Гибель Империи и Гибель Распутина. Часть 1 - Даниил Коцюбинский - Цена Революции - 2016-12-25
М. Соколов
―
В эфире программа «Цена революции», у микрофона Михаил Соколов. В гостинице «Гельвеция» мы продолжаем наши беседы с питерским историком Даниилом Коцюбинским, гибель Григория Распутина, предвещавшая падение и гибель великой Российской империи в 1917 году. Мы как раз остановились, собственно, на этой дате – декабрь 1916 года, Феликс Юсупов заманивает старца к себе во дворец.
Д. Коцюбинский
―
Мы уже дошли до дня 16 декабря, когда, я напоминаю, к Распутину один за другим явились доверенные, в общем, те люди, которым он мог доверять – Вырубова, министр внутренних дел Протопопов, которые его предупреждали: конкретно сегодня сиди дома никуда не выходи. Тем не менее, он, как вспоминает Головина, сказал: а я сегодня пойду.
М. Соколов
―
А охрана?
Д. Коцюбинский
―
Он обошел охрану. То есть, он знал, в какое время охрана, она же не круглосуточная была, он ночью ушел, когда охрана его не видела, причем, его Феликс из квартиры выманил загримированный, у него были усы какие-то приклеены.Он пришел к нему в квартиру на Гороховой, и они черным ходом вышли и уехали. Причем, Распутин перед этим сходил в баню, как пишет Матрена, в этот день он придавал особое значение своему туалету. То есть, он собирался на свидание. От него пахло дешевым мылом. Конечно, у него была депрессия, плохое настроение, но именно потому он так зависел от общения с теми, с кем он себя чувствовал расслабленно, как ему казалось, безопасно, и в кого он был влюблен сексуально, потому что в этом смысле Николай Михайлович, который уделяет большое внимание, великий князь Николай Михайлович, автор дневника, из которого мы можем почерпнуть очень большое количество эксклюзивной информации об этом заговоре, он говорит о том, что, да, Юсупов смог покорить сердце этого «мужчинки-развратника». Но сам Николай Михайлович пытается в дневнике представить себя, так сказать, осуждающим гомосексуальность, но есть версия о том, что Николай Михайлович тоже был не чужд этого грехопадения.
М. Соколов
―
Распутин предложил поехать к цыганам повеселиться?
Д. Коцюбинский
―
Нет, Распутин предложил поехать к цыганам спонтанно, когда они уже находились во дворце. Дело в том, что когда Юсупов привез его во дворец, Юсупов сказал, что: знаешь, у меня гости, там, музыка играет, давай дождемся, пока они успокоятся, а пока посидим внизу. Предполагалось, что пока они сидят внизу в подвале, специально отремонтированном к дню покушения, то есть, ремонт был закончен за несколько часов, когда потом Юсупов пишет, что, вот, мы там сидели, пировали, и гитару я случайно там оставил – все это было приготовлено для убийства, для того чтобы задержать по максимуму Распутина до тех пор, пока не подействует цианистый калий.Итак, наверху сидели – я напоминаю – депутат Государственной Думы Пуришкевич, у Пуришкевича был свой санитарный поезд, который на фронт ездил туда-сюда, у него был свой военный врач доверенный такой, Лазоверт. Был великий князь Дмитрий Павлович. Основной смысл участия в заговоре, который заключался в том, что, если они попадутся, чтобы их судили высшим, самым безопасным судом, чтобы только император мог их судить. Император, понятно, что не казнит же он своего племянника. И затем, там же был поручик Сухотин, любовник Феликса. Вот эта группа ожидала, так сказать, своего момента.
М. Соколов
―
То есть, они наверху, а внизу что они делают?
Д. Коцюбинский
―
Феликс пытается уговорить Распутина выпить-закусить, все предварительно отравлено цианистым калием. Распутин долго отказывается, в конце концов он съедает пирожное, как вспоминает Юсупов, пьет мадеру и говорит: что-то у меня в горле сухо и в животе жжет. А никакого действия яда не происходит. Как потом выяснилось, в своих мемуарах Лазоверт, врач, которому поручили, дали вот эти палочки цианистого калия, он их истолок в пудру, всыпал в пирожные и всыпал в бутылку с мадерой. Потом Лазоверт признался: я, подменил яд безопасным порошком, потому что, типа, давал клятву Гиппократа.
М. Соколов
―
Так это или нет?
Д. Коцюбинский
―
Ну, судя по всему, так. Но есть еще версия, что сахар разлагает цианистый калий, и невозможно через сладкое отравить. Но там всыпана была такая лошадиная доза, что, конечно, одним жжением в животе это не могло обойтись. И, судя по всему, действительно Лазоверт обманул своих. Потому что как только стало ясно, что Распутин не умирает, Лазоверт упал в обморок, хотя он был такой крепкий человек, не внушавший впечатления какого-то женоподобного, но он упал в обморок, потому что он понимал, что по его вине все происходит.Дальше прибегает с вытаращенными глазами Феликс: что делать? По одним воспоминаниям, он берет сам браунинг из шкафа, по другим… Причем, сам Феликс говорит: мне дал револьвер Дмитрий Павлович. То ли Феликс это говорит для того, чтобы дать понять, что у Дмитрия Павловича не было пистолета. Дело в том, что мемуары и Юсупова, и Пуришкевича составлены таким образом, чтобы доказать, что Дмитрий Павлович не стрелял, великий князь.
М. Соколов
―
А почему? Это геройский поступок.
Д. Коцюбинский
―
Великий князь. Потому что великий князь, который неподсуден, не может совершать уголовных преступлений, именно потому, что он как бы не подсуден никому, кроме императора. То есть, потому великие князья и неподсудны, что предполагается, что они не могут совершить преступление даже в патриотических целях. И потом придумана была целая легенда, где был Дмитрий Павлович, якобы, когда убивали Распутина. Но тем не менее. С каким-то пистолетом, то ли со своим браунингом, то ли с револьвером Дмитрия Павловича, возвращается Юсупов вниз и стреляет.
М. Соколов
―
Тут интересно, я все-таки так и не понял, честно говоря, несколько книг посмотрел, что 3 часа – они пьют мадеру?..
Д. Коцюбинский
―
По данным Николая Михайловича – 3 часа.
М. Соколов
―
На гитаре там играют? Что происходит?
Д. Коцюбинский
―
Вероятно, Юсупов не знает, что делать. И эти тоже не знают. Они там по пятнадцатому разу заводят «Yankee Doodle», одну и ту же музыку они слушают все эти 3 часа. Юсупов не готов к тому, чтобы стрелять. Он 3 часа ждет, что, может быть, подействует яд, а он не действует.
М. Соколов
―
У других оружие есть?
Д. Коцюбинский
―
У всех есть оружие. Почему они не хотели стрелять? Потому что напротив через Мойку – полицейский участок, выстрелы слышны, и, естественно, они были слышны, когда они стали раздаваться. И даже в подвале, выстрелы из подвала, они были слышны на той стороне. Поэтому они не хотели стрелять, они ждали, что подействует яд. Но 3 часа вот он играл на гитаре, что они там еще вытворяли, мы не знаем.
М. Соколов
―
Распутин звал к цыганам?
Д. Коцюбинский
―
Это если верить Юсупову, в какой-то момент Распутин сказал: поехали к цыганам. А может быть, ему хорошо было и с Юсуповым, просто Юсупов не уточняет, чем они там занимались все эти 3 часа, а Николай Михайлович, который предполагает, что они там предавались любовным утехам, ближе к истине.Короче говоря, Юсупов приходит через 2 или 3 часа, говорят о том, что, что нам делать? И решают они своим консилиумом использовать все-таки оружие. Спускается Юсупов и стреляет в Распутина в упор, но при этом – вот тоже показатель его волевых качеств – хочет попасть в сердце, попадает наискосок вниз, в селезенку, ну, в общем, в брюшную полость. Да, рана была смертельная, но он сразу от нее не умер.
М. Соколов
―
А как вы относитесь к той версии, что якобы он сначала потребовал от Распутина помолиться, там, как-то…
Д. Коцюбинский
―
Не требовал. Это если верить опять-таки Юсупову, когда Распутин подошел к шкафчику и стал разглядывать лабиринт, такой ренессансных времен шкафчик с каким-то там хитрым лабиринтом, а там же находилось распятие тоже древней работы. И подошел якобы Юсупов и сказал: вам лучше бы посмотреть на распятие и помолиться. И сразу после этого он и выстрелил. Распутин просто, по его словам, обернулся, и тут же он выстрелил. Неизвестно, говорил он эту фразу или не говорил, я Юсупову верить не склонен.
М. Соколов
―
А Пуришкевичу?
Д. Коцюбинский
―
И Пуришкевичу не склонен верить. Я не склонен верить их версиям. Понятно, что они убили. А вот как это все конкретно происходило, это тайна, покрытая мраком. Но ясно, что Распутина в конце концов все-таки добили на улице, потому что выстрелы уже были слышны отчетливо, и там следы были крови, и его потом оттуда оттаскивали, и солдат к этому привлекали, охранников.То есть, что потом дальше произошло? Юсупов выстрелил в Распутина, ему показалось, что он убил. Он позвал: я, мол, все сделал. Его поздравили, побежали вниз смотреть. Прибежали, задели ногой за штепсель, стало темно, все стали падать… Ну, то есть, идиотизм происходящего, он уже изначально обнаружился, когда Лазоверт вместо яда подсыпал что-то другое.
Они в это время, может, они уже были пьяные. Но скорее всего нет, потому что полицейский, который беседовал с Пуришкевичем, он спустя некоторое время говорил, что Пуришкевич говорил отчетливо, быстро, не был пьян. То есть, они еще держались, не выпивали в этот момент. Но тем не менее штепсель выдернули из розетки, и свет погас.
Включили свет – вроде Распутин лежит мертвый, пошли наверх. В какой-то момент – есть опять-таки версия, что Юсупов спустился вниз посмотреть на Распутина. Спустился, дернул зачем-то за руки, и тут Распутин очнулся, вцепился ему в погон, вырвал этот погон. Юсупов с истерическими воплями побежал наверх, и, как пишет Пуришкевич, убежал в ванную, где его тошнило все оставшееся время, пока расправлялись с Распутиным, если верить Пуришкевичу. Да, Юсупов блевал в умывальнике, а Распутин тем временем на четвереньках добрался до середины лестницы, а в середине лестницы была дверь, которая выводила прямо во двор. Он в эту дверь выбежал и побежал в сторону калитки, которая тоже осталась не запертой.
М. Соколов
―
И кто же за ним гонится?
Д. Коцюбинский
―
Вообще как Юсупов подготовил покушение – то, что надо было запереть, не запер, а то, что надо было оставить открытым, запер. Поэтому, когда приехал Пуришкевич на машине еще перед началом покушения, чтобы незаметно проникнуть во двор, он обнаружил, что ворота во двор заперты, и он вынужден был идти через охрану, его видели. А вот, во-первых, дверь во двор с лестницы с этой, с внутренней лестницы, и калитку, которая была напротив, Юсупов не запер как будто специально для того, чтобы Распутин мог убежать.За ним погнался Пуришкевич, как он пишет. Пуришкевич пишет о том, что он стрелял из «Саважа», из пистолета. При этом, по другим источникам, стреляли из револьвера. Это разные все-таки вещи. Пуришкевич стреляет. Один выстрел, другой выстрел – не попадает. Распутин все бежит. Тогда он якобы укусил себя за запястье, выстрелил третий раз, попал Распутину в спину, и выстрелил четвертый раз, и странная фраза, Пуришкевич пишет: Распутин стоял спиной, кажется, я попал ему в голову. А потом мы видим фотографию трупа, и у трупа пулевое отверстие входящее на лбу, а не на затылке.
М. Соколов
―
А, может, он развернулся? Поскользнулся, развернулся?..
Д. Коцюбинский
―
Нет, Пуришкевич этого не пишет, в том-то и дело, что Пуришкевич этого не указывает. Он пишет, что он со спины стрелял. И поэтому он пишет, что, кажется, в голову, потому что на самом деле…
М. Соколов
―
Ну, в голову – не с той стороны.
Д. Коцюбинский
―
Да. Почему-то он не догадался сказать, что Распутин развернулся. Вот не хватило ему фантазии. В итоге он как-то замутил с последним патроном. То есть, в принципе, конечно, Пуришкевич прекрасно знал, что последний выстрел был сделан и не Пуришкевичем, и не со спины, а в лоб непосредственно.
М. Соколов
―
И вот тут вопрос об авторстве.
Д. Коцюбинский
―
Да. Кто это сделал. Судя по тому, с каким неистовством сам Пуришкевич пытается доказать, что это сделал не Дмитрий Павлович: как я счастлив, что Дмитрий Павлович не замарал своих рук, что замарал их я! Затем он придумывает версию о том, что Дмитрий Павлович, Лазоверт и Сухотин сели в машину еще до того, как раз Распутин ожил и побежал, и уехали сжигать шубу Распутина на Варшавский вокзал в санитарный поезд Пуришкевича, где его жена ждала их, чтобы сжечь вещи Распутина.
М. Соколов
―
То есть, это целая легенда.
Д. Коцюбинский
―
В итоге шубу не сожгли – она не влезла в печку. Ну, можно было заранее предполагать размер печки, шуба, да? Боты-то можно было сжечь? Боты тоже не сожгли. Все привезли назад. Но зато у Дмитрия Павловича появляется алиби: он якобы ездил все то время, пока убивали Распутина. На самом деле…
М. Соколов
―
Кто мог подтвердить это алиби?
Д. Коцюбинский
―
Это легенда. Скорее всего никто никуда не уезжал, и никто не видел, там же полицейские были напротив – никакая машина не ездила, они все были во дворце в это время. И судя по всему, как опять-таки, Николай Михайлович, насколько я помню, он, описывая вот эти последние моменты, он говорит о следующем, что Юсупов не блевал в умывальнике, это тоже придуманная версия, для того чтобы немножечко отвести, так сказать, приукрасить образ Юсупова.Потому что, что делал Юсупов? Юсупов после того, как со спины подстрелили Распутина, и он упал, подбежал и стал еще живого человека избивать вот этой самой гимнастической знаменитой гирей. Опять-таки, откуда у Юсупова гимнастическая гиря? Ее ему презентовал Маклаков, знаете, законник, который сам убивать не захотел, он не повелся на предложение Николая Михайловича, но он подробно проинструктировал Юсупова, как надо с этим делать, чтобы сухим из воды выйти, и еще презентовал гимнастическую гирю. Это резиновая палка из твердого каучука, на конце у которой два тяжелых металлических шарика. Я плохо понимаю, как можно гимнастикой с этим заниматься, но убивать человека можно было. По сути, это кистень такой вот, это вариант кистеня, он этим кистенем стал лупцевать Распутина. И вот тогда, судя по всему, Дмитрий Павлович из револьвера выстрелил в лоб, чтобы остановить вот этот происходящий беспредел, чтобы уже Юсупов как бы успокоился, что он убит, что не надо стремиться к его уничтожению таким вот варварским способом.
Есть другая версия, о том, что во всей этой истории еще участвовал британский разведчик Рейнер. Учитывая, что он действительно был давним другом Юсупова, вполне возможно. Есть целое расследование английского следователя, который заинтересовался этой всей историей, стал изучать входное отверстие, по фотографии, естественно, фотография 1916 года. Но она довольно плохая. Но тем не менее, ему кажется, что это след от пули, которая могла выйти только из дула того револьвера, который находился на вооружении у англичан.
Ну, опять-таки, даже если так, почему револьвер не мог быть, например, в пользу того же Дмитрия Павловича. Можем ли мы доверять вот этой фотографии, что, действительно так реконструировать с точностью, установить тип оружия, притом, что это все-таки не труп, а фотография трупа. Но есть версия о том, что, якобы, когда Распутин выбежал, навстречу ему двинулся еще один киллер, стоявший во дворе, этот англичанин, и он выстрелил ему в лоб.
М. Соколов
―
Сколько же он там стоял?..
Д. Коцюбинский
―
Ну, в том-то и дело. Якобы кто-то, какие-то там показания вспоминаются какого-то человека, который якобы был слугой в доме у Юсупова, потом попал в 31-м году под следствие НКВД (ГПУ), и там он рассказал о том, что он из окна видел какую-то машину, якобы это машина, на которой приехал Рейнер. Опять-таки, никто кроме… сведения о том, что какие-то еще дополнительные машины были, даже если…
М. Соколов
―
Давайте ее все-таки поподробнее разберем, потому что эта версия самая модная.
Д. Коцюбинский
―
Эта версия модная, на мой взгляд, по совершенно вздорному обстоятельству, потому что на основании ее пытаются желающие сделать конспирологический вывод о том, что вся затея с убийством Распутина и, соответственно, ответственность за последующую революцию, которая из этого вытекла, ну, спровоцировало это убийство рост революционных настроений в стране и в Петрограде в частности, что, значит, за это несут ответственность англичане.Причем, поначалу конспирологи пытались придумать еще немецкую версию. Правда, сейчас она как-то отсохла. Еще была немецкая версия. Такой историк Шишкин, который по непонятным для меня причинам получил эксклюзивный доступ к архивам ФСБ, и там, значит, он нашел протоколы каких-то допросов людей, которые попадали в НКВД в 30-е годы, и, в частности, один из них вспоминал о том, что якобы из Германии приехал какой-то эмиссар, задача которого была подготовить сепаратный мир.
Он завербовал Пуришкевича как немецкого агента и Феликса тоже как немецкого агента, и они все вместе стали готовить сепаратный мир, который целью своей имел свержение Николая, приход к власти сына Николая Алексея под регентством Александры Фёдоровны с целью заключения сепаратного мира.
Но в какой-то момент Феликс вдруг вспомнил о том, что Распутин помешал, рассказал о его гомосексуальных наклонностях, сделал достоянием общественности информацию о том, что он гомосексуал, и в этот момент он решил взбунтоваться. А Пуришкевич, который хотел стать министром внутренних дел, но ему Распутин не помог стать министром внутренних дел, тоже он взбунтовался, и поэтому они решили убить Распутина.
Это просто бред, о котором даже сам Шишкин во второй своей книжке уже не пишет, насколько я знаю. Но он активно с большим рвением акцентирует внимание на английской версии.
Но что мы из этой английской версии, какие там есть реальные документы? Да, есть письмо одного английского разведчика другому, который пишет, что, вот, убили Распутина, хотя все реализовалось не так, как мы планировали, но тем не менее в целом все произошло так, как мы и хотели.
Что значит – мы планировали? Это не значит, что мы сидели и план составляли. Ну, мы рассчитывали, то есть, потом, сами англичане, конечно, были в курсе этих слухов, с одной стороны. С другой стороны, пишет – ну, может он лукавит – пишет, что, мы до конца не верили. Может быть, он на самом деле был в курсе всей подготовки, просто он дистанцируется.
Но самый главный аргумент против версии о том, что это все придумало MI6 или английская Secret Intelligence Service, английская разведка, является автором заговора против Распутина, самый главный аргумент против, это что тогда придется признать, что Николай Михайлович, Зинаида Николаевна Юсупова, Михаил Владимирович Родзянко, Елизавета Фёдоровна, в Москве сидящая, Сумароков-Эльстон, ее муж, то есть, все эти великокняжеско-аристократические акторы, которые активно участвовали в подготовке и инспирировании Юсупова и в поиске конкретного исполнителя, в частности, Пуришкевича или Маклакова, что все они тоже агенты английские. Но этих-то уже, это даже и конспирологи не утверждают. Они просто игнорируют тот факт, что в подготовке убийства Распутина на самом деле гораздо более явными являются не английские следы, а русские следы, российские, следы тех людей, которые искренне полагали, что, да, Распутин и Александра Фёдоровна – вот оно, средоточие вселенского зла, мы устраняем их, и Россия начинает возрождаться.
М. Соколов
―
Встает с колен?
Д. Коцюбинский
―
Тогда такой мем не использовался. Тогда слово «возрождение» было – Россия начнет возрождаться, народ снова полюбит своего царя, мы начнем побеждать на фронтах. Вот такое мифологическое сознание, которое тоже очень типично для России и корнями своими уходит в далекое прошлое, собственно, вся русская история, она основывается на том, что общество никогда не имело шансов быть ответственным и нести бремя ответственности за ситуацию в стране. Всегда все возлагалось на самодержца. А самодержец сохранял, так сказать, обаяние и авторитет свой благодаря тому, что он гасил любые оппозиционные дискурсы.Как только в таком обществе начинает возникать оппозиционный дискурс, он приобретает деструктивный характер, потому что они инфантильные, они не основываются на осознании того, что, мы тоже отвечаем за ситуацию.
Это лишь дискурс маленького мальчика, который требует папы, чтобы папа ему купил, или чтобы папа с ним на какой-то опасный аттракцион отправился или дал пестик пострелять. То есть, это инфантильное, так сказать, общество, которое в ситуации возможности самовыражаться, самовыражается только в форме подготовки бунта, который наступил. Вопрос только, при каких исторических обстоятельствах российские бунты более или менее опасны. В 1991 году, как мы выяснили, это менее опасный вариант бунта, потому что общество уже другое, а в 1916-1917 году этот бунт был смертельно опасен, потому что он был чреват гражданской войной, распадом империи и дальнейшей войной всех против всех. И этого никто из субъектов оппозиционного брожения не понимал.
М. Соколов
―
Ну, из субъектов правящего класса тоже, надо сказать, особо не понимали.
Д. Коцюбинский
―
Как вам сказать? Среди крайне правых – да, у них была своя узость зрения, им казалось, что можно вообще все заморозить, и все будет замечательно. Но когда наиболее умные представители крайне правого лагеря говорили об опасности вот этой либеральной атаки на власть, они, как правило, видели ту опасность, уже последствия, о которых мы сейчас говорим. Допустим, Дурново незадолго до Первой мировой войны написал специальное письмо…
М. Соколов
―
Витте тоже…
Д. Коцюбинский
―
Ну, Витте сложно считать крайне правым, он такой, и правый, и немножко либерал. Дурново, Витте, Распутин об этом говорил.
М. Соколов
―
Но они видели свое, а либералы видели свое.
Д. Коцюбинский
―
Да, да.
М. Соколов
―
И никто друг с другом не мог найти консенсус.
Д. Коцюбинский
―
Отсутствие вот этих либеральных самообольщений у крайне правых давало им возможность, в общем, в каких-то ситуациях видеть положение дел более правдоподобно. Но оно не дало им возможности выстраивать стратегию дальнейших действий, потому что все равно общество уже такое, надо что-то делать, надо как-то лавировать, надо как-то предотвращать этот взрыв разумными действиями. И по крайней мере, не дразнить гусей, когда эти гуси разгагакались во время Первой мировой войны.А, в общем-то, что делала Александра Фёдоровна? Она все время – ее эти кадровые назначения, можно было компромиссные варианты поискать. Да, взрыв бы произошел, но он все-таки произошел бы, может быть, после войны, не когда в Петрограде было бы 500 тысяч вооруженных людей. То есть, можно было оттянуть момент этого взрыва.
Ну, как вот в Германии – революция произошла, но она произошла все-таки после войны, а не во время войны. А здесь сами ускорили еще своими действиями, крайне правые в том числе, которые не хотели ни на какие лавирующие действия соглашаться.
Сложный вопрос, на него окончательного ответа нет, кто виноват. Но важно то, что – сейчас мы возвращаемся все-таки к фактуре – что убийство Распутина, оно, безусловно, не только является преступлением, которое, на мой взгляд, не имеет оправданий, чисто уголовным событием, но оно, безусловно, эту революцию ускорило.
Итак, Распутин выбегает во двор, там его начинает добивать кистенем Юсупов. Дальше кто-то стреляет – то ли Дмитрий Павлович, что с моей точки зрения более вероятно. Учитывая вот эти телодвижения истерические, которые потом предпринимал Пуришкевич в своих мемуарах, чтобы его выгородить.
М. Соколов
―
Англичанин?..
Д. Коцюбинский
―
Он мог быть, но просто это ни в коей мере не означает, что англичане были организаторами всего этого убийства.
М. Соколов
―
А документа никакого не нашлось в архивах – 100 лет прошло, может, что-то рассекретили, британских?
Д. Коцюбинский
―
Кроме переписки между английскими шпионами… не совсем понятно.
М. Соколов
―
Непонятно, какой план?
Д. Коцюбинский
―
Может быть, «наш», имея в виду «наши» контакты с тем же Юсуповым, а не то что там, мы, англичане, спланировали нечто. То есть, еще раз говорю, для того чтобы английскую версию всерьез рассматривать, надо как-то объяснить действия всех великих князей, Юсуповых, Родзянко и прочих, которые были в курсе и активно инспирировали действия непосредственно исполнителей.Ну, вот такая история, в которой, на мой взгляд, русская общественность показала себя с такой стороны, которая позволяет прогностически заглянуть в будущее. Причем, в ближайшее будущее. Потому что, о чем нам рассказывает история убийства Распутина? Она рассказывает о том, что для русского общественного сознания жизнь человека не значит ничего.
М. Соколов
―
Они же люди религиозные были. Может быть, он для них был дьявол во плоти?
Д. Коцюбинский
―
Но либералы были атеисты.
М. Соколов
―
А Феликс был либералом.
Д. Коцюбинский
―
Феликс не был либералом, но Маклаков скептически относился, разумеется.
М. Соколов
―
Пуришкевич не был либералом. Верующий человек.
Д. Коцюбинский
―
Да, но аплодировали все, начиная от рабочих на заводах, которые голосовали за социал-демократов, продолжая либералами в Госдуме и заканчивая уже этими так называемыми религиозными монархистами.
М. Соколов
―
Но в данный момент мы находимся в этом дворе дворца, да? Лежит тело, стоят люди. И что дальше-то они делают? Они же герои или кто?
Д. Коцюбинский
―
Дальше они совершают ряд идиотических действий. Во-первых, они идут, первое, что делает Пуришкевич – Пуришкевич зовет двух солдат. Говорит: я только что убил государственного преступника Распутина, отнесите тело с улицы во двор, в дом. Солдаты относят – появляются еще два свидетеля. Затем на выстрелы приходит городовой со стороны Мойки, спрашивает: в чем дело? К ним подходит Феликс со своим дворецким Бужинским, говорят: нет, ничего, это у меня пьяные гости, вот решили пострелять из пистолетиков.Но тут выбегает Пуришкевич, берет этого полицейского, отводит в сторону и говорит: я депутат Государственной Думы Пуришкевич, мы только что убили изменника Гришку Распутина. Дайте честное слово, что никому это не расскажете. Зачем он это делает?
М. Соколов
―
Пьяный?
Д. Коцюбинский
―
Да нет, полицейский говорит, что он не был пьяный. Просто вот у Феликса Юсупова своя истерика, а у этого своя истерика. Все-таки они же не профессиональные убийцы, для них это какое-то событие драйвовое, вот они так реагировали.После этого они уже идут пьянствовать. Полицейский говорит: да, хорошо. Но тут же приходит назад. Он честное слово дал, но он говорит своему начальнику: что-то там неладно, были выстрелы, надо бы проверить. И по цепочке наверх отправляется информация о том, что у Юсупова была стрельба, и, короче говоря, полиция получает информацию.
М. Соколов
―
Это уже часа в 4 утра, да?
Д. Коцюбинский
―
Да, это уже было как бы утром, когда они все полицейские пришли на работу. А за это время что делают заговорщики, пока еще полиция не приехала? Они выпивают и решают: ну, что мы там полицейскому какому-то сказали – это ерунда, надо бы министру юстиции поехать и все рассказать. И они садятся в авто, Лазоверт садится за руль, и отправляются к министру юстиции Макарову. Перед этим звонят ему по телефону.
М. Соколов
―
Я думаю, мы здесь сделаем небольшую паузу с Даниилом Коцюбинским, чтобы вы послушали объявления, а мы продолжим в программе «Цена революции» уже завершать рассказ о гибели Григория Распутина и о том, что было после этого.РЕКЛАМА
М. Соколов
―
В эфире программа «Цена революции», ведет ее Михаил Соколов, и Даниил Коцюбинский продолжает этот рассказ.Утро после гибели Григория Распутина…
Д. Коцюбинский
―
Труп они уже увезли и утопили. Первым делом они его связали, повезли на Петровский мост, бросили в полынью, причем, забыли привязать гири. Цепи привязали к шубе, гири побросали сверху, шуба потом всплывет, и поэтому утром труп обнаружат.Это не самая даже интересная часть всей этой истории, потому что то, как они ликвидировали следы – бот останется лежать на мосту. Ну, то есть, они вели себя как люди, абсолютно не готовые к совершению такого криминального деяния. Утопили труп таким образом, что его нашли очень быстро, во-первых, потому что был бот потерян резиновый распутинский на пути их следования. Во-вторых, потому что они плохо утопили шубу, и шуба всплыла, и рукав был в полынье замечен.
Следователь, которому было поручено ведение этого следствия, до тех пор, пока Николай его не остановил, а в феврале февральская революция, не успели это дело закончить, потому что он не мог судить великого князя, своего племянника, он не мог себе это позволить, и поэтому дело было просто положено под сукно. Этот следователь оставил ремарку: я много видел уголовных дел, преступлений, и умных, и бестолковых, но такого идиотического не видел никогда.
Что дальше происходит? Они отправляются назад и наконец начинают уже предаваться возлияниям. Вот им вступает под утро в голову интересная креативная мысль – а не поехать ли нам к министру юстиции и рассказать о нашем патриотическом подвиге. Они звонят министру, им говорят: министр еще спит. – Нет, мы хотим… Трубку берет Дмитрий Павлович: я великий князь, я требую, чтобы нас приняли. Ему говорят: хорошо, приезжайте. Приезжают, министр их встречает, говорят: мы вот убили Распутина. Не сажайте нас под арест, потому что у нас дела на фронтах, мы патриоты, вот Пуришкевичу нужно ехать на санитарном поезде, у Дмитрия Павловича тоже что-то – нас трогать нельзя, мы патриоты, мы при исполнении наших патриотических обязанностей.
На что министр юстиции говорит: а вообще законы не для того существуют, чтобы я их нарушал. Я – министр юстиции, я вынужден охранять закон, поэтому, уж извините, господа, дайте подписку о невыезде. Они дают подписку о невыезде и пытаются все тут же уехать. Но успевает уехать только Пуришкевич на своем поезде. Феликс и Дмитрий Павлович не успевают и попадают под домашний арест в результате.
И в этот момент что дальше происходит? Дальше эти прекрасные герои ждут, что придет чудо – Россия прозреет, зло уничтожено, великие князья должны объявиться, они должны явиться к царю и либо его заставить удалить Александру Федоровну в монастырь… ну, в общем, что-то должно случиться. А ничего не происходит. Сажают под арест Дмитрия Павловича, и великие князья приходят к Дмитрию Павловичу и выражают ему свое сочувствие и свое возмущение тем, что, как это так – посадили под арест великого князя! И сам же Феликс пишет, и Пуришкевич об этом пишет. Феликс пишет: мы исходили из того, что теперь других черед приходит, а эти люди вместо того, чтобы бороться, рисковать собой, бороться за то, чтобы власть переструктурировать, чтобы отдалить Александру Федоровну от трона, эти люди думают только, для них самая большая катастрофа, что посадили великого князя под арест – как это так, покусились на наши привилегии. То есть, они не готовы ни к каким действиям.
И Николай Михайлович вызывает, у него в этой связи особое раздражение, видно по мемуарам Феликса, как он его не выдает как своего сообщника, он говорит: он пришел и хотел прикинуться нашим сообщником. Фраза странная – как можно прикинуться сообщником, если ты им не являешься? То есть, он дает понять, что Николай Михайлович был в курсе, что фактически это сообщник. – Вот, он как всегда там болтал много, что-то такое, болтал и ничего не делал.
Дальше у Феликса и у Пуришкевича полное ощущение, что их кинули. В конце концов Дмитрию Павловичу приходят посланцы от великокняжеского семейства, от других великих князей, какие-то гвардейские офицеры, которые говорят: Дмитрий Павлович, пошли на Царское Село, возглавь…
М. Соколов
―
Это реальная история?
Д. Коцюбинский
―
Да, это осталось в источниках. Значит, давай возьмем власть, вот ты нас возглавь, вот мы гвардейские офицеры с тобой готовы. Он говорит: нет, знаете, я в одиночестве такими делами заниматься не буду. Но это Феликс пишет, что лояльность Дмитрий Павловича - ну, какая лояльность? В данном случае просто уже страх, без старших товарищей идти походом на Царское Село.
М. Соколов
―
Может, он просто трезво оценил обстановку?..
Д. Коцюбинский
―
Трудно сказать, до какой степени трезвость оценки вообще была присуща этим людям. Они, мне кажется, вообще ничего трезво не оценивали. Они руководствовались только тем, что в какой-то момент они вот решились, а потом снова испугались. Вот, собственно, и все. Они действительно искренне полагали – я даже сейчас цитату прочту из Юсупова – что дальше все должны за них делать другие.
М. Соколов
―
Так, может быть, их в этом же и убедили, что их задача – убить Распутина, а кто-то проводит государственный переворот?
Д. Коцюбинский
―
Вполне возможно, что Николай Михайлович с ними примерно так разговор и вел, думая, в свою очередь, что он держит под контролем настроения великокняжеского семейства, и поэтому у него получится.
М. Соколов
―
А у великих князей были, скажем так, под командованием полки и так далее? Я помню, Гвардейский экипаж привел Кирилл Владимирович к Таврическому дворцу во время февральской революции, значит, у него было что-то?
Д. Коцюбинский
―
Было, но вероятно, но у Николая Михайловича не было четких договоренностей с другими великими князьями, он тоже переоценил степень чудотворности момента убийства Распутина, то есть ему показалось, что в этот момент сами собой возбудятся все остальные великие князья. А они сами собой вовсе и не самовозбудились.Вот что пишет Юсупов: «Отныне, – заключил я, – мы в стороне от политики, – говорит он сразу после убийства. - Теперь других черед. С Божьей помощью да послужат они на благо общему делу и да прозреет государь, пока не поздно. Благоприятней момента не будет». «Теперь мы отойдем в сторону и предоставим действовать другим, – сказал я, уходя. – Дай Бог, чтобы общими усилиями можно было воздействовать на Государя и дать Ему возможность увидеть всю правду, пока еще не поздно. Более благоприятный момент для этого трудно себе представить». Он как заклинание произносит.
И когда к ним приходили вот эти великие князья, которые возмущались только тем фактом, что Дмитрия Павловича посадили под арест – это безобразие, он говорит – а Дмитрий Павлович с Юсуповым сидели в одном дворце под домашним арестом. Проводив посетителей, мы с Дмитрием обсуждали все, что услышали за день и видели, что радоваться нечему, рушились надежды, ради которых пережили мы ужасную ночь убийства.
То есть, они надеялись понятно на что. Их разочаровало именно общение с великими князьями. Значит, черед других – это черед великих князей, значит, Николай Михайлович им авансы выдавал. То есть, здесь других объяснений быть не может.
Вообще, суммируя все то, что мы можем сказать об этом эпизоде, что это лишний раз доказывает, что российская политическая культура, причем, не только в лице большевиков будущих и каких-то там ужасных террористов-кровопийцев, но в лице своих высших слоев она была антигуманистической, она была античеловеческой, антиправовой. Выше человека всегда ставились какие-то государственные цели, они были, так сказать, продукты вот этого петербургского периода русской истории, где попытались соединиться несоединимые вещи – традиционная московская, российская политическая культура, тоталитарная, античеловеческая, где действительно любой человек – это всего-навсего средство для достижения государственной какой-то цели.
А вторая культура – где хочется соблюдать права человека, и вот у них эти две стихии в них боролись, естественно, поэтому они так непоследовательно себя вели, потому что они понимали, что они делают что-то ужасное. Поэтому потом эти мемуары стали публиковаться, того же Юсупова, он их корректировал еще, в течение жизни он их несколько раз переиздавал, и все время там подправлял свой имидж. Поэтому у них в голове и не укладывалось, что это можно вообще сделать, и в то же время они это делали. То есть, по делам если судить, они действовали как типичные российские субъекты политики, которые человека могут растереть в порошок, если стоит задача достичь какого-то результата. А по осознанию содеянного они рефлексировали.
И единственный человек во всей этой истории, который похож на человека, как ни странно, другого склада, это Григорий Ефимович Распутин, как ни странно. То есть, в его поведении я не вижу ничего, что выдавало бы в нем евразийца, выдавало бы в нем вот этого тоталитарно мыслящего субъекта. Ведь он…
М. Соколов
―
Он для вас европеец?
Д. Коцюбинский
―
По сути дела, да. Он крестьянин из Сибири. В Сибири вот эти пост-ордынские миазмы, они были не так сильны, может быть. Хотя в деревне у Распутина нравы были жестокие. И когда его поймали на краже, ему по голове шарахнули бревном, повели в полицейский участок, медицинской помощи не оказали. Трудно сказать, что крестьяне села Покровское были какие-то носители европейской политической культуры, это я тоже говорить не хочу.Может быть, это заслуги лично распутинские. Но по факту он всегда все-таки на первое место ставил человека, когда принимал какие-то для себя, продумывал какие-то действия. И он, чувствуя окруженным себя врагами, в 1915, 1916 году тоже было всяко, он ни разу не выступил с идеей физического устранения или хотя бы отправки в тюрьму кого бы то ни было. Ну, там, с должности, да, снимали врагов, но он не расправлялся с этими людьми, он не подвергал, он не пытался инспирировать Александру Федоровну на то, чтобы она проводила репрессии. Он вообще никому лично не мстил. Даже последнее что-то он кричал, убегая от убивающего его Феликса Юсупова по двору, он кричал: Феликс, Феликс, все царице расскажу! Не то, что, там: убью, да? Но – расскажу царице.
М. Соколов
―
В горло он вцепился?
Д. Коцюбинский
―
Ну, во-первых, это феликсовское такое драматизированное описание, там есть даже какие-то литературоведческие исследования, Феликс был любитель декадентской литературы, сам баловался какими-то там литературными штудиями. Здесь он как бы цитирует описание подобного роди ситуации из каких-то там даже художественных источников. Но даже если Распутин вцепился ему в погон, а не в горло – ну, да, а что, это твой убийца, как ты должен себя по отношению к нему вести?Но просто в голове у него все равно сценарий мягкой мести, не жесткой мести, не убийства, а чего-то такого человеческого. Обратите внимание, Распутин врачебную тайну не нарушил. Миф о том, что Распутин ославил Юсупова и рассказал о его гомосексуальности, поэтому он его возненавидел – это не так. На самом деле Матрена спрашивала, по воспоминаниям Матрены, зачем к тебе ходит Юсупов – спрашивала она отца Григория Ефимовича, Распутин ей отвечал: я ему нужен. Все, он не вдавался в подробности.
Даже когда он был пьяный, куражился в Москве в «Яре», была самая позорная страница в пьяных похождениях Распутина, это его кураж в московском ресторане «Яр», в 1915 году весной он там напился – я еще в позапрошлый раз рассказывал – обнажил половые органы, стал демонстрировать это певичкам, которые на сцене выступали, стал хвастаться, что, вот, смотрите, эта рубашка на мне, ее мне вышила сама, то есть, царица. Да, он хвастался. Но он не пытался ни о ком рассказать ничего предосудительного. Он не пытался никому причинить зла в этот момент. И сколько бы раз он ни напивался, он про того же Юсупова, тайну Юсупова он не выдал.
То есть, Распутин вел себя как человек европейской культуры, стихийной европейской культуры, для которого другой человек и его права, интересы, он стремился не навредить. Он как бы внутренне дал незримую клятву Гиппократа, он старался не вредить людям. А в то время, как те, кто его возненавидел и в конце концов уничтожил, рассуждали совершенно другим образом.
М. Соколов
―
Описывали его как разбогатевшего мещанина.
Д. Коцюбинский
―
Это тоже как один из примеров снобистского отношения аристократов к плебею, к человеку из простонародья, да, это Юсупов оставил в своих мемуарах, что, вот его обстановка дома была обстановка типичного разбогатевшего мещанина – какие-то лубочные картины на стенах, эти вот комоды безвкусные… Вот лучше бы, что называется, пил и курил, с моей точки зрения. Потому что на самом деле и цель была достигнута прямо противоположная политическая, потому что это подтолкнуло революцию, а не предотвратило ее. И преступление против человека было совершено такое, за которое оправдаться невозможно, потому что то, что они сделали, если вот теперь мы забудем об этих мифах 1916 года, что Распутин – дьявол, там… это был человек, это был человек, которого они коварно заманили, жестоко убили и еще после смерти обливали грязью.
М. Соколов
―
По закону они должны были попасть на каторгу.
Д. Коцюбинский
―
По закону они должны были попасть на каторгу, если бы не фактор Дмитрия Павловича. Александра Фёдоровна требовала, чтобы Николай сразу расстрелял их, но Николай…
М. Соколов
―
Но не мог же расстрелять.
Д. Коцюбинский
―
Не мог, потому что… ну, как, семья, да, вот великие князья. То, что он посадил под арест, вызвало возмущение его семейства, а если бы он там еще в тюрьму посадил Дмитрия Павловича – ну, тут действительно могли уже и восстать эти великие князья. Но хотя вряд ли.
М. Соколов
―
А чем кончилось в результате?
Д. Коцюбинский
―
Дмитрия Павловича отправили на Персидский фронт, благодаря этому он остался в живых, он не попал под красный террор. Николай Михайлович остался в России, и его в 1919 году в январе большевики расстреляли в эпоху красного террора. А Дмитрия Павловича практически спасло его преступление, он отправился на Персидский фронт, особых действий там не было военных, никакой угрозы там… Хотя великие князя писали: что вы делаете, Ваше Величество, там такие условия, там малярия, вы его убиваете, он там погибнет! Но ничего страшного – уехал потом и жил в Европе прекрасно и своей смертью умер.Феликса выслали в Ракитное, то есть, в его имение, и так же точно, не сразу причем, выслали Николая Михайловича после того, как Николай Михайлович продолжал инспирировать великих князей: давайте вот активно будем сейчас влиять на царя, чтобы он Александру Федоровну удалил. Вот только тогда уже в конце декабря, 30 декабря Николая Михайловича отправили в отставку. Причем, когда Николай получил от Николая Михайловича возмущенное письмо в связи с этим, он ему ответил – я не цитирую, не дословно – я удивлен твоему письму, потому что я понимаю, что не ты один к этому причастен, причастны многие, вы все причастны к преступлению, и вы еще чего-то хотите. То есть, у Николая Второго это в голове не укладывалось, как можно убить человека, и еще при этом продолжать чего-то требовать и быть причастными к этому убийству. А у этих людей не укладывалось в голове, как можно после того, как убит Распутин, продолжать находиться под обаянием этой немецкой партии и не идти навстречу общественности, не даровать (неразб.) доверие.
М. Соколов
―
И не спасать Россию.
Д. Коцюбинский
―
Да, и не спасать Россию от угрозы ее поражения на германском фронте. Потому что всем продолжало казаться, что Россия терпит, вернее, что обстановка на фронте по-прежнему неблагоприятна. Мы не можем перейти в наступление, потому что продолжает действовать немецкая партия, только поэтому. А она продолжает действовать, потому что Александра Фёдоровна никуда не делась, она как была, так и осталась. Потому что Протопопов никуда не делся. А Протопопов еще стал заявлять в припадке уже прогрессивного паралича, он эволюционировал: в меня переселился дух Распутина, дух старца, поэтому теперь я за него. И это действительно был последний уже, совсем последний фаворит царской четы, это был Протопопов.Общественность продолжала в том же возбуждении оставаться. При этом перед глазами общественности был пример не наказанного преступления. То есть, можно убивать, грубо говоря, можно убивать, тебе за это ничего не будет. Ну, и через 2 месяца февральская революция, собственно, поэтому и случилась.
М. Соколов
―
А можно рассмотреть гипотетический сценарий: Распутин остается жив. Предположим, яд не подействовал, эти люди растерялись – все, он поехал к цыганам. Что тогда?
Д. Коцюбинский
―
А я думаю, что в любом случае это был знаковый, рубежный эпизод, потому что покушение было, то есть, преступление совершено. Даже при том, что Распутин погиб, никого не наказали. А если бы он остался в живых, тем более бы никого не наказали.
М. Соколов
―
И никто бы ничего не узнал.
Д. Коцюбинский
―
Ну, как никто не узнал?
М. Соколов
―
Ну, отравился чем-то…
Д. Коцюбинский
―
Нет, а участники, естественно... Вы берете какой случай, с неудавшимся отравлением?
М. Соколов
―
Да, с неудавшимся отравлением. Вот он едет к цыганам, кутит, пьет как обычно. Возвращается жив-здоров. И что с Российской империей?..
Д. Коцюбинский
―
В это время уже шла подготовка дворцовых переворотов с использованием военных, и тот же Гучков уже готовил дворцовый переворот, который должен был случиться в марте 1917 года. То есть, параллельно с покушением на Распутина готовились такие как бы настоящие дворцовые перевороты. То есть, вот это такая история, в которой субъектами заговора оказались недееспособные великие князья и высшая аристократия.Но решительно настроенная часть думцев или, там, бывших думцев, плюс военные, они действительно могли что-то учинить к весне 1917 года, в этом смысле февральская революция опередила, то есть, возможно – это совсем уже такие завиральные пошли гипотезы – но если бы не убили Распутина в декабре, то вероятнее всего февральская революция так рано бы не выстрелила, раньше бы случился дворцовый переворот.
Другое дело, что последствия дворцового переворота, с моей точки зрения, были бы примерно те же самые, потому что это бы раскупорило все равно активность масс, солдатских в том числе, вот этот окончательный слом легитимности в стране привел бы к тому, что вцепились бы в глотку друг другу все те, кто долгое время этого ждали, верхи и низы, окраины и центр, там, соответственно, власть, остатки власти и общественность оппозиционная, которая бы требовала все больше-больше либерализации.
Так что, здесь предотвратить гражданскую войну, мне кажется, в условиях после 1905 даже года, при Столыпине была какая-то небольшая надежда, что вот если сейчас Столыпин начнет эффективную реализовывать реформу, то еще у России есть 10-20 лет спокойной жизни. Но когда проект Столыпина закрылся, а скандал вокруг Распутина стал развиваться, и легитимность самодержавной власти стала рушиться, все ниже и ниже опускаться, и в конце концов обрушилась, было ясно, что политический кризис в той или иной форме, то есть, революция в той или иной форме произойдет, либо в форме уличной, либо в форме заговора. А после этого произойдет обрушение власти, и начнется гражданская война, которая, опять-таки, закончиться, уже бескровно закончиться не сможет, а чем она закончится, будет зависеть уже от конкретного склада конкретных последующих сил.
То есть, в принципе, шанса на выживание у России не было, но если мы возвращаемся, с моей точки зрения, возвращаемся к личности Распутина, то оценка все-таки двоякая. С одной стороны, это человек, к которому несмотря на то, что он такой психопат, да патологический в психологическом плане тип, и несмотря на то, что он, конечно, забрался слишком высоко и поставил под угрозу империю и в конце концов подтолкнул ее в пропасть, сам того не желая, разумеется, вот у меня лично к нему претензий почему-то нету, потому что он был человек лично не агрессивный, лично доброжелательный и лично стремившийся, насколько он сам это понимал, приносить знающим его людям, своим знакомым персональным, какую-то пользу. Да, интерпретируемую иногда весьма специфически, когда он, допустим, отправлял записки министрам с просьбой решить какой-то вопрос, он либо это делал, потому что ему действительно понравился проситель, либо он это делал за деньги, но зная, что эти деньги он потратит, может быть, на что-то такое для него важное.
То есть, это был человек, self-made-man, вот он себя сделал таким, каким он себя сделал. Но тот огромный ресурс властный, который у него оказался, он все-таки не использовал для того, чтобы мстить, сводить счеты, подвергать репрессиям, убивать и так далее, и сильно обогащаться, это тоже, он не был сильно коррумпирован лично, он больше распоряжался деньгами, чем скапливал их у себя. Он перед смертью оставил Матрене 3 тысячи, говорит: это твое приданое. Ну, что такое 3 тысячи рублей? Это копейки.
С моей точки зрения, надо отделять отношение к Распутину такое, внеисторическое, от конкретно исторического. Конкретно исторически – это, конечно, фатальная фигура, это такая черная метка, которая была послана Российской империи. Как человек он по-своему симпатичен. Вот такой парадокс.
М. Соколов
―
Ну, последнее, пожалуй, это посмертная судьба, собственно. Как с ним попрощались, и что с ним было уже после смерти?
Д. Коцюбинский
―
Поначалу провели вскрытие, собственно, осталось описание, правда, не в подлиннике, откуда мы знаем, куда пули попали конкретно, в какие органы. Затем в церкви его отпели, какое-то время он был в морге напротив, где бывший дворец Екатерины. Затем его отвезли в Царское Село и похоронили, поставили часовню над могилой.
М. Соколов
―
Государыня была на похоронах?
Д. Коцюбинский
―
Конечно, была. И на отпевании, и на похоронах. Причем – ну, тоже вот это, когда мы говорим о том, как относились к Распутину цари – Александра Фёдоровна и Николай – конечно, они, с одной стороны, его воспринимали как святого человека, который помогает им выжить, помогает им правильно ориентироваться в пространстве и времени. Все равно он был для них холопом. Вот все равно отношение вот этой аристократии к человеку из низов, оно все равно было в глубине души неуважительным, потому что на отпевание и на похороны не пустили дочерей Распутина. Вот просто потому, что это люди второго сорта. Да, когда был жив Распутин, с ними чай вместе пили. Ну, они как бы чтобы не портили картину. Да, вот мы сами хотим со своим фаворитом попрощаться. А то, что, как бы на это посмотрел Распутин, да, вот хотел бы он, чтобы все-таки его дети с ним попрощались – это уже не имело для них значения, для Александры Фёдоровны, в частности.Его похоронили, но потом, когда случилась революция, естественно, Керенский, министр юстиции, испугался, что могут начать устраивать паломничество. Решили эксгумировать труп и его уничтожить, сжечь. И его в конце концов выкопали, перевезли сперва в Петербург, поместили – знаете, на Манежной площади бывшие гаражи, где царские автомобили стояли, вот там какое-то время стоял этот гроб, а потом его повезли в единственное место, где вообще можно было сжечь, то есть, крематория-то не было. Тогда только-только были построены в Политехническом институте новые американские печи, которые отапливали Политехнический институт. И повезли его туда.
Но пока его везли, машина сломалась, его там попытались сжечь в лесу в Парголовском парке, не сожгли. В конце концов все-таки остатки его довезли, дотащили те, кто сопровождал, до Политехнического института, и действительно в одной из печей этого Политехнического института закончило свое бытие бренное земное тело Григория Распутина.
Есть версия о том, что по дороге отпиливали какие-то куски от него и на сувениры растаскивали местные жители, но мы не знаем, правда это или нет. Единственное, что якобы сохранился член Распутина, который, правда, опять-таки, по легенде был отрезан вовсе не во время переезда из Петербурга в пригород по сути дела, в зону Политехнического института, а якобы он был отрезан – но это по одной из версий, Распутина во время убийства кастрировали, хотя по воспоминаниям тех, кто видел труп, у него в районе мошонки было некое месиво – не отсутствие, а там, судя по всему, Юсупов этой гирей в первую очередь бил по половым органам.
Но тем не менее есть легенда о том, что во время убийства решили его лишить сакральной силы и отрезали ему член, этот член потом каким-то образом оказался у одной из служанок, эта служанка положила его в коробку, эта коробка дожила до того момента, когда она оказалась презентована дочери Распутина, и вот якобы этот член сейчас в Петербурге в музее находится.
Это, конечно, с моей точки зрения абсолютный нонсенс. Ну, во-первых, потому что действительно сохранился какой-то огромный совершенно орган, а по описаниям людей, которые вместе мылись в бане с Распутиным, никаких там 30-ти сантиметровых половых органов у Распутина не было. То есть, подробно описывает голого Распутина вместе с ним мывшийся его знакомый, сохранилось это описание. Он описывает, где у него была даже пигментация там какая, но вот изумления по поводу того, что он увидел какой-то нечеловеческих размеров половой член, нету. Посмертная судьба тела Распутина, скорее всего наиболее достоверная ее часть заключается в том, что тело было сожжено в топке Политехнического института, все попытки превратить Распутина в реликвию можно считать законченными.
М. Соколов
―
Я благодарю Даниила Коцюбинского за этот замечательный рассказ. Всего вам доброго, вел передачу Михаил Соколов.