Андрей Кураев: «Там, где будут русские танки, будет и русская церковь»
Читать интервью Андрея Кураева на сайте T-Invariant
В апреле 2024 года патриарх Константинопольский Варфоломей I восстановил в служении Андрея Кураева, лишённого духовного сана в РПЦ. В интервью T-invariant мятежный клирик, кандидат философских наук, преподаватель МГУ с 25-летним стажем и иностранный агент рассказал, есть ли у России шанс на религиозную реформацию, чем грозит рядовым священникам инакомыслие и почему он желает долголетия патриарху Кириллу.
Идеология путинизма вышла из церковной среды
T-invariant: Вы один из немногих священников, которые в последние годы вступили в открытое противостояние с Русской православной церковью. Что в наши дни ждёт клирика РПЦ, который не согласен с войной с Украиной и милитаризацией российского общества?
Андрей Кураев: Если он публично и настойчиво несогласен со «священной войной», шанса остаться внутри РПЦ у него просто нет. А эта неизбежность ухода может быть воспринята им по-разному. Священники — несмотря на то, что на нас одна униформа, — люди всё же разные и с разным отношением к своим служебным обязанностям.
В семинариях учат, что священник делает самое главное дело на земле, что его действия в алтаре — высшая и даже единственная форма служения Богу. Но не все члены корпорации разделяют это корпоративное самомнение. Например, в 2013 году московский священник Дмитрий Свердлов просто взял и ушёл из РПЦ. Церковная жизнь и атмосфера путинской эпохи ему очень не нравилась — в своё время он, например, извинился перед участницами группы Pussy Riot. И когда его в качестве наказания перевели из одного прихода в другой, он сказал: «Ребята, до свидания, я возвращаюсь к светской профессии».
Вот это важное условие для реализации протеста: представляет ли священник какую-то ценность без своей униформы, вне этой своей социальной маски и роли? Бывает так, что у него нет другого образования. Или за двадцать лет, которые он проработал священником, он утратил профессию. А вот если у священника есть запасной аэродром, есть независимые от церкви заработки, это даёт ему возможность не слишком травматичного выбора и ухода.
T-i: У вас такой запасной аэродром есть?
АК: Мой запасной аэродром — это моя академическая сущность. И священники, которые сегодня на слуху, потому что лишились сана за антивоенную позицию, — обычно люди с университетским бэкграундом. У меня всю жизнь было несколько идентичностей. Одна из важнейших — в том, что я состою в «клубе МГУ» и даже обладаю званием «почётного выпускника». Я там учился и 25 лет преподавал. Атмосфера МГУ для меня важнее национальности и даже принадлежности к «поповской корпорации». Признак университетской культуры — это радость от возможности услышать что-то новое. Это радость, даже когда с тобой не согласны. Это умение оценить весомость возражений.
Ну и, кроме того, я продолжаю писать книги. Уже нашёлся издатель в Чехии. И есть приглашения выступить с лекциями в Европе.
Справка
Андрей Кураев был извержен из сана 29 декабря 2020 года решением Епархиального суда Москвы за «систематический и многолетний характер клеветнической деятельности». 28 апреля 2023 года патриарх Кирилл подтвердил отстранение от сана священника, поскольку тот не проявил «признаков покаяния» и не прекратил «деструктивную деятельность». Кураев указ патриарха не признал, поскольку к тому моменту уже не являлся клириком Московской епархии. В октябре 2023 года зампред синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Вахтанг Кипшидзе заявил, что многое из сказанного Андреем Кураевым оскорбляет чувства верующих и подпадает под уголовную ответственность. Практически сразу после этого Кураев объявил, что уезжает из России. 22 декабря 2023 года Минюст внёс Кураева в реестр иностранных агентов, поскольку он «распространял недостоверную информацию о принимаемых органами публичной власти РФ решениях, выступал против спецоперации». 3 апреля 2024 года патриарх Константинопольский Варфоломей I восстановил Кураева в служении.
T-i: Но у большинства священников РПЦ такого запасного аэродрома нет. И им с их критическим взглядом на сегодняшнюю российскую действительность тоже как-то надо жить.
АК: Для большинства священнослужителей это не проблема. В этом нынешняя ситуация существенно отличается от советских времён. Тогда власть была, по сути, антиклерикальная, и, если какие-то деятели церкви заявляли о своей симпатии и лояльности к её идеологии, это была не искренняя позиция, а вынужденное приспособленчество. Это была попытка путём компромиссов найти свое место в новом обществе. И это можно было понять: были реальные репрессии. Но сегодня произошло ровно обратное.
Идеология, которая сформировалась в церковной среде, стала государственной.
Поэтому для церковных людей это не проблема. Они больше путинисты, чем среднестатистические россияне. И священники в том числе.
T-i: Вы хотите сказать, что корни идеологии путинизма — в церковной среде?
АК: Именно так. И совсем парадоксально то, что рупором этой идеологии (в начале 1990-х, когда она зарождалась) стал Петербург — самый европейский город России. Идеология путинизма родилась в церковной среде. В Петербурге она нашла своего спикера, и потом пошла по всей Руси.
Дело в том, что Алексий II, которого в 1990 году избрали патриархом, был до этого митрополитом в Ленинграде. И, как это часто бывает, когда начальник переходит на более высокий уровень, он на своё место назначает кого-нибудь очевидно бездарного. Для контраста. Чтобы на его фоне бывшего шефа вспоминали с ностальгией. И Алексий поставил в Ленинград очень провинциального епископа — Иоанна Снычёва из Куйбышева (Самары). Тот стал под своим именем публиковать статьи и книги, которые на самом деле для него писал Константин Душенов, офицер в отставке. Книги выходили под громкими названиями, например «Самодержавие духа» или «Битва за Россию», и в них пышно расцвела идеология советского ресентимента.
T-i: И к чему она сводилась?
АК: Это был плач по великой Российской империи, которую дважды разрушили «евреи и масоны». А также миф о том, что эпоха Сталина состояла из двух частей: до вступления СССР во Вторую мировую войну в 1941-м и до его смерти в 1953-м. Согласно этому мифу, до войны евреи управляли Сталиным и СССР, но, когда он их расстрелял в 1937-м, даже в коммунистической партии началось возрождение русского духа. Тогда и церковь вернулась, и золотые погоны, и офицерские-генеральские звания, которых не было до 1943 года, и бывший регент патриаршего храма написал гимн СССР.
T-i: Разве православная церковь в 1990 году не приветствовала развал Советского союза? И какое было тогдашнее отношение таких высших клириков к Западу?
АК: С их точки зрения, распад СССР — это трагедия. А причина трагедии в том, что коммунисты не успели вовремя отказаться от еврея Маркса и заменить его на православие. У этих людей лишь одна претензия к коммунизму: «Почему комиссары не носили наши сутаны?!». Запад в их глазах (как и в глазах радикальных исламистов) сводится к «масонам» и гомосексуалистам, которые вместе ведут войну против христианства, и поэтому мы должны ответить им священной войной…
Одна моя знакомая матушка стала петь под гитару стихи, написанные её мужем, и давать концерты, что для жены священника крайне необычно. И у нее была песня с таким текстом: «Весь мир поднимается за сатаной на Русь для последней облавы. / Но верим, что Царь поведёт нас на бой, / с оружием чести и славы. / Прочти нам, священник, псалом боевой!..» и так далее. Её в 1990-е годы слушали и с восторгом принимали огромные залы. Так что большинство российских священников просто не видит нравственного затруднения в том, чтобы поддерживать любые войны своей империи.
T-i: Не все священники РПЦ — сторонники войны. По данным портала «Христиане против войны», церковные и светские власти в России преследуют 34 священников РПЦ.
АК: Да, есть те, кто с этим не согласен. Уже в марте 2022 года открытое обращение с призывом остановить военные действия подписали 293 священника. Но это лишь один процент от 26 000 священников России.
T-i: Кто эти несогласные?
АК: Я уже упомянул священников-интеллигентов, но помимо них есть еще священники-этнические украинцы. В России их очень много, и они с самого начала были в ужасе от того, что происходит. Их позицию гениально выразил Иларион, митрополит Донецкий и Мариупольский. Он сам с западной Украины, но остался на подконтрольной России территории. И однажды он сказал своему другу, который остался в Украине: «Знаешь, мне очень тяжело. Здесь у меня свои, а по ту линию фронта наши». Таких людей среди епископов и священников РПЦ — тысячи. Но эти украинцы молчат. А кто-то из них просто ради самозащиты стал громче всех кричать, что «мы русские, мы за Путина». Но сопоставьте две цифры: 293 священника выступили против путинской «военной операции» в ее первые дни. А по сегодняшним данным власти в России преследуют 34 священника. То есть, наказан лишь один из десяти. И это вовсе не признак толерантности церковного начальства. Это признак того, что остальные замолчали.
T-i: То есть большинство здравомыслящего духовенства сдало позиции?
АК: Да, в русском духовенстве много самых обычных приспособленцев — тех, кто сначала непублично осудил войну, а потом заставил себя поменять свои взгляды. Для многих людей быть вместе с телевизором, с большинством и с властью — вопрос не только выживания, но и самоуважения. Можно быть героем неделю, месяц… а потом? Неудобно, не привык человек, не умеет быть в меньшинстве и плыть против течения. И при этом он не может признаться даже самому себе, что он предал и загасил добрый импульс своей совести.
Значит, для сохранения самоуважения и внутреннего комфорта клирику нужно убедить себя в том, что он не предал, а «мудро учёл» новые обстоятельства.
Такому человеку психологически комфортнее лаять хором и шагать в ногу. Ну и, наконец, остаётся некая прослойка индифферентных деревенских священников, людей не от мира сего, которые просто не в курсе «большой политики».
Власть хочет придать войне религиозный характер
T-i: Давайте остановимся на тех, кто до сих пор по убеждению против войны и путинского режима. Есть клирики, которые отказываются читать в конце каждой литургии «молитву о победе России». При этом их отказ трактуется как клятвопреступление — грех, за который положено лишение сана. Именно за это пострадал отец Алексей Уминский. Таких случаев много?
АК: Кто назовёт такую статистику? Обычно такие люди не на виду, они этим «отказом» публично не хвастают, чтобы не привлекать внимания. Я знаю трёх священников с Кубани, как раз этнических украинцев, которые тихо уехали в Мексику и оттуда в США, но они ничего не сказали «для прессы». Есть случаи, когда епископы не настаивают на чтении «военной» молитвы. Например, митрополит Петербургский и Ладожский Варсонофий за этим не следит. За последние два года он ничего про войну в Украине не сказал, что по нашим временам удивительно.
T-i: Не читать «патриаршую» молитву с вашей точки зрения — правильно?
АК: Уж точно не преступно. Но я никому не дам такой совет: не могу решать чужую судьбу.
T-i: Какое наказание может ждать «непослушного» священника со стороны церковных властей?
АК: У патриарха и у любого епископа есть целый набор средств воздействия на священника. Можно просто выговор объявить, секретно или публично. Можно понизить священника в должности: снять с настоятельства и поставить третьим викарием в его же храме. Можно сослать в далёкий, неудобный, бедный приход. Можно на сорок дней под домашний арест в монастыре поместить, это называется «сорокоуст». Живи в монастыре и там каждый день служи. Со мной патриарх Кирилл так сделал ещё семь лет назад. Mожно или понудить священника к более частому служению, чем обычно, или, напротив, запретить в служении на какое-то время. Но лишение сана — это как смертная казнь. Это навсегда.
T-i: Патриарший суд лишил сана вас и некоторых других православных священников, которые высказывали свою антивоенную позицию. Многим угрожают преследованием и светские власти. Можно говорить о гонениях на несогласных в Церкви?
АК: Патриарх Кирилл с этими священниками расправился демонстративно жестоко, чтобы напугать всех остальных. Первым из них был еще год назад отец Иоанн Коваль из Москвы. Коваля почти никто не знал. Он хороший человек, но очень тихий и непубличный. А вот кейс Алексея Уминского особо показателен. Он был настоятелем своеобразной интеллигентной московской общины наследников и учеников отца Александра Меня. То, что удар был нанесен именно по этой аудитории, значит, что патриарх уже ни с кем не считается.
В одной знаменитой русской пьесе начала XIX века (её проходят в российских школах) есть реплика: «Фельдфебеля в Вольтеры дам, он в три шеренги вас построит. А пикнете, так мигом успокоит». Так вот, вместо Уминского патриарх прислал в его храм именно фельдфебеля: Андрея Ткачёва, который еще в советские годы окончил Военный институт Министерства Обороны СССР по специальности «спецпропаганда». И тут нельзя не удивиться: «спецпропаганда» Ткачёва должна была состоять в том, чтобы на персидском языке (фарси) допрашивать пленных в случае войны с Ираном. А автор пьесы с упоминанием фельдфебеля Александр Грибоедов был послом России в Персии (Иране), и в 1829 году в Тегеране его убила толпа.
Ткачёв — яростный пропагандист войны, который советовал с молитвой бомбить Украину. Так что это было сознательное и символическое кадровое решение патриарха Кирилла.
T-i: Патриарх Константинопольский Варфоломей I в течение последних двух лет неоднократно принимал под свой омофор клириков, изгнанных из РПЦ за отказ молиться о победе ВС РФ. Что вы думаете о такой альтернативе для священников?
АК: Первым таким клириком должен был быть я. Когда в 2020 году патриарх провёл свой суд надо мной, я публично говорил, что подам апелляцию, причём это может быть апелляция в пространстве или во времени. Апелляция во времени предполагала, что я буду ждать, когда появится следующий московский патриарх, и я подам апелляцию ему. Апелляция в пространстве означала, что я подам апелляцию Варфоломею I в Константинополь. Каноны это разрешают. Патриарх Кирилл меня услышал, и поэтому сделал уникальную вещь: он издал указ о лишении меня сана, и сам же запретил привести этот указ в действие, то есть он наложил мораторий на свой же указ. А когда я пытался подать апелляцию в константинопольской патриархии, мне ответили: мы не можем принять вашу апелляцию, потому что приговора нет. Поэтому я уступил очередь отцу Ивану Ковалю, отцу Уминскому и другим.
T-i: То есть, перейти в юрисдикцию Константинополя — рабочий вариант?
АК: Если священник находится за границей, то да. Но если он в России и объявит себя священником Вселенского патриархата, его могут включить в реестр иноагентов, он окажется под жёстким полицейским контролем. Поэтому есть один важный вопрос, который предстоит обсудить в Стамбуле: может ли Константинополь объявить человека своим клириком, но тайно? Например, в Ватикане есть практика тайных кардинальских назначений, in pectore (в груди. — T-i). В прежние времена бывали случаи, когда папа кого-то назначал кардиналом, но это оставалось секретом, чтобы не навредить этому человеку. Например, это казус чешского епископа Штепана Трохты в 1969 году.
А может ли Константинополь кого-то формально приписать к какому-то приходу, скажем, в Турции, но не объявлять об этом, чтобы защитить человека (чтобы тот смог остаться священником и очень тихо служить в своей квартире в России скорее для самого себя и своей семьи, чем для прихожан)? Этим могли бы воспользоваться, может быть, десятки священников, если, конечно, у них или у их взрослых детей есть финансовая независимость. Но то, что секретно, не имеет публичного и массового влияния. В моём случае патриарх Варфоломей I предоставил мне самому выбрать время объявления о моем приёме в состав его Вселенского Патриархата и при этом по моей просьбе пока не определил меня в какой-то конкретный приход.
T-i: Другой путь предлагает священник Апостольской православной церкви Григорий Михнов-Вайтенко. Он не уезжает из России и призывает мирян к «созидательной жизни», и, несмотря на риски, он сам всегда открыт и публичен, в том числе в поддержке политзаключённых, украинских беженцев и т.д. Что скажете о таком социально-ориентированном христианском движении?
АК: Если власть почувствует в этом что-то опасное, его арестуют. Говоря чекистским языком, «если вы еще на свободе, то это не ваша заслуга, а наша недоработка». Впрочем, на него уже составляли полицейский протокол по поводу попытки служить панихиду на могиле Навального. Отличие современного путинизма от эпохи Брежнева в том, что граница не закрыта. Стратегия режима — выдавливать несогласных. И, чем больше таких людей окажется за границей, тем более Россия будет «заасфальтирована».
T-i: Кризис в России после февраля 2022 года может иметь религиозный исход?
АК: Именно власть хочет придать своей политике и войне религиозный характер. Поэтому мы слышим, что это священная война, крестовый поход нашей правильной веры против нехороших врагов наших «традиционных ценностей». Пропаганда сама не замечает, какой чудовищно смешной она стала: ведь если ей верить, то смысл этой войны — в борьбе с гей-браками. Оказывается, можно убить десятки тысяч людей лишь ради того, чтобы не разрешить гомосексуалистам наследовать имущество друга.
Мне кажется, что выход противоположный: вытащить эту войну из религиозной купели и религиозного контекста. Не нагнетать религиозный азарт. Из церковной среды не надо ждать никаких революционных дрожжей. Те единицы, которые способны сказать «нет», будут выдавливаться. В лучшем случае они уедут, в худшем — будут арестованы.
Церковь не является потенциально революционным фактором в России. И сами православные в массе своей совсем не желают, чтобы их именем Христа понуждали к отказу от их любимых имперских мечтаний.
Как пела в те же 1990-е годы очень популярная православная певица Жанна Бичевская (тоже на слова своего мужа): «Мы врага настигнем по его же следу и порвем на клочья, Господа хваля!». Нет «социального заказа» от православной массы на проповедь мира — нет и проповедников мира.
В катакомбы вернуться уже не получится
T-i: Обсуждает ли православная община вопрос вины за то, что сегодня происходит в Украине?
АК: У большинства обывателей и священников срабатывает добровольная блокада: «Я не хочу этого знать». Огромное количество священников, к примеру, отписались от моего блога, чтобы не тревожить свой конформистский покой. Те, кому интересен этот феномен массового сознания, могут вспомнить, как уже после войны лютеранские немецкие пасторы ненавидели своего коллегу-исповедника Мартина Нимёллера. В конце августа 1945 года освобожденный из концлагеря Нимёллер выступил с речью на собрании лидеров Евангелической церкви Германии: «Мы огорчены вовсе не тем, что проиграли войну. И положение, в котором мы оказались, — это вина даже не столько нашего народа и нацистов. Ведь они не знали, куда все это приведет, думая, что идут правильным путем. Главная вина лежит на церкви. Ведь только она понимала, что всё это закончится трагедией, но не предостерегла народ. Она не разоблачила ложь и несправедливость или сделала это слишком поздно. И здесь немалая вина в том числе и Исповеднической церкви — ведь она лучше других видела, к чему все идёт. Она даже выступила против этого, но затем устала и побоялась больше людей, чем живого Бога. И так наступила катастрофа, которая затянула всех нас в водоворот ужасных событий. Но нам, церкви, нужно бить себя в грудь и исповедовать: моя вина, моя вина, моя неизмеримая вина! Вот что мы говорим нашему народу и христианскому миру. Мы не пытаемся предстать пред ними благочестивыми и правыми. Нет, мы виноваты и хотим осознать, в чём теперь наш долг и как его исполнить». Реакцией на эти слова была обструкция.
T-i: Наблюдаете ли вы внутри РПЦ сколько-нибудь проявленный порыв инакомыслия? Реально ли возрождение традиции катакомбной церкви, какой мы её знаем с советских времен?
АК: Этого нет и не будет. Катакомбная церковь была возможна только в эпоху до мобильных телефонов. Этот принцип мне объяснил ещё в 1979 году мой репетитор по истории, у которого я готовился к поступлению в МГУ. Занятия велись индивидуально на его квартире, а не в школе. Однажды он меня спросил: «Как думаешь, Андрей, когда было более тоталитарное общество — сейчас или при Сталине?». Я говорю: конечно, при Сталине, там же был ГУЛАГ, репрессии, а сейчас людей на улице не арестовывают, не расстреливают. А он объяснил: «Тоталитаризм — это тотальная вездесущая власть. А власть — это прежде всего рычаги управления, механика. Во время Сталина просто не было телефонов в каждой деревне. Власть просто не имела технических средств, чтобы управлять и контролировать».
В нынешнем веке везде видеокамеры. А данные биллинга позволяют мгновенно фиксировать любое аномальное скопление телефонов — где и в какой квартире их утром в воскресенье стало больше, чем обычно. Ведь по утрам в гости ходит только Винни-Пух из советского мультфильма. И не сложно вычислить, кто там собрался. Хотя бы поэтому сегодня сложно выстроить какое-то подполье, в том числе и церковное.
T-i: В России до сих пор официально существуют альтернативные юрисдикции, например Апостольская православная церковь или Российская православная церковь. Каково их положение? Они могут как-то противостоять нынешней ситуации?
АК: Нет. Уже судили 87-летнего неканонического архиепископа Виктора Пивоварова. Какие-то протоколы уже есть против упомянутого выше священника Апостольской церкви Михнова-Вайтенко. В апреле этого года в Москве были снесены единственный в России храм Православной Церкви Украины и «незаконно» построенная мечеть. Все, кто становится хоть чуть-чуть заметными, рискуют. Как написал один гениальный русский рок-поэт еще в 1984 году: «И если есть те, кто приходят к тебе, найдутся и те, кто придёт за тобой».
T-i: Может быть, время возвращаться к раннехристианским традициям или к традициям протопопа Аввакума: построить себе собственноручно церковь на отшибе и стоять до последнего?
АК: Сама по себе эта идея мне нравится. В мире животных есть разные стратегии выживания. Одни для защиты от хищников сплачиваются: рыба ходит косяком, птицы собираются в стаю. Другие, напротив, разбегаются в разные стороны. Третьи — прячутся и мимикрируют. Сто лет назад думали, что если будет патриарх, один голос, одна голова у православной церкви, то тогда этот столп веры будет несгибаем, большевики с ним не справятся. Но большевики справились.
Церковь, которая связана огромным имуществом, недвижимостью, которая сама ищет возможности прислониться к государственной власти, оказывается очень уязвима.
Так что гипотетически можно предположить, что эффективнее именно разбегаться на небольшие неформальные чаепития по домам, как это делали некоторые протестантские общины в СССР.
Так было с православной церковью в 1950-е годы, когда Хрущёв активизировал гонения на верующих. Когда в каком-то регионе закрывали все храмы, люди стали встречаться по домам, уходили к сектантам, и их было тяжелее контролировать. После ухода Хрущёва, при Брежневе, чекисты поменяли стратегию: они поняли, что когда есть официальный храм и официальный поп, то этого попа можно не только легко контролировать, но и подготовить, воспитав его в легально-лояльной семинарии. Но вновь скажу: тогда не было современного «электронного концлагеря».
T-i: Уход Церкви в подполье — всё же правильное решение?
АК: В подполье можно перезимовать, можно жить пять или десять лет, но когда это надолго, то, как показал советский опыт, начинаются психические мутации. Горький мем советского диссидента генерала Григоренко гласит: «в подполье можно встретить только крыс». Человек не может проводить годы в постоянном поиске шпионов и предателей в своем же кружке. И так называемая катакомбная церковь, которая прошла через советский опыт до конца, в итоге превратилась в нечто далёкое от христианства. Там появились визионерство, оккультизм и прочее. Им было важно доказать, что у них свой прямой контакт с Богом. Мол, с советской патриархией у нас контакта нет, а с Богом есть. И начались «пророчества». Долгая «работа в подполье» поселяет демонов в душу подпольщика. Поэтому я предпочёл эмигрировать в Прагу.
T-i: Что вы скажете о теологическом толковании войны вообще и этой войны в частности? Может ли Церковь вообще поддерживать и поощрять войну, как это сегодня делает патриарх Кирилл и его иерархи?
АК: С богословием всё сложно. Милитаризация христианства и церкви ведь не сегодня началась. Дискуссии на эту тему велись уже во II веке. Оттуда до нас дошли скорее соглашательские голоса, разрешавшие христианину военную службу. В III веке христианство становится более нетерпимо ко всему языческому, в том числе и к военной службе с её ритуалами. Из IV века до нас дошло правило святого Василия Великого, согласно которому солдат, который вернулся с войны, на три года отлучается от церкви. И даже в пятом веке еще звучали голоса, что после принятия крещения нельзя идти в армию.
Недавно один священник спросил патриарха Кирилла, как обходиться с правилом Василия Великого. И патриарх сказал: «У нас есть святой князь Александр Невский. И никто ведь не отлучал его от причастия после того, как он побил шведов». Попы согласились. А я подумал: простите, а какие есть источники, доказывающие, что, когда Александр после той битвы вернулся в Новгород, его причастили? Нет таких источников. Тем не менее за века богословы накопили большой опыт оправдания войны. И только юродивые время от времени спрашивают: «Ну как так, ведь в Нагорной проповеди Христа…»?
T-i: Можно ли с христианской точки зрения делать разницу между войной «оборонительной», которая допустима, и «агрессивной», убивающей мирное население, которая не допустима?
АК: На самом высоком богословским уровне нельзя, потому что «Не убий» или «Любите врагов ваших» сказано без уточнений и исключений. Поэтому для идеального христианина этого различия быть не должно. Эту линию пробуют выдержать только иеговисты и русские «духоборы». А для христианского мейнстрима в V веке блаженный Августин как раз попробовал провести эту грань между справедливыми и агрессивными войнами. Проблема, однако, в том, кто именно будет решать, справедлива ли эта война или нет? В мире Августина ответ казался простым. Живёт себе римское село на лимесе (границе Римской империи). И на него нападают какие-то пикты, персы, славяне или берберы. Тут вроде не подлежит сомнению, на чьей стороне правда. Хотя, кто провёл этот самый лимес так далеко от Рима?
Был такой советский анекдот: «Сообщение ТАСС. Советский трактор мирно пахал землю возле советско-китайской границы и вдруг подвергся обстрелу. Мощным ответным ракетно-артиллерийским огнём трактор подавил батарею противника, после чего резко набрал высоту и вышел на орбиту. Экипаж чувствует себя хорошо, трактористу присвоено очередное звание полковника». Понятно, кто напал в то конкретное утро. Но есть вопрос: а что делал советский трактор на китайской границе? Точно ли он просто мирно пахал? Как границы Московского царства оказались так далеко? Точно ли мирным путём шло это расширение? Почему не якобы агрессивный Китай дорос до Волги, а якобы мирная Россия — до Амура? Может быть, за день или год или век до инцидента было что-то, что заставило китайцев напасть?
Оценка любой войны как агрессивной или не агрессивной зависит от того, какой исторический масштаб мы берём. Вот безнадежный вопрос из истории арабо-израильского конфликта. Откуда его начать? Со времени вторжения ЦАХАЛ в сектор Газа? Или с теракта 7 октября 2023 года? Или со времён переселения евреев в 1948 году? Или от спора детей Авраама в Ветхом Завете?
T-i: Недавно папа римский Франциск говорил о «смелости поднять белый флаг и вести переговоры». Многих возмутила эта фраза.
АК: Белый флаг, который так не понравился украинским медиа, это не знак капитуляции. Это жест ситуационной беззащитности. Белый флаг — это прежде всего флаг парламентёра. Причём не обязательно парламентёра от проигравшей стороны. Например, когда в 1945 году был окружен немецкий гарнизон в Будапеште, советские офицеры шли с предложением о немецкой капитуляции под белым флагом. То же самое было в 1944 году в Корсунь-Шевченковском «котле» на Украине. И это не только документально подтверждено, но даже снято в советском художественном кино: советские офицеры идут под белым флагом предложить сдаться немцам. Белый флаг вовсе не означает, что кто-то сдаётся.
Вообще всё постсоветское общество, включая украинцев, стигматизировано опытом 1945 года. Потому что считается, что образ победы может быть только одним: в раздавленной столице врага его немногие выжившие генералы подписывают акт о полной и безоговорочной капитуляции. Но это неправда.
Война может закончиться без московских танков на Крещатике или украинских у Московского Кремля. Множество войн закончилось без подобных событий.
Достаточно сказать, что, например, Тильзитский мир между Александром I и Наполеоном был подписан, когда ни одна нога французского солдата не ступила на российскую землю и ни один русский солдат не был во Франции.
Кроме того, в словах Франциска есть истинно христианская позиция. Сила веры и характера порой являет себя именно в беззащитности. Если искать антоним Распятию в языке жестов, то таким антонимом рукам, раскинутым по краям креста, станет боксерская закрытая стойка. И в этом парадокс Евангелия, чьи заповеди блаженства говорят именно об этом: счастливы те, кого соседи по подъезду считают неудачниками.
Христианство победило Римскую империю, когда оно было безоружным. Не было такого, что половина римских легионов стала христианами и побила вторую половину римских легионов. И в этом смысле позиция папы — это нормальная сумасшедшая Нагорная проповедь. Поэтому мне жаль, что эта именно христианская сумасшедшинка не была расслышана.
Россия упустила шанс на религиозную реформацию
T-i: Какие сегодня возможности эффективной коммуникации внутри свободомыслящей части православной общины внутри России между эмиграцией и теми, кто остались? Есть, например, довольно популярный канал «Православие и зомби» который наблюдает за инакомыслием в церкви, у него 17 тысяч подписчиков.
АК: У меня только в Facebook 82 тысячи подписчиков. Но я не вижу в этом основания к тому, чтобы считать себя влиятельным «лидером общественного мнения». Тут важно одно: автор упомянутого вами телеграм-канала живет в Берлине, я — в Праге, и мы оба уже далеки от российской действительности. У нас уже нет инсайдерской информации из корпоративных посиделок, нет ежедневного ощущения жизни страны своей кожей.
Контакты с Россией у меня есть, но они достаточно односторонние. По-прежнему есть в России священники, которые анонимно сообщают мне про какие-то интересные документы, факты и события. Но у меня нет основания считать, что мои тексты как-то влияют на настроения в России. Я стараюсь не впасть в иллюзию, в которой находится существенная часть политической эмиграции, — иллюзию того, что мы можем существенно влиять на процессы, происходящие внутри России. Это не так. Я помню фиаско русской эмиграции столетней давности: «белые русские» в 1920-е годы сидели на чемоданах и уверяли друг друга: «Ну не может же долго это длиться! Дождёмся скорого конца советской власти и снова всё возьмём в свои руки!».
Задача эмиграция проста: памятуя, что «границы моего языка означают границы моего мира» (как писал философ Людвиг Витгенштейн), — создавать и копить нужные слова и тексты. Когда на Родине появится разочарование от пропаганды, появится жажда новых слов и объяснений — тогда тексты изгнанников будут востребованы. Когда это будет, мы не знаем. Но работать надо сейчас.
T-i: Как могут после войны развиваться отношения между Московским патриархатом и Киевской митрополией?
АК: Всё зависит от итогов военных действий: там, где будут русские танки, будет и русская церковь. Большой грех Киевского митрополита Онуфрия и его окружения в том, что он радикально отказывается от серьезного диалога с Православной церковью Украины. Разве можно православных людей, у которых абсолютно такая же история и вера, как у нас, считать даже некрещёными? История православия очень сложна, и поэтому в ней можно найти авторитетные прецеденты и цитаты на любой вкус. И при желании можно найти оправдания примирению с митрополитом Епифанием, ведущие к хотя бы человеческим отношениям. А можно, наоборот, найти цитаты, разжигающие ненависть, ведущие к взаимной ненависти. Очень жаль, что украинские церковные лидеры взяли курс на обострение отношений.
T-i: Вы были лицом, приближённым к двум московским патриархам. Но перешли на позиции многовекторной критики церковных и светских властей (Pussy Riot, критика сексуализированного насилия в недрах церковной иерархии, несогласие с присоединением Крыма, войной и т.д.). Что скажете про патриарха Кирилла? Он изменился? Или вы изменились?
АК: Биография, которая для меня является утешительной и во многом похожей на мою, это биография католического священника Ганса Кинга, католического богослова, философа, одного из авторов идеологии Второго ватиканского собора. Он был близким советником римских кардиналов и пап и потом всё-таки разошёлся с ними. Ему запретили служить и преподавать в католических университетах. Но его жизнь на этом не кончилась, и до самого её конца в 2021 году он продолжал писать книги и работать в светских университетах. И при этом римский папа Бенедикт XVI в 2005 встретился со своим старым товарищем и по-доброму говорил с ним.
Что касается патриарха Кирилла, в чём-то главном он не менялся. Во все периоды своей жизни он был чрезвычайно эгоцентричным человеком. При этом я уверен, что Кирилл всегда был искренен. Он искренне убеждал себя плыть в мейнстриме, куда бы тот ни поворачивал. Как талантливый человек он всегда находил дополнительные аргументы, чтобы убедить себя в том, что так и надо. Поэтому он был искренен в 1990-е годы, когда проповедовал вполне либерально, и он искренен сейчас, когда проповедует антилиберально. Это не приспособленчество. Это нечто гораздо более серьёзное.
Я желаю Кириллу долголетия — просто из спортивного интереса. Хочу посмотреть, как он будет переобуваться на следующем историческом повороте.
T-i: Российскому православию нужна реформа?
АК: Современный язык богослужения, переход на европейский календарь или даже женское священство — это всё со временем возможно, но это мелочи и это не интересно. А более серьезные реформы невозможны по одной причине. Россия упустила шанс на религиозную реформацию. Причём упустила его давно. Потому что реформация возможна только в условиях жёсткой государственной религиозной политики. Тогда всё, что кипит в этом закрытом котле и чему нет выхода, иногда взрывается. А в обществе, где есть открытые границы и более-менее свобода совести, выходит так: «не нравится — ушёл». Можешь стать атеистом, можешь стать кришнаитом, можешь — католиком, можешь — баптистом, можешь — старовером… огромное количество вариантов. И, соответственно, внутри теплохладного народного большинства не возникает перегрева и потребности в реформации. То немногое в церковной жизни, что знакомо церковному большинству, его вполне устраивает. Красиво же!
T-i: Когда вам пришлось эмигрировать, вы выбрали Прагу. Почему?
АК: Прага для меня родной город: у меня здесь работали родители, я здесь в детстве прожил несколько лет, с 1973 по 1977 год. И что удивительно: родители работали на улице Тхакура, в том здании, где сегодня находятся католическая семинария. Я не знал об этом. Я не знал, что это церковное здание, и очень удивился, узнав, что моё детство прошло под церковными сводами. Там был кинотеатр, где показывали фильмы, и я бегал их смотреть. А, оказывается, это была капелла. Я сегодня намного старше, чем мои родители в пражский период их жизни, и понимаю, что именно в этом городе они были счастливы. И поэтому тоже Прага для меня особенно дорога. Я всю жизнь мечтал сюда переселиться. Конечно хотелось, чтобы всё это было добровольно, не теряя Москвы, но вышло по-другому. Но поскольку Прага одна из моих малых родин, боль эмиграции здесь для меня меньше, чем могла бы быть в других местах.
Текст: Ян Махонин
Интервью на чешском опубликовано в издании Lidové noviny