Политехнический музей представляет: Выставка под UNDER - Георгий Никич, Иван Лунгин - Музейные палаты - 2011-10-22
Т. ОЛЕВСКИЙ: Добрый день.
К. ЛАРИНА: Зрасьте-зрасьте, Тимур Олевский. Ну что, сегодня в подполье мы уходим. Давай сразу скажем, кого мы сегодня встречаем.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Сегодня выставка «под андеграунд», да?
К. ЛАРИНА: Вы в микрофон не пробовали разговаривать, Тимур?
Т. ОЛЕВСКИЙ: Попробую в микрофон.
Г. НИКИЧ: А также по-английски не пробовали?
Т. ОЛЕВСКИЙ: Георгий Никич – куратор выставки, Иван Лунгин – художник проекта. Георгий, как называется проект.
Г. НИКИЧ: «Под/UNDER».
Т. ОЛЕВСКИЙ: И все это происходит в Политехническом музее.
Г. НИКИЧ: Под Политехническим музеем.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Представлены там инсталляции, арт-проект, который сделан вместе с музейщиками Политехнического на основе фондов, из запасников Политехнического музея.
К. ЛАРИНА: Очень интересно про это поговорить. Я прочитал аннотацию выставки, которая висит на сайте Политехнического музея. Вообще ничего не поняла. Георгий Никич просит, чтобы по-английски мы поговорили. Там на русском языке написано, но я вообще ничего не поняла. Надеюсь, что сегодня наши гости как раз объяснят, в чем смысл этой инсталляции. На самом деле самое главное, что я поняла, что речь идет о запасниках Политехнического музея, действительно о подполье, о том, что находится под землей, вот эти какие-то склады Политеха, в которых хранится много чего интересного, и это интересное вписывается с помощью Ивана в современный контекст.
И. ЛУНГИН: Не только меня на самом деле.
К. ЛАРИНА: Там целая компания людей.
И. ЛУНГИН: Да.
К. ЛАРИНА: Давайте скажем, кто принимал участие в этом проекте.
Г. НИКИЧ: Я скажу два слова просто об истории проекта. Я однажды, подготавливая совершенно другой проект, бродил по этим удивительным подземельям, о которых ходят легенды, и эти легенды тоже часть этой инсталляции, этой выставки. Так вот ты идешь – и бесконечные поразительные, выглядывающие с разных полок, блестящие ручки, кнопки, трубы, не понятно что, или иногда телевизор, я помню, КВН или еще что-то такое, макеты, космические корабли, вдруг огромная куча, не побоюсь этого слова, мотоциклов.
К. ЛАРИНА: Это похоже на колодец, в который летела Алиса.
Г. НИКИЧ: Это и есть колодец времени. И вдруг пустая комната, свежеподготовленная для того, чтобы экспонатам было лучше. Лидия Владимировна Орлова, замечательный хранитель, говорит мне: «Вот здесь у нас будут новые фонды расположены, их легче будет перебирать, упаковывать перед переездом музея». Ведь, знаете, будет реконструкция. И еще одна такая пустая комната. Я говорю: «Так давайте, может быть, сначала попробуем сделать совсем другое». И это другое было вот что.
Я пригласил трех художников, одного из них в двух лицах. Это Игорь Гурович и Кирилл Благодатских, известные дизайнеры, с дизайнерским взглядом. Когда они попали туда, первое, что они стали кричать: «Какая красота!» Следующим был Иван Лунгин, здесь присутствующий. Иван Лунгин тоже был потрясен. Тихий и вдумчивый, он потом некоторое время думал о том, что же это такое было. Наконец, Владимир Архипов, знаменитый художник-коллекционер, сказал: «У меня примерно то же самое. Но здесь индустриальные вещи, которые серийные, а я коллекционирую такие вещи, которые люди сделали собственной волей, потому что у них был дефицит».
Т. ОЛЕВСКИЙ: Т.е. они не могли приобрести себе какой-то предмет, необходимый для быта, и они делали это сами – дрели, холодильники.
Г. НИКИЧ: Дрели, холодильники, электрогитары. Получался вынужденный дизайн, то, что Архипов называет.
Т. ОЛЕВСКИЙ: На выставке всё это еще и звучит. Т.е. там фотографии представлены, под фотографиями есть заводские оригиналы того, что людям пришлось делать самостоятельно, еще все это работает, то, как это должно было звучать, когда это всё работало и было живым. Очень интересно.
Г. НИКИЧ: Хотелось обратить внимание, что важной моей задачей было оставить вот этот дух подвала и дух хранения, синие такие мощные балки и полки, то ли это нары, то ли это какие-то теплушки, которые возят или привозят в какое-то время, вот из этого сделаны витрины, вполне соответствующие музейным требованиям, и на них развернулись три истории. История, которую сделал Володя Архипов, примерно была описана, т.е. там вещи индустриальные, музейные, с ними сравнимы эти тексты людей, голос в воздухе. Сублимация желаний, они этого хотели, они об этом мечтали, а делали совершенно другое.
К. ЛАРИНА: Теперь понятно.
Г. НИКИЧ: Я объясняю понятно? Удивительно. Это бывает с кураторами, когда они излагают это устно, а не письменно. Кужавский и Игорь Гурович, они, посмотрев на это, сказали: «Так это же совершенно потрясающий город можно из этого сделать». И они стали ставить музыкальные шкатулки, электрогенераторы, светильники, какие-то штуки, назначение которых не понятно, куски кабеля. И из этого сделался макет города. Они проложили улицы, сделали маркировки.
И такая огромная витрина, где этот город, по нему можно ходить взглядом, где каждый предмет – это здание, и через каждый предмет можно, условно говоря, входить в какой-то смысл, а этот смысл в другой стороне инсталляции – это сам предмет, отдельно стоит в витринке, как будто он честный музейный предмет в собственном масштабе, не масштабе городском, не в масштабе здания, вот он с музейной аннотацией, и можно про него прочесть, сделать какое-нибудь заключение. Наконец, третья часть этой инсталляции – такое маленькое зарешеченное окошко. Вы догадались. Догадались? Это окошко, в которое смотришь, а там…
И. ЛУНГИН: В неволе сотрудники музея.
Г. НИКИЧ: А там то, что сотрудники музея хотели бы еще в эту инсталляцию выдвинуть, но этого не поместилось. У этого следующая очередь когда-нибудь. В этом есть некоторая позитивность. Это такая самая чудесная тюрьма, потому что все хотят выпустить эти предметы из этой тюрьмы: и сотрудники музея, и художники. Но то, что Ваня сделал, он сам расскажет.
К. ЛАРИНА: Такую небольшую пробежку совершили, уже более-менее понятно вырисовывается смысл этого проекта. Иван сейчас поподробнее расскажет, что он там делал. Но мы начали не с того, я всё перепутала.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Поиграем.
К. ЛАРИНА: Да, мы должны же предложить какую-то продукцию нашим слушателям.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Давайте вот что мы сделаем. На самом деле вход на выставку в Политехнический музей совершенно бесплатный. Туда необходимо ходить, тем более что надо понимать, что музей закрывается совсем скоро. И в этом проекте есть еще один смысл.
К. ЛАРИНА: Закрывается в том виде, в каком он сейчас существует.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Да, закрывается на реконструкцию, на реставрацию, очень длинную, долгую. Наверное, смысл этого проекта – по крайней мере, как мне показалось, - он угадывается еще и в том, что эти вещи в этих самых теплушках куда-то уезжают, не понятно когда и как они вернутся. Поэтому мы не будем разыгрывать билеты на эту выставку «Под UNDER» в Политехническом музее, зато мы разыграем приглашения на открытие выставочного проекта Владимира Брайнина «Москва. Холст. Масло», художник, который рисует Москву. Георгий Никич также куратор этого проекта, и он нам предоставил эти призы.
К. ЛАРИНА: А где она проходит?
Т. ОЛЕВСКИЙ: В Новом Манеже.
Г. НИКИЧ: Она открывается в Новом Манеже во вторник, 25 октября.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Мы предложим не только пригласительные билеты, но и каталоги проектов Брайнина с репродукциями его картин. Георгий, вы задайте нашим слушателям два вопроса, пусть они уже думают.
Г. НИКИЧ: Всего два вопроса. Единственное, что я скажу, почему сейчас логично говорить о Владимире Брайнине. С одной стороны, потому что я куратор этой выставки. С другой стороны, 6 ноября – это день закрытия и того, и другого проекта, и «Под UNDER» закрывается 6-го и Владимир Брайнин будет до 6 ноября в Новом Манеже. Кроме того, Иван Лунгин, я не совру, считает себя учеником Владимира Брайнина.
И. ЛУНГИН: Володя согласен с этим хоть немножко.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Володя вовремя сказал: «Не ходи в художественную школу, всё испортят».
Г. НИКИЧ: Два вопроса. Первый. Еще в начале 1980-х годов в художественной культурной среде появилось понятие «брайнинское небо». Вопрос. Какого цвета это небо? Могу предложить четыре варианта. Желтое, темно-синее, красно-коричневое, голубое.
Вопрос номер два. Что общего, или почему можно назвать рядом с нынешней выставкой Владимира Брайнина произведения известнейшей бригады советских художников под управлением Бориса Иогансона «Ленин на 3-м съезде комсомола»?
Т. ОЛЕВСКИЙ: Ваши догадки мы принимаем по телефону смс +7-985-970-4545, также аккаунт vyzvon работает в Twitter'е.
К. ЛАРИНА: Давайте уже Ивану дадим слово. Иван, расскажите, пожалуйста, что вы делали в этом подземелье.
И. ЛУНГИН: Сам не знаю. Выставку. На самом деле тут моя история отличается от других тем, что я не выносил предметы на свет, я их не стал показывать. Свет стал историей отдельной. А светильники, которые принадлежат музею, они остались за матовыми стеклами, существуют в качестве некоторых теней.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Силуэтов.
И. ЛУНГИН: Да. Скорее метафора существования предметов в музее, которые лишаются всякой функциональности и теряют свою первую сущность. Если проводить параллель, то можно с греческой мифологией. Например, с царством мертвых, дальше уже с платоновской пещерой, наверное.
К. ЛАРИНА: Т.е. вы там что-то такое подкорректировали в этом пространстве.
И. ЛУНГИН: Не совсем.
К. ЛАРИНА: Вы просто это увидели.
Т. ОЛЕВСКИЙ: На самом деле там вот какая история. Лампы, которые Иван Лунгин взял за основу своей экспозиции…
К. ЛАРИНА: Он не взял, он сказал.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Которые он взял и спрятал от нас.
К. ЛАРИНА: Первое, в чем он признался, что он лампы не выносил.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Не выносил, он их спрятал.
Г. НИКИЧ: Он их не выносил в поле зрения, но на полках они стоят.
Т. ОЛЕВСКИЙ: И их силуэты, какие-то угадываются, какие-то нет. На самом деле бросается в глаза то, что они очень красивые. Если рассматривать их не как функциональный предмет, а как некое произведение, не зная, что это такое, красивый силуэт. Плюс мы еще должны понимать, что это лампы, которые должны гореть, а они не горят, они мертвые. Ну да, они старые, они мертвые лампы, они не горят.
Г. НИКИЧ: Зато рядом с ними есть что-то, что принес туда Иван.
К. ЛАРИНА: Что принес?
И. ЛУНГИН: Это такая параллельная история – свет, существующий отдельно от источника, т.е. как физическое явление источник света потерял свою функцию, а свет рядом. Там существует некоторая ритмика, т.е. бокс с тенями, дальше бокс со светом, бокс с тенями, бокс со светом.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Свет везде разный.
И. ЛУНГИН: Да, немножко разный, такая профанация со стороны профессионального, научного взгляда на свет. Потому что я разделял свет по интенсивности в кельвинах, грубо говоря…
Г. НИКИЧ: Несмотря на то, что художнику прочли сотрудники несколько лекций о природе света.
Т. ОЛЕВСКИЙ: У каждого источника света там подписано – 4300 кельвинов, 2700 кельвинов, и он, действительно, отличается. Киношный такой подход.
К. ЛАРИНА: А свет, который вы принесли, он отдельно светит от этих предметов, да?
И. ЛУНГИН: Это разные боксы, фактически это разные помещения.
Г. НИКИЧ: Вся инсталляция представляет собой чередование матовых экранов с тенями и черных глубоких ящиков, в которых что-то светится.
К. ЛАРИНА: Эта инсталляция, напомню, называется «Свет», автор ее Иван Лунгин. Мы сейчас слушаем новости, потом продолжаем нашу программу.
НОВОСТИ
Т. ОЛЕВСКИЙ: Мы продолжаем гулять по подвалам Политехнического музея. Георгий Никич – куратор выставки «Под UNDER» у нас в гостях, Иван Лунгин, автор одной и трех частей экспозиции. Давайте мы сейчас послушаем то, что пришло мне в голову, когда я там вчера побывал, и с кем мне удалось поговорить из тех, с кем вы говорили раньше, коллеги, а потом расскажете.
РЕПОРТАЖ ИЗ МУЗЕЯ
К. ЛАРИНА: А кто там пел сейчас?
Т. ОЛЕВСКИЙ: Я забыл. Песня называется «Ангел сна». Замечательный автор и исполнитель этой песни. Сейчас я найду.
К. ЛАРИНА: Как народ всё воспринимает.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Народу там, к сожалению, мало, потому что Политехнический несправедливо обделен публикой. Я совершенно не могу понять почему. Мне иногда кажется, что просто место проклятое – Лубянская площадь. Ну, не ходят в Политехнический музей сейчас в большом количестве на выставки, хотя там потрясающе. То ли здание пугает, не знаю что. Людей мало. А выставка концептуальная, она очень сильная. Мы еще, наверное, до конца сейчас не рассказали о том, что эти все три части этой выставки - кроме того, что это старые вещи, кроме того, что это наследие Политехнического музея, - они объединены. Там есть одна штука, которая меня очень цапанула. Она связана с тем, что вещи, которые ребята брали и использовали, даже некоторые хранители не знают, для чего они были нужны. Там лежат приборы, предметы, которым 150, 100, даже 50 лет, и мы сейчас уже не понимаем ни как их сделать, ни для чего они делали.
К. ЛАРИНА: Никакого названия не существует.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Да. Вот сейчас пытаются снять старые фильмы. Ведь как-то же люди представляют быт тех людей. Так вот до конца быт не представляют даже музейщики, имея эти вещи.
К. ЛАРИНА: А у них нет описи, каталога какого-то?
Т. ОЛЕВСКИЙ: Как они попадали в Политехнический музей – это отдельная история. Я вчера разговаривал с Натальей Сергиевской, она работает в Фонде развития Политехнического музея, она рассказывала о том, что всё, что сейчас хранится, не всегда возможно просто охватить взглядом, это возможно будет только после серьезной реконструкции, которая предварительно закончится в 16-м году, может быть, и позже, когда здание приобретет совсем другой вид. Оно ни разу не реставрировалось. Т.е. после войны только один раз, когда туда попала какая-то бомба, небольшой ремонт был. БОльшую часть того, что там хранится, этого мы просто себе не представляем. То, что наверху в старых экспозициях, которые нам всем хорошо известны, то, что видели мы и что еще наши дети могут посмотреть, это мало меняется, это понятно. Но там есть вещи, которые совершенно уникальны.
И что мне очень нравится на этой выставке, почему я всех призываю сходить в этот подвал, потому что сами по себе предметы, которые ребята брали, они их выбирали не случайно, они красивые, с точки зрения промышленного дизайна, они очень красивые. Люди, которые их делали, наверное, все-таки исходили из каких-то функциональных вещей. Но почему-то сто лет назад, когда делали телефон, думали об изгибе линий этого телефона. Я не знаю, почему это устроено таким образом, а не другим. Может быть, современные вещи потом будут так же смотреться, винта станет винтажем окончательно.
Но сейчас то, что мы видим, понятно, что человек не просто хотел сделать устройство с двумя дырками для послушать и говорить и не просто лампу, а, может, еще природой так устроено, что эта смешная лампа, которая должна быть именно такой, а не другой, она должна пропускать такое электричество, в таком количестве, а не в обратную сторону, она природой так устроена, что она не может не быть красивой. Она работаем с явлениями природы, и поэтому она тоже становится невольно, по каким-то загадочным законам природы физики она тоже становится красивой, она не может быть некрасивой.
К. ЛАРИНА: Заслушались тебя наши гости.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Вот это мне показалось самым важным.
Г. НИКИЧ: Говори, говори.
К. ЛАРИНА: Правильные мысли возникают у посетителя выставки?
Г. НИКИЧ: Да. Я-то тоже, в общем, посетитель. Фонды музея – это то, что непрерывно вызывает некоторое удивление, иногда раздражение. Например, посещаешь музей вместе с художником Владимиром Архиповым, а у него очень точная задача. Он говорит: «Из моей коллекции сочинители электрогитар, дрелей, антенн и так далее, они создали это в 70-80-е годы. Давайте-ка мне предметы именно этого времени».
К. ЛАРИНА: Как называется его инсталляция?
Г. НИКИЧ: Его инсталляция называется «Вынужденный дизайн - сублимация желаний». Чтобы была точнее видна параллель между этими двумя дизайнами, двумя смыслами, вот этим индустриальным и личным, из дефицита порожденным. Он говорит: «Почему же мне музей сразу не выдает десятки инвентарных номеров 70-х, 80-х годов?» А потому что на самом деле это очень сложная история, связанная вообще с политикой коллекционирования. Ведь представьте себе, Политехнический музей, технические вещи, ведь, в общем-то, нужно коллекционировать всё, или нужно сказать: мы коллекционируем это, а не коллекционируем что-то другое.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Принципы определить.
Г. НИКИЧ: Определить принципы. Из времени во время эти принципы сначала то определяются идеологией и связями с промышленным комплексом, например, в 70-80-е годы, а потом вдруг растворяются вовсе в 90-е. И не поймешь, какие принципы. Скорее, принцип случайного дарения, что не сильно систематизирует коллекцию музеев, в конечном счете. И это отражается во многом. В частности, даже в тех историях, которые возникали, из уст чудесных сотрудников музея, пока мы готовили выставку. Говорят: в конце 20-х – начале 30-х годов в музее была так называемая шахта Вильямса. Был такой знаменитый ученый Вильямс, многие знают его брата, знаменитого художника Вильямса. Для того чтобы проиллюстрировать способы добычи всяких полезных ископаемых, была сделана шахта сверху в подвалы. И вот эта шахта сверху в подвалы показывала, какая бывает клеть. И посетители могли спускаться в клети. А по ходу всякие способы крепления породы, а там какие породы бывают.
К. ЛАРИНА: Какой хороший музей-то был.
Г. НИКИЧ: Представьте себе, что теперь не знают, где эта шахта.
К. ЛАРИНА: Да ладно. Т.е. ее невозможно обнаружить?
Г. НИКИЧ: Теоретически можно сказать, что она, наверное, была вот здесь. Есть надежда у многих сотрудников, что после реставрации, может быть, ее откроют в полном виде, может быть, ее анимируют там, потому что это потрясающая вещь. И всякие другие вещи, делающие музей живым. Мне-то показалось даже то, что до конца 90-х годов эта удивительная картина, когда из другого двора… Внутри Политехнического музея есть два двора. В одном из дворов находится тот подвал, в котором наша выставка, а в другом укатанный асфальтом лист железа. Мы не знаем, где этот лист железа, его катали асфальтом всего лет 12 назад. А это был люк, который открывался в 6 часов вечера, из него выходили люди и растворялись в городе. Много.
К. ЛАРИНА: Ночной дозор такой.
Г. НИКИЧ: Это не ночной. Это ежевечерний спокойный дозор.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Способ уходить с работы.
Г. НИКИЧ: Да. Причем по конвенции, а не по какому-нибудь договору.
К. ЛАРИНА: Дайте Иван скажет, он хотел свои ощущения сказать.
И. ЛУНГИН: Это потрясающая вещь: действительно, создать психологический кунштюк этот, что на Лубянку только входят люди, оттуда никто не выходит. Выходят где-то.
К. ЛАРИНА: Из люка. И растворяются в воздухе.
И. ЛУНГИН: Тот факт, что туда только входили, а оттуда не выходили.
Г. НИКИЧ: В этом месте мы отошли от Политехнического музея. Еще в этом дворе то, чего Тимур вчера наверняка не успел увидеть. Потому что во дворе тот же Владимир Архипов сказал: «А это что?» Охранник чуть-чуть задрожал и сказал: «Мы сделали такую антенну своими руками, чтобы телевизор смотреть». Охранник, почему бы ему не смотреть телевизор? Володя профессиональным взглядом оценил и сказал: «Здорово сделано. Вообще-то, это как раз мое». И мы сделали во дворе большую этикетку и рассказ этого охранника, который не сказал, правда, свою фамилию, просто назвал имя Володя, рассказанная им история, вроде тех, которые Тимур демонстрировал в начале этого получаса.
К. ЛАРИНА: А каким должен быть охранник в Политехническом? Только таким – охранник-изобретатель.
Г. НИКИЧ: Я говорю, что это очень аутентично.
К. ЛАРИНА: А вот это название – «Место, где живут механизмы», это чье произведение?
Г. НИКИЧ: Это тот самый город, тот самый рельеф города, вот это место, где живут механизмы. Это они сами сошлись, и своим рельефом, фактом своего соположения, рядом расположения, каких-то отношений пространственных, отношений этой красоты, этой красоты, этого потрясающего внешнего вида к этому потрясающему внешнему виду образовали город. Вот они сошлись и стали жить в этом городе, эти механизмы. Вообще, это основание – мы потом с Игорем Гуровичем говорили, - живая платформа, для того чтобы туда въехать внутрь с маленькой камерой и ну снимать такой базовый мультик про Политехнический музей, чем он является на самом деле.
К. ЛАРИНА: И что там обнаружил Гурович в этих объектах?
Г. НИКИЧ: Красоту.
К. ЛАРИНА: Оно там всё работает? Они как-то функционируют?
Г. НИКИЧ: Боже мой, поставьте себе двойку по музееведению.
И. ЛУНГИН: В этом и есть проблема. Умирание вещи в музее.
Г. НИКИЧ: В музее вещь нельзя воткнуть, повернуть ручку, нажать клавишу. Нельзя. Всё, она законсервирована.
К. ЛАРИНА: Это неправильно.
Г. НИКИЧ: Это абсолютно правильно, потому что только так ее можно сохранить.
К. ЛАРИНА: Вещи должны работать.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Тут еще есть такая история, что, когда смотришь на эти штуки, которые там лежат и стоят в витринах, приходит в голову мысль, что сейчас вещи стали одноразовыми, а те старые делались на долгое время. Современные стали одноразовыми, и кажется, что вроде бы сейчас собирать надо не вещи, предметы, а технологии. Но, с другой стороны, может быть, всё иначе: просто вещи стали очень короткими, потому что жизнь стала очень быстрой. И то, что в начале века проходило 20-30 лет жизни вещи, сейчас просто проходит год, два, полгода. Вот эти размышления туда приводят. Насчет того, что они не должны работать… Когда это начнет собираться как технология, это будет работать. Современный музей не может не работать, не жить.
Г. НИКИЧ: Прошу прощения, так вот они как раз работают таким образом, как, например, на этой выставке. Не могучи светить, они светят неким иным способом. Вот в чем затея.
К. ЛАРИНА: А вот тема, которую тоже затронул Тимур, когда рассказывал о своих впечатлениях. Тема прощания, она действительно присутствует в этой выставке?
Г. НИКИЧ: По-моему, ровно наоборот.
К. ЛАРИНА: Прощание с Политехническим в том виде, в котором мы привыкли его знать и видеть.
Г. НИКИЧ: Это все-таки зависит от тех, кто ближе или дальше к телу музея. Тут, наверное, интересно, какое ощущение у Вани, который первый раз за какое-то долгое время, но достаточно плотно пообщался с этим музеем.
И. ЛУНГИН: Насчет того, до свидания или здравствуй, музей…
К. ЛАРИНА: Кто написал стихотворение «Прощание с Политехническим»? Вознесенский. Для Вани, наверное, этот музей не является тем сакральным местом…
И. ЛУНГИН: Почему? Это место из детства.
К. ЛАРИНА: Для поколения родителей и родителей родителей это, безусловно, сакральное место. А для этого поколения вряд ли.
И. ЛУНГИН: Нет. Там чувствуется движение. Этот выбранный подвал, который заново покрашен, это то нутро, которое функционирует. По крайней мере, мы не видим умирания, а видим то, что это какое-то обновление. Прощание со старым музеем – да, наверное.
К. ЛАРИНА: Все эти объекты, они же сохранятся после реставрации, их же не выкинут на помойку?
Г. НИКИЧ: Конечно. Более того, вся штука в том, что, во-первых, большое число сотрудников участвовали в процессе, и процесс для них, прямо скажем, нестандартный.
К. ЛАРИНА: В плане этой выставки?
Г. НИКИЧ: Да. Татьяна Лаврентьевна Жекова два раза читала лекции Ивану, в общем, сомневаясь, видимо, что из этого получится что-то хорошее. В инсталляции Ивана есть маленький экранчик с ее лекцией, как она читает Ивану эту лекцию.
И. ЛУНГИН: Она рассказывает про свет.
Г. НИКИЧ: И вот эти усилия по связи между художниками и сотрудниками музей – это какое-то обещание, обещание на рассвете, как сказал Ромен Гари. Ощущение прощания, вот этот сюжет прощальный, он только для тех, кто глубоко в курсе, кто думает о том, каковы же результаты конкурса на реконструкцию, и трагически, в силу социального опыта, относится к тому, что уж коли что-нибудь у нас переделывается, так точно лучше не будет. Но всё равно есть ощущение, что это-то, конечно, исключение.
К. ЛАРИНА: Скажи победителей.
ОБЪЯВЛЕНИЕ ПОБЕДИТЕЛЕЙ
Т. ОЛЕВСКИЙ: Кстати, песня «Ангел сна» Андрея Мисина.
К. ЛАРИНА: И правильные ответы.
Т. ОЛЕВСКИЙ: Георгий, правильные ответы на вопрос. Цвет «неба Брайнина» какой?
Г. НИКИЧ: Цвет «неба Брайнина», конечно, красно-коричневый, вот это красное небо над Москвой 70-х, 80-х годов он первый живописал. А ответ на вопрос…
Т. ОЛЕВСКИЙ: Сложный ассоциативный вопрос.
Г. НИКИЧ: Связь между Брайнином именно в этой выставке и произведением бригады Иогансона «Ленин на 3-м съезде комсомола», знаменитое позднее соцреалистическое произведение огромного размера, состоит в том, что Сталинская премия была получена этой бригадой в тот самый год и в тот самый месяц, когда родился художник.
К. ЛАРИНА: И на этом мы завершаем нашу сегодняшнюю встречу. Ждем посетителей на выставке «Под UNDER» в Политехническом музее. Наши гости – Георгий Никич, Иван Лунгин. Программу провели Ксения Ларина и очень тонкий, философски настроенный сегодня Тимур Олевский.