«НеМосква»: «Неблагодарные» девочки. Освободившиеся из мордовской колонии женщины — о родах за решёткой, работе за 500 рублей в месяц и постоянных банкетах
«Кто не сидел в Мордовии, тот не сидел вообще, — писала из мордовской колонии ИК-14 участница „Pussy Riot“ Надежда Толоконникова осенью 2013 года. — Самый жесткий режим, самый длинный рабочий день, самое вопиющее бесправие. На этап в Мордовию провожают как на казнь».
Спустя 10 лет осужденные говорят, что ничего не изменилось. О жизни женщин в мордовской колонии, праздничных днях, «обыдлячивании» и «превращении в ничто» — в монологах бывших заключенных для «НеМосквы».
От родов до «звонка»
Елене (имя изменено) 40 лет, пять с лишним из которых она провела в мордовской ИК-2. В колонию попала за употребление наркотиков, которые попробовала дома, в одном из рязанских районов. Объясняет так: связалась с дурной компанией, захотелось острых ощущений. В колонии родила младшего сына, двум другим детям сейчас 20 и 10 лет.
— Наркотики — такая вещь, если туда влезаешь, не думаешь ни о семье, ни о детях. С ними можно распрощаться только благодаря чьей-то помощи, но ты считаешь, что она не нужна. Это бездна, где нет ни детей, ни родителей. Сын очень осуждал, но не разорвал со мной. Сказал, лишь бы не повторилось. А ему «прививка» — он точно не повторит мою ошибку. Дети ждали меня дома с моей мамой.
Я попала в колонию беременной. Сначала меня определили в больницу на Барашево [ЛПУ-21 в посёлке Барашево Теньгушевского района]. Надо было кесарить, но сказали подождать. У ребёнка уже появилась головка, он чуть не умер. Помню маленькую комнатку, в ней стояла кушетка и гинекологическое кресло.
Меня подняли наверх [второй этаж], сделали операцию — ребёнка просто бросили в кюретку с околоплодными водами — и вернули в эту комнатку. Там висела видеокамера, рядом сидели конвоиры, и всем было плевать на ребёнка. Его не помыли, отдали мне сразу после операции.
У всех девочек, которые там рожали, было то же самое. Эта комната — общественный туалет больше, там врач не может развернуться, гинекологическое кресло практически нависает над кушеткой. Это ужас. Сначала я подумала, что меня туда привели просто переждать, но нет, я находилась там с ребёнком. Он-то чем виноват, не он же осужден.
Привезли нас в колонию, в ДМР [Дом матери и ребёнка] швы не снимали почему-то. Шов у меня начал расходиться. Но и в больницу не везли, и с ребёнком не давали заниматься. Сначала мы находились в карантине. Меня выгоняли на улицу долбить брусчатку, чистить снег. Снега там в январе много. Нянечек нет, ими были сами заключённые. То есть я не со своим сыном занимаюсь, а со всей группой. Официально у меня должен был быть больничный после кесарева, потом небольшой декретный отпуск — месяц, что ли. У меня ничего этого не было, декретные выплаты тоже не дали.
Швы, потому что долго не снимали, сначала разошлись, потом загноились. В медпункте сказали, что всё нормально, зелёнкой помазали. Я пыталась склеить медицинским клеем БФ. Все девочки из ДМР работали, а после работы чистили снег, убирались. Я была никем. Мы с ребёнком были никем.
Сейчас вышел закон, и матери могут оставаться с детьми до самого освобождения. Но у нас могли выкинуть из ДМР за что угодно: задал не тот вопрос, возмутился беззаконием, высказал своё мнение, нагрубил. «Нагрубил» — это просто ты сказал: «Я не могу выйти на работу, потому что у ребёнка высокая температура». Поэтому закрывали рот и молчали. Я почти не видела своего мальчика.
Потом я вышла на работу в столовую: к 8 утра идешь на работу, в 8 вечера возвращаешься в ДМР. Сначала я получала зарплату по 6 тыс. рублей, потом даже по 10. У меня была полная ставка. Девочки-швеи на промзоне получали по несколько сотен рублей. Например, не сдал план — сидишь в мороз на улице, тебя наказали, не пускают ни в жилую зону, ни помыться. После протестов 2018 года и приезда московской прокуратуры на какое-то время всё наладилось, но потом вернулось в своё русло.
Работа в столовой тяжёлая: я таскала котлы, мешки с продуктами. Там никого не волнует — болит ли у тебя что-то, разрезано ли. Однажды разгружали на КПП 250-килограммовые бочки с капустой, 6 тонн муки… Вспоминаешь и думаешь, как вообще выжила.
А потом начался «ковидный» карантин. Нас вывели из ДМР в общую зону и не пускали к детям. А персонал, который менялся каждые сутки, приходил к детям с воли. Когда мама начала звонить руководству, ей ответили, что «такое распоряжение с верхов». А мне за это пообещали навесить «дебоширство» и поставить на профучёт. Профучёт — это изгнание из ДМР.
У сына в 4 месяца воспалились гланды, он стал задыхаться. Врачи говорили, всё нормально. Одна медсестра отправила его на вольную больницу, когда я была на работе. Ему там сняли отёк, я не видела его 7 дней. Говорят, он там находился нелегально. Но его чуть не упустили [чуть не умер].
Сначала я работала на бюджетной готовке — питание для зоны, потом на внебюджетной. Это отдельное «государство в государстве». Это продаётся в магазине, могут купить и осужденные, и персонал. Это официально проходит по накладным. Но есть и неофициальная работа.
Например, надо приготовить 2 – 4 порции для кого-то навынос. Это или для сотрудников, или для гостей — кто-то приехал в баню погулять. Я не знаю точно, что это, но был «верхний объект» и «нижний объект» — для высших и более низших чинов соответственно. Готовили все порционно, включая горячие и холодные блюда. Шашлык, салаты, нарезки. На «верхний объект» где-то раз в неделю готовили, на «нижний» почти каждый день, а то и по 2 – 3 раза. Не понимаю, сколько можно есть и гулять.
И все за счет заключённых — на их еде экономят, для кого-то другого готовят. А если обнаруживается недостача, спрашивают с бригадира [заключённого]. Был такой случай. Бригадир пришла к начальству и сказала: а вы помните, что забирали туда-то и туда-то. Ей ответили: ищи где хочешь, не дай бог, не найдёшь.
Жалобы из колонии не уходят. Со звонками родным проблема — звонить не дают. Давали позвонить раз в полгода по 15 минут. А кто по-человечески к нам относился, 2 – 3 месяца, и они уходили.
Я отсидела до конца срока, хотя я была «чистая» — ни одного замечания. Мне начальница отряда пообещала УДО [условно-досрочное освобождение], но ушла в декретный отпуск, который мне не предоставила. И УДО мне не дали. Я попросила другую начальницу, но надо мной просто посмеялись.
Моему ребёнку сейчас 5 лет, я не получила маткапитал. Обратилась в региональную соцзащиту за региональным маткапиталом [примерно 80 тыс. рублей], но мне сказали, что уже поздно. Я предоставила справку, что отбывала срок и не могла самостоятельно обратиться с заявлением на маткапитал, но нет. В колонии был соцработник, но не занимался этим.
Там вообще на всех плевать, особенно на карантин [только что прибывших]. Здоровьем не занимаются совсем. Девочка Лиля из столовой умерла — она просто месяцами истекала кровью. Когда взяли анализ на биохимию, уже 4 стадия рака была. А она ведь говорила сотрудникам, что 2 месяца месячные идут. Еще одна девочка умерла на Барашево, её там год держали, тоже рак. Правда, говорят, что стало мягче по сравнению с тем, что было до 2018 года. Например, администрация лично бить перестала — бригадиров из осужденных натравливают. И они бьют. Главное, чтобы камера не видела, под камеры не попасться.
Сейчас я обратилась к юристу по поводу маткапитала и хотела написать жалобы в УФСИН России по поводу множественных нарушений. Но пока некогда — устроилась на тяжёлую работу. Очень тяжёлую.
Сплошные банкеты
Нина (имя изменено) попала в ту же колонию за распространение наркотиков на 6 лет. Говорит, что до сих пор не понимает, как её затянуло в такую «работу». У Нины двое детей, по образованию она экономист — жизнь была налаженная, не самая плохая. Привлёк быстрый способ заработка. В ИК-2 работала на кухне вместе с Еленой. Освободилась буквально на днях. Ждёт 8 марта, которое проведет дома, наготовив вкусных блюд. Совсем недавно думала, что еще долгое время не сможет зайти на кухню.
— Я не теряла связи с семьей: мама с детьми приезжали на свидания, поэтому и встретили меня как маму, а не как чужую тётю. Вот со звонками была проблема, даже если звонок заказывала и оплачивала мама. Нам просто не давали разговаривать: якобы аппараты постоянно ломались. Не было какого-то графика звонков — когда будет у начальства хорошее настроение, когда упросишь, тогда и дадут. Мне кажется, это не какой-то злой умысел, а просто сотрудникам было лень или некогда сидеть часами и следить за нашими разговорами. Да и отрядный [начальник отряда заключенных] — один на 4 отряда. Не знаю, почему.
Девочки спрашивали начальника, но на все вопросы у сотрудников был один ответ: «Вы неблагодарные!». Мол, живёте как сыр в масле, да еще чем-то недовольны. Да, про звонки: раньше можно было разговаривать с родственниками, даже с друзьями, мне часто крёстный звонил. С какого-то момента разрешили разговаривать только с близкими родственниками, которые указаны в личном деле, да и для этого нужно было написать заявление. Для чего обрывать наши социальные связи?
Все эти годы состояли из сплошной готовки. Любой начальник мог прийти в любое время и потребовать завернуть с собой столько-то кило голубцов, столько-то котлет, пельменей — полуфабрикатов. Это было ежедневно — встречи гостей, банкеты, бани, личные приёмы, комиссии. Однажды комиссия из Москвы работала 3 недели, ели и пили, нарушений в работе колонии не нашли. Продукты брались из тех, что предназначены заключённым. Как потом всё это покрывалось, я не понимаю, но часто продуктов на общий стол не хватало. Готовишь на магазин — нет продуктов. Идешь докладывать, тебе в ответ: «Бери где хочешь».
Начальство вообще мало на что тратилось. У нас была девочка – парикмахер, работала на зону и на сотрудников. Ежедневные стрижки, праздничные — к дням рождения, свадьбам, всё бесплатно.
Работал магазин для заключённых, но купить в нём что-то невозможно: цены на 100 – 150% завышены. А у большинства девочек, которые работали на «швейке», зарплаты по 500 рублей. На них можно купить кусок мыла да пачку чая. Тяжелее всего приходится тем, у кого на воле никого из родных. На самое необходимое — гигиенические средства, например, — они зарабатывали, убирая вместо кого-то отряд, туалеты.
Болеть нельзя, потому что не лечат. Могли дать одну таблетку парацетамола. Раньше лекарства разрешалось присылать родным, но потом и это запретили. Лечились сами чаем, медом да подорожником.
Ещё навсегда останется в памяти хамское отношение к заключённым. Грубость, мат — это постоянно. В девочку на кухне сотрудник тарелкой швырнул за то, что она отказалась выполнять его личный заказ, так как её смена кончилась. Любой мог дать тычок, затрещину за то, что халат на вешалке, например, висит «не так».
О самой колонии: говорят, что так нельзя по закону, но «первоходки» сидят вперемешку с теми, кто отбывает уже не первый срок. Это для них очень плохо, потому что у впервые осужденных ещё более-менее нормальное мировоззрение, они не ожесточились, не привыкли жить по тюремным законам. А их окунают в этот мир сразу же.
К удивлению, много девочек, у которых одно-два высших образования, но оступились. И это сильно поддерживало, потому что было с кем пообщаться, поделиться мыслями, вместе подумать. Помогало не деградировать. Да, еще странность: примерно больше 40% — женщины из стран СНГ, а примерно 60% всех заключённых сидит по «моей» 228 статье, только по разным частям.
Выход из колонии… Этого дня ждут все долгие годы. Но тебя могут выкинуть из жилой зоны в 6 утра, и до 10 часов ты будешь сидеть в комнате для обыска. Чтобы этого не случилось, нужно заранее написать заявление на вывод из жилой зоны не раньше 9.00. Но официальных объявлений об этом не было, и никто про эти заявления не знает. На условно-досрочное освобождение рассчитывать не стоит, начальство просто не отправляет документы в суд. На моей памяти только однажды девочка получила УДО — за 14 дней до конца срока. Такое изощренное издевательство.
Праздники страшно вспоминать, потому что мы готовили и готовили на банкеты сотрудникам. Более-менее позволяли встретить Новый год: разрешалось накраситься и приодеться, приготовить салаты из своих продуктов, посмотреть фильм, отбой был в час. Этот год встретить не дали: сказали, что траур в связи с каким-то терактом, в 22.00 отбой.
Сейчас я думаю: хорошо, что мне дали только 6 лет и 4 месяца, потому что с гораздо большими сроками заезжают. А там женщины грубеют, озлобляются, превращаются в ничто. То же самое касается и сотрудниц. Нормальные не выдерживают. Приходит работать молодежь — тут же обыдляются, а кто не смог, тот увольняется. В системе остаются только те, у кого нет человечности.
«Так во всех колониях»
Общественный защитник прав заключенных Евгений Кутузов утверждает, что режим в одних колониях мягче, в других жёстче, но «поляны для проверяющих» — это святое.
— Так во всех колониях. Приехала проверка — поляну накрыли, приехала прокуратура по надзору за учреждениями УФСИН — поляну накрыли. Плюс ещё с собой по пакетику. Если есть жалобы на ИК, тогда по два пакетика. И продукты никогда не просчитаешь: купили для нужд заключенных, а куда ушло — никто не проверяет. Да только ни в одной колонии заключенным не подают нарезку буженины.
По его утверждению, нарушениями в сфере социальных прав заключенных также никто не занимается. В колониях имеется должность соцработника, который обязан оформлять выплаты, пенсии, документы, паспорта и т.д. но, как правило, эту должность занимает жена какого-нибудь начальника. Настойчивые просьбы оформить что-либо чреваты последствиями для заключенного.
— Всё это происходит с ведома начальника колонии, с ведома руководителя УФСИН. У них и сотрудников явно наблюдаются какие-то садистские наклонности. Чем жёстче условия, тем большее удовольствие они испытывают — они ж начальники других людей, такие директора земного шара. Это система. Если человек отработал в ней больше 2 лет, он становится таким же. Если он не станет таким, система его сожрёт, и его выкинут. Их сжирают сами коллеги. Ты должен быть таким же засранцем, как и они: лишать чего-то там заключённых, наказывать, бить, делать зэку жизнь невыносимой. Либо коллеги найдут, за что тебя уволить и уволят со скандалом.
Что такое Мордовия? Это сплошные колонии. Приезжаешь в поселок, направо — колония, налево — колония. Там, если человека уволили, у него закончилась жизнь, можно стреляться. Ему больше не устроиться никуда. Ну, если только вольнонаёмным. Поэтому писать жалобы куда-то там на верх, или там в каких-то губернаторских чатах — это писать самим на себя, и никто этого делать не будет. Только благодарственные письма.
Строят дороги, учат в школах, лечат в больницах, продают в магазинах — все родственники сотрудников колоний. И так в каждом посёлке. Колонии — это посёлкообразующие, градообразующие предприятия. Какие жалобы? Они будут писать, что в Мордовии лучше, чем в Москве, а в колонии лучше, чем на воле.
Иллюстрации: нейросеть