Алексей Филатов - Разбор полета - 2021-10-18

С. Крючков

М. Максимова

С. Крючков

А. Филатов

С. Крючков

А. Филатов

Как я принял решение, например, посвятить свою жизнь службе. Как, в общем-то, закончив, можно сказать, военный, но гражданский институт, связанный с эксплуатацией средств связи, я попал в самый элитный спецназ России – группу «Альфа». А уже потом, вообще непонятным образом я сначала стал выступать с чужими песнями, потом стал исполнять свои песни. Сначала делать клипы на эти песни. Потом вдруг ни с того ни с сего (если бы лет 6 назад мне кто-то сказал) я вдруг начал писать книги.

Причем если первый раз меня очень тяжело уговорили просто на написание одной книги, которую я воспринимал, честно вам скажу, как некий такой рубеж – как посадить дерево, построить дом, вырастить сына – знаете, просто в автобиографии, в анкете: «мастер спорта, красный диплом, кандидатская степень по психологии, написал книгу». Но вы знаете, меня так затянуло, что, в общем-то, я уже очень тяжело себя представляю без писательства.

И более того, пошел дальше. Я по своей книге уже снял короткометражный фильм. Пошел дальше – я уже поставил спектакль по своей книге. И буквально недавно моя организация получила московский грант, и в следующем году я надеюсь как минимум два больших спектакля сделать на серьезных театральных подмостках нашей Москвы.

Вы знаете, скажем так: наверное, вообще очень тяжело, конечно, уволиться, уйти. Потому что, знаете, когда в 17 лет залазишь в эти сапоги (тогда были только сапоги), любой военный знает – особенно кто закончил классическое военное образование: 4 года в этой казарме – ты понимаешь, что вся твоя жизнь должна быть связана с военной службой. Это, я считаю, совершенно неправильно, но так мы были воспитаны. По крайней мере, в Советском Союзе так оно и было.

А.Филатов: Не зря, когда я шел курсантом в училище КГБ, нас называли «золотой запас нашей родины»

Причем мы шли не за орденами, не за медалями, не за какими-то званиями генералов. Мы и тогда хорошо знали, что у генералов есть свои дети, и поэтому генералами нам не стать. У меня батя старший прапорщик. Поэтому я, в общем-то, думал, что если я закончил свою службу капитаном, это будет такой средний нормальный рубеж. Майором – это супер-пупер. Я закончил подполковником.

И вот вы знаете, несмотря на то, что мое внутреннее интуитивное мне уже тогда говорило… На рубеже 2000 года, когда я уже пошел в науку, поступил в адъюнктуру Академии ФСБ, когда занимался психологией, я понимал, что что-то у себя в жизни надо менять. То есть какой-то рубеж уже пройден. Но принять вот это решение, чтобы закончить со службой... Потому что до последнего хочется: еще, еще… Еще год послужу, два, три.

А потом, я просто знаю: есть какой-то рубеж, когда уже где-то за полтинник – я просто говорю, что таких офицеров, как правило, из нашего подразделения уже почти вперед ногами выносят. Потому что цепляются – уже просто до слез бывает. Бывает офицер – у него вся грудь в орденах, в медалях, а он у командира стоит и плачет, просит еще один год контракта.

Так что на самом деле с каждым годом: если ты уже перешел какой-то рубеж, потом уже уйти со службы становится просто невозможно. Но для меня даже это решение было такое – скажем, не вдаваясь в подробности, было объективно обусловлено. Скажем так, внешние факторы меня подтолкнули к этому, и я на этот рубеж спокойно вышел.

Потом, вы знаете, совершенно неожиданно… Мы с моим другом Геннадием Соколовым до сих пор вспоминаем ситуацию, когда сидим – уже и он практически ушел в запас, и я – такие молодые пенсионеры, сидим, лузгаем семечки, и я ему говорю: «Надо спеть». Он говорит: «Ну пойдем в караоке, выпьем. Не пели, что ли? Пойдем споем». Я говорю: «Нет, ты не понял. Надо спеть как минимум в Кремле».

Он ничего не сказал. Он меня уважал – надеюсь, и сейчас уважает. Но уже потом, через несколько лет, когда мы спели с Николаем Расторгуевым одну, вторую песню, с Анитой Цой, с Майдановым, недавно с Трофимом записал клип, он говорит: «Если честно, я подумал, что у тебя поехала крыша. После того, как ты ушел в запас, что-то с головой». Вот не было какого-то такого решения: петь, не петь. Это просто всё само собой.

Вот мне кажется, просто по жизни, не знаю, как других, но меня ведет какая-то сила. Я не назову ее Богом, но это какая-то серьезная энергия. Потому что в жизни было очень много моментов, когда жизнь, смерть – в том числе, в общем-то, волей-неволей решался вопрос такой пограничный вопрос: серьезное ранение, смерть. Но как-то Бог миловал. Для чего-то оставлял здесь: надо еще что-то сделать. Я просто думаю, что, наверное, всё свое предназначение я не выполнил.

Я оговорился: Бог. Понимаете, я вроде говорю, что я не воцерковленный, но всё равно говорю «Бог». И как любой человек где-то в какой-то экстремальной ситуации – как правило, для меня это было военное время, когда я понимал, что, в общем-то, на чаше весов всё очень тонко – всё равно начинаешь молиться Богу. Хотя ни одной молитвы не знаю, но такую коротенькую, свою, для себя всегда имею.

М. Максимова

А. Филатов

С. Крючков

А. Филатов

С. Крючков

А. Филатов

С. Крючков

А. Филатов

М. Максимова

А. Филатов

Дело в том, что я просто вырос в военном городке. В Москве в Царицыно, где сейчас красивый дворец Екатерины – там я вырос. Там свое детство на этих развалинах (тогда не было дворцов, были эти развалины) я и провел. Я очень рано, с 7 лет, начал профессионально заниматься спортом. Где-то, по-моему, в 13 лет я выполнил первый разряд по беговым лыжам.

И вот, честно сказать, у меня в 15 лет было два возможных пути – по спорту или… Я живу в воинской части, у меня батя постоянно на работу, с работы. То он спит, то он, вижу, на работу уезжает – садится на велосипед и поехал куда-то. То есть или военным. Другого я особо, честно сказать, даже не видел.

А.Филатов: У нас шутка была: мы, в отличие от ОМОНа, при обысках люстру с потолка не снимаем

Но в какой-то момент я в спорте немножко разочаровался. То есть где-то в середине 10 класса я ушел от активных занятий спортом. Но это мне не мешало выигрывать все спартакиады между школами. На лыжах я ходил всегда. Я там на одной ноге всех обгоню – мне как бы всё равно. Но был такой момент. Просто у меня есть старший брат – сейчас его нет в живых. Он не имел высшего образования. Он, в принципе, как и я впоследствии, учась в школе, получил права на вождение машины и в то время, в общем-то, работал в колонне и возил то людей, то холодильники, то еще.

Я даже очень хорошо помню разговор за полгода до того, как я ушел в военное училище. Он мне говорит: «Брат, вот ты сейчас в военное училище. 4 года отучишься, вернешься – сколько будешь получать?». Тогда всё было стабильно, не как сейчас, когда вы не знаете, сколько через 4 года будет стоить яйцо или молоко. Тогда всё было очень четко и понятно: колбаса 2.90, яйцо не помню, про водку не буду говорить. То есть всё было ясно и понятно. Я говорю: «Я приду – 270 рублей должен получать сразу». Он говорит: «Брат, я сейчас получаю больше тысячи». Ну, то есть как – получал…

С. Крючков

А. Филатов

Я вам честно скажу: когда я пришел в военное училище, сдал все экзамены без проблем (еще раз говорю, вообще по учебе никаких проблем не было, а по физо тем более не было проблем), я, если честно, напугался двух вещей – вот откровенно скажу. Это то, что нас разместили спать на панцирные кровати – такие, знаете, прогибающиеся кровати. Я до сих пор иногда прихожу к курсантам или в казармы и говорю: «Спите на этих кроватях?». – «Нет, уже всё, уже убрали». Потому что ну невозможно! На животе лечь вообще невозможно, а на спине лежишь как мешок с картошкой: задница у тебя на полу, руки-ноги наверху. Нормально отдохнуть невозможно.

Меня вот это испугало. И остановило (почему я не ушел, когда всё это увидел – казарму, двухъярусные кровати) – меня побрили наголо. А тогда, знаете, такие стрижки были у молодежи – такие каре, знаете, закрывали уши. Я представил – думаю: как я домой приеду? Лысый, налысо меня побрили, и скажу: «Я не поступил в военное училище». Ладно, думаю, 4 года – чего там? Получу высшее образование, заодно в армии отслужу, ну а там посмотрим. Ну вот, посмотрел: в принципе, 21,5 год в календаре выслуги, 26 лет получилось. Так и посмотрел.

С. Крючков

А. Филатов

Не поверите, будучи очень серьезным шалуном, я сумел договориться и получил все направления. Вот это самое страшное, самое тяжелое – примерное поведение. Потому что, мне кажется, кроме меня, примерное поведение были только у девчонок.

С. Крючков

А. Филатов

А, была одна ситуация. Одна девушка ко мне очень хорошо относилась. А у нее родители, видно, были ближе к бизнесу. И она мне говорит: «Куда ты идешь? У меня блат (как сейчас помню) в Мясомолочный институт». Сейчас такого нет, надеюсь. «Мы, говорит, с тобой точно поступим, даже не переживай. Пойдем туда». Но для меня, знаете, это был даже не выбор, это просто смешно было – какой-то Мясомолочный институт.

С. Крючков

А. Филатов

Короче, очень много занимался. Кидал гранату, бегал полосу препятствий, выиграл первенство училища, у мастеров спорта выиграл полосу препятствий. Даже дошло до того, что прыгал в длину, подтягивался на количество раз. Всякие многоборья – 10-ти, 5-ти, 4-х многоборья.

И к нам в какой-то момент приехали «купцы» (сейчас так очень часто приезжают из каких-то подразделений) и сразу говорят… Прямо пришли на спорткафедру: «Нам нужно, чтобы он был из комитета (приехали в училище комитета), и нужно, чтобы был прямо физуха физухой».

И я просто уже задним умом понимаю, что как раз приехали из группы «Альфа». Им на кафедре первым показали меня, и второго парнишку – он тоже был из Подмосковья. Он (его тоже Алексей зовут) прямо натуральный коричневый пояс по каратэ. Прямо больной на этом каратэ. И мы с ним частенько… У меня тоже были навыки, и он меня частенько затаскивал в зал, и мы с ним занимались. И нас двоих вкупе решили куда-то отдать. Причем не говоря, куда – какое-то, говорят, специальное подразделение. Вы не колобродьте, и всё будет нормально.

А.Филатов: Я, честно говоря, не понимаю, что такое преступный приказ

И буквально за месяц, за 2 недели до распределения нас вызвали и говорят: «Вы знаете, по независящей от вас ситуации вас туда не берут». Как мы тогда поняли (такая версия у меня), у моего товарища мама имела какое-то отношение к руководству пищевой промышленности, и ее арестовали и посадили. И решили: ну, два друга, из Москвы.

А потом – опять же, дело какого-то случая – у меня так получилось, я что женился. Жена – медсестра. И каким-то образом через каких-то знакомых я устроил ее медсестрой в одну из поликлиник Комитета госбезопасности. Уже 5 лет я служил в Подмосковье. У меня была хорошая должность, я уже получил капитана, и как минимум до подполковника рост у меня был. Если не залетишь, то вообще никаких проблем.

Служба – не поверите – сутки-четверо выходной. То есть сейчас такого графика… Точнее, там такой график и остался – он там связан со своими вещами. Но на самом деле ты там предоставлен сам себе. Ты можешь много тренироваться – для меня на тот момент это было самое главное.

Но всё равно, как сказать? Во-первых, хотелось в Москву. Во-вторых, я представлял: вот такое помещение, и я в нем просижу еще 15-20 лет. Только монитор мне будут менять с клавиатурой, и всё. А остальное – ничего. Было как-то немножко страшновато.

И, опять же, дело случая. К моей жене подошел – видимо, получал какие-то уколы – и говорит: «А муж-то кто?». – А муж в Подмосковье, каждый день ездит на работу». Ну, не каждый день, а когда надо, ездит на работу. «Ездит 4-5-6 часов в одну сторону и в другую сторону на электричке, куда-то там бегом бежит». Он говорит: «А зачем? Он же москвич?». – «Москвич». – «А не хочет к нам?». Она, даже не спрашивая, говорит: «Наверное, захочет». – «А как у него со спортом?». – «Ой, он по спорту вообще больной. Он там мастер спорта, у него то, сё». Он говорит: «Ну пусть приходит».

И уже когда я прошел мандатку, она узнала, что это спецназ, который реально воюет, и там ребята погибают. Она волосы на голове начала рвать, но уже было поздно – уже всё пройдено. Но я увидел свет в конце тоннеля. Я увидел, что могу свою жизнь поменять полностью на 100%.

М. Максимова

А. Филатов

Вот они все пришли из институтов – такие головастики. Меня, в принципе, взяли, опять же, из училища, во-первых, по принадлежности к КГБ, во-вторых, как спортсмена. То есть опять защищать. Первое, когда я приехал в часть – меня послали в Мурманск на сборы по беговым лыжам. То есть я бегал, прыгал.

И понимаете, я просто вспоминаю... Я человек военный, из казармы 4 года, иду в военной форме. На меня идет полковник. Я перехожу на строевой шаг, начинаю отдавать ему честь, как положено по уставу – а он чуть в кусты не падает. Потому что для него, гражданского человека, хотя и в полковничьей форме, это необыкновенно – человек переходит на строевой шаг и отдает ему честь. Понимаете, я понимал, что из военного училища попал в какую-то спортивно-гражданскую роту, в общем-то.

И служба – опять же, видя ребят, которые до меня там уже 15 лет сидят в этом помещении, на этом стуле. Дермантин весь протертый, в дырках. Такая перспектива для меня – потихонечку получать звания, новые должности, еще 10 рублей к зарплате – была какой-то туманной.

М. Максимова

А. Филатов

М. Максимова

А. Филатов

С. Крючков

А. Филатов

С. Крючков

А. Филатов

С. Крючков

А. Филатов

М. Максимова

А.Филатов: Мы элита армии. И если в армии что-то положено, у нас это положено во стократ

А. Филатов

Честно сказать, я помню свой первый шок, когда командир пригласил меня в ружкомнату и выдал такой огромный кейс. Его открываешь – с двух сторон разное оружие положено в свои ячеечки. И второй такой огромный мешок – там несколько комплектов бронезащиты: каска и несколько бронежилетов. Вот это всё дал и еще сказал: «Немножко послужишь. У нас тут есть еще несколько сейфов спецоружия, но это ты уже получишь, когда ты себя как-то покажешь, зарекомендуешь на обычном оружии».

Я когда взял эти два неподъемных мишка, думаю: ну правда, наверное, придется здесь всё-таки не только воевать, но и убивать. Раз оружие выдают, значит, не надо. Вот тут я почувствовал какой-то такой трепет. Я понял, что да, это совершенно не та работа, которая у меня до сих пор была.

Но испуга не было, вы знаете – было ожидание какой-то новой жизни. Помню, нам выдали эти мультитоны – прообразы пейджеров. Когда мы заходили в метро, они отключались, пищали. Вот этот звук – как агент 007 себя чувствовал. Какой-то человек постоянно на связи. Тебе постоянно приходят какие-то цифры, ты по этим цифрам что-то делаешь, как-то действуешь – или звонишь, или бежишь, или едешь. То есть было что-то такое, что сразу захватило, откровенно вам скажу.

С. Крючков

НОВОСТИ

С. Крючков

М. Максимова

Скажите, вы психологически как-то были к этому готовы? Потому что у вас, получается, такая служба – сначала в училище, потом вы сказали, что в основном спортом занимались и за компьютером сидели, за ЭВМ. Всё-таки я думаю, что подавляющее большинство людей не могут себе представить, каково это – убить человека. Что вы испытали в тот момент, когда поняли, что вам придется этим заниматься, потому что долг службы?

А. Филатов

Но на самом деле я так скажу. Наверное, на тот момент, когда я пришел в подразделение, философия была, в общем-то, достаточно такая… Не то чтобы миролюбивая, но мы же не солдаты. Мы же не ходили в атаку армия на армию, нас не обстреливала авиация, артиллерия. То есть мы делали точечные вещи. Причем задача была настолько натренироваться, чтобы…

Я говорю, сколько было случаев, когда даже вооруженные солдатики захватывают самолет – 4, 8, 16 секунд, все на полу, кого-то ранили из этих бедолаг (я имею в виду солдатиков), но все заложники остались живы. Это была такая философия. Но, честно говоря, я понял, что этим оружием придется пользоваться. А раз пользоваться, значит, возможно, кого-то придется убить. Но психологически я не был готов к тому, чтобы убивать людей. Честно скажу, не был.

С. Крючков

А. Филатов

Даже вспомнить ситуацию 1993 года с Белым домом. Насколько я знаю, один человек случайно погиб. Я думаю, что, конечно, это всё-таки, наверное, была наша ошибка – и этого можно было избежать. То есть представляете: освобождали Белый дом, по которому до этого стреляли танки. А наш спецназ его освободил, всего лишь убив одного человека. A там была масса вооруженных людей, у них было много оружия, и они были готовы защищаться.

Но мы всегда были настроены на то, чтобы, в общем-то, правильно выстроить свою тактику и стратегию – так, чтобы всё обошлось без жертв. Это была такая философия. И наверное, в 1995 году, когда я, неожиданно для себя... Честно сказать, я не боялся. Я шел в бой, в атаку на исходный рубеж – я не боялся. Не было вообще никакого страха. Я почему-то был уверен, что мы – то подразделение, которое всегда выполняет поставленную задачу. Я многого для себя не понимал: что с той стороны, что с этой стороны, какая диспозиция. Я просто шел и выполнял приказ.

А.Филатов: Там в считанные секунды у нас уже было человек 10 раненых и один погибший

И когда я попал под шквальный огонь – такой шквальный, что старожилы, которые были и среди офицеров, которые держали периметр, и среди наших, которые, в том числе, штурмовали дворец Амина, говорили: «Ничего подобного – на квадратный метр еще никогда не сыпалось столько свинца, сколько там было». То есть там в считанные секунды у нас уже было человек 10 раненых, и уже сразу был один погибший. То есть всё это моментально начало происходить.

И когда я, немножко пометавшись, найдя для себя удобную огневую точку (я был пулеметчиком), увидел заложников, привязанных к решеткам (цокольный этаж был как на ладони – практически можно было любую гранату докинуть, в окно попасть), я увидел, что за их спинами стоят. Точнее, их не было видно. Видно было, что периодически немножко из-за уха выходит ствол и производится выстрел. Из одного ствола – СВД, автомат.

Я понял, что сейчас ситуация совершенно дико поменялась. То есть мы, готовые выполнять приказы, свою боевую задачу без жертв, здесь оказались заложниками, скажем так, психологической ситуации, когда выполнить приказ, не повредив – не убив (давайте честно говорить) ни одного заложника, было невозможно. Это сделать было просто невозможно.

Это, наверное, такая самая большая проблема, которая, скажем так, помешала нам выполнить приказ до конца. Но по расчетам нашего штаба, если бы дело дошло до конца, то в результате должно было погибнуть не менее 72% спецназа и до 90% заложников.

С. Крючков

А. Филатов

С. Крючков

А. Филатов

У меня, скажем так, не было какого-то страха, не было такого, что «всё, я после этого ухожу» – нет. Уже потом, через какое-то время… То есть я остался служить без всяких вопросов. Более того, получил новую должность, получил новое звание. А когда мне позвонил командир через пару месяцев и говорит: «Приезжай, получай ключ на квартиру»...

А вы представляете: я москвич, мне на тот момент 30 лет. Малолетний сын – 7 лет. И никаких перспектив получить квартиру! Я стоял в общей очереди в Москве – наверное, до сих пор бы еще стоял. Там, типа, 25 тысяч – и 2 квартиры в год. А внутри, в КГБ – 984-й. То есть понимаете, что такое получить квартиру.

Для меня это, конечно, настолько болезненной вопрос. То есть я жил с отцом, с мачехой (назовем ее так, потому что мама от меня ушла) в комнате 12 метров с ребенком. Постоянно слышал между своей женой и этой мачехой, которая пыталась нас выселить из отцовской квартиры, вот эту ругань. Сам готов был иногда разорвать ее на клочья.

И мне звонит командир и говорит: «Вот, за буденновскую операцию тебе ключ от квартиры». Я говорю: «Александр Владимирович, я знаю, что вы великий шутник, но есть вещи, которыми шутить нельзя. Это больная тема». Он минут 10 меня убеждал по телефону, что он не шутит. На самом деле Юрий Михайлович Лужков (хороший был человек) выдал нам, по-моему, 10 или 5 квартир. И в каждом отделе нашли такого особо нуждающегося. И получил квартиру.

То есть у меня не было никакого страха. Я не хотел заканчивать, бежать со службы. Но уже потом – скажем так, сейчас, уже будучи на пенсии – я понимаю, что тогда для меня произошел какой-то надлом. Надлом внутри, который я не ощутил – он произошел глубоко внутри. Я увидел то, что, в общем-то…

Ну вот есть моя специальная книжка «Буденновский рубеж» – там много правды, но, к сожалению, я не всё могу сказать. Я много чего увидел, что не сошлось с моим пониманием здравого смысла, правильности, чести, совести. Но это осознание пришло через несколько лет. Не знаю, так бывает. Может быть, не со всеми, но со мной произошло именно так.

А.Филатов: Мы всегда были настроены на то, чтобы всё обошлось без жертв. Это была такая философия

Тогда я остался служить, и служил еще с удовольствием. Более того, в какой-то момент – наверное, уже как раз под воздействием этих событий – я решил, что надо попробовать помочь нашу работу немножко, скажем так, онаучить. Потому что я защитил диссертацию «Психологические особенности проведения спецоперации по освобождению заложников».

Когда из спецназа в адъюнктуру пришел учиться офицер… Там на самом деле на один экзамен по общей психологии пришло 14 человек. Из них, по-моему, 8 профессоров, остальные доценты. Они просто пришли и говорят: «Просто хотим посмотреть на спецназовца, который занимается психологией. Это вообще какое-то чудо в перьях. Как это вообще может быть? Что такое психолог и спецназовец?».

Я на самом деле хотел как-то помочь, хотел двинуть эту тему (в общем-то, на самом деле, наверное, подсознательно), чтобы было меньше ошибок в принятии решений, чтобы меньше ребят – моих друзей или людей, которые в будущем займут мое место – гибли, жены и матери теряли своих кормильцев.

С. Крючков

А. Филатов

То есть он вообще всё видел. Он шел во главе колонны. То все переговоры с блок-постами, если они были, если была передача денег – всё проходило на его глазах. И он был по ту сторону баррикад. Он был на самом тяжелом направлении – как раз на цокольном этаже. Он был заминирован. Цокольный этаж – это был как бы этаж таких смертников. И вот он говорил: «Да, мы шли на смерть».

Но знаете, проанализировав всё… Ведь через 4 часа боя создался такой момент, когда передо мной почти 4 часа лежал раненый сотрудник, офицер. До него было 4-5 метров. Я был в капитальном здании, стоял в окне – ну, не по пояс, но практически по грудь – с пулеметом и вел огонь. А он ко мне эти 4 метра дойти не мог. Мы его смогли эвакуировать только спустя 4 часа третьей бронетехникой. Две бронемашины просто подожгли. Одна сгорела с экипажем. Майор тыла, который вез боеприпасы, с бумажками, чтобы подписать, тоже случайно сгорел в этой машине.

Я о чем говорю? Что когда мы начали, скажем так, поливать между окон из огнестрельного оружия для того, чтобы они не могли сжечь нам третью машину, чтобы мы на третьей машине забрали вот этого раненого офицера Федора Литвничука… С ним еще был наш здоровый боец Андрей Руденко – тоже царствие ему, ныне покойник. К сожалению, моего возраста, но, как правило, спецназовцы – они или на службе, или после службы уходят очень рано.

Просто я уже потом, когда через 25 лет проводил расследование: они приняли это за очередной штурм. И видя, что у них осталось буквально на 10-15 минут боеприпасов вести огонь, они поняли, что всё, в принципе, они покойники. И они, по инициативе Басаева, через одного из врачей, который был там внутри больницы, позвонили в штаб и попросили прекратить стрельбу – что Басаев готов пойти на какие-то компромиссные решения.

До этого он говорил так: «Пока не выведете войска, пока не освободите Ичкерию, не сделаете независимость, буду, сколько надо, заложников держать». То есть были только политические требования. И когда вот это случилось, в принципе, он принял такое решение.

С чего мы начали говорить? Вроде, с одной стороны, мы не выполнили приказ буквально. То есть, скажем так, не довели это до конца, не уничтожили всех террористов и не потеряли многих своих офицеров и большинство заложников. Но, к счастью, – это понял я и многие мои товарищи, которые шли в бой, спустя 25 лет благодаря этому расследованию, – мы многое сделали не зря. И самое главное было, что вот эти 3 офицера, которые погибли, участвуя в этом штурме, погибли не зря. То есть, в принципе, всё-таки свое дело мы сделали.

А.Филатов: Конечно, это был шок. На самом деле я был не готов убивать на тот момент

М. Максимова

А. Филатов

Мое личное жесткое убеждение… Хотя, например, когда военрук писал мне рекомендацию в военное училище, он мне говорил: «Алексей, ты хороший парень, я тебя хорошо знаю, но ты не очень военный человек. Ты не очень любишь подчиняться». Вот на самом деле в армии должны служить люди, которые умеют подчиняться. Это свойство человеческой натуры, и не каждому оно дано. Только человек, умеющий подчиняться, должен идти служить. Это первое.

Второе. Я, честно говоря, не понимаю, что такое преступный приказ. Если твой командир, которой наделен такими обязанностями и возможностями, дает тебе приказ, всё, что последует за исполнением этого приказа, должно лежать только на нем. У тебя это может только остаться на совести, на твоей чести. Но ты, по идее, обязан выполнить любой приказ.

Если будет иначе, если каждый офицер и солдат будет своей головой, исходя из своих способностей, анализировать каждый приказ с точки зрения «преступный – не преступный», наша армия моментально превратится в детский сад. Больше к этому тяжело что-либо добавить. Хотя творческое нутро во мне, понимаете, сопротивляется, но по-другому в армии быть не может. Иначе это не армия. Такая армия никому не нужна. Не надо содержать такую армию, в которой каждый будет рассуждать на свой лад: «Это я буду делать, а это не буду, потому что потому». У каждого всегда найдутся причины, почему он не будет исполнять именно этот приказ.

С. Крючков

А. Филатов

Когда я это услышал, вы знаете, первое – что просто грязными руками тронули какую-то святыню. Честно сказать, при всём объективном ощущении, что, наверное, всё-таки дыма без огня не бывает, как у нас в России говорят, что-то за этой информацией было, но не хочется верить. Потому что, понимаете, так мало осталось этих святынь, этих чистых вещей, которые никак нельзя трогать грязными руками.

Мне никак в голову не приходит, как может человек, который претендует на краповый берет, срезать дистанцию. Но самое главное даже не то, что он может срезать. Ну всякие люди бывают. Не знаю, не определили его на дальних подступах. Хотя, по идее, чтобы добиться права участвовать, ты должен быть отличником боевой, политической и всего остального. То есть свой командир должен дать тебе рекомендацию, что ты имеешь право участвовать.

Ну ладно, просмотрел командир – не знаю, какая-то коррупционная составляющая. Но если человек и правда срезал, и тому есть доказательства – проехал на машине, какое-то препятствие не прошел, или патрон у него отсырел, и он не выстрелил, не было выстрела, и он должен сойти с дистанции – и если он получил этот краповый берет… Понимаете, это крах. Это просто крах огромной системы, огромного такого духовного идола.

Я не хочу в это верить. Еще плюс мне немножко облегчило то, что Сергей Иванович Лысюк буквально после обеда, собравшись ветеранским коллективом, провели какие-то экспертизы, консультации и объявили, что, в общем-то, этой новостью нет… действий.

С. Крючков

А.Филатов: Бывает офицер — вся грудь в орденах, а он у командира стоит и плачет, просит еще год контракта

А. Филатов

На самом деле, скажем, когда я служил, допустить, чтобы на обыске кто-то взял рубль или какое-то золотое украшение из вещдоков, которые присутствуют – я такого даже представить себе не мог. Хотя, в принципе, сами понимаете: зарплаты и тогда не были большими, и сейчас они большими не являются. Но не зря, когда я шел курсантом в училище КГБ, нас называли «золотой запас нашей родины». То есть мы были, знаете, на самом деле такие духовитые.

Но, к сожалению, деградирует вся система. Понимаете, мы живем в обществе и независимыми от общества быть не можем. Не может такого быть, что всё размягчается, всё где-то рассыпается, везде есть какие-то коррупционные вещи, а есть такой отдел или здание, в котором совершенно другие люди, инопланетяне. Они всё равно взаимосвязаны со всем миром, с этим обществом. Если общество разлагается, эти метастазы идут, к сожалению, повсюду – где-то больше, где-то меньше. Мне хочется верить, что, в общем-то, ФСБ еще находится в таком состоянии, когда внутренняя работа, внутренняя очистка способна вернуть ту славу, ту идеологическую мощь, которую я в нее вкладывал. Это раз.

Во-вторых, вы поймите: я говорю сейчас не о людях, принимающих решения и направляющих офицеров, которые потом и кровью достигли своего места, на какие-то операции. Я говорю о людях, которые рискуют своей жизнью за незнакомых людей. Например, идут, зная, что у них 50 на 50, что они могут оттуда не вернуться. Как было в нескольких операциях. И они, имея возможность в какой-то момент сказать: «А я не могу, у меня дома жена; а я не могу, у меня нога», все идут, понимая, что 50% по расчету может не вернуться. Я об этих людях говорю. Эти люди как были в России, так они и останутся. И краповые береты – это именно эти люди. Это святое. Это люди особой породы, особого стержня.

С. Крючков

А. Филатов

С. Крючков

ПЕСНЯ.