Картина Валентина Серова "Девочка с персиками" - Елизавета Аносова - Собрание Третьяковки - 2006-04-30

30 апреля 2006 года

14:10–15:00

В эфире радиостанции «Эхо Москвы» – Елизавета Аносова, научный сотрудник Третьяковской галереи, экскурсовод.

Эфир ведет – Ксения Ларина.

К. ЛАРИНА – Ошибочка вышла, я сегодня одна барышня, Ксения Ларина. Ксения Басилашвили у нас в командировке, на следующей неделе появится, но понятно, что я одна как ведущая, поскольку у меня же есть гость. И гость у нас сегодня - Елизавета Аносова, научный сотрудник Третьяковской галереи, здравствуйте, Елизавета Сергеевна.

Е. АНОСОВА – Добрый день.

К. ЛАРИНА – И для меня сегодня хорошая программа, я уже знаю, она будет сегодня хорошая, поскольку мы будем говорить о моем любимом художнике, я его очень люблю. И мое вообще первое знакомство вообще с искусством живописи, оно произошло с помощью портрета Марии Николаевны Ермоловой. Эта картина на меня произвела какое-то просто потрясающее впечатление, еще в совсем юном возрасте нежном, я, естественно, стала искать всю информацию, которая существует вообще о художнике, и очень увлеклась им самим, поскольку мне казалось, что он сам по себе какой-то мужчина удивительный, обаятельный и красивый, светлый. И естественно, его работами. Но сегодня мы будем говорить не про Ермолову, а совсем про другой портрет, который, наверное, не совсем портрет, все-таки картина Валентина Серова, это «Девочка с персиками». У вас есть возможность, дорогие друзья, вспомнить, освежить в своей памяти картину, давайте закройте глаза, посмотрите внимательно, стол, там девочка сидит, персики раскиданы, солнце за окном. Пока все это вспоминаете, а мы с вами вспомним один из случаев в Третьяковке, об этом нам сегодня расскажет Светлана Степанова, ст. научный сотрудник Третьяковской галереи.

ЗАСТАВКА

С. СТЕПАНОВА - В коллекции Третьяковской галереи есть два маленьких портрета родителей известного художника, профессора Василия Кузьмича Шебуева. Практически они одинаковы по размеру, по форме, овал в прямоугольнике, и даже по надписям о том, что их исполнил Шебуев. Но в предыдущем каталоге 84 г. они датировались по-разному, с разницей почти в 20 лет. Мужской портрет моложе гораздо своей супруги выглядит, и по прическе, и мундиру типаж тяготеет к началу, самому началу 19 века. А матушка одета уже по женской моде конца 10-х - начала 20-х гг. Необходимость разобраться все-таки в этих противоречиях заставила прибегнуть в технологической экспертизе. И оказалось, что по целому ряду признаков портреты, действительно, написаны были практически одновременно. Тогда чем же можно объяснить архаичность мужского портрета? Возраст родителей нам неизвестен, сам художник родился в 1777 г., еще у него был старший брат, т.е. родителям к началу века было за 40, а уж к 20-м гг. за 60. В карточке научной на эту работу рукой покойной Ирины Михайловны Сахаровой, предыдущей заведующей нашего отдела была такая заметка, что подобный портрет под названием «Портрет пехотного офицера» находится в Русском музее. «Портрет пехотного офицера» работы неизвестного художника. И когда я отправилась в Русский музей и мы с сотрудниками достали этот портрет с полки, оказалось, что они не просто похожи друг на друга, наш маленький и этот большого достаточно размера, но это абсолютно одно и то же лицо. Эта работа, действительно, не неизвестного художника, а Василия Кузьмича Шебуева, а наш является всего лишь репликой.

ЗАСТАВКА

К. ЛАРИНА – Ну что же, возвращаемся в студию, возвращаемся к «Девочке с персиками», должны мы вам, конечно, призы раздать, замечательные совершенно принесла альбомы наша гостья Елизавета Сергеевна. Скажите нам, что это такое у вас за потрясающие подарки?

Е. АНОСОВА – Третьяковская галерея предложила в подарок замечательную книгу, изданную в «Золотой галерее русского искусства», это книга о Валентине Серове, написанная могучим патриархом современного искусствознания Дмитрием Владимировичем Сарабьяновым, и прекрасно издана. А второй наш приз - это презент издательства «ОЛМО-Пресс образование», это тоже книга о Валентине Серове, издана она в серии «Галерея гениев».

К. ЛАРИНА – Что мы должны сделать за это? Мы должны ответить на два вопроса, по вопросу на каждый приз. Сейчас мы с Елизаветой Сергеевной зададим вам первый вопрос, на который вы будете отвечать на нашем эфирном пейджере. Я напомню сразу номер, 725 66 33. Итак, вопрос.

Е. АНОСОВА – Картина «Девочка с персиками» написана летом 1887 г., а летом следующего года Валентин Серов писал свою двоюродную сестру Машу Симанович, сидящей на парке имения Домотканово в ясные солнечные дни. Вопрос, а что писал художник в том же парке тем же летом только в ненастные пасмурные дни?

К. ЛАРИНА – Итак, в летний светлый день «Девушка, освещенная солнцем», а как называлась картина, которую он написал в пасмурную ненастную погоду, пожалуйста, 725 66 33, напомню номер нашего пейджера. А теперь к «Персикам» возвращаемся. И первый вопрос, достаточно общий, у меня к вам. Что значит эта картина вообще в творчестве Валентина Серова, если посмотреть с высоты птичьего полета, что называется? Почему она особенная, в чем ее особенность именно в его жизни? Это, действительно, начало его звездного пути?

Е. АНОСОВА – Это первая картина, которую написал Серов, ему было 22 года.

К. ЛАРИНА – А до этого?

Е. АНОСОВА – Перед этим, конечно, это были, скажем, годы учения, и даже один портрет певца (НЕРАЗБОРЧИВО) он выставил на выставке московского общества любителей художеств, но это, скажем, не было еще такое мощное, сильное вступление в ту область искусства, где потом просто Серов, можно сказать, царствовал. Он туда вошел смело, бестрепетно, на протяжении всей своей жизни это был мастер, которые постоянно, не останавливаясь (НЕРАЗБОРЧИВО) что-то искал. И может быть, это первое открытие, которое просто сразило, может быть, тех, кто как-то особенно чуток к искусству, кто внимателен к нему, понимает его особенную специфику, который заставляет просто, скажем, восторгаться этим зримым миром, это была «Девочка с персиками». Потому что то открытие, с нее начинают сейчас даже разговор о вообще новом этапе в (НЕРАЗБОРЧИВО) передвижнической, передвижничества, скажем, искусства уже конца 19-го - начала 20-го века. И конечно, сам Серов потом очень удивлялся тому, что он написал. Когда появилась «Девочка с персиками», он в одном из писем пишет как-то, что он даже сам как-то не очень понял, хорошо или плохо у него получилось. А потом говорил, что да, эту работу он очень ценит, он ее даже любит и удивляется, может быть, даже весь выдохся, пока он писал эту «Девушку».

К. ЛАРИНА – Почему не написать просто, портрет В. Мамонтовой, почему «Девочка с персиками»? Это все-таки тогда уже не портрет получается, а картина? Это сразу так было?

Е. АНОСОВА – Вы знаете, сначала, наверное, нет, сначала, конечно, на выставке, 8-й выставке московского общества любителей художеств, эта картина появилась как портрет В.М., Веры Мамонтова, потому что все, наверное, знают, что писал художник дочь известного мецената и предпринимателя, могучей, необыкновенной творческой личности - Саввы Ивановича Мамонтова. На даче, в Абрамцево, где жило семейство Мамонтова, где сложилась замечательный, скажем, абрамцевский кружок самых разных профессий, артистов, т.е. это были живописцы и художники. Это были певцы.

К. ЛАРИНА – Шаляпин там.

Е. АНОСОВА – Шаляпин - это тоже потом, как считали, открытие Мамонтова. И конечно, для Саввы Ивановича и, наверное, для Елизаветы Григорьевны, мамы этой девочки, которой Серов подарил этот портрет, это был портрет дочери. И наверное, даже это, может быть, портрет дочери был больше для Елизаветы Григорьевны, потому что она, может быть, не так была, скажем, чутка к живописи, как Савва Иванович, который сразу оценил и эту работу, и портрет следующий, это «Девушка, освещенная солнцем». И для русского искусства, почему, скажем, «Портрет Веры Мамонтовой», да, для семейства, для тех, кто любил саму эту девочку, для всего окружения абрамцевского. А когда уже, так скажем, впоследствии начинают осмыслять историю развития искусства, то, конечно, «Девочка с персиками» - это открытие, потому что вдруг почувствовать совершенно новую ценность, прелесть свежести, прелесть красоты. И если искусство, вообще русское искусство всегда идеально, оно всегда думает о самом вообще возвышенном, «Троица» рублевская, «Явление Христа народу», «Купание красного коня», которая у вас была, какие-то могучие силы, очень часто, когда в середине 19-го века появился новый интерес, общий интерес в жизни, вот цель искусства, искусство стало видеть драмы, противоречия жизни, а потом еще появилось в эти годы, крылатой стала такая фраза Николая Григорьевича Чернышевского, что прекрасна есть жизнь. Осмыслить, что жизнь вообще прекрасна, в которой есть и драмы, и трагедии, есть смерть, есть болезни, есть предательство, но есть ум, есть интеллект, есть красота, может быть, это первой такой нотой прекрасного - это были саврасовские «Грачи прилетели», потом уже поленовский «Московский дворик», а потом появилась «Девочка с персиками».

К. ЛАРИНА – Но это как, мы уже еще раз повторим, 22 года.

Е. АНОСОВА – 22 года.

К. ЛАРИНА – По сути, первая такая.

Е. АНОСОВА – Первая.

К. ЛАРИНА – Большая самостоятельная картина, значит, это интуитивно, еще и это, мы не должны об этом забывать? Ведь все-таки, в конце концов, что входит в понятие талант, это не только способность к рисованию, но еще что-то?

Е. АНОСОВА – Тут, наверное, складывается сразу все. Во-первых, конечно, необыкновенное природное дарование, это вообще удивительный глаз, безупречный вкус, это чувство какого-то такого достоинства порядочного человека, которым вообще всегда, скажем, отличался Валентин Серов, требовательности к себе, это прекрасное владение мастерством, которое он обретает у Репина, потом учась в академии художеств у Чистякова, а потом еще, скажем, это состояние души, которое было у него той весной, а потом летом 87-го года.

К. ЛАРИНА – Влюбленность была в это время?

Е. АНОСОВА – А?

К. ЛАРИНА – Влюбленность?

Е. АНОСОВА – 87-го года он вообще поехал в Венецию, он был в Венеции, в Италии, она его очаровала, может быть, такие, скажем, самые счастливые письма, которые пишет Серов в своей жизни, он пишет тогда из Венеции своей невесте Леле Трубниковой. В частности, там есть это очень известное, когда он пишет, что в нашем веке все больше пишут тяжелого, а я хочу отрадного, я буду писать только отрадное. И это ощущение, скажем, любви, свежести и восхищения, и восторга, и эта атмосфера дома абрамцевского, который Валентин Серов считал своим родным домом, потому что Елизавета Григорьевна - это его вторая мама, как он ее воспринимал, особенное такое чувство нежности, вообще такой сердечной любви, которую может, наверное, человек испытывать к матери, он испытывал к Елизавете Григорьевне. Он восхищался своей собственной матерью.

К. ЛАРИНА – Тут еще есть в нем, если так вспоминать вообще многие его портреты, самые известные женские, это постоянное такое любование женщиной, оно в нем присутствует, очень мужской взгляд, там нет ни грамма, даже давайте вспомним, мои дилетантские рассуждения, да, что вижу, то пою, картина Крамского, спорная очень, «Неизвестная». Сравнить с женскими образами Серова, совсем другой взгляд на женскую сущность, на это какое-то существо, особенно «Девочки с персиками», тоже, мне кажется, это есть, оно существует. Не знаю, согласитесь вы со мной или нет, это переход, такая тонкая грань, когда как бы девочка, которая совсем скоро она уже и женщина.

Е. АНОСОВА – Мне кажется как раз, что, может быть, такого чувственного ощущения женской красоты, Серов?

К. ЛАРИНА – Нет?

Е. АНОСОВА – У него очень такая тонкая грань, у него всегда еще другая, я вам могу напомнить «Девочку с персиками» Серова, можно вспомнить портрет есть такой Зинаиды Юсуповой, в прелестном таком (НЕРАЗБОРЧИВО) интерьере, там такая черная бархотка на шейке, (НЕРАЗБОРЧИВО), но лицо он будет писать приятное, хорошее, женское и абсолютно такое человеческое лицо с приятной улыбкой, как он говорил. Мне кажется, что, скажем, вообще (НЕРАЗБОРЧИВО) таких тоже вечных для Серова нот - это чувство такого человеческого достоинства, вообще красоты, которая свойственна и мужскому, и женскому образу, это такое, знаете, классическое начало у Серова, что вообще ничто в мире не может соперничать с хорошим лицом человека. А конечно, девочка в этом отношении, да, она, так скажем, земная, румяная, темноглазая, загорелая, живая, всклокоченная.

К. ЛАРИНА – Но очаровательная.

Е. АНОСОВА – И конечно, прелестная, заметьте, она в тени, все остальное будет светиться светом, серебристое, нежное, красивое, и все, знаете, как было, гармония все диво. А она выделена уютным удивительным миром.

К. ЛАРИНА – А есть вообще подробности этой работы, как она начиналась? Это случайно возникла именно такая мизансцена или они ее каким-то образом тщательно выстраивали? И персики, и дом, да и сама девочка, в конце концов?

Е. АНОСОВА – Я так думаю, что выстраивалось, может быть, там положен был ножик или положены персики или этот, скажем, кленовый лист замечательный, скажем, начинающий бестелесным становиться просто на глазах.

К. ЛАРИНА – Там еще какая-то скатерть уникальная, на которой все расписывались.

Е. АНОСОВА – Нет, это другая скатерть была.

К. ЛАРИНА – Другая?

Е. АНОСОВА – Синяя суконная скатерть, на которой, действительно, расписывались все приходящие в гости, будущие великие знаменитости, а потом Вера эти автографы вышивала, поэтому это хранится в Абрамцеве. А это была скатерть льняная, которой был покрыт обеденный стол, и существует таких два варианта версий появления и композиционного, в том числе, этого портрета. Об одном сообщает Нестеров, через год после того, как появилась «Девочка с персиками», в письме к своей сестре. Он пишет о том, что однажды после обеда, когда все разошлись, и гости, и хозяева, а Верочка и Серов остались, и он так сидел, она болтала, а потом попросил Серов 10 сеансов, хотя промучил, как он потом писал, ее больше, чем месяц, и появился этот портрет. А вторую версию, более подробную, рассказывают уже дети самой Верочки, со слов своей нянюшки. И тут она уже обрастает всякими подробностями, что перед этим Верочка играла в «Казаки-разбойники», прибежала и села.

К. ЛАРИНА – Раскрасневшаяся.

Е. АНОСОВА – Да, раскрасневшаяся, взяла этот персик, Серов, конечно, ахнул.

К. ЛАРИНА – Она такая более романтичная.

Е. АНОСОВА – Романтичная, потом такая, то, что потом, скажем, (НЕРАЗБОРЧИВО) особые порции персиков этих самых, замечательных, сочных и вкусных, что в абрамцевской оранжерее вырастали, полагалось за ее такое терпеливое сидение, что потом, по окончании сеанса они шли кататься на лошадях, а Серов был прекрасным наездником. Эти все такие апокрифические сказания, они, конечно, потом уже как, может быть, такая легенда даже возникает и в семье. Поэтому, собственно говоря, или один, или другой вариант вполне возможны, может быть, нестеровский ближе к истине, не знаю, а, может быть, скажем, и нет. Но, тем не менее, даже не это самое главное, а это ощущение какого-то впечатления, которое он увидел. И когда почувствовал это то, что мы с вами сказали, красота, когда прекрасным в этот миг стала, конечно, девочка. Но ведь можно представить, если, скажем, всего того, что вокруг бы Веры Мамонтовой Серов не написал, а была бы она написана, какая появилась в портрете, кареглазая, румяная, живая, загорелая, с этим бантом в горошек, в розовой этой кофточке, а окружения абрамцевской столовой не было бы, была бы она на нежном светлом фоне, то уже это, может быть, был бы портрет Веры Мамонтовой.

К. ЛАРИНА – Да.

Е. АНОСОВА – Но не было бы того, чем стал этот портрет впоследствии, «Девочкой с персиками».

ИГРА СО СЛУШАТЕЛЯМИ

К. ЛАРИНА – Сейчас пришла пора проследить путь в Третьяковскую галерею нашей картины, которую мы сегодня так пристально рассматриваем, картины Серова «Девочка с персиками».

ЗАСТАВКА

Картина была написана в Абрамцеве в 1887 г., сразу, в общем, вещь эта была любима и обитателями Абрамцева, не только семьей Мамонтовых, но и всем кружком. Картина когда была показана на выставке московского общества любителей художеств, сразу она получила премию, на нее обратили пристальное внимание, но есть одна забавная вещь. Елизавета Григорьевна Мамонтова, которую обожал Серов и считал ее своей второй матерью, в письмах это очень хорошо наблюдается, эти нежные отношения Елизаветы Григорьевны, в том числе, Елизавета Григорьевна не хотела, чтобы этот портрет экспонировался на выставке. С одной стороны, может быть, она не хотела, чтобы 12-летняя девочка сразу стала такой героиней. Таким образом, портрет получил название «Портрет В.М.». Вообще, эта вещь принадлежала Мамонтовым, была она в Абрамцеве, висела она в столовой абрамцевского дома, там же, где была написана. А в 18-м г., когда Абрамцево было национализировано, мы так про себя думаем, очевидно, постольку, поскольку это была семейная вещь, в ту пору хранителем музея стала сестра Веры Александра Саввишна, и в 29 году она продала эту вещь в Третьяковскую галерею.

ЗАСТАВКА

К. ЛАРИНА – Достаточной простой путь, здесь никаких трагических историй с картиной не связано. Судя по всему, Третьяков эту картину принял.

Е. АНОСОВА – Павел Михайлович уже к этому времени…

К. ЛАРИНА – А, его не было, господи, видите, да-да. А кто, кстати, тогда занимался отбором?

Е. АНОСОВА – Это уже Грабарь.

К. ЛАРИНА – Грабарь, да? Т.е. там тоже также все вкусово определялось, интересно?

Е. АНОСОВА – Почему вкусово? Вообще, надо сказать, что Третьяковская галерея всегда во все свои эпохи, она, прежде всего, стремилась к тому, чтобы самые замечательные, лучшие произведения появлялись в галерее.

К. ЛАРИНА – Мы прошлую программу, как раз когда мы говорили про «Что есть истина» Ге, ведь не хотел Третьяков брать эту картину, не понравилась она ему.

Е. АНОСОВА – Не хотел, не понравилась, но тем не менее.

К. ЛАРИНА – Толстой заставил, авторитетом задавил. Тут таких историй не было больше, противоречивых, с Грабарем? Нет?

Е. АНОСОВА – Нет, может быть, какие-то еще были, но, скажем, с «Девочкой с персиками» никаких, но все равно и тем не менее и остроуховский совет, и потом, когда Грабарь возглавил, скажем, совет, когда Третьяковская галерея государственным учреждением стала, это все-таки, скажем, всегда правило, что всегда были споры, и в остроуховской, наверное, и здесь были, потому что люди составляют разные. Скажем, по своему характеру, всегда в содружестве, очень у всех разные представления о том, что есть лучшее, что есть важное, что нужно приобрести. Но, тем не менее, все-таки вкус и, так скажем, такая ответственность перед тем, что приходит в галерею, она всегда была присуща тем, кто составляет совет Третьяковской галереи.

К. ЛАРИНА – В истории Верочки Мамонтовой это не последняя картина. Ее лицо можно еще найти на некоторых живописных произведениях, и следующий вопрос у нас как раз будет связан с этим, давайте мы его сразу зададим, чтобы у наших слушателей было время подумать. Пожалуйста.

Е. АНОСОВА – Да, Верочка позировала Врубелю, он, правда, «Египтянку» создал, посмотрев на эту румяную прелестную девочку, потом, скажем, Снегурочкой она у него появлялась, черты ее лица находят в картинах Репина. А вопрос будет мой такой. Спустя 11 лет после того, как Серов написал «Девочку с персиками», Вера Мамонтова позировала еще одному художнику в Абрамцево. Так вот, пожалуйста, назовите имя этого художника.

К. ЛАРИНА – Итак, пожалуйста, художника назовите по телефону прямого эфира, это будет после новостей, 783-90-25, назовите имя художника, которому позировала Вера Мамонтова через 11 лет после «Девочки с персиками». И если вы ответите на этот вопрос, вы получаете еще одну книгу, посвященную творчеству Валентина Серова. Сейчас у нас новости.

НОВОСТИ

К. ЛАРИНА – Ну что же, мы продолжаем изучать картину «Девочка с персиками» Валентина Серова. Я напомню, что в гостях у нас сегодня научный сотрудник Третьяковской галереи Елизавета Сергеевна Аносова.

ИГРА СО СЛУШАТЕЛЯМИ.

К. ЛАРИНА – Кстати, по поводу, опять же, Верочки Мамонтовой, а правда ли, что еще до «Девочки с персиками» она появилась и в картине Репина «Не ждали»? Я такую информацию прочитала в Интернете, за который меня все время стыдят ваши коллеги, но решила спросить, а вдруг, действительно, так?

Е. АНОСОВА – Вы знаете, я не могу вам сказать точно, скажем.

К. ЛАРИНА – За столом, там написано, за столом она там сидит, за столом.

Е. АНОСОВА – Да-да, там за столом сидит девочка тоже в розовой кофточке, темноглазая, смуглая, но даже какие-то черты, может быть, находят и в «Аленушке» Васнецова.

К. ЛАРИНА – Но учитывая, что Репин тоже был вхож в этот дом.

Е. АНОСОВА – Вхож был, несомненно.

К. ЛАРИНА – Одна компания.

Е. АНОСОВА – Несомненно, он был одним из первых, который появился в Мамонтовском кружке, и поэтому даже, может быть, не специально Верочка позировала. Какие-то просто впечатления могли там, скажем, сказаться.

К. ЛАРИНА – А Врубель?

Е. АНОСОВА – А Врубелю Вера позировала, когда он создавал «Египтянку», он даже просил ее шевелить губами, чтобы это таинственное что-то такое, древнее.

К. ЛАРИНА – А «Аленушка» Васнецова?

Е. АНОСОВА – Я только что сказала, что какие-то черты.

К. ЛАРИНА – Глаза.

Е. АНОСОВА – Говорят, да, что да, но, собственно говоря, это тоже нет, не так важно для создания «Аленушки», какие-то всегда впечатления, художник консолидирует очень много иногда очень разных впечатлений. Есть, скажем, рисунок такой девочки, которая сидит, он нашел ее, крестьянскую девушку, специально писал «Аленушку», хотя «Аленушка», он много над ней работал в окрестностях Абрамцева, скажем, пейзажные мотивы абрамцевские. И есть этюды конкретной девушки, которая позировала для «Аленушки».

К. ЛАРИНА – И еще, может быть, сказать несколько слов о судьбе самой Верочки Мамонтовой, которая очень рано ушла из жизни, в 32 года ее не стало.

Е. АНОСОВА – Да, в 1896 г. Васнецов написал ее портрет, тот портрет, который сейчас хранится в абрамцевском музее, она в белом платье с кленовой веткой в руках, и когда Виктор Михайлович написал этот портрет, он сказал, что портрет будет висеть у вас, в Абрамцево, но будет принадлежать мне, я его подарю вашему жениху.

К. ЛАРИНА – Так.

Е. АНОСОВА – И когда в 1903 г. состоялась свадьба Веры с Александром Дмитриевичем Самариным, этот портрет, действительно, был подарен жениху, потом супругу, и висел всегда над письменным столом в этом доме, где жили Верочка и ее супруг. А, действительно, умерла она в 1907 г. в декабре, оставив трех детей, если интересно, Юшу, Лизу и Сережу. И как раз воспоминания уже теперь ее детей, со слов нянюшки, они и дали эту вторую версию появления картины «Девочка с персиками».

К. ЛАРИНА – Ну что же, прежде, чем отправиться немножечко побродить по жизни Валентина Серова, я думаю, что мы должны это сделать обязательно, давайте мы сейчас послушаем Татьяну Устинову, писательницу, которая очень любит Третьяковку, есть у нее даже там свои любимые уголки, пожалуйста.

ЗАСТАВКА

Т. УСТИНОВА - С детства мне памятны эти поездки в Третьяковку, у нас это было такое, совершенно обязательное действие, каждую субботу, особенно зимой и осенью, когда начинался сезон и начинались всякие экскурсии и лектории в Третьяковке, каждую субботу сразу после школы мы с мамой, иногда с папой ехали на электричке и пересаживались в метро, на перекладных, в Третьяковку, где Светлана Александровна Романова, была такая экскурсовод, рассказывала нам последовательно обо всех этапах русского искусства, начиная от Рублева и икон, заканчивая передвижниками, Петровым-Водкиным. И самые яркие мои воспоминания как раз связаны с картинами, которые тогда меня интересовали, которые я люблю до сих пор. Почему-то мне очень памятна картина Федотова, которая называется «Сватовство майора», она была написана в 1848 г., и для самого Федотова стала огромной удачей. И он как бы как художник был открыт именно с этой картиной. Для меня как любая жанровая сценка, которую можно долго рассматривать и упиваться этим рассматриванием, это «Сватовство майора» было просто потрясающе интересным. Во-первых, эта картина написана с совершенно изумительным юмором, чего только стоит сватающийся майор, который стоит в дверном проеме и подкручивает свои усы, у него такой, если я правильно это называю, такой доломан, перекинутый через одно плечо. И такое упористые ножки, которые потом в точности повторены в ножках табуреток, которые здесь же. Чего стоит красавица, которая смотрится в зеркало, которая уже вся нарядилась, готова к тому событию, которое сейчас произойдет, это же, боже мой, потрясающее событие, ее пришли сватать. И уже понятно, что ему не откажут, что это выгодная партия, а она такая капризница, а она такая прелестница, она и глядится в это зеркало, и отпихивает маменьку. И конечно, кошка, которая на переднем плане сидит и умывается. Это как раз картина из той серии, которую можно бесконечно рассматривать. Масса всяких деталей, очень хорошо прописанных, очень таких легких, смешных, в то же время осмысленных.

ЗАСТАВКА

К. ЛАРИНА – Я думаю, что есть хороший вкус у Татьяны Устиновой, тем более она как настоящий писатель нам сочинила целую замечательную историю на фоне картины «Сватовство майора», хотя я думаю, что любая картина, она так должна будоражить фантазию. Мы сегодня, даже говоря о «Девочке с персиками», как минимум, две версии создания этой картины нам рассказала Елизавета Сергеевна. А я еще представила, что вполне возможно придумать еще какую-нибудь историю о том, как, поскольку ему было 22 года, такой был светлый человек, вся жизнь впереди, а девочка вообще в него влюбилась, Верочка Мамонтова, и смотрела на него влюбленными глазами. И в этом тоже, может быть, какая-то есть светлая история. Кстати, про любовь, скажите мне, пожалуйста, Елизавета Сергеевна, картина «Девушка, освещенная солнцем», не было там романа? Похоже, что был.

Е. АНОСОВА – Вообще, был роман перед этим вроде бы Маши Симонович.

К. ЛАРИНА – Да, это Маша Симонович.

Е. АНОСОВА – Да, это Маша Симонович, двоюродная сестра художника, увлекся Машей Симонович Михаил Александрович Врубель, в то время как раз, когда Валентин Серов увлекся девушкой, на которой он потом женился.

К. ЛАРИНА – Лелей Трубниковой?

Е. АНОСОВА – Это Ольга Федоровна Трубникова. Хотя когда Маша вспоминает о том, как позировала она сидя три месяца, безмолвно совершенно, потому что боялись оба нарушить такое какое-то особенное состояние, которое возникло, когда Серов только движением бровей, иногда руки давал понять, что нужно чуть, может быть, повернуть голову, взгляд, как-то изменить положение плеч, корпуса. И она говорит о том, что, может, даже какое-то (НЕРАЗБОРЧИВО) чуть-чуть маленькое было если только увлечение, да.

К. ЛАРИНА – Такое предчувствие, скорее, влюбленности какой-то.

Е. АНОСОВА – Даже не то, что предчувствие, а просто она, скажем, тоже художница, понимала, и он художник, и конечно, летний (НЕРАЗБОРЧИВО) и красота. И может быть, такое творческое горение, которое могло как-то, скажем, так скажем, еще какие-то просто, может быть, чуть-чуть какие-то нежные чувства вызвать в душе, потому что Серов, скажем, он был каким верным, если он был влюблен, то он был влюблен.

К. ЛАРИНА – Врубель, с одной стороны, как я понимаю, его близкий друг.

Е. АНОСОВА – Да, они вместе учились.

К. ЛАРИНА – Одна компания. С другой стороны, Репин.

Е. АНОСОВА – В академии художеств вместе учились.

К. ЛАРИНА – Репин, немножечко про это расскажите, Репин, насколько я понимаю, он был первым, кто обнаружил этот талант художника, когда он совсем еще мальчиком был, это было за границей, когда они уехали с мамой.

Е. АНОСОВА – Да, вы знаете, тут, скажем, даже получилось так, что, может быть, скажем, считается первой, кто обратил внимание на талант, была подруга мамы Серова Валентины Семеновны, такая Талечка, княжна, которая организовала коммуну из трех семейных пар и воспитывала двух будущих совершенных людей. Одним из них был тоже Серов, которого Валентина Семеновна оставила своей подруге, уехав продолжать свое музыкальное образование за границу, и еще крестьянская девочка. Это Талечка.

К. ЛАРИНА – Это уже после смерти отца, да?

Е. АНОСОВА – Это после смерти отца, Серову было где-то 5-6 лет, когда он остается один, 5 лет, да, 6 еще не было. И Талечка заметила талант, о нем сообщила.

К. ЛАРИНА – Маме?

Е. АНОСОВА – Валентине Семеновне, да, Валентина Семеновна приехала, потом забрала своего сына, поскольку она, прежде всего, она таким общественным темпераментом обладала, конечно, ей очень хотелось стать замечательной музыкантшей, композитором. И продолжая свое музыкальное образование, она уехала в Европу, и когда, тоже обратив внимание, там, скажем, был художник такой, Кеппинг, у которого учился Серов, а потом, когда Валентина Семеновна, это уже где-то было лет около 9 ее сыну, тоже как-то утвердилась, что, действительно, талант есть, по-видимому, незаурядный, она, так скажем, она очень заботилась вообще в воспитании своего такого незаурядно одаренного ребенка. Она с его рисунками поехала в Рим к Антокольскому. И Антокольский ей посоветовал, что начать образование художественное хорошо у какого-то такого большого мастера. И тогда был выбран Репин.

К. ЛАРИНА – Они были знакомы к этому времени?

Е. АНОСОВА – Поехала в Париж к Репину, который там, скажем, в это время был, и Серов начинает, да, еще после этого Кеппинга учиться у Репина. Потом, скажем, они уезжают из Парижа, потом Киев, потом Москва, потом снова в Москве уже учится у Репина Серов, пока Репин как-то не почувствовал, что все, то, что он может дать в таком профессиональном образовании, он дает своему ученику, и поэтому он потом рекомендовал ему поступать в академию художеств к Павлу Петровичу Чистякову. И Серов поступает в академию, учится у Чистякова, там он и знакомится с Михаилом Александровичем Врубелем.

К. ЛАРИНА – Почему сразу как-то очень быстро за ним закрепилось амплуа портретиста? Это был его сознательный выбор или это так случайно получилось?

Е. АНОСОВА – Портретистом, как-то, скажем, это сложилось со временем, может быть, еще и потому, что он, так скажем, прежде всего, может быть, такая острая, такой деликатный момент в жизни художника, ведь он очень, действительно, одарен, одарен - свободно может ощущать и писать и портрет, и пейзаж в этой «Девушке, освещенной солнцем», скажем, и «Девочка с персиками», это интерьер, портрет.

К. ЛАРИНА – Мне еще нравится «Похищение Европы», очень нравится картина, совсем отдельная, да?

Е. АНОСОВА – «Похищение Европы» - это уже поздний такой, скажем, Серов. Когда он только начинает, он, действительно, он может все. Он прекрасно рисовал людей, пейзаж, воздух, свет, ему было дано ощущение этого чувства выразительности вообще всего, что составляет мир, потому что это, может быть, тоже такая чистяковская метода, когда каждое мгновение реальности нужно было увидеть с его такой художественной, такой выстроенной, выразительной стороны. И поэтому, скажем, «Девочка с персиками», там, скажем, блистательно все, прозрачные стекла, сквозь которые виден сад, там белые крашеные рамы, это чудо, это диво, белая стена, беленая в тени, белая скатерть, по которой, скажем, тени. И эта белая-белая скатерть, белая стена, белые рамы, и все написаны по-разному, каждое увидено, когда диво, каждое, скажем, это поразительно, это уникально. Это чувство уникальности.

К. ЛАРИНА – А характер человека очень еще, да, всегда, это же не просто портреты, да?

Е. АНОСОВА – А «Заросший пруд»? «Заросший пруд» - совершенно замечательная вещь.

К. ЛАРИНА – А детишки, там, где два мальчика, это его дети в матросских костюмчиках?

Е. АНОСОВА – Там дочка и сын, у него было шестеро детей.

К. ЛАРИНА – Да что вы.

Е. АНОСОВА – Две дочки и четыре сына.

К. ЛАРИНА – В одном браке?

Е. АНОСОВА – Да, в одном браке.

К. ЛАРИНА – Это все Леля Трубникова ее нарожала?

Е. АНОСОВА – Да, да, с Лелей.

К. ЛАРИНА – С ума сойти.

Е. АНОСОВА – У него была большая семья, он должен был еще, скажем, свою семью содержать, и наверное, скажем, портрет - это, конечно, такая, наверное, острый, может быть, миг был для него, это возможность заработка и содержать свою семью. Но при этом тоже известно, каждый портрет для него, как он говорил, надо вообще тратиться душой, это всегда горение.

К. ЛАРИНА – Конечно.

Е. АНОСОВА – Это всегда поиск нового. И кстати, как раз вы спросили, как взаимоотношения были с Елизаветой Григорьевной и Саввой Ивановичем Мамонтовым. Савве Ивановичу Мамонтову тоже было дано это новое, чувство нового, новизны и ценности этих новых открытий, и как-то, правда, нет каких-то свидетельств, что, скажем, Валентин Серов и Савва Иванович это обсуждали, но как-то Мамонтов обмолвился, обмолвился о том, что гений - это всегда поиск нового. Он говорил тогда, скажем, о музыке, о пении, он говорил о том, что если каждый раз творец не дает новое, пусть даже у него будут 3-тысячные гонорары, но тогда это лавочка, а не искусство. Мне кажется, что что-то такое, видимо, ощущал и Серов, поэтому он сохранял свою такую творческую свободу и всегда считал, что если он творец, а не ремесленник, который, скажем, пишет портрет, он каждый раз что-то творит новое, ищет. Это всегда был такой громадный духовный, душевный труд, потому что очень многие позировавшие ему рассказывали о том, что сначала он писал портрет, портрет был хорош, а потом вдруг все вчищал, создавал заново. Уже только так, уже никаких, так скажем, каких-то просьб или требований, которые модель хотела, скажем, изменить.

К. ЛАРИНА – А обижались на что-нибудь, интересно, да?

Е. АНОСОВА – Обижались, обижались, да.

К. ЛАРИНА – То, что хочется скрыть, вдруг это вылезало, да, в характере человеческом.

Е. АНОСОВА – Да, они все мечтали написаться у Серова, свой портрет, этого, конечно, все боялись.

К. ЛАРИНА – Я бы хотела еще тоже про одного персонажа из реальной истории вспомнить, это Ник Морозов, это ведь сын Саввы Морозова, да?

Е. АНОСОВА – Нет, это Михаила Абрамовича Морозова.

К. ЛАРИНА – А.

Е. АНОСОВА – Это сын Михаила Абрамовича Морозова.

К. ЛАРИНА – Тут тоже какое-то удивительное явление, я не знаю, мне кажется, там есть какая-то перекличка с «Девочкой с персиками»?

Е. АНОСОВА – Это чувство живости, непосредственности, тоже заметьте, когда говорят, что Серов никогда не был, скажем, банален или повторялся, «Девочка с персиками», ее колорит, такой светлый колорит, скажем, где-то позднее лето, может быть, начало осени, когда он писал. А впечатление, утро, свежесть, какого-то даже раннего лета, хотя и персики, и вянущий лист, и т.д., а, скажем, Ник Морозов, ведь он написан в гамме, которая могла быть, скажем, гаммой цвета поздней осени. Всегда бывает что-то такое особенное, совершенно уникальное в портретах работы Серова.

К. ЛАРИНА – Елизавета Сергеевна, еще один момент его жизни, насколько я поняла, очень как-то остро он воспринял все события 1905 г., эту всю перемену в обществе. Каким образом это вообще отразилось на его жизни, и человеческой, и творческой?

Е. АНОСОВА – Во-первых, у него появились рисунки, где он, скажем, как раз он был свидетелем расстрела.

К. ЛАРИНА – Он же видел своими глазами расстрел.

Е. АНОСОВА – Да, он видел из академии художеств и был потрясен. И поэтому это появилось, во-первых, в его графике, в рисунках, просто прямые эти сцены страшные, потрясающие расстрела. А кроме того, он тогда вышел из академии художеств, потому что он потребовал, скажем, чтобы, предложил прочитать письмо на собрании членов академии художеств, что, скажем, скорбят члены академии, что великий князь Владимир Александрович, который должен был дать приказ о расстреле, он находится во главе самого гуманного учреждения России, академии художеств.

К. ЛАРИНА – Такой гражданский поступок.

Е. АНОСОВА – Нет, он был всегда очень, он говорил, что у него немного принципов, но он их придерживается. Поэтому такая вообще бескомпромиссность, даже когда это могло бы для него крайне невыгодно ни в каком, ни в общественном, каком-то финансовом положении. Он всегда высказывал свое мнение очень твердо, очень решительно. И вообще, скажем, почему там такая совесть, может быть, искусства конца 19 века, какая-то человеческая, это Валентин Серов, потому что бескомпромиссен в отношении к себе, к своим друзьям, к искусству своему собственному, скажем, в оценке произведений искусства при этом плюс абсолютный вкус, безошибочный.

К. ЛАРИНА – А какие-то принципиальные расставания в его жизни были, когда он с кем-то расставался из тех людей, с кем он общался, по принципиальным каким-то разногласиям?

Е. АНОСОВА – Шаляпин встал на колени перед.

К. ЛАРИНА – А, ой, расскажите эту историю, она замечательная, расскажите.

Е. АНОСОВА – Просто, скажем, это «Борис Годунов», он пел, во время исполнения гимна встал на колени вместе с труппой.

К. ЛАРИНА – «Боже, царя храни»?

Е. АНОСОВА – Да, и потом очень оправдывался, но Серов ему послал письмо, что неужели в России можно жить только на карачках, стыдно.

К. ЛАРИНА – Я сейчас процитирую.

Е. АНОСОВА – После этого все, они больше уже, Серов и Шаляпин больше не общались.

К. ЛАРИНА – В 10 году в Петербурге на сцене Мариинского театра шел «Борис Годунов», я читаю по Виталию Орлову, я думаю, что это наверняка вам известно, послушать оперу приехал царь, хор встал на колени, исполняя гимн, Федор Шаляпин, находившийся на сцене, пел с ним, стоя на коленях. Через некоторое время, будучи в Монте-Карло, Шаляпин получил письмо. В него было вложено множество газетных вырезок о монархической демонстрации знаменитого певца и короткая записка - что это за горе, что даже и ты кончаешь карачками, постыдился бы. Серов. Сложно с таким характером жить.

Е. АНОСОВА – Писать письма, да, и Бенуа он писал о том, когда оказался свидетелем ссоры Бенуа и Бакста, когда Бенуа, Серов счел, скажем, непорядочно, он так твердо и прямо написал ему, что тоже стыдно, что он очень подавлен, что вдруг Бенуа оказался столь вообще как-то, скажем, низок. Так что он был бескомпромиссен.

К. ЛАРИНА – А что можно сказать о последних годах его жизни, чем он был в это время увлечен? Хотя я знаю, что как, ирония судьбы, конечно, что как настоящий художник он практически умер рядом со своим, с местом своей работы, собирался идти?

Е. АНОСОВА – Он собирался, это как раз последний день тоже, да, он писал в это время портрет княгини Щербатовой.

К. ЛАРИНА – Они даже позвонили и сказали - где он там, опаздывает.

Е. АНОСОВА – Он там еще работал над портретом (НЕРАЗБОРЧИВО), он как-то вечером (НЕРАЗБОРЧИВО) был, писал этюд, вернее, скажем, работал над портретом. Потом был у доктора Трояновского, заезжал, заезжал к (НЕРАЗБОРЧИВО) Семеновичу Остроухову. А утром, как рассказывают, пришла, утром к нему просто в кровать принесли его дочку 3-летнюю Наташеньку, с которой они барахтались, она, скажем, играла. Потом попросил, ему надо было идти, действительно, на сеанс, он попросил няню Наташу унести, и нагнулся, чтобы застегнуть ботинок. И мгновенная смерть.

К. ЛАРИНА – 46 лет?

Е. АНОСОВА – 46 лет.

К. ЛАРИНА – Молодой человек.

Е. АНОСОВА – Да.

К. ЛАРИНА – Мы о многом не успели поговорить, но, может быть, останется буквально две минуты, поскольку все-таки я начала с Ермоловой, Серов и театр - это тоже вещь тема в его жизни.

Е. АНОСОВА – Да.

К. ЛАРИНА – Может быть, несколько слов об этом скажете?

Е. АНОСОВА – Да, скажем, чем портрет Ермоловой привлекает, он, конечно, необычайно такой какой-то, он величественен и прост, и заметьте, что такой, скажем, может быть, торжественная такая черно-серая гамма, скажем, серая, хотя, скажем, это великолепие серого (НЕРАЗБОРЧИВО), скучный Серов, серый Серов, но он дает ощущение необыкновенной красочности.

К. ЛАРИНА – Потому что это снизу немножечко.

Е. АНОСОВА – И потом, знаете, да, нет, он сидел, действительно, на такой низенькой скамеечке у ее ног именно для того, чтобы возникло это ощущение, что она перед нами просто как такая статуя великолепная, скажем так, сдержанная, полная такого какого-то могучего внутреннего тоже, скажем, такого творческого горения. И потом, когда вспоминали, скажем, Ермолову, выходящую на сцену, то иногда даже находили в ней сходство с этим портретом Серова. А этот портрет во время юбилея Ермоловой открывали на сцене.

К. ЛАРИНА – Еще если вспомнить, он же и занавес делал для «Шехерезады».

Е. АНОСОВА – Это уже позже как раз.

К. ЛАРИНА – И Ида Рубинштейн, еще одна такая вещь такая.

Е. АНОСОВА – Да, Ида Рубинштейн замечательная в музее, да, скажем, в Санкт-Петербурге. И наверное, может быть, еще скажем, заметим, когда это, действительно, это постоянное творческое горение и открытие. Он, действительно, скажем, вообще все интересы, которые появляются в русской культуре в конце 19 века, Серов для себя, так скажем, попробовал, он обязательно это нашел. И конечно, необыкновенное чувство стиля было ему дано, потому что он мог почувствовать прелесть и реальности, и искусство рококо, и искусства современного, поисков, например, французских мастеров, Матисса или Сезанна, которые ему, может быть, сначала резали глаз, а потом он говорил, что да, после них все остальное кажется скучным и пресным. Когда он создавал занавес для «Шехерезады», то он специально изучал персидскую миниатюру, чтобы какие-то особенности, скажем, стиля, мироощущения, которым живет та или другая культура, чтобы она была вплавлена, такая тоже вообще новая черта для культуры 20 века, она бы как-то, скажем, по-особенному заиграла. И напоминая тот мир, который дает импульс, в то же время чтобы это было современное. Может быть, даже поэтому, скажем, и «Девочка с персиками», Абрамцево, которое искало национальные ноты русские, поэтому там увлекались очень, и столярная мастерская Елизаветы Григорьевны, и вышивка, потом керамическая мастерская. Врубель писал, что он в Абрамцеве ищет ту интимную ноту, которая определяет русскую культуру. И может быть, как раз эта интонация тоже этого русского национального, что всегда, скажем, это очень трудно, это «Девочка с персиками», во многом.

К. ЛАРИНА – Елизавета Сергеевна, еще вопрос, все-таки шесть детей, это надо же тоже об этом сказать, как сложилась судьба потомков-то Серова? Ничего не знаете, никто не стал художником?

Е. АНОСОВА – Специально о том, какими судьбами, нет, пожалуй, этого я вам не могу сказать.

К. ЛАРИНА – Они в России хоть остались или разбежались все после 17-го года, не знаете ничего?

Е. АНОСОВА – Не могу вам сказать, нет.

К. ЛАРИНА – Жалко все-таки.

Е. АНОСОВА – Детей как-то Валентина Серова я вам, да, в следующий раз.

К. ЛАРИНА – Хорошо. Мы должны уже заканчивать нашу программу, я благодарю Елизавету Сергеевну Аносову, научного сотрудника Третьяковской галереи, которая была нашим сегодняшним экскурсоводом по жизни и творчеству Валентина Серова. Еще раз прикоснулись мы к замечательному художнику. Я думаю, что, может быть, мы еще наметим в цикле наших программ, еще к какой-нибудь картине Серова обратиться, какую бы вы бы лично выбрали отдельно поговорить из картин Серова именно, лично ваш выбор?

Е. АНОСОВА – Иван Абрамович Морозов, портрет.

К. ЛАРИНА – Портрет, да? Все, договоримся, спасибо вам огромное, а мы по традиции приглашаем вас в Третьяковку и не только.