Речевой этикет - каков он и кому он нужен - Максим Кронгауз - Говорим по-русски. Передача-игра - 2013-10-27

К. ЛАРИНА: Доброе утро. Добрый день. Это радиостанция «Эхо Москвы». В студии Ксения Ларина, Светлана Ростовцева остается звукорежиссером. Через несколько минут ко мне подойдут мои коллеги, тире гости, потому что сегодня в программе «Говорим по-русски» у нас гость - Максим Кронгауз, доктор филологических наук, и конечно же, Оля Северская, моя коллега. Через несколько минут начнется передача.

АНОНС ПРОГРАММ

К. ЛАРИНА: Мы начинаем. Максим Кронгауз, доктор филологических наук, в нашей студии. Максим, приветствую.

М. КРОНГАУЗ: Здравствуйте.

О. СЕВЕРСКАЯ: Начнем мы не с разговора с Максимом, а с воспоминания о классике и порадуем детей и их родителей. Мы задавали вопрос, что же ел Васька, слушая повара, что же он утащил с кухни. Были даже даны варианты ответа: Васька слушает да ест сметану, цыпленка или окорок. Мы разыгрываем сегодня детские энциклопедии из серии «Пешком в историю». ОБЪЯВЛЕНИЕ ПОБЕДИТЕЛЕЙ. Тот, кто позвонит нам в прямой эфир, может выиграть «Детскую энциклопедию в картинках» ростовского издательства «Владис». Васька слушает да ест… Что именно: сметану, цыпленка или окорок?

К. ЛАРИНА: (495) 363-3659. Кто готов ответить на вопрос? Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Я хочу поиграть.

К. ЛАРИНА: Давай-давай. Что же Васька ел?

СЛУШАТЕЛЬ: Цыпленка.

К. ЛАРИНА: Молодец. Как зовут тебя?

СЛУШАТЕЛЬ: Меня Степа зовут.

К. ЛАРИНА: Я тебя помню. Тетя Ксюша ушла с «Детской площадки», но Степу помнит.

СЛУШАТЕЛЬ: Я вас тоже люблю.

К. ЛАРИНА: Мой дорогой, спасибо тебе большое.

О. СЕВЕРСКАЯ: Степа – счастливый обладатель «Детской энциклопедии в картинках».

К. ЛАРИНА: Степа, позвоним тебе скоро, приезжай, забирай подарок. Спасибо.

О. СЕВЕРСКАЯ: Понятно, что повар обращался к Ваське абсолютно не по этикету и в непарламентских выражениях выражал свое негодование по поводу того, что этот кот-воришка стащил цыпленка и теперь нечего будет подать господам. Мы сегодня решили поговорить с Максимом Анисимовичем Кронгаузом о речевом этикете, именно потому что такова тема книги, которую он задумал. Мы ее ждем всегда с нетерпением.

К. ЛАРИНА: А можно я задам простой вопрос? Насколько сегодня эта проблема актуальна? Сегодня существует такое понятие, как речевой этикет? Я боюсь даже процитировать, как выглядит сегодняшний речевой этикет.

М. КРОНГАУЗ: Это как удивляться, что мы говорим прозой. Этикет существует всегда, даже если мы не осознаем этого. Проблема действительно актуальна в прямом смысле, не в том смысле, как пишут в диссертациях, когда актуально всё, а актуальна по одной простой причине – потому что он сейчас изменяется, и происходят неприятные сбои. Вообще, когда мы ощущаем, что что-то есть? Когда какая-то гадость происходит.

О. СЕВЕРСКАЯ: А примерчик гадости можно сразу?

М. КРОНГАУЗ: Недавно я выступал на книжной ярмарке в Пензе и ко мне подошли две милых слушательницы, две девочки-школьницы, которые хотели задать мне вопрос и подписать у меня книги. Очень милые, симпатичные девочки. И одна из них обратилась ко мне: «Максим, а можно…» И вот это был сбой, потому что я слегка был удивлен, хотя уже я понимаю, что тот старый этикет сломался. Но представить себе 10 лет назад, что школьница обратится к тебе по имени, было невозможно. Совершенно понятно, что здесь никакого ни оскорбления, ни обиды мне не было нанесено.

К. ЛАРИНА: Это даже комплимент, это даже приятно, наверное.

М. КРОНГАУЗ: Так же очевидно, что этикет изменился. Потому что так обратиться было нельзя. И такие мелочи возникают повсюду. В частности, появились новые формулы вежливости, много новых. Прежде всего это был вброс форм вежливости в 90-х годах, сейчас уже нового появляется мало. Это формулы прощания, формулы приветствия. Мы стали иначе здороваться, мы стали иначе благодарить, появились какие-то новации. Так что происходит слом, и этот слом надо ощущать. Он происходит не только у нас, он происходит в разных странах, в разных культурах, но у нас он связан прежде всего с падением железного занавеса и влияние глобального этикета на наш с вами. Надо помнить, что влияет он на советский этикет, потому что советский этикет, конечно, не равен дореволюционному. И всё это этикет.

К. ЛАРИНА: Как влияет падение железного занавеса на ту стилистику речи, которая у нас преобладает?

М. КРОНГАУЗ: Люди стали ездить.

К. ЛАРИНА: Отчества отпали, например.

М. КРОНГАУЗ: Приветствия и прощания стали иначе. Мы же мгновенно забываем, как было раньше.

О. СЕВЕРСКАЯ: Так давайте напомним.

М. КРОНГАУЗ: Простая вещь – общение в магазине. В советское время категорически не надо было здороваться с продавцом или с кассиром.

О. СЕВЕРСКАЯ: Сейчас возникает когнитивный диссонанс, когда ты приходишь и тебе не говорят «здравствуйте» на кассе.

М. КРОНГАУЗ: Да. А сейчас, поскольку есть сетевые магазины - и это прямое влияние глобальной культуры, - в которых кассиров специально учат, как они должны себя вести.

К. ЛАРИНА: Они говорят «доброго дня», когда заканчивается обслуживание.

М. КРОНГАУЗ: Важно, что есть разные сетевые магазины, так же как разный этикет в сетевых магазинах в Европе. Есть магазины подороже и подешевле. В дешевых магазинах не учат кассира, как надо себя вести, он может себя вести как хочет. А в магазинах чуть подороже кассир должен здороваться и прощаться. Теперь как ведет себя клиент? Предположим, что он не привык. Сейчас уже скорее привык. Он в начале не привык к приветствию. Тем не менее, не ответить на приветствие – это уже некоторое хамство. Значит, он втягивается в этот этикет и в следующий раз здоровается сам.

К. ЛАРИНА: Там даже какие-то светские беседы ведут, особенно маленькие магазинчики, которые находятся в жилых домах, куда ходят постоянные клиенты.

М. КРОНГАУЗ: Это как раз принципиальная разница. Потому что здороваться, если ты знаком с продавцом, это нормально, и этикет в больших сетевых магазинах и в маленьких, куда ты приходишь как известный человек, он совершенно разный. Я сейчас говорил о ситуации, когда не подразумевалась никакая дополнительная коммуникация. Если я хочу спросить, как здоровье и так далее, я поздороваюсь, это уже общение вне ситуации сервиса, а это нормальное общение двух людей, и они, конечно, здороваются. А вот если я просто хочу попросить колбасы, мне ее отрежут, я ее заберу и уйду, то вот в этой ситуации здороваться не нужно было. А сейчас это ломается. И сегодня мы не очень понимаем, как правильно: можно так, а можно эдак.

К. ЛАРИНА: Кстати, тут еще вопрос реакции, и не очень понятно, как себя вести в дорогих магазинах. Хотя сегодня это тоже стало нормой во многих других магазинах: в магазинах одежды или чего другого, когда человек к вам бросается и говорит: «Чем я могу помочь?» И это у многих людей вызывает раздражение, хочется сразу убежать.

М. КРОНГАУЗ: Вообще говоря, в европейских магазинах есть вполне четкие правила этикета. Во-первых, входя в такой магазин, ты здороваешься с человеком, стоящим у двери, и он здоровается с тобой. Во-вторых, обязательно к тебе подходит кто-то и спрашивает, не может ли он тебе помочь. И либо ты задаешь ему вопрос, и он тебе помогает, либо ты говоришь «нет, я просто смотрю», и тогда он тут же отходит. Вот у нас это не вполне работает. Ты можешь сказать «нет, я просто смотрю», тем не менее, он будет ходить рядом с тобой.

К. ЛАРИНА: Чтобы ты чего-нибудь не украл.

М. КРОНГАУЗ: Даже не важно почему, но это, конечно, навязчивый сервис.

К. ЛАРИНА: Но мы говорим о хорошем всё равно, мы говорим о каких-то новых нормах вежливости так или иначе. А о плохом, что ушло безвозвратно?

М. КРОНГАУЗ: Прежде чем сказать о таком плохом, я хочу отметить, что и хорошее бывает плохим. Есть избыточная вежливость. Я привожу всегда более-менее один и тот же пример. Если вы звоните или звонили раньше в обычную поликлинику, то кто-то брал трубку, не отвечал вам. Если ты звонишь в новую частную поликлинику или более-менее приличную, тоже уже тебе говорят: «Поликлиника такая-то», - и дальше идет разговор. Но замечательный телефонный этикет вежливый, скопированный с Запада, это фраза, когда ты звонишь куда-то и не можешь дозвониться, тебе говорят: «Не кладите трубку, ваш звонок очень важен для нас». Это прекрасно, замечательно. Но дальше, если эта музыка длится полчаса и каждый раз повторяется эта фраза, то это, конечно, воспринимается как изощренное издевательство. Т.е. когда вежливость полностью не соответствует реальным поступкам, то она тоже производит плохое впечатление.

О. СЕВЕРСКАЯ: Сейчас еще на фоне музыки говорят «расчетное время ответа столько-то секунд».

К. ЛАРИНА: И еще, что разговор записывается, что особенно пугает.

М. КРОНГАУЗ: Сколько ждать – это чуть-чуть облегчает ситуацию.

О. СЕВЕРСКАЯ: Это вежливость?

М. КРОНГАУЗ: Да, конечно.

О. СЕВЕРСКАЯ: Потом включается третий цикл – ну, подождите еще 10 секунд.

М. КРОНГАУЗ: Еще один пример вежливости, к которой мы не привыкли и которая скорее не вполне вежливость. Это благодарность вперед. Она в нашей культуре существовала, у нас даже есть фраза «заранее благодарю», но это, как правило, проситель заранее благодарит. А в английском, французском, немецком и других языках есть такая благодарность сверху. Я прихожу в банк, а там написано: «Сегодня, к сожалению, наш банк закрыт. Благодарим за понимание». Вежливо. Но за что они меня благодарят? Может, я их не хочу понимать, может, я недоволен, разъярен и так далее. Вот эта благодарность, когда начальник пишет письмо и говорит – сделайте то-то и то-то, спасибо. А я не хочу, может, я нарушу всё, наскандалю, уйду с работы, не сделаю. Т.е. это благодарность, которая вынуждает меня к определенным действиям. Раньше этого у нас не было, сейчас в корпоративных письмах это встречается регулярно.

К. ЛАРИНА: Еще в пандан приведу такой пример, с которым мы тоже часто сталкиваемся на улицах, где идут какие-то ремонтные работы, весит объявление: «Приносим извинения за доставленные неудобства», написано, что ведет стройку СУ-25 и прочее.

М. КРОНГАУЗ: Мы много заимствовали хорошего.

К. ЛАРИНА: Мы говорим о хорошем. Так приятно. Давайте о плохом, потому что у нас все-таки принято о плохом разговаривать.

М. КРОНГАУЗ: Плохое понятно, с чем связано. В том числе с изменением статуса продавца и покупателя, клиента и обслуживающего персонала. В советское время продавец, сервисмен, назовем его так, он всегда был выше по статусу, потому что он предоставлял дефицитную услугу. Он мог ее не предоставить, мог продать что-то, а мог не продать, и поэтому никаких правил вежливости он не соблюдал, вы к нему обращались – он вас не слышал и так далее. Сегодня это изменилось совершенно, и статус клиента сегодня либо равен, либо выше статуса обслуживающего лица. Соответственно, стало больше показателей вежливости, формул вежливости, которые использует этот человек. Впервые мы столкнулись с таким этикетом, когда в Москву пришел «Макдональдс», потому что люди стояли в очередях, покупали бургеры и прочие штуки, но, в частности, они стояли и затем, чтобы услышать замечательную фразу «спасибо за покупку, приходите еще раз». Это было совершенно неожиданно, было какое-то тепло. А на самом деле никакого тепла нет, потому что это этикет, а в этикете тепло не заложено. Но это приятная фраза. И мы столкнулись с тем, что клиента благодарят за то, что он купил.

К. ЛАРИНА: Мы сейчас говорим о бытовом пространстве: магазин, поликлиника, телефон, банк. А с точки зрения отношений гражданина и государства, политика и гражданина, здесь существуют общепринятые нормы, которые меняются со временем?

М. КРОНГАУЗ: Они существуют. Но сегодня опять же их нет, потому что мы на сломе, и ничего нового не сформировалось. Хотя некоторые положительные вещи можно вспомнить. Например, пресс-конференции, прямая линия с народом первых лиц. Что появилось из области этикета? Обязательно просят задающего вопрос представиться. И президент обращается по имени-отчеству, иногда даже несколько раз. Я помню, когда Путин беседовал с ветераном войны, он несколько раз повторил имя-отчество. И это тоже новое. Это, во-первых, персонификация человека, который в толпе. Берется человек, узнается его имя, и к нему обращаются по имени. Это очень правильная вещь.

К. ЛАРИНА: У нас сейчас новости, потом продолжим наш разговор.

НОВОСТИ

К. ЛАРИНА: Я открыла наш сайт – замечательный пришел вопрос: «Гражданин Кронгауз! Я уже давно на «Эхе» и заметил, что тут в обороте часто упоминается слова портянка без всякого уважения к этому изделию. Между тем, когда я служил в Советской Армии, то к этому изделию у нас было большое уважение, так как портянки очень удобны. Даже при жаре в 40 градусов мы все предпочитали вместо ботинок с носками сапоги с портянками. Так как вы старый служака, то что вы можете сказать по поводу пользы портянок?»

М. КРОНГАУЗ: Да, я старый служака, я провел после 4 курса месяц в лагерях. Могу сказать, что, конечно, портянку надо уважать, хотя она и вышла из употребления приказом министра обороны. Но, наверное, к ней на «вы» надо обращаться.

К. ЛАРИНА: На самом деле понятно, о чем говорит наш слушатель, поскольку укрепилось, по-моему, с подачи Матвея Ганапольского, точное определение обывателя в самом худшем смысле этого термина, вот он их называет «портянками». Так эти портянки у нас теперь и гуляют по сайту.

М. КРОНГАУЗ: Надо бороться с этим.

О. СЕВЕРСКАЯ: Я хотела вернуться к тому, на чем мы остановились в середине часа, на вопросе о речевом этикете, который используется между народами, политиками и так далее. Я сейчас только что из Варшавы, где посмотрела фильм Анджея Вайды «Валенса», и он заканчивается очень значимым событием, это речь Валенсы в сенате. Почему я об этом говорю? Эта речь, как и все значимые речи, произнесенные в сенате, начинается со слов «мы, народ». Но интересно то, что Анджей Вайда в одном из своих интервью отмечает этот речевой момент, он сказал, что это было первое обращение Валенсы от имени народа вообще, вот это «мы, народ». И вот это заимствование чужого речевого этикета сыграло большую роль в судьбах Польши. Вопрос такой. Стоит ли нам что-то заимствовать у других политических деятелей и возможно ли когда-то услышать обращение кого-то из наших глав государства «мы, народ».

К. ЛАРИНА: Они обычно добавляют национальность: «мы, русский народ». Так более привычно.

М. КРОНГАУЗ: Знаменитое обращение Ельцина россияне, оно ведь такое же по сути. Тут я вспомню классический пример из области этикета. Когда чуть-чуть меняется, чуть-чуть заимствуется, это производит очень сильный эффект, вот именно небольшой слом этикета может оказать очень сильное воздействие. Я вспомню знаменитую речь Сталина после начала войны, когда Сталин на некоторое время исчез и потом обратился, через неделю примерно, с речью к народу. Этой речи предшествовало с десяток обращений. Вы помните, какое обращение было?

К. ЛАРИНА: Братья и сестры?

М. КРОНГАУЗ: Конечно. Запомнилось одно – потому что оно было абсолютно не характерно для отношений властителя, отца народов с народом, потому что он воспринимался как некое верховное божество, а здесь в ситуации абсолютного кризиса страны он сошел с небес и обратился «братья и сестры». И вот этот слом оказал сильнейшее воздействие на слушателей, потому что вдруг отец народов обращается на равных. Поэтому как раз такие вещи производят очень сильное впечатление. Речь идет даже не о заимствованиях, это можно считать заимствованием, можно считать просто каким-то изменением. У нас же огромный языковой опыт, на основании которого формируется языковая интуиция. Когда этот языковой опыт немножко меняется, то мы воспринимаем в том числе слова, которые следуют за этим обращением, иначе. Я думаю, что наши правители тоже умело этим пользуются, но в критические момент.

О. СЕВЕРСКАЯ: Очень много вопросов на смс-ленте и в Интернете по поводу того, почему же у нас всё так и не может утвердиться вежливая форма обращения друг к другу. И вторая часть вопроса: «Как, с вашей точки зрения, должны были бы граждане России обращаться друг к другу?»

К. ЛАРИНА: Можно расшифровать этот вопрос – от мужчин и женщин все просто уже одурели. Как обращаться?

М. КРОНГАУЗ: Совершенно очевидно, что не приживается ни одно из старых обращений. После революции «товарищ» вытеснил «господина», «госпожу», «сударя», «сударыню», после перестройки «товарищ» был сильно потеснен именно из-за своей идеологической ауры.

К. ЛАРИНА: Товарищ по партии.

М. КРОНГАУЗ: Хотя, конечно, «товарищи, к столу» мог сказать любой гражданин Советского Союза у себя в квартире, но все-таки этот нюанс остался. Товарищ – хорошее по разным показателям обращение, это фактически первая гендерная революция в языке, когда противопоставление между мужчиной и женщиной было снято. Но «товарищ» не годится. Господин, госпожа и сударь, сударыня не прививаются. Господин, госпожа – только в официальной речи журналистов, и всё равно чувствуется отчуждение. А сударь, сударыня – это в трактирах сегодня.

К. ЛАРИНА: Можем сказать на примере нашей работы. Когда к нам в гости приходят послы иностранных держав, вполне себе нормально обратиться к нему «господин посол», не называя его по имени.

М. КРОНГАУЗ: В Советском Союзе тоже могли к иностранцу из капиталистической страны обращаться «господин посол» или даже по имени и по фамилии.

К. ЛАРИНА: Мы же не обращаемся к нашим министрам «господин министр» и к депутатам – «господин депутат».

М. КРОНГАУЗ: Верно. Такая традиция существовала только в зоне действия международного протокола. Скажем, к западному немцу обращались «господин», а к восточному – «товарищ». Так что протокол был такой.

К. ЛАРИНА: Но у нас нет шансов каким-то естественным путем получить вежливое обращение без имени к незнакомому человеку?

М. КРОНГАУЗ: Я думаю, что нам и не надо. Заметьте, что это проблема прежде всего иностранца, у которого в языке это есть: мсье, мадам, сэр, фрау и так далее.

О. СЕВЕРСКАЯ: Пан.

М. КРОНГАУЗ: У поляков все-таки совсем другая традиция, она выпадает. Пани есть, конечно, но они еще более активно используются, чем обращение в других европейских языках. Мы же справляемся вроде бы. У нас не то чтобы отсутствует вежливое обращение. Если я хочу вежливо обратиться к человеку и я знаю его имя, то я использую имя. Если я не знаю его имени, то я использую не существительное, я не называю его «сударь», «господин», «товарищ», я просто говорю «простите», «извините» и так далее. Проблемы как таковой нет. Тем не менее, почему-то эта тема безумно волнует всех наших граждан.

К. ЛАРИНА: Потому что неприятно, когда тебе говорят «женщина». Когда говорят «девушка», все-таки приятно.

О. СЕВЕРСКАЯ: Это льстит, бодрит.

М. КРОНГАУЗ: У нас в русском языке и в русской культуре огромное количество обращений такого рода, но нет единственного нейтрального. Поэтому каждое обращение характеризует и того, к кому обращаются, и того, кто это говорит. Например, я думаю, что вы сами никогда не используете обращение «мужчина», «женщина».

К. ЛАРИНА: Нет, конечно.

М. КРОНГАУЗ: Есть замечательное теплое обращение в русском языке, которое, например, я тоже не использую: бабуля, мать к незнакомому человеку, батя и так далее. У нас огромный выбор. Другое дело, что каждое обращение что-то сообщает и о нас с вами, если мы его используем, и о нашем отношении к тому, к кому мы обращаемся. Не ко всякой даме, даже пожилого возраста, можно обратиться «бабуля», хотя обращение, безусловно, теплое. Соответственно, у нас с вами всегда есть способ отвергнуть обращение – сказать «какая я тебе бабуля» или «какая я тебе девушка». Можно грубее. Это очень интересная игра, которая существует в русской культуре. Я про это постоянно говорю, что есть культуры, которые тяготеют к некоторому единственному универсальному, возможному в любой ситуации этикетному знаку. Вот английский язык ведет себя именно таким образом. В частности, потому что в глобальной культуре должно быть простое обращение, простое приветствие. Соответственно, поприветствовать «хай» можно любого человека, хоть своего близкого, хоть незнакомого. То же самое с обращениями. Наша культура на другом полюсе – у нас огромный выбор, но каждый раз это связано со знанием чего-то о себе, о том, с кем ты разговариваешь.

К. ЛАРИНА: А можно ли по каким-то публичным обращениям в публичном пространстве и в устной речи, и в уличной, и в речи, которая идет с экрана телевизора или из радио, и в рекламных акциях, рекламных плакатах и текстах понять, какая социальная часть общества является доминирующей в этой стране?

М. КРОНГАУЗ: Доминирующая часть общества, она молчалива. Всегда есть молчаливое большинство, а как раз говорят больше всего отдельные группы небольшие. В частности, судить по речи только невозможно. Я вообще считаю, что один из самых главных, если не самый главный знак этикета – это, конечно, молчание. Я в FaceBook рассказал байку. Только что я приехал из Улан-Удэ, где мы обсуждали такой культурный факт, что буряты молчат больше, чем русские, и принято в некоторых ситуациях молчать, а у нас, особенно у москвичей и у интеллигенции, - всё время говорить. Одна из наших бурятских коллег сказала: «А мой муж вообще не разговаривает». С гордостью сказала, потому что это такое положительное качество. Тогда кто-то из москвичей спросил: «А как же ваш муж объяснился вам в любви и сделал предложение?» - «Никак не объяснился. Ходил рядом, дышал».

О. СЕВЕРСКАЯ: Прекрасно.

К. ЛАРИНА: Максим, я говорю о другом. Вот это агрессивное хамство в речи рекламы, обращение на «ты», намеки на пошлые шутки. Я вам могу привести конкретный пример. У меня в ленте FaceBook идет активное обсуждение очень популярной, совершенно мерзотной рекламы, которая сегодня заполонила весь город. Как выяснилось, это реклама автомобилей. Купил кореянку – застрахуй ее по полной. И портрет корейской девушки. То же самое – и шведка, и немка.

М. КРОНГАУЗ: Давайте разберемся, в чем хамство. Дело в том, что в русском языке возникли слова – и в этом никакого хамства нет – немка, японка (наверное, кореянка тоже, я просто не слышал) по отношению к машинам. Это совершенно распространенная модель. Это не название женщины.

К. ЛАРИНА: Ну, так портрет женщины.

М. КРОНГАУЗ: Хамство в портрете. В слове «немка» или «японка» по отношению к машине нет ничего плохого. Мы же не обижаемся на то, что испанка - это грипп или болгарка – это пила.

К. ЛАРИНА: Так они же не пилу изображают.

М. КРОНГАУЗ: В чем провал коммуникации? В чем нарушение политкорректности? В том, что подставили портрет женщины, и ты покупаешь или страхуешь вот эту женщину.

К. ЛАРИНА: Значит, это рассчитано на какую-то целевую аудиторию. Люди просчитывают, к кому они обращаются.

М. КРОНГАУЗ: Думаю, что в данном случае они не просчитывали, они взяли слово, которое существует в разговорном языке, дальше, понятно, что название нации совпадает с ним. А дальше есть стандартный прием, как продавать машины: рядом с машиной должна стоять девушка, желательно обнаженная. Это мы обсуждаем психологию творцов рекламы. Но думаю, что это просто ляп такой. Понятно, что такую рекламу надо запретить, но скорее это ляп.

К. ЛАРИНА: А запретить по каким причинам? Как это можно сформулировать?

М. КРОНГАУЗ: Нарушение нравственности. Когда какая-то группа населения считает такую рекламу оскорбительной, то ее надо запрещать. Я давно уже веду споры с представителями крайнего либерализма, которые говорят, что рекламу вообще никакую не надо запрещать. Надо, потому что реклама специально создана, для того чтобы воздействовать на наших мозги. Пожалуйста, если есть какая-то неполиткорректная реклама, она может существовать в YouTube, но не как реклама. А вот то, что вывешивается повсюду, должно контролироваться.

К. ЛАРИНА: А что вообще формулирует речевую стилистику? Что на что влияет – СМИ на человека или человек на СМИ?

М. КРОНГАУЗ: Это как курица и яйцо, вопрос - кто раньше. Влияет всё на всё.

К. ЛАРИНА: Как создается образ языка сегодняшнего дня?

М. КРОНГАУЗ: Конечно, влияет всё на всё. Появляются некоторые словечки, некоторые фразы, некоторые рассказы маленькие, байки, которые могут быть не вполне политкорректны, потому что наша низовая культуры, наши разговоры далеко не всегда политкорректны. Дальше есть публичное пространство, в котором неполиткорректности быть не должно. Это не значит, что ее не должно быть вообще – мир не может быть политкорректным в целом. Так же как уничтожить брань. Нельзя уничтожать брань, потому что она существует в определенном пространстве. Но что делают рекламщики? Они, в принципе, опираются на некоторые узнаваемые точки в нашем сознании, в нашем языке. И вот эти словечки они выдергивают и запускают в публичное пространство. И здесь возникает конфликт между тем, что хорошо и уместно в непубличном пространстве, в частных разговорах, и некоторыми правилами, которые должны соблюдаться в публичном официальном пространстве.

К. ЛАРИНА: А если они не соблюдаются? Вот вылезает регулярно такой Жириновский, который начинает разговаривать так, что после каждого слова – уголовная статья. Вот сейчас у нас висит на сайте заявление, что уже подавали в прокуратуру на него, теперь хотят разобрать его высказывание на комиссии по этике в Госдуме.

М. КРОНГАУЗ: Механизмы работают. Вот Жириновский всё время провоцирует этими словами общество, запускает в публичное пространство, набирает очки у определенной аудитории. Должно быть наказание. В данном случае победить Жириновского невозможно, потому что наказание всегда будет меньше, чем те плюсы, которые он зарабатывает. Это жизнь не только в нашей стране такова. Если вы возьмете националистических политиков в разных странах, то они ведут себя точно так же. Это такая коммуникативная стратегия: я штраф заплачу, но голосов получу больше, чем потрачу денег. Это нормально. Если есть публичное пространство, в котором мы высказываемся, то есть разные стратегии существования. Но, безусловно, должна быть карательная сила и некоторые правила штрафования за такого рода вещи. Искоренить это невозможно, это утопия, но бороться с этим нужно, это и происходит. Но другое дело, что надеяться на то, что Жириновского у нас в стране запретят, бессмысленно.

К. ЛАРИНА: Замолчит, как бурятский муж.

М. КРОНГАУЗ: И даже я думаю, что нам станет скучновато без него.

О. СЕВЕРСКАЯ: Можно закончить этот разговор риторическим вопросом от Евгения: «Почему в школе не было и нет уроков по речевому этикету?» Возможно, если бы они были, нам не о чем было бы сейчас разговаривать.

М. КРОНГАУЗ: Мы сейчас пишем учебник по русскому, где несколько параграфов речевого этикета будет.

О. СЕВЕРСКАЯ: Ура! Это был Максим Кронгауз, и мы прощаемся с вами на неделю.