«Суть событий»: Украинское наступление началось над Рублёвкой и под Белгородом
Кто бы там ни воевал, какие бы паспорта ни были в тумбочках возле кроватей в казарме у этих людей, Украина настаивает на том, что это именно Русский добровольческий корпус. Хотя это, несомненно, части украинской армии, которые созданы по инициативе украинских спецслужб…
Подписаться на Сергея Пархоменко
Поддержать канал Сергея Пархоменко
С. ПАРХОМЕНКО: Добрый вечер, дорогие друзья! В Москве сейчас, по моим подсчетам, 9 часов вечера и 2 минуты. Это программа «Суть событий». Это традиционный пятничный стрим «Суть событий» — стрим, в котором мы с вами обсуждаем события недели, все, что произошло существенного, все, что как-то останется надолго и что нам еще предстоит обсуждать на протяжении достаточно долгого времени.
Срочный сбор
Нам нужна помощь как никогда
Я надеюсь, что вам хорошо слышно, хорошо видно. Пожалуйста, дайте мне знать про это, расскажите мне, откуда вы смотрите эту программу. А я вам пока скажу, что, как вы хорошо знаете, объем аудитории, которая видит стримы в YouTube, в значительной мере зависит от количества лайков, которые стрим получает. Так работают эти самые ютьюбовские алгоритмы. Они, собственно, раздают, предлагают контент в зависимости от своих наблюдений над тем, что люди сообщают о стриме, который они уже смотрят. Подписки тоже имеют большое значение, особенно если эти подписки совершаются непосредственно во время прямого эфира.
Ну и замечу, как обычно: у вас есть возможность поддержать мою работу своими пожертвованиями, своими, как это называется, донейтами, донатами — есть много разных вариантов произносить это слово. Для этого, пожалуйста, обратите внимание, если вы за пределами России, если у вас есть банковская карточка нероссийского банка, то вот смотрите — видите, там есть ссылка sparkhom.supportme.live. Это, собственно, ссылка, которая позволит вам поддержать меня, находясь за пределами России. А если вы внутри России и у вас карточка российского банка, то, пожалуйста, поглядите в описание этого стрима. Там есть много разных возможностей, разных ссылок. Там же, кстати, есть ссылка на Патреон. Патреон — это такая система, которая позволяет совершить подписку на регулярные пожертвования. Опять же, в том случае, если у вас есть счет в зарубежном банке, карточка такого банка и вы сами находитесь за пределами России, тогда это становится надежно и безопасно. Есть также всякие возможности воспользоваться криптовалютами. В общем, много разных вариантов.
Вот это та техническая информация, которую я хотел сообщить. Скажу, что у нас с вами работает чат прямого эфира. Я стараюсь за ним поглядывать. Также у меня есть друг, который тоже за ним следит и который не только следит там за порядком, но еще и выковыривает оттуда какие-то содержательные вопросы и присылает их мне. Так что я очень рассчитываю на вот такое ваше участие в моей программе.
А пока смотрите: Екатеринбург, Байяибе, Доминиканская республика (представляете себе, Байяибе!), Белград, Одесса, Алматы, де-Жанейро, Санкт-Петербург, Саров, Киевская область, Бучанский район, Нью-Хэмпшир… Что еще? Днепр, Старый Оскол, Миннеаполис, поселок Рыжики близ Санкт-Петербурга, собственно сам Санкт-Петербург, Азов, Ростовская область, «в Самаре сейчас ветер дует», сообщают мне. Йыхви (судя по буквам, это Эстония), Тула и так далее. Широкая, как всегда, у нас с вами география, и это меня тоже чрезвычайно радует. Это значит, что интернет работает, YouTube свое дело знает, и это значит, что, несмотря на все блокировки, все ограничения, связь у нас с вами сохраняется.
Ну вот, темы. Я думаю, что вы не сильно удивитесь, если я вам скажу, что все-таки главной темой мы должны считать окончательный перенос войны, российской агрессии в Украине, обратно на российскую территорию. К сожалению, не вся еще война перекатилась через границу и зашла на российскую территорию, но значительная ее часть.
Сегодня непосредственными боевыми действиями затронут целый ряд, целый слой, я бы сказал, западных областей России, тех, которые непосредственно примыкают к границе с Украиной. Это прежде всего Белгородская область, но и Курская, и даже Смоленская, которая вроде, казалось бы, немножко подальше, и Брянская область. В общем, вся вот эта территория не может считать себя больше в безопасности. И от каких-то точечных, случайных, я бы сказал, пролетов беспилотников, точечных ударов по отдельным объектам ситуация перешла к систематическим вторжениям на российскую территорию.
НРЗБ ведутся, как я понимаю, в основном тем, что называется конвенционным оружием, то есть «Градами». Дальность «Града» 20-21-22 километра, во всяком случае, по номинальным тактико-техническим характеристикам этого вооружения. В этой зоне 20 километров от границы находится немалое количество населенных пунктов. А те населенные пункты, о которых мы слышим в последние дни — это Грайворон, например, или собственно обстреливаемый населенный пункт в последние дни… Это что там, собственно — 6-7 километров от границы. Легко достает до этой территории современная артиллерия. А что касается передвижения войск и атак каких-то контингентов… Да, Шебекино, я смотрю, номинальное расстояние 7 километров до границы от западной окраины этого городка. Хотя городок, между прочим, 40 тысяч человек, не так мало населения. Ну а что касается передвижения разных военных контингентов, то оно измеряется минутами. Как вы понимаете, проехать эти 7 километров — это, в общем, более или менее 10-15 минут и вот ты, собственно, уже и там.
Давайте с вами попробуем начать с разговора о том, что мы знаем относительно тех конкретных сил, которые атакуют российскую территорию, а потом перейдем, я бы сказал, к каким-то тактическим, стратегическим и тем более политическим выводам, которые мы можем сделать из этих событий.
Значит, первый вопрос: кто? Твердо мы можем сказать следующее. Мы можем сказать, что там ведут боевые действия подразделения и части вооруженных сил Украины. Вот это мы знаем. Дальше начинаются разного рода смелые, или полусмелые, или совсем скромные, но фантазии. Они касаются названий этих частей и подразделений, они касаются состава этих частей и подразделений, они касаются происхождения этих частей и подразделений. Все это на совести людей, которые анализируют, которые выдвигают более или менее храбрые предложения на этот счет.
В последние дни все чаще называют два наименования этих частей. Один — это легион «Свободная Россия», а другой — это Русский добровольческий корпус. Что мы про них знаем? Мы знаем про Русский добровольский корпус 4 имени. Вот за последние несколько случаев, когда часть украинской армии, которую так называют, вторгалась на российскую территорию, удалось установить 4-х участников этого самого Русского добровольческого корпуса.
Наиболее известен из них человек по имени Денис Капустин, он же Денис Никитин, он же известен в кругах нацистов разного рода, и российских, и европейских, а также всяких футбольных фанатов и так далее, насколько я правильно понимаю, под именем White Rex. Он даже пытался компанию организовать под таким названием, производить там всякий мерч, всякую одежду с символикой. Известен этот человек своими крайне националистическими взглядами. Но нам в данном случае важно, что он известен. Мы его знаем в лицо, мы понимаем, что это он.
Еще знаем трех человек. Я думаю, что если вы погуглите, вы легко их найдете, не буду сейчас тратить время на то, чтобы характеризовать каждого из них. Иногда у этих троих называют какие-то достаточно экзотические детали их биографии, но неважно — важно их количество, все остальное наши предположения.
Есть много разных историй и рассказов про то, как этот Русский добровольческий корпус формируется, как давно он образован, кто и как призывал в нем участвовать. Но с другой стороны, у нас есть много сведений от журналистов, которые работают в Украине на протяжении всей этой войны. Это сведения о том, что человеку с российским паспортом или, во всяком случае, даже не с российским паспортом, а, так сказать, российского происхождения, с российской историей, человеку, который долгое время жил в России, человеку, который как-то связан с Россией и так далее, попасть в зону боевых действий и начать в этой зоне боевых действий как-то действовать на украинской стороне чрезвычайно сложно, практически невозможно. Украина относится к этому с крайним недоверием.
Есть много разговоров о том, почему украинское командование последовательно отказывалось от участия сколько-нибудь серьезного количества граждан России или людей, как-то связанных с Россией, в боевых действиях на своей стороне, опасаясь, как я понимаю, разного рода инфильтраций, провокаций, появления всяких разведчиков, появления всяких шпионов, появления разнообразных источников утечки информации. Понять их можно.
Это касалось даже ценных на войне специалистов. Это касается даже врачей, например. Лично я знаю целый ряд случаев, когда врачи, российские врачи хотели оказаться на фронте, хотели оказаться на украинской стороне, помогать украинской армии своим собственным врачебным искусством, и ничего у них не вышло. Они получали, в общем, вполне ясный ответ, когда они куда-то обращались, пытались каким-то образом получить документы, разрешение на въезд и так далее. Они солидные, серьезные люди. Им, так сказать, не хочется вперед головы бросаться — они хотят понимать, куда они едут и что с ними там будет. Так вот эти люди получали довольно отчетливый, ясный и решительный ответ, что нет, в ваших услугах украинская армия не нуждается.
То же самое касается всяких дефицитных в современных условиях специальностей — людей, которые занимаются связью, коммуникациями, людей, которые готовы заниматься даже управлением беспилотными летательными аппаратами. Это очень ценная специальность в современной армии сегодня, особенно в такой войне, как агрессия России в Украине. Тем не менее, нет.
Вот на фоне этих совершенно практических разговоров, касающихся совершенно конкретных людей, конкретных историй, конкретных желаний, есть много общих разговоров о том, что вообще-то да, есть целый поток людей, которые направляются туда, и так далее. Мы не можем этого решительно опровергнуть. Но мы совершенно ничем (и давайте отдавать себе в этом отчет) не можем этого подтвердить. Мы не можем подтвердить, что вот этот Русский добровольческий корпус состоит из людей, как-то связанных с Россией. Как бы это ни было обидно тем, кто хотел бы это видеть и кто с большим энтузиазмом, с большим воодушевлением относится к идее появления в России, или среди российской эмиграции, или среди разного рода людей, которые не поддерживают тоталитарный режим в России, такой не просто оппозиции, но деятельного сопротивления, деятельного партизанского движения.
Я знаю, что очень много людей ждут этого, хотят этого, мечтают об этом, надеются на это, видят в этом какую-то возможность реабилитации российских общественных сил, которые противостоят диктатуре, видят в этом какую-то надежду на возвращение какого-то национального достоинства и так далее.
Мне самому тоже это все кажется чрезвычайно важным. Но знаете, я журналист, я наблюдатель. Я человек, который старается анализировать ситуацию и опираться при этом на реальные обстоятельства. И я должен сказать, что я никаких подтверждений этому пока не вижу. И говорить о том, что существует какое-то массовое движение сопротивления, массовое партизанское движение, которое двинулось на фронт, на войну с украинской стороны, мы с вами не можем.
Я должен вам признаться, что я вчера ровно имел довольно большой разговор с несколькими своими французскими коллегами. Это происходило в прямом эфире одного из французских информационных телеканалов, куда меня время от времени зовут что-то прокомментировать. И я, конечно, там звучал полным диссонансом, как-то всех пытался урезонить, пытался говорить о том, что у нас, собственно, нет никаких сведений по поводу существенного количества людей, за исключением 4-х человек, которых мы знаем в лицо и по именам; у нас нет, собственно, никаких сведений относительно того, кто и как в этом самом Русском добровольческом корпусе.
На меня махали руками и говорили: «Ну как же так, почему же вы отказываете в такой возможности? Вот есть всякие прекрасные исторические параллели. Давайте вспомним де Голля, давайте вспомним французских генералов, которые создавали «Свободную Францию» и ту часть французской армии, которая воевала во время Второй мировой войны на стороне союзников против гитлеровского вторжения. Тоже все начиналось с очень небольшого количества людей. Для того, чтобы говорить о том, что существует такое сопротивление и существует вот эта альтернативная армия, необязательно иметь сразу какие-то тысячи — достаточно иметь какой-то относительно ограниченный контингент». Я с этим всем соглашался, но, тем не менее, стоял на своем.
Почему я про это так долго и подробно говорю, почему это важно? Потому что это становится тоже элементом пропаганды, и здесь очень важно не обмануться, не поспешить с какими-то надеждами. Я думаю, что вред от того, что люди в большом количестве раньше времени в это поверят, раньше времени проникнутся идеями, что вот, существует какое-то большое, массированное сопротивление путинскому режиму — военное, вооруженное сопротивление, я имею в виду, — все это может привести к очень большим разочарованиям.
Но главное, что на этом этапе это, в сущности, не имеет большого значения. Может быть, это смешно выглядит, что я столько времени потратил на то, чтобы про это говорить — целые 15 минут уже про это говорю только для того, чтобы сказать, что это не имеет большого значения. Имеет значение то, что Украина направила части своей армии… Из кого бы они ни состояли. Мы знаем, между прочим, что на украинской стороне (вот это мы знаем достоверно) —действует (и про это есть немало вполне конкретных сведений) некоторое количество иностранных частей. Есть, между прочим, чеченские части, и кажется, даже не одна. Есть части, которые называют себя выходцами из Беларуси. Есть польские добровольцы. В общем, есть самые разные люди. Мы про них знаем. Про российских добровольцев знаем про четверых. Не знаем больше. Но важно, что Украина направляет свои части, называет их так.
Да, в любом случае, кто бы там ни воевал внутри, из кого бы они ни состояли, какие бы паспорта ни были там в карманах или, не знаю, в тумбочках возле кроватей в казарме у этих людей, как бы они себя ни называли, на каком бы языке они ни говорили, Украина настаивает на том, что это именно Русский добровольческий корпус. Хотя это, несомненно, части украинской армии, которые созданы по инициативе украинских спецслужб, прежде всего украинской военной разведки. И, в общем, никто этого особо не скрывает. Сами представители этой самой украинской военной разведки любят про это поговорить. Этого совершенно достаточно, чтобы их атрибутировать.
Есть вторая, так сказать, сущность. Это легион «Свободная Россия», про который неизвестно вообще ничего. У легиона «Свободная Россия» есть спикер. Это известный вам Илья Пономарев, бывший депутат Государственной Думы и политический активист, который много лет уже, надо сказать, живет в Украине, много лет пытается, так сказать, войти в украинский политический мир.
Он самопровозгласился лидером этого самого легиона «Свободная Россия». Он раздает интервью. Интервью эти имеют, надо сказать, довольно фантастическое содержание. Вчера я тоже слышал ровно там же, в тех же обстоятельствах, разговаривая с этими моими французскими коллегами, отрывки из интервью Ильи Пономарева, которые он давал, сидя в Варшаве. Он там рассказывал, что вот у нас какое-то несметное количество, мы находимся в России (он все время говорил «мы»), мы Россию не покидали, собственно, по-прежнему части этого самого легиона «Свободная Россия» находятся в России. Ну и там он разворачивал широкие перспективы того, что будет происходить дальше, какие дальше будут с этим всем события, куда дальше это все отправится, что это возьмет, что это завоюет и так далее.
Звучит это все совершенно фантастически, задорно звучит, но абсолютно голословно. За этим нет совершенно ничего. И пок, я должен сказать, опять-таки, как профессионал, как журналист, как аналитик, что у меня нет никаких оснований доверять этой информации, доверять вообще тому, что этот самый легион «Свободная Россия» существует.
Из этого не следует, что он не будет существовать завтра. Из этого не следует, что эта ситуация не будет как-то развиваться. Потому что надо понимать, что такого рода вещи имеют еще и характер такого саморазворачивающегося, самосбывающегося прогноза. Что тогда, когда про это начинают много говорить, когда появляется много событий, которые народная молва ли, мировая пресса ли, разного рода пропагандисты ли, разного рода политтехнологи ли и так далее начинают связывать с какими-то вот этими наименованиями, тогда, вполне возможно, они начинают развиваться. И я совсем не удивлюсь, если именно вследствие того, что происходит сейчас, в эти дни, вследствие вот этих атак этих частей украинской армии на территории России — именно вследствие этого начнется какой-то реальный приток людей туда. Потому что я нисколько не сомневаюсь (тут я возвращаюсь к началу моего разговора), я нисколько не сомневаюсь в том, что такие люди существуют. Это люди разные, начиная от тех, кто готов просто взять автомат в руки или, не знаю, ружье в руки и отправиться воевать, и кончая людьми достаточно квалифицированными, людьми с важными, ценными на войне специальностями: врачи, инженеры, связисты, специалисты по коммуникациям, разведчики, программисты и прочие.
Так что вполне возможно, что мы увидим сейчас какой-то рывок в развитии этих двух — как бы это сказать? — вот этих двух штук: Русского добровольческого корпуса и легиона «Свободная Россия». Но пока давайте будем с вами по этой части очень аккуратны, очень осторожны и лишним заявлениям, лишним интервью, лишним клятвам и какому-то бахвальству не будем в этой ситуации доверять.
Теперь что касается собственно смысла происходящего. Смысл, мне кажется, чрезвычайно простой: вот это и есть украинское наступление, о котором так много говорили. Это еще не само оно, но это первый очень реальный его предвестник. Потому что военный смысл происходящего очень понятен, очень прозрачен и логика в этом совершенно железная. И ответ на вопрос, а что, собственно, эти люди… Эти, в общем, довольно немногочисленные контингенты. Ведь на самом деле когда перечисляют военную технику, которая в этом участвует — что вот, в этом походе на это самое Шебекино участвовало, не знаю, 2 танка, 1 грузовик, сколько-то бронетранспортеров и так далее, — если все это посчитать и если понять, сколько вообще народу можно впихнуть внутрь в эту технику (они же не пешком идут за этими танками, они в них едут; за этими танками, за этими бронетранспортерами, за этим единственным грузовиком, который там был, и так далее), то становится понятно, что речь идет, в общем, о десятках людей. Ну, может быть, сотнях. Может быть, 100-200 максимум, больше нет. Казалось бы, что эти люди могут сделать? Куда там они могут прорваться, что они, собственно, такого могут совершить?
Я сейчас не говорю об обстрелах — об обстрелах поговорим попозже и о всяких бомбардировках. Мы сейчас говорим о тех, кто действует, так сказать, на земле. Вот в предыдущем рейде… Когда это было? Дней 10 назад. 22, по-моему, мая, когда была вся эта заваруха вокруг города под названием Грайворон. Там довольно быстро выяснилось, что есть чрезвычайно интересный объект. Это вот этот самый объект Белгород-22 в нескольких километрах от этого самого города — место хранения ядерных боеприпасов, одно из крупнейший для российской армии.
Было много разговоров о том, что давно уже все оттуда вывезли и так далее. Ничего не подтверждено. Нет, в сущности, никаких, опять-таки, твердых оснований говорить, что этот объект опустел, что из него все вывезли, всех эвакуировали и так далее. Нет никаких этого следов, хотя понятно, что за этим объектом наблюдают достаточно пристально.
И кстати, этот объект был одним из тех, которые были задействованы, включены в программу взаимодействия между российскими военными и американскими военными, когда существовала вот эта многолетняя программа разоружения, утилизации устаревшего оружия, обезвреживания устаревших ядерных боеприпасов и так далее. Поэтому место довольно известное и для западных военных, и для натовских не только разведчиков, но и, собственно, тех людей, которые практически всем этим занимались.
Значит, вот был такой объект. И казалось, что, может быть, из-за этого все устроено. Но такое впечатление, что, как ни удивительно, люди, которые вторгались в этот Грайворон, не проявили к этому объекту большого интереса, туда не пошли, ничего там не захватили, ничего там не разрушили, никаким образом даже не попытались туда вступить. Так что, по всей видимости, их интересовало не это. Тем более ничего подобного, вот такого конкретного их не интересовало в этом последнем рейде, который происходит на протяжении последних 2-х дней, на вот этот самый город Шебекино и окружающие его населенные пункты — всякие села, хутора и так далее.
А что они там делают? Они отвлекают силы, они растягивают фронт. Это, собственно, ответ на знаменитое утверждение российского командования и, надо сказать, страхи всяких западных аналитиков, которые с некоторым ужасом за этим наблюдали — за тем, что российское военное руководство успело за последние несколько месяцев соорудить какой-то грандиозный оборонительный вал, который вообще делает невозможным какое бы то ни было продвижение украинской армии куда бы то ни было. Я тоже много раз видел, слышал и читал, как в особенности всякие западные аналитики начинают загибать пальцы и бормотать, перечислять, что только там ни наворотили: столько-то рядов траншей, столько-то рядов колючей проволоки, такие-то минные поля, такие-то бетонные надолбы и так далее. Они, надо сказать, с большим уважением про это все говорили.
Как мы видим, эта штука не работает. Либо в ней есть дыры, либо у нее есть края, за которые, так сказать, можно загнуться. К чему это приводит? Это приводит к тому, что командование российской армии сегодня находится в тяжелейшем положении, перед сложнейшим выбором. Им предстоит сообразить, а что, собственно, они собираются делать. Они собираются продолжать держать те части, которые они считают боеспособными, на каких-то стратегических направлениях, где они ждут этого самого украинского контрнаступления, или они будут сейчас снимать эти части с фронта и расставлять их там, где происходят все эти прорывы. Вот мы это увидим, собственно, в ближайшие дни. Как я понимаю, это решение еще не принято, ничего существенного по этой части еще не произошло, будет происходить дальше. Ну вот посмотрим.
И конечно, это очень остроумная, очень эффективная, очень своевременная мера, если считать ее мерой, которая предшествует этому самому украинскому наступлению. Вот это в точности то, что и надо было делать. Легко говорить это задним числом, но, в общем, это действительно выглядит чрезвычайно логично — что и надо было делать, если вы готовите это самое наступление: оттянуть по возможности силы, как можно больше сил, обороняющихся на затыкании этих самых дыр, и заставить их нести эту патрульно-караульную службу, прикрывая эти приграничные городки, районы, области, прикрывая военные объекты, которые там есть, всякие коммуникационные структурные объекты, которые там есть.
И у нас есть все основания считать, что это давление будет увеличиваться, потому что, что называется, хорошо зашло. Хорошо зашло в том смысле, что поставило-таки российские командование перед этим выбором и заставило его… Я уверен, что мы это увидим в ближайшее время, нам об этом донесут и корреспонденты на месте, и люди, которые имеют дело с западными разведками и которые имеют доступ к наблюдению из космоса. Я уверен, что они нам скажут: «Вот оно, поехало. Вот оно поехало прикрывать эти области».
И интенсивность этого будет расти. Мы видим, как она растет. Помните, первый раз, когда, по-моему, в Брянской области случился этот рейд, все были страшно изумлены, все бесконечно это обсуждали, удивлялись, кто эти люди, откуда они взялись и так далее. Теперь это превращается фактически в рутину. Теперь это все становится элементом ежедневной борьбы за то, чтобы растянуть, разжижить, так сказать, рассосать российские оборонительные порядки перед этим самым наступлением.
Второй фактор, который там работает — это фактор обстрелов. Тоже выясняется, что как-то прикрыться от этих обстрелов, как-то от них защититься невозможно. Никакой не хватает противовоздушной обороны, никаких средств защиты, никаких средств маскировки, которые в этих ситуациях тоже имеют какое-то значение. Значит, единственное, что можно — это пытаться выскочить навстречу этим артиллерийским позициям, этим, собственно, мощностям, которые сейчас ведут огонь по российской территории, и попытаться их каким-то образом подавить.
Что для этого нужно? Опять для этого нужно отвлечь силы от тех направлений, на которых ожидается наступление, от тех направлений, где они стояли в обороне, для того, чтобы завязать вот эту приграничную войну в совершенно других регионах, совершенно не на тех направлениях, о которых шла речь. Все время, когда говорили об украинском контрнаступлении, говорили о южной части или средней — то, что касается донбасского направления, то, что касается херсонского направления, то, что касается, собственно, уже движения в сторону Крыма и так далее. Это все гораздо южнее, чем те события, которые мы наблюдаем сейчас в Белгородской, Курской, а тем более Брянской и Смоленской областях.
Все это принуждает российское командование менять планы на ходу, отвлекать силы, пытаться участвовать в этом, так сказать, обмене ударами приграничном. И все это получается у украинцев очень эффективно. Тем более, что, еще раз, как мы видим, они в этом используют очень незначительные по численности силы. Буквально десятки и сотни людей наводят весь этот адский шорох, буквально несколько этих самых батарей.
Причем здесь речь идет о батареях не каких-то дефицитных. Это не какие-то «Хаймарсы», или какие-то дальнобойные французские ракеты, или еще что-нибудь. Это, в общем, вполне обычная техника для современной войны, которой, в общем, немало и у той, и у другой страны. Это всякие «Грады», «Ураганы» и так далее. Все это доказывает свою эффективность.
Дальше возникает вопрос: собственно, а что же знаменитая история про то, что Украине ее западные союзники запрещают вести такого рода действия? Собственно, именно этим объясняется то, что украинское командование упорно говорит: «Это не мы. Мы этим не занимаемся, мы этим не командуем, мы этих людей туда не направляем. Это русские части. Это легион «Свободная Россия», это этот самый корпус волонтеров»… Слушайте, что-то как-то темнеет. Давайте я зажгу свет. Мне кажется, что так оно получше будет.
Украинское командование говорит: «Нет-нет, это не мы, это русские части, мы здесь ни при чем», потому что им союзники запрещают. Ответ: а союзники им не запрещают. Это, кстати, тоже одно из больших заблуждений, которое довольно часто встречается в разных рассуждениях, в разных анализах, в разных аналитических текстах, статьях и всяком таком прочем — что Украине нельзя вторгаться на российскую территорию. Нет, ничего подобного. На самом деле ограничение выглядят совершенно по-другому. Ограничения касаются только небольшого количества дальнобойных систем, которые были переданы украинской армии ее западными союзниками — армиями НАТО, Соединенными Штатами и так далее. Речь идет об этих самых «Хаймарсах», речь идет о ракетах, особенно о британских ракетах Storm Shadow, появившихся в относительно недавнее время. Речь идет и будет идти об авиации тогда, когда она появится.
Тут я, может быть, немножко забегаю вперед, но я скажу, что мы с вами находимся все-таки на пороге того, когда Украина начнет распоряжаться каким-то вполне существенным количеством более или менее современных самолетов. Ну, F-16 — это не самое, так сказать, последнее слово военной моды и военной техники, но, в общем, вполне достойный аппарат.
По-моему, буквально сегодня объявлено о том, что, собственно, окончательно сложилась так называемая «самолетная коалиция». В нее вошел целый ряд европейских стран. Там Великобритания, Голландия, Дания, Польша… Кого там только нет. Могу посмотреть, если вам интересно. Это вообще интересная вещь про эту самую коалицию. Мне даже самому стало любопытно, кто еще там есть. Ну ладно, посмотрю чуть попозже. Не могу, куда-то у меня отвалилась эта ссылка. Но ничего, я, может быть, найду ее попозже. Кто меня сейчас читает в чате, поищите, пожалуйста, погуглите и пришлите, кто туда вошел, кроме Великобритании, Голландии, Франции, Дании, Польши — это я помню. Кто там еще есть? Португалия есть, мне кажется. Присылайте.
Так вот, ограничения касаются вот этого. Ограничения касаются всякого далеко летящего и далеко стреляющего. И вот тут действительно союзники Украины, особенно военные, на всех этих рамштайнах, на всех этих совещаниях в рамках НАТО говорили о том, что мы просим, мы настаиваем на том, чтобы Украина не использовала эти средства по, так сказать, традиционной российской территории. Сначала вообще речь шла…
Вот, прислал Андрей Миронов, спасибо большое! Великобритания, Нидерланды, Польша, Дания, Швеция, Бельгия, Португалия и Франции. Спасибо большое! Это как раз то, что я искал, эту самую «самолетную коалицию». Спасибо, Андрей.
Так вот, не используйте, дескать, это. Сначала речь шла даже вообще о тех территориях, которые заняты Россией. Потом довольно быстро был сделан естественный шаг. Было сказано: нет, все-таки речь идет о территориях, которые, в соответствии с международным правом, принадлежат Украине. Это касается всех оккупированных Россией территорий: Донецкой и Луганской областей, Запорожской и Херсонской (частях этих областей) и Крыма. Это Украина. Никто не оспаривает, что это Украина. Украина имеет право вести на этих территориях любые действия, использовать любые вооружения и так далее. Но не на территории традиционной России.
Заметим, что никогда (во всяком случае, на серьезном уровне) не звучали ограничения, касающиеся действий всякой другой армии. И вот, собственно, совсем недавнее большое событие, на которое многие обратили внимание — это то, что Мэтью Миллер, официальный представитель Государственного департамента Соединенных Штатов, 22 мая, после истории с Грайвороном и с этим самым рейдом туда, в Белгородскую область, сказал совершенно отчетливо, что мы, как он сказал, ясно указали Украине (это я в обратном переводе), что мы не поддерживаем и не способствуем тому, чтобы Украина атаковала территории, которые находятся за пределами ее традиционной территории. Но здесь важно напомнить, что эту войну начала Россия и, сказал он, Украине принадлежит право решать, как она хочет вести свои военные действия, потому что это Россия является агрессором в этой войне.
Вот эта последняя формулировка для дипломата чрезвычайно резкая. Она совершенно отчетливая. Это означает: «Можете делать что считаете правильным. Вы совершенно не обязаны останавливаться на границе, не существует этих ограничений». Вот это важно иметь в виду во всех дальнейших рассуждениях. Потому что, конечно, очень часто приходится слышать о том, что как же так, они же против, они обидятся, они накажут, они откажутся от помощи и так далее. Нет, эта ситуация была предусмотрена. В ней нет совершенно ничего экстраординарного и ничего запрещенного.
К чему все это в результате приводит? Это приводит к тому… Нет, погодите, мы с вами еще пропустили одну важную тему — тему отношения людей. Это, конечно, важнейшая вещь, и мы с вами обойтись без этого не можем. Собственно, что мы видим на протяжении всех этих дней, пока разворачиваются эти атаки украинских частей, как бы они ни назывались — легион, не легион, корпус, не корпус, добровольцев, не добровольцев. На эти атаки, которые разворачиваются на российскую территории, мы видим реакцию, во-первых, людей, которые там. Это трагическая реакция. Во-вторых, в гораздо меньшей степени мы видим реакцию собственно остальной России на это все. Но мы, тем не менее, можем это анализировать, нам есть о чем здесь поговорить.
Тут есть несколько базовых вещей. Они заключаются вот в чем. Что обстрел жилых кварталов, жилых домов, обстрел объектов, в которых нет ничего, кроме живых людей, мирных людей, гражданских людей — это вещь крайне нежелательная. А если это делается систематически и если это делается, так сказать, злостно и намеренно, то это, конечно, военное преступление. Военное преступление, кем бы оно ни совершалось.
Мы много раз с вами говорили и продолжаем это говорить, что военные преступления совершаются каждый день, по многу раз в день российской армией, российским командованием, российским государством, которое систематически, ковровым образом обстреливает украинские города. В последние недели это происходит с особой жестокостью, с особой настойчивостью, с особой безжалостностью и так далее. Более того, мы много раз говорили, что для этого применяются силы, применяются те вооружения, которые принципиально не могут быть для этого предназначены, а именно ракеты, я бы сказал, с крайне хаотичной зоной поражения, которые летят в белый свет как в копеечку, предназначенные вообще для поражения морских целей — особо тяжелые ракеты, полутонные, тонные, авиабомбы. В общем, это делается с огромной жестокостью и с огромным цинизмом.
Я видел ролик совсем недавно. Я думаю, что вы тоже можете его найти, он довольно широко распространяется. Ролик, который посвящен, по-моему, изначально тому, что в распоряжении российской армии появился какой-то «рой возмездия». В общем, короче говоря, какое-то большое количество маленьких дронов, которые, значит, должны начать действовать на украинском фронте.
И вот этот ролик так агрессивно-динамично смонтирован и там демонстрируются в деле эти маленькие дроны. Вот они летят на такую цель, на сякую цель — на какой-то окоп, на какую-то огневую точку, на какую-то артиллерийскую позицию, еще на что-то… А потом на жилой дом. А потом еще на жилой дом, а потом еще на жилой дом… И это поразительно, что люди, которые делают этот ролик, совершенно этого не скрывают. Потом, если приглядеться, там такой титр появляется в уголке — собственно, что это за позиция. Это они делают вид, что на крыше этого жилого дома стоит антенна Starlink. Что, дескать, этот дрон летит не просто так, а он летит сносить эту антенну Starlink. Но в действительности мы видим своими собственными глазами, они нам это показывают, как этот дрон ударяет по жилому дому. Это преступление. Ровно таким же преступлением мы обязаны с вами считать обстрел жилых кварталов, жилых домов.
Возникает вопрос: в условиях того типа военных действий, очень локальных, очень компактных, которые ведут вот эти украинские части сейчас, можно ли этого избежать? На самом деле мы все время слышим о том, что удары эти происходят по бензоколонкам, по хранилищам топлива, по административным зданиям, в какой-то момент разбили какое-то полицейское отделение и так далее. И конечно, в условиях, когда это происходит в такой скученности населенного пункта, избежать этого крайне сложно.
Разница, конечно, колоссальная есть. Люди, которые желают со мной поиграть в «это же другое», могут немедленно начинать этим заниматься. Я им скажу, что это действительно совсем другое, потому что речь не идет о полутонных и тонных авиационных бомбах, речь не идет о крылатых ракетах, речь не идет о тяжелой артиллерии. Обстрелы, которые идут сейчас… Ну, людям, которые под эти обстрелы попадают, от этого не легче, но обстрелы, которые идут сейчас — это оружие, так сказать, тактического применения, которое поддерживает войсковую операцию, которая там происходит. Происходит войсковая операция — артиллерия ее прикрывает, артиллерия перед ней расчищает путь. И артиллерия, несомненно, затрагивает в том числе жилые кварталы, попадает по мирным жителям и так далее. Это тяжелые потери, тяжелый ущерб, и это следствие войны.
Возникает вопрос: кто виноват в войне? На этот вопрос у нас с вами, дорогие друзья, есть совершенно отчетливый ответ: эту войну развязал путинский агрессивный тоталитарный режим. То, что происходит сейчас в Белгородской области, в Смоленской области, в Курской области, в Брянской области и во всех других областях, где это будет происходить, и то, что происходило над Москвой, и то, что происходило над Рублевкой — это элементы агрессии Российской Федерации против Украины. И человек, который развязал эту агрессию, и его банда, которая вместе с ним развязала эту агрессию, виноваты в том, что эта агрессия теперь происходит на территории их собственной страны. Вот они устроили агрессию против Украины, а эта агрессия происходит в Грайвороне и в прочих населенных пунктах приграничных российских районов — в Шебекине и всяких прочих, о которых нам с вами еще предстоит услышать. Это их война, это их агрессия, это их воля, это их преступление и это в конечном итоге их жертвы.
Что теперь происходит с восприятием этого мирным российским населением? Первое: люди начинают отдавать себе отчет, что они тоже часть этой войны. Это важнейшая вещь. Мы с вами много-много раз говорили и еще будем говорить, что люди, которые в России принимают войну, соглашаются с войной, отдают себя, так сказать, в эту военную логику — они соглашаются не с войной в действительности. Они соглашаются с образом войны, который для них создает пропаганда.
Это тоже много раз обсуждалось: собственно, как это выглядит в головах у тех российских граждан, которые об этой войне рассуждают? Что эта война такое для них? Это не имеет никакого отношения к действительности. Они реально не представляют себе. Другое дело, что они и не хотят представлять, вот это важнейшая вещь. Они агрессивно отказываются узнавать эту правду. Они отталкивают это правду от себя.
Вы это можете видеть каждый раз, когда вы вторгаетесь с разговорами об этом в какой-нибудь, не знаю, чат, где общаются какие-нибудь соседи по городскому кварталу и обсуждают какие-то свои соседские новости и соседские обстоятельства. Попробуйте там что-нибудь написать про войну — вам немедленно масса людей скажет: «А вы, собственно, зачем к нам с этим пришли? Наш чат не для этого предназначен, мы здесь это не обсуждаем. Пожалуйста, не надо нам этого сюда запихивать» и так далее.
И в результате эти люди имеют некоторый образ войны, который не имеет отношения к реальности, который создан для них усилиями пропаганды. Они с этой пропагандой сотрудничают, они этой пропаганде помогают создавать этот образ и в результате представляют себе что-то такое воздушное с розовенькими и голубенькими ленточками.
Это, собственно, происходит. Они не видят этой грязи, они не видят этих трупов, они не видят этого человеческого мяса. Они не видят бессмысленности гибели их собственных сыновей, мужей, которая там происходит. Они не видят жестокости, мародерства, грабежей, которые осуществляет российская армия на занятой ей территории. Они не видят этих разрушений, они не видят страданий мирных жителей. Ничего этого они не видят, потому что этого нет в этой картинке.
И вдруг сейчас в формировании этой картинки начинают принимать участие какие-то другие силы. Это начинает происходить каким-то другим способом. Вот сейчас впервые через полтора года после начала войны в России появились люди, целые территории — пусть не очень большие, но, тем не менее, целые территории, целые населенные пункты, битком набитые людьми, которые знают, что такое война. Впервые знают. И это должно иметь свои последствия, это должно иметь совершенно несомненный эффект.
Возникает вопрос. Этот вопрос задают мне мои читатели, люди, которые, скажем, в telegram-канале «Пархомбюро» собирают по моей просьбе вопросы перед началом этих самых моих стримов. Возникает вопрос: а не может ли это привести, наоборот, к мобилизации, к сплочению? Потому что люди как-то проникнутся этим, как-то действительно сбудется мечта путинских идиотов, которые много раз говорили о том, что они хотели бы эту войну превратить в народную, превратить в Отечественную, превратить ее в борьбу за Родину и всякое такое.
Что-то у них ничего не получается. Получается, что это война за деньги, что это война за гонорар, что это война за компенсацию. И все разговоры по поводу того, кто идет на фронт, кто не идет, кого мобилизуют и не мобилизуют, кто подписывает контракт или не подписывает — это почему-то разговоры не про то, с чего начинается Родина, а это разговоры про то, что заплатят в таком или в сяком случае, кому достанутся эти деньги, как, собственно, эта компенсация будет приходить, почему она приходит недостаточно быстро и так далее. Люди обменивают жизни на деньги. Причем не свои жизни, а жизни своих близких. Матери обменивает жизни своих детей на деньги, жены обменивают жизни своих мужей на деньги.
Лично для меня это самое страшное с российской стороны. Если не считать страданий тех, на кого направлена агрессия, если как-то говорить не о том, что происходит в Украине, где разрушаются жизни, где разрушаются судьбы, где под угрозой жизнь целого народа и так далее, а если говорить о том, что происходит в России, для меня самое страшное вот это, то, что я вижу — массовую продажу людьми, семьями своих мужей, детей, отцов и так далее за деньги. Для меня это самое тяжелое разочарование и самый страшный эффект, который я увидел своими глазами.
Возникает вопрос: а теперь эти люди изменят ли свое отношение? Знаете, если проанализировать то, что происходило на протяжении этих полутора лет, по-моему, шансов мало. Мне кажется, что для того, чтобы в ответ на эти атаки, в ответ на эти обстрелы создалось какое-то массовое, по всей стране, ощущение среди тех людей которые не затронуты непосредственно этими атаками, по которым не попадают эти обстрелы, которые не теряют своего дома, своего хозяйства, в конце концов, своих близких под этими обстрелами… С ними происходят особые события, они видят это своими глазами. Но с теми, кто этого не видит и кто далеко — события последних полутора лет заставляют меня говорить, что вероятность не очень велика, что в головах, в умах, в душах, в сердцах этих людей что-то такое шевельнется, из-за чего они вдруг начнут относиться к этой войне иначе. Они будут продолжать стараться относиться к этой войне как к чужой. Они будут по-прежнему прилагать все силы к тому, чтобы доказывать самим себе и всем окружающим, что они не имеют к этой войне никакого отношения, не несут за нее никакой ответственности, что они не поддерживают убийц, что они не разделяют с ними вины за совершенные военные преступления и вообще как-то ничего про это не знают — «не ходите к нам этим».
Поэтому я эту опасность оцениваю как незначительную — опасность какой-то народной консолидации в ответ на нападение на приграничные регионы Российской Федерации. Не будет этого. Эти люди в России доказали, что они на это неспособны. Нет в них этого достоинства, нет в них этого чувства долга, нет в них этой солидарности, нет в них этой ответственности. Ничего этого в них нет. Они продают своих детей. Можете относиться ко мне как угодно, но я отношусь к этим людям с презрением. Я не верю в то, что это презренное население сумеет каким-то образом реабилитировать себя в своих собственных глазах и в моих глазах в результате того, что война пришла в их дом.
Теперь, собственно, политические последствия. И эти политические последствия… Да-да, мне не жалко времени. Вот я целый час обсуждаю эту историю с переносом войны в Россию, потому что это важнейший, переломный момент. Это событие — происходит оно на наших глазах в последние недели и будет происходить дальше, — меняет ситуацию на этой войне.
Еще и вот почему. Давайте с вами вспомним бесконечные разговоры о том, что Путина нельзя дразнить. Так или иначе про это много было сказано — что вот, нужно все время иметь в виду, что в руках у этого человека имеется чудовищный потенциал ядерного оружия, и ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он оказался в ситуации, в которой это будет для него последняя надежда, последний инструмент. Много было про это наговорено всякого, много было для этого принято, а чаще не принято решений. И в конце концов это был основной мотив того, почему так медленно, почему так жидко, почему так скупо поступала помощь украинской армии. «Давайте не будем торопиться. Давайте будем осторожненько, шаг за шагом как-то, чтобы не нервировать зверя, потому что зверь мало ли на какие кнопки нажимает», и так далее.
Я думаю, что вот этот переход войны на российскую территорию и здесь тоже меняет ситуацию. Потому что мы видим, что, по существу, украинская армия, сколько бы она ни говорила, что «это не мы, это какие-то отдельные российские части», заставляет Путина раскрыться. Ну, условно говоря, Путина — российское военное руководство. Заставляет их продемонстрировать, что вообще у вас есть за душой. Что вы, собственно, сейчас вообще можете этому всему противопоставить? Вот этим дронам над Москвой, дронам надо московскими пригородами. Причем не простыми, а золотыми — над теми пригородами, в которых живут, собственно, путинские холуи. Испокон веку там поселяются, испокон веку там складывают свое имущество и как-то поселяют своих блядей.
Ну и что в ответ? А ничего. На вопрос, почему Путин это все допускает, почему диктатор не остановит, ответ чрезвычайно простой: а ему нечем. Что он может сделать? Какую такую оборону он может оказывать? Он может только мямлить, что противовоздушная оборона отработала удовлетворительно. Еще бы ты не удовлетворился. Ну конечно, тебя удовлетворили. Удовлетворили во все дыры тебя этой противовоздушной обороной. Вот ты и ходишь теперь удовлетворенный. А куда ты денешься? Что у тебя есть еще? У тебя ничего больше нет. И остановить тебе это нечем. И обстрелы из этих «Градов» через границу на расстоянии 20 километров тебе остановить нечем. И противопоставить тебе нечего. И защитить своих людей ты не можешь, и эвакуировать их ты не можешь, и обеспечить их ты не можешь. Ничего ты не можешь. Ну давай, демонстрируй, что там еще у тебя за душой.
Я абсолютно уверен, что ядерное оружие тактическое не было применено до сих пор… По меньшей мере так, как оно могло было бы быть применено, в таких демонстративных, относительно безопасных целях: демонстративный ядерный удар где-нибудь, не знаю, в Северном Ледовитом океане, где-нибудь далеко, где никого нет, чтобы просто показать, что у нас что-то есть и оно работает. А не работает.
Я уверен, что причиной этого является отсутствие уверенности в том, что вся эта система вообще находится в работоспособном состоянии. Так же, как оказалась совершенно неработоспособной вся российская армия целиком, сверху донизу, от начала до конца. Так же, как оказалась неработоспособной российская промышленно-военная машина, которая не может обеспечить свои войска.
Да, хорошо, о’кей, мы не должны говорить, что у них осталось две последние ракеты, они сейчас кончатся и выстрелить будет нечем. Но в целом мы можем сказать, что не существует никакого изобилия вооружений, никакого изобилия боеприпасов, никакой, так сказать, свободы распоряжения этим.
Что, вся эта история про Пригожина, который орал про снаряды — она что, вся была выдуманная от начала до конца, что ли? Нет, в ней много натурального. И больше натурального, чем мы думаем, по одной простой причине: это еще Пригожину этих снарядов доставалось больше, чем всей остальной армии. Мы знаем про это, мы в курсе этого.
Так вот это тоже оказалось неработоспособным. Дипломатия оказалась неработоспособна, разведка оказалась неработоспособна, система «мягкой силы» и подкупа врага — как они представляли себе, что они скупят Украину заранее, а потом придут и ее возьмут тепленькой, — оказалась неработоспособна. Все это не работает. Откуда уверенность в том, что будет работать ядерное оружие? Они не хотят испытывать это. Они оставляют это до последнего.
И в результате сегодня мы можем сказать, что итогом этих нескольких дней атак на российскую территорию явилось то, что эта проблема фактически снята. Разговоры о том, что не нервируйте Путина, не заставляйте его нервничать, а то он вам из чего-нибудь выстрелит и что-нибудь такое устроит — эти разговоры кончены. Они сняты, их больше нет. Атака на Москву уже произошла. Атака на Рублевское шоссе уже произошла. Атака на приграничные территории России уже произошла. Все это уже случилось, все это уже развивается. Реакция на это оказалась ничтожной. Уже оказалась.
Это, знаете, как человеку зуб вырывают. Есть такой хороший метод — я как-то читал про это, а потом и видел своими глазами. Дантист подходит к пациенту, сидящему в кресле, и начинает что-то такое у него ощупывать. Тот вздрагивает, кричит: «Ой-ой-ой!». Тот говорит: «Да нет, ничего, подождите, я ничего еще не делаю, я ничего вам не выдергиваю. Я просто сейчас хочу тут проверить, вот тут потрогать. Я хочу посмотреть, как у вас здесь. Позвольте, я загляну сюда, туда. Позвольте, я возьму маленький инструментик. Вот я сейчас только… Нет-нет, я еще ничего не делаю, еще ничего не выдергиваю, не беспокойтесь». А потом говорит: «А вот и ваш зуб». — «Подождите, а когда же вы успели его выдернуть?». — «Да как-то, знаете, пока вы как-то все же ждали, ждали, когда же будет больно, я уже все и сделал. А вы ничего и не заметили».
Вот так работает хороший зубной техник, хороший стоматолог. Так вот ровно и произошло. Они вот тут потрогали, там потрогали, а сегодня мы можем сказать: а собственно, все уже случилось. Все то, что должно было взбесить Путина, что должно было разъярить фараона и заставить фараона как-то со страшной силой швыряться разными кнопками и чемоданчиками — все это, собственно, уже случилось. И этого не произошло. И я думаю, что в дальнейших разговорах, в дальнейших переговорах, в дальнейших обсуждениях, что еще можно поставить Украине, в каком количестве, с какой скоростью, насколько это будет серьезное оружие, нас ожидает радикальная перемена, радикальные перелом. Потому что вот это можно приводить в качестве аргумента: а ничего же не вышло.
Это важнейшая история. И я думаю, что мы снова и снова будем возвращаться к этим дням конца мая — начала июня 2023 года как к переломному моменту, к моменту, когда полностью прекратилась, закончилась всякая военная инициатива России. Невозможно себе представить теперь ничего активного, интенсивного, какого-то продвижения Россия куда-то, занятия ей каких-то…
Ну да, возможно, какие-то тактические вещи еще будут. Но вот мы видели, что произошло с Бахмутом. Вот они, уложив десятки и десятки тысяч людей, разрушив этот Бахмут до основания, заняли эту выжженную землю. Дальше что? На что она им, что с ней будет еще? Ничего. Вернут через некоторое время, вот увидите. Назад перейдет эта территория, потому что никакого стратегического уж точно, а скорее всего, даже и тактического значения она не имеет. Некуда развивать этот успех. Если вы считаете это успехом, то его невозможно развить. Он есть вот такой, и все.
Так что стратегическая инициатива России на этом забыта, ее больше не существует. А вместе с ней не существует и главного плана Путина, который, собственно, заместил собой его первоначальные намерения, которые были у него тогда, когда он с идеей трехдневного вторжения и трехдневного успеха (за 3 дня взять Киев) начинал эту войну.
В чем заключался план? В том, что мы их пересидим, что мы никуда не торопимся. Мы будем ждать, пока оно все сгниет. Сгниет Европа, вся поддержка Украины, весь энтузиазм по этой части, вся готовность терпеть, готовность нести какие-то убытки, иметь какие-то неудобства от этой войны. Это все ненадолго. Мы знаем, что это все скоро кончится, что у вас там у всех скоро выборы, в результате вас всех сметут и повыбирают тех политиков, которые избавят население от этих тягот чужой, ненужной, далекой войны. Вот в чем заключался план Путина: мы будем сидеть и ждать, пока вы стухнете.
Все, время работает против него теперь. Больше этого не существует, так дальше это не работает. Дальше выясняется, что с того момента, как война начала потихоньку переходить на российскую территорию… И будет переходить снова и снова, и ударов этих будет больше и больше.
Вот это важно понимать. Что, с одной стороны, невозможно ожидать, что это так плавно перейдет в поход на Москву. Нет, не перейдет. Еще очень долго не перейдет. Невозможно себе представить, что вот начинается контрнаступление, которое идет прямо область за областью, город за городом, километр за километром, дорога за дорогой, и вот все это идет вглубь России, прямо в сторону Москвы. Нет, это будет происходить не так. Но существование войны в этой самой зоне вдоль границы становится рутиной и постепенно стачивает русскую военную машину и всю систему аргументов, всю систему пропаганды, демонстрируя абсолютную неспособность российского руководства что-либо этому противопоставить.
Ведь они же поэтому и молчат. Ровно поэтому. Нет, по существу, никакой реакции ни на обстрелы Москвы, ни на обстрелы Рублевки этой самой вашей, ни, собственно, на эти атаки. Где это все, как они допустили? Почему они молчат, почему они ничего про это не скажут, почему они не прокомментируют, почему не обвинят, не возмутятся? Как-то одни пропагандисты эти вонючие этим заняты, а политическое руководство где? Что оно, собственно, говорит на эту тему?
А что оно может сказать? А что у них есть за душой, какие у них есть аргументы? Они что, защитить от чего-нибудь могут, прекратить могут, могут чем-нибудь ответить? Ну, будет еще сколько-то этих ракет «Х», предназначенных для ударов по морским авианосным группам. Ну еще сколько-то бомб. Ну так их и так из последних сил, сколько могут, столько и кидают. Но, по существу, на этом ответ закончен.
Вот я эту огромную главу сегодняшней программы на этом остановлю, потому что у нас с вами есть еще вторая тема, о которой мы обязательно должны поговорить. Это история про Пригожина, про Кадырова и прочее. Я пока напомню вам, что у вас есть возможность поддерживать меня разнообразными донейтами. Кстати, есть суперчат так называемый. Я вижу несколько человек, которые им пользуются. Вот Дарья Найман прислала мне свой подарок. Елена Дитрих прислала мне свой подарок. Level 22 Ice написал «Спасибо за стримы!» и прислал мне свой подарок. Серджио прислал мне свой подарок. Вот некоторое количество этих донейтов через кнопку «Суперчат» я вижу. Огромное вам спасибо! Это все мне очень важно. И сама эта поддержка очень важна, и психологически это мне как-то очень нужно. Напомню еще, что у нас с вами всего какая-то несчастная тысяча лайков накопилась за это время. Это очень мало. Пожалуйста, добавьте. Мне кажется, что это будет справедливо и уместно. Так что, пожалуйста, не забывайте и про подписки, и про лайки.
А я тем временем перейду ко второй части, ко второму большому сюжету — к сюжету, связанному с вот этим самым развивавшимся тоже целую неделю громадным скандалом между двумя боевиками режима Путина: между, с одной стороны, группировкой Кадырова и его чеченских соратников, а с другой стороны, теперь мы уже можем сказать, группировкой Пригожина, потому что и тот, и другой, и Кадыров, и Пригожин, вперед выставили меньшого брата, что называется, и предложили им высказаться на этот счет.
Опять, а где же здесь диктатор, где же здесь фараон? Почему он это позволяет? Они чудовищно наезжают друг на друга. Они чудовищно оскорбляют армию. Они демонстрируют глубочайшее не просто неуважение, а отвращение, презрение, что называется, к государственным авторитетам.
Отчего это все происходит? Ответ ровно такой же простой: а что они могут ответить на это? А чем, собственно, этот старец и его ближайшие могут каким-то образом проконтролировать этих людей, одного и другого? Между тем, глядя на них, они могут извлекать из этого — точнее, надеяться, утешать себя тем, что они из-за этого извлекают некоторую пользу. Причем много разных польз. И вот, собственно, про это я и хотел бы поговорить. Почему тому же самому диктатору важно, когда разворачивается этот скандал между Пригожиным и Кадыровым? По нескольким разным причинам.
Во-первых, что мы можем констатировать? Они начали искать виновного в проигрыше войны. Кто они? Они все, в том числе и Путин. Они начали подбирать кандидатуру на того, кто впоследствии окажется в этом всем виновен, за это за все ответственен. За то, что ничего не сработало, что все оказалось нефункционирующим, за то, что все обещания оказались дутыми, и за то, что из этой авантюры ничего не получилось. Им надо подобрать кого-нибудь, Вот они и подбирают.
И похоже, что это военная команда, которая окажется в положении этих самых козлов отпущения. Может быть, даже и не окажется, но поговорить про это всегда полезно. Всегда полезно их подержать, так сказать, в напряжении, чтобы они особенно не задумывались над чем-нибудь посторонним. Чтобы они, что называется, в лес не смотрели, эти волки. Вы отдавайте себе отчет, что чуть что, виноваты-то вы окажетесь. Вы уже виноваты. НРЗБ не людям, которые это обсуждают, не людям, которые про это говорят вслух — как вы предали, как вас надо повесить на Красной Площади. И людям за это ничего не бывает. Вы обратите на это внимание, отдайте себе в этом отчет, уважаемые маршалы или как вас там.
Это на самом деле полезный эффект для диктатора, который боится и не может не понимать, что как бы ни развивалась война — успешно, неуспешно, победно, проигрышно, как угодно, — война это такой период, когда армия становится важной. Более того, в обычной ситуации, в типичной ситуации она становится уважаемой и любимой. Народ начинает любить свою армию, народ начинает относиться к ней с уважением и с благодарностью. Это очень неприятная для диктатора ситуация. Диктатору не хочется, чтобы это происходило. Диктатору не нужны вот эти альтернативные силы, которые возле него образуются, к которым кто-то относится с каким-то уважением, а кто-то, может, даже и с любовью. Зачем это надо? Так что это полезно. И в этом смысле, я думаю, это как раз то, чем Путин сам себе объясняет свое терпение по этой части.
Второе. Это на самом деле самая простая вещь, самая понятная: каждому из этих людей, которые участвуют в этой склоке, нужно демонстрировать, что им есть противовес. Не нужно создавать ситуацию, в которой кто-нибудь из них подумает, что он слишком нужен и что от него многое зависит. Важно, чтобы Пригожин понимал, что где-то есть на него Кадыров, а Кадыров понимал, что где-то есть на него Пригожин. Пусть они смотрят друг на друга, пусть они думают друг о друге, ненавидят друг друга, боятся друг друга и как-то пытаются просчитывать ходы друг друга. Но ни один из них не будет думать, что он, так сказать, монопольный владелец любви и внимания фараона.
Так что и это тоже объяснение тому, почему им позволено делать то, что стороннему наблюдателю кажется какой-то немыслимой ситуацией для диктатуры: как это так, диктаторское государство, а у него внутри человек, который орет вот это, и другой человек, который орет на этого первого?
Ну и последняя, тоже простая вещь, четвертая, которая заключается в том, что важно показать, что у действующей власти за спиной есть звери. Что те, кто за спиной у нынешних властителей, гораздо страшнее, гораздо агрессивнее, гораздо бесчеловечнее. С ними совсем невозможно договариваться, они опираются на какие-то свои странные и страшные силы, которые принадлежат только им, а вы туда не пробьетесь. Что должен сделать чиновник, я не знаю, министр, еще кто-нибудь, чтобы как-то оказаться среди приближенных Кадырова? Превратится в чеченца — а как это сделать? Это невозможно, туда пути нет. Это замкнутая группа. Это раз и навсегда определенное сообщество, в которое посторонние не проникают.
Это очень важное чувство для тех, кто окружает диктатора и кого диктатор боится: «Имейте в виду, вам туда хода нет. Если не я, то во главе страны окажутся люди, которым вы точно не пригодитесь». Знаете, это вечная история любого силовика, любого полицейского, любого контрразведчика, любой спецслужбы, кого угодно: такие, как я, нужны при любом режиме. А вы уверены, что вы будете нужны при режиме Пригожина? А вы уверены, что вы будете нужны при режиме Кадырова, если вдруг что-нибудь такое произойдет? Правда будете нужны? Нет, вы не будете им нужны, они вас выкинут. Поэтому держитесь за меня.
Вот что говорит диктатор. И это тоже полезная для него вещь. То же самое в какой-то мере он собирается сказать и своим избирателям, когда придет вот эта представляющая нам абсолютно театральная, искусственная процедура выборов, о которой как-то власти говорят все чаще и чаще.
Еще вопрос: а что, собственно, делает Пригожин сейчас? Вот Пригожин, который оставил этот самый Бахмут. Бахмут, который будет, несомненно, предан и продан, который, несомненно, будет возвращен обратно. Российские войска уйдут оттуда, и у Пригожина появится возможность орать поэтому поводу. А вот сейчас что он делает? Он разъезжает по стране. Почему, что он там делает? Во-первых, в той ситуации, когда бахмутская карта сыграна, когда аргумент этот просто кончился, исчерпан, ему нужно оставаться на виду. Ему нужно быть постоянно действующим публичным актером.
И посмотрите, что происходит. Если вы пользуетесь Телеграмом, загляните в этот самый telegram-канал пригожинский — десятки его комментариев в день! Десятки раз он записывает голосом какие-то ответы на какие-то им же, несомненно, инспирированные (это видно) абсолютно лизоблюдские вопросы каких-то несуществующих медиа. То есть эта машина работает и работает, горшочек этот варит и варит, бесконечно варит новости про Пригожина. Десятки раз в день он вылезает. Выскакивает этот пузырь, опять образуется на поверхности лужи, и опять Пригожин нам своим голосом что-то такое сообщает.
Вторая важная вещь, про это тоже нельзя забывать: ему надо продолжать собирать людей. У него люди кончаются. Его от источника контингента под названием ФСИН отодвинули, убрали, удалили. По двум причинам. Во-первых, нашлись конкуренты, которые его переиграли по этой части. На самом деле из тюрем собирает людей сегодня Министерство обороны, а вовсе не он. И второе. Таки произошло то, про что мы много раз говорили: против всей этой истории оказались, собственно, тюремщики, которые вдруг выяснили, что в случае чего они будут нести ответственность за это. Потому что ведь у них забирали людей более-менее просто так. Была использована абсолютно внутренне противоречивая, неработающая метода, в которой, с одной стороны, все это было устроено абсолютно неформальным образом — приехал, помахал автоматом перед носом, перед строем зэков и увез, а с другой стороны, все это абсолютно формализовано, потому что на том-то конце указ президента о помиловании. Хоть и тайный, но, тем не менее, он есть. То есть это все было-таки встроено в государственную машину, на старте, в начале операции, в начале процесса будучи абсолютно неформальным.
Эта ситуация для тюремщиков просто как для чиновников, просто как для служащих, несущих личную ответственность за сохранность контингента, который у них там содержится — для них эта ситуация абсолютно невыносимая и очень опасная. Кто спросит, когда, при каких обстоятельствах к ним придут и спросят: «А куда эти люди все у тебя рассосались? Собственно, ты на основании чего и кому их отдал? А кто ответственность будет нести? Они у тебя в наемники пошли? А знаешь, что у нас наемники по-прежнему запрещены Уголовным кодексом?».
Так что Пригожину нужно людей собирать, вот он и собирает. Надо сказать, что там при нем, видимо, есть какие-то имиджмейкеры, достаточно соображающие (впрочем, это на самом деле искусство-то небольшое), которые сажают его на фоне каких-то чудовищных ободранных стен в каких-то спортзалах, среди каких-то матов, груш для боксерских тренировок, как бы демонстрируют вот эту чудовищную, какую-то звериную такую повадку, звериную брутальность.
Так что вот, собственно, основные события этой недели, о которых важно было поговорить и понять их: что происходит вокруг переноса войны на территорию России, что происходит вокруг этого мощнейшего — публичного, во всяком случае, — конфликта. Так что вот что надо как-то про это понимать.
Еще один последний сюжет, о котором я обязательно хочу высказаться, потому что тоже очень много вопросов и очень много сомнений по этому поводу — это Навальный и предстоящая 4 июня операция Free Navalny. Вспомним и не дадим водам, так сказать, сомкнуться над головой Навального.
Конечно, люди, которые работают с Навальным, люди, которые сегодня задумываются над тем, как помочь ему оставаться в центре мирового общественного внимания — это люди, которые находятся в тяжелейшем положении, в положении ужасного выбора. Потому что, с одной стороны, им и вообще людям, которые так или иначе связаны с российской оппозицией, с российским антипутинским движением, с российскими гражданскими проектами — им всем говорят: «А почему вы ничего не делаете внутри России? А почему вы не мобилизуете, не выводите, почему вы не создаете, почему вы не организуете, не обрабатываете, не агитируете для того, чтобы работать сегодня с российским населением и создавать внутри российского населения антипутинскую оппозицию?». Это один упрек, который все они бесконечно слышат. А второй упрек прямо противоположный: «А чего вы подставляете людей? Они из-за вас рискуют. Вы безответственно толкаете их на безрассудные поступки. Вы создаете ситуацию, в которой людям не дают жить, и они отвечают за вас».
Понимаете, вот это два совершенно противоположных упрека, которые обращены к одним и тем же людям и которые произносятся с одной и той же степенью ожесточения и озверения в адрес одних и тех же людей. Хорошо бы, чтобы вы это понимали, дорогие друзья, когда вы это пишете в каких-нибудь комментариях, в каких-нибудь соцсетях и когда вы обращаетесь с тем или другим упреком, а иногда с двумя одновременно. Вот буквально через слово можно взять вот эти две фразы, засунуть одну в другую и произносить их параллельно. Хорошо бы, чтобы вы отдавали себе в этом отчет.
«Навальнята, — пишет мне Анка, — не делом занимаются. На дворе не 2011 год, чтобы трындеть про выборы и плакатики». Они не трындят про выборы и плакатики. Вы это выдумали. Вы понимаете это, Анка? Вы знаете, что то, что вы здесь написали, это плод вашего больного воображения? Вы себе представляете, что этим занимаются люди, которых вы бессовестно и подло называете навальнятами. Вы это понимаете, нет? Так я вам сообщу об этом. Вы, по всей видимости, не отдаете себе в этом отчета. Знайте это. Вы поступили подло, только что поместив здесь этот комментарий. Это ровно один из тех комментариев, о которых я сейчас говорю — когда люди, чувствуя свою собственную безопасность, чувствуя свою собственную безответственность, позволяют себе вот таким образом относиться к людям, которые стоят перед очень тяжелым выбором и которые оказываются в очень тяжелом профессиональном положении, с одной стороны, ответственности за людей и ответственности за своего собственного соратника, находящегося в смертельной опасности.
Мы видим, что происходит с Навальным. Мы видим, куда его ведут. Мы видим, что начинается этот суд, в результате которого он получит пожизненный срок. Это, в общем, неизбежно. Он будет называться по-другому, будет называться 30 лет, но он будет пожизненным. Это будет иметь для него соответствующие последствия, потому что его загонят в колонию для пожизненников. Вот ведь в чем задача-то. Вы понимаете это или нет? Его загонят в колонию, где с ним не будет никакой связи, где он будет полностью отдан в распоряжение людям, которые распоряжаются его жизнью. Вот так.
А тем временем люди бессовестные и безответственные таким образом издеваются и, я бы сказал, самоутверждаются. Свое собственное безделье, свою собственную безответственность, свою собственную трусость сваливают на тех, кто принимает на себя эту ответственность. Вот как это в действительности устроено.
Давайте почитаем вопросы теперь. Тут кто-то что-то про Бомбас, то-сё, «Не кормите тролля». Присылайте мне, пожалуйста. Есть какие-нибудь вопросы содержательные?
«Сталкивались ли вы с советской цензурой?». Ой, это такой вопрос про прошлое. «Если да, то расскажите, как это было». Ну знаете, я начал работать журналистом, собственно, уже на излете советской власти. Я закончил Московский университет в 1986 году. Как вы понимаете, это уже была перестройка. Но штука в том, что я работал в журнале, каждый номер которого подвергался прямой цензуре. То есть прямо была контора, и заместитель главного редактора нашего журнала готовый, подготовленный номер (это был журнал «Театр») вез в эту контору на цензуру, где специальный цензор прочитывал его и указывал, что следует оттуда извлечь, удалить и так далее.
Вот так, собственно, это и происходило. Но когда я начал уже писать сам, когда я начал писать о политике, все это было уже более-менее позади, это уже была не вполне советская власть. Все-таки ее расцвета, вот этой подцензурной советской печати я не застал, а начал работать в более успешные для журналистики, более благоприятные и свободные времена. А дальше они стали совсем свободными. 90-е годы — конечно, это годы без цензуры. Ну, я могу долго и подробно про это рассказывать, но, наверное, уже не здесь.
«Включение в список иноагентов депутата Госдумы и сторонника войны Магомеда Гаджиева — что это означает? Начали бить по своим?». Ну, начали предпринимать педагогические акции, несомненно. Начали показывать, что называется, чтобы другим неповадно было. Вот и все. Начали с такого. Я думаю, что через некоторое время и сажать начнут. Им важно поддерживать дисциплину в своих рядах, а дисциплина может быть построена только на страхе. Ничего другого у них нет — только на страхе и побоях. Так что да, вот, Гаджиев этот, будучи, по всей видимости, человеком чрезвычайно глупым, нелепым, собственно, на это и пошел.
Что-то такое про мобиков, какой-то вопрос. Сейчас, секундочку. «Как вы думаете, когда мобики в окопах решат, что что-то история затянулась? Больше полугода прошло уже». Знаете, многие не успеют — мобики в окопах. Все устроено так в сегодняшней российской армии, чтобы мобики в окопах до полугода не дотянули по большей части. Это такой своеобразный способ защититься от их понимания, от каких-то разговоров и так далее — чтобы через полгода никого из них просто не осталось.
Кроме того, конечно, опять будут демонстративные процессы. Они к этому привыкли. Уже теперь у них все для этого есть. Обратите внимание, что началось-таки то, про что мы тоже много раз говорили — началось массовое давление на адвокатов. Что это такое? Это вот затыкание одной из последних дыр. Это подготовка к массовым процессам против тех, кто позволит себе протестовать против войны. В том числе мобиков, которые в какой-то ситуации могут начать задумываться, а что, собственно, с нами происходит и стоит ли эта история с компенсацией, которую отправляют нашим семьям, того, что здесь происходит с нами.
«Как вы думаете, почему так стремительно часть народа погрузилась в мракобесие и одобрямс фашизма?». Я говорил про это много раз. Потому что люди не хотят нести ответственность за соучастие. Люди специально придумывают себе позицию, в которой они ни при чем. Это и есть для них возможность спастись. Это та поза, которую они принимают и в которой им не больно. Вот это приводит к одобрямсу и в конечном итоге к мракобесию и фашизму — одно с другим связано.
«Какое ваше отношение к результатам выборов в Турции?». Я бы сказал, такое фаталистическое. Вот так Турция устроена сегодня. Шанс был у турецкой оппозиции, но не хватило немножко. Сказать, что меня это как-то страшно обескураживает, что для меня это какая-то страшная трагедия и так далее… Ну, Эрдоган диктатор, вполне сложившийся. Эрдоган — человек, который разогнал по тюрьмам огромное количество журналистов, ученых, учителей, интеллектуалов и так далее.
Но Турция, как я понимаю, устроена своеобразно. В ней армия играет существенную роль. И однажды армия с ним разберется. Я думаю, что этим в конечном итоге все кончится. Один раз уже попытались. Мы знаем, что была попытка переворота, которую Эрдоган сумел как-то пересилить и подавить. Но будут еще. Или он должен будет радикально изменить свою внутреннюю политику. Вот сейчас говорят о том, что он достаточно прогрессивных людей набирает в свое новое правительство. Видимо, будет какой-то переход к какой-то определенной либерализации, по меньшей мере экономической: он будет пытаться купить поддержку значительной части населения. Потому что, конечно, эти выборы, по которым он, так сказать, пролез в последнюю узенькую щелочку, не могут не создавать в нем беспокойства по этому поводу.
Ну вот, что-то я не вижу больше вопросов здесь у себя. Да и хватит, мы с вами полтора часа в эфире. Спасибо вам большое за… Что-что? «Как можно рассуждать с серьезным лицом о том, что было сказано публично?». А почему, собственно, нельзя рассуждать о том, что сказано публично? Запросто.
Ну ладно. Большое спасибо всем, кто был со мной на протяжении этих полутора часов в этом моем стриме. Я, по всей видимости, опять пропущу среду. Буду на одной важной конференции в Европе, в Брюсселе. Как раз в среду она и будет происходить, поэтому, скорее всего, дневного моего стрима «Особое мнение» не будет. Но будет зато следующая пятница. Так что ровно через неделю мы с вами здесь встретимся и поговорим о том, что произошло за это время, много ли случилось еще военных действий на российской территории. Я уверен, что эта история только начинается, она будет развиваться. Может быть, через неделю уже мы с вами сможем говорить о каких-то более зримых элементах украинского наступления. Я тоже думаю, что оно не за горами в конечном итоге. Хотя, возможно, оно будет иметь совсем не те формы, которых мы с вами ждали.
Ну вот. Спасибо вам! Берегите себя, будьте здоровы! Читайте много — вот мое пожелание, собственно, для всех. На самом деле информации много, Ютьюба много. Старайтесь понимать, что происходит. Не доверяйте пропаганде, не доверяйте комментаторам, которые занимают все ваше время. Меняйте источники, меняйте людей, которые высказывают разные мнения, прислушивайтесь к разным. Важно понимать, что происходит. Сейчас важный момент. Сейчас мы с вами переживаем очень ответственный период нашей жизни. От него много чего будет зависеть — от того, что происходит именно в эти недели, когда война переламывается. Спасибо! Всего хорошего, будьте здоровы, до будущей пятницы! Меня зовут Сергей Пархоменко, это была «Суть событий». Счастливо, пока!