Судьбы военных специалистов - Олег Будницкий - Не так - 2007-07-21

Е. СЬЯНОВА – «Вышел из Ванхайма в пять утра, в девять с четвертью нахожусь в виду Мангейма. Да поможет мне Бог совершить задуманное». 22 марта 1819 года 24-летний юноша, как пишут в романах, с бледным лицом, обрамленным черными кудрями, стоит на холме и смотрит на городок. В его груди полыхают сомнения. «О, жестокая борьба человека и дьявола! Только сейчас я ощутил, что Мефистофель живет и во мне, и ощутил это с ужасом, Господи». С этим ужасом юноша, однако, двигается дальше. Спускается с холма и входит в город Мангейм. «Человек ничто в сравнении с народом, человек – это промежуток короче вспышки молнии. Народ же бессмертен». Рассуждая таким образом, бледный юноша подбадривает себя, ведет и подталкивает. Находит нужную улицу, входит в дом, проходит в кабинет.

Слушатели двух прошлых веков уже назвали бы и имя входящего, и имя хозяина кабинета. Оба они были, как бы сейчас сказали, в десятке самых рейтинговых персонажей эпохи. Эта эпоха начиналась после наполеоновских войн. В 13-м году великий национал-освободительный порыв привел нашего юношу в ряды армии, сражавшейся с Наполеоном. Лейпциг, Ватерлоо, наконец, поверженный Париж. Вместе со всей немецкой молодежью наш герой бурно возрадовался освобождению своей Германии от французов. «Быть может, мы узрим над трупами врагов взошедшую звезду свободы» - писал поэт Кернер, погибший под Лейпцигом. Кернер видел эту звезду восходящей, но не успел прочесть новой германской конституции, порождение постнаполеоновской европейской политики Меттерниха, Толерана и Александра. А наш герой читал и счел себя жестоко обманутым. Все его поколение, только что избавившее страну от завоевателя, сразу почувствовало на себе удушающий гнет своих мелких правителей. Как писал Дюма, «низвергнув великана, народы добились единственно того, что попали под власть карликов». Сначала был порыв объединиться, молодежь ринулась в тайные общества, в которых было много слов, писаний, горячка мыслей. «Речи и писания ничего не дают, действенны только поступки» - подытожил этот период наш юноша. Но что дальше? Вообще, у немецкой молодежи всегда было два свойства: недовольство судьбой Германии и точное знание имени своего врага. Враг Буонапарте был повержен, враг в образе князьков, Сейма и конституции нуждался в конкретном воплощении, в имени. Вот это имя наш бледный юноша и назвал первым. «Почему наш народ так покорно склоняется под иго порочного меньшинства? – писал он в дневнике. – Почему, едва излечившись, мы впали в болезнь худшую той, от которой излечились? Да потому, что работают совратители, одурманивающие народу голову, развращающие его – это настоящие словесные машины, из которых изливаются лживые речи и губительные советы, и худший из них тот, что живет в Мангейме. Голос этого соловья так ловко усмиряет наше недовольство и горечь от самых несправедливых мер, что и нужно правителям, чтобы мы погружались в ленивый сон» - делает он вывод и отправляется в Мангейм. А убить соловья оказалось легче легкого. Сначала удар в лицо, за которое тот хватается, открыв грудь, затем удар в сердце, мгновенная смерть. Но в этот момент влетает птенчик – шестилетняя дочь, которая бросается на труп отца. Наш юноша не в силах этого вынести, вонзает кинжал в себя. С этим кинжалом в груди и воплем «Отец небесный, прими мою душу!» он выбегает на улицу, вырывает из груди кинжал и снова бьет им в себя, стараясь попасть точнее. Но он все равно выживет, будет судим, казнен, возведен в культ на целый век, а в нашем благополучно забыт. И потому я все-таки напомню его имя: Карл Людвиг Занд. Мотивы, двигавшие Зандом понять можно, можно разделить и его чувства, но в бесстрастном марафоне человеческой памяти это имя уже сошло с дистанции. А вот имя его жертвы, публициста и драматурга Коцебу – пока нет. Его пьесы продолжают ставить от Урала до Бродвея. Конечно, сохранись хотя бы часть храма Артемиды, не вспоминали бы мы до сих пор и имя Герострата, но Герострат превратил храм в абсолютный пепел, а свое имя в абсолют разрушителя. По законам природы должен где-то быть и абсолют созидания, но это имя историкам почему-то неведомо.

С. БУНТМАН – И мы продолжаем сейчас, к потрясениям не менее великим переходим, к нашим отечественным. Гражданская война, которая уже кончилась, и Олег Будницкий… сейчас вторая часть вот здесь у нас, совершенно то же, как в греческой трагедии, вот у нас, что такое перипетия – это перемена состояния героя к противоположной, вот это все… ровно в середине. Добрый день.

О. БУДНИЦКИЙ – Здравствуйте.

С. БУНТМАН – Вот были-были нужны военспецы, несмотря на то, что, там, ставили это под сомнение и на съездах обсуждали: нужны или не нужны военные спецы, то есть настоящие военные специалисты. Вот настало мирное время.

О. БУДНИЦКИЙ – Настало мирное время, и главным для партии, как, впрочем, и раньше, был партийный контроль за армией. И важно было, прежде всего, не столько то, насколько эта армия боеспособна и способна отразить внешнюю агрессию или сама принести на штыках мировую революцию, сколько то, насколько эта армия верна партии. Ну, для этого, как известно, был в свое время введен институт военных комиссаров, и, как сформулировал один комиссар в разговоре со своим командиром: что такое комиссар? Это револьвер у виска командира.

С. БУНТМАН – Правильно сказал.

О. БУДНИЦКИЙ – И этот револьвер у виска командира, он, собственно говоря, был всегда. И отношение к военным специалистам, при всем при том, что, по существу, они создали Красную армию, и они выиграли основные сражения, даже наиболее высокопоставленный партийный деятель Фрунзе, конечно, опирался, как я уже говорил, на свое военное окружение, всегда возил с собой генералов Новицкого, Ольдерогге, Пауку и других в разное время в разном сочетании. Так… и, собственно говоря, в 20-е, но особенно на рубеже 20-х и 30-х годов, партия решила очиститься от этих самых военных специалистов, как от людей ненадежных и потенциально опасных. Таковыми их считали всегда, подчеркну еще раз. Что произошло, скажем, в июне 19-го года? Был арестован главком Вацетис, начальник полевого штаба генерал Костяев, да и вообще, практически, значительная часть офицеров полевого штаба Красной армии. Почему поражения на юге? Отчего это вдруг поражения? Значит, вредители. Вредители, предатели, изменники. Их арестовали. Вацетиса держали 8 месяцев, выпустили, а некоторых деятелей штаба расстреляли. Или в 20-м году, когда поражения от поляков последовали, опять репрессии против сотрудников полевого штаба Красной армии, и увольнение из армии поляков – вдруг они, поляки, чего-то такое, конспирируют со своим (неразборчиво). История, кстати говоря, потом повторявшаяся в конце 30-х. Там не было ничего нового, это все было изначально заложено в эту систему…

С. БУНТМАН – …когда пошли национальные волны…

О. БУДНИЦКИЙ – Да, да, да. Поляки, латыши, немцы и так далее, это в конце 30-х годов. На самом деле подобный подход по национальному признаку, он был, применялся уже в начале 20-х годов в конце гражданской войны. Если посмотреть даже на самых как бы, казалось бы, доверенных и заслуженных, то что с ними было, что с ними было? Вацетис, о котором я уже говорил, арестован, сидел, выпущен, к командным должностям не допущен был более, преподавал, вел довольно замкнутый образ жизни. В 36-м году - кто бы мог подумать - наряду с другими военачальниками присвоили ему звание командарма второго ранга, довольно высокое, а в 38-м году расстреляли.

С. БУНТМАН – Да.

О. БУДНИЦКИЙ – Сергей Сергеевич Каменев, другой выдающийся деятель, главком. Любопытно, что, когда его подчиненным присвоили звание маршалов, то Каменева обошли, разумеется, не тот был человек. В 36-м году он умер в приличном чине, в звании командарма первого ранга, был похоронен в кремлевской стене, объявлен врагом народа посмертно. Михаил Бонч-Бруевич, первый, по существу… он был главой военного совета, Высшего военного совета, но, фактически, это был главком по своему статусу. Он, правда, выдающимся военачальником и организатором не был, и его довольно быстро сместили с высших должностей. Вот был Вацетис, потом Каменев. Он был очень преданный, преданный советской власти, и, более того, он в 20-е годы, то, что называется, постукивал. То писал - он занимался топографическими делами - то писал, что карт мало западных районов, следовали оргвыводы, аресты, увольнения, то, что карты неправильно составлены, то, например, что у него в доме кто-то торгует спиртным незаконно, даже до такого генерал, значит, доходил. Сын его, кстати, был уполномоченным ОГПУ, Константин. Тем не менее, в 31-м году арестовали, когда вот пошла волна арестов военспецов, арестовали, держали 2 месяца в заключении, правда, потом выпустили без последствий. Умер в своей постели, написал мемуары, назывались они, насколько я помню, «За власть Советов», где, в общем, не зная еще, что многих его бывших сослуживцев реабилитируют, кое-какие гадости успел о них написать. Достойный был брат своего брата.

С. БУНТМАН – Да, вообще, веселая семейка.

О. БУДНИЦКИЙ – Да. Ну, Владимир Дмитриевич, все-таки был известным историком религии, сектантства и так далее, директором литмузея, много полезного сделал, хотя в смысле пописать и подписать чего нужно, тоже был не промах, я бы так сказал.

С. БУНТМАН – Понятно.

О. БУДНИЦКИЙ – Вот. Но что с военспецами произошло в последствии? И когда это принимало уже не единичный характер, и не характер репрессий против нескольких десятков человек конкретных учреждений, а характер, действительно, репрессий массовых, и почему это происходило? Главное дело, чем не угодили советской власти эти люди, которые за нее сражались, и которые, по существу, принесли ей победу в Гражданской войне? Ну, главная была - ненадежные. Ненадежные, и большевики понимали, что многие пошли служить вынужденно, многие пошли служить добровольно, считая, что будут бороться с немцами, а потом оказались вынужденными бороться как бы со своими. И что они сделают в решающий момент - неочевидно. Значит, лучше от них освободиться. Но репрессии в отношении старых специалистов, военных специалистов, происходили не сразу, как бы несколькими волнами, и в связи с теми или иными конкретными обстоятельствами. То в 24-м году было дело Варфоломеева, вроде бы о каком-то заговоре в Красной армии, то в 27-м году в Ленинграде было дело по поводу бывших офицеров Финляндского гвардейского полка, которые чего-то там собирались почему-то, встречались. С чего бы им встречаться? Не иначе, заговор против советской власти. Но это все были мелочи по сравнению с тем, что началось в конце 20-х - начале 30-х годов, когда был ряд дел против военных специалистов в Ленинграде, Москве, на Украине, да и потом по всей России. Но эти три были наиболее масштабными и наиболее известными. В каком качестве, состоянии пребывали тогда бывшие офицеры? Часть служила на высоких постах в Красной армии, часть преподавала - очень многие были переведены на преподавательскую работу, не только в военные академии специализированные, но и в высшие учебные заведения, где вводилась должность военруков, где студентов, собственно говоря, готовили к тому, чтобы они в будущем могли стать красными командирами. Тогда слово «офицер» было, между прочим, ругательным.

С. БУНТМАН – Ну, да, конечно.

О. БУДНИЦКИЙ – Вообще в правах слово «офицер» было восстановлено только в период Великой Отечественной войны.

С. БУНТМАН – Ну, в 43-м вообще-то.

О. БУДНИЦКИЙ – Ну, не совсем, стали, там, немножко говорить раньше, но…

Неразборчиво

С. БУНТМАН – …погоны, единоначалие и так далее.

О. БУДНИЦКИЙ – …примерно то, что … кстати, о единоначалии. То, что оно необходимо в армии, было понятно. Все-таки, принцип единоначалия в армии существовал всегда, везде и без него как-то армия не работает. И бывшие офицеры, и красные командиры, в общем, писали и говорили, что нужно это делать. И вот, что любопытно: решили восстановить принцип единоначалия в армии в 24-м - 25-м годах. В 25-м году было принято, наконец, решение, конкретно восстановить единоначалие, но только в тех частях, где командиры являются коммунистами, членами партии. А таковых было, в общем, меньшинство. И переход на принцип единоначалия на три года растянулся, до 28-го года. Ну, где-то командиры становились коммунистами, где-то кого-то увольняли, где-то человек как бы заслуживал доверия и, ладно, можно без комиссара его представить себе. Так что вот это произошло. Но комиссаров возвращали неоднократно еще потом. Один раз комиссаров вернули в мае-июне 37-го года…

С. БУНТМАН – Понятно.

О. БУДНИЦКИЙ – … по понятным причинам. Потом, когда в Финляндии Красная армия потерпела… потерпела ужасающую победу, я бы сказал так, ценой ужасающих потерь, ликвидировали институт военных комиссаров, решили, так сказать, армию укреплять, усиливать принцип единоначалия. Восстановили когда? В июле 41-го года. С моей точки зрения, это был жест отчаяния, когда непонятно было, что делать, все рушится, все эти «малой кровью на чужой территории» не сбываются, давайте восстановим партийный контроль, может, это поможет. Ну, и потом окончательно ликвидировали уже в конце 42-го года, чтобы никогда больше комиссары в ранге, равном командиру, уже в армии не появлялись.

С. БУНТМАН – …пройдя очередной критический момент… Харьков и Сталинградская…

О. БУДНИЦКИЙ – …бегство было в октябре 41-го года…

С. БУНТМАН – …достаточно критические моменты. Ну, что же, мы продолжим через 3 минуты примерно после новостей.

НОВОСТИ.

С. БУНТМАН – Мы продолжаем. Я здесь озадачился сообщением Ирины, которая говорит: «Разоружение армии в 90-е годы было призвано облегчить колонизацию страны». Ну, Ирина у нас сторонница такого всемирного заговора против России, вот, и разоружения армии и так далее и так далее.

О. БУДНИЦКИЙ – К сведению Ирины, Красная армия была сокращена в 10 раз после окончания Гражданской войны, и это привело совсем к другим результатам, потому что само по себе сокращение, разоружение армии или перевооружение армии – это явления, не всегда связанные только с внешними моментами. Есть и всякие другие…

С. БУНТМАН – Особенно сейчас. Это хорошая красивая байка. А вот интересный вопрос, очень, на мой взгляд. Борис, может быть сейчас, может быть чуть позже, я думаю, что стоит об этом, если здесь что-то было. Борис спрашивает: «Участвовал ли кто-либо из бывших военспецов в испанской войне и в планировании осуществления военных операций за пределами Советского Союза?»

О. БУДНИЦКИЙ – Сразу могу сказать, что не припомню, просто не припоминаю, чтобы…

С. БУНТМАН – Нет, ну, непосредственных участников явно не было, по-моему.

О. БУДНИЦКИЙ – Не исключено. В Испании, может… но просто я весь списочный состав наших военных советников в Испании не помню. Помню Батова, Родимцева, Штерна и так далее, но это не военспецы. Просто не помню, не буду врать. Может, кто-нибудь и был.

С. БУНТМАН – Так, а планирование вот военных операций, ну, каких военных операций?

О. БУДНИЦКИЙ – Начальник генерального штаба Красной армии был военный специалист, полковник генерального штаба в прошлом, Борис Михайлович Шапошников, герой Советского Союза. Так что, принимал участие Антонов - другой начальник генерального штаба, тоже из офицеров. Он, конечно, был в меньших чинах в Первую Мировую, но тоже из бывших. Леонид Александрович Говоров, маршал Советского Союза, был бывший штабс-капитан колчаковской армии. Так что, кое-кто выжил, и кое-кто участвовал и достаточно на высоком уровне в планировании военных операций, и, собственно говоря, в период Великой Отечественно войны, и за рубежом, соответственно, тоже. Далее. Так вот, почему пик, как я уже сказал, пришелся на рубеж 20-х – начало 30-х годов? Почему? Тут две стоны медали. Одна – это общее положение в стране, а то, что, цитируя товарища Сталина, можно вполне назвать «обострением классовой борьбы» или «второй революцией». Когда большевики приступили к слому НЭПа, к коллективизации насильственной и к индустриализации, это привело к очень такому опасному для них моменту. Не знаю, может быть, многим известен разговор Черчилля со Сталиным в 42-м году, если не ошибаюсь, когда Черчилль сказал Сталину после Сталинградской битвы: «Наверно, так же тяжело было в 30-м году?», на что Сталин сказал: «Ну что вы! Тогда было гораздо тяжелее».

С. БУНТМАН – Да. Там другие вещи поразили Черчилля вот тогда: масштабы, масштабы отвергнутых властью людей.

О. БУДНИЦКИЙ – И просто репрессированных…

С. БУНТМАН – Ну да, выброшенных…

О. БУДНИЦКИЙ – …. 10 миллионов, ему это стоило 10 миллионов. Ну, вот некоторая статистика: через судебные тройки ГПУ - я говорю только о тройках, не о других средствах защиты пролетарского государства - в 29-м году прошло 5 885 человек, а в 30-м – 179 620, да? Из которых 18 966 были приговорены к расстрелу. Только в 30-м году чекисты зафиксировали в СССР 13 754 массовых выступления, в том числе 176 ярко-повстанческих. Только за январь-апрель 30-го года, по данным ГПУ, состоялось 6 117 крестьянских выступлений, в которых суммарно участвовало 1 800 000 человек. В этих условиях, когда ликвидируется НЭП, когда происходит вот такой колоссальный слом, власть принимала превентивные меры, превентивные меры, а также меры, которые должны были объяснить неудачи в этой самой индустриализации: колоссальную аварийность, срыв плановых заданий и так далее и тому подобное. Это же только на бумаге показывали перевыполнение и прочие вещи, на самом деле, была очень высокая аварийность, и, как мы знаем теперь, никакие планы никогда в срок выполнены не были. И все, в общем, шло, конечно, с колоссальным ускорением, но в тоже время несколько наперекосяк. И последовали один за другим процессы: Шахтинское дело, 28-й год, позднее процесс Промпартии, союзного бюро меньшевиков, где судили опять-таки техническую интеллигенцию. Академическое дело готовилось гуманитарной интеллигенции. И в эти же рамки этих репрессий вписывались процессы против старых военных специалистов. И, кстати говоря, неслучайно начались они как раз с технарей. Буквально вырубили всю верхушку Главного управления военной промышленности, Артиллерийского управления, Специальных артиллерийских мастерских, Военно-топографическое управление и целый ряд других таких ключевых военно-технических элементов, основ, я бы сказал, Красной армии. Причем, значительная часть арестованных была расстреляна. По артиллерийскому управлению расстреляли 10 человек. По тем временам это были очень большие цифры, очень большие цифры. Но кроме этого, обще-, так сказать, политического контекста и вот таких отчасти превентивных репрессий, отчасти репрессий, которые должны были переложить ответственность за все неудачи, которые были, есть и могут быть, на врагов народа а не на неумелое партийное руководство и на неумелое планирование, была еще другая, специфическая причина. Ведь за границей существовал и действовал русский общевоинский воинский союз – объединение военнослужащих иммигрантов, действовала кутеповская организация, собственно, Кутепов был главой РОВС. И они постоянно говорили о «весеннем походе», что когда-то начнется весенний поход, мы высадимся в России, и, собственно говоря, вспыхнет всероссийское восстание, начнется новая война, война за истребление большевизма. ГПУ, как свойственно любой организации такого рода, всегда стремилось преувеличить масштабы угрозы. Она никогда не была реальной, скажу сразу, эта высадка, «весенний поход», никогда, ни при Врангеле, ни при Кутепове, ни, тем более, позднее.

С. БУНТМАН – То есть, она даже не доходила до того уровня подготовки, при котором можно чего-то опасаться.

О. БУДНИЦКИЙ – Никогда. Тем более, что это невозможно было никогда сделать без поддержки иностранных государств.

С. БУНТМАН – Конечно.

О. БУДНИЦКИЙ – Это просто немыслимо было технически. Но, тем не менее, в такого рода организации они любят раздувать заговоры и увеличивать опасности. И любят, естественно, искать заговоры внутри страны, особенно там, где действительно есть недовольство. Ведь старые офицеры, конечно, были недовольны тем, что происходило. Недовольны были, если суммировать показания одного из них, недовольны были гонениями на религию, например, так? Недовольны были тем, как с ними поступили - многих из них просто уволили, другим не давали, собственно говоря, делать военную карьеру, не давали заниматься тем, чем они хотели. Недовольны были, скажем, девальвацией рубля. Инфляцией, то есть по-нашему. Недовольны были, видимо, этим все, ну, как бы бывшим офицерам это так же вменяли в вину. Причем, надо сказать, что бывшие офицеры постоянно находились как бы под колпаком. Это был объект специального внимания, наблюдения ГПУ. За ними наблюдали, причем, наблюдали в том числе и некоторые бывшие военные и их родственники. Например, известный генерал, военный историк, Андрей Мидардович Зайнчковский, он был сотрудником ГПУ. А в особенности его дочь Ольга Андреевна, которая написала, видимо, сотни, если не больше, доносов на знакомых своего отца. Она вращалась в военной среде и хорошо ее знала. Так или иначе, дополнительный материал для ГПУ – это были проводившиеся время от времени собрания офицеров то там, то здесь. Ведь сильны же были традиции эти полковые, земляческие и прочие, да? Например, собрания Георгиевских кавалеров, которые происходили у Снесарева. У Снесарева, который был человеком вообще выдающимся. Он закончил математический факультет Московского Университета и Московскую консерваторию, а уже потом Пехотное училище и Академию генерального штаба. Увлекался восточными делами и восточными языками, 14 языков иностранных знал, написал ряд исследований, путешествовал по Индии, (неразборчиво), Афганистану, написал книги соответствующие, потом был строевым командиром и закончил Первую Мировую войну в чине генерал-лейтенанта и командира корпуса. А потом был у красных командующим армии, потом был начальником военной академии, бывшей Академии генерального штаба, а потом занимался военно-научной и преподавательской работой. Вот у него проходили собрания георгиевских кавалеров несколько раз и однажды Дмитрий Николаевич Надежный, фамилия такая, Надежный, один из выдающихся военспецов, командовал фронтами, армией, пришел туда с орденом Красного знамени. И один из военных сказал: ну, что ты пришел с этим знаком Сатаны? Тот его, значит, снял и больше не приходил. Значит, они там надевали Георгиевские кресты, вспоминали славное прошлое, не более того. Естественно, это было определено, как заговор и контрреволюционная организация. То есть, на самом деле, тут… и люди эти были недовольны советской властью, они не любили советскую власть. Это совершенно понятно.

С. БУНТМАН – Но служили.

О. БУДНИЦКИЙ – Но служили, и никаких реальных заговоров, во всяком случае, по тем документам, которые существуют, не было, и я думаю, что они были просто технически невозможны. Тем не менее, эти заговоры были ГПУ созданы, и последовали массовые аресты. И в Ленинграде по делу бывших белогвардейцев 373 человека арестовали, и в Москве, где такую придумали монархическую организацию во главе со Снесаревым. И Снесарев, который поначалу упирался, потом все подписал, все признал, был приговорен к расстрелу. Расстрел ему заменили десятью годами заключения, через два года выпустили, потому что у него случился инсульт, и выпустили на свободу, где он и умер по такому случайному, но символическому совпадению в 37-м году. Массовые аресты прошли в Киеве, в киевском военном округе. Там была тоже довольно любопытная история. Многих выдающихся военных специалистов привез с собой в Киев Фрунзе, когда он на Украине командовал вооруженными войсками. Украина формально тогда была независимой. В частности, он привез с собой Пауку, который был у него начальником штаба южного фронта, и Ольдерогге, который был у него помощником на южном фронте, я думаю, что эти два специалиста, еще там Андерс, они, собственно говоря, сделали всю эту победу над Врангелем. Ольдерогге до этого командовал восточным фронтом, в его подчинении находился Тухачевский, которого он все время одергивал, потому что Михаил Николаевич все-таки поручик, а не генерал, пытался как-то наносить удары и туда, и сюда. Ольдерогге ему говорил, так нельзя, что можно, в общем, получить встречный удар противника и потерпеть поражение. Уже в последствии Тухачевский обвинял Ольдерогге в том, что он сдерживал революционный порыв.

С. БУНТМАН – Хорош тоже был Михаил Николаевич.

О. БУДНИЦКИЙ – Да. Ну, Михаил Николаевич был хорош, но имейте в виду, что в 30-м году ему устроили очную ставку с полковником бывшим Кокуриным, бывшим его сотрудником по западному фронту и знаменитым историком. Он написал, именно он написал двухтомник «Как сражалась революция». До сих пор это одна из лучших книг по военной истории Гражданской войны. Кокурина арестовали, и ему… еще там Троицкий был, знакомый тоже Тухачевского. Тухачевскому устраивали с ним очную ставку, причем, в присутствии членов политбюро. И после очной ставки Тухачевского обелили, оправдали. Сталин сказал, что он на 100% чист. И Шапошникову устраивали очную ставку с бывшими сослуживцами. Так что они там все ходили под топором, и когда они бросали, так сказать, камни в своих бывших сослуживцев, даже своих бывших командиров, то, при всем при том, это была форма спасения своей собственной, ну, если не шкуры, скажем так, то жизни или, по крайней мере, свободы. Обстановка была еще та. И, кстати говоря, возвращаясь к Фрунзе и к тем людям, которых он привез с собой в Киев, жили они замечательно. Паука разместился в губернаторском доме, и, вообще, по уровню жизни он бы никогда так при старом режиме не дослужился бы до таких чинов и до такого положения или до такого материального положения в том числе. Про Ольдерогге вообще рассказывали фантастические вещи. Он, вроде как, то ли арендовал, то ли купил ипподром киевский и получил подряд на выездку лошадей для Красной армии, за что платили деньги, между прочим.

С. БУНТМАН – Так.

О. БУДНИЦКИЙ – То есть, получалось, что этот самый военачальник, он, с одной стороны, служил в Красной армии, а с другой стороны, прилично на этой самой армии как нэпман зарабатывал. Но это все, конечно, уже из показаний, понимаете? Поэтому тут… сам факт то, что у него был ипподром, что там занимались выездкой лошадей, и прочее – это действительно так. Но Паука погорел на том, что один из его сотрудников, которого он из Москвы вытребовал, бывший сослуживец Фастыковский, обиженный тем, что, как поляка, уволили из полевого штаба, там, не дали орден и прочее, он в 22-м году, этот Фастыковский все-таки бежал в Польшу вместе с семьей. И Пауку, поскольку ему покровительствовал Фрунзе, не поставили к стенке, не арестовали, а отправили в Сибирь, где он тоже занимал командные должности. Ольдерогге, в общем, в конечном счете из армии его уволили, и он занимался… он был преподавателем. Преподавал в одном из киевских институтов военное дело. И, один такой штришок, я просто хочу показать, что из себя представлял уровень подготовки офицерского состава Красной армии. После окончания Гражданской войны в командном составе людей с высшим военным образованием было 2%. Предпринимали, вообще, довольно большие усилия, чтобы поднять уровень образования. Ну, высший комсостав послали в Германию в академию учиться, в России учиться на таком уровне было, увы, не у кого, в СССР уже в последствии. Вот, Ольдерогге взялся за это дело серьезно, и он хотел, чтобы он курировал военное образование во всех вузах Киева. Нет преподавателей, офицеры даже военного времени, то есть Первой мировой, ну, не годятся, только кадровые, они прошли нормальное обучение, они знают, как преподавать военное дело, что такое военная наука и прочее. Он объявил просто… в газетах объявление, вот, поместил, что требуются бывшие офицеры.

Пришло 300 человек, но их почти всех забраковали: некоторые из них раньше служили у белых, ГПУ не пропустило, некоторые еще что-то, третьи сами не пошли – в общем, совсем немножко офицеров удалось добыть на преподавательские должности. И вот Ольдерогге в Киеве стал одной из центральных фигур этого предполагаемого военного заговора. Причем, якобы он должен был возглавить крестьянское восстание, ни больше, ни меньше. Он, надо отдать ему должное, 17 дней ничего не признавал, но через 17 дней подписал все. Подписал все, кончилось это все достаточно плохо – его расстреляли. Расстреливали тогда, кстати говоря, по двое, выводили на расстрел по двое. Не такая технология была как потом: вели в подвал и в затылок стреляли, а ставили к стенке и расстреливали вот по два человека. Вместе с ним был расстрелян Штромбах – это был очень интересный человек, офицер бывший в прошлом австрийской армии, чех, который попал в плен к русским, служил в чехословацком корпусе и перешел на сторону Красной армии, стал начальником дивизии, герой Гражданской войны. Но вот надо же, съездил в Чехословакию к родителям когда-то. Естественно, был объявлен шпионом, и вот вместе с Ольдерогге они были расстреляны. Вот такой шквал репрессий обрушился на старое русское офицерство. Люди были среди репрессированных, ну, в то время – это был не 37-й год – не всех расстреливали, расстреливали меньшинство, расстреливали меньшинство. Но очень многие были арестованы, посажены, многие были, между прочим, отпущены. Ну, уволены, во всяком случае, из армии или не допущены более к работе в военных структурах. Многие из них по второй волне в 37-38 годах были-таки добиты, расстреляны. Я остановлюсь на двух личностях очень коротко. Поскольку они весьма-весьма незаурядные. Один – это Владимир Готовский. Готовский – человек, который окончил вообще все военно-учебные заведения, которые существовали: и Академию генерального штаба, и офицерскую Воздухоплавательную школу. К Первой Мировой войне был полковник, потом был начальник штаба дивизии, командовал дивизией, был разжалован в рядовые за рукоприкладство по отношению к подчиненному. Ну, невиданная демократия, да, в царской армии? Дело в том, что подчиненный был комбриг, Арсений Карагеоргиевич, родной брат сербского короля. Поэтому Готовский стал рядовым. Ну, в рядовые, значит, он стал тогда… пошел в авиацию, в авиацию и проявил там чудеса храбрости и искусства, получил четыре солдатских Георгия за вот подвиги на летном поприще, был восстановлен императором, который его разжаловал. Он же и восстановил и назначил начальником штаба туземной дивизии, потом корпуса. Этот Готовский пошел добровольцем в Красную армию видимо, тогда, когда надо было с немцами воевать, но, тем не менее, пошел. И вот, его отправили в Швецию в надежде получить там самолеты, оплаченные когда-то еще дореволюционной Россией в период Временного правительства, это не суть важно, и которые теперь хотела получить советская Россия. Самолетов он не получил, на обратном пути их перехватили финны, и он оказался в плену в Финляндии. Когда у нас будет хороший вариант, можно просто перейти к белым и все. Но нет, он там полгода у финнов был в плену и потом вернулся в советскую Россию. Служил, потом преподавал, занимал некоторые посты довольно высокие в ВВС советских, вот, был тоже арестован, но для него судьба сложилась, вроде бы, удачно. Во всяком случае, в той части, которая нам известна: его приговорили к 3-м годам заключения условно, а что с ним стало потом - просто неизвестно, он исчезает с горизонта. То ли умер своей смертью, то ли где-нибудь втихую расстреляли – можно только гадать. Другой выдающийся деятель, на самом деле выдающийся начальник северного штаба Николай Иосифович Раттель, генерал, который занимался обучением, формированием и так далее, подготовкой красных частей в Гражданскую войну. Когда война кончилась, то его уволили, вот, и он подвизался на разных таких технических должностях. В 30-м году его арестовали и, в общем, заставили вплоть до того, что… подписать то, что он будет осведомителем ГПУ. Но на самом деле, он ГПУ особенно не осведомлял, работал он заведующим библиотекой в каком-то из технических вузов. Потом его опять арестовали в 38-м году, и тогда Раттель ни на кого ничего не показал, ни в чем не признался, и в числе того, что ему вменяли в вину, то, что он неактивно работал как осведомитель ГПУ, то есть, ни на кого не стучал. И в итоге его в 39-м году расстреляли. Вот некоторые штрихи… некоторых людей таких достаточно интересных и полезных, я бы сказал так, которые могли бы быть полезны для Красной армии, было великое множество. Сколько всего репрессировали этих самых военных спецов? Видимо, тех, кто служил в Красной армии, видимо, несколько тысяч человек. Если считать бывших офицеров, которые не служили в Красной армии, но которые могли бы в принципе передавать какой-то опыт, то, видимо, по оценке украинского историка Ярослава Тинченко, который написал блестящую книгу «Голгофа русского офицерства», и впервые вот все эти вещи обнародовал, около 10 000 человек, видимо, было репрессировано в это время. Возникает вопрос – я уже от категорий, так сказать, моральных, перехожу к категориям прагматическим – ну, а насколько это было вредно для Красной армии?

С. БУНТМАН – Ну да, может все… произошла замена, смена поколений.

О. БУДНИЦКИЙ – …ну, люди же прошлого. Снесареву было 65 лет, примерно людям было лет под 50, там, да, и выше. С моей точки зрения, произошло… произошла совершенно чудовищная вещь. Это разрыв традиций и, собственно говоря, ликвидация тех людей, которые были профессиональными военными, подготовленными на профессиональной основе. Это была постоянная беда Красной армии. Вот я говорил о том, что после Гражданской войны было два процента имевших высшее военное образование. Накануне Великой Отечественной – семь процентов. С одной стороны, рост, с другой стороны, армия выросла колоссально. После окончания Гражданской войны была примерно 560 000 человек ее численность, накануне начала… в июне 41-го года было 5 с лишним миллионов, так? И возникает вопрос: каково было качество того образования, которое получили те люди, которые имели даже высшее военное образование? Ведь, смотрите, сняли слой в 30-м году, сняли слой в 37-м – 38-м. Кто преподавал, ведь училищ были сотни военных? Кто в них преподавал? Это были люди, сами не имевшие, как правило, серьезного профессионального военного образования. Отсюда и те проблемы, мягко говоря, с которыми столкнулась Красная армия в том же 41-м, да еще раньше стала сталкиваться. И во время финской войны, и во время столкновения с японцами, и, конечно, в 41-м – 42-м и последующих годах. Это крайне низкая квалификация, крайне низкий уровень подготовки командного состава, и младшего и высшего. И в этом плане репрессии против старых военных специалистов и чистка от них и армии и, по существу, военно-учебных заведений, это была колоссальная трагедия для тех миллионов людей, которые впоследствии погибли вследствие того, что ими плохо руководили, плохо командовали и плохо готовили.

С. БУНТМАН – Это тоже фактор гигантских потерь будущих.

О. БУДНИЦКИЙ – Конечно, конечно, это квалификация, профессиональная подготовка командного состава армии.

С. БУНТМАН – Я бы хотел, чтобы, если Вы знаете, ответить можно было на вопрос, потому что здесь приводят цифры у нас… слушатель, который читал, что 40 тысяч примерно командиров было арестовано в 37-м-38-м годах.

О. БУДНИЦКИЙ – Да, 43 с лишним тысячи.

С. БУНТМАН – И вот, Николай из Москвы, он говорит: «В 39-м, вроде бы, 13 тысяч освобождены».

О. БУДНИЦКИЙ – Да, да, да, но я точно цифры не назову, но порядка 10-ти тысяч.

С. БУНТМАН – Это когда Берия пришел?

О. БУДНИЦКИЙ – Да, это когда как бы ежовщина была признана перегибами, но самое главное, конечно, был тот фактор, что финская война, когда … тогда стали возвращать тех, кто еще мог… кого можно было вернуть, кто еще был жив и кто, все-таки, был более-менее, как командир, профессионален. Это были сугубо прагматические движения, если бы все было хорошо, думаю, никого бы не восстанавливали и не возвращали.

С. БУНТМАН – Здесь в своих вопросах слушатели, я думаю, наметили еще… сейчас просто нет времени об этом говорить, наметили несколько тем возможных передач, и интересные вещи. Русские офицеры в разных странах, были ли они на службе, там, Польша, Финляндия…

О. БУДНИЦКИЙ – Еще как…

С. БУНТМАН – Еще как!

О. БУДНИЦКИЙ – …Уругвай, Парагвай, где только нет…

С. БУНТМАН – Да, вот это очень интересная была бы история, но в одной из передач, я думаю, мы о ней поговорим. Спасибо большое, Олег Будницкий в программе «Не так» совместно с журналом «Знание – сила». И не забудьте, что в издательской программе «Интерроса» будет книга о рабоче-крестьянской Красной армии, и некоторые наши передачи, посвященные как раз Красной армии, будут в ней представлены даже в звуке в форме диска.