которые ухудшают, усложняют жизнь людей и граждан.А.Сокуров: Диктатору нужен сложный художник, художественный автор
Т. Фельгенгауэр
―
Я сейчас второй раз очень хочу крепко вас обнять. Нельзя… Ну, целая Государственная Дума занимается этим регулярно.
В. Дымарский
―
450 человек как один.
А. Сокуров
―
Ну, беда. Ну что делать? Ну, беда.
Т. Фельгенгауэр
―
Ну, другой Государственной Думы у меня для вас нет, Александр Николаевич.
А. Сокуров
―
Да, это я понимаю.
В. Дымарский
―
У тебя какие-то диктаторские замашки, Татьяна Владимировна, как я выяснил.
А. Сокуров
―
Танечка, может быть, вам понятней, что там происходит. Потому что вы как женщина, наверное, понимаете, что там происходит, больше, чем я.
Т. Фельгенгауэр
―
У меня в основном медицинские термины.
А. Сокуров
―
Да. Дело в том, что авторами очень многих жестких решений, абсолютно неразумных решений являются наши политики и депутаты женщины. Мне это совершенно непонятно, как это происходит. Даже интуиции хранителей нет никакой. Деликатности нет по отношению к государственному решению.
В. Дымарский
―
У них чувство материнства по отношению к нынешней власти.
А. Сокуров
―
Ну, что делать… Это плохая ситуация. В свое время я слышал и был, когда Путин говорил, что…в 2000-м году, кажется, это было или в 2001-м году. Владимир Владимирович говорил, что «если вы думаете, в будущем, с течением времени какой-то откат в стране в сторону какой-то правизны произойдет, то это не потому, что власть этого захочет, а потому что захочет большая часть народа». И мне сейчас кажется, что большая часть народа президенту говорит: «Хватит играть с этой демократией». Посмотрите на голосование. Оно как будто толкает людей, которые находятся у власти, к тому, чтобы принимать все более-более с каждым разом вот эти шаги назад…ну, как сейчас говорят, шаги назад. Нет этой процедуры… Беда наша, что страна огромная: 10 часовых поясов, в одной части страны народ проснулся, в другой – Правительство все еще спит.
Т. Фельгенгауэр
―
Дмитрий Анатольевич Медведев пытался как-то это все исправить – крутил время в разные стороны. Но дело же не в этом.
А. Сокуров
―
Ну, Танечка, мы шутим. Но ведь надо же действительно понимать, что гигантская страна, которая нуждается в абсолютно другом федеративном каком-то принципе…
В. Дымарский
―
Другой организации.
А. Сокуров
―
Другом федеративном устройстве. Надо развивать идею федерации или конфедерации, я не знаю, что… Страна, которая нуждается в структурных больших государственных, этногеографических изменениях.
В. Дымарский
―
Центральная власть боится, что за этим последует развал.
А. Сокуров
―
Я не знаю.
Т. Фельгенгауэр
―
Но все предыдущие годы, просто, были посвящены ровно тому, чтобы у регионов по полной отобрать какую-то самостоятельность, чтобы все решалось в Москве, чтобы все мог решить только один человек. Все завязано…
В. Дымарский
―
Создание унитарного, централизованного государства без всякой федерации.
Т. Фельгенгауэр
―
И сейчас кого ни спроси, все очень боятся, что…а как же вот…без Путина-то жизни нет, потому что все упирается в президента.
А. Сокуров
―
Но когда я разговариваю с людьми, которые, например, недовольны политической ситуацией и политическими решениями, которые принимает власть сегодня, я им говорю: «Ну, а как вы хотите это сделать? Вот расскажите мне конкретно, практически, вот пошагово, как изменить, например, ситуацию с судопроизводством, как изменить конкретно ситуацию с законодательством в области строительства, градостроительства, законодательство в области культуры». Никто не может мне сказать, как. Вот конкретно – как? Как вы возьмете, измените настроение, например, в правоохранительных органах?Где вы возьмете такое количество людей, которые вдруг раз, придут и заменят тех людей, которые привыкли к такой системе общения с людьми? Как? Каким способом? Какой системой законов вы сможете это изменить? Мне никто не может изложить, как пошагово…
В. Дымарский
―
Хотите я вам расскажу? Я вам расскажу сейчас.
А. Сокуров
―
Ну, хорошо. Пожалуйста.
В. Дымарский
―
Смотрите. Достаточно им приказать Месяц футбольного Чемпионата. Посмотрите, как замечательно вела себя полиция.
А. Сокуров
―
Эта система…она не может вести себя так круглый год.
В. Дымарский
―
Они, оказывается, могут себя вести прилично.
А. Сокуров
―
Вы упрощаете, мне кажется.
В. Дымарский
―
Ну, немножко упрощаю, конечно.
А. Сокуров
―
Она не может вести себя так…
В. Дымарский
―
Постоянно.
А. Сокуров
―
… Постоянно, потому что она должна быть совершенно другой, понимаете. В принципе она должна быть другой. Самые светлые головы, самые уважаемые мною люди из радикального крыла, как сейчас называют, или либерального… Я боюсь этих слов, не люблю их, потому что внутри каждого человека есть что-то либеральное, что-то есть крайне-крайне-крайне радикальное…
В. Дымарский
―
Левое, правое…все.
А. Сокуров
―
Левое, правое, да. Но никто не может мне сказать, как это конкретно сделать, понимаете? Как это конкретно сделать в масштабе гигантской страны… Как изменить настроение...? Например, вот я – член Общественного совета в Петербурге по контролю за действиями правоохранительных органов.А.Сокуров: Нельзя принимать решения, которые усложняют жизнь людей и граждан
В. Дымарский
―
Ну… У вас есть какие-то права?
А. Сокуров
―
Нет. Конечно, нет. Я поздно это понял. Но мое предложение на Комиссии было: давайте мы проанализируем, как живут люди в конкретных отделениях милиции; у этих ребят есть жилье, у них есть нормальная зарплата, у них есть какой-то социальный пакет? Каким способом, какими инструментами можно воздействовать на жизнь следователя или постового, или работника ГАИ для того, чтобы стимулировать его качественно изменить не только свой профессиональный уровень, но и жизненные принципы какие-то шаг за шагом? Нет, это не… Как существует там судейская система? Какое техническое обеспечение у этих самых правоохранительных органов? Я однажды был в одной из колоний под Петербургом.И я разговаривал с начальником колонии, который жил в коммунальной квартире. Полковник жил в коммунальной квартире с детьми. Я потом на встрече с президентом страны Путиным отдал ему письмо с изумлением моим, как это можно человека, который исполняет такую тяжелейшую работу, страшно тяжелую работу… Не думайте, что все так это сладко и прекрасно. И он при этом живет в коммунальной квартире. Об этих людях очень часто системно по-настоящему не думают.
То ли в этой системе ФСИН, то ли в Администрации руководителя страны, то ли в Правительстве страны. Я как-то пытался понять, что там происходит. Потому что у каждой этой проблемы есть конкретная человеческая история. Есть причина, почему все это…
Т. Фельгенгауэр
―
Александр Николаевич, там происходит все то же самое, что и во всей остальной России.
А. Сокуров
―
Я согласен с вами.
Т. Фельгенгауэр
―
Нет никакой разницы.
А. Сокуров
―
Танечка, я согласен с вами. Но я считаю… мне кажется, что очень многие процессы гораздо более сложны, когда ты внутрь заглядываешь, чем это кажется, понимаете? Гораздо. В тех же колониях под Петербургом нет нормальной питьевой воды.
Т. Фельгенгауэр
―
Я вам скажу больше. Во многих колониях нет горячей воды.
А. Сокуров
―
И горячей воды нет. Конечно.
В. Дымарский
―
Я думаю, что где-то вообще воды нет.
А. Сокуров
―
Конечно. Системная проблема. Я не знаю, как ответить на сложные вопросы.
Т. Фельгенгауэр
―
Мы в этом эфире все больше задавали вопросы.
А. Сокуров
―
Танюша, я – гражданин России. Для меня жизнь в этой стране – часть моей жизни. Я уже совсем не молод. Я не могу отделить себя от страны, где я родился; от страны, за которую воевал мой отец. Я не могу отделить себя. Я не могу отделить себя от этих проблем. Я понимаю, что очень часто я ничего не могу сделать.
Т. Фельгенгауэр
―
Александр Николаевич, главное, что мы хотя бы задаем вопросы и пытаемся хоть как-то сформулировать и задать какое-то обсуждение.
В. Дымарский
―
И пытаться найти ответы.
Т. Фельгенгауэр
―
Спасибо большое. Нужно нам уже прощаться.
В. Дымарский
―
Спасибо.
Т. Фельгенгауэр
―
Виталий Дымарский, Александр Николаевич из Петербурга в отеле «Гельвеция». Эфир из Москвы программы «2018» вела Татьяна Фельгенгауэр. Огромное спасибо! До свиданья!
А. Сокуров
―
Всего доброго!
В. Дымарский
―
Пока!