«Вдох-Выдох» с Андреем Макаревичем: В России — союз блатных и КГБ-шников. Что случилось со страной? Пугачёва. Наоко. «Стоптайм»
Их пересажают очень быстро сейчас. Нас всё-таки практически не сажали. Нас могли свинтить, продержать день-два, попугать и отпустить на все четыре стороны. Мы не были экстремистами, иноагентами, как это сегодня называется… Я им просто стойкости желаю и веры в собственные убеждения. Потому что если ты начинаешь юлить, что-то для себя выруливать, идти на компромиссы – это очень плохой путь. Ты влипнешь, как муха в говно, и тебя уже не отпустит…
Подписаться на «Ходорковский live»
Д. ЕЛОВСКИЙ: Друзья, добрый день! Программа «Вдох-выдох». Меня зовут Дмитрий Еловский. Сегодня наш гость – Андрей Макаревич, музыкант. Начинаем буквально через пару секунд. Короткое обращение к вам. Лайк, подписка, комментарий – это все очень важно. Ну что, поехали, начинаем.
Андрей Вадимович, здравствуйте. Спасибо, что нашли для нас время.
А. МАКАРЕВИЧ: Привет.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Ну что, конец года. Вот хотелось бы узнать, с какими чувствами вы подходите к концу этого года. О чем думаете?
А. МАКАРЕВИЧ: Разве что остались из глубокого детства какие-то обманчивые ощущения, что в Новый год происходят какие-то волшебные таинства и с 1 января все повернется в лучшую сторону, и вообще будет лучше, чем было. Как ни странно, вот, наверное, всю жизнь это будет присутствовать.
Д. ЕЛОВСКИЙ: На что вы надеетесь? На что есть надежда?
А. МАКАРЕВИЧ: Я стараюсь ни на что не надеяться, потому что это скверное дело. Если твои надежды обломались, то ты чувствуешь себя безобразно. Когда в мире ежедневно происходит масса вещей, которые тебе глубоко отвратительны, при этом ты понимаешь, что ты лично в данный момент на них не можешь повлиять, остается только наблюдать. Иногда возникает ощущение, что чем ты меньше знаешь, тем ты лучше себя чувствуешь.
Д. ЕЛОВСКИЙ: То есть вы как-то стараетесь фильтровать потоки входящей информации.
А. МАКАРЕВИЧ: Безусловно. Потому что ее в сто раз больше, чем требуется, масса недостоверной, масса истеричной. И я тешу себя надеждой, что, если случится действительно какой-то глобальный сдвиг, я не смогу о нем не узнать все равно. А все вот эти нервные обсуждения предложений Трампа, при том, что еще никто не видел, что он там предложил, – треп на пустом месте. Я не люблю в этом участвовать очень.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Вы не боитесь, что из этого может рождаться безразличие и равнодушие?
А. МАКАРЕВИЧ: Нет, безразличие и равнодушие, я надеюсь, у меня не родятся. Но хлопать крыльями в вакууме тоже желания нет никакого.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Вы понимаете, что происходит в России сейчас?
А. МАКАРЕВИЧ: Нет. И я это легко объясняю. Даже если бы я там жил, я, может быть, понимал бы далеко не все. Находясь за 4 тысячи километров, понимать, что там происходит, это очень самонадеянно.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Но там живет ваша аудитория, там живут люди, которые вас любят, слушают, которые следят за вами.
А. МАКАРЕВИЧ: Вы знаете, какая штука, мы сейчас проехали по Канаде, Америке, почти два месяца. Мы часто выступаем в Израиле. Я вижу полные залы, я вижу нашу аудиторию. Вот она меня радует. Какая часть моей аудитории осталась в России, какая часть этой аудитории сегодня зигует, несмотря на то что вчера они пели вместе с нами наши песни, мне неизвестно и не очень интересно, насколько это большая или малая часть. Я просто знаю, что она есть.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Но, вы знаете, сейчас ведь ваши песни исполняют на улицах очень активно и поют это в связи с делом «Стоптайма», певицы Наоко. Интерес к запрещенным в России музыкантам сейчас неимоверный.
А. МАКАРЕВИЧ: Я только могу пожелать удачи этим смелым ребятам. Они знают, что сегодня за это сажают.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Вы говорили про певицу Наоко и про «Стоптайм», но очень осторожно. Почему?
А. МАКАРЕВИЧ: Совершенно неосторожно. Я действительно думаю, что любое мое слово может им повредить. Потому что соберется очередной пятый по счету или девятый суд, и какой-нибудь умный судья скажет: «Да посмотрите, кто ее защищает. Это же иноагенты, террористы, изменники Родины и провокаторы. Но понятное дело, что одного поля ягодки». И навесят еще два года. Я не хочу, чтобы это с ней произошло. Поэтому я пожелал ей удачи, отваги и прекрасной музыки.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Вы знаете, это нас еще подводит ведь к разговору про уехавших и оставшихся, даже про тех, кто настроен антивоенно. Как вы думаете, – такая извечная тема и очень востребованная в блогах в последнее время, – а есть ли конфликт между этими двумя группами людей?
А. МАКАРЕВИЧ: У меня нет конфликта. Я прекрасно понимаю, что у каждого человека в силу каких-то жизненных, личных обстоятельств могут быть причины остаться или не оставаться. И совершенно я не готов ни советовать каждому, ни судить каждого. Это личное дело каждого.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Да, но вы ведь сами, по-моему, разделяете эти две аудитории (те, кто остался в России, и те, кто ходит сейчас на ваши концерты) и говорите про них как-то немножко отдельно.
А. МАКАРЕВИЧ: Безусловно. Потому что одни имеют возможность ходить на концерты и ходят, а вторые не имеют возможности и не ходят. При этом я не знаю, часть из них хотела бы, а часть и не хотела бы. Вот в этом у меня копаться нет никакого желания и, кстати, возможности никакой. Я это не могу посчитать. А эксперименты какие-то проводить у меня нет желания.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Но при этом, как вы думаете, можем ли как-то мы, уехавшие, помочь россиянам, поддержать их? Что можно для этого сделать? То есть там же не все поддерживают войну. И даже, более того, не все как-то живут в каком-то таком вакууме. Есть те, кто против, просто они боятся и не имеют возможности выходить на улицу и открыто, свободно выражать свое мнение.
А. МАКАРЕВИЧ: Я делаю то, что я всю жизнь делал. Я пишу песни. По-моему, честно. Если эти песни помогут людям, о которых вы говорите, я буду рад.
Д. ЕЛОВСКИЙ: А украинцам мы можем помочь?
А. МАКАРЕВИЧ: Можем. Конечно.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Как?
А. МАКАРЕВИЧ: Я помогал несколько раз людям, которые потеряли жилье, которые остались на улице в результате высокоточной российской бомбежки. В моем состоянии было сделать это. Мы это организовывали и делали. Я не думаю, что так уж мало. В общем, я делаю то, что могу.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Есть сейчас два города, где сложно себе представить ваш концерт. Это, как ни странно, Москва и Киев. Как вы думаете, когда-нибудь вы выступите там?
А. МАКАРЕВИЧ: Поживем-увидим. Скорее в Киеве, чем в Москве.
Д. ЕЛОВСКИЙ: А в Москве вам бы хотелось выступить?
А. МАКАРЕВИЧ: Сегодня – нет.
Д. ЕЛОВСКИЙ: А когда-то?
А. МАКАРЕВИЧ: Посмотрим. Я не знаю, насколько она изменится. В том виде, в котором она пребывает в мире сегодня, – никакого желания.
Д. ЕЛОВСКИЙ: А есть вообще надежда на то, что Россия изменится?
А. МАКАРЕВИЧ: Вы опять о надежде. Я пытался вам объяснить, что, с моей точки зрения, надежда – это опасная, неблагодарная история.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Хочется о хорошем думать. Хочется представлять себе светлое будущее. Хочется жить в ожидании чего-то.
А. МАКАРЕВИЧ: Я стараюсь думать о том, что происходит сегодня, о том, что я могу сделать сегодня, завтра. А что будет через полгода или через год при той скорости турбулентности в мире, которая происходит, это все тыканье пальцем в небо. Мне жаль на это тратить время.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Андрей Вадимович, а вот русские, которые уехали и которые остаются в России, они разные? Они отличаются друг от друга?
А. МАКАРЕВИЧ: Люди вообще очень разные. Я ни разу в жизни не видел двух одинаковых человек. Конечно.
Д. ЕЛОВСКИЙ: В чем разница?
А. МАКАРЕВИЧ: В чем разница? В том, что они люди, у них свое отношение к сотням вещей, которые их окружают, которые с ними происходят. У них совершенно разные обстоятельства жизни. У них разное материальное положение. У них отсутствие родственников или здоровые родственники, или больные родственники, или родственники, которые никуда не хотят ехать, а оставить их нельзя, потому что не на кого. Что я вам перечисляю?
Д. ЕЛОВСКИЙ: Да, это понятно. Я просто давайте с вами своими наблюдениями поделюсь. Вот я в эмиграции с начала войны. И я стал замечать, что как будто те россияне, которые покинули Россию, они становятся более максималистски настроенными, меньше какого-то примирения с ложью, с несправедливостью, с той же коррупцией. То есть есть такие вещи, которые становятся просто неприемлемыми, в отличие от тех же нас, от того же меня, например, который находился в России.
А. МАКАРЕВИЧ: Каждый человек устроен таким образом (это элементарная психология), что ему свойственно оправдывать свои действия. Поэтому, если он уехал, он внушает себе бессознательно или сознательно, что это был единственный возможный путь, он молодец, он герой, он все сделал правильно и начал новую жизнь. Тот, который не уехал, внушает себе, что он нашел вариант здесь оставаться, не изменяя себя, не совершая подлостей, не участвуя в гадостях, не участвуя в массовом убийстве. Но он жив-здоров и даже продолжает что-то делать. Это человеческое устройство.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Скажите, вы согласны с тем, что сейчас в таких странах, как Россия, в авторитарных режимах, неучастие в зле прямое – это тоже большой поступок?
А. МАКАРЕВИЧ: Это достойный поступок. Но, на мой взгляд, этого все-таки недостаточно. Потому что они там так наблатыкались, что, убедившись в том, что ты в их зле не участвуешь, они все-таки тебе что-нибудь подстроят. Что-нибудь такое нормальное, мягонькое, незаметное, но обязательно надо каждого замазать. Обязательно каждого замазать. Союз блатных и гэбэшных – это страшная история. Надо всех замазать одним.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Как это можно сделать? Ну, например.
А. МАКАРЕВИЧ: Это их проблема. Я им не буду давать советов. Там хватает своих специалистов.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Вы сказали, что этого недостаточно. Тогда вопрос, соответственно: что еще можно сделать, какие еще есть варианты?
А. МАКАРЕВИЧ: Наверное, у каждого какой-то вариант есть свой, не знаю какой. Совершенно необязательно лезть на рожон, понимая, что ничего, кроме звания экстремиста и срока, тебе это не принесет. А результат того, что ты хотел сделать, может быть даже и незаметен. Поэтому, еще раз, сегодня в России надо быть очень осторожным, как мне кажется. Я рассуждаю безответственно, потому что сам на своей шкуре сегодня в России я этого испытать не могу.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Андрей Вадимович, вообще, ощущение, что сейчас немного ломаются вот такие тропы культурные и парадигмы, когда добро побеждает зло. Есть такое?
А. МАКАРЕВИЧ: Вообще, картина мира с того момента, как нам ее преподавали в детстве, изменилась очень сильно. Она изменилась на сегодняшний день. Я не думаю, что это навсегда. Потому что вообще нет такого слова «навсегда». Другое дело, что это может быть длиннее остатка твоей жизни. Вот это неприятно.
Я уже видел один раз, как на глазах рушится то, что вчера еще, как тебе казалось, должно стоять столетиями. И невероятная радость, которая меня посещала по этому поводу. Мне очень хочется увидеть это еще раз. Никаких гарантий.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Какой момент вам кажется переломным? Или череда моментов. То есть интересно понять, в какой момент сломался мир.
А. МАКАРЕВИЧ: В этот раз он ломался не за один день и не за один год. Это было сделано очень грамотно, как мы сейчас видим, очень профессионально. А главное, не столько профессионально, сколько последовательно. Человек сегодня все больше и больше привыкает к каким-то коротким игрушкам: короткий текст, короткий клип, короткий разговор. Дальше он забывает начало, у него крыша едет, ему это неинтересно. На протяжении долгого срока последовательное собирание таких чешуек меняет массовую психологию довольно здорово.
Что они все скажут завтра, когда президент сменится, я не знаю. Может быть, кто-то очухается и скажет: «Ой, что это было?» А кто-то, может быть, затаится и скажет: «Да хорошо все было. Порядок был. А сейчас опять бардак устроите, как со своим Горбачевым». Я не знаю, что будет. Посмотреть на это очень любопытно. И очень хочется, чтобы погибало людей по возможности как можно меньше.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Да, но ведь это процессы, которые идут не только в России. Как будто они идут во всем мире. И происходит сейчас концепция «кто сильнее, тот и правый, тот и главный».
А. МАКАРЕВИЧ: А я и говорю обо всем мире. Просто обо всем остальном мире я знаю еще меньше, чем о России. А я и о России-то знаю мало. Я вижу, что в Израиле творится – тоже черт знает что. Да, земля проходит через какую-то полосу турбуленции.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Как жить в этом мире? Как в нем выживать? Особенно, если ты не гэбэшник или не застройщик из Нью-Джерси.
А. МАКАРЕВИЧ: Не могу давать советы. Я стараюсь не терять ориентиров. Когда я был маленьким, мне очень хорошо объяснили мои родители, что такое хорошо и что такое плохо. Не по книжке Маяковского, а вот сами, своими словами, на примере собственной жизни. Вот я с этим и живу. И когда бывает трудно, я это вспоминаю, сверяю с тем, что я сделал сегодня. Чаще – подсознательно.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Соответственно, вопрос: что родители говорили?
А. МАКАРЕВИЧ: Они говорили вещи, которые во многом перекликаются с заповедями Господними, что убивать нельзя, что врать нехорошо, потому что это непродуктивно, что воровать нельзя, что старших надо уважать, а родителей любить. Вещи, которые, мне кажется, любой нормальный человек носит с собой или в себе.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Наверное, Путин тоже любит своих родителей.
А. МАКАРЕВИЧ: Вот меньше всех меня интересует, что внутри носит Путин. Он в каком-то интервью очень честно признался, что такой штукой, как эмпатия, он не страдает совершенно. Ну, честно, что ж…
Д. ЕЛОВСКИЙ: Я, вы знаете, еще не понимаю, вот как ему удалось всю страну, весь народ – ну не всю, ладно, давайте говорить, там какую-то большую ее часть – поверить в то, что необходимо убивать своих соседей, своих родственников. Потому что у каждой второй и первой семьи есть родня в Украине или приехали оттуда. Вот как это удалось провернуть? Притом не просто на словах, а на деле.
А. МАКАРЕВИЧ: Есть такая наука пропаганда. Она не вчера была изобретена. Человечество периодически к ней обращается. Она работает, дает результаты, особенно на сырых, неокрепших умах, коих в России предостаточно.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Да, но ведь есть интернет. И были до недавней поры редакции, которые находились в России, был доступ к информации вообще во всем мире. И Телеграм, и Ютуб. То есть это не Германия 30-х.
А. МАКАРЕВИЧ: Интернет – это всего лишь средство. Далее надо, чтобы у тебя возникло желание найти именно ту информацию, которая, по твоему убеждению, наиболее правдива. Вот тут начинаются вопросы. С правдой сегодня вообще сложно. Я очень боюсь, что с появлением искусственного интеллекта само понятие «правда» может в корне измениться. Вот это будет катастрофа, которую поймут не сразу.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Вы знаете, есть такой сейчас термин «дефолт культуры», применимый к тому, что происходит в России. Хотел вас спросить, действительно можно ли говорить про дефолт культуры? И что вообще происходит с российской культурой? Давайте попробуем тоже разделить и то, что в России происходит, и вне России.
А. МАКАРЕВИЧ: Ну, давайте так. Сначала самое простое. Большое количество деятелей культуры, которых я считаю выдающимися, Россию покинули. Фамилии, наверное, вам сейчас пересказывать не надо, мы их с вами знаем. Их объявили иноагентами, их объявили экстремистами, их объявили в розыск. Они продолжают работать, уехав в другие места.
Я, например, не вижу, что происходит, скажем, на фронте кино в России сегодня. То есть если что-то чудовищное снимается, типа «Хорошие соседи», я хочу или не хочу, я об этом узнаю, потому что интернет этим полон, включая цитаты. Если вдруг появилось что-то хорошее, я об этом тоже узнаю, если это принципиально хорошее. И то, и другое периодически случается. В целом я понимаю, что уровень и литературы, и кино, телевидения очень сильно упал. Задачи пропаганды это устраивает полностью. Потому что пропаганда, она не для яйцеголовых. Их, в общем, чем меньше, тем лучше. А вот для всех остальных она должна быть простой, как молоток – тогда работает.
Д. ЕЛОВСКИЙ: При этом нету ведь какой-то востребованности внутри страны по отношению к Z-культуре, к Z-авторам. То есть постоянный стоит вой, что эту музыку не слушают.
А. МАКАРЕВИЧ: Скажите, Дмитрий, вы где живете?
Д. ЕЛОВСКИЙ: Я живу в Литве.
А. МАКАРЕВИЧ: В Литве. Откуда у вас такая уверенность в том, какая востребованность, какой запрос в России существует, скажем, на Z-авторов?
Д. ЕЛОВСКИЙ: Я читаю новости, смотрю материалы.
А. МАКАРЕВИЧ: Вы все читаете? Или вы выбираете те новости, в которых написано, что упал запрос на Z-авторов? А есть новости, где написано, что растет запрос на Z-авторов. И как с этим быть?
Д. ЕЛОВСКИЙ: Андрей Вадимович, я читаю все, я вам честно скажу. Я читаю таких, например, авторов, как Захар Прилепин, который один из самых громких голосов того, что вот нет успеха у Z-авторов, нет у них господдержки. У него была программа в какое-то хорошее время, по-моему, чуть ли не на НТВ, которую довольно быстро закрыли, потому что она рейтингов никаких не давала. То есть ощущение полное, что народу это не надо.
А. МАКАРЕВИЧ: Понятно. Тогда я вам скажу, что мне бесконечно неинтересно читать Захара Прилепина и про Захара Прилепина. Вот Алла Боссарт написала про какой-то новый фильм, который ее восхитил. Я подумал, интересно, надо его найти где-то в интернете и посмотреть. Я ей, скажем, в этом плане вполне доверяю. Вот так это происходит. Я не делаю никаких умозаключений и не пытаюсь вести какой-то статистики.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Давайте еще про музыку поговорим. Такое у меня ощущение, что может сейчас та, что протестная, очень сильно уйти в андеграунд, в прямом смысле этого слова, потому что выступления на улицах сейчас как будто кажутся уже совсем невозможными и уделом самых смелых. Какие перспективы у российского андеграунда?
А. МАКАРЕВИЧ: Я свое состояние в андеграунде вспоминаю из середины и конца 70-х годов прошлого тысячелетия, и вспоминаю с большим отвращением. Это было тяжело и нерадостно, между прочим. Я не знаю, какие сегодня остались места в этом подземелье, чтобы спрятаться от ФСБ, доносчиков, этого комитета «Э» и Госкомнадзора. Не знаю. Мне просто не очень хочется, чтобы функции музыки сводили исключительно к протесту. Мы немножко ее обедняем этим, ну ей богу. Я считаю музыку голосом Божьим. И это немножко больше, чем протест. Да, она включает в себя протест, потому что она подразумевает твою честность. Значит, ты протестуешь против вранья уже, хочешь ты этого или нет.
Но задача ее сегодня, мне кажется, могу ошибаться, это все-таки какой-то свет принести людям, пусть на время, потому что они погружены во мрак. Если музыкальные произведения официальные сегодня этот мрак усиливают, мне становится физически плохо. Я это не могу смотреть. А учить сейчас молодых, 20-летних, как им лучше спрятаться в андерграунде, я не знаю. Клянусь.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Вы знаете, по-моему, Артемий Троицкий говорил когда-то, что, возможно, скоро российской молодежи придется поучиться у старшего поколения делать музыку, самиздат, записывать на какие-то секретные носители, передавать друг другу из-под полы. Вот как вы думаете, возможен ли такой возврат в некую советскую архаику?
А. МАКАРЕВИЧ: Но их пересажают очень быстро сейчас. Нас все-таки практически не сажали. Нас могли свинтить, продержать день-два, попугать и отпустить на все четыре стороны. То есть мы не были экстремистами, иноагентами, как это сегодня называется. Поэтому Троицкому легко советовать, как себя вести. Здорово бы всё, да. Причем еще лучше, если бы без всякого самиздата и андеграунда. Я им еще раз просто стойкости желаю и веры в собственные убеждения. Потому что если ты начинаешь юлить, что-то для себя выруливать, идти на компромиссы, это очень плохой путь. Ты влипнешь, как муха в говно, и тебя уже не отпустит.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Андрей Вадимович, вы иноагент. И мы так понимаем, что сейчас «иноагент» – это уже такое устаревшее немножко слово в российском правосознании. Уже там люди становятся террористами, экстремистами. В общем, это некое второе звание уже. Давайте про иноагентство поговорим. Вы, по-моему, вошли в топ-5 самых известных иноагентов России по опросам социологов вместе с Пугачевой, которая не иноагент. Там Галкин, Моргенштерн и вы. Как вы отнеслись к этому? И вообще, как иноагентство на вас повлияло?
А. МАКАРЕВИЧ: Я никак к этому не отношусь. Я никак не отношусь к тому, что я не могу изменить. Я прекрасно понимаю, что с ними бодаться, жаловаться на это… Когда меня объявили, это было уже почти три года назад, я помню, Путин тогда говорил, что главное условие – это иностранное финансирование: «Вот они иноагенты, потому что наши враги из зарубежа их финансируют, а они за это поют то, что нам не надо». А мое дело разбиралось в суде, и у меня не нашли иностранного финансирования. Знаете почему? Потому что его нет. И тогда они сказали: «Несмотря на то, что у него иностранного финансирования нет, он все равно иноагент. У него нерелевантное поведение». Но вот после этого с ними судиться, что ли? Это трата нервов, времени и денег, между прочим.
Д. ЕЛОВСКИЙ: По-моему, за интервью с Гордоном вас признали иноагентом, да?
А. МАКАРЕВИЧ: Да я не помню уже, за что. Гордон в то время, когда я ему давал интервью, никаким иноагентом еще не был. Это тоже, между прочим, факт. И это их не интересует.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Андрей Вадимович, не могу вас не спросить про встречу с Медведевым ту достопамятную. Я знаю, что вам, наверное, уже надоел этот вопрос, но тем не менее. Вот вы тогда, когда встречались с этим человеком, могли подумать, что он превратится в такого самого, наверное, безумного, кровожадного и людоедского пропагандиста режима?
А. МАКАРЕВИЧ: Как вы думаете, если бы мне такое пришло в голову, стал бы я с ним тогда общаться?
Д. ЕЛОВСКИЙ: Какое он на вас тогда произвел впечатление?
А. МАКАРЕВИЧ: Абсолютно адекватного, образованного, очень прогрессивно настроенного молодого человека. И, кстати, то, что он тогда делал, это вполне подтверждало. Мало кто уже помнит, а он сделал довольно много хорошего. Я могу сказать, что и Путин производил совершенно другое впечатление и говорил совершенно другие вещи.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Есть такая теория, что Медведева за его либеральную позицию тогда – за шашни с Западом, за дружбу с Обамой – сейчас вот таким образом наказывают. Верите в это?
А. МАКАРЕВИЧ: Мне совершенно неинтересно, за что наказывают Медведева, клянусь вам. В мире столько книжек хороших, музыки, фильмов. Почему я должен интересоваться, за что там наказывают Медведева?
Д. ЕЛОВСКИЙ: Хорошо, давайте, действительно, поговорим про музыку, про книжки, про фильмы. Меня вот интересует, вы сейчас что слушаете в последнее время? Что у вас в плеере, на виниле, в компьютере?
А. МАКАРЕВИЧ: Я был в музее Армстронга в Куинсе, в его доме. Меня совершенно поразило, что он, будучи во второй половине жизни уже большой всемирной звездой и совсем не бедным человеком, как купил в начале 30-х годов этот домик, он так в нем и жил до конца. Домик небольшой, двухэтажный, трехкомнатный, с очень низкими потолками, с узенькой крутой лесенкой на второй этаж, как все домики вокруг. И он не хотел оттуда уезжать. Он любил эту свою деревню, своих соседей. И я получил ощущение от этого дома, что он был какой-то простой и очень хороший человек.
Я купил там чудный диск, он играет Фэтса Уоллера, в общем, в ранние годы. Я много из этого, кстати, не слышал. Я очень люблю, когда он играет медленные блюзы и медленные баллады. Я животное удовольствие просто получаю от его энергетики.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Из современного что-то слушаете?
А. МАКАРЕВИЧ: Нет.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Почему?
А. МАКАРЕВИЧ: Не нравится. Я давно живу. Я знаю, откуда ноги растут. Если молодые люди видят вершки, я вижу, из чего эти вершки выросли, из какого корня. А мы в свое время торчали от этого корня. И в 9 случаях из 10 это гораздо интереснее верхушек, которые выросли.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Про ваши планы хотел узнать. Я вот нашел сайт ваш. Он совершенно не информативный, не обновляется. Расскажите, где вас можно увидеть в ближайшее время, где послушать? Что вообще происходит?
А. МАКАРЕВИЧ: У меня есть сайт, который создан исключительно как наши концертные планы. И там отлично можно увидеть, куда мы собираемся ехать. Мы скоро едем в Европу, причем по разным странам. У меня самого много сольных поездок. То есть мы после Америки совсем не отдыхаем. У нас следующий год очень плотный и очень напряженный. Конечно, хочется чего-то делать больше, но для этого надо чаще находиться вместе. Находясь уже в туре и играя там каждый день или через день концерты, что-то еще делать новое трудно. 40 лет назад это получалось, сейчас уже не очень. А просто собраться на месяц и посидеть вместе в студии и подумать было бы здорово. Но пока такой возможности нет.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Андрей Вадимович, смотрели интервью Пугачевой?
А. МАКАРЕВИЧ: Конечно.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Как вам?
А. МАКАРЕВИЧ: Она великая совершенно. Она великая актриса. И она мудрейшая женщина. Я вообще ее люблю.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Почему, вы думаете, у него такие большие, колоссальные просмотры? Это одно из самых важных медиасобытий года.
А. МАКАРЕВИЧ: Потому что она много лет не появлялась на экране, а любовь к ней никуда не делась. Это тоже удивительное дело. Ведь сколько уже лет актриса практически не поет. Другого человека забыли бы через полтора года. С ней этого не происходит. Масштаб личности не позволяет.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Как вы думаете, ее боятся те, кто в России делает внутреннюю политику, те, кто цензурой занимается?
А. МАКАРЕВИЧ: У меня совет: спросите у них.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Ну, вы знаете, я бы спросил, если бы они отвечали на наши запросы. У нас нет возможности с ними разговаривать.
А. МАКАРЕВИЧ: Я плохая им замена. Я не знаю, боятся они или нет.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Хорошо. Про музыку еще. Вы знаете, у Пола Маккартни вышел первый за, по-моему, пять лет трек, композиция, 2 минуты 45, но там большая ее часть – это шумы, скрипы, шорохи и все постепенно уходит в тишину. Это часть такого арт-проекта против искусственного интеллекта. Музыканты таким образом предупреждают об опасностях, которые ИИ несет в культуру. Как вы относитесь к этому?
А. МАКАРЕВИЧ: Начнем с того, что я это не слышал. Если это что-то типа Revolution №9, то я не большой поклонник такого творчества. А вообще, к инструментальной музыке он часто обращался довольно. Он писал для мультфильмов музыку. У него была симфония настоящая, которая исполнялась при большом скоплении народу. Он композитор. Другое дело, что мне кажется, что все-таки в первую очередь он гениальный композитор-песенник. Но ему хочется делать другие вещи. Почему нет?
Д. ЕЛОВСКИЙ: Давайте я все-таки закончу тему, потому что хотелось бы понять ваше отношение к искусственному интеллекту. Несет ли он реально какую-то угрозу музыке? Как вы думаете?
А. МАКАРЕВИЧ: Вот был похожий вопрос, когда интернет возник. Интернет – это инструмент. Все зависит от того, как ты им пользуешься. Можно в микроскоп увидеть новых бактерий, а можно им забивать гвозди, а можно голову проломить кому-то, кстати. С искусственным интеллектом то же самое, только гораздо более сложно, потому что он быстро обучаем. И он попадает в руки к людям, которые, мягко скажем, недобросовестны. И его будут использовать в своих целях, и в целях пропаганды, и в целях распространения информации, и, главное, дезинформации. И это будет уже сегодня. Я все это вижу. Я не знаю, что с этим делать. Запретить его бессмысленно. Как запретить воздух? Но с ним можно делать прекрасные вещи, если ты ставишь перед ним прекрасные задачи.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Да, но как будто есть угроза того, что с его помощью музыку сможет писать вообще любой человек, особенно если говорить про электронную музыку или про обработку чего-то. И таким образом происходит некая девальвация процесса творчества.
А. МАКАРЕВИЧ: Я помню, когда был первый бум электронных инструментов, там Томита и прочие ребята, была эйфория просто в мире: «Все! Нам больше не нужен симфонический оркестр. Все это сделано, все это у тебя под пальцами, в одной клавиатуре. Новая эра началась». Поигрались два года и бросили. Оказывается, не так все просто и не переиграть симфонический оркестр, где, помимо живых звуков, складывается энергетика живых людей. Из электрических мертвых коробочек это можно только сымитировать. Другое дело, что народ не слишком искушенный, он с удовольствием хавает имитацию. Дешевое, а пахнет почти так же. «Почти» – это, в общем, для многих не важно.
Д. ЕЛОВСКИЙ: В начале следующего года выйдет книжка Пинхаса Полонского «Библейская динамика числа». Иллюстрации там сделали вы. Расскажите, пожалуйста, про это.
А. МАКАРЕВИЧ: Не только я, там несколько израильских очень хороших художников. И вообще для меня была неожиданность и большая честь, что меня туда позвали. Полонского я читаю. Он очень интересный, иногда парадоксальный, но всегда нестандартно думающий человек, очень образованный. И его толкование, безусловно, интересно. Я их читал, на самом деле, несколько лет назад до того, как мне предложили заняться этим оформлением. Я правда старался, высунув язык, потому что хотелось не ударить в грязь лицом. И вообще, иллюстрировать священные тексты – это очень большая ответственность. Но я старался.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Будем тогда ждать выхода. Известна дата уже? Я видел, первый квартал, по-моему, года следующего.
А. МАКАРЕВИЧ: Да. Они немножко передвигались из-за того, что идет война и с деньгами везде не очень хорошо. Это понятно. Да, мне кажется, что в начале следующего года, к весне это должно выйти.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Андрей Вадимович, вы в Израиле находитесь. Как вы встретили новости об окончании войны в Газе, что это для вас было, что почувствовали?
А. МАКАРЕВИЧ: Послушайте, мы все, жители Израиля, прекрасно понимаем, что никакое это не окончание. Это отсрочка. Какой она длины и как она закончится, мы пока не знаем. Но расслабляться и праздновать мир, к большому сожалению, очень и очень рано. Невероятно жалко огромного количества людей погибших, раненых. Вам это трудно представить. Израиль маленький. И когда кто-то погибает в этой войне, это обязательно или сын твоих друзей, или племянник друзей твоих друзей, или твой знакомый. Это всегда член одной большой семьи. И это очень тяжело.
Д. ЕЛОВСКИЙ: Понял вас. Андрей Макаревич, музыкант. Андрей, спасибо вам большое за разговор. Будем надеяться, что еще встретимся с вами. Друзья, спасибо, что вы смотрели нас. Лайк, подписка, комментарий. Здорово, что вы с нами. Пока. Берегите себя.
А. МАКАРЕВИЧ: Счастливо.