«Собеседник»: Николай Сванидзе: Определение «оппозиция» — оно не про нас
Это интервью с Николаем Карловичем Сванидзе, журналистом, историком и общественным деятелем, состоялось сразу после похорон Алексея Навального.
Кто не сплотился — враг
– Как смерть Алексея Навального повлияет на Россию – на сограждан, на власть, оппозицию и на развитие событий?
Я хотел бы начать с выражения глубочайшего соболезнования и огромного уважения семье Алексея Навального, прежде всего его маме Людмиле Ивановне и жене Юлии… Реакцию на смерть Алексея Навального внутри России мы наблюдаем. Есть отдельные смелые граждане, которые в разных городах страны принесли цветы к памятникам политических репрессий и были избиты прямо возле этих памятников. Многие, по нашим меркам очень многие пришли проститься с Алексеем Навальным. Это смелые, даже чрезвычайно смелые люди. Но в масштабах огромной страны они практически не заметны. Подавляющее большинство молчит. Справедливости ради надо отметить, что большинство всегда молчаливо. Но иногда это напряженное молчание. Иногда угрожающее (“Народ безмолвствует”). Сейчас большинство молчит затравленно и равнодушно.
О реакции гражданского общества говорить не приходится. И это — главная наша пpоблема: у нас нет гражданского общества. Оно было, хотя и незрелое, но теперь уничтожено. Это, вероятно, самый важный и самый зримый итог последнего, четвертьвекового периода нашей истории. Собственно, гибель Алексея Навального и символизирует своеобразное, ритуальное завершение акции уничтожения гражданского общества. Подавляющей части жителей России смерть Алексея Навального в лучшем случае безразлична. Хотя он политик мирового уровня и известности с героической репутацией и мученической кончиной. Немудрящие, под копирку спущенные доводы со стороны адвокатов власти в том духе, что мы не убивали Навального, поскольку нам не выгодна его смерть, давно не имеют смысла. Немцова, что ли, было выгодно убивать? Или Магницкого? Или Политковскую? Кто вообще точно знает, что эти предельно закрытые люди считают для себя выгодным?
Репутация российской власти в мире давно и однозначно такова, что даже гибель Алексея Навального вряд ли способна ее принципиально испортить. Отсутствуют отношения с Западом? Прекрасно, не надо ни на кого оглядываться, с кем-то объясняться. Что хочешь, то и делай! СВО? Нет лучше способа закрутить все гайки, политические и экономические. Родина в опасности! Значит, всем сплотиться и затянуть пояса. А кто не затянул и не сплотился – враг. И поступать с ним мы будем соответственно. Вот так, соответственно, будут развиваться события.
И в такой ситуации Юлия Навальная заявила, что намерена заступить на место погибшего мужа. Но перспективы – чьи-либо вообще – сейчас предсказать невозможно. Трудно сказать, какой опорой ей может быть оппозиция в ее нынешнем состоянии. Кстати, давно пора отказаться от этого определения — «оппозиция» — оно не про нас. Оно про Англию, а у нас правильное слово «сопротивление». Так вот сопротивление предельно разобщено , в том числе, географически, подавлено, прежде всего идейно, и отчуждено от огромной страны. Которая проглотила смерть Навального, как проглотила убийство Немцова девять лет назад, когда законы были не так свирепы, а люди не так зашуганы.
Главная задача российского сопротивления — преодолеть это отчуждение. Задача объективно почти обреченная, поскольку борьба ведётся под знаменем поражения. А эта позиция, в данном случае не просто естественная, но единственно возможная для сопротивления, в то же время предельно политически невыгодна. Только большевикам сто лет назад удался этот виртуозный фокус — привлечь большинство страны, а главное армии, лозунгом поражения в войне. Но им тогда сильно повезло. Сейчас можно скорее ожидать, что под таранными пропагандистскими ударами власти пропасть отчуждения расширится. Это создаёт оптимальные условия для расширения репрессий. Я не думаю, что они примут по-настоящему массовый характер, но и так называемые точечные репрессии могут надолго запомниться.
– Насколько всё это отличается от того, что страна уже проходила в 20 веке? И что будет с Яшиным, Кара-Мурзой, Гориновым?
– Все исторические сравнения условны. Сегодня страна очень сильно отличается от той, что была в 20-40-е годы прошлого века. Но если есть черты сходства, то главная из них – тотальное всесилие одной и той же спецслужбы. Сложилась безумная ситуация. Восстание машин. Старый КГБ, наследник ВЧК-ОГПУ-НКВД, т. е. тайная полиция, проник во все поры страны, подмял под себя институты и фактически руководит страной. Руководит, как может. Учитывая, что был изначально заточен ловить, сажать и убивать врагов власти. Сейчас за таких политических сидельцев, как Владимир Кара-Мурза, Илья Яшин, Алексей Горинов – страшно. Они осуждены за самое тяжкое преступление — инакомыслие — и мотают сроки, которые не снились серийным маньякам. Сейчас стало понятно, что они ходят под дамокловым мечом. Если совсем еще недавно могли быть иллюзии, что люди они «статусные» и умереть им не дадут, то теперь иллюзий нет. Дадут. Особенно это касается Володи Кара-Мурзы, с учётом состояния его здоровья и «специального» 25-летнего срока, который косвенно, но точно указывает на «особые» отношения с Кремлем. Получил реальный срок даже 70-летний правозащитник, Олег Петрович Орлов. Пожалуй, с 1953 года , со Сталина, моя страна не была так смертельно опасна для своих граждан.
– Есть ли угроза преследования для подписавшихся за Надеждина? И удивляет ли Вас что-то в нынешних российских выборах?
– Не хочу никого пугать, но сейчас для нашей власти, как для Мокия Парменыча Кнурова из «Бесприданницы», «невозможного мало». Любая независимая позиция воспринимается как вызов. Любой человек, который ее имеет и не скрывает, должен быть готов ко всему. А в нынешних российских выборах меня давно ничто не удивляет.
Подставить не так опасно, как огорчить
– Задели ли Вас недавние страсти вокруг «Мастера и Маргариты» Локшина? Увидели ли Вы, может быть, что-то по-новому в истории нашей страны через это кино?
– Вы знаете, я, как и многие, очень люблю этот роман, поэтому я здесь капризен и мне трудно угодить. Все понимаю про другой вид искусства, про принципиально иные художественные средства, другой язык, но ничего не могу с собой поделать. Фильм яркий, интересный, но мне в нем не хватает обаяния булгаковского романа. Но это мои проблемы. В любом случае я, разумеется, готов с любой трибуны защищать этот фильм от злобной и позорной политической травли. Что касается истории, я привык пользоваться иными источниками, нежели художественный кинематограф.
– Что Вас удивило в интервью Владимира Путина Такеру Карлсону или в оценках этого интервью разными сторонами?
– Оценкам этого интервью удивляться не приходится. Они были предсказуемы. Что касается содержания, то меня сильно удивила своим объёмом его историческая часть. Такое впечатление, что Владимиру Путину просто хотелось произнести все это, поделиться со всем миром своим сакральным историческим знанием, не таить в себе. И он решил, что имеет право себе это удовольствие доставить. И доставил. Другого объяснения рассказу американскому журналисту и всемирной аудитории о Рюрике и Богдане Хмельницком я не вижу. Похоже также, что сотрудники Путина, отвечающие за его публичные выступления, боятся давать ему даже необходимые рекомендации и вносить правки. Скажем, ему обязаны были подсказать, что пассаж про поляков и Гитлера выглядит более, чем сомнительно, не только для любого, даже нейтрально настроенного западного человека, но даже для российского действующего законодательства.
Или другой пример, менее яркий, но показательный. Путин в какой-то момент перепутал соратника Степана Бандеры Шухевича с первым президентом Республики Беларусь Шушкевичем. Ну, бывает, хотя ошибка неприятная. Но проходит пара недель, и Путин в другом интервью снова называет Шухевича Шушкевичем. Значит, никто не поправил. Значит, боятся подойти к шефу и указать на ошибку. Предпочитают его публично подставить. Значит, это менее опасно, чем огорчить. Благо он не любит огорчений, а о том, что его подставили, не узнает, потому что об этом ему тем более никто не скажет.
– Что было целью волне одобрительного высказывания Владимира Путина о Джозефе Байдене? И что Вы думаете о кандидатах в президенты на предстоящих выборах в США?
– Тема Байдена, в отличие от любимой исторической, была отыграна Путиным рациональнo и профессионально. Следует иметь в виду, что Путин никогда не говорит то, что есть, а только то, что надо говорить для достижения поставленной цели. Его цель на президентских выборах в США очевидна. Это победа Трампа, с которым связаны надежды Кремля – и нельзя сказать, что безосновательные – на развал НАТО и блокирование помощи Украине. При этом Путин настолько токсичен в Штатах, что, заявив о своих симпатиях любому политику, он наносит этому политику болезненный удар. Вот Путин и нанёс удар Байдену. Думаю, в своих реальных, а не высказываемых оценках того, кто из кандидатов в президенты США выгоден Кремлю, Путин прав.
Реформы были заведомо обречены
– Николай Карлович, что Вы скажете о расследовании насчет внедрения агентов ФСБ в оппозицию? Может ли это быть правдой?
– Отчего же нет? Это наверняка правда. Какая же это спецслужба, если у нее в оппозиции нет своих внедрённых или завербованных агентов? В былые времена, на которые мы сейчас равняемся, агенты или стукачи были вообще везде – в каждой коммунальной квартире (а вся страна жила в коммуналках), в каждом заводском цеху, в каждом боевом взводе, в каждой институтской группе и спортивной команде. Мы до такого перфекционизма ещё не дошли, но уж в оппозиции… Обижаете!
– Какое-то время назад Навальный*, уже сидя в тюрьме, очень критически говорил о реформах 90-х. В чем на самом деле причина их провала?
– Сейчас не лучшее время для споров с Алексеем Анатольевичем*… Я думаю, определенно никто не ответит на этот вопрос. Мне кажется, причины не в том, что кто-то что-то не доделал, или кто-то пил или курил, или крал, или продался американцам. Моя жизнь сложилась так, что мне довелось в те уже «почти былинные» времена быть очень близко от эпицентра событий, и вот моё мнение: реформы были заведомо обречены. В 1861 году царь Александр Второй провёл радикальнейшую в истории реформу, освободил крестьян от крепостного рабства. Реформу прокляли, царя убили. И скоро (по историческим меркам) эти освобожденные крестьяне легко позволили себя загнать в точно такое же рабство, колхозное, где вместо барина было безжалостное и безликое государство.
Рабство насаждается легко. Правила просты, понятны и по-своему справедливы: отработал норму — получи пайку, не отработал – получи в глаз. И к этому большущий бонус – полная безответственность, ни за что не отвечаешь. А вот свобода внедряется тяжело. Ее надо воспитывать долго, постригать, выпалывать и поливать, культивировать, как английский газон. У реформаторов 1990-x во главе с таким выдающимся человеком, как Егор Гайдар, элементарно не хватило времени. И не могло хватить, история выделила его предельно мало. Свобода выбора, правa личности, независимые институты не получили шансов закрепиться прежде всего в головах людей. Итог известен: мощный откат и победоносный разгул, пиршество реакции. Что мы сейчас с вами наблюдаем.
– Каким вам видится реальный исход того, что называется СВО?
– Конец пока не просматривается. Как бы ни складывалась ситуация на фронте и политическая ситуация в мире, включая любой результат выборов в США, никто не собирается и не соберётся cдаваться. Разговаривать также никто пока не хочет. Прежде всего, отсутствует сам предмет для переговоров. Нет пространства для компромисса. При этом ресурсы обеих сторон с учётом иностранной поддержки практически неисчерпаемы. Если суммировать все эти вводные, мы получаем весьма высокую вероятность того, что СВО может не завершиться ни в этом году, ни в следующем. И либо не завершится вообще в обозримой временной перспективе, превратившись постепенно в вяло текущий конфликт, либо примирение состоится – усадят их уставшие западники за стол, – но будет чисто формальным, ни одного из факторов конфликта не снимет и только заморозит его ненадолго.
Скорее всего, нам с этим ещё жить и жить. Но есть ещё одна неприятная новость. Когда бы и как бы это ни закончилось, наши проблемы никуда не денутся. Нам, в отличие от украинцев, никто помогать не станет, никто руку не протянет. Скажут вежливо: мы восхищаемся вашей беспримерной историей и бесподобными духовными традициями, но… Так что, дров никто не принесёт. Придется самим. Зима будет долгой.
Анна Балуева