«Совещательная комната» с Надеждой Скочиленко: О своей дочери, уголовном деле, апелляции и вынужденной эмиграции
Я когда сходила на допрос к следователю, я у него спросила, будет ли он меня вызывать еще. Я не стала говорить, что я собираюсь уезжать. Мне просто было важно узнать, что дальше будет происходить. И он мне открыто сказал, что он совершенно не может мне ничего говорить, потому что он выполняет указания, которые ему спускаются сверху. Он так и сказал: «Это дело не зависит от того, что я накопаю. А то, что мне скажут». Это было и Саше сказано…
Подписаться на НО.Медиа из России
З. СВЕТОВА: Всем привет! Это подкаст «Совещательная комната». И это мы, его ведущие. Я, журналист Зоя Светова.
В. ЧЕЛИЩЕВА: И я, журналист Вера Челищева.
З. СВЕТОВА: И сегодня мы будем говорить о Саше Скочиленко, о политической заключенной, которая признана в России и, по-моему, Amnesty International тоже признана политической заключенной. Саша Скочиленко – художник, музыкант, известная активистка.
16 ноября 2023 года Саша была приговорена Василеостровским судом Санкт-Петербурга к 7 годам колонии общего режима по печально известной статье о «фейках» в отношении вооруженных сил по мотивам политической ненависти и вражды.
Что же сделала Саша Скочиленко? А Саша была задержана в апреле 2022 года после доноса одной из посетительниц магазина «Перекресток» в Санкт-Петербурге. И вот эта женщина якобы увидела, как Саша заменила ценники в магазине «Перекресток» на маленькие антивоенные листовки. На этих листовках была написана информация о действиях российской армии, которую Минобороны России считает не соответствующей действительности.
И сегодня наша гостья – Надежда Скочиленко, мама Саши. Надежда, добрый день!
Н. СКОЧИЛЕНКО: Добрый день! Здравствуйте! Спасибо, что пригласили меня побеседовать.
З. СВЕТОВА: Надежда, вот первый мой вопрос такой очень банальный, очень простой. Это всегда журналисты спрашивают. Как вы узнали об аресте Саши? И, как обычно говорят, ваша жизнь с этого момента, наверное, разделилась на до и после. И можете нам рассказать, как ваша жизнь поменялась с тех пор?
Н. СКОЧИЛЕНКО: На самом деле, когда я узнала, что Сашу… Ее же сначала не арестовали, ее задержали просто у друга в квартире. И поехали к ней домой, где она проживала, потому что она уже проживала отдельно от меня. Они поехали к ней с обыском. Но дело в том, что я даже не подразумевала, что это будет уголовное дело. И я верила в административное дело, как обычно: их задержали, они побыли на Захарьевской, административное дело завели и потом отпустили. И тем более мы же не знали, что она сделала замену ценников на вот эти извещения.
Единственное, что когда, конечно, мне сказали, что Сашу задержали и лучше дома не ночевать, собрать документы и уйти, я поняла, что это уже что-то более серьезное. И, конечно, это был шок. Я просто не могла поверить, что это будет уголовное дело, которое выльется теперь, как мы все видим, в 7 лет. Это невозможно было представить.
И жизнь моя, к сожалению, как бы так менялась сама по себе. Такое ощущение, что она менялась просто без моего участия. То есть я когда продолжала жить, думать о том, что завтра, послезавтра, со следующего суда это все кончится, что-то изменится, что никакого поступка, преступления она не сделала, что это сейчас все обнаружится. Человек как бы объявил о том, что надо завершить военные действия. Я не могла себе представить, что человек за это может нести какую-то уголовную ответственность. И я постепенно, день за днем просто я продолжала в это не верить.
Я не знаю, наверное, больше чем полгода прошло, когда вот действительно я поняла, что Саша продолжает там оставаться, и они действительно хотят посадить человека самым настоящим образом, чтобы она несла уголовную ответственность, как будто она настоящий преступник. Но она не сделала ничего, никто не пострадал. Тем не менее, вот получилось вот так. Но изменилось только то, что я уехала из России.
З. СВЕТОВА: А почему вы уехали, если можете ответить на этот вопрос?
Н. СКОЧИЛЕНКО: На самом деле, после начала *** я себя почувствовала ужасно. То есть ужасно, что началась ***. Но потом я пришла в ужас от того, что вокруг стала происходить вот эта вот поддержка режима. То есть у меня не было очень много знакомых, но случайные люди, которые оправдывали вот это все, что это ***, и как бы так вот *** и продолжается. И потом вокруг я поняла, что я даже ни с кем не могу общаться или говорить. То есть, в общем, я стала собираться уезжать. Я думала, что мы все успеем уехать, и Саша в том числе. Мне просто как бы дети сказали: «Наверное, тебе надо уехать первой, а мы уже как-нибудь уедем». И у меня уже была виза на руках готовая, когда Сашу арестовали.
Да, и, в общем-то, я когда сходила на допрос к следователю, я у него спросила, будет ли он меня вызывать еще. Я не стала говорить, что я собираюсь уезжать. Мне просто было важно узнать, что дальше будет происходить. И он мне открыто сказал, что он совершенно не может мне ничего говорить, потому что он выполняет указания, которые ему спускаются сверху. Он так и сказал: «Это дело не зависит от того, что я накопаю. А то, что мне скажут». Это было и Саше сказано.
В общем, тогда я поняла, что я вообще ничего не могу повлиять, но могу стать таким, знаете, рычагом давления. Как мы знаем, органы делают такие вещи, что могут надавить через близкого родственника или, например, Саше предъявить то, что там твои родственники то-то и так-то плохо о тебе говорят или не поддерживают твой поступок. Это тоже важно для человека, который невиновно сидит в тюрьме.
И, в общем, я решила, что если я уеду, и, в общем-то, и Саше будет спокойней, что, грубо говоря, развязаны руки, она как бы отвечает за себя саму и ей не надо волноваться, что это что-то со мной может быть связано. Ну, в общем, вот такие вот. Я, конечно, много думала, и у меня были разные мысли. Ну, в общем, я не стала менять планов. И Саша, конечно, потом писала, что она со мной полностью согласна, она рада, что я в безопасности.
Ну и потом, конечно, когда я стала смотреть, что происходит в судах, мне кажется, я бы не смогла выдержать. И я бы судье просто высказала все свои мысли по этому поводу, потому что я тоже такой человек, что мне очень трудно сдержать вот это все.
З. СВЕТОВА: Понятно. То есть Саша и вы не хотели, в общем-то, быть заложником таким, на которого могли давить, и на Сашу могли давить через вас. Ну, короче, это понятно. Да, это так очень часто бывает.
Н. СКОЧИЛЕНКО: Да, к сожалению, такие методы мы знаем. И мы же знаем, как в 30-е годы люди писали даже официальный отказ от своих родственников. Конечно, сейчас не 30-е годы. Я не хочу сравнивать вот с тем страшным периодом. Еще у нас такого нет. Но я же помню, как это все имело место, что человек писал отказ от своих родных, и он как бы мог быть ответственным только за себя. И мы же знаем, как вот других людей пытают при задержании, при всем. Они их даже пытают тем, что «мы сейчас пойдем к твоей жене, к твоей маме». То есть остаются вот эти заложники. И, конечно, человек под такими пытками может говорить все что угодно. И мы знаем про Зарему Мусаеву, которая вообще в заложниках осталась только потому, что она мать активистов. Честных методов нет, и поэтому ждать от них…
И когда мне тем более сказали, что все это сверху, что придумают, то говорят, откуда я знаю, что они придумают сверху? Поэтому, знаете, это, как говорится, всем спокойней, что я в безопасном месте нахожусь. И здесь я могу говорить и о Саше, и о других политзаключенных, беседовать на эти темы и как-то информацию эту продвигать. В общем-то, я стараюсь говорить об этом везде, где возможно.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Надежда, расскажите нам, пожалуйста, о Саше. Как вообще вы ее воспитывали? Потому что мы, кто не знал ее, когда она еще была на свободе и кого она не знала, мы читаем ее интервью, мы говорим с ее адвокатами про условия содержания, мы пишем ей письма. Но тем не менее вы с ней с самого начала ее жизненного пути, ее жизни. Мы знаем многие ее как человека крайне многостороннего, многоодаренного, точнее даже. Она и музыкант, и художник. Уже ей сейчас 33 года, если я не ошибаюсь. У нее два высших образования. И она действительно такая многосторонняя. Она поменяла много профессий, занятий, она все время в поиске. А как вы ее воспитывали? Как вообще воспитать вот такого человека одаренного?
Н. СКОЧИЛЕНКО: Ну, вы знаете, тут как бы такой совет – главное не мешать. Когда-то я прочитала, что каждый ребенок рождается с одинаковым набором каких-то талантов. Ну, может быть, только гений, да, исключение. А так, и к рисованию, и к музыке у него все это есть. Просто вот что мы будем развивать, то у него и разовьется. А если предоставить такую, знаете, некоторую свободу, ребенок сначала как бы находит, что ему нравится. Потом он этим начинает заниматься и постепенно развивается сам. Мне кажется, дети, вот их просто надо слушать больше, что они делают, и помогать им в этом, просто, как говорится, не мешать особенно.
Ну, что касается музыки, вот для Саши самое главное – это музыка, конечно. Потому что ей было даже 4 года, она уже хотела, чтобы мы ей купили пианино.
Ну, единственное, что я могу сказать, что она не посещала детский сад по здоровью, ей нельзя было. И она очень мало посещала школу. И мне кажется, это тоже, знаете, такой вот отпечаток. У нас же детские сады и школы, они уравнивают всех детей. Им очень тяжело с яркими личностями.
И мне кажется, установка все равно эта всегда была, даже когда я училась в школе – все должны быть одинаковыми. Если человек отличается от других, то его старались все равно направить, чтобы он на служении государству был, мне кажется, такой послушный все равно был. Если он имеет авторитет в классе или влияние на других людей, он должен влиять как вот такой посредник между государством и людьми.
А люди, которые яркие и выделяющиеся от других людей, они же могут за собой повести других людей. И такие люди опасны. Вольнодумство это все и вот это все – это все не нравится. И когда человек мало посещает вот эти вот места, он развивается так, как ему нравится, мне кажется, все равно. Я сама такой человек. Мне тоже все в жизни интересно. Я меняла тоже разные работы. Но это потом, когда уже Саша выросла.
В. ЧЕЛИЩЕВА: А она экстерном училась, да, больше, получается?
Н. СКОЧИЛЕНКО: Нет. У нас было домашнее обучение. Просто она очень много пропускала, и она просто дома это все наверстывала. Потом мы ходили там сдавали какие-то контрольные работы, когда нам надо было. Но пришлось менять три школы, потому что, к сожалению, в школах тоже не готовы таких детей брать, которые пропускают, например, за которых заступаются даже родители, это я вам могу сказать. Если я, например, видела у меня какое-то отношение к ребенку, я могла прийти и говорить, что я не согласна и давайте вот решим эту проблему. Это тоже им не очень нравится. В общем, учителя, они тоже своеобразные. Не каждая школа готова.
З. СВЕТОВА: Надежда, а вот скажите, пожалуйста, несмотря на то что вы уехали, вы, конечно, следили за судебным процессом, вы разговаривали с адвокатами. И вот мы, журналисты и вообще все люди, которые интересовались Сашиной судьбой, интересовались этим судебным процессом, который шел практически год, очень редко были заседания, уже под конец, я так понимаю, судья Оксана Демяшева стала гнать этот процесс, но было такое стойкое ощущение, что вот эта судья просто лично невзлюбила Сашу.
Потому что мы все читали о том, как вот эти многочасовые судебные заседания, которые были, и судья не разрешала перерывы устраивать, когда Саша просила, не выпускала ее в туалет. Адвокаты зачитывали документы о Сашиных диагнозах медицинских довольно серьезных, и на судью это не производило никакого впечатления.
Как по-вашему, почему было такое отношение у судьи к Саше? И вообще, как вы оцениваете этот судебный процесс?
Н. СКОЧИЛЕНКО: Вы знаете, я как бы, да, наблюдала, во-первых, «Медиазону» всегда. И вот спасибо, она вела такую письменную онлайн-трансляцию. Потом до заседания, когда можно было вести съемку, у нас на Ютюб-канале один человек тоже выкладывает, не только Сашины вот эти вот трансляции, были там и другие дела.
И да, я видела отношение судебных приставов, что там происходит, и как они обманным путем ее в другие залы выводят, чтобы эта группа поддержки как-то все время уходила, чтобы Саша их не видела. Ну вот то, что происходит сейчас, для меня это было, наверное, нормально для такой судьи. Если ей говорят, что делать, то она и делает. Вот только это.
И я вот всем говорю, что вы знаете, вот ее какая-то там человечность или что, вот меня это меньше всего беспокоит, меня беспокоит, что она именно нарушала законы. Не то, что она там злая, а то, что она не работала по законам. Потому что у каждого человека на рабочем месте есть инструкция. Ты должен ее выполнять. Ты расписываешься, что ты ознакомился с этой инструкцией. И от тебя требуется выполнение определенных правил. Сами же они зачитывали вот эти вот разные инструкции всех этих в магазине сотрудников.
Но судья Демяшева, как ни странно, не выполняла свои самые прямые обязанности. Вплоть до того, что потом она уходила с конвоем из зала заседания. Она уходила с конвойными. Чего она боялась, я не знаю, потому что группа поддержки там – одни пацифисты, которые и мухи не обидят. Чего уж она переживала, я не знаю.
Но тем не менее я не могу дать ей оценку. Я могу только сказать, что она выполняла определенные требования. Возможно, она этим хотела показать, что он очень подходит, как мы знаем, она получила повышение, и что она вот настолько свирепая судья, что она подходит именно туда, куда ее хотят выдвинуть. Может быть, она должна быть такой. Может быть, ей сказали: «Вот ты должна показать себя, что ты безжалостная».
Я не знаю. У меня ощущение просто, что человек выполнял чьи-то требования. Ну как не выполнять? Ну как? Попробуй врач не выполни требования. Попробуй водитель автобуса не выполни требования, то, что ты должен делать. Когда судья не делает то, что он должен делать, для меня это просто непонятно вообще. Это как водителю скажут: «Вот поезжай задави человека». Он же этого не сделает, потому что ну как это?
А здесь нет. Здесь вот она задавила человека вот в прямом смысле этого слова. Да, там приходили врачи, приходили эксперты, ей все говорили, ей все объясняли. И все равно она вот делала такие вот совершенно… Мне невозможно объяснить вот это. Потому что все равно мы наделяем других людей какими-то своими качествами. Это естественно. И я каждый раз ждала что-то такое, что у человека проснется там какая-то совесть. Может быть, у нее ее нет. Я не знаю.
И наша группа поддержки, адвокаты, они выдвигали отвод судье. Но, к сожалению, по нашим законам отвод Демяшевой может сделать только сама Демяшева, понимаете? Они насобирали очень много вот именно нарушений именно по закону. Не то, что она там в туалет не выпускала, а именно, да, что она не соответствует судье. Но ее не только не пожурили, как говорится, ее, наоборот, выдвинули и повысили. Так о чем мы говорим? Это же как бы не в судье дело, это дело в нашем государстве. Вот и все.
З. СВЕТОВА: Простите, я должна уточнить. Надежда сказала о «Медиазоне». «Медиазона» признана, насколько я помню, иностранным агентом. А кроме того, вы сказали, что судья выходила с конвоем. Наверное, не с конвоем, а с охраной. Она, наверное, попросила себе государственную охрану.
Н. СКОЧИЛЕНКО: Ну, там приставы, конвойные. Я, честно говоря, вижу, вот эти люди. Это не та охрана, как Росгвардия, а просто те же самые лица, которые в коридоре там, как приставы они.
З. СВЕТОВА: Ну да, ну да. Приставы ее охраняли от публики, понятно.
Н. СКОЧИЛЕНКО: И рядом с ней шли просто. Да, да, не конвой. Никто не конвоировал, но охраняли, в общем, ее.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Надежда, скажите, что сейчас вообще происходит с делом Саши, когда будут апелляция? И, конечно, главный вопрос: как она сейчас себя чувствует? Мы много читали, и она рассказывала про свое здоровье, про ряд проблем, целый ряд проблем. Как она сейчас вообще в СИЗО? И нам один из ее адвокатов, Юрий Новолодский, мы делали с ним и с Зоей несколько месяцев назад подкаст тоже, он обещал, что он обязательно добьется какого-то существенного изменения в приговоре. Вот три вопроса: что с Сашей сейчас, когда апелляция и есть ли у вас какая-то надежда на эту апелляцию?
Н. СКОЧИЛЕНКО: Саша продолжает оставаться в СИЗО, так как она все еще знакомится с материалами дела. У нее 60 томов на 5 ценников. Это зависит еще, знаете, от конвоирования, от машины. То есть могут ее чаще возить или реже возить. Это как бы не от нее зависит. Это вот как ее везут, она знакомится в суде. Ее везут в суд в этой машине. Ну как обычный в суд.
Она там сидит целый день, ознакомляется, расписывается. Она знакомится с делом после того, как с ним ознакомится судья Демяшева. Судья, как сказала Саша, очень тщательно читает и знакомится со всем, что там написано. Когда закончится ознакомление, будет назначен день апелляции. К сожалению, не знаю даже, на каком месте Саша, ее ознакомление. Ну, больше середины, наверное, она прошла.
С другой стороны, то, что она в СИЗО остается, мне более спокойно, чем она, например, уже в колонии, а тем более на этапе. Потому что здесь у нее налажены передачи, налажено питание безглютеновое через передачи. И все-таки у нее здесь более-менее условия в двухместной камере. Она знакома с конвойными, с сотрудниками СИЗО. Мы с ней переписываемся по ФСИН-Письму. То есть это тоже удобно.
В апелляции сам суд мне не очень спокойно, потому что мы видим, что сейчас апелляции ужесточают наказание. Мы видим, Орлову после апелляции дали реальный срок. Хоть и 2,5 года, но ему его дали после штрафа. Потом было ужесточение у Лилии Чанышевой. Еще там пересмотры были. Я просто слежу за другими делами. И сказать, что апелляция кому-то… Ну, было там на два месяца. Но там годы у людей. И там если, например, апелляция убрала ему эти два месяца, мы же понимаем, что это особо не играет роли.
Ну, как бы это не то что надежда, это остается очень горячее желание, чтобы Саша была оправдана. Ну или хотя бы по нашим временам кто-то так пересмотрел, что она выйдет по сроку, который уже отсидела в СИЗО. Как говорится, кто туда попадает, тот, значит, должен что-то отсидеть все равно. То есть оправдать… Сейчас никого не оправдывают они. Ну вот такое вот у меня к апелляции отношение.
З. СВЕТОВА: Да, вы сказали об Олеге Орлове, да, упомянули его. Он тоже иностранный агент. А Лилия Чанышева, по-моему, нет. Но вот мой вопрос последний такой. Вот вы сказали в самом начале, что вы живете сейчас за границей и вы боретесь за освобождение своей дочери и не только за ее освобождение. Я вижу по разным публикациям, что вы очень часто участвуете в мероприятиях, которые имеют отношение вообще к защите политзаключенных.
И вот мне хочется вас спросить, а чувствуете ли вы, что на Западе вообще кого-то волнует тем российских политзаключенных? Есть ли какая-то надежда, что этот резонанс может как-то помочь? Поскольку ведь сейчас совершенно другие времена, это и не диссидентские времена, и даже это не 2000-е, начало 2000-х годов, когда все-таки Запад мог как-то влиять. Ведь Россия сейчас в такой изоляции находится. На что вы надеетесь?
Н. СКОЧИЛЕНКО: Вот вы знаете, я вижу большой интерес за границей именно к тому, что происходит в России. И когда говорят, что этого нет, это неправда, потому что… Ну вот такое мелкое, что вот даже на вечера писем у нас приходит очень много граждан Франции, они пишут. Люди, кто владеет французским, переводят эти письма. Ну, для политзаключенных письма.
Дело в том, что, понимаете, я такой человек, что мне важно, чтобы – это правда, то, что происходит – люди понимали, что Россия – это не Путин, это очень много людей, которые сопротивляются. Потому что мы же говорим о том, что политзаключенных очень много, но чтобы узнать о политзаключенных, мы же понимаем, мы откуда берем информацию. Мы берем информацию от людей, которые остаются в России. Это тоже очень большие группы людей, которые именно помогают политзаключенным. Мы не можем их называть, например, очень многих по определенным причинам, что они являются противниками режима, но я знаю очень много людей.
Мы же не здесь узнаем новости, мы узнаем именно новости от тех людей, которые остаются в России. И это тоже огромная группа людей, которые не Путин. И вот ради вот этих людей, я не знаю, мне кажется, вот надо говорить и продолжать, чтобы люди понимали.
И на самом деле я ни разу не столкнулась с какой-то фобией относительно себя. И даже вначале, когда я приехала, мне говорили, что «вы не Путин, и это у вас государство это все делает». То есть к русским нет такого поголовного отношения, что мы все вот такие. Нет.
И поэтому я буду говорить несмотря ни на что. Может быть, действительно кто-то считает, что это глупо, сотрясение воздуха. Ну, не знаю. Я как бы ради того, что эти люди пожертвовали своей свободой. И не просто свободой, они теряют там здоровье, лучшие годы своей жизни ради того, что они высказали вот свое мнение, не сделали ничего такого.
Я буду говорить о них и везде. И как бы раз меня приглашают, значит, это не все равно. Даже вот это вот. То есть если вначале это было как-то непонятно, то сейчас очень много говорят о политзаключенных. Просто, да, может быть, это не видно. Но здесь я вижу, что здесь у нас происходит. И я как бы всех и призываю, что ну что, я буду говорить, еще кто-то будет говорить, а когда нас будет много говорить… Я просто слышала такую версию, что мы просто мало говорим здесь о политзаключенных, поэтому не все об этом знают. Поэтому я буду всех призывать говорить до бесконечности.
З. СВЕТОВА: Спасибо. Это очень важно.
В. ЧЕЛИЩЕВА: Это очень важно, действительно. И особенно это важно, когда вы не просто человек, который, да, поддерживает политзаключенных, а вы знаете на себе, у вас дочь сидит, и это еще более ценнее, если так можно сказать.
Н. СКОЧИЛЕНКО: Потому что, знаете, я слежу за многими делами. Уже я за всеми не могу уследить. Когда-то там, два года назад, я еще как-то там успевала что-то посмотреть, а теперь они просто идут таким потоком, просто страшно. А сколько людей мы не знаем. Потом мы узнаем только, уже во время приговора, об этом человеке. Это тоже все ужасно. И я просто беру чаще всего Сашу, потому что здесь я знаю все мелкие моменты и могу говорить, что это со всеми происходит, что это правда. Я не знаю, у другого человека что происходит.
Я знаю про Марию Пономаренко. Я с ней ближе немножко знакома и переписываюсь. Я знаю Людмилу Разумову, я с ней переписываюсь, что-то могу сказать. Я знаю из других писем от других людей, что они пишут. Я знаю, какие это люди и что они терпят постоянно в ШИЗО, в карцерах просто ни за что.
Политзаключенных очень сильно прессуют в колониях. Вот после убийства Навального это просто реально вот они все в заложниках там находятся. Нам надо говорить как можно громче об этом и не ждать, пока опять произойдет с кем-то вот такой вот, грубо говоря, несчастный случай, как вот у нас наши администрации ФСИН считают. Не дожидаться таких страшных случаев. И мы знаем, что и при задержании сколько людей уже погибло. Вся эта система – это ужасная система, что они делают с людьми.
То есть вот просто здесь, в цивилизованном мире, даже не могут представить люди, что вообще возможно в наше время такое, что человеку могут выдать обувь на два размера меньше в колонии, что его там за не застегнутую пуговицу могут отправить в карцер, в котором ему могут не давать одеяло зимой, и у них отбирают там вот это вот термобелье в минусовую температуру. И об этом надо все время рассказывать.
И они действительно ужасаются. Они ужасаются, что у нас остаются пытки для людей. Ну просто они с ужасом это все слушают. Но верят. Потому что я беру пример живых людей и показываю им эти примеры. И поэтому они понимают, что это я не придумала, что это все на самом деле существует. И это как бы их убеждает в том, что люди все равно, даже несмотря на вот эти все ужасы, продолжают говорить, что они против этого режима, продолжают еще как-то говорить правду. Но все не могут говорить против режима, потому что действительно вот такие ужасы приходится проходить людям.
З. СВЕТОВА: Надежда, спасибо вам большое за то великое дело, которое вы делаете, – защищаете не только свою дочь Сашу Скочиленко, но и других политзаключенных. Вы слушали наш подкаст. Это был очередной эпизод подкаста «Совещательная комната». Мы говорили с Надеждой Скочиленко, мамой Саши Скочиленко, художницы, музыканта, которая была осуждена на 7 лет колонии за так называемые «фейки». И говорили о Саше, о ее творчестве, об уголовном деле, о совершенно беспрецедентном судебном процессе и о том, как сегодня все мы можем помочь политзаключенным. Мне кажется, что те, кто сейчас находится в России, они могут помочь очень просто. Нужно политзаключенным, в том числе и Саше, писать письма.
Н. СКОЧИЛЕНКО: Людям в России мой низкий поклон, потому что без них без всех политзаключенным будет невозможно находиться ни в колониях, ни в СИЗО. Я просто вижу, как они помогают. И у них такие общества крепкие. Это такие люди. Я просто им очень благодарна всем.
З. СВЕТОВА: Да, солидарность – это великая вещь. А вы, пожалуйста, дорогие наши слушатели, слушайте наш подкаст на Ютубе, в Apple Podcast и на других платформах. Всем пока!