«Совещательная комната»: Сергей Бабинец про пытки в российских тюрьмах
И многие люди, которые даже могут что-то сказать, что они против, что им не нравится, что хотя бы не нужно им этого показывать… Кто-то говорит: «Вы делайте, что хотите, но только, пожалуйста, не нужно мне этого показывать, мне противно». Даже эти люди, они боятся высказывать свою позицию, потому что сейчас попасть в объектив, в прицел наших правоохранительных органов очень просто…
Подписаться на НО.Медиа из России
В. ЧЕЛИЩЕВА: Всем привет! Это подкаст «Совещательная комната». И это мы, его ведущие. Я, журналист Вера Челищева.
З. СВЕТОВА: И я, журналист Зоя Светова.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Пытки в России были всегда, пытки в России есть сегодня. И будут ли пытки в России в дальнейшем – вопрос скорее риторический. Но что-то подсказывает, что они будут. И тема сегодняшнего нашего выпуска подкаста «Совещательная комната»: попытка понять, почему в современном обществе, казалось бы, в XXI веке в России, считающей себя великой державой и цивилизованной страной, пытки сегодня – это классический инструмент силовиков и уже давно абсолютно будничный процесс, почти никого не удивляющий.
И произошедшее после страшного теракта в «Крокус Сити Холле» тому подтверждение. Речь о том, что произошло после теракта, после задержания первых подозреваемых, когда обществу открыто и прямо, не скрывая, почти в прямом эфире показали пытки ряда задержанных подозреваемых, показали, как одному отрезают ухо и заставляют его есть, а другому прицепляют провода к гениталиям и так далее.
И самое страшное, на мой взгляд, что общество, которому это показывали, большинство не выразило никакого по этому поводу возмущения. И как бы само собой это все было принято, как будто ничего необычного не произошло. И ощущение, что на это и был расчет силовиков, которые, прошляпив теракт, решили показать свою жестокость, наконец.
Сегодня наш гость – Сергей Бабинец, юрист, правозащитник, руководитель «Команды против пыток», организации, которая, разумеется, признана Минюстом иностранным агентом, организация, которая сегодня занимается и уже давно общественным расследованием дел о применении пыток в нашей стране. Сергей, здравствуйте.
С. БАБИНЕЦ: Здравствуйте.
В. ЧЕЛИЩЕВА: У вас большой очень опыт, у вас и у ваших коллег, у ваших сотрудников. Вы много работали и работаете по мониторингу нарушения прав человека на Северном Кавказе и, конечно, в российских регионах. Это тюрьмы, колонии, СИЗО. Вот у меня такой первый вопрос. Скажите, на ваш взгляд, почему общество после теракта в «Крокус Сити Холле», то самое большинство, почему оно проглотило вот это увиденное, увиденные кадры с пытками? И еще у меня такой более широкий вопрос. В какой момент, на ваш взгляд, пытки в нашей стране стали такой вот обыденностью, когда их легко можно продемонстрировать, и пипл это все хавает?
С. БАБИНЕЦ: Можно сказать, что у нас проблема пыток действительно стоит очень остро. Она появилась не вчера, ей огромное количество лет. И невольными наблюдателями того, как у нас людей пытают, как у нас публикуются новости о том, что кого-то где-то пытали, кого-то где-то избили, наши люди становятся каждый день практически. Если брать издание, которое занимается такой проблематикой, не было ни одного дня, чтобы где-то кто-то не прочитал о том, что у нас все плохо, где-то кого-то запытали. То есть для нашего гражданина новость о том, что в полиции бьют людей, действительно не новость уже, это некая обыденность.
И если в начале нулевых годов, когда правозащитные организации многие только появлялись, появился «Комитет против пыток», который занимался вот этой проблематикой, многие люди действительно были в шоке от того, что у нас кого-то бьют, кого-то пытают, и говорили: «Да у нас же не 1937 год, у нас же не средние века. Как у нас могут кого-то пытать?»
А сейчас, спустя уже 20 с лишним лет, вот это удивление, оно несколько стерлось. И спроси у кого-нибудь на улице: «А вы знаете, что там пытают кого-то в полиции?», большинство людей отвечают: «Ну да, в курсе», и могут, в принципе, над всем даже подискутировать.
Последние пару лет наши люди, вообще наше общественное сознание, общественное мировосприятие, оно очень сильно менялось. Естественно, в зависимости от того, в какой стадии находится у нас сейчас сама вся страна. А находимся мы в состоянии очень сильной турбулентности. И, естественно, причина в этом в том числе и специальная военная операция, которая сейчас происходит в Украине.
И люди на протяжении уже большого количества времени, уже больше двух лет это происходит, становятся невольными свидетелями большого количества насилия, которое происходит, и видят различные видеозаписи, видят фотографии, становятся так называемыми косвенными жертвами насилия, вот этими свидетелями насилия.
И увидев фотографии и видеозаписи из «Крокус Сити Холла», как вот эти люди, террористы, расстреливают безоружных, как люди умирают, увидев, как потом их задерживают, как людей избивают, как их пытают, вот эта повторная травматизация, она тоже происходит. И когда люди были в состоянии первого шока после вот этого террористического акта, увидев эти фотографии, увидев эти видеозаписи, их еще раз повторно травматизируют, показывая еще новые видео уже издевательства над подозреваемыми в совершении террористического акта.
И люди, действительно, находясь в состоянии шока, чаще всего впадают в такой психологический ступор, когда они не могут выразить свои переживания, не могут выразить свои эмоции. Для этого требуется порой и консультации у специалистов, у психологов, например, для того, чтобы пережить, как-то переварить вот эти все переживания.
И говоря о том, что не было какой-либо должной реакции со стороны граждан, что мало кто высказался против вот этого насилия, которое было, мы здесь вполне себе допускаем наличие, во-первых, страха, поскольку все увидели официальную позицию государства. Официальная позиция была такая, что вот, смотрите, мы их поймали, мы их наказали, мы им отомстили.
И многие люди, которые даже могут что-то сказать, что они против, что им не нравится, что хотя бы не нужно им этого показывать… Кто-то говорит: «Вы делайте, что хотите, но только, пожалуйста, не нужно мне этого показывать, мне противно». Даже эти люди, они боятся высказывать свою позицию, потому что сейчас попасть в объектив, в прицел наших правоохранительных органов очень просто.
Мы видим, что происходит сейчас с певицей Манижей, которая достаточно нейтрально высказывалась, как мне кажется, о произошедшем террористическом акте. Однако в отношении нее, как вчера опубликовали некоторые СМИ, было направлено обращение в Следственный комитет с целью проведения проверки о возможном оправдании этого акта террористического.
То есть критиковать нельзя, высказываться против нельзя, потому что есть угроза нарваться. И в итоге человеку приходится со своими страхами, со своими эмоциями, со своей болью, со своими переживаниями закрыться в себе, закрыться на своей кухне и там страдать, грубо говоря.
З. СВЕТОВА: Сергей, напомните, пожалуйста, ведь в Уголовном кодексе раньше была только одна статья, по которой судили сотрудников правоохранительных органов, которые допускали пытки. Это, по-моему, 286-я, «Превышение должностных полномочий». Потом была такая очень длинная дискуссия, я помню, и в Думе, и с участием Татьяны Николаевны Москальковой, уполномоченной по правам человека, и, по-моему, сенатор Нарусова тоже принимала участие в том, чтобы новая статья именно о пытках была принята. Вот была все-таки эта статья принята или нет в Уголовный кодекс?
С. БАБИНЕЦ: Согласно практике правоприменительной, так уж сложилось, статьи о пытках в Уголовном кодексе Российской Федерации не было никогда. И за подобные действия судили всегда должностных лиц по статье о превышении должностных полномочий. Это статья 286 Уголовного кодекса. Часть третья – это превышение должностных полномочий с применением насилия. На протяжении огромного количества времени правозащитники и Европейский суд по правам человека, и ООН, и кого там только не было, и Верховный комиссар по правам человека говорили России, что необходимо включить в Уголовный кодекс отдельную статью по пыткам, чтобы понимать хотя бы масштаб проблемы, которая существует.
И вот, наконец, действительно в июне 2022 года был принят законопроект о внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации, и в ряд статей, в том числе в статью 286-ю, были включены дополнения. Появилась часть четвертая в статье 286-й – это превышение должностных полномочий с применением пытки уже. То есть у нас появилась официальная статья в Уголовном кодексе, по которой можно наказывать преступников в погонах, например, за пытки.
То есть она действительно появилась, но она появилась в несколько искаженном виде, поскольку правозащитники, в том числе «Общественный вердикт» и «Комитет против пыток», с поддержкой депутатов и представителей различных фракций, в том числе и членов Совета Федерации, предлагали несколько иную форму, но все приняли вот то, что предложили сенатор Клишас и Крашенинников.
И в итоге вроде как эта статья появилась. Однако за вот уже более чем полтора года точной статистики нет о том, насколько эта статья применяется, живая она или мертворожденная, как это иногда бывает у нас. И наказывают там кого-то или не наказывают, это пока не очень понятно.
З. СВЕТОВА: Спасибо, Сергей. Вот вы сказали об «Общественном вердикте». «Общественный вердикт» – это организация, которая признана в России иностранным агентом.
И еще я хотела в связи с этим, с тем, о чем мы сегодня говорим, о вот этой публичности пыток, когда впервые, мне кажется, представители правоохранительных органов показывают, как они пытают задержанных, пытают террористов. То есть это уже не просто мы видим, когда мы получаем из колонии, например, какие-то кадры, которые были засняты на видеорегистратор, а здесь специально обществу это показывают. И вы уже объяснили, зачем это делается. Но в связи с этим, как вам кажется, будут ли новые уголовные дела вообще к тем, кто применяет пытки, если вот этот видеопоказ – это, по сути, оправдание этих пыток?
С. БАБИНЕЦ: Я, честно говоря, пока не видел никакой реакции со стороны представителей государственных органов, будь то Следственный комитет, прокуратура, полиция, не знаю, еще кто-нибудь, которые бы объяснили, что вот по результатам изучения видеозаписей, опубликованных в интернете, была проведена какая-нибудь процессуальная проверка и принято какое-то процессуальное решение по факту публикации этих видеозаписей и фотографий. Я не слышал, я не видел на сайте Следственного комитета.
Хотя пытки – это дело частно-публичного обвинения, где не обязательно должна быть жалоба пострадавшего. Государство вполне себе самостоятельно, увидев что-либо, в том числе и в интернете, или прочитав в новостях о том, что где-то, возможно, нарушаются права человека, где-то, возможно, кого-то пытали, может самостоятельно проявить инициативу и начать проверку, возбудить уголовное дело, наказать виновных и направить дело в суд. Легко. Такое делается, на самом деле, достаточно часто.
Но вот бывают случаи, когда Следственный комитет и прокуратура весьма избирательно подходят к тому, что есть в интернете, и по каким-то видеозаписям они видят нарушения, а по каким-то вот хоть ссылки скидывай в интернет-приемную генерального прокурора, никто ничего не увидит или скажет, что вот что-то там не открывается, признаков нету и так далее и так далее. В общем, политическая воля должна быть для того, чтобы расследовать различного рода дела.
Возможно, мы просто не знаем о том, что сейчас ведется процессуальная проверка. Возможно, что по истечении вот, например, сколько месяцев должно пройти примерно с момента обнаружения признаков преступления, возможно, где-нибудь в конце апреля – начале мая Следственный комитет сообщит, что вот проведена проверка и какое-то решение приняли по итогам изучения вот этих видеозаписей. А может быть, и нет.
Отрадно уже хотя бы то, что омбудсмен Москалькова Татьяна Николаевна высказалась, что пытать никого нельзя. Честно говоря, такого смелого заявления ожидать от чиновников в современной России не приходится. Но Татьяна Москалькова показала, что все-таки права человека у нас стоят на первом месте пока.
З. СВЕТОВА: Ну да. Во всяком случае, у нее стоят, у уполномоченной по правам человека стоят на первом месте.
С. БАБИНЕЦ: Очень бы не хотелось, чтобы омбудсмен в данном случае стал какой-то белой вороной, от которой будут все открещиваться. Вот очень бы не хотелось.
З. СВЕТОВА: Спасибо. Да, это так.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Сергей, у меня такой вопрос. Вообще, конечно, специальная военная операция, она как-то, на мой взгляд, отодвинула тему пыток в российских колониях, в российских тюрьмах как-то на задний план, да, градус сдвинулся. И это, видимо, все-таки, естественно, потому что много боли приносит специальная военная операция, и много об этом пишут и говорят. Но тем не менее, вообще как сейчас обстоят дела в колониях и СИЗО в части именно пыток? Их стало больше, их стало меньше? Вот именно по вашей статистике, по статистике вашей команды, что происходит вообще сейчас?
С. БАБИНЕЦ: Пенитенциарные учреждения – исправительные колонии, следственные изоляторы и тюрьмы – это всегда были такие очень сильно закрытые учреждения, в которые попасть и проверить какие-либо жалобы о пытках было достаточно проблематично. Был какой-то период времени, когда правозащитников еще пускали в Общественные наблюдательные комиссии и в Общественные советы при МВД, например, и при руководителе следственного управления региона. Тогда правозащитники могли ходить и беспрепятственно заходить в колонии, СИЗО и следить за тем, чтобы права осужденных или подследственных арестованных соблюдались.
Но за последние годы из ОНК вычистили всех правозащитников, всех независимых журналистов, всех активных общественников. В итоге там остались одни пенсионеры МВД, ветераны там ФСИН и кого там только нету, но только не правозащитников. Зайти туда могут сейчас исключительно только адвокаты. И стало из-за этого всего очень сложно какую-то полноценную картину сформировать того, что происходит.
Плюс мы еще сталкиваемся с проблемами такой очень мощно работающей цензуры, когда жалобы просто не выпускают из колоний и следственных изоляторов, их просто выкидывают в мусорное ведро. И понять, что там на самом деле происходит, достаточно сложно.
Добиться проведения каких-то процессуальных проверок тоже достаточно сложно, потому что человек, который, например, избит в колонии, от него нужно получить доверенность. Начальники колоний крайне неохотно такие доверенности делают, начальники СИЗО вообще не делают. Нотариусы ездить туда тоже не хотят.
То есть это такая, получается, замкнутая, закрытая территория от внешних наблюдателей, где можно делать абсолютно все что угодно с людьми. Естественно, это последствия в том числе и коронавируса, когда вообще никого туда не пускали, ни следователей, ни адвокатов, ни прокуроров. А сейчас просто очень удобно использовать всю ту практику, которой научились за вот эти последние два-три года, и совершенно ограничить вот этот общественный контроль, который раньше был и был более-менее нормальным.
Сейчас жалобы продолжают поступать. Их не скажу, что становится меньше. Ситуация, мне кажется, абсолютно никак не меняется. Единственное, были большие какие-то изменения, когда была вербовка «ЧВК Вагнер», когда увозили просто тысячами заключенных. И сейчас сложно достаточно сказать. Судя по тем сообщениям, которые нам поступают, то, что мы видим, в том числе в средствах массовой информации, в лучшую сторону точно ничего не изменилось. К сожалению, вся наша правоохранительная система, она деградирует в настоящее время.
З. СВЕТОВА: Я хочу ухватиться за то, что вы сказали, Сергей, о том, что пытки в системе ФСИН, в этой закрытой системе, до сих пор практикуются, и мы всё меньше и меньше знаем о том, что там происходит.
16 февраля в колонии в Харпе скончался Алексей Навальный. И, в общем-то, при невыясненных обстоятельствах, потому что его маме заявили, что его смерть была естественной. Но очень большое количество людей, конечно, этому не верит.
И у меня возникает такой вопрос. Почему нам, обществу, не показали видео с этих видеорегистраторов, которые, конечно, есть у сотрудников колонии? Почему, например, по центральному телевидению не показали, как, например, сотрудники заходят к Навальному и видят, что он умер, или, как они говорят, что на прогулке ему стало плохо, и он скончался? Почему этого нет? Говорит ли это о том, что его смерть на самом деле случилась не по естественным причинам? Потому что мне кажется, что это было бы достаточно убедительно.
Ведь что такое эти видеорегистраторы? Объясните нам вообще, для чего они были введены у сотрудников. Мне кажется, что именно для того, чтобы фиксировать, с одной стороны, нарушения со стороны заключенных, а с другой стороны – нарушения со стороны сотрудников. Вот как вы для себя объясняете, почему обществу не демонстрируют эти записи с видеорегистраторов, чтобы убедить общество, что ничего криминального в смерти Навального нет?
С. БАБИНЕЦ: Видеорегистраторы используются сотрудниками колоний. Они введены уже достаточно давно. И я скажу, что порой информация, которая зафиксирована, является очень ценной. И не очень часто, но все-таки по некоторым нашим делам именно видеозаписи с вот этих видеорегистраторов помогали нам разобраться в деле.
Например, когда человек заявлял, что его избили сотрудники в колонии, и мы начинали проводить собственную проверку, нам предоставляла ФСИН видеозапись видеорегистратора, где видно, что именно избитый первым начинает бить сотрудников в колонии, а после этого они применяют к нему соразмерную физическую силу и спецсредства. И тогда все вставало на свои места сразу же. Не было бы видеозаписи, было бы достаточно сложно это выяснить.
По делам, связанными со смертями, в том числе и с суицидами, в пенитенциарных учреждениях тоже достаточно много видеозаписей по нашим делам. И действительно, там, во-первых, и записи с видеокамер стационарных, которые установлены в коридорах. Достаточно легко понять, где находился человек, кто к нему приходил, кто выходил, что он делал. В каждой камере тоже установлены видеокамеры, и можно посмотреть, чем человек занимается в своей камере, что он там делает. Есть специальный дежурный, который обязан следить за осужденными, смотреть по этим видеокамерам как раз.
Я думаю, что в деле Алексея Навального… К нему 100%, к этому делу, очень большое внимание, в том числе со стороны вышестоящего руководства ФСИН, со стороны генералов Следственного комитета. Я думаю, что и сам Бастрыкин тоже к этому делу имеет пристальное внимание. Возможно, у него на контроле стоит. И видеозаписи, скорее всего, тоже все изъяты. Не показывают их, скорее всего, по той причине, что следствие еще не закончено.
Так как по делу работают представители семьи Алексея Навального, я думаю, что часть материалов, а возможно, и видеозаписи, есть и у них. Однако, вот мы, например, в своей практике всегда исходим из того, насколько необходимо, насколько полезно для нашего дела публиковать ту или иную видеозапись, тот или иной документ. Возможно, просто пока не время. Возможно, продолжают выяснять. В том числе, не закончена, скорее всего, и экспертиза гистологическая, гистология по факту смерти Алексея Навального. Я думаю, что просто всему свое время, и в какой-то момент нам покажут в том числе и видеозапись.
З. СВЕТОВА: Простите, Сергей, но мне хотелось бы вас поправить. Мне кажется, что никакого уголовного дела по факту смерти Алексея Навального не возбуждено, поскольку они установили, что его смерть наступила по естественным причинам. И в таком случае что Бастрыкину расследовать? И, конечно же, его семья не имеет никакого отношения ни к проверкам, и никаких видеозаписей никто им не передал. В этом-то всё и дело, что, скорее всего, никакого расследования проводиться не будет. Раз человек умер в колонии своей собственной смертью, а что тут расследовать?
С. БАБИНЕЦ: В 2013 году в Оренбургской области в городе Орске скончался осужденный. И нам тоже говорили, он умер из-за того, что ему на голову упала доска, вот он скончался. И мы больше полугода, как раз я был юристом, занимались по этому делу и требовали проведения эффективной проверки. Мы им объясняли, что не может доска упасть на голову, а, извините, у него синяки на ногах и в паховой области. Доска так не падает. И в итоге провели расследование все-таки эффективно, поменялся следователь и установили, что действительно человека просто забили до смерти двое сотрудников. Это было в СИЗО все-таки. Двое сотрудников СИЗО забили его, бросили в камеру, где он скончался уже от избиения.
То есть то, что правоохранительные органы часто говорят, что преступления не было, пыток не было, вам показалось или человек умер сам естественной смертью или, не знаю, вследствие суицида, извините, проверка должна быть эффективной. И нам для того, чтобы добиться эффективной проверки, порой приходилось годами тащить за шкирку следователей, жаловаться на их саботаж, и только тогда удавалось добиться проведения нормального расследования. А иногда не удавалось, и дела не возбуждали, и не привлекали никого к ответственности.
Пока, я думаю, идет проверка. Если правоохранительные органы не усматривают какого-либо криминала в смерти Алексея, я думаю, что у адвокатов его семьи, у правозащитников, которые занимаются этим делом, позиция может быть иной. И, скорее всего, она иная, и добиваться они эффективной проверки будут достаточно долго, потому что дело все-таки имеет политический окрас очень большой.
З. СВЕТОВА: Да. И нужна тут в том числе тоже политическая воля на то, чтобы прийти к результату объективному. Сергей, я хотела спросить про Зарему Мусаеву, ту самую женщину, чьих сыновей Рамзан Кадыров, чеченский лидер, считает своими кровными врагами. Прошла информация недавно, что она попала в больницу. Ваша команда, ваши юристы ей помогали и помогают. Известно, что у нее диабет второго типа и она сейчас в колонии на поселке, не дали ей УДО. Расскажите, как вообще у нее дела? Есть ли какие-то шансы на ее освобождение досрочное? Как она вообще себя чувствует?
С. БАБИНЕЦ: Действительно, на прошлой неделе посещал адвокат Александр Савин Зарему Мусаеву. Она пожаловалась, что ее состояние ухудшается. На протяжении всего времени, на протяжении всего судебного разбирательства, нахождения ее в СИЗО, а теперь и в колонии ее состояние стабильно ухудшается, к сожалению.
У нее увеличиваются отеки, у нее резко ухудшилось зрение. Просто она говорит, что оно упало буквально за месяц. Все было хорошо, а вот сейчас она, как говорит, уже видит просто силуэты. Ее вывозили в больницу, прописали ей новые препараты. Ее осмотрел окулист, ей выписали очки. Вот сделал на прошлой неделе я ей очки. Мы привезем их уже завтра, отдадим родственникам, они ей передадут очки, чтобы она могла хотя бы лучше видеть уже.
Адвокат подал ходатайство об освобождении Заремы в связи с ее состоянием здоровья. И вот все никак не назначат вот эту медицинскую комиссию. Два месяца уже прошло. Но вроде как вот именно в последний раз, на прошлой неделе, когда он ездил, пообещали, что уже комиссия вот-вот должна собраться и осмотрит Зарему, изучит ее документы.
И мы очень надеемся, что ее по состоянию здоровья освободят, и она уже сможет спокойно, находясь у себя дома, получать уже полноценную медицинскую помощь. Она будет окружена уже заботой своих родных, которые тоже ждут ее освобождения и хотят, чтобы она уже подлечила свое здоровье. Мы очень рассчитываем на вот эту медицинскую комиссию и что уже отпустят бедную женщину и дадут ей свободно уже жить. Не должна она отвечать за те действия, которые совершали ее, не знаю, сыновья, да кто угодно. Нашли козла отпущения, простите.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Сергей, мы сегодня много с вами говорили о пытках, о тех пытках, которые происходят в отделениях полиции в России, в колониях. И эти пытки, их совершают конкретные люди – это сотрудники или полиции, или ФСИН, или ФСБ. Вот приходилось ли вам когда-нибудь встречаться с этими людьми, разговаривать с ними? Или, может быть, вы по рассказам жертв этих пыток могли бы нам составить портрет вот такого человека, который считает, что пытки – это совершенно нормальная вещь, что задержанных или осужденных можно пытать.
И чем вот эти люди себя оправдывают? Как они вообще живут потом, после того как они пытают людей, которые в результате этих пыток умирают, например, или становятся инвалидами, калеками? Что это за люди?
С. БАБИНЕЦ: Мы проводили небольшое исследование по 141 осужденному, которые были в практике и «Команды против пыток», и других правозащитных организаций. И я вот могу такой сухой статистический разговор небольшой предоставить, чтобы примерно понимали, кого осуждают за пытки. А потом я перейду к более такой моральной, наверное, стороне этого вопроса.
Вот мы подсчитали, что большинство из осужденных за пытки – это мужчины, вернее, все осужденные – это мужчины (женщин не судили за пытки в нашей практике никогда), которым не исполнилось еще 35 лет. То есть это достаточно молодое преступление. Более возрастные сотрудники применяют пытки достаточно реже. Сотрудники полиции составляют большинство осужденных. Это примерно 92% от тех, кого мы исследовали. И пытки носят коллективный характер. Чаще всего, это примерно 57% осужденных, совершали преступление в соучастии, когда там двое-трое полицейских закрываются в кабинете и начинают избивать человека. Это вот что касается статистики.
Моральная точка зрения. Многие сотрудники правоохранительных органов, с которыми мы общались, я лично общался, очень любят в качестве примера приводить такую фразу крылатую из фильма «Место встречи изменить нельзя» «вор должен сидеть в тюрьме». И этим, скажем так, принципом они пытаются расследовать преступления.
То есть когда человека к ним приводят либо они задерживают, уже есть установка психологическая, что если привезли – значит, точно жулик, как они любят говорить. И здесь самое главное уже собрать достаточное количество доказательств, чтобы этого человека изобличить, а не проверить, имеет он отношение к делу либо не имеет. Уже привезли – значит, точно виноват. И здесь если он еще и признается в том, что он виноват, вообще будет прекрасно. А человек признается быстрее, если к нему, например, электроды подключить или противогаз надеть на голову, а шланг для доступа воздуха пережать. Тогда он точно признается. А если признался – ну, значит, точно он виноват.
И вот по этой скользкой дорожке идут, к сожалению, некоторые сотрудники правоохранительных органов и вполне себе довольствуются теми показаниями, которые они получили, даже если человек оговорил себя только с целью избежать пытки, например. Но это их нисколько не смущает.
В своей практике мы стараемся всегда по каждому делу получать позицию сотрудников правоохранительных органов. То есть к нам когда приходит человек и жалуется на пытки, мы, помимо того, что опрашиваем, например, самого пострадавшего, свидетелей, мы пытаемся связаться еще и с теми должностными лицами, которых он обвиняет в совершении противоправных действий. И иногда даже получалось и с ними поговорить, и даже письменное объяснение получить. И люди излагали свою позицию по делу.
Порой, как я это уже говорил в самом начале нашего разговора, это приводило к тому, что оказывалось, что человек оговаривает сотрудников правоохранительных органов. Это редкость, но такое тоже бывает. Был в моей практике случай, когда человек пожаловался, что его избили в служебном автомобиле, а когда мы пришли к полицейским и спросили: «Вот на вас жалоба поступила. Какая ваша позиция?», они достали и показали нам видеозапись, где видно, что человек сам бьется головой и кричит: «Я вас всех посажу, я вас всех посажу».
То есть говорить с противоположной стороной очень полезно для установления истины по делу. Когда ты сам себе в голове уже сложил какое-то мнение, и тебе не нужно его проверять, подвергать какой-то критике, самокритике, то ты можешь стать заложником однобокой позиции и всегда быть предвзятым.
Вот мы стараемся такой предвзятости избегать и пытаемся в том числе и следствию донести, что, ребята, любую версию необходимо проверять. Вот мы вам говорим, что человека пытали, а вы нам говорите, что не пытали. Давайте разбираться, давайте проведем эффективное расследование и убедимся, что его действительно пытали либо не пытали. Мы же не говорим, что каждый человек, который жалуется на пытки, его действительно били. Может быть, действительно там все было в рамках закона. Давайте разбираться.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Безумно интересно и безумно все это, конечно, грустно. И мы уже вынуждены заканчивать. Сергей, спасибо большое. Я скажу, что вы слушали наш подкаст «Совещательная комната». И мы говорили с Сергеем Бабинцом, руководителем Команды против пыток», организации, которая занимается таким общественным мониторингом и, главное, общественным расследованием дел о применении пыток. И Сергей подробно и интересно нам об этом сегодня рассказывал. Мы говорили о том, почему в России спокойно относятся к пыткам и почему они стали обыденностью, какие причины.
А вы слушайте наш подкаст на YouTube, на Apple Podcasts и на других платформах. И пишите нам, пожалуйста, комментарии и ставьте лайки. Всем пока и большое спасибо.
З. СВЕТОВА: Спасибо, Сергей.
С. БАБИНЕЦ: Спасибо. До свидания.