Евгений Евтушенко - Культурный шок - 2011-07-09

С. БУНТМАН: Мы начинаем нашу программу, Ксения Ларина в отпуске, и сейчас я её заменяю на сегодня с большим удовольствием, потому, что Евгений Александрович Евтушенко у нас в гостях, здравствуйте, Евгений Александрович.

Е. ЕВТУШЕНКО: Здравствуйте.

С. БУНТМАН: Добрый день. И хочу, как каждый год анонсировать, что 18-го числа в политехническим музее, будет всегдашний вечер Евгений Евтушенко. Политехнический – это родной дом. Да? Это родной дом, но вот к редчайшему сожалению, получается, что у нас поэтов такого бурного и яркого поколения, становится всё меньше и меньше уже. Может быть, вы последний могиканин практически того.

Е. ЕВТУШЕНКО: Это первый сказал про это Шемякин Миша.

С. БУНТМАН: Миша Шемякин, да, сказал? В общем, да. Но вы держите которое… Вот скажите, аудитория насколько изменилась?

Е. ЕВТУШЕНКО: Ну, конечно, аудитория сейчас другая. Вы знаете, что я выступал в прошлом году, я очень полюбил Грушинский фестиваль.

С. БУНТМАН: Да.

Е. ЕВТУШЕНКО: Это удивительно. Я считаю, что это просто стыдобище для нашего телевидения, что вместо того, чтобы показать вот этот 39 лет подряд не умерший фестиваль, где поют очень хорошие песни, с хорошими словами, и с хорошей музыкой. И читают хорошие стихи, собираются люди совершенно разных профессий, возрастов. В прошлом году я читал там перед 42-мя тысячами людей. И когда я прочёл стихотворение, и когда гора сидевшая, на которой сидело 42 человека, сигнализируя фонариками, я что-то сбился где-то, эта гора мне подсказала строчку, которой я запнулся. Вы знаете, и там был поразительный момент, я читал стихи о матче СССР-ФРГ. Когда вместо взаимоненависти, которая ожидалась, и был страх в 55-м году…

С. БУНТМАН: Да, они были чемпионами, эта знаменитая-то. Да.

Е. ЕВТУШЕНКО: Да. Когда Фриц Вальтер, который кстати был там, он был военнопленным у нас.

С. БУНТМАН: Да.

Е. ЕВТУШЕНКО: И когда вместо этого, мы пошли с Женей Винокуровым, с ветераном войны. И когда вдруг… Ведь инвалидов беспощадно ссылали на всякие острова, в том числе Валаам.

С. БУНТМАН: Да.

Е. ЕВТУШЕНКО: Казалось, что они сохранились, они начали прятаться. Вдруг, они появились на этот матч, как будто из подземелий поднялись. Они катились на этих самых деревянных пьедесталах туда, и было написано: «Бей фрицев», «Отомстим за Динамо, Киев»! И так далее, и Женю трясло. Солдата, который дошёл до Пруссии, его трясло. И было страшно, что сейчас что-то разразится. И вдруг, всё повернулось. Вы знаете, я думаю, что как бы не инструктировали футболистов хорошо себя вести, во время этого матча, это не могло бы произойти, если бы они не поняли сами. И там было 3 человека, Фриц Вальтер, капитан команды.

С. БУНТМАН: Да.

Е. ЕВТУШЕНКО: Он был нашим военнопленным, двое ещё тоже были военнопленными. И они видели, что русские рядом вместе с ними страдали. Понимаете? Так же страдали, как и они, и понимали, какое это имеет значение этот матч, что произойдёт. И когда наши забили первый гол, то Фриц Вальтер… Коля Паршин упал, забив этот гол, он подошёл к нему, поднял его, обнял, показал большой палец, и они пошли вместе к центру поля. И потом это было, понимаете, это не было фальшиво, не было срепетировано, понимаете? И после этого, представьте себе, все эти, когда мы уходили, все дощечки с надписями, полными ненависти валялись просто. Были оставлены, и аплодировали так сказать, все. И я когда читал это стихотворение, потому, что я был свидетелем этого. То, что произошло? Произошло нечто потрясающее. И в это время, когда я закончил читать стихи, эта гора встала, 42-х тысячная гора, и вдруг, актёр, который должен был уже выступать, он уже вышел. Он должен был петь свои песни. Не актёр, а просто композитор такой, самодеятельный. Он переменил всё, и он запел песню Окуджавы: «У нас на всех одна победа». И вся эта гора запела эту песню. Вы понимаете, что это был момент, когда… Ну как можно, когда видишь такие вещи, и слышать после этого о том, что наш народ уже не разлюбил поэзию, что он не способен слушать. Это всё не правда. Просто этим никто не занимается. И поэтому, кого спрашивать, я знаю, кого я вижу. Когда хоронили Булата, потери были конечно колоссальные. Окуджава, и Вознесенский, и Белочка, это просто я не представлял, что когда-нибудь буду жить на свете, где их нет. Понимаете, так казалось. И когда я проходил специально по огромной, тысяч 25 было наверное на похоронах Окуджавы, что я обратил внимание. Там было много шестидесятников, шестидесятниц, бабушек, с их внуками. Девяностики, так называемые. Они приводили, я подходил специально к этим детям, и спрашивал их: «А вы знаете, ребята»? «Конечно, с детства бабушки нам пели». Бабушки им пели колыбельные. И моя жена, у меня выросла сейчас… У меня кстати, я праздную серебряную свадьбу, с Машей Новиковой. Она пела тоже нашим детям колыбельные песни Окуджавы. И вот сейчас, они уже выросли, понимаете? Я был когда на братской ГЭС, последний раз ездил туда, и там происходило, как на братской ГЭС, последний раз ездил туда, и там происходило, как на братской ГЭС я был, когда шел по дамбе, то был солнечный день первый. Я поразился, кстати, эстетикой строительства настоящего. Кстати, она очень хорошо работает, она была здорово спроектирована.

С. БУНТМАН: В отличие от некоторых других. Да.

Е. ЕВТУШЕНКО: И вдруг, на меня что-то какие-то капли упали. Я поднял глаза, и вдруг я увидел. Там появились впервые японские кажется, гигантские краны. И как на любой большой стройке, там было очень много матерей-одиночек. И не было, не хватало детских садов. Разумеется, как на всех больших стройках. Потому, что о людях не думали, побыстрее бы построить. И вдруг я увидел, что это за капли. Это крановщица, взявшая своего голопупенького ребёнка, она держала его на этой страшной высоте в руках, и он пописал на меня. И мне Лёшка Марчук, знаменитый, помните его, герой братской ГЭС, который проектировал его. Он сказал: «Ну, теперь ты от нас, Женя, не отделаешься стихотворением». Так вот, понимаете, эти люди сейчас, когда я последний раз был на братской ГЭС, подошел ко мне человек, меня познакомили с человеком, который стал инженером. И он руководил, был инициатором переиздания братской ГЭС, это был этот мальчик, который пописал мне на нос.

С. БУНТМАН: Который пописал. Вот…

Е. ЕВТУШЕНКО: И вот то же самое происходит в политехе.

С. БУНТМАН: То есть, воспроизводится поколение. То есть, нет никаких на самом деле, что вот одно поколение такое, другое этакое. Есть совсем другое, которое…

Е. ЕВТУШЕНКО: Другой срез.

С. БУНТМАН: Вот, он вертикальный там, а не горизонтальный. То есть, есть люди, у которых есть бабушки, дедушки, друзья, которые помнят и восприимчивы и к старой, и к новой поэзии.

Е. ЕВТУШЕНКО: Хотя конечно, вы понимаете, вот когда я сейчас… Именно поэтому я занялся тем, что я делаю антологию, которая не существовала не в одной стране. Десять веков русской поэзии. Я 25 лет уже занимаюсь, сейчас выходит первый том, и какой люди ожидают. Сейчас «Новые известия», газета проводила компанию, пять тысяч писем, люди самых разных профессий со всех, вся география страны это поддерживает. И все профессии, и разные возрасты, и всё. За исключением двух учреждений, которые должны бы поддержать были, чтобы больше был тираж. Ну, тираж, чтобы хотя бы в каждом университете, в каждой большой библиотеке, был экземпляр. И сколько не писали письма, и знаменитости все наши писали письма, и знаменитости все наши писали большие, и музыканты, композиторы, и актёры знаменитые. Ничего не двигается до сих пор. Стоит книга, которой я положил столько сил, и министерство образования дало официальный ответ, что поэзия не водит в компетенцию министерства образования. Понимаете?

С. БУНТМАН: А знание поэзии входит в компетенцию?

Е. ЕВТУШЕНКО: Господи, понимаете? Как и этот тоже наш комитет по печати, который должен был поддержать. Наш министр культуры Авдеев, поддержал, это спасибо ему большое. Так же, как он поддержал на создание моего музея, когда я решил подарить все картины свои государству. Слава Богу, музей открыт и работает, и ходят туда тоже люди разных возрастов. Понимаете, но равнодушие иногда людей, от которых зависит культура, и которые так не культурно относятся к культуре, которые должны помогать. За это им деньги между прочим платят. Это поразительно.

С. БУНТМАН: Евгений Александрович, вот смотрите, вот вы говорите, вы можете говорить о положении в культуре, в образовании. Вы при этом пишите, вы при этом занимаетесь своим делом. Вы пишите стихи, вы пишите прозу, но вот когда министры говорят о положении в культуре с критикой, с большим горем, где их дело, понимаете?

Е. ЕВТУШЕНКО: Это не относится к Авдееву, он исключение. Вот министр образования, у которого я был, и проводил с ним, целый час я разговаривал.

С. БУНТМАН: Давайте сейчас, хорошо. Авдеев совсем недавно описал положение, тяжелое в уровне культуры, в уровне образования. Но хочется и от министра, и от правительства, и от всех остальных, хочется реальных действий. Скажите мне, я сделаю то-то и то-то. Вот я сейчас. Хорошо, да, вот мы издадим онтологию, мы должны сделать то-то. Давайте, как будет функционировать система музеев, как будет функционировать система театров? Вот последний, чудовищный на мой взгляд конфликт, который на Таганке произошёл.

Е. ЕВТУШЕНКО: Ой, это боль такая…

С. БУНТМАН: Это просто горе.

Е. ЕВТУШЕНКО: Я согласен с вами.

С. БУНТМАН: И мне кажется, чтобы всем потом не было нам стыдно…

Е. ЕВТУШЕНКО: Не та, ни другая сторона не должны были так себя вести, как они себя повели.

С. БУНТМАН: Но при этом, чтобы всем не было стыдно, и чтобы мы знали, что вот с 64-го года, сложными путями там театр на Таганке и был всегда театром на Таганке, и всё-таки, у него есть автор. Со своими причудами, со своими вещами, но у него есть автор. И мне кажется, что надо уважать автора этого театра, чтобы нам через некоторое время не было мучительно стыдно, что мы кричали, плевались и показывали пальцами. Всё-таки, надо… У нас у всех есть. Не у нас, а у всех есть причуды. Какие сложные между всеми вами были отношения всегда, поэтами этого поколения. Но для того, чтобы мы остались, не в каких-то скандалах, а в том, что один поэт такой, другой такой, третий – третий. Чтобы была у нас настоящая антология. Не с дрязгами, а со стихами, с культурой. Но здесь не мои монологи должны быть, Евгений Александрович. Это просто я сказал то, что думал.

Е. ЕВТУШЕНКО: У нас вы знаете что, конечно, государство должно принять то, что есть во всём цивилизованном мире, Должны принять закон, где меценатство будет как-то вознаграждаться хотя бы…

С. БУНТМАН: Поощряться.

Е. ЕВТУШЕНКО: Поощряться, да. Поощряться оно будет, понимаете? У нас этого совершенно просто не существует, никакого закона.

С. БУНТМАН: Вот Евгений Александрович, это очень большая тема, со знанием поэзии, знанием своих… У меня такое ощущение всё больше создаётся, что в той же «Школе», в программе, мы даже в меньшей степени, в меньшем объёме, но всё одно и то же, что и всегда. Все не самые лучшие стихи, не самые лучшие произведения. Очень много случайного. Выбор из того же, как мы с младшей дочкой смотрели, ну не самые лучшие стихи того же Некрасова, так, мягко сказать.

Е. ЕВТУШЕНКО: Знаю.

С. БУНТМАН: Вот всё то же самое, знаете? Вот то, что здесь, вот как тут быть? Мне кажется, что…

Е. ЕВТУШЕНКО: Потому, что очень многие люди, которые занимаются культурой, они не сдали бы культурный минимум.

С. БУНТМАН: Ну да, как бабушка говорила, высшее, без низшего.

Е. ЕВТУШЕНКО: Да.

С. БУНТМАН: Мы, к сожалению, сейчас прервёмся, буквально на 5 минут. А потом я очень хочу, чтобы Евгений Александрович рассказал о новой книге, и о новых книгах, и стихи бы прозвучали обязательно здесь у нас.

Е. ЕВТУШЕНКО: С огромным удовольствием.

С. БУНТМАН: А то, как же так, всё вокруг да около, а самих стихов не будет. Но через 5 минут мы продолжим нашу программу.

НОВОСТИ.

С. БУНТМАН: У нас в гостях, Евгений Александрович Евтушенко. Я напоминаю, Ксения Ларина в отпуске, и я её заменяю, и сегодня с большим удовольствием это делаю. Ну что ж, ваша книга, и новая книга, и ожидаемые книги, и стихи новые.

Е. ЕВТУШЕНКО: Значит, книга, которая будет. Во-первых, я представлю обязательно свою новую книгу, которая вышла в издательстве «Эксмо», «Можно всё ещё спасти». Практически, это очень редкая книжка. Потому что там всё, написанное мною за последние 5 лет. Там есть стихи лирические, там есть мои мемуары, многие стихи, посвящённые и любви, и стихи, которые посвящены моим друзьям, которых так было тяжело потерять. Вознесенскому, Окуджаве, Белле Ахмадулиной, без которых, признаюсь, мне очень трудно как-то жить. И представить просто, что их нету. И фрагменты из той антологии, над которой я работаю большой. И там мемуары, там есть и о встречах и приключениях совместных с Володей Высоцким. И о том, как Марина Влади помогала нам в антологии, когда вообще просто любую рукопись совершенно безобидную, даже нельзя было перевести, переправить за границу. И как она однажды, мы с Володей тащили сумку с рукописью, для перевода. Ну, там килограмм 12-ть, было во всяком случае. И когда мы вдвоём несли её, и как она, проходя сквозь, она уже была тогда членом ЦК, французской компартии, поэтому, её не просматривали. Как она взяла, представьте себе, двумя пальчиками, как будто это была невесомая.

С. БУНТМАН: Чтобы показать, что лёгенькая, да?

Е. ЕВТУШЕНКО: И прошла, и мы с Володей просто восторгались.

С. БУНТМАН: Хорошо.

Е. ЕВТУШЕНКО: Ну, онтология первая моя вышла «Строфы века», я реабилитировал там сразу всех. Там около 70-ти поэтов - иммигрантов, которые не печатались с года революции.

С. БУНТМАН: «Строфы века» - это вес XX век.

Е. ЕВТУШЕНКО: Да. И как Виктор Астафьев меня просто очень тронул, когда он назвал эту онтологию гражданским подвигом. И потом, я решил взяться за то, чтобы сделать всю онтологию русской поэзии, начиная с дописьменности. Я 25 лет просто вложил в этот труд, и сейчас готов уже первый том, заканчивающийся Пушкиным. Всего будет 5 томов. Работаем мы вдвоём с Радзишевским, литературоведом очень хорошим. И делаем работу института, как сказал мне директор. Целого института. И это отнимает много времени, это просто знаете, пещера Лихтвейса, если говорить как о сокровищах.

С. БУНТМАН: Да, мы плохо знает даже и блестящий наш XVII век, и XIIX, к сожалению.

Е. ЕВТУШЕНКО: Да, совершенно верно. Но там есть, и включены фольклорные источники, и так далее, разные. И всё закончится XXI веком конечно. Вот готово всё, вопрос стоит, тормозит только одно, вопрос. Никак не можем сдвинуться с проклятой цифры – 5000 экземпляров. Но если 5000 экземпляров только такая книга будет издана, для чего я думаю, работал?

С. БУНТМАН: Ну да.

Е. ЕВТУШЕНКО: Она должна быть, как Дмитрий Быков правильно написал, такая книга должна как минимум быть в каждой, один экземпляр хотя бы в каждой общественной библиотеке. Другой вот сейчас, я в середине романа «Город желтого дьявола». Это роман был в параллельных, тоже. Это приключенческий роман. В общем, такой приключенческий, ну, так у меня жизнь вся приключенческий роман.

С. БУНТМАН: Да.

Е. ЕВТУШЕНКО: Я всё-таки побывал в 96-ти странах, и во всех республиках нашей страны. И это сначала первая часть – это бегство моё, чтобы бороться с гитлеровцами, на фронт с девочкой, мне было тогда около 9-ти лет, а ей было 12-ть лет, уже такая зрелая женщина. Как мы попытались, но мы до ясной поляны только добежали, и попали к немцам.

С. БУНТМАН: Но всё-таки, не близко.

Е. ЕВТУШЕНКО: Попали к немцам, между прочим. Так что, многое увидели. А вторая часть – это моя первая поездка в Соединённые Штаты в 1960 году. Первая писательская.

С. БУНТМАН: Ещё Никсон был, да?

Е. ЕВТУШЕНКО: Нет, в 60-м Эйзенхауэр.

С. БУНТМАН: А, Эйзенхауэр был, а Никсон был вице-президентом.

Е. ЕВТУШЕНКО: Да. Тогда он ругался с Хрущевым на кухне.

С. БУНТМАН: Да.

Е. ЕВТУШЕНКО: Кстати, в этой книге, которая вышла, которая называется «Можно всё ещё спасти», Он же меня принял в белом доме, и я инструктировал американского президента, перед его поездкой в Россию.

С. БУНТМАН: Чему удивляться, чему нет, и как всё воспринимать?

Е. ЕВТУШЕНКО: Нет, он спросил меня…

С. БУНТМАН: Ну, задавал конкретные вопросы?

Е. ЕВТУШЕНКО: Да, конечно. Он меня спросил, с чего вот я получу бесцензурных 20 минут? Я 1 час 15 минут провёл с ним, и только присутствовал Киссинджер, больше никого не было. В овальном так сказать, святая святых, так сказать, американской политики. И он мне знаете, он мне понравился неожиданно. Потому, что он меня поразил тем, что он так ало знал о России, он потряс просто меня этим. Но, тем не менее, он мне понравился, потому, что он не скрывал этого своего малого знания. И именно поэтому, он меня пригласил. И он спросил, с чего… Вот я не хотел бы, чтобы всё проходило так же в ссорах, как моя встреча когда-то поездки с Хрущёвым на выставки в Сокольниках.

С. БУНТМАН: Да, это была забавная сцена.

Е. ЕВТУШЕНКО: Когда мы в кухне спорили, что лучше. Капитализм, или социализм?

С. БУНТМАН: Да, это забавная была сцена такая, но редкая.

Е. ЕВТУШЕНКО: И я ему сказал: «Знаете, что? Надо начать с «Духа Эльбы»». «Эльба? Что такое?» - Спросил он.

С. БУНТМАН: А это где…

Е. ЕВТУШЕНКО: Он не знал про это.

С. БУНТМАН: Не знал просто, да.

Е. ЕВТУШЕНКО: Но потом он мне сказал сразу же, это было начало: «Скажите, а что, ведь столько уже время», - это был 72-й год. – «Столько времени уже прошло с конца войны, неужели ещё русские помнят, это для вас важно, об этой войне»? Я был ошеломлён просто этим вопросом. Я сказал: «Мистер Никсон, у нас почти нет ни одной семьи, которую так или иначе, не задела война». И вдруг, он задаёт мне следующий вопрос: «Скажите, а сколько погибло русских людей»? Он не знал этой цифры. И я ему сказал тогда известную официальную цифру, 20 миллионов.

С. БУНТМАН: Ну да.

Е. ЕВТУШЕНКО: Киссинджер сразу меня подправил, и сказал: «На самом деле, было больше». Но сейчас, последняя цифра, как я знаю, 30 миллионов. Он потрясён был этой цифрой. Я ему посоветовал съездить на Пискаревское кладбище, и он начал с «Духа Эльбы», съездил на Пискаревское кладбище, и даже процитировал вот там. И действительно, после этого, улучшились наши отношения. Ну, это так сказать, к слову. Там много…

С. БУНТМАН: Прочитайте, Евгений Александрович, прочитайте…

Е. ЕВТУШЕНКО: А теперь, стихи. Вот, я написал, представьте себе. Я вам сейчас прочту даже то, чего нет в книге. Эти стихи перед вами, они ещё только рукой моей написаны. Я написал (неразборчиво) Мандельштама. Вы знаете, я всё больше и больше его ценю. Знаете, почему? Потому, что он, вот как вам сказать? Он был… Я всё время думал, почему такой человек как он, совершенно не политический, казалось бы, написал первое стихотворение против Сталина? И, несмотря на то, что даже Пастернак просил его: «Ради Бога, не читай это стихотворение никому», он всё равно, продолжал его читать, и поэтому был арестован. Потому, что он был чистым человеком. Ему не нравился Сталин даже больше, чем политически. Он не нравился ему эстетически. В Сталине было что-то негигиеничное, понимаете, как он? Вот, об этом:

«Кто в 20-м столетье,

Всех поэтов поэтье?

Кто глодал ртом беззубым,

Жмых, подаренный лагерным лесорубом,

Как парижский каштан?

И впитал то «Петрарку», то «Лорку»,

В уголовную скороговорку,

Доходяга смешной, Мандельштам.

Речи о мировой справедливости,

На трибунах не произносил,

Просто корчился от брезгливости,

Ибо вынести не было сил,

Уголовника жирным пальчищем,

Книг страницы в гостях только пачкающим,

Когтем, дурно от крови пахнущим,

Рассекавшего изо всех сил.

Выше мнимой свободы личности,

Трепотни ни о чём, и вообще,

Отвращение книги яичности,

Если крупы кусками в борще.

На крови разводили красивости,

Но для нашей, и каждой страны,

Нет политики чище брезгливости,

К пальцем тем, что как черви жирны.

Слишком шумно махали флагами,

Чтобы стоны из мерзлоты,

Не тревожили мыслью о лагере,

Лжеспасительной глухоты.

В нас, как будто под кожу зашитая,

Завещанье, рождённое там,

Стали ваши стихи нам защитою,

Беззащитнейший Мандельштам.

Чтобы мы стали не тупо счастливее,

А немножечко побрезгливее».

Стихотворение, которое я написал вот сейчас, помнив, как мне вручали премию в Тоскане. «Меня конечно, тосканские холмы», - цитата из Пастернака, то есть, из Мандельштама, простите.

«Меня конечно, радостью покачивало.

Когда в какой-то, очень давний год,

Я получил в Тоскане премию «Бокачую».

Но ощутил, вина меня гнетёт.

Не проступили на руках ожоги,

Но понимал я, что беру чужое.

Я сбился вдруг, меня все подождали,

И я заговорил о Мандельштаме.

Ведь нечто видел он поверх голов,

Нас, ещё агнцев, на плечах таская,

От молодых воронежских холмов,

Всечеловеческим, яснеющим в Тоскане.

И на такой ли все мы высоте,

Проигрывая с бескультурьем войны,

И получаем премии все те,

Которых только классики достойны».

И последнее крошечное стихотворение. Памятник Мандельштаму. Всё-таки его поставили в Воронеже.

«Есть политика бескультурья,

Претворяется мыслящим сброд,

Будто прыткие бесы колдуя,

Заморачивают народ.

Бескультурье, ты души воруешь,

Но не рано, ль отчаяться нам,

Если всё же, вернулся в Воронеж

Хрупко бронзовым Мандельштам.

Бескультурье не дремлет, как скверно,

Лишь бы злобы он вновь не навлёк,

И торчит среди пыльного сквера

Неуверенный хохолок».

С. БУНТМАН: Да.

Е. ЕВТУШЕНКО: И вот я считаю, что надо посвятить нам самое главное, если мы хотим, чтобы наша страна была действительно могучей, великой, чего она заслуживает безусловно, хотя бы из-за той литературы, которая у нас есть, мы просто должны понять, что бескультурье – это наша самая главная беда. Она нас приводит и к бедности экономической, бескультурье, безусловно. И бескультурье, ну, оно может привести и к бедности духовной. А люди, которые всё-таки, даже испытывая какие-то экономические трудности, но которые не нищие духовно, у этих людей всегда есть большое будущее. И я верю в нашу страну. Но нужно всё-таки сейчас оглядеться, и понять. И дело не только в том, что кто-то что-то насаждает. Уже достаточно насаждено плохого вкуса.

С. БУНТМАН: Да это ко всему и отговорка, что кто-то, что-то насаждает.

Е. ЕВТУШЕНКО: Да, правильно. Потому, что нам надо в самих себя поглядеть. Потому что, почему у нас покупают таким огромным тиражом книги, а почему Пастернак, которого было выпущено замечательное полное собрание издательством «Слово», почему его продают уценённым? И прочли ли его на самом деле?

С. БУНТМАН: Евгений Александрович, почему-то, когда вспоминаем о великих людях, мне кажется, что это просто всеместно и от души. Вспоминают царей, полководцев, воинов. Замечательно, это всё очень хорошо. И в основном, кажется, даже когда президент рассуждал о том, кто ему приятен или не приятен, президент Путин ещё который. Что обязательно я должен быть сильный человек, который навязываем всем свою волю, вот такое представление о великих людях. У нас редчайший случай. Ну, вот Александр Сергеевич может затесаться где-нибудь, среди самых популярных людей в нашей истории. Какое-то отвращение к тем, кто слаб и тонок вроде бы. Ну, вот как здесь вот у вас, вот этот, «Хрупко бронзовый» который понимаете? Вот почему вот к этому, есть какое-то отвращение? Это не бескультурье, это что-то другое уже. Понимаете? Это какой-то очень большой изъян.

Е. ЕВТУШЕНКО: Нет, это отсутствие внутренней культуры, безусловно. Потому, что внутренняя культура – это такт, внутренняя культура – это доброта. И понимаете, и какое образование даже, сколько ромбиков ты не навешаешь себе на грудь, в разных университетах даже. Но если у вас нет доброты, и любая власть… Да, власть должна быть сильной. Хаос – это опасная вещь. И нужен порядок. Но только порядочный порядок, понимаете? Вот и всё.

С. БУНТМАН: Ну да.

Е. ЕВТУШЕНКО: Культурный порядок.

С. БУНТМАН: Ну, такое ощущение, что любят только силой. Вот эти постоянные вспышки агрессии, абсолютного пренебрежения друг к другу, абсолютного пренебрежения.

Е. ЕВТУШЕНКО: Ну, вот поэтому я и занимаюсь такой культурной работой, и с таким счастьем, и когда я натыкаюсь вот в вопросе с антологией, ну опять вот, перед выходом. Мы остановили сейчас антологию, просто. Вот выход антологии готового уже тома, это 900 страниц. 2,5 килограмма.

С. БУНТМАН: Ну, он такой же, как «Строфы века», да?

Е. ЕВТУШЕНКО: «Строфы века», 5 томов. Да.

С. БУНТМАН: Это очень большая, толстая книга.

Е. ЕВТУШЕНКО: Конечно.

С. БУНТМАН: Ну, всё-таки, здесь конечно надо сделать усилие и сдать, а с другой стороны, конечно надо за какие-то минимальные вещи, нужно иметь электронную версию, обязательно.

Е. ЕВТУШЕНКО: Конечно, безусловно.

С. БУНТМАН: Потому, что пусть, да ради Бога, пускай электронные книжки скачивает человек, и такой объём, он всегда может найти…

Е. ЕВТУШЕНКО: Вы абсолютно правы, конечно.

С. БУНТМАН: Мне кажется, что на это надо идти нам.

Е. ЕВТУШЕНКО: Всё-таки, какое обаяние в шелесте страниц, разве не правда?

С. БУНТМАН: И даже когда очень скоро, в электронной книжке мы будем слышать шелест страниц, если даже нам сделают, это всё равно, будет несколько не то конечно. Но я бы так, если бы мне сказали…

Е. ЕВТУШЕНКО: И когда мы будем есть яблоки, которые уже яблоками не будут пахнуть, то мы будем иметь приборы, которые будут включать нам запах бывших яблок…

С. БУНТМАН: Евгений Александрович, это без нас уже. Это без нас, это пускай развлекаются, сколько угодно. Но мне кажется, что всё-таки, было бы очень здорово, чтобы антология русской поэзии, антология всемирной поэзии. Ведь я помню, когда параллель была сделана со «Строфами века», «Строфы века-2», с переводами. То, что было сделано в переводах. Это тоже факт русской поэзии.

Е. ЕВТУШЕНКО: А вы знаете, что «Строфы века» переведены, они стали учебником, по которому я преподаю американцам?

С. БУНТМАН: Ну, так хорошо же.

Е. ЕВТУШЕНКО: И я вам скажу, вот люди некоторые не понимают: «А чего вы Евгений Александрович делаете, обуваете нас». Понимаете, что я, никто меня не назначал, не давал мне никакого поручения. Понимаете, я самоназначенной миссии человек. Я считаю, что понимаете, это очень важно. В отношении Соединённых Штатов и нашей страны, очень важны, так сказать, в истории человечества. И американцы, которые любят, а это с ними происходит, и которые любят Марину Цветаеву, Ахматову, Есенина. Скажем, вроде бы трудно переводимую, и вообще, читают. И читают книги русские, и которые... Например, знаете, вот я горжусь своими ребятами, и однажды они обрадовали очень. Например, я, вот скажем, «Холодное лето 53-го года». Казалось бы, иностранцам трудно понять. Ну, я им разумеется, рассказывал что-то об этом времени, безусловно. Но когда сидели американцы, из глубинки американской, и плакали. Когда показали траурный портрет Папанова, вы знаете, это для меня был большой день. И ещё у меня знаете, какая радость была? Когда однажды они остановили один наш фильм. И сказал, стал у меня такой: «Меня тут делегировали другие студенты. Мистер Евтушенко, ну зачем нам смотреть эту второстепенную голивудщину после таких хороших русских фильмов»? И я им показал «Ночной дозор». И я был горд, что это мои студенты так, что я их воспитал, всё-таки в таком…

С. БУНТМАН: Мне кажется, что это большое враньё, что например такие фильмы, как «Холодное лето 53-го года», что угодно, «Покаяние Абуладзе», даже при всей его сложности, это абсолютно понятно.

Е. ЕВТУШЕНКО: Абсолютно.

С. БУНТМАН: Потому, что это правда, это очень глубокая правда. Потому, то это фильмы о нас. Вот мы недавно с поляками об этом говорили, и говорили, вот что когда волной вышли польские фильмы рубежа 50-х.

Е. ЕВТУШЕНКО: Я преподаю эти фильмы, «Пепел в алмазах». Замечательные.

С. БУНТМАН: Конечно. Что эти фильмы целые полтора – два поколения поняли, что это фильмы о нас. Это фильмы о нас, и будут.

Е. ЕВТУШЕНКО: А потому, что великое искусство, всегда вы начинаете невольно себя идентифицировать. Вы знаете, что мне сказала Джеки Кеннеди? Когда Роберт Кеннеди меня с ней познакомил, и она мне вспоминала этот момент в Далласе, когда стала падать его голова, и я говорит, почувствовала, что она уже не поднимается, что он уже мёртвый. И она сказала: «Я себя почувствовала как Анна Каренина, перед набегающим на неё поездом». Вот она мне сказала. Сразу, понимаете? Вот, что такое искусство, идентификация.

С. БУНТМАН: Потому, что мы живём в огромном мире, и мы не можем жить иначе. Если иначе, то это не жизнь. Мы живём в огромном мире, созданным ещё и искусством, созданным литературой всей. Мы говорим, там всуе, веками говорим «Быть, или не быть», или говорим. Там я не знаю, всуе даже цитируем Толстого, который государь. Прыгаем, и: «Который тут государь»? Понимаете, мы же все созданы из этих. И из цитат, и из того мира, который создан театром, кино, литературой, поэзией. Мы уже даже забываем, откуда это, и что. Где реальность, где нереальность. Иначе жизни нет. Вот смотрите, Евгений Александрович, я хочу напомнить, 18-го вы сможете пойти как всегда, как полагается, в политехнический музей, на встречу с вами, и там вы в очередной раз отчитаетесь, что вы постоянно делаете. И я очень рад, что вы сегодня прочли просто из рукописи написанной. И прекрасно, что это вот на глазах и на слухе нашем, что это вот начинает звучать стихи. Тем и живёт поэзия.

Е. ЕВТУШЕНКО: Я хочу вам сказать, я полюбил вашу станцию с тех памятных времён, когда ваша станция постояла за свободу и демократию, которую, так сказать, не всё получилось, что мы надеялись. Но я надеюсь, что всё-таки, в конце концов, наши надежды оправдаются. Вы знаете, что я часто слушаю те передачи, например, вот у вас есть чудесная передача о блюзах, например.

С. БУНТМАН: Да, Миша Евдокимов…

Е. ЕВТУШЕНКО: Замечательная передача просто. Примерно, я говорю не только о политических.

С. БУНТМАН: Ну, конечно.

Е. ЕВТУШЕНКО: И вы знаете, что я вас очень прошу. Потому, что у вас столько слушателей, и в Америке, и везде в мире. Вы побольше, всё-таки хороших стихов передавайте.

С. БУНТМАН: Этого очень хочется, и не всегда получается.

Е. ЕВТУШЕНКО: Помогайте людям не забывать великую силу поэзии.

С. БУНТМАН: Хорошо. Вот это с большим удовольствием. Спасибо большое, Евгений Александрович. Евгений Евтушенко, у нас в «Культурном шоке». Да, эта культура почти всегда шок. Спасибо большое!