Марк Андрианов: Конец близок
Статья в рамках проекта «Иными словами» Института Кеннана
Автор повествует о том, что объединяет путинизм и национал-социализм.
24 февраля 2022 года, в день начала российско-украинской войны, московский Большой театр с помпой представлял премьеру: на Исторической сцене впервые за долгое время был поставлен «Лоэнгрин» Рихарда Вагнера. Через несколько дней создатели спектакля, французский режиссер Франсуа Жирар и американский дирижер Эван Роджистер, прекратили свое участие в проекте, а вся история оказалась трагикомичным напоминанием того, как «Лоэнгрин» последний раз демонстрировали в Большом.
Было это в 1936 году.
Причащенные кровью
Немецкая музыка вновь стала вестником бури. Есть что-то характерное в том, что российское вторжение началось под аккомпанемент Вагнера. Дело даже не в ассоциациях, которые вызывает в массовой культуре совсем не «Лоэнгрин», а тот же «Полет валькирий», а в том, как много параллелей возникает между Россией и Германией в контексте военной агрессии (да и без нее). Еще в 2010-х российские публицисты неоднократно пытались применить к стране схему «вечного фашизма» Умберто Эко — и поражались, насколько к месту оказывались и традиционализм, и неприятие сомнений, и мачизм, смешанный со слепой верой в различные теории заговора. После 2022 года все больше людей стало замечать очевидное сходство между риторикой Владимира Путина о том, что «Одесса — русский город», а «Россия никогда не отказывалась от мирных переговоров», с речью Адольфа Гитлера 1 сентября 1939 года, в день начала Второй мировой войны: нацистский лидер тоже заявлял, что «Данциг — немецкий город» и «нет на свете ничего более скромного и лояльного», чем немецкие мирные инициативы. Современные россияне, как и немцы 1930-х, в массе своей действительно считают развязанную РФ войну «оборонительной»; современные россияне, как и немцы 1930-х, в массе своей действительно верят, что их армия не воюет против мирных жителей, а вооруженные силы «ограничиваются атаками на военные цели». Как и заблудшие 90 лет назад немцы, россияне поддерживают цензуру (пусть даже и запрещенную их собственной конституцией), возмущаются надуманной «отменой» собственной культуры и недоумевают, почему это мир внезапно повернулся к ним спиной, «ведь хорошо же сидели» («А что случилось?» — один из самых знаковых примеров российской постиронии последних двух лет).
При тщательном рассмотрении вообще возникает ощущение, что российская история внезапно начала развиваться даже не по немецкому пути, а прямо-таки по какому-то учебнику, написанному сторонником германского национал-социализма году этак в 1941-м, когда полчища вермахта вполне успешно шествуют на любых доступных им фронтах. Святость «особого пути»? Пожалуйста: «Наша цивилизация самобытна, у нее свой путь», — скажет Путин 21 сентября 2022 года, в очередной раз поспорив с собственным прошлым (двадцать лет назад он заявлял, что «Россия не претендует на какой-то особый путь»). Репрессии для «оздоровления»? Пожалуйста: «…естественное и необходимое самоочищение общества только укрепит нашу страну», — уже в марте 2022 года поспешит заявить развязавший войну диктатор, а через полгода продолжит: «Сегодняшние события — это путь к какому-то даже внутреннему очищению и обновлению». «Сохранение Европы», что бы по этому поводу ни думали сами европейцы? Пожалуйста: в июне 2023 года Андрей Белоусов скажет, что «Россия может стать хранителем традиционных ценностей Запада», а 4 октября сам президент заявит, что «хочет взять под защиту наших друзей — а у нас много друзей в Европе». Аншлюс и ирредента? Пожалуйста — на нацистскую аннексию Австрии и Судетской области у путинского режима нашелся свой аналог в виде Крыма и «новых территорий». Если вспомнить события в Махачкале, то можно заметить, что Россия успела докатиться даже до еврейских погромов: вот что делает с «самой мирной» и «самой читающей» страной откровенный косплей национал-социализма.
Для полного уподобления не хватало лишь одного — коллективной ответственности в виде военных преступлений. 2022 год дал России и это: вторжение в Украину напрямую нарушило целый ряд положений национального и международного права, а заодно и лишило жизни десятки тысяч российских граждан. Страна оказалась «повязана» кровью, несчастьем и бесчестьем — именно это мешает, казалось бы, вполне здравомыслящим людям отказаться от нелепой позиции «мы против войны, но поражение еще хуже».
The End Is Near
Вместе с тем немецкий опыт показывает России и тот неминуемый исход, который ждет страну, ослепленную нарциссизмом собственной «исторической миссии» и иллюзорной самобытностью воображаемого «государства-цивилизации». Германия, как бы ни хотелось обратного людям, слепо верящим в распад СССР как «крупнейшую геополитическую катастрофу XX века», дважды платила страшную цену за вышедший из-под контроля костер собственных амбиций, и ее опыт исторической травмы ни в чем не уступает российскому. Но Германия, пусть и не без внешнего «содействия», вынесла из этой травмы жестокий урок, — а жители России по-прежнему убеждены в том, что их Родина может либо быть самодостаточной великой державой, либо исчезнуть.
Казалось бы, даже без Германии примеров добровольного усмирения собственного эго достаточно среди одних только европейских стран. В XVII веке Швеция была одной из ведущих военных держав континента, но, если сейчас попытаться убедить жителя Стокгольма в том, что ему следует вернуть исторические территории Норвегии и Финляндии, он покрутит пальцем у виска и отправит советчика-доброхота в ближайший магазин Systembolaget, чтобы тот справился с тяжелыми последствиями алкогольного делирия. Австрийцы, грозные хозяева Венского конгресса, взращенные отражением османской угрозы в самом сердце Европы, предпочтут любым реваншистским фантазиям бокал столичного хойригера и трамвайную прогулку по Рингу. Даже испанцы, повелители первой из империй, «над которой никогда не заходило солнце», сегодня не мечтают о вторжении в Каштелу-Бранку или возвращении Филиппин под крыло возрожденной метрополии.
С Германией, однако, Россию сближает куда больше мировоззренческих, почти философских обстоятельств, — причем речь даже не об убежденности обеих наций в некоем особом значении собственной интеллектуальной традиции или «народном духе». После Первой мировой войны немцев обуревал «миф об ударе кинжалом в спину» (Dolchstoßlegende), в соответствии с которым следовало верить в то, что Германия не столько проиграла войну, сколько была предана «внутренними врагами»: евреями, интеллектуалами, социал-демократами, коммунистами и пр. Стоит ли упоминать, насколько популярны в России конспирологические идеи «управляемого» распада СССР, разномастные концепции «предательства» и «оккупации»? После Второй мировой восстановление Германии было в значительной степени обусловлено планом Маршалла и масштабными инвестициями держав-победительниц в возрожденные проекты немецкой государственности. В современной же России любое упоминание иностранной помощи вызывает откровенно неадекватную реакцию. «Гуманитарная миссия или подрывная операция?» — называется размещенный на сайте ФСБ РФ материал, посвященный деятельности Американской администрации помощи (American Relief Administration, ARA) во время голода 1921—1923 гг., когда та помогла спасти, безо всякого преувеличения, миллионы жизней. Благотворительность Джорджа Сороса, в 1990-х вырвавшая тысячи российских ученых из нищенского существования, сегодня так же старательно обличается российскими властями и ангажированными интеллектуалами. Страна, государственность которой принято начинать с призвания варягов, сопровождавшегося формулой «придите княжить и владеть нами», старательно пытается убедить себя, что все международное сотрудничество, которое только знала ее собственная история, всегда было призвано облапошить и унизить такой гордый, самобытный и суверенный народ.
Потребность в терапии
Очевидно, что финальный аккорд немецких амбиций, одинаково провальный как в случае Первой, так и Второй мировой войны, должен был бы убедить россиян в том, что слепое участие в геополитических авантюрах никогда не заканчивается ничем хорошим. Однако, поскольку такого убеждения среди граждан России до сих пор нет, следовало бы, вероятно, заняться чем-то вроде массовой психотерапии, обличающей современные перверсии коллективной идентичности и низвергающей основные мифы, на которых базируется откровенно нелепый «имперский синдром». Отдельные авторы предлагают в связи с этим пересмотреть отношение к классической русской культуре наподобие Пушкина и Достоевского; легко предсказать, насколько провальной окажется попытка такого пересмотра. Секрет Полишинеля несколько иной — необходимо продемонстрировать как можно большему количеству россиян то, чему на самом деле может научить их история собственной страны.
Это не требует ни болезненного низвержения ключевых идолов русской культуры, ни заведомо неудачной «отмены» тех или иных страниц отечественной истории. Научные исследования Николаса Старгардта («Мобилизованная нация») и Харальда Йенера («Волчье время») уже сейчас делают для расширения общественных представлений гораздо больше, чем любой «крестовый поход» российских оппозиционеров. Задача в том, чтобы с тем же посылом достучаться до большего количества сердец, — а это неминуемо означает некоторое упрощение, движение по направлению к народу, а не от него. Фильмы и газеты, символы и герои, исследователи и лидеры общественного мнения — вот кто должен представлять новую повестку дня, новые идеи и смыслы для российской аудитории. Неудивительно, что именно этому нас также может научить немецкий путь: уже с апреля 1945 года в западных землях Германии начали работу шестнадцать новых газет, совокупный тираж которых достигал миллионов экземпляров. Западные союзники хорошо помнили, что газеты опаснее и могущественнее пушек, а идеям, как учил один мудрый человек, совсем не страшны пули.
Неплохо бы это осознать и тем, кто не хочет, чтобы Россия превратилась в Тризонию или Веймарскую республику.
Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.