Московский дневник: страх, отвращение и глубокое отрицание — Financial Times
Пока на элитных вечеринках российской столицы рекой льется шампанское, запуганные противники режима осмеливаются на откровенные разговоры только у себя дома.
В разгар новогодних праздников у входа в московский Парк Горького появились символы путинского вторжения в Украину: мерцающие неоновым светом латинские буквы Z, V и O нависают над лозунгами с призывами россиянам думать о “победе” своих “доблестных солдат” во время катания на коньках.
Срочный сбор
Нам нужна помощь как никогда
Военные действия в Украине ведутся уже почти год, а Кремль до сих пор не объяснил, что именно означают эти буквы, впервые появившиеся на российских танках. Именно на фоне заснеженных елей и китчевого праздничного украшения их бессмысленность раскрывается во всей своей красе – они просто фон, позволяющий москвичам жить так, как будто ничего не произошло.
Киев подвергается обстрелам практически ежедневно. Целые города на востоке Украины стерты с лица земли. Деревни в отдаленных российских глубинках потеряли большую часть мужского населения зрелого возраста из-за призыва в армию. Но если есть город, который путинская война, похоже, не сильно затронула, то это Москва. Вместо имперской цитадели военного времени город стал столицей путинской “спецоперации” — эвфемизма, ассоциирующегося скорее с десантурой в Идлибе или Банги, чем с кровавой бойней, развязанной Россией в соседнем “братском государстве”.
Некоторые признают, что это их слепота — умышленная. Это способ отгородиться от ужасов войны, игнорировать собственную беспомощность в изменении ситуации.
Эта иллюзорная реальность строго поддерживается Кремлем — ее оспаривание приравнивается к “дискредитации вооруженных сил” и стоит 15 лет ограничения свободы. Однако эта иллюзия не могла бы существовать, если бы москвичи не хотели в нее верить. “Никто не занимается самоанализом. В чем смысл? Если сделать паузу, остановиться и подумать, все становится только хуже”, — вздыхая, говорит мне один связанный с Кремлем бизнесмен.
Впервые я ощущаю вкус новой реальности во всей его красе во время визита в ресторан “Вкусно и точка” — замену сети McDonald’s. Он появился на месте американского фастфуд-гиганта после его ухода из России этим летом. Главный ресторан сети McDonald’s на Пушкинской площади своим торжественным открытием в начале 1990 года возвещал о зарождении в Москве капиталистического будущего. Тогда россияне часами стояли в очереди за бигмаком. Теперь же такие пункты меню как Big Special и Grand Deluxe становятся олицетворением пострадавшей от санкций российской автократии, а пакетики с соусом продаются с зачеркнутым фломастером знаком американского бренда. “Раньше делали красивые этикетки”, — объясняет олигарх, попавший под санкции. “Теперь их убрали, этикетка стала чуть менее красивой, чем раньше. Но внутри все по-прежнему”.
Неуверенно пытаясь проглотить свою еду, я поднимаю глаза и вижу Ольгу Скабееву — визгливую ведущую государственного телевидения, которая, по мнению ЕС, “осознавала свою циничную роль в российской пропагандистской машине” на момент введения против нее санкций. Она как ни в чем не бывало вошла в кафе купить кофе. Правда, в сопровождении телохранителя. После моего шестимесячного отсутствия это шок — вот так, в его естественной среде, увидеть человека, известного на Западе по полным ненависти заявлениям.
На следующее утро я рассказываю о своем изумлении владельцу попавшей под санкции компании. Мы сидим за капучино из кафе, ставшего заменой “Старбакса”. Теперь хозяином этой популярной сети стал рэпер, среди хитов которого, например, песня “Мой лучший друг — президент Путин”. Мой собеседник отвечает, что он понятия не имеет, кто такая Скабеева.
Сначала я был ошеломлен. Ток-шоу Скабеевой разжигает националистическую агрессию против украинцев, обеляет военные преступления России. По несколько часов в день она рассуждает о вероятности ядерной войны. Скабеева — одна из самых узнаваемых фигур на российском телевидении. Но когда я встречаюсь со связанными с Кремлем людьми, я часто слышу, что большинство из них даже не знают, кто это вообще. Некоторые признают, что их умышленная слепота — защитный механизм, способ отгородиться от ужасов, происходящих в России. “Люди в Киеве занимаются своими делами, ходят на свадьбы. Почему мы не можем делать это и в Москве?” — спрашивает бывший чиновник. “Зачем сейчас менять наши планы? Мы должны жить сегодняшним днем”.
Внешне Москва по-прежнему выглядит так же, как и до войны. Олигархи, звезды шоу-бизнеса и пропутинские политики по-прежнему обедают в ресторанах, входящих в гид Мишлен. В бутиках за Большим театром по-прежнему продаются последние новинки элитной итальянской моды и французской косметики. В модных лофтах государственные компании, занявшие прочные места в российской экономике, по-прежнему подают дорогое шампанское на своих рождественских вечеринках.
Но не нужно сильно вглядываться в фасад, чтобы увидеть, как сильно он прогнил. Многие олигархи и певцы находятся под санкциями США, Мишлен отозвал все свои российские звезды. Примерно треть витрин московских торговых центров пустует после ухода известных западных брендов. Кремлевские руководители поднимают бокал за мир в 2023 году — а потом ворчливо заявляют, что даже они бессильны выступить против войны, о которой страшно упоминать публично.
Большинство из тех, кто высказывался о войне, бежали в первые дни, после того как Кремль закрыл независимые СМИ и полиция, часто прибегая к насилию, задержала почти 20 000 человек. Другие планировали свой отъезд более вдумчиво, оформляя визы в Европу. В сентябре, после объявления Путиным о мобилизации российских резервов, еще около миллиона человек покинуло страну в течение нескольких недель.
Один мой друг сравнил опыт жизни в Москве с классическим ремейком фильма “Вторжение похитителей тел” 1978 года, в котором главные герои, охваченные страхом и паранойей, стараются понять, кто из их друзей был заменен монстрами. Это может быть мать, которой преподаватели на родительском вечере в танцевальной школе ее дочери показали видеоролик, предупреждающий о западных заговорах с целью уничтожения России. Это могут быть зрители Скабеевой в семье высокопоставленного российского бизнесмена, чьи дети учатся в Европе. “Они говорят: “Пошли все в жопу! Давайте разбомбим Голландию! Давайте бомбить Лондон и Вашингтон!Пошлем ракеты! Я говорю: “А как же ваш племянник, мой сын? Они живут там! А они в ответ:”Пусть живут в своей стране”.
Россияне, не уехавшие из страны, но настроенные против войны, выбирают советскую тактику “внутренней эмиграции” – кухня снова становится единственным местом для гражданских дискуссий. Мой друг Сергей, биолог по образованию, рассуждая о протестах, на которых он присутствовал, произносит: “Нет никакой возможности что-либо организовать. Даже все лидеры третьесортной оппозиции либо были вынуждены бежать, либо попали в тюрьмы, а кто-то и вовсе убит”.
Пока мои друзья ждут получения европейских виз и израильских паспортов, они ищут новые способы справиться с ситуацией. Один видит утешение в многодневных медитативных ретритах. Другие обращаются к различным формам быстрого забвения — наркотикам, алкоголю, сексу. После провала протестов это единственные трансгрессивные действия, которые, по их мнению, им оставались. “Я просто чувствовала, что должна сделать что-то плохое”, — говорит Аня (имя изменено — прим. ред.), художница.
На стойках с бестселлерами в московских книжных — выкладки в эзоповском стиле. Собрание пацифистских сочинений Толстого соседствует с книгой о жизни в Германии во время подъема нацизма и философскими размышлениями о виновности интеллигенции в войне. Книги писателей, заклейменных как “иностранных агентов” и таким образом приравненных к шпионам, теперь продаются завернутыми в коричневую бумагу. Многие русскоязычные поп-певцы попали в черный список за критику войны или за то, что они украинцы. Спектакли, поставленные антивоенными театральными режиссерами, все еще идут, но их имена вычеркиваются из титров.
Осколки той Москвы, которую я когда-то знал, теперь разбросаны в новых центрах русской эмиграции: антивоенные журналисты ворчат в рижских барах; технари стесняются, когда их в Тбилиси принимают за украинцев; рэперы собирают средства для украинских беженцев в Стамбуле.
Между ними и их сверстниками в России растет пропасть — так сильно различаются их реальности. Для москвичей те, кто уехал, и те, кто стремится к лучшей жизни за границей – антивоенные активисты. Для уехавших те, кто остался – молчаливые соучастники путинской войны. Они не пишут о ней в социальных сетях, как ни в чем не бывало ходят в рестораны, по-прежнему попивая шампанское и превращая Москву в место, где безразличие к смерти и страданиям, причиненным российской армией Украине, стало нормой.
“Я против войны, но… ” — это фраза, которую я постоянно вынужден слышать. “Люди — биологические существа, они должны приспосабливаться”, — говорит один олигарх, находящийся под санкциями. Другой сетует: “Санкции против меня — это как желтая звезда, которую евреи были вынуждены носить во времена нацистов”. Тщательно задокументированные зверства в Буче, где российские оккупационные войска насиловали, пытали и убивали сотни мирных жителей, это “фальшивкой”, — утверждает один высокопоставленный государственный банкир без каких-либо доказательств своих слов. — “Все это было срежиссировано. Просто посмотрите на ракурсы камер”.
В последнее время Кремль снова старается вернуть военную повестку в жизнь встревоженного ходом военной операции населения. Но даже эта злобная риторика уходит на задний план, сливаясь с фасадом нормальной жизни России. В новогодних программах государственного телевидения в прямом эфире звучат тосты за победу от российских солдат, а также хит узнаваемого по белым дредам певца Шамана — “Я русский, моя кровь от отца [……………….. Я русский, всему миру назло”.
Незадолго до полуночи каналы показывают Путина, который, стоя на фоне российских солдат, разражается десятиминутной тирадой о “предателях”, “западной лжи”, “неонацистах”, заговорах с целью “разделить Россию на части” и завоевании “исторические территории” России. В это же время на улицах ОМОН перекрывает Красную площадь и беспорядочно избивает прохожих — несмотря на то, что протестов против войны не было уже несколько месяцев.
Затем каналы возвращаются к обычным новогодним программам.
Макс Седдон – шеф бюро FT в Москве