Ирина Воробьева - Сотрудники - 2008-05-23
С. БУНТМАН: Ирина Воробьева здесь у нас. И сейчас я вам ее покажу, потому, что у нас идет веб-трансляция.
И. ВОРОБЬЁВА: Добрый вечер!
С. БУНТМАН: Добрый вечер. Вот, она говорит, как живая. Привет! Ты привыкла к веб-трансляциям, потому, что я сам по утрам наблюдаю, когда вы с Плющевым ведете. Я очень люблю ваши ролики.
И. ВОРОБЬЁВА: Ролики – это отдельная история. Мы с Плющевым каждое утро приходим, садимся друг напротив друга. «Ну что? Будем ролик снимать? Будем! Идеи есть?» «Нет». «Ну ладно»… Разошлись.
С. БУНТМАН: Я видел ролик «про это». Вы хорошо сделали. Потом меня очень заинтересовала разминочная, умопомрачительная игра, которой вы предавались перед этим. Это чудесная совершенно вещь! Я задумал как-нибудь в неё сыграть. Но партнеров пока не нахожу.
И. ВОРОБЬЁВА: Ну вот! Надо с Плющевым поговорить.
С. БУНТМАН: Загонять комок бумажки…
И. ВОРОБЬЁВА: Оказывается, что я из рогатки неплохо стреляю. Я как-то даже не ожидала. Мы договорились с Плющевым, что я буду промахиваться. Когда начали снимать клип, в первом же дубле я попала. И получилось, что не промазала.
С. БУНТМАН: С первого дубля! Очень хорошо. И работала без дублеров.
И. ВОРОБЬЁВА: Конечно. Иногда приходится… Разные клипы бывают.
С. БУНТМАН: А что? Вы с дублерами иногда? У вас каскадеры есть?
И. ВОРОБЬЁВА: Конечно! Мы про «День радио» снимали, нельзя после этого в эфир идти. Пришлось дублеров пригласить. Но очень похожими на нас оказались.
С. БУНТМАН: Ну, на Плющева похожего найти… Нет, но вы серьезно подходите к утреннему «Развороту». Мне это очень нравится и я люблю вас слушать.
И. ВОРОБЬЁВА: Спасибо.
С. БУНТМАН: Магистральная вещь, о которой спрашивают. Здесь говорит… «Отношения с Ильей Яшиным»… Знаешь, в комментариям к вашему ролику, мне показалось, который по исполнению несколько скомкан, еще в кабинете Алексея Алексеевича.
И. ВОРОБЬЁВА: Я не готовилась, я не знала…
С. БУНТМАН: Алексей Алексеевич там хорошо играет, а у вас скомкано получилось.
И. ВОРОБЬЁВА: Да, да… Ну а что, Илья Яшин…
С. БУНТМАН: Читала длинный рассказ. И там человек написал, коллега журналист говорит, что так активно занимались политикой, а теперь вот были поставлены перед выбором. И вот работаете на этой радиостанции и не имеете никакой возможности принимать политическую сторону.
И. ВОРОБЬЁВА: На самом деле, это совсем не сложно. Все дело в том, что да, действительно, была политика, я была в молодежном «Яблоке», мы с Ильей Яшиным делали «Движение обороны». Это было очень давно. И когда я пришла работать на радио, я довольно быстро отказалась от всего этого и совершенно безболезненно, потому, что меня абсолютно захватила работа.
С. БУНТМАН: Это значит, что ты несерьезно занималась политикой.
И. ВОРОБЬЁВА: Нет, это ничего не означает, потому, что убеждение и отношение к событиям у меня до сих пор остались. Почему нет? Я же гражданин. Как можно без убеждений? А работе журналиста это не мешает. Конечно, я могу сказать в утреннем «Развороте», что я не люблю Касьянова. Да, я могу рассказать об этом в «Развороте», потому, что у меня есть личное мнение.
С. БУНТМАН: В репортаже ты не можешь.
И. ВОРОБЬЁВА: В репортаже не могу.
С. БУНТМАН: А вела бы ты Новости – это было бы подсудным делом.
И. ВОРОБЬЁВА: Я ничего в репортаже не могу сказать, я говорю только факты, у меня нет своего отношения к материалу, когда я его готовлю. Мне нужно сделать его хорошо, правильно и профессионально.
С. БУНТМАН: Но это сложно! Ты же в жизни можешь костерить одних, говорить, что другие молодцы, можешь писать в ЖЖ…
И. ВОРОБЬЁВА: Пишу регулярно.
С. БУНТМАН: Я знаю. Кстати говоря, твой ЖЖ, посетители одобряют.
И. ВОРОБЬЁВА: Как-то нравится? Это из-за роликов, наверное?
С. БУНТМАН: Нет, там ролики, там и до роликов было много всего. Я стал следить тогда, когда произошла вся эта история. Алекс тут замечательно говорит: «Правда ли, что на «Эхо» Вас подобрали с «Русской службы новостей»?» Ха-ха!
И. ВОРОБЬЁВА: Вы знаете, Алекс, а Алексей Алексеевич в ролике говорил, что они меня перекупили. А я ничего не знала. Я сейчас расскажу, если Вы готовы слушать.
С. БУНТМАН: Это стоило недорого, 24 млн фунтов за трансфер.
И. ВОРОБЬЁВА: Ого!
С. БУНТМАН: Выкупить трансфер.
И. ВОРОБЬЁВА: Мама! Папа! Я так дорого стою!!! А можно мне немножечко денег…
С. БУНТМАН: Это другое дело. Это уже личный контракт с игроком…извините, с журналистом. Мне трудно перейти на другую тему. Тебе легче было с политики перейти в журналисты, чем мне с «Футбольного клуба». Ну, давай эту историю, расскажи! Ты обещала ее длинно рассказать. И сразу: «Вот, Алексей Алексеевич рассказал…»
И. ВОРОБЬЁВА: Хорошо. Я расскажу, но не будет очень длинно, потому, что это будет очень растянуто. История эта произошла чуть больше двух лет назад. Я работала на «Русской службе новостей», я не работала там так, как здесь, сейчас. Я занималась обзвоном ньюсмейкером и иногда работала корреспондентом. Было разное. Потом случился «Марш несогласных» в Санкт-Петербурге. Я оказалась в Санкт-Петербурге. Поехала я туда, совместив свои личные дела с желанием посмотреть на это. Я договорилась со своим главным редактором о том, что буду освещать это мероприятие наравне с нашими питерскими корреспондентами.
В итоге, когда приехала в Питер, очень мне хотелось передать на радиостанцию, что происходит в городе, там все перекрыли, везде стоят ограждения в метро, говорят: «Не ходите на «Маар несогласных», это было дико интересно. Я позвонила и мне сказали, что они не освещают «Марш несогласных». Для меня это был шок. Самый настоящий, первый раз в жизни шок на работе журналиста. Я спросила, почему, мне сказали, что это приказ сверху. То есть, я так поняла, что это был приказ даже не Бакланова, он был тогда главным редактором «Русской службы новостей», а видимо, еще выше.
Я сказала: «Ладно, хорошо». Не стала настаивать. И, как нормальный журналист, как человек любопытный, я пошла на «Марш» посмотреть. Конечно! Куда же деваться. Я посмотрела. Я не участвовала, я не ходила с плакатами, ничего не кричала, нигде активно не участвовала.
С. БУНТМАН: То есть, рассказы об участии, о взятии стороны, за что бы у нас уволили.
И. ВОРОБЬЁВА: Я понимаю.
С. БУНТМАН: В одночасье бы!
И. ВОРОБЬЁВА: Я понимаю. Я ни в чем не участвовала, просто наблюдала. Все журналисты двигались впереди колонны и ни разу не сливались с митингующими. Потом мне позвонили вечером с радиостанции «Эхо Москвы» и пригласили на передачу Евгении Альбац вместе с г-ном Каспаровым и Лимоновым. Чтобы я рассказала то, что я видела своими глазами.
С. БУНТМАН: Да. Я помню. Мне кажется, что ты опровергала некоторые слова участников, рассказывала, как это было на самом деле.
И. ВОРОБЬЁВА: Было дело.
С. БУНТМАН: И потом разразилось…
И. ВОРОБЬЁВА: Причем, разразилось дважды. Для начала меня вызвали в понедельник к начальнику, который спросил, действительно ли я присутствовала на «Марше несогласных»? Я сказала, что да, действительно. И искренне не понимала, что в этом такого! Абсолютно искренне. Он мне сказал, что это последнее китайское предупреждение. И всё. Я говорю: «Слушайте! Это самая настоящая, совершенно неподдельная цензура». Он говорит, что да, цензуру, а где ее нет? Это было совершенно нормально. Часа через два…
С. БУНТМАН: А где ее нет… Мне всегда нравятся эти подходы.
И. ВОРОБЬЁВА: «Не мы такие, жизнь такая».
С. БУНТМАН: Во всех странах такое есть, что вы думаете! И мы такие вот…
И. ВОРОБЬЁВА: Часа через два меня вызвали снова к начальнику и спросили, действительно ли я с Каспаровым и Лимоновым участвовала в передаче Евгении Альбац? Я сказала, что действительно. Мне сказали: «Вы уволены». Ничего не стали объяснять. Я сказала: «Хорошо. Я уволена. Вы мне напишите, по какой статье вы меня увольняете». Там очень долгий процесс пошел, мне говорили…
С. БУНТМАН: А по собственному желанию не предлагали?
И. ВОРОБЬЁВА: Предлагали. Сказали писать заявления, я сказала, что не буду писать, я хочу знать, за что меня уволили по формальным причинам. Начали говорить: «Как тебе не стыдно! Мы тебя вырастили, так же нельзя! Давай, пиши заявление». В итоге я сломалась, написала заявление и ушла. Вот история, как я ушла с «Русской службы новостей». Как я пришла на «Эхо»? Да, в общем, как все.
С. БУНТМАН: Это мы сейчас послушаем, а потом продолжим. Мы же еще «Характеристику» не запускали.
И. ВОРОБЬЁВА: Боже мой! Я сейчас что-то новое о себе услышу?
С. БУНТМАН: Естественно! Сейчас все будет ясно! Это Ирина Воробьёва.
ЮСТАС - АЛЕКСУ
Характеристика на сотрудника радиостанции «Эхо Москвы» Воробьёву Ирину, агентурный псевдоним «Воробьёва». Агент Воробьёва была завербована нашим специальным агентом Альбац чуть больше года назад, в марте 2007 года. И поступила на работу на радиостанцию корреспондентом. Закончила Международный независимый эколого-политологический Университет. Блондинка, характер стойкий. В еде неприхотлива. В одежде предпочитает спортивный стиль. В свободное от работы время занимается экстремальными играми. В связях, порочащих ее, замечена не была…пока. Замужем.
ЮСТАС
С. БУНТМАН: Трагична последняя фраза.
И. ВОРОБЬЁВА: Там две последние фразы прозвучали трагично – «пока» и «замужем». Как-то так трагично.
С. БУНТМАН: Здесь спрашивают… Как пришла, мы еще поговорим. Нормально пришла.
И. ВОРОБЬЁВА: Как все пришла.
С. БУНТМАН: И тут очень важно было… Ты это осознавала, что здесь, с одной стороны, есть ребята, которые приходят с нуля или впахивали здесь все время, извините меня, за такой глагол. А вот ты пришла после достаточно громкого скандала. Мы не зря говорим «24 млн фунтов», контракт такой-то… Майка «Эха Москвы», показывает телевидение, вот, пришла…
И. ВОРОБЬЁВА: Мне было тяжело.
С. БУНТМАН: Было тяжело?
И. ВОРОБЬЁВА: Было тяжело, потому, что я понимала, что прихожу на волне скандала и мне хотелось, честно говоря, спрятаться подальше, потому, что у меня было ощущение, что меня вытащат на свет и скажут, что я ничего не умею на самом деле, и начнут меня в грязь лицом опускать. Мне было тяжело просто потому, что мне не хотелось приходить на чём-то. Потому, что я же, действительно, пришла, как все. Я отправила резюме, меня пригласили на собеседование. Я отработала время в монтажке, научилась, пошла в корреспонденты. Я как все. Я прошла все стадии.
С. БУНТМАН: И плёночку порезать, и звоночек, и подводочку написать грамотно. А пять раз переписать…
И. ВОРОБЬЁВА: Всё было! Я прошла все стадии, никакого блата для меня, как для скандально уволенной журналистки, не было вообще. Было только тяжелее. Наверное, если бы я пришла просто так, было бы, наверное, проще.
С. БУНТМАН: А чего просто так ты не пришла?
И. ВОРОБЬЁВА: Это очень интересная история.
С. БУНТМАН: На что Вы рассчитывали, Ирина Воробьёва, когда Вы шли ТУДА?
И. ВОРОБЬЁВА: Я тогда отправила резюме в несколько СМИ, в том числе на две радиостанции. Радиостанцию «Эхо Москвы» и «Русская служба новостей». Мне позвонили с «Русской службы новостей». Я пришла, меня сначала не взяли корреспондентом, поскольку у меня не было опыта работы. Потому пригласили работать со звуком, с текстом, а потом уже учиться, учиться. И в первый же мой рабочий день на «Русской службе новостей» мне позвонила Марина Королёва с «Эха Москвы» и пригласила на собеседование. Я была на перепутье. Я думала, что метаться уже не надо. Тем более, мне было очень сложно устроиться журналистом, потому, что мое политическое прошлое не давало мне больших шансов, потому, что все думали: «Оооо! Это эта блондинка, которая сидела в Белоруссии, закидывала красной краской Лубянку! Скандальная! Ну её вообще, с её политическими идеями». Поэтому было сложно, я решила не метаться и осталась на «РСН».
На самом деле, конечно, многие коллеги мои бывшие с «РСН», на мой взгляд не совсем адекватно восприняли эту ситуацию. Я во многом благодарна этим людям, они меня научили первым шагам работы на радио. Первым шагам, которые я сделала именно там.
С. БУНТМАН: Ну да… Да! Вот здесь другое дело. Здесь вопросы. Давайте сразу скажем. К Алексею Воробьеву никакого отношения не имеет.
И. ВОРОБЬЁВА: Мы договорились с Алексеем Воробьевым, что я его бабушка.
С. БУНТМАН: Тогда кем Алексею Воробьеву приходится Маша Воробьева?
И. ВОРОБЬЁВА: Мне кажется, я устану говорить «пра-пра-пра….»
С. БУНТМАН: Вычислили!
И. ВОРОБЬЁВА: На самом деле Алексей Воробьёв – это мой родной брат. Но только не тот, который работает на «Эхо Москвы», а моего родного брата зовут Лёша Воробьев. Маршал Воробьев – мой родной дедушка. Михаил Петрович Воробьев. Я видела вопросы на сайте. Я, действительно, говорила, что никогда не видела своего дедушку. Он умер, когда моему папе было совсем мало лет. У меня не было никаких шансов его увидеть. Но потом, когда я уже стала немножко постарше…
С. БУНТМАН: Ты узнала кто и что.
И. ВОРОБЬЁВА: Я начала интересоваться. Это приходит как-то ближе к 20 годам. Я начала интересоваться, кто родственники, кто дедушка. И, конечно, поразилась. Дедушка был великим человеком, действительно. Он был основоположником многого, наука, инженерия, танковое училище. Есть в Киеве, есть в Калининграде, в Москве училище, академия имени моего дедушки, человека, который основал эти учебные заведения. Я очень им горжусь. Но мне очень жаль, что я не смогла как-то застать его в живых. Отец много рассказывал, несмотря на то, что сам в сознательном возрасте его не знал. Понятно, что отцу было гораздо интересней, он сам военный, много про него знает, много всегда рассказывает.
С. БУНТМАН: Как в семье относились к твоей политической деятельности?
И. ВОРОБЬЁВА: Плохо. Родители, когда я начала заниматься политикой, училась в институте, мама с папой…они плохо к этому относились, они не понимали, особенно когда меня забирали в милицию, когда мы попали в тюрьму в Белоруссии. Родители тоже не поняли. Как-то вот… У меня в семье все очень спокойные люди. В семье все шли по очень прямой дорожке. Школа – институт – работа – брак – дети. Всё очень ровно. У меня всегда всё было рвано, скачками. Там проблемы, здесь проблемы, там успехи, здесь неудачи. После Белоруссии, конечно, стало попроще. Я вышла из тюрьмы, позвонила маме, спросила, где они.
- На даче, шашлык жарим. А ты где?
- Я из тюрьмы вышла.
- Ну, хорошо. Приезжай.
Всё. После этого было спокойно. Это был переломный момент.
С. БУНТМАН: То есть, умственные составы тебе не вправляли?
И. ВОРОБЬЁВА: Вправляли первые года два. Причем, у меня родители очень либеральных взглядов, они просто за меня боялись. Мама мне все время пыталась объяснить. У меня с мамой было… Я такой мальчишечка немножко. А маме хотелось, чтобы девочка была девочкой, очень женственной. И уличная политика немножечко не вяжется с этой женственностью. Поэтому были эти конфликты. Потом поспокойнее. Когда я ушла на радио работать, родители успокоились. Когда меня уволили, я позвонила:
- Мама! Только спокойно! Меня уволили.
Мама говорит:
- Таааак! И что теперь?
Потом все стало нормально. Я пришла на «эхо», мама успокоилась. Особенно ей очень нравится, когда какие-нибудь соседки по подъезду или даче говорят:
- Леночка! Мы твою дочку слушаем! Ой-ой-ой!
Ей приятно, конечно. Это я понимаю.
С. БУНТМАН: Но ее не ругают за то, что ты говоришь? Потому, что, когда ты не в репортаже, когда ты в «Развороте», ты достаточно сурова бываешь. Кстати, «Разворот» было трудно сначала вести? Ты, когда попала в «Разворот», первый день. Я очень хорошо помню первый день.
И. ВОРОБЬЁВА: Я тоже.
С. БУНТМАН: Потому, что я так… Новый человек, новая девушка на «Развороте». Надо слушать.
И. ВОРОБЬЁВА: Было тяжело.
С. БУНТМАН: Сколько слов ты сказала? Три или четыре за «Разворот»?
И. ВОРОБЬЁВА: Десять.
С. БУНТМАН: Целых десять сказала????
И. ВОРОБЬЁВА: На самом деле было тяжело, потому, что я села в соседнее сейчас от меня кресло, вытаращила глаза и не понимала, что происходит. Я не знала, когда мне можно говорить, когда мне нельзя говорить. Кто все эти люди??? Что происходит?? Да… Первый «Разворот» я, конечно, была, как у нас говорят в экстремальных играх – человеком, который ничего не понимает, ничего не может сделать. А потом я распробовала, что называется, расслабилась и мне так понравилось! Так что сейчас гораздо лучше.
С. БУНТМАН: Ну да… Сейчас – другое. Тебя вывело из этого полукоматозного состояния какая-то определённая, тебе известная и волнующая тебе тема. Я не помню, какая точно была.
И. ВОРОБЬЁВА: Что-то там про «Марш несогласных».
С. БУНТМАН: И вдруг ты как-то «запулемётила».
И. ВОРОБЬЁВА: Есть вещи близкие.
С. БУНТМАН: В общем, у нас тут девушка не пропадет. Может, я ошибался, может, ты звезду поймаешь.
И. ВОРОБЬЁВА: Я??? Звезду??? Нет, мне сложно звезду ловить. У меня уже были и медные трубы. Маленькие совсем, но были. Медные трубочки такие были.
С. БУНТМАН: Забавно.
И. ВОРОБЬЁВА: Как-то проходила сквозь них. Немножечко.
С. БУНТМАН: Хорошо. Евгений из Ростова-на-Дону: «Ирина, ответьте, как Вы относитесь к тому, что А.А. Венедиктов частенько снимает «Кухню» в своем кабинете и выкладывает ее в видео-блог?»
И. ВОРОБЬЁВА: У меня к этому нет отношения, потому, что я не попадала на эту «Кухню». И мне сложно судить. Я решения Алексея Венедиктова снимать такие вещи, выкладывать в Интернет… что же… Значит так.
С. БУНТМАН: Я однажды попался, когда там сидели, задумывали передачу, Дымарский с Рыжковым.
И. ВОРОБЬЁВА: Они весело всегда обсуждают.
С. БУНТМАН: Они задумали эту передачу и говорили. Что им нужна база данных нашей программы «Ну и денёк». А я вхожу просто, не зная, что там камера. И говорю:
- Алёша! Нельзя им базу сдавать, Рыжкову с Дымарским. Они же жулики, они ее продадут.
И. ВОРОБЬЁВА: Отлично!
С. БУНТМАН: А потом я узнал. Мама моя родная!!!! Я потом посмотрел.
И. ВОРОБЬЁВА: По-моему, это смешно.
И. ВОРОБЬЁВА: Нормально… Ничего. Здесь спрашивают, что самое противное в работе журналиста? О чем Вы не сможете сказать в эфире по каким-то этическим или моральным аспектам?
И. ВОРОБЬЁВА: Вы знаете, очень тяжелый был момент, когда был суд над Василием Алексаняном. Я очень тяжело переживала, потому, что я туда ездила. На эти суды. Я приезжала в полном раздрае. Я плакала, меня очень сильно разрывало, я не могла сказать в своих репортажах, выместить какую-то свою злость. Я не могла, потому, что нельзя свое отношение высказывать. Я просто факты говорила. А мне так хотелось крикнуть так, чтобы все услышали!!! И единственное место, куда я это выплескивала – это был мой Живой Журнал. Это было все тяжело. Я ездила на суд, я смотрела на этого человека и меня трясло в суде, по дороге из суда. У меня случилась чуть ли не драка с этим приставом в суде, когда они меня хватали за руки, не пускали в зал суда только потому, что у меня кубик «Эха Москвы» был. Это были сумасшедшие дни, и это самое тяжелое было. Когда хочется крикнуть, а ты не можешь, потому, что ты корреспондент. Тебе нельзя. Ты отражение. Ты не можешь кривить свое зеркало. У тебя нет на это никакого права.
С. БУНТМАН: Да… Да… «Кто он?» Угу… Я не знаю, кто он. Это замечательно. Мы с тобой, когда сидели на «Развороте»…
И. ВОРОБЬЁВА: Мне так нравится на «Развороте», я всегда читаю все смс-ки, которые приходят.
С. БУНТМАН: Хорошая штука – утренний «Разворот». Я тут попробовал, хотя и ненавижу утро.
И. ВОРОБЬЁВА: Утренний «Разворот» прекрасный!
С. БУНТМАН: Утро – как факт, как явление. Как-то мне понравилось. Интересно. «Разворот» утренний – хорошая штука.
И. ВОРОБЬЁВА: Он прекрасен.
С. БУНТМАН: Дальше надо толкать. Я не знаю. Если бы он был в какое-нибудь приличное время вечером.
И. ВОРОБЬЁВА: Вечером утренний «Разворот». Прекрасно!
С. БУНТМАН: Майя говорит: «Если бы Антонина не забеременела, что бы было? Случай решает много. Вы везучий человек, Воробьёва!»
И. ВОРОБЬЁВА: Согласна с Вами. Я везучий человек. Не знаю, что бы было. Не проверяла. Но это везение мне понравилось. Я думаю, что это не только везение, наверное. Нет, конечно, мне повезло, что так всё сложилось, что у Тони случилось такое счастье.
С. БУНТМАН: Причем, по счастливым обстоятельствам.
И. ВОРОБЬЁВА: Да. Никаких трагедий нигде не было. Мне предложили вести «Разворот». И это моя большая-большая-большая удача. Более того, в последний месяц мне удалось вести утренний «Разворот» не только с Александром Плющевым, но и с Матвеем Ганопольским, и с Сергеем Бунтманом. А на следующей неделе, я очень надеюсь, что мы будем вести с Алексеем Венедиктовым. Это просто сказка!
С. БУНТМАН: Ооооо!
И. ВОРОБЬЁВА: Со всеми этими людьми мне пришлось вести утренний «Разворот»! Прекрасно совершенно!
С. БУНТМАН: Ну вот, видишь… Не знаю, как тебе, мне кажется, что… Я никому не позавидую со мной, злобным по утрам, вести, со спичками в глазах…
И. ВОРОБЬЁВА: Нормально!
С. БУНТМАН: Сомнительное удовольствие.
И. ВОРОБЬЁВА: Мне очень понравилось.
С. БУНТМАН: Андрей из Петербурга: «Ирина, Вы курите? Почему?»
И. ВОРОБЬЁВА: Почему? Да, я курю. Почему?.... Как Вам сказать? Не знаю. Потому, что курю. У меня очень разные отношения были с сигаретами. Я то бросала, то курила снова. Как-то меня это не напрягает. Нет, в любом случае, конечно, скоро брошу. Обещаю. Мужу обещаю своему всё время, что брошу скоро. Надо же…будет когда-то…как Тоня Самсонова… по счастливой случайности.
С. БУНТМАН: Вопрос: «А муж у нас кто?»
И. ВОРОБЬЁВА: Волшебник, конечно! У меня муж волшебный! Действительно!
С. БУНТМАН: Был неправ.
И. ВОРОБЬЁВА: Тут даже…не знаю. Много могу рассказать про мужа. Боюсь, что 26 минут передачи не хватит. Поэтому просто – волшебник. Он уже не учится, он волшебник.
С. БУНТМАН: Всё уже?
И. ВОРОБЬЁВА: Да. Если он женился на Воробьёвой… Когда я замуж выходила, в день нашей свадьбы все меня поздравляли, а Саше все сочувствовали. Особенно мои родители. Говорили:
- Сашенька, крепись!
С. БУНТМАН: Ну и как? Он крепок?
И. ВОРОБЬЁВА: Саша разумный человек. Саша очень разумный человек. И он поэтому может совершенно спокойно со мной уживаться. Хотя, это сложно, наверное.
С. БУНТМАН: Ну вот, видишь, как хорошо. Скажи мне, пожалуйста, сейчас жизнь меняется, жизнь очень… Из-за Тони получилось, что ты прошла в «Разворот». Скажи, тебе такие переходы легко даются? За исключением лёгкой комы в первом «Развороте».
И. ВОРОБЬЁВА: У меня всегда все мои перемены даются с легкой комой. Все жизненные повороты, очень резкие, даются мне первым днем комы, когда я отгораживаюсь от всего матовой стенкой толстого стекла и наблюдаю за этим. Буквально первый день всегда так, во всех переменах. А потом я выбираюсь, надо же жить как-то. В любом случае, поворот, разворот… Я теперь всегда вместо «поворот» говорю «разворот». Поворот в любую сторону… ну что же, случился. Надо как-то пробиваться, проживать дальше. У меня сейчас опять будет новый поворот, буквально в следующем месяце. Я некоторым образом удалюсь, а потом снова вернусь.
С. БУНТМАН: Ты не удалишься, ты переместишься.
И. ВОРОБЬЁВА: Да, я перемещусь. Поскольку у меня муж волшебник, он обладает, знает секрет, как сделать телепортацию ненадолго. У меня муж уезжает в командировку и я уезжаю вместе с мужем. Через годик вернусь. Я буду появляться.
С. БУНТМАН: Все равно в это время ты будешь работать.
И. ВОРОБЬЁВА: Обязательно. Я остаюсь на радиостанции, я буду работать так, как мне можно будет и будет возможность, обязательно, никуда не хочу уходить.
С. БУНТМАН: Это не телепортация, это радиопортация.
И. ВОРОБЬЁВА: Конечно. У нас всё радио.
С. БУНТМАН: Хорошо. «Разворот» утренний – супер! Ирина молодчина. Жаль, Доренко ушёл» - Татьяна. Татьяна! Вы на сайте были? Расписание движения Доренко по будням и выходным Вы слышали? Вы видели?
И. ВОРОБЬЁВА: Ну порадуйте Татьяну, Сергей Александрович!
С. БУНТМАН: Ну, Татьяна! Посмотрите расписание движения Доренко.
И. ВОРОБЬЁВА: Я уверена, что Вам понравится, Татьяна.
С. БУНТМАН: А так же сеансов Доренко. Посмотрите у нас на сайте.
И. ВОРОБЬЁВА: Там почасовое, буквально.
С. БУНТМАН: Саша из Санкт-Петербурга: «Да, утром сложно, днем – нужно, вечером – интересно, ночью – странно. А как у вас?» Хороший подход, Саша.
И. ВОРОБЬЁВА: Вы знаете, у меня все очень просто. Утром у меня «Разворот», не всегда, но утром «разворот», днем я засыпаю, вечером я очень часто ломлюсь на какие-нибудь… в смысле, иду на какие-нибудь акции протеста, потому, что мне интересно за этим наблюдать.
С. БУНТМАН: Какие акции протеста сейчас???? Вы журналист!
И. ВОРОБЬЁВА: А что? Я иду, работаю там, между прочим. Я делаю репортажи.
С. БУНТМАН: Работать – это другое дело…
И. ВОРОБЬЁВА: Только работа. Мне просто интересно там работать, мне интересны люди, которые способны перекрыть Тверскую улицу. Мне интересно оттуда репортаж делать. А ночью я играю в свои экстремальные игры.
С. БУНТМАН: Расскажи, что это такое?
И. ВОРОБЬЁВА: Да… Это очень интересно. Уже полтора года я этим занимаюсь. Сумасшествие совершенное! Это ночная игра на машинах, на больших скоростях. Это испытание физических возможностей и умственных. Это какая-то глобальная задача, которая ставится для игроков. Шесть-семь уровней. Собирается команда, садятся в две-три машины, ноутбуки на коленках, мобильный Интернет, фонарики, обвязки, веревки, карабины и прочие какие-то вещи, которые нужны. И получают первое задание на сайте. Несутся в Москву, потом в Подмосковье. Всю ночь катаются, идут странные знаки, выполняя странные движения, где-то там прыгают с верёвкой, где-то спускаются, где-то поднимаются.
С. БУНТМАН: А это существует система заданий какая-то?
И. ВОРОБЬЁВА: Конечно! В каждой игре свои задания. Они всегда отличаются от предыдущих. Никогда не было повторений. Нам предоставляют, ставят задачу, допустим, игра идет по фильму «Индиана Джонс», по мотивам. Было такое.
С. БУНТМАН: А ты уже посмотрела четвертый фильм?
И. ВОРОБЬЁВА: Нет, не успеваю. Я на следующей неделе пойду. Мы просто сейчас свою игру делаем, сами выступаем в роли организаторов. Я уже спать перестала неделю как. Очень тяжело. Сейчас команда поехала тестировать игру. Прямо сейчас они в Подмосковье. Игру мы делаем. У нас команда называется «Герильяс» и нам, как герильясы, ни на какую другую тему, как кубинская революция, сделать игру было невозможно. Завтра мы презентуем нашу собственную, кубинскую революции.
С. БУНТМАН: Аааа… Вот для чего нужны были таинственные фотографии.
И. ВОРОБЬЁВА: Да… Вопросы. «Остров зари багровой»
С. БУНТМАН: Вот в чем дело! Ой-ей-ей!
И. ВОРОБЬЁВА: Это я на всех проверяла, тестировала, ходила по-тихому. Я очень болею этой игрой. Это, на самом деле, такое испытание. Не все способны в нее играть. И там не только спортивно, не только умственно, это еще очень социальная штука, потому, что очень много людей, очень разные люди, очень разных возрастов, разного заработка, разного социального положения. Потом я – капитан команды, поэтому мне вообще тяжело. У меня в команде почти все мальчики. И я у этой команды так многому научилась!
С. БУНТМАН: А много народу в это играет?
И. ВОРОБЬЁВА: В Москве, наверное, около 1 тыс. человек.
С. БУНТМАН: Откуда это пошло? Сами придумали?
И. ВОРОБЬЁВА: Это из Белоруссии пришло. Там Иван Масляков, есть такой человек, он придумал игру «Схватка». Потому эта игра начала заниматься «Энкаунтер». Это самая жесткая игра из всех игровых проектов, которые существуют. А их огромное количество. Пришла из Белоруссии. Приехали два человека, белорусы, в Москву. Начали здесь делать игру. Начинали с трех команд. Сейчас 25-35 команд.
С. БУНТМАН: Скажи мне, бывают ли какие-то неприятности с властями?
И. ВОРОБЬЁВА: Очень редко. Бывают, конечно. Иногда бывает, что, допустим, мы приезжаем на локацию, т.е. на какое-нибудь заброшенное знание, таких очень много. В Москве, в Подмосковье огромное количество. Приезжаем, кто-то вызывает милицию, потому, что видит, что там фонарики светят. Машины, люди, фонарики. Явно что-то происходит. То, о чем они не знают. Приезжает милиция, очень спокойно, говорят:
- Так, ребята! Что делаем?
- У нас «Зарница».
Это слово они понимают. Городское ориентирование они понимают. Слово «Энкаунтер» - не надо. В «Зарницу» играем.
- Ну, ладно. Ничего не пьете?
А у нас запрещен алкоголь на игре.
С. БУНТМАН: Ну, еще бы! У вас машины, водители.
И. ВОРОБЬЁВА: Нет, и игроки тоже не пьют, потому, что это опасно. Здание, действительно, старое. Иногда и пол проваливается, всякое бывает. Поэтому они видят, что мы не пьём, ничего не крушим, ничего такого… И уезжают. Никогда не было, чтобы кого-то забирали. Нет. Всё нормально абсолютно.
С. БУНТМАН: У меня возник такой вопрос. Скажи мне, пожалуйста, а вот политика, которой ты занималась, это не род экстремальной игры был для тебя?
И. ВОРОБЬЁВА: Я потом уже поняла, на самом деле. Когда я перестала заниматься политикой и перестала выходить на улицу, перестала бегать от милиции, придумывать что-то, мне нужно было куда-то это деть. Ведь это желание что-то делать, кровь же всё равно кипит, адреналин нужен и нужно куда-то это выбрасывать. И когда я начала заниматься «Энкаунтером» у меня произошло замещение. Все тоже самое.
С. БУНТМАН: Подожди! Я уточню вопрос. Я понимаю. Игра. Адреналин. Энергия, которая выплёскивается. А смысл? Неужели это ограничивается только адреналином? Меня это, честно говоря, волнует.
И. ВОРОБЬЁВА: Да нет! Смысл далеко не только в этом. У меня в «Энкаунтере» целая жизнь прошла. Я создавала сообщество, которое меня, в итоге, отвергало. Я падала, поднималась, создавала новое сообщество. Здесь я нашла своего мужа. Я познакомилась с ним в игре, буквально в подвале разрушенного дома.
С. БУНТМАН: Я подозревал это. Другого быть не могло. Но политика для тебя продолжает оставаться, как выражение, извини меня за занудство, я старый дурак и могу задавать вопросы. А убеждение? А цель? А благо общественное?
И. ВОРОБЬЁВА: Да никуда это не делось! Ну, куда оно могло деться! Убеждения остались, как убеждения человека.
С. БУНТМАН: То есть, они не были связаны только тем, что вот у меня такие убеждения, чтобы бегать от милиции.
И. ВОРОБЬЁВА: Конечно нет. Убеждения остались, хотя они претерпели довольно сильные изменения с тех пор, как я начала работать журналистом. У меня открылось зрение и я увидела больше, чем видела, когда занималась политикой. Я стала ходить на какие-то мероприятия, пресс-конференции, акции, стала больше узнавать, делать, очень изменилось мировоззрение. Никуда не ушло. Все эти убеждения остались.
С. БУНТМАН: А изменилось что? Ты стала что?
И. ВОРОБЬЁВА: Мне кажется, я просто стала адекватней.
С. БУНТМАН: Раскрой чуть-чуть.
И. ВОРОБЬЁВА: Потому, что, когда я занималась политикой, мне было меньше лет и у меня максимализм иногда переходил в идиотизм. Было такое, что я просто не принимала никакой другой точки зрения. Мы правы и баста! Все враги! А потом, когда стала работать журналистом, стало понятно, что очень много зависит от конкретного человека. То есть, есть оппозиционеры, которых я органически не могу понять. Они для меня совершают действия, которые я не могу просто принять. У меня очень часто бывает такое с внешним миром столкновение. Опять же, есть среди представителей власти, может быть, среди депутатов «Единой России» люди, которые вполне адекватны. Я смотрю, я делаю материал и понимаю, что есть человек, который говорит адекватно.
С. БУНТМАН: Дело говорит.
И. ВОРОБЬЁВА: Да. Он говорит какие-то вещи, которые, действительно, так и есть. Они, действительно, такие. Я говорю, что я стала оценивать мир по каким-то краскам. Он у меня раскрасился и я начала ориентироваться в этом мире по каким-то краскам своим уже.
С. БУНТМАН: То есть, ушла из этой трещины – наши и враги.
И. ВОРОБЬЁВА: Да.
С. БУНТМАН: Наши всегда правы, враги – нет по определению.
И. ВОРОБЬЁВА: У меня шоры, как у лошадей, прямое зрения, они ушли. Я стала смотреть вокруг и понимать, что и где, кто что говорит. Теперь какие-то вещи, которые даже мы делали в свое время, мне иногда кажутся под каким-то углом зрения, иногда не совсем адекватными. Какие-то вещи, которые я делала или говорила, мне кажутся немножечко такими максималистскими уж совсем. Я совершенно ни от чего не собиралась никогда отказываться. Было и было. Делала.
С. БУНТМАН: А теперь вот смотри. Своими взглядами журналистскими, как ты сказала, расширенными, посмотри сейчас на молодых людей в политике. Просто скажи, где здесь… Ты можешь сейчас определить, где здесь больше адреналина, больше черно-белого, больше толку? Кем и как может быть кто-то руководит и каким-то образом манипулирует? Я даже не говорю сейчас именно о движениях организованных. Кстати, тоже интересно было бы, как ты теперь не как противоположная сторона, а как адекватный наблюдатель, смотришь на такие движение, как «Наши», как «Молодая гвардия», как «Местные» и прочее.
И. ВОРОБЬЁВА: Определить… Мне кажется, что чаще всего могу. Во-первых, я их почти всех знаю, потому, что молодёжь на акции – это то, куда я чаще всего хожу по работе и просто потому, что я….
С. БУНТМАН: Я имею в виду, определить их, как убежденных или не убежденных.
И. ВОРОБЬЁВА: По ним видно почти всегда.
С. БУНТМАН: …или позванных, или купленных.
И. ВОРОБЬЁВА: Почти всегда это видно. Особенно это видно по каким-то радикальным организациям оппозиционного толка и прокремлевским, таким, как движение «Наши». Потому, что я же, действительно, очень люблю людей. Иногда. Я пыталась общаться с «нашистами» по-человечески совершенно. Как, что… И стало понятно, что это пустое просто. Я очень не люблю пустое. Поэтому я никогда не старалась костерить движение «Наши», на чем свет стоит, ругать. Но это пустое и это было видно. Все эти движения в защиту Бронзового солдата, например…
С. БУНТМАН: Почему нельзя искренне защищать Бронзового солдата?
И. ВОРОБЬЁВА: Это всё прекрасно! Но я же тоже ходила на все эти митинги, я видела все это. Я видела, как люди заклеивали наклейками со свастикой, когда они пальцем показывали на эстонского поста, но видно было только свастику. Заклеили полцентра Москвы. Это было омерзительно! Люди не понимали, что они делают. И это поражает еще больше. Что касается оппозиционеров, там тоже много пустых людей. И среди молодежи тоже много пустых людей. И много людей, которые приходят на тусовку, которые хотят романтики. Это всегда было. И у нас такое было. И сейчас это есть. Но есть те, которые готовы на многое. Не просто выйти, посидеть три часа в милиции, отпиариться на «Эхо Москвы», и домой, в теплую ванну. А действительно, готовыми на что-то, чтобы что-то изменить. Это очень важно.
С. БУНТМАН: Готовы работать.
И. ВОРОБЬЁВА: Готовы.
С. БУНТМАН: Есть такие люди?
И. ВОРОБЬЁВА: Есть такие люди.
С. БУНТМАН: Готовы заниматься скучными делами.
И. ВОРОБЬЁВА: Да.
С. БУНТМАН: Скажи, мне рассказывал, нам всем рассказывал Каспаров, например, очень интересная вещь, то, что мы тогда называли социализацией нацболов, когда в «Другой Россией» они занимались достаточно скучными, но политически нужными и увлекательными делами: подготовкой документов, когда внутренние выборы, какие-то такие вещи…
И. ВОРОБЬЁВА: Очень много таких вещей мелких.
С. БУНТМАН: Да. И они ими занимались с полным сознанием, что это нужно, как говорил Гари Каспаров. Это очень интересная вещь. Происходит такая социализация. Как ты думаешь?
И. ВОРОБЬЁВА: Среди радикальной молодежи, мне кажется, это вполне нормально, потому, что некоторые из них, из тех, кого я знаю, когда они занимаются такими делами, они понимают, что они приносят пользу, но за это не сядут в тюрьму. За это их не схватят за шкирку и не будут бить в милиции. И поэтому они делают, они понимают, что это важно. И не только среди радикальных. Я сейчас с активистами общаюсь, они пишут запросы, пишут какие-то письма, их огромное количество. Они сидят юридически в этом разбираются. Специально, чтобы понимать. Пишут какие-то жалобы. Это же очень муторная работа.
С. БУНТМАН: Но это хорошо!
И. ВОРОБЬЁВА: Бегать, ходить, добиваться. Но они это делают. И это меня поражает! Это вызывает полное уважение к этим людям. Даже если они иногда зашкаливает, заносит, но они это все делают. Я бы этого делать не стала сейчас. Просто потому, что у меня нет на это времени. Мне сложно убить на это время. Меня на сайте спрашивали по поводу того, сколько времени я уделяю себе в плане парикмахерских. У меня мало времени на все это. Я очень активный человек. У меня много всяких занятий. У меня муж! У меня на мужа сейчас уходит очень много времени и это прекрасно. Поэтому я бы не стала, конечно… Мне все говорили, что когда я выйду замуж – всё изменится. Да, действительно.
С. БУНТМАН: А изменилось всё?
И. ВОРОБЬЁВА: Изменилось внутреннее ощущение. Я ощутила себя ЗА МУЖЕМ. То есть, я всё время ощущала себя противостоянием. Всегда находилась в противостоянии с миром. Очень задолго до всей политики, со школы, с детства, мне кажется. А сейчас я чувствую себя за мужем. То есть, если у меня какие-то проблемы, я прихожу и говорю:
- Саша, понимаешь в чем дело, вот так и так.
Он говорит:
- Ну что же! Давай решать!
И я, действительно, понимаю теперь, что такое семья. Если бы я не понимала, я бы не поехала с ним за границу сейчас. Я, действительно, стала понимать, что такое тепло. И все эти вещи. Мне они раньше были недоступны просто потому, что я не верила, что такое возможно.
С. БУНТМАН: Как это на работу повлияло?
И. ВОРОБЬЁВА: Мне кажется, что совершенно… У меня же был «Разворот» на неделе после свадьбы сразу. Я очень хорошо помню. Я вышла через два дня после свадьбы. Мне кажется, что ничего не поменялось. В плане работы – совершенно ничего.
С. БУНТМАН: Менее интересно тебе не стало работать?
И. ВОРОБЬЁВА: Совершенно нет. На работу это никак не повлияло. Вот на игру – да, повлияло. Мне стало чуть более лениво выходить на мороз, на холод ночью. Но, поскольку я капитан, мне это чаще всего приходится делать. Чаще, чем игрокам. На игру повлияло. Мне хочется под теплый бок к мужу и смотреть «Доктора Хауза», а на работу нет. Мне нравится, что мой муж мою работу понимает. Он скачивает все видео-трансляции «Двойной сплошной», он смотрит, он слушает, он говорит какую-то критику.
С. БУНТМАН: Серьезно?
И. ВОРОБЬЁВА: Очень серьезно. Он мою работу понимает. И это очень важно для меня. Очень важно! Если бы он не понимал мою работу, боюсь, нам бы было мало о чем разговаривать.
С. БУНТМАН: Нет, ну конечно… Когда есть неясность… Для этого совершенно необязательно работать в одном и том же заведении. Главное, чтобы ты понимала, когда он приходит, что он занимался чем-то серьезным, а он понимал, что ты здесь тоже не дурака валяла.
И. ВОРОБЬЁВА: Ну да!
С. БУНТМАН: Кстати, и хорошо в этом отношении то, что он из игры пришел.
И. ВОРОБЬЁВА: Это прекрасно.
С. БУНТМАН: Потому, что он понимает не только работу, что это серьезно. Ну, ладно, тьфу, тьфу, тьфу, молчу, молчу! «Назовите, все-таки, людей, которых сегодня Вы считаете своими учителями, лидерами, которых Вы любите. В политике, журналистике, где угодно» - Георгий.
И. ВОРОБЬЁВА: Давайте, я не буду так делать. Я объясню почему. Меня часто спрашивали, когда я занималась политикой. Все очень ждали, что я начну говорить, что Че Гевара и еще кто-то. Честное слово! Я всю жизнь живу без гуру. Они у меня не меняются, не появляются. Есть люди, которых я ощущаю, как монументальное событие в своей жизни. Я это чувствую. Я не могу сказать, что я пытаюсь кому-то подражать. Я учусь у многих людей. Они не обязательно должны быть великими. У меня в команде играют люди 17 лет. Мальчик. Но я у него учусь, потому, что у него другой взгляд на жизнь. Я у него учусь. А он у меня учится. Поэтому я не буду называть никаких великих людей или людей, с которыми я работаю или играю. У меня нет таких людей. Я учусь у всех практически. Я стараюсь взять что-то такое мудрое от каждого человека, с которым я общаюсь. У меня далеко не всегда получается даже критику воспринимать. Поэтому я еще и этому пытаюсь учиться.
С. БУНТМАН: А кто тебе сказал, что критику легко воспринимать?
И. ВОРОБЬЁВА: Никто не говорил. Кстати, после утренних «Разворотов» мне стало легче воспринимать критику, потому, что раньше я болезненно к этому относилась, потому, что много приходится читать на смс. Там же иногда такое льется, что просто мама, не горюй!
С. БУНТМАН: Лейся песня!
И. ВОРОБЬЁВА: Да. Люди знакомые слушают, муж слушает и говорит:
- Воробьёва! Мне кажется, что ты здесь перегнула палку, а там не догнула. Я ждал, что ты порвёшь всех в тряпки, а ты, как ягненок.
С. БУНТМАН: И ты что, как Л.Н. Толстой, костыль…
И. ВОРОБЬЁВА: Мне просто стало легче. Критики стало больше и мне пришлось её как-то воспринимать. Надо учиться и этому тоже. Хотя тяжело до сих пор. Мне очень сложно, когда мне кто-то из близких людей говорили:
- Фу, Воробьёва! Что за эфир сегодня бездарный был. Даже слушать перестала, выключила.
Я очень расстраиваюсь, но начинаю вспоминать, что же такое было в эфире? Мы скучно рассказывали, или я правда, как-то умирающим голосом… В начале, после первого «Разворота», когда мне сказали, что может я откажусь, пока не поздно. Наоборот, злит очень сильно. И ещё сильнее заставляет вперёд, вперёд, дальше, сильнее, больше. Только так. Это реакция обратная организма. Даже в школе, в институте это было, когда мне говорили:
- Нуууу, девушка! Вы блондинка!
И. ВОРОБЬЁВА: Я говорили:
- Я блондинка??? Ну, сейчас я вам устрою!
И начиналось…
С. БУНТМАН: А надолго хватит? «Девушка, Вам никогда не будет больше 18 лет. И кто это такая здесь у вас? Ну, ну, ну…» Что я тебе пересказываю…
И. ВОРОБЬЁВА: Я могу себе представить, какие там смс-ки.
С. БУНТМАН: Нет, есть смс-ки, которые ты себе не представляешь, они слишком хорошие для того, чтобы их еще передавать в эфир.
И. ВОРОБЬЁВА: Я почитаю после эфира обязательно. Хватит? Мне кажется, надолго. Потому, что это не отнимает у меня много сил. У меня есть ощущение такое от жизни. Меня бьёт, я падаю. Я совершенно не столб, меня ударишь – я упаду обязательно. Чаще всего, сильный удар меня совершенно точно сломит. Но потом я поднимаюсь и у меня рост ещё больше. Я вот такой маятник.
С. БУНТМАН: Я понял, что при всей своей сложности и тяжести, что иногда не хочется, экстремальные игры тебя восполняют очень во многом. Да? То есть, они не только затрата энергии, но это ещё и пополнение твое человеческое?
И. ВОРОБЬЁВА: Конечно.
С. БУНТМАН: А что тебя ещё пополняет? Сейчас ты заявила очень большую интенсивность такую. А что тебя пополняет? Чем «заправляешься»?
И. ВОРОБЬЁВА: Я «заправляюсь»… Наверное, я энергетический вампир, потому, что я всегда заряжаюсь от людей, как негативно, так и позитивно. Я овен и поэтому редко бывает ко мне нейтральное отношение. Меня либо люто ненавидят, люто прямо, до побеления костяшек, либо очень любят. Очень редко бывает нейтральное отношение, если люди со мной много общаются.
С. БУНТМАН: Бееееее – и упереться!
И. ВОРОБЬЁВА: Да, я очень упёртая. Если я понимаю, что человек для меня совершенно пустой и неважный, я бешу его ещё больше. И я знаю, что я питаюсь тем, как он бесится от меня. Если позитив – этим я тоже питаюсь. Действительно, наверное, я энергетический вампир. Не знаю… Говорят.
С. БУНТМАН: Интересно. Есть такие люди, которые подзаряжаются. Кстати, самое смешное, что это бывает иногда без время для человека, от которого заряжаются. Смотря какой вампир.
И. ВОРОБЬЁВА: Я не проверяла. Я не знаю.
С. БУНТМАН: Ты видела людей, которых бы ты поражала, повергала в какое-то бессильное состояние?
И. ВОРОБЬЁВА: Нет, такого не помню. Нет, помню, наверное после четырех часов разговоров, когда мне совершенно необходимо было выговорится, наверное, люди чувствовали себя…
С. БУНТМАН: Люди отползали.
И. ВОРОБЬЁВА: …плоховато и отползали.
С. БУНТМАН: Мне кажется, что наши слушатели не слушают себя плоховато и не отползают. Во всяком случае, те, кто пишет нам, им было интересно с тобой поговорить. Плющев, может быть…
И. ВОРОБЬЁВА: Сашенька! Зачем ты показываешь, что ты у меня за спиной? Ты ревнуешь? Я знала! Я знала!
С. БУНТМАН: Все, поговорили.
И. ВОРОБЬЁВА: Почему ты не позвонил в эфир, Плющев?
А. ПЛЮЩЕВ: Я готовился к информационной программе «Эха», мне не позволил мой долг.
С. БУНТМАН: А смс-ку послать? Тоже хорошо бы было. Ну ладно, друзья мои. Я вас оставляю. Я тебя оставляю, Саша.
И. ВОРОБЬЁВА: Я тоже пойду, пожалуй…
С. БУНТМАН: А мы все пойдем отсюда. Ладно! Хорошо! Тебе трансляцию на Новости не заводить?
А. ПЛЮЩЕВ: Я не стесняюсь. Можете оставить.
С. БУНТМАН: Хорошо. Ладно. Мы, все-таки, остановим. Это была программа «Сотрудники». Ирина Воробьева.
И. ВОРОБЬЁВА: Спасибо.
С. БУНТМАН: А сейчас загрустила, почему-то…
И. ВОРОБЬЁВА: Нет!!!