Альберт Эйнштейн: роман с НКВД - Олег Одноколенко - Дилетанты - 2015-12-31
В. Дымарский
―
Добрый вечер, это программа «Дилетанты» и мы ее ведущие – меня зовут Виталий Дымарский.
В. Рыжков
―
А я Владимир Рыжков.
В. Дымарский
―
И сегодня мы, как обычно, в программе «Дилетанты» берем один из материалов свежего номера и его расширяем, комментируем, обсуждаем. И делаем мы сегодня это с удовольствием с автором одного, на мой взгляд, из самых интересных материалов последнего декабрьско-январского номера журнала «Дилетант» с Олегом Одноколенко, нашим коллегой, журналистом «Независимой газеты». Там вообще потрясающая сама история, я бы сказал, обнаружения этих материалов, которые легли в основы статьи, и насколько я знаю, у вас еще есть даже в большем формате этот рассказ.
О. Одноколенко
―
Да.
В. Дымарский
―
Так о чем же речь? Речь идет о романе между великим Альбертом Эйнштейном и Маргаритой Коненковой, женой не менее великого…
О. Одноколенко
―
Русский Роден, так говорят.
В. Дымарский
―
Не менее великого скульптора Сергея Коненкова, который, я думаю, что он один из классиков скульптуры 20-го века. На мой взгляд, во всяком случае.
О. Одноколенко
―
Ну, да, Голубкина и он.
В. Дымарский
―
Отечественной-то точно.
О. Одноколенко
―
Абсолютно точно.
В. Дымарский
―
Я бы сказал, и мировой.
О. Одноколенко
―
И мировой, да.
В. Дымарский
―
И вот этот вот роман, он оказался непростым, в том смысле, что в нем, в этом романе, была не только любовь, но и политика.
О. Одноколенко
―
Не только политика – разведка еще, шпионаж в чистом виде.
В. Дымарский
―
Все что угодно. Я даже думаю, какой первый вопрос вам задать. Олег…
В. Рыжков
―
Можно я задам?
В. Дымарский
―
Да, пожалуйста.
В. Рыжков
―
Олег, скажите, прямой тупой дилетантский вопрос, раз у нас программа называется «Дилетанты».
О. Одноколенко
―
Все мы дилетанты.
В. Рыжков
―
Великий гениальный Альберт Эйнштейн был советским шпионом или нет?
О. Одноколенко
―
Я думаю, что все-таки советским шпионом он не был, это человек достаточно самостоятельный и самодостаточный, как сейчас говорят. Но у каждого человека есть какие-то симпатии и антипатии, причем и на большом политическом уровне. Вот, например, Сахаров, Эйнштейн – в принципе, поступки где-то параллельные, по большому счету. Эйнштейн и группа физиков, я бы сказал, интеллектуалов европейских того времени, очень не хотели того, чтобы оружие это чрезвычайной силы…
В. Рыжков
―
Атомное.
О. Одноколенко
―
Атомное, естественно, оказалось в одних руках.
В. Дымарский
―
Это история Нильса Бора еще.
О. Одноколенко
―
Абсолютно. И, в общем-то, всех перечислять, все практически – за деньги там никто не работал. Это очень удивительная вещь, но и в принципе наша внешняя разведка, при том, что касалось и НКВД, и Главного разведуправления, этой ситуацией воспользовалась. И если уже быть абсолютно четким – сейчас чекисты все на себя перетаскивают – но первые, в принципе, на этот проект вышли грушники, как называют они себя сами.
В. Рыжков
―
То есть, армейская разведка.
О. Одноколенко
―
То есть, разведка Главного штаба вооруженных сил, или РККА тогда.
В. Дымарский
―
А вот, если уж мы пытаемся проникнуть в психологию ученых и в их отношение ко всем этим атомным проектам, почему они считали, отрицая как бы возможность этого оружия и применение его, почему они считали, что если это оружие появится у Советского Союза, это будет лучше, чем монополия, видимо, так?
О. Одноколенко
―
Ну, видимо, да.
В. Дымарский
―
Они не хотели монополии?
О. Одноколенко
―
Вы знаете, Трумэн, который первый дал приказ или распоряжение на применение ядерного оружия – это единственный в мире был случай такой, и он не представлял силу, во-первых, научной мысли того времени, и в силу развития они просто не представляли, что это такое. Что такое вообще неуправляемая реакция деления. А эти люди представляли, они хорошо представляли. Кстати, в принципе, по большому счету создатели немецкой бомбы, разработки вообще вот реакции – это, конечно, немцы. И там еще один женский след.
В. Дымарский
―
Конечно, немцы, работавшие и на Америку, и на Светский Союз.
О. Одноколенко
―
Собственно говоря, да. На Советский Союз несколько позже, потому что у нас были другие выдающиеся люди, в том числе, например, великий Флеров, которого отправили с винтовкой на передовую, и он еще в начале войны в первые месяцы где-то за комельком, отставив свою трехлинейку, писал Сталину о том, что, ребята, надо думать над этим вопросом.А к этому времени уже был известен атомный доклад, который, как утверждает некий Барковский, он сейчас Герой России стал, его нет уже в живых, но он был тем человеком, который получил от Филби именно лист этого доклада, и он его переводил. Вот за то, что он его перевел…
В. Рыжков
―
Это доклад, который был на имя Рузвельта?
О. Одноколенко
―
Нет, это атомный доклад, который шел на имя Черчилля. Он за это получил орден Знак Почета, очень гордился до последних дней своих. И, действительно, у Сталина оказался доклад раньше, чем у кого-либо. Но тогда было, конечно, не до этого дела. И вот слилось – с одной стороны, разведка, с другой стороны Флеров. И не только Флеров, конечно, и Курчатов был. И так появилась атомная идея.
В. Рыжков
―
Возвращаясь к Альберту Эйнштейну, вот Маргарита Коненкова, жена великого советского скульптура…
О. Одноколенко
―
Русского все-таки.
В. Рыжков
―
Русского, да. Ну, и советского – он же потом вернулся и получил мастерскую здесь в центре Москвы и так далее.
О. Одноколенко
―
Да.
В. Рыжков
―
Вот Маргарита, жена Коненкова – что там было сначала? То есть, сначала была любовь с Эйнштейном? Или с самого начала это уже была операция спецслужб – подвести ее, познакомить, дать возможность сблизиться? Что было первое?
О. Одноколенко
―
Здесь есть момент для рассуждения. Потому что Коненков с Маргаритой Ивановной, они уехали в 24-м году после того, как ничем завершился план монументальной пропаганды, эта знаменитая Доска павших, которая была на Кремле. Они же с Есениным были большими друзьями, и, собственно говоря, это был такой богемный кружок, который существовал в Москве. Вот, «Спите, любимые братья…» Вот он уехал после этого с обыкновенной выставкой. Почему он там зацепился и остался, я не знаю. Есть еще один момент. Во всей этой истории приплетены две достаточно известные фамилии. Это МихАлков или МихалкОв? Как они сейчас называют?
В. Дымарский
―
Ну, в общем-то, мы все называем МихалкОвы, но где-то проскальзывало, что Никита Сергеевич хочет быть МихАлковым.
О. Одноколенко
―
Есть какая-то потребность в родовитости, видимо. И второй – Рукавишников. Рукавишников потом. И Кончаловский. Вот Наталья Кончаловская – это была крестница Коненкова, и она тоже оказалась в то же время в Америке, и ее первый муж был работник…
В. Дымарский
―
Жена Сергея Владимировича Михалкова…
О. Одноколенко
―
Да, правильно. И ее муж в то время числился по Торгсину, а работал на службу внешней разведки. Вот как там получилось – не знаю. Но то, что вышло с Маргаритой Ивановной и Альбертом Эйнштейном… понимаете, трудно сказать. Я думаю, что сначала там были какие-то все-таки человеческие чувства.
В. Дымарский
―
С обеих сторон, или только со стороны Эйнштейна?
О. Одноколенко
―
Это очень трудно сказать. Вообще очень странно…
В. Рыжков
―
Сердце женщины – загадка, как известно.
О. Одноколенко
―
Абсолютно.
В. Дымарский
―
Нет, ну, я имею в виду, что она шла с заданием, может быть?..
О. Одноколенко
―
Понимаете, здесь опять очень интересный момент есть. Маргарита Ивановна Коненкова, все это представляли по-разному, но она возглавляла Общество помощи России, в которое входили, на минуточку Цимбалист, Рахманинов, Хейфец. Единственный, кто туда не вошел, это, пожалуй, только, ну, наверное, Сикорский, который, в общем-то, отрицал, но обида нанесена был этому человеку чрезвычайная, страной, скажем так.Вот эта группа людей, это сорок отделений, она была ответственным секретарем, и сорок отделений, в принципе, вот эта дама, это был единственный человек, который бывал в доме Рузвельта, которая была дружна с женой Рузвельта, чай они пили в Белом доме.
В. Дымарский
―
Олег, вы думаете, что из Советского Союза они не уезжали агентами? Эта работа началась там уже на месте в Америке?
О. Одноколенко
―
Понимаете, как вся элита – а Коненков, несмотря на крестьянское происхождение, это тоже в принципе элита – они получили огромнейшее разочарование после того, когда все это прошло. Вот у них всплеск был каких-то эмоций, а потом все это прошло.
В. Дымарский
―
После 1917 года?
О. Одноколенко
―
Естественно. Поэтому в 24-м году они просто не вернулись и остались там на 20 лет. Так вот, занимаясь этим обществом, а общество, любая структура, которая находилась там, к ней, естественно, протягивались, так сказать, развед-щупальца.
В. Дымарский
―
Советская разведка тех времен довоенных, она вообще очень много занималась всякими эмигрантскими организациями в Америке, во Франции и во всех странах, это понятно.Так, я не знаю, вербовка – не вербовка, как это называть, когда? Это война подстегнула вот это вот желание, что ли, работать на СССР, помогать СССР?
О. Одноколенко
―
Вы знаете, с другой стороны, личная жизнь. Потому что действительно Коненков процветал в Америке, это один был из самых востребованных портретистов. Он вылепил практически весь Верховный суд в лицах и обличии и Принстонский университет, институт, и тут как раз появился Альберт Эйнштейн. Вот во время этой работы Коненков притворялся – был большой хитрец, он знал итальянский, английский и польский вдобавок, и он притворялся, что ничего не знает – ему так было удобно. Маргарита работала переводчиком. Вот тогда был знаменитый диалог, когда Коненков спросил Эйнштейна: в бога веришь? Тот сказал: нет. Тот ответил: ну и дурак. Вот такая штука.И в одно время просто человек исчез, то есть, он ушел из культурной жизни, там, бросил свой резец, рашпиль поставил за углом и вдруг исчез где-то. Он оказался в Чикаго, в принципе, в одной из каких-то протестантских сект. Он увлекся религией. То есть, человек от какой-то философии общей, от работы в искусстве ушел и он исчез в принципе из жизни, она осталась одна. Ну, может быть, в это время вспыхнула любовь.
В. Дымарский
―
Он в Чикаго, она в ЧК.
О. Одноколенко
―
Ну, можно и так, наверное, сказать.
В. Рыжков
―
А сколько лет они уже встречались к тому моменту, когда Маргарита…
В. Дымарский
―
Давайте по времени определимся: когда они познакомились?
О. Одноколенко
―
Это был 1935 год.
В. Рыжков
―
То есть, они уже к моменту, когда заинтересовалась разведка, уже 10 лет встречались?
О. Одноколенко
―
Вы знаете, здесь вообще очень тонкий момент. Например, мне было интересно – история, она еще до сих пор не окончена. Еще масса несказанного, это никто никогда, по всей видимости, не узнает. Был интересный случай. Вообще, как началась работа над этой темой. Вот уже были письма, сонеты Эйнштейна, были космогонии Коненкова, еще какие-то вещи проходили, и была фотография, на которой мы понимали всех: вот, Марго Эйнштейн, Эльза Эйнштейн, Эйнштейн, Маргарита Коненкова, и стоит еще один человек. Ну, видимо, чего-то не понимали, и так далее. Зашел хороший американец, простой, свободный такой, посмотрел – о, ребята, это же Оппенгеймер!
В. Рыжков
―
Физик Оппенгеймер.
О. Одноколенко
―
Конечно.
В. Рыжков
―
Отец бомбы.
О. Одноколенко
―
Да. Это 35-й год. Вы думаете, случайно Маргарита Ивановна Коненкова оказалась рядом с Оппенгеймером? И вот эта история, она скрыта вообще. Потому что когда мы пытались опубликовать эту работу в Штатах, за это брался Life. Тут же моментально вмешался Госдеп. И имя Эйнштейна, и вообще вся эта история там практически закрыта.Есть одна дама в Америке, забыл сейчас, я припомню потом ее имя. Она еще девочкой была вхожа в семью Коненковых, она все это знала. Когда мы впервые рассказали о романе Эйнштейна и Маргариты, она приезжала сюда… Мэри Лампард. А как вы знаете? Откуда вы знаете? Это же такая тайна большая! Это тайна больше в Америке, чем у нас.
В. Дымарский
―
Но у нас ФСБ теперь, это наша разведка, ничего не подтверждает, да, сегодня?
О. Одноколенко
―
Немножко не так. Во-первых…
В. Рыжков
―
Какие-то документы они публикуют?
О. Одноколенко
―
Да нет, ничего не публикуют.
В. Рыжков
―
Какие-то мемуары, мне кажется, есть, Судоплатов там что-то такое…
О. Одноколенко
―
Судоплатов – это немножко вторично, они уже подгоняли под тот материал, который появился. Я же говорил, Шехтеры обратили на него внимание, когда он был опубликован первый раз еще, по-моему, в 92-м году, там какая-то разработка была.Все вышло очень просто и ясно. Вот мы видим, находим письма Маргариты, читаем их. Она переписывается, значит, пишет письма Коненкову, видимо, из Нью-Йорка в Чикаго. И пишет: вот консул Михайлов, он сказал, условия встречи вот этого консула Михайлова с Эйнштейном. Кто такой Михайлов – непонятно. Якобы, если консул, то работал по МИДу?
А это был, по-моему, год 93-й, когда здесь вот танки ездили, занимались активной боевой деятельностью на улицах. Я набираю телефон архива МИДа, говорю: ребята, у вас есть такой Михайлов? Да, конечно. Можете посмотреть это дело? Да, сейчас посмотрим. Действительно через пятнадцать минут, что меня удивило страшно, приходит девочка, говорит: да, вот передо мной лежит дело, он к нам поступил…
В. Дымарский
―
В архиве МИДа?
О. Одноколенко
―
В архиве МИДа. Он поступил к нам на службу дипломатическую в 39-м году, в 45-м году он исчез бесследно. Я говорю: куда же он исчез бесследно? Туда, откуда он пришел.(смех)
В. Рыжков
―
Был прикомандирован.
О. Одноколенко
―
А потом уже выяснилось, чтобы понять уровень этой работы, что это замначальника Главного разведывательного управления.
В. Рыжков
―
Ничего себе, на таком уровне.
О. Одноколенко
―
Да, это на таком уровне была работа.
В. Дымарский
―
Это дополнение к тому, что написано в журнале.
О. Одноколенко
―
Нет, во-первых, второй человек, который по связи был вот с Маргаритой в Нью-Йорке – это Зарубины…
В. Дымарский
―
Это великая Зарубина.
О. Одноколенко
―
Великие разведчики. Вот они были на связи вот с Маргаритой.
В. Рыжков
―
То есть, это означает, что вот эта связь ее с Эйнштейном, она курировалась на самом высоком уровне. Это высший уровень разведки.
О. Одноколенко
―
Володя, вы же понимаете, что бывает так, что одни люди это делают добровольно, а других просто не спрашивают. Я думаю, что здесь какой-то микст, что-то было. Есть же там фраза знаменитая Эйнштейна, что вот твоя родина, теперь ты возвращайся, но твой долг перед родиной все-таки тяжелый…
В. Рыжков
―
Как раз я хотел, вы сняли у меня с языка, принципиальный вопрос: Эйнштейн догадывался?
О. Одноколенко
―
Он знал об этом.
В. Рыжков
―
Знал определенно?
О. Одноколенко
―
Не то что определенно, 100%. Мы нашли, собственно, подтверждение. Они проводили время… там была небольшая хитрость: для того чтобы они могли встречаться, Эйнштейн нашел какого-то доктора, и написали, сделали заключение Маргарите, что ей без свежего воздуха никак нельзя. Ей надо на Саранак-Лейк там, где находится дача Эйнштейна с яхтой и так далее. И она месяцами проводила…
В. Рыжков
―
Только тот воздух ей был полезен.
О. Одноколенко
―
Да. Ну, это люди уже были в возрасте, когда там 40 лет или сколько. Казалось, что это возраст. Это сейчас уже…
В. Рыжков
―
А ему сколько было тогда?
О. Одноколенко
―
Ну, я уже сейчас не могу посчитать…
В. Рыжков
―
Постарше?
О. Одноколенко
―
Постарше лет на 5 – на 6. Коненков был здорово старше. И, значит, вот все эти истории проходят…
В. Дымарский
―
Он знал, да?
О. Одноколенко
―
Да, он знал, он четко написал, абсолютно ясно. И когда они прощались, собственно говоря, он сказал, что все, что мог, я сделал для тебя. Это мне пришлось переступить через какие-то вещи, но ты просила, я для тебя это сделал.
В. Дымарский
―
А вот здесь такой вопрос: что он мог сделать? Потому что, как я понимаю, Эйнштейн напрямую ни в каких атомных проектах задействован не был.
В. Рыжков
―
Да, какова была степень его осведомленности?
О. Одноколенко
―
Осведомленность у него очень большая была, потому что все практически физики, которые там работали, они, во-первых, были если не его учениками, то в какой-то степени последователями. Они стояли ногами, опирались на плечи Эйнштейна – это раз. С Оппенгеймером они были в очень хороших отношениях. Оппенгеймер как раз занимался этими делами. Как вы думаете, два человека, которые вместе работают в одной теме, в одной проблематике, неужели?..
В. Дымарский
―
Ему легко узнать даже у Оппенгеймера было.
В. Рыжков
―
Может, они даже обсуждали детали.
О. Одноколенко
―
Конечно.
В. Рыжков
―
И неоднократно, да.
О. Одноколенко
―
Там все выстроено на E=mc2, только разные вариации, по большому счету. Это первая вещь.И все-таки там был еще один момент. В принципе, насколько я сейчас представляю, разведка пыталась и вообще Кремль пытался использовать Эйнштейна больше в политических целях. И такой опыт, в принципе, у Маргариты был. Когда Фефер приезжал вместе с Михоэлсом в Америку, вот она их возила, эти знаменитые стадионы собирали, в общем, кучу денег диаспора собирала. Вот там рядом с ними стояла Маргарита. Ну, а из двух великих визитеров один, как вы знаете, в общем-то, служил в НКВД. Конечно, это был не Михоэлс, слава богу.
В. Дымарский
―
Кстати говоря, вот за время… ну, Коненков, я почти уверен, Маргарита, она ни разу в Советском Союзе не была до возвращения.
О. Одноколенко
―
Нет, нет, двадцать лет не была. Нет, это была большая трагедия, потому что, в принципе, я не знаю, они были настроены… победа – это раз. Во-вторых, призрак коммунизма, он второй раз пошел по планете со страшной силой после 45-го года.
В. Рыжков
―
Очаровались второй раз.
О. Одноколенко
―
Очаровались второй раз.
В. Дымарский
―
Там же была очень большая, довольно мощная волна возвращения эмигрантов.
О. Одноколенко
―
Да, да.
В. Дымарский
―
После войны.
О. Одноколенко
―
Да и не только, и в европейские, и Куприн, все вот эти вот вещи…
В. Дымарский
―
Да, да, там Бунина уговаривали, но он не склонился.
О. Одноколенко
―
Ну это к лучшему, да. Вот. Поэтому она, конечно, возвращалась сюда… я так думаю, что… во-первых, прошла операция «Venona», уже перебежал, в Оттаве перебежал шифровальщик, и, в принципе, вся система, вся структура разведки посыпалась. Поэтому Михайлов, так называемый П. П. Михайлов должен был уезжать…
В. Дымарский
―
Быстро…
О. Одноколенко: В 45
―
м году.
В. Рыжков
―
Исчез из архива.
О. Одноколенко
―
Естественно, да, персона нон-грата, моментально исчез. И многие-многие. То есть, посыпалась вся вот разведцепочка, которая выстраивалась там годами, может быть, десятилетиями. И я думаю, что Маргарите по части ее осведомленности во всех этих вещах также было подсказано моментально, что вот надо уезжать. А у Коненкова это был вообще душевный порыв, он со Сталиным переписывался. Он предсказал, кстати, в письмах Сталину начало войны. Это действительно… Вот высчитал человек. Еще массу вещей предсказал, но это уже не в теме этого материала.Он ехал с большой душой. Собственно говоря, есть переписка, где они просто договариваются. Она Коненкову пишет: я договорилась, консул сделает то-то, пароход будет, вещи упаковывают. Контора, которая пакует все эти вещи, не слишком хорошо это делает, твои работы… Вот в таком духе. Так что, уезжали, в принципе, плюс-минус… я не знаю столько там знаков стоит в этой глубокой истории, она ведь не плоская сама по себе. Когда приехали, ей ничего не оставалось, она вдруг оказалась замкнута. Там действительно social life, там лучшие люди, в принципе, и эмигранты…
В. Рыжков
―
Да, возможность общаться с Эйнштейном, с Оппенгеймером и другими…
О. Одноколенко
―
Да, и с Рузвельтом в принципе. А здесь она села вот в четыре стены.
В. Рыжков
―
На Тверской.
О. Одноколенко
―
Пока не на Тверской, там гостиница «Москва», там все собирались люди этого круга по большому счету. И я могу понять, в принципе, культурный мир художественный, которые здесь провели войну, а многие с мольбертами на фронте и так далее. К ним относились, конечно, тут… что за прелести такие? Что значит такая обласканность властью? А мы тут, в принципе, воевали, поливали кровь и так далее. Вот тогда появилось знаменитое письмо Маргариты Коненковой вот персонажу на обложке.
В. Рыжков
―
Берии.
О. Одноколенко
―
Да. Письма этого, естественно, чистовика нет, а черновик сохранился. И там написано: ну, как же так? Защитите, помогите – мы же, в принципе, родине столько отдали, столько сделали. И так далее. В результате всего этого дела она оказалась одна заперта в хороших, но четырех стенах. И пошла на курсы политпросвещения в ЖЭК, или как он тогда назывался. Можете представить, когда вот эти долдоны выходили, которые…
В. Рыжков
―
После Принстона и Гарварда.
О. Одноколенко
―
Эти так называемые работники партаппарата, которые выбросили из марксизма диалектику, вот они приходили и читали сводки партийные. Это же можно было представить. Естественно, она сошла с ума. Не то что сошла с ума в буквальном смысле…
В. Дымарский
―
Понятно, да.
О. Одноколенко
―
Ей стало это противно. Во-вторых, она еще сама по себе была эстетка, у нее были великолепные наряды, и вдруг все это…
В. Рыжков
―
А послевоенная Москва, голодная, серая…
В. Дымарский
―
У нее была какая-то профессия?
О. Одноколенко
―
У нее…
В. Дымарский
―
Или, как сейчас говорят, просто светская дама?
О. Одноколенко
―
Я думаю, что, наверное, светская дама. Ну, как сказать светская дама? В принципе…
В. Дымарский
―
Тоже профессия.
О. Одноколенко
―
Да, она из Сарапула – это семья очень такая многослойная, но бабка у нее была шведка. Так что, у нее, скажем, с детства было два, положим, языка – французский, немецкий. Может быть, со светским акцентом. Плюс английский. То есть, она приехала сюда, она приехала на курсы Полторацкой. Ну, сейчас как вот такие юридические курсы, приехала сюда поступать. И оказалась сразу в доме Шаляпина. Ее любили сразу двое: и папа, и сын. Еще при этом…
В. Дымарский
―
Шаляпины.
О. Одноколенко
―
Да. Еще при этом был скульптор Бромирский, который там страдал и так далее.
В. Рыжков
―
Роковая женщина самая настоящая.
О. Одноколенко
―
Понимаете, вот я бы не сказал, чтобы вот… Есть такая фраза очень банальная циничная: некрасива, но чертовски мила. Что-то есть…
В. Дымарский
―
Это целая когорта была таких женщин этого периода: Лиля Брик…
О. Одноколенко
―
Да, тоже непонятно, почему.
В. Дымарский
―
Она такая… вот я ее застал, уже видел старухой, да? Но она была красивая старуха.
О. Одноколенко
―
Тут еще есть один момент – а поговорить. С Маргаритой можно было поговорить чрезвычайно много.
В. Дымарский
―
Это как то, что больше всего ценится у гейш, между прочим.
О. Одноколенко
―
Да.
В. Рыжков
―
И как долго она еще потом прожила в Советском Союзе после возвращения?
О. Одноколенко
―
Она умерла – дай бог памяти – после Коненкова в 80-е годы где-то.
В. Рыжков
―
Так долго?
О. Одноколенко
―
Да. Она пережила
В. Дымарский
―
А Коненков умер в 50-е, 60-е?
О. Одноколенко
―
Нет, он умер почти под сто лет. Я не помню точно.
В. Дымарский
―
Да, он очень старый был.
О. Одноколенко
―
Тоже в 70-е.
В. Дымарский
―
А, до 70-х дожил?
О. Одноколенко
―
Человек необыкновенной физической силы. В семьдесят лет он гнул пятки пальцами. Руки скульптора, можете себе представить. Можно и отсечь все, что надо, и удушить, если очень хочется. Вот.
В. Рыжков
―
Получается, они жалели, что вернулись?
О. Одноколенко
―
Коненков – вряд ли.
В. Рыжков
―
Или они предпочитали об этом не распространяться?
О. Одноколенко
―
Я думаю, что они жили очень спокойно, потому что Коненков сам себя ощущал большой глыбой, он так же, как Эйнштейна, точно так же практически послал и Никиту Сергеевича Хрущева, который пытался… Есть общие выставки и так далее, есть еще какие-то руководства. Но Никита Сергеевич практиковал частную практику. Он пришел к Коненкову, получил все, что хотел - что ты понимаешь? А что он понимал?
В. Дымарский
―
Но он не вмешивался по все эти процессы, там, шестидесятничество, когда были конфликты с художественной интеллигенцией и так далее.
О. Одноколенко
―
Нет, понимаете, это уже как Саваоф, он отошел…
В. Рыжков
―
Он жил в своем мире каком-то таком, как патриарх, библейский патриарх.
О. Одноколенко
―
Да. Вы понимаете, наследие Коненкова, вот эта космическая графика, космогоническая графика, то, что мы могли, мы сделали. Но это еще требует…
В. Дымарский
―
Кстати говоря, о том, что вы могли, что вы еще сделаете и что уже сделали – это мы поговорим во второй части нашей программы. Потому что любопытна и удивительна сама по себе судьба тех документов, я бы сказал, на основе которых Олег Одноколенко, наш сегодняшний гость, написал статью, сделал статью для журнала «Дилетант». Сейчас мы прервемся на несколько минут, после чего продолжим программу «Дилетанты».НОВОСТИ
В. Дымарский
―
Еще раз добрый вечер, программа «Дилетанты». Владимир Рыжков и Виталий Дымарский, мы ее сегодня ведем. В гостях у нас сегодня наш коллега журналист «Независимой газеты» Олег Одноколенко. Говорим мы о материале, опубликованном в последнем номере… нет, говорят, что нельзя называть последним. В свежем номере журнала «Дилетант», который помечен декабрем 15-го – январем 16-го года. В журнале этот материал называется «Гений и Маргарита», мы сегодняшнюю программу назвали более провокационно даже, в анонсе во всяком случае должно было звучать: «Алберт Эйнштейн: роман с НКВД». Ну, это такая провокация желтой прессы, мы уже такими становимся немножко… да?
О. Одноколенко
―
Цветными.
В. Дымарский
―
Цветными. Вот. Но это все шутки, конечно. И вот мы в первой части с Олегом говорили, он много рассказывал всяких эпизодов, связанных с этим романом, романом Альберта Эйнштейна и Маргариты Коненковой, жены, супруги великого Сергея Коненкова, скульптора. А сейчас мне бы хотелось, чтобы Олег рассказал то, что мы уже слышали частично, для меня это была полная неожиданность – как вообще обнаружились эти письма и многие другие документы, которые, собственно говоря, легли в основу вот этого повествования, которое сделал наш сегодняшний гость Олег Одноколенко еще несколько лет назад. Лет десять назад началось?
О. Одноколенко
―
Больше, уже, наверное, лет двадцать даже.
В. Дымарский
―
Откуда, что это, как это все произошло?
О. Одноколенко
―
Ну, вы знаете, это произошло очень просто. Светлана Боброва, выпускница Ленинградского университета А. А. Жданова, приехала, на полставки устроилась работать в Музей Коненкова. И, в общем-то, дедовщина, годковщина, она везде бывает, и старые мудрые музейные работники сказали: вот в углу мусор лежит – ты его разбери и выбрось. Она подходит и разбирает, смотрит, на языке вероятного противника написан фрагмент, огромный 15-листовый фрагмент частной теории относительности рукой Альберта Эйнштейна, подлинник. Она второй поднимает – там рисунок. Ну, тоже похоже на Альберта Эйнштейна. Третий лист смотрит, который уже почти скомканный лежит – там сонет Эйнштейна.
В. Рыжков
―
Невероятная история!
О. Одноколенко
―
Невероятная.
В. Рыжков
―
Оригиналы Эйнштейна валяются, как мусор.
О. Одноколенко
―
Абсолютно, просто валялось так. И стоят две огромнейшие космогонии, написанные Коненковым, которые уже настолько… они стояли, помните, как контурные карты в школе?
В. Дымарский
―
Музей Коненкова, который не знает, что у него стоят космогонии Коненкова? Я не понимаю.
В. Рыжков
―
Да, и подлинники Эйнштейна.
О. Одноколенко
―
Я же говорю, что…
В. Дымарский
―
Ну, Эйнштейн ладно, они считают....
В. Рыжков
―
Кто такой Эйнштейн для Музея Коненкова, да. Малоизвестный немецкий физик.(смех)
О. Одноколенко
―
Масса людей, конечно, знали вокруг и так далее. Ну, попался такой состав. Во-первых, музей только образовывался, люди пришли абсолютно случайные, которые занимались бог знает чем. Ведь тема Коненкова вообще считалась долгое время какой-то сугубо просоветской, какой-то там народный художник. О нем странное представление сложили. Сейчас смотрят люди, приходят… а посмотрите, что в Третьяковке, а что там лежит в тех самых подвалах. Голубкина, Вера Мухина, Коненков – это три кита, в принципе, которые вот стоят в основе нашего, скажем, ваяния, да?Вот посмотрели все это дело, потом посмотрели еще там кучу писем. Ну, эти в архив отдали, то, что касалось науки, там еще другой архив есть этого дела. Но там еще на руках была масса вещей. Ведь это все, когда умер Коненков, Маргарита жила там на втором этаже, где-то на бельэтаже, это все вот лежало вот так, это никому не было нужно. Там какие-то знакомые, кто-то, в основном интересовали работы, очень много работ разошлось. Там великолепнейшая библиотека с ньютоновскими работами, кстати, он занимался даже этими делами. И все вот это вот… а эти бумаги, они как мусор, не знаю, как отходы производства какого-то лежали. Начали потихоньку разбираться. Потом еще посмотрели старые письма, которые даже вот так тут были, номера поставили на них, смотрим – огромнейшая переписка была Маргариты, вообще фантастическая переписка. Что-то растащили родственники. Но самая страшная вещь заключается в том, что есть точное свидетельство, и мы нашли ему подтверждение, что перед смертью Маргарита Ивановна Коненкова попросила своего племянника сжечь практически целый чемодан переписки. Сколько там сгорело, никто не знает.
В. Рыжков
―
И что сгорело.
О. Одноколенко
―
И что сгорело. Например, если судить по ее записной книжке вот американского периода, там такие фамилии стоят! Это просто какой-то пантеон культурный, научный, еще какой-то. Записная книжка – это, в принципе душа, лицо, связи, контакты человека.
В. Дымарский
―
Это, я бы сказал, контекст, в который вписан человек.
О. Одноколенко
―
Контекст, в который она вписана. Ну, и после этого началось исследование, об исследовании я уже немножко рассказывал, как это было. Или, по-моему, не рассказывал, а... И вот такое мелкое-мелкое исследование, какие-то запросы потихоньку, разговоры с какими-то людьми.Притом бывали фантастические вещи. Люди, которые в тот период еще и Маргариту Ивановну знали, и Сергея Тимофеевича Коненкова, они рассказывали, вот два часа запись на диктофоне есть, как только появились первые публикации, прибегает… у нас есть синдром вот Большого брата, который стоит за спиной. Ничего этого не было, не хочу ничего говорить. Так вот.
В. Рыжков
―
А вот я, кстати, как раз хотел спросить: ведь вы раскопали все вместе документы, связанные с атомным проектом – это сверхсекретная тема. Что, неужели наше КГБ доблестное не интересовалось архивом Коненкова и архивом Маргариты Ивановны? Почему они все это не прибрали к рукам после ее смерти? Уж, казалось бы, они первые должны были прибежать и все это там почистить, отсортировать, упаковать под грифом «Секретно».
О. Одноколенко
―
Есть вторая вещь. Одна из работ, там несколько вариантов, пока дошло уже до большого объема, писали еще что-то. И было у меня свидетельство о том, что, как только он умер, с утра приехали несколько ребят и покопались в этих бумагах. То есть, этот тоже момент был. Может быть, они точно так же не читали на языке вероятного противника, поэтому их не интересовал в принципе подлинник эйнштейновских работ, письма Эйнштейна.
В. Дымарский
―
У них детей не было?
О. Одноколенко
―
Нет, не было.
В. Дымарский
―
Наследников, ничего не было.
О. Одноколенко
―
Вы знаете, вот кто бывал, не бывал в Музее Коненкова, надо прийти и посмотреть, вообще что такое из себя представляла Маргарита Коненкова в определенный момент. Это, может быть, немножко эгоистичная, немножечко самовлюбленная дама. Она не захотела рожать, чтобы не портить фигуру.
В. Дымарский
―
Опять, она не уникальна в этом смысле.
О. Одноколенко
―
Не оригинальна, да. А потом было поздно. В принципе, они же прожили лет семь или восемь, наверное, в гражданском браке.
В. Рыжков
―
Олег, а в каком сейчас состоянии вот то, что уцелело? Можем ли мы сказать, что сейчас это уже все разобрано, исследовано, или там еще копать и копать? И где сейчас все это физически находится?
О. Одноколенко
―
В основном-то мы потрудились хорошо. То есть, там то, что можно было…
В. Рыжков
―
То, что можно было, уже разобрали, да?
О. Одноколенко
―
Разобрали, и с этим нужно работать.
В. Дымарский
―
А это находится в музее?
О. Одноколенко
―
Нет, в музее находится только несколько фотографий с автографом Эйнштейна.
В. Дымарский
―
В архиве в каком-то?
О. Одноколенко
―
В архиве Академии наук. А то, что касается личных вещей, это очень интересная история. Образовался некий родственник в деревне Караковичи, там все Коненковы. Молодой веселый человек, который в начале или в конце 80-х сбежал, потому что, видимо, ему такую стрелку назначили, с которой невозможно выйти. Грамотности там особой нет, но, в принципе, фамилия такая же и так далее. Он приехал из Америки, вот пошел там на угол на Тверском бульваре где-то, нашел контору юридическую. А тогда было очень модно, и почему-то произвело впечатление. Это, значит… ну, там как дарственная или как, или завещание по наследству.
В. Дымарский
―
Родословная.
О. Одноколенко
―
Да нет, нет, вот именно завещание какое-то, и на бумажке приклеивалась печать. Почему-то эта печать производила на нашего брата, нашего чиновника…
В. Рыжков
―
Гипнотическое?..
О. Одноколенко
―
Он пришел: ребята, вот все, что здесь находится…
В. Рыжков
―
… все мое.
О. Одноколенко
―
… все мое. Это был обман, я не хочу вдаваться в подробности этого дела, он обошел практически всех родственников. Вот, например, о часах, которые Эйнштейн снял с руки, когда они уже прощались перед пароходом. Она на прощанье, видимо, последнюю ночь провела с Эйнштейном и уже пришла просто на пароход, как говорится. Он снял свои эти золотые часы, которые в Принстоне в еще в 32-м или 33-м году подарили профессора или профессор. И вот эти часы исчезли. Маргарите сказали, что якобы ее сестра отнесла их в починку, из починки не вернулись. Но часы, эйнштейновские часы – это фантастика.
В. Рыжков
―
Личные часы Эйнштейна.
О. Одноколенко
―
Оказалось, что никуда они не исчезли. Вот уже у ее сестры, то есть племянника Маргариты, часы оказались. Вот этот товарищ…
В. Рыжков
―
Добрые родственники.
О. Одноколенко
―
Да. Товарищ, который вот это делал, он обошел все, что возможно, и бывших сотрудников, и собрал все эти вещи.
В. Дымарский
―
Это вот с этими печатями.
О. Одноколенко
―
Вот с этими печатями собрал все вещи.
В. Рыжков
―
И вывез?
О. Одноколенко
―
И вывез. И часы эти, вот сейчас я выясняю, были куплены за полторы тысячи долларов, по-моему, эйнштейновские. И потом они появляются на аукционе. На аукционе их купить не смогли. Не знаю, почему. Да, были Шехтеры там же, вмешались Шехтеры в аукцион, но, в принципе, подлинность всех этих вещей – сами ездили сотрудники Сотби оценили, сказали: да, настоящий Эйнштейн. Им подвозили ксерокопию, показали: да, это настоящий Эйнштейн, никаких вопросов нет. Часы тоже оказались на Сотби.
В. Дымарский
―
И ушли куда-то?..
О. Одноколенко
―
… не было, потом это все… я не знаю, по-моему, что Израиль что-то хотел купить, насколько я уже по отголоскам знаю этой истории.
В. Дымарский
―
А вот эти письма любовные?
О. Одноколенко
―
Ну, часть, наверное, хранится, должна храниться в архивах Академии художеств в Питере.
В. Дымарский
―
А, все-таки в архиве.
О. Одноколенко
―
Они просто вот, я не знаю, почему так решили, потому что музей, в принципе, относится…
В. Дымарский
―
Архив разведки себе ничего не забрал?
О. Одноколенко
―
Что они забрали, никто не знает.
В. Рыжков
―
Может быть, у них что-то есть на самом деле.
О. Одноколенко
―
По крайней мере разговор об этом шел. Я обращаюсь в Главное разведывательное управление, еще погоны носил тогда, было просто. Мне говорят: вот то-то, то-то. Нет, к Барковскому обращаюсь – не к нам, это вот туда, Главное разведывательное управление. Главное разведывательное управление разговаривает через третьи руки, естественно, напрямую никак. Отвечает: передайте Барковскому, что он что-то сильно путает. Пока они перебрасывались, наверное, года полтора или два прошло.
В. Рыжков
―
Друг с другом.
О. Одноколенко
―
Да. Потом нашли другой канал, оказалось, что и там, и там есть номера личных дел, в принципе, Коненкова и Маргариты Ивановны, которые хранятся в архиве ФСБ. Наверное, в архиве ФСБ, внешней разведки – кто же скажет?
В. Рыжков
―
Вот я как раз хотел задать вопрос. Вот это удивительная совершенно история, одновременно это история любви и история такой выдающейся разведывательной операции. Все-таки Эйнштейн – это не абы кто.
О. Одноколенко
―
Скажем прямо, да. И Оппенгеймер – тоже не абы кто.
В. Рыжков
―
Да, и вот к ним подводят женщину, и женщина десять лет близко общается и так далее. Олег, можете оценить, какова была ценность полученной информации для советского атомного проекта? Можно это как-то оценить? Насколько это было важно, насколько это было важно с точки зрения сроков, темпов, технологий, избежания каких-то ошибок и так далее?
О. Одноколенко
―
Не могу, не могу, документов нет.
В. Рыжков
―
Это только там в архивах?
О. Одноколенко
―
Только там знают.
В. Дымарский
―
Наверное, надо вкупе смотреть, вообще все, что советская разведка принесла, да?
О. Одноколенко
―
Естественно. Там много было.
В. Дымарский
―
Много. Ну, конечно, это вопрос, который нужно обсуждать…
В. Рыжков
―
Но сам Эйнштейн, вы сказали, что он в своих письмах говорил, что: я очень много сделал, да?
О. Одноколенко
―
Ну, не много, скажем так. Все, что ты просила для своей тяжелой, ужасной… не ужасной, я уже не помню по тексту - Родины. Может быть, тебе там будет хорошо после того, что я сделал. То есть, можно констатировать одно: что резидент Главного разведывательного управления встречался с Альбертом Эйнштейном, и не один раз.
В. Дымарский
―
Лично встречался.
О. Одноколенко
―
Да. В общем, просили Маргариту организовать личную встречу, она это сделала, и не одну. Вот все остальное – это уже к ФБР, они на этой теме лежат еще глуше, чем лежат наши, наверное, неспроста.
В. Рыжков
―
Скорее всего и там, и здесь засекречено.
О. Одноколенко
―
Абсолютно.
В. Рыжков
―
Там очень много скрыто.
О. Одноколенко
―
Абсолютно, абсолютно. Мы не знаем даже половины. Мы читали, что Барковский, скажем так, сыграл какую-то большую роль. Сейчас открылась масса фамилий. Он сыграл свою роль. Хорошую роль, плохую, неважно, насколько она была глубока и ценна, но работали в основном другие люди.
В. Дымарский
―
А у Судоплатова, этой истории нет?
О. Одноколенко
―
Судоплатову вставили эту историю. Там же ведь тоже большая грызня была. По большому счету, вклад Судоплатова…
В. Дымарский
―
… там много вообще вопросом по поводу Судоплатова, по поводу его книжки, кстати.
О. Одноколенко
―
По книжке – да, по крайней мере там очень много вопросов, там очень много ценного. Я сам знаю эпизод, вот многие люди, которые там что-то говорят по поводу Судоплатова, они просто говорят. Но когда Судоплатов после пятнадцати лет, отсидев во Владимирском централе, зашел в клуб чекистов, вот какой-то клуб, где-то он есть, я не знаю, например, где – то все встали. А вот когда они что-то говорят, никто не встает. Люди знают, что кто сделал. И только диверсионная деятельность Судоплатова – это просто капля в море. Там еще масса-масса других вещей. Учтите, что это в принципе нелегал, кроме всего прочего. Это Зоя Воскресенская, которая Рыбкина потом, которая написала нам чудесные рассказы о Ленине. Уникальная вещь. Ведь не только Коллонтай…
В. Дымарский
―
Ольга Чехова
О. Одноколенко
―
Ольга Чехова, да. Не Коллонтай сделала так, что Финляндия вышла из войны, это вот Зоя Воскресенская детскими рассказами. Это все судоплатовский вот какой-то такой треугольник. И Маргарита в это дело тоже вписывается. Все знать нам пока что не дано, только или тан, или Люцифер.
В. Рыжков
―
А как американская сторона восприняла? Вот когда была передача уже агентуры, когда была передача информации, когда они поняли, что у них на территории Соединенных Штатов работала огромная сеть агентов, сочувствующих и так далее, как-то это отражалось потом на судьбе Маргариты Ивановны, Коненкова или людей, с которыми они были знакомы? Там кого-то хватали, зачищали хвосты, вязали и так далее? Или все это снялось, уехало?
О. Одноколенко
―
Они снялись и уехали.
В. Рыжков
―
Они успели вовремя.
О. Одноколенко
―
Скорее там еще этот момент тоже существовал.
В. Рыжков
―
А могли они тоже попасть под раздачу?
О. Одноколенко
―
Запросто.
В. Рыжков
―
Если бы они чуть-чуть задержались?
О. Одноколенко
―
Запросто. Я не говорю, что это была история Розенбергов, но на каком-то этапе было. О чем говорить? Встреча Эйнштейна, и не только Эйнштейна, с резидентом…
В. Дымарский
―
А не было ли это некой угрозой для самого Эйнштейна? Его тоже могли загрести, если он…
О. Одноколенко
―
Есть такие фигуры, на которых не поднимется ни одна рука. Кто же поднимется на Эйнштейна? Это все равно, что Ньютону пытаться там что-то сделать.
В. Рыжков
―
Или Галилею. Хотя на Галилея поднимали.
О. Одноколенко
―
Поднимали, да.
В. Рыжков
―
Но в другую эпоху.
О. Одноколенко
―
Это такая величина, понимаете… Вот если бы, скажем…
В. Дымарский
―
Ну да, сказать, что Эйнштейн работает на иностранную разведку?..
В. Рыжков
―
Иностранный агент.
О. Одноколенко
―
Понимаете, когда какие-то оппозиционные силы имеют мощную концептуальную теорию, кто же посмеет бить дубинкой? Не посмеют. Это красиво, это мощно. Это в башку входит и в то же самое…
В. Дымарский
―
Олег, с одной стороны, да. А с другой стороны, сколько у нас перебили людей. Ну, может быть, не уровня Эйнштейна, но сколько…
В. Рыжков
―
Вы же сами про Флерова рассказывали. И Сергей Павлович Королев, который…
В. Дымарский
―
Тот же Курчатов, да, и все.
О. Одноколенко
―
Ну, в этом смысле флеровская судьба, конечно, лучше – Дубна стоит…
В. Дымарский
―
Вавилов. Будем сейчас вспоминать всех?
В. Дымарский
―
… значит, поднимается рука.
О. Одноколенко
―
Я думаю, что не на все все-таки возможно было. Все-таки Эйнштейн. Мы живем в этом мире… А может быть, и нет, кто его знает. Ведь всегда найдется какой-нибудь идиот. Точно так же, как вышло с вашей обложкой и с плакатом.
В. Дымарский
―
Ну, да, там есть такой момент, публичный. Там нам пытаются сделать замечание, что висят плакаты с изображением Берии. Со Сталиным можно, а с Берией нельзя.
О. Одноколенко
―
Да, вся беда заключается в том, что история и в принципе публичная общественная жизнь, она должна быть четко и ясно открыта, и пусть люди судят сами. Хотите – пожалуйста, комментируйте. Это глупо что-то запрещаешь и так далее. Точно так же как история с Коненковым и Маргаритой. Ну, почему посчитали? С одной стороны было, конечно, не то что страшновато, но чувствовалось, что лезем немножечко не туда. А с другой стороны, ребята, вот, ну, красивейшая история.
В. Рыжков
―
Фантастическая!
О. Одноколенко
―
Это Ромео и Джульетта.
В. Рыжков
―
Может быть, Спилберг еще снимет фильм: Он сейчас снял фильм про обмен Абеля. Может быть, он еще снимет фильм про роман Эйнштейна.
В. Дымарский
―
Я бы сказал, конечно, нам не хватает всей глубины знаний разведки, но мне кажется, что такого рода истории, они не наносят никакого вреда разведывательной деятельности.
О. Одноколенко
―
Вы что, знаете, что преподают в (неразб.) школе?
В. Дымарский
―
Нет.
О. Одноколенко
―
Так и я не знаю. Может быть, и наносит какой-то удар.
В. Рыжков
―
Олег, у меня вопрос. Мы уже знаем судьбу Маргариты Ивановны и Сергея Коненкова: они вернулись в Советский Союз и здесь доживали свою жизнь. А что было с Эйнштейном? Вот он вспоминал об этом романе?
О. Одноколенко
―
Да.
В. Рыжков
―
Он вспоминал о Маргарите? Была ли у них переписка?
О. Одноколенко
―
До 55-го года.
В. Дымарский
―
Разрешали переписываться? С заграницей переписываться тогда было ой-е-ей.
В. Рыжков
―
Но с Эйнштейном, Виталий, с Эйнштейном, опять же, с Эйнштейном! Перехватить письмо Эйнштейну! То есть, они переписывались.
О. Одноколенко
―
Да. И приезжал Борис Шаляпин сюда. Это уже где-то…
В. Дымарский
―
Сын Шаляпина?
О. Одноколенко
―
Да, сын Шаляпина. Приезжал сюда, и он на все это дело посмотрел, и для него тоже интересно. Они встречались. Ну, как встречались? Самый интересный вопрос заключается в том, если отбросить всю, скажем так, шпионскую историю, бондиану эту, Маргарита Ивановна Коненкова, дама света и так далее и тому подобное. Рядом с ней два гиганта. Ну, я про Рахманинова не говорю.
В. Рыжков
―
То есть, гигантов было гораздо больше, если всех пересчитать.
О. Одноколенко
―
Ну, каждому свое, черт побери. Вот Эйнштейн и Коненков. Ну, если отбросить все эти вещи, она выбрала Коненкова, который меньше известен, чем Эйнштейн. Почему?
В. Рыжков
―
Муж.
О. Одноколенко
―
Она была достаточно свободной женщиной, если так говорить. Вот еще один вариант, который не разработан…
В. Дымарский
―
А что значит – выбрала? А когда?
О. Одноколенко: В 45
―
м году Эйнштейн говорил напрямую, это написано: оставайся.
В. Рыжков
―
Серьезно?
О. Одноколенко
―
Да, конечно.
В. Дымарский
―
Но она же чувствовала еще угрозу…
В. Рыжков
―
Разоблачения?
В. Дымарский
―
Разоблачения.
О. Одноколенко
―
Это с одной стороны. А с другой стороны, если бы она была рядом с Эйнштейном, ну, кто поднимет руку на Эйнштейна и Маргариту Коненкову?
В. Дымарский
―
Ну, слушайте, когда была знаменитая охота на ведьм в Америке, поднимали руку, на кого только там не поднимали руку…
В. Рыжков
―
На Чаплина.
О. Одноколенко
―
На Чаплина, да, кстати.
В. Дымарский
―
Не, ну это…
О. Одноколенко
―
Это вопросы для обсуждения, это надо исследовать, конечно.
В. Дымарский
―
А, кстати говоря, как параллельно его смотрели, не смотрели – складывались отношения Эйнштейна со своей женой законной?
О. Одноколенко
―
Плохо складывались никак, никак.
В. Дымарский
―
Там была ревность?
О. Одноколенко
―
Я не знаю, была ли ревность, не могу сказать. Но, в принципе, Маргарита существовала при Эйнштейне параллельно.
В. Дымарский
―
Ну, это понятно.
О. Одноколенко
―
А Марго Эйнштейн, брала какие-то уроки по ваянию и живописи у Сергея Тимофеевича, то есть, они были достаточно дружны, это были очень такие тесные семейные отношения. Но когда жена Эйнштейна умерла…
В. Дымарский
―
Шведская семья почти.
О. Одноколенко
―
Не знаю, это сложный вопрос. Но, вот по письмам, это была любовь. Дай бог каждому из нас в таком возрасте пережить еще вот такое чувство. Это обалденное чувство, конечно.
В. Рыжков
―
То есть, мы можем со всей определенностью говорить, что вот эта русская женщина была большой любовью Эйнштейна? Вне всяких сомнений?
О. Одноколенко
―
Последней и большой любовью. Вы понимаете, самое главное, что эти люди не были сволочами. Ни Эйнштейн, ни она не была. Это нормальный человек. Но бывает так, вот кому-то довелось жить в Англии и он занимается другим. Кому-то – в России, которая стала Советским Союзом. В принципе, она выходила замуж не просто за скульптора, скажем, а за его превосходительство это же уже был…
В. Дымарский
―
Коненков?
О. Одноколенко
―
Конечно, его превосходительство. А первая жена, кстати, Коненкова, Коняева, у них даже там образы – Коняева была из очень такой простой семьи, она такая мощная, а эта абсолютно изящная. И, кстати, вот опять, еще одна фамилия. Коняева, кстати…
В. Дымарский
―
Взял Коняеву, отрезал все лишнее…
В. Рыжков
―
Отсек.
О. Одноколенко
―
Да. А Коняева, кстати – родственница Андрея Афанасьевича Кокошина, на минуточку. То есть, все сплелось. Вы понимаете, в этой истории сплелись какие-то разные судьбы. Она настолько расползается, что порой хочется ударить себя если не по рукам, то по мозгам, чтобы дальше не лезть.
В. Дымарский
―
Олег, а вы продолжаете заниматься этой историей, или уже сейчас все описано?
О. Одноколенко
―
Да, нет, нет, вы понимаете, на эту историю набросились многие. Ничего не получилось, потому что ключи лежат здесь, и вот это продолжение надо просто нормально делать. Не хочется выходить в бульварной обложке.
В. Рыжков
―
А у американцев есть интерес к этой истории?
О. Одноколенко
―
Огромный был, но все обрубили. То есть, эту историю Госдеп закрыл, просто закрыл. Они не обсуждают…
В. Дымарский
―
А есть предположения хотя бы, почему?
О. Одноколенко
―
Наверное, понятно, почему.
В. Рыжков
―
Провал.
О. Одноколенко
―
Мы готовили, в принципе, публикацию…
В. Рыжков
―
Провал контрразведки, конечно.
О. Одноколенко
―
… мы работали с Life в последние месяцы его выхода, и там должна была появиться эта публикация. Все было сделано, были даже отсняты материалы…
В. Дымарский
―
И все.
В. Рыжков
―
Неприятно им об этом вспоминать.
О. Одноколенко
―
Им неприятно, да.
В. Дымарский
―
Больше там ничего нет, только неприятно и признание собственного провала, да?
О. Одноколенко
―
Да.
В. Дымарский
―
Ну, что я вам могу сказать?
В. Рыжков
―
Очень интересная история, потрясающая!
В. Дымарский
―
Да, история потрясающая. Вот читайте номер журнала, в котором она, конечно, не вся, но, тем не менее, у вас здесь есть и фотографии, можете посмотреть. Читайте, кстати говоря, я думаю, что можно найти работы нашего сегодняшнего гостя Олега Одноколенко более широкого формата.
В. Рыжков
―
И сверяйте время по часам Эйнштейна.
О. Одноколенко
―
Это кто сверяет, неизвестно.
В. Рыжков
―
Кто-то сверяет.
В. Дымарский
―
Мы ему передаем привет, этому человеку. Это была программа «Дилетанты», спасибо, до встречи через неделю.
О. Одноколенко
―
Спасибо.