«Гласная»: «У нас забрали победу. Тихонько выменяли ее на обычное женское счастье»
ПТСР, унижения, одиночество — как жили советские женщины после возвращения с фронта
Автор: Анна Ефимова
Женщин в России пока не затронула массовая мобилизация, однако власти в последние месяцы стали чаще обращаться к россиянкам. Их привлекают крупными выплатами, возможностью закрыть кредиты и льготами для детей. Недавно отправлять на фронт стали и женщин-заключенных — пока в небольших масштабах. И эта тактика противоречит традиционалистской риторике властей, для которых россиянка — это в первую очередь жена и мать.
Ситуация складывалась иначе в сороковые годы — к концу Второй мировой войны в войсках СССР числился почти миллион женщин. Но что ждало их после возвращения с фронта? Почести и хвала или осуждение, одиночество и стигматизация? «Гласная» изучила воспоминания женщин-военнослужащих, чтобы воссоздать атмосферу, в которой оказались тысячи женщин в послевоенные годы.
Беспомощные и мученицы
Многие советские граждане ждали экономических и социальных перемен после окончания войны. «Мы думали, что после войны все изменится… Сталин поверит своему народу. Но еще война не кончилась, а эшелоны уже пошли в Магадан», — рассказывала о репрессиях очевидица событий. Ее слова цитирует Светлана Алексиевич в книге «У войны не женское лицо».
Власти опасались нарастания недовольства. И особенно недоверие у сотрудников КГБ вызывали фронтовики. К 1946 году около трех миллионов солдат вернулись с фронта с инвалидностью, стали бездомными и выживали, прося милостыню. Сначала Сталин велел выселить их из городов в села на севере. О тех, кто прошел войну и выжил, предпочитали не вспоминать — акцент делали на памяти о миллионах погибших и «правильной политике партии», которая привела к победе над врагом.
Среди фронтовиков было немало женщин — всеобщая мобилизация затронула их весной 1942 года. Однако в порядке исключения, согласно секретному сталинскому указу 0099, женщин-добровольцев привлекли в армию еще в октябре 1941-го — и только в Воздушные силы в качестве пилотов. Количество женщин в вооруженных силах возросло с 58 тысяч в октябре 1942-го до 900 тысяч в мае 1945-го.
Но после войны власти предпочли забыть и о них. В массовой культуре всячески подчеркивалось, что женщины на войне были инфантильными и не умели постоять за себя.
Например, в трилогии «Живые и мертвые», части которой выходили с 1959 по 1971 год, Константин Симонов сравнивал врача Таню с ребенком («очень молодая и такая маленькая, что похожа на девочку»). Военнослужащие, которые сначала смотрят на нее с «нежностью и восхищением», со временем начинают считать ее обузой. Таня не могла защитить себя в бою — револьвер ей приходилось держать обеими руками: настолько он был для нее тяжел.
Один из мужских персонажей-военных даже отказывался употреблять по отношению к ней слово «врач», поскольку девушка казалась ему слишком молодой и хрупкой для такого обращения. В итоге военные спрятали ее армейскую одежду с документами и оставили с крестьянами.
Сравнение женщин на войне с беспомощными детьми присутствует и в драме 1972 года «А зори здесь тихие» о судьбах пяти самоотверженных девушек-зенитчиц. Одна из них, Лиза Бричкина, влюбленная в старшину подразделения, погибает в болоте по дороге к своим за подмогой.
Еще один популярный троп тех лет — мученичество. С его помощью советские кинематографисты и литераторы подчеркивали, что женщинам не место на войне, стирая из памяти их подвиг.
Так, другая героиня «А зори здесь тихие» — молодая вдова Рита Осянина, которая лишилась мужа на второй день войны и ушла на фронт, чтобы отомстить немцам. У нее маленький сын и больная мама. Рита — единственная из пяти девушек, кто остается в живых на задании. Но, получив ранение, убивает себя, чтобы не быть обузой для старшины подразделения.
Из-за этой стигматизации многие женщины отказывались делиться опытом и воспоминаниями. «Первый год, когда я вернулась с войны, я говорила, говорила. Никто не слушал. И я замолчала…» — вспоминала одна из военнослужащих.
«Вы уверены, что не будете плакать?»
В 1965 году в Советском Союзе появляется новый красный день календаря — 9 Мая, День Победы в Великой Отечественной войне. Страна готовится торжественно отмечать двадцатую годовщину.
У Леонида Брежнева, только назначенного на должность первого секретаря КПСС, нет революционной биографии, как у предшественников на посту: в 1917 году ему было всего 10 лет. Поэтому он вместе с партийными элитами легитимизирует свое новое положение, обращаясь к теме победы над немецко-фашистскими захватчиками. Участников войны начинают приглашать в школы, на парады, называть «ветеранами», им предоставляют льготы.
Тогда же в стране впервые за 20 лет издают женские мемуары о войне. Это «Фронтовой дневник» 1965 года бойца морской пехоты Марии Педенко и «Опаленная юность» пулеметчицы Зои Смирновой-Медведевой, опубликованная в 1967-м. В официальном нарративе о Великой Отечественной наконец-то нашлось место женщинам-воинам.
Правда, это внимание было связано не с особым признанием их заслуг, а с желанием властей создать новую ветеранскую идентичность. Она, разумеется, была гендерно-нейтральной (в СССР провозглашалось равенство полов). Создательницы первых женских мемуаров подчеркивали сходство своего опыта с мужским. Например, в стремлении попасть на фронт, а не помогать в тылу или в госпиталях.
Педенко писала, что была убежденной комсомолкой, носила в кошельке портрет Сталина и была готова при необходимости умереть за коммунизм.
Однако сослуживцы не воспринимали их всерьез. Когда дивизия Марии Педенко подверглась мощному артиллерийскому обстрелу, командир не допустил ее к раненым со словами «Вы уверены, что не будете плакать?»
А старший сержант подразделения, куда была распределена Зоя Смирнова-Медведева, изначально не захотел заносить ее имя в список военных, посчитав, что женщина на войне — плохая примета.
После нескольких отказов Зою Смирнову-Медведеву пустили на передовую. Когда на ее глазах в бою гибли товарищи, Зоя полностью диссоциировалась и запрещала себе думать о чем-либо, кроме стрельбы.
На войне Зоя стала терять зрение. Когда ей диагностировали полную слепоту на правый глаз и частичную слепоту на левый, Зоя скрыла заболевание, чтобы отправиться в Ейское пулеметное училище на курсы командира пулеметного взвода. То, что ей могут запретить воевать, беспокоило ее больше здоровья.
Бывшим женщинам-военным необходимо было доказывать обществу, что во время войны они не были обузой, не страдали инфантилизмом. Поэтому в мемуарах они уделяли особое внимание тому, как в военные годы добивались уважения сослуживцев. В основном благодаря собственному бесстрашию, самопожертвованию и копированию мужского поведения.
Первые опубликованные мемуары не содержали личных переживаний и размышлений о сложном положении женщин на фронте. Только такая версия событий могла уживаться с государственным нарративом о войне.
«Они приходят ко мне во сне, мои мертвые»
Когда к середине восьмидесятых годов белорусская писательница Светлана Алексиевич закончила рукопись книги «У войны не женское лицо», цензоры посчитали произведение «клеветой на нашего солдата, освободившего пол-Европы».
Женский взгляд действительно менял представление о военных на поле боя. Одна из героинь книги, санитарный инструктор стрелковой роты Нина Коваленова, испытала шок от того, насколько по-разному военные вели себя в бою и в обычной жизни.
«Мужчины закалывают друг друга. Добивают. Доламывают. Бьют штыком в рот, в глаз… В сердце, в живот… <…> Одним словом, женщины не знают таких мужчин, они их такими дома не видят. Ни женщины, ни дети. Жутко вообще делается», — делилась она.
Воспоминания о насилии на войне нарушали не только идеализированный образ советского народа-героя. Их появление бросало вызов негласному патриархальному укладу, господствовавшему в советском обществе. В той парадигме война была исключительно мужским опытом, а значит, лишения, которые несли мужчины, действительно заслуживали внимания.
Неслучайно сборник монологов женщин, прошедших Великую Отечественную, который вскрывал изнанку войны и личные переживания, назвали «грязью, нижним бельем».
Искренним человеческим эмоциям в официальном нарративе о победе не нашлось места.
А государству не было дела до того, как женщины будут с этими переживаниями справляться. У Нины Коваленовой по возвращении домой развилось ПТСР: «По ночам все время кричала. <…> Я просыпалась от собственного крика…» Разведчице Альбине Гантимуровой в течение 15 лет после войны снилось, как она идет в разведку: «Каждую ночь. И сны такие: то у меня автомат отказал, то нас окружили. Просыпаешься — зубы скрипят. Вспоминаешь — где ты? Там или здесь?»
21-летняя снайперка Клавдия Крохина вернулась домой, в Челябинскую область, с нарушением слуха на одно ухо из-за контузии. Несмотря на частичную глухоту, она слышала, как по ночам на рудных разработках по соседству взрывали породу.
«Я моментально вскакивала с кровати, первым делом хватала шинель — и бежать, мне надо было скорее куда-то бежать. Мама меня схватит, прижмет к себе и уговаривает: “Проснись, проснись! Война кончилась. Ты дома”. Я приходила в сознание от ее слов “Я твоя мама. Мама…” Говорила она тихо. Тихо… Громкие слова меня пугали…» — вспоминала Крохина.
Ни одна из этих женщин не осмысляла свое состояние в медицинских терминах. Они также не упоминали, обращались ли когда-либо за профессиональной помощью. Будучи уже в зрелом возрасте, Вера Сапгир, бывшая зенитчица, нашла спасение в религии: стала молиться «о своей душе».
«Они приходят ко мне во сне… Мертвые… Мои мертвые… Хотя я их и не видела, но они приходят и смотрят на меня. Я ищу-ищу глазами — может, кто-то раненый, пусть тяжелораненый, но можно еще спасти. Не знаю, как сказать… Но все они мертвые…» — говорила она. В восьмидесятые Сапгир наказала дочери, чтобы после ее смерти та отдала военные ордена и медали матери не в музей, а в церковь.
«Ты четыре года была на фронте, с мужчинами…»
Первые три десятилетия после войны женщины, служившие в Красной армии, предпочитали скрывать прошлое и награды. Когда врач Вера Малахова по просьбе мужа надела на парад медали, в том числе ордена Красной Звезды и Отечественной войны, в толпе проходящий мимо мужчина бросил ей: «А, фронтовая б[…]».
Екатерина Санникова, служившая стрелком, после войны жила в коммунальной квартире, где над ней издевались замужние соседки: «“Ха-ха-а… Расскажи, как ты там б… с мужиками…” В мою кастрюлю с картошкой уксуса нальют. Всыпят ложку соли», — делилась Екатерина.
На фронте некоторым женщинам приходилось использовать свою сексуальность как инструмент для выживания и защиты.
Например, соглашаться на ухаживания одного военного, чтобы избежать посягательств со стороны других. Таких женщин называли «полевыми», или «фронтовыми», женами.
Собеседница Светланы Алексиевич, дошедшая вместе с армией до Берлина, вспоминала, как собственная мать попросила ее уйти из дома на четвертый день после возвращения девушки с фронта: «Доченька, я тебе собрала узелок. Уходи… Уходи… У тебя еще две младшие сестры растут. Кто их замуж возьмет? Все знают, что ты четыре года была на фронте, с мужчинами…»
Контуженная на войне Валентина Чудаева, бывшая командирка зенитного орудия, скрывала свое ранение и военную биографию и от потенциальных партнеров, и от работодателей: «Попробуй скажи, а кто тебя потом на работу примет, кто замуж возьмет? Мы молчали как рыбы».
Советская половая мораль разграничивала мужское и женское сексуальное поведение. Отношения на стороне могли быть для мужчин не единственными и после войны даже приветствовались. В 1944 году советская власть ввела строгий закон о семье, из-за которого развод стал практически невозможен. При этом мужчины не несли какой-либо юридической ответственности перед женщинами, которые забеременели от них вне брака.
Негласно поощряя секс вне брака, власти стремились восстановить рождаемость после катастрофических демографических потерь, считает историк Миэ Накачи.
Что касается женщин, то в отсутствие контрацепции и безопасных абортов, а также при нехватке мужчин многие готовы были воспитывать детей в одиночку. И женщинам-военнослужащим, которые решались на это, приходилось замалчивать свое фронтовое прошлое, чтобы все-таки завести семью. «Первое время мы таились, даже награды не носили. Мужчины носили, а женщины нет. Мужчины — победители, герои, женихи, у них была война, а на нас смотрели совсем другими глазами. Совсем другими… У нас, скажу я вам, забрали победу. Тихонько выменяли ее на обычное женское счастье. Победу с нами не разделили», — делилась Валентина Чудаева.