«Самый настоящий детектив»: Эпизод 6. Дело о рюкзаке
Сегодня мы расскажем об истории, которая в современной России может произойти практически с каждым, но случилась она со студентом Никитой Михеенко, который 14-го сентября 2016 года оказался в неудачном месте в неудачное время…
Подписаться на YouTube-канал «Эхо Подкасты»
Слушайте следующий выпуск на любой удобной вам подкаст-платформе, мы есть в Apple Podcasts, Spotify, YouTube и YouTube Music, а также на других платформах. Если вам понравился подкаст, поставьте ему оценку и напишите отзыв — это правда помогает в продвижении.
Сегодня мы расскажем об истории, которая в современной России может произойти практически с каждым, но случилась она со студентом Никитой Михеенко, который 14-го сентября 2016 года оказался в неудачном месте в неудачное время.
Зарисовка: Щукино — либеральный район
Сентябрь 2016-го года. В России только что прошли очередные выборы в Государственную думу. По их официальным результатам Единая Россия впервые получила конституционное большинство — больше двух третей мандатов. Оппозиции остается только оценивать рекордные объемы предполагаемых фальсификаций. Но совсем другая обстановка здесь, на Северо-Западе Москвы, в районе Щукино.
21-го сентября политик Максим Кац выступил перед сторонниками с такими словами:
“Вообще, мне очень повезло что я попал в муниципальное собрание именно Щукино, потому что здесь работает независимая команда депутатов. Это абсолютно удивительная история, нигде больше в Москве такого нет”
Четырьмя годами ранее он избирался в Щукино депутатом, а в 2016-м его команда смогла получить большинство в муниципальном собрании. Неожиданный успех для либеральной оппозиции на общем фоне. Но не удивительный — в Щукино еще с советских времен живет много научно-технической интеллигенции. А в новой России район стал популярным у среднего класса, и рядом с НИИ начали вырастать элитные ЖК.
Путь Дениса
Все это можно было рассмотреть на улице Ротмистрова, по которой 14-го сентября быстро шагал молодой парень. Справа тянулся забор ядерного института, а впереди дорога упиралась в стройку очередного жилого комплекса. Но это не интересовало двадцатидвухлетнего Дениса — он смотрел в основном налево, вглубь типовых дворов советских девятиэтажек, и изредка заглядывал в телефон. Он завернул во двор с детской площадкой, прошел мимо нее и остановился возле трансформаторной будки. А затем начал ходить по одному месту, глядя на землю, как будто обронил что-то и пытался отыскать.
Он снова взялся за телефон и что-то сфотографировал на земле. Помялся еще пару минут на этом месте, что-то набирая на телефоне, и поспешил в обратном направлении. Денис не подозревал, что все это время за ним наблюдали, причем не из окон ближайшей девятиэтажки.
Встреча с Никитой
“Мне написал мой одноклассник, где я, что я там делаю, и так далее. Я сказал, там, там, все такое. Он говорит: во, я тоже на Октябрьском поле, поехали вместе со мной”.
Это слова Никиты Михеенко. В то время он был студентом. Одноклассником он называет того самого Дениса. Сам Никита говорил, что в Щукино был проездом по довольно благородному делу.
“Там я оказался, потому что я провожал девушку, она училась в университете, и там всякие были, какая-то была типа презентации, ну и там всякие материалы, тубус, хренубус, в общем, все это габаритное, и все это помогал донести, скажем так.”
Проводив свою девушку, Никита зашел перекусить в KFC перед тем, как поехать домой, и уже собирался спуститься в метро, когда написал Денис. На часах было 7 вечера, в сентябре в это время в Москве еще светло. Важных дел на вечер не осталось, и Никита обрадовался возможности увидеться с другом.
“Я сказал поехали, пообщаемся. Он скинул мне точку, куда нужно подойти”
Точкой оказалось пересечение улиц Расплетина и Ротмистрова, в 12 минутах пешком от метро. Никита туда идет по зеленым улицам между ухоженных малоэтажных “сталинок”, мимо помпезного жилого комплекса “Донстроя”, и мимо управы района — той самой, которая теперь должна будет выполнять решения оппозиционного совета депутатов. Он доходит до нужного перекрестка, но не видит Дениса на месте.
Задержание
“Вот и собственно я ждал его там, его минут 5-10 не было, потом он вышел из-за поворота, мы поздоровались, прошли наверное метров 10, и подъехала машина, из который вышли четверо человек, один или двое были в военной форме, я уже точно не помню, вот, и они, собственно, направились в нашу сторону, и вот, друга моего сразу сцепили с негативным настроем, так скажем, прямо со старта. На тот момент я понятия не имел, как и что вообще происходит. В ходе диалога вот этого, да, который происходил между ним и военнослужащим, или кем он там является, я понятия не имею, вот, то, что он, по их словам, якобы оставил закладку наркотиков, и они его видели, и все, ему, короче, жопа”, – вспоминал Никита.
Никита и Денис не знали, что чуть дальше конца улицы находилась воинская часть. Видимо, поэтому во дворе, где Денис искал и фотографировал что-то возле детской площадки, он попался на глаза четверым военным, сидящим в машине. О том, что там вообще делал его друг, Никита узнал сильно позже.
“Там тупик полный, какой-то трансформатор стоит, и, собственно, причина была в том, конечная, как выяснилось, что он купил себе таблетки, не нашел их, и фотографировал место, чтобы доказать, типа, что он ничего не нашел, и чтобы ему то ли вернули деньги, то ли что-то такое. А военные пришли на это место, увидели на этом месте смятую пачку сигарет и заявили, что это закладка”
Друг позвал Никиту, чтобы вместе ехать в метро, потому что он боялся попасть под случайный досмотр, а два разговаривающих человека вызывают меньше подозрений у любого контроллера, в том числе и в метро. Но тогда друг сам еще не знал, что не найдет закладку, а Никита вообще ничего не знал о его планах — и не понимал, как себя вести.
“И в ходе диалога я просто на него смотрю в шоке, и дальше он мне говорит: “Ладно, вали, иди, типа”. Я смотрю на этих чуваков, они никак не реагируют, и он мне продолжает головой показывать, чтобы, мол, я уходил. Я начинаю сначала отходить просто, ну, просто продолжать, никаких подвижек нету, вот, я вижу, что один из этих людей начинает двигаться в мою сторону, и я начинаю бежать, отбегаю, в общем, от этого места, отбегаю за припаркованную там какую-то газельку, вот. И это была моя ошибка, потому что за газелькой было дерево, я просто этого не видел, вот, и мне пришлось протискиваться между машиной и деревом. Это был момент, когда человек обежал машину с другой стороны, и, собственно, ему удалось меня зацепить, благодаря этому. Он сорвал с меня рюкзак, я не обращал на это внимания, так как там ничего ценного как бы и не было”, – говорил Никита.
Если бы не Газель и дерево, вся история могла бы пройти мимо Никиты — он уверен, что легко убежал бы от этих непонятных людей в военной форме.
«Не та комплекция была у человека, чтобы бегать больше 15 метров без одышки. И дальше были вызваны сотрудники полиции, которые приехали сразу. Ну, обычно, когда вызывают сотрудников по 112, я как-то, наверное, не помню, приезжают в ППС. В данном случае приехали сразу, вот, оперативные сотрудники. Вот, и, собственно, на друга моего надели наручники сразу же, и мы поехали, ну, вот, сели в эту машину, поехали в отдел. Со мной особо не общались эти господа, а общались с моим другом. И прям сразу как мы поехали в машине, и речь пошла о деньгах. Прямо с самого начала, скажем так. Горнеев был тот, кто говорил про деньги. Он прямо сказал “хочу миллион”, вот так».
Первые сутки
Доставление в отдел
Но вернемся в 2016-й год. Вячеслав Горнеев тогда еще не майор, но явно с амбициями — сразу же в машине требовал от студента взятку в миллион рублей, сказал Никита.
“Вот, потому что, ну, скажем так, поставили ценник. Да, они сказали, что ситуация разрешится за миллион рублей. Прямо сейчас. Ну, то есть, прям вот сейчас. И пока ехали, не договорились о времени и о том, как это будет сделано, и мы уже заехали в отдел”.
Не доезжая сотню метров до ЖК “Алые Паруса”, они свернули во двор — к зданию ОВД по району Щукино. Так Никита вспоминал начало досмотра:
“Досматривали сначала друга моего, вот меня просто поставили в растяжку вниз, и сказали чтобы, я не двигался, ничего не трогал, я там стоял минут, не знаю, 30 или 40, в позе морской звезды около стенки, вот. И дальше, когда я уже слышал, что дверь открывается, я повернулся и увидел, что он идет назад, весь белый. Я понял, что походу, ну, скажем так, что-то нехорошее, потому что он действительно белого цвета, довольно расстроенный был. Ну и дальше повели уже меня”.
Свидетели снаружи
Представим, что мы на суде, который пытается разобраться, что происходило следующие пару часов в щукинском ОВД. Никита и полицейские говорят противоположные вещи, поэтому суд обращается к сторонним свидетелям.
Около десяти часов вечера Никиту привели в изолятор временного содержания, где его увидели другие задержанные.
“Там были какие-то нерусские ребята, их по-моему задержали, то есть, сим-карты раздавали, ну, какая-то херня, ну, мелочь, в общем”, – говорил Никита.
Сокамерникам могло показаться, что Никита не в себе — он вспоминает, что плохо соображал в тот момент. А еще у него была мокрая голова, как будто он только вышел из душа. Никита попросил одного из них запомнить номер телефона.
“И я одному надиктовал номер матери, он его запомнил, и он вышел и позвонил, и так мои родственники узнали”.
Но позвонить маме Никиты второй задержанный смог только утром, когда его выпустили на свободу. А пока они продолжали сидеть в изоляторе. Около полуночи возле ИВС сменились дежурные сотрудники полиции. В какой-то момент Никита начал им рассказывать страшные вещи — что после задержания ему в рюкзак положили какой-то сверток, а затем почти два часа трое полицейских его избивали, требуя подписать бумажки.
«Они не знали, они сказали: “да не не бывает такого”, я говорю: “смотри, у меня ожог свежий, смотри у меня ресниц нет”. Он посмотрел и говорит: “Да ладно, не может такого быть”. В общем, они поговорили-поговорили, и он сказал: “Да это, наверное, вот тот-то”. Я к сожалению не помню кто».
После этого дежурные решили, что Никите как минимум нужно пройти медосмотр. Его усадили в машину и отвезли в ближайший травмпункт при поликлинике на соседней улице. Пока Никита находился вне участка, его по протоколу сцепили наручниками с одним из сотрудников полиции. Никита говорил ему, что его тошнит, и в какой-то момент это стало очевидно.
“Меня рвало даже, потому что у меня было сотрясение, как выяснилось потом. И вот он там все это узрел, скажем так”.
В травмпункте Никита снова уже более подробно рассказал, как и где его били полицейские. Дежурный врач зафиксировал следующие повреждения:
“Среди них как раз ушиб, ссадины, кровоподтеки мягких тканей около ушной области справа, верхней губы, правого плечевого сустава, правой кисти и правой голени”.
Это цитата из документов дела. Где-то к середине ночи Никиту привезли обратно в отдел. Утром его мать, Раиса Михеенко, получила звонок с незнакомого номера и приехала к Щукинскому ОВД сразу с адвокатом. К этому моменту мокрые волосы Никиты высохли, но мама сразу поняла, что с ними что-то не так:
“У меня очень сильно вьются волосы, и они вьются, если я их не уложу, скажем так. Тогда у меня волосы были, ну, такой, больше средней длины, и когда ко мне приехали уже утром, они были, естественно, все в разные стороны, потому что, ну, такого просто не бывает, в моём случае, то есть родственники сразу поняли, что я мочил голову, скажем так, или голову мыл”.
Никита рассказал, что ему положили сверток в рюкзак и пытались выбить подпись под протоколом выемки и явку с повинной. Вскоре Никиту вызвали на первый допрос.
“Мне уже реально стало не по себе, мне уже реально стало плохо. Первый допрос вела следователь Мельник, Дарья, и, значит, там уже первый же допрос, когда мне начали спрашивать об обстоятельствах дела следователя, я сказал, что я желаю воспользоваться 51-й статьей конституции, по причине того, что меня избили в отделе полиции, опять же, сотрудники, Я чувствую себя плохо и не могу четко формулировать свои мысли. И это единственная фраза, которая была записана в протоколе”, – вспоминает Никита.
Александра Исаенко, юристка Команды против пыток, отмечает следующее:
“То есть прямо в замечаниях, в протоколе была сделана отметка, его комментарий о том, что к нему со стороны сотрудников применялось насилие. И, соответственно, ни следователь на этапе предварительного расследования, ни суд в дальнейшем, они не имеют права закрыть на это глаза”.
Адвокат Никиты вызвала скорую в ОВД. Далее в присутствии адвоката происходит следующая сцена, рассказывает Никита.
«Скорая приехала, и их не пустили. Начальник следствия, Алексей Пасюра. Он сказал, что ни хрена, это все симуляция. Я сижу у него, у меня слюни текут. Он говорит, что это все симуляция, он хочет уйти от правосудия. В общем, их не пустили ко мне. И они сказали: “Ну я не знаю, что нам делать, нас не пропускают”. И, короче, в карточке указано, что они приехали в ОВД. В момент, то есть временный, там 8 утра. В момент, когда у меня протокол допросов. То есть там тоже 8 утра».
Есть такая статья в Уголовном Кодексе, 124.1 — Воспрепятствование оказанию медицинской помощи. В нашем воображаемом суде эти два документа — карточка вызова Скорой и протокол допроса — могли бы стать доказательствами по уже новому делу, открытому против начальника следствия Щукинского ОВД Алексея Пасюры. Спустя три года на “Радио Свобода” выйдет интервью с другими задержанными в Щукинском ОВД, которые расскажут, как Пасюра прямо на суде говорил адвокату “заткнуться” и предлагал обвиняемому признаться в хулиганстве, иначе “дело о грабеже пойдет до конца”. Суд тогда обвиняемого оправдал.
Ну, а по делу Никиты уже на следующий день состоялся суд по избранию меры пресечения. И тут судья, кажется, приняла во внимание его слова о пытках:
“Судья у меня была Котенева в Хорошевском суде. Она известная личность. Няня отрезала голову ребенку и ходила с ней. Вот, она ее и судила. Это была Котенева на суде с полным пакетом наших документов. Что я был избит, что была справка, что там т.д., т.д., т.д. Вот она ставила меня на домашнем аресте, если по 228.1 часть 4 такого практически не случается, это очень редкая вещь. То есть я когда ехал в автозаке, меня там, эти самые сотрудники, они мне говорили про то, что с этой статьей в СИЗО 100%, никогда такого не бывает, очень-очень-очень редко. Вот я когда пришел без наручников забирать вещи, он не поверил, он говорит, че, ты серьезно? Я говорю, конечно, Ну, и, собственно, я приехал домой”.
Переночевав дома, наутро Никита почувствовал себя еще хуже — все время тошнило и голова болела от яркого света. Тут в пул потенциальных свидетелей можно добавить еще два наряда скорой — в первом наряде не было врача, имеющего право ставить подозрение на диагноз, который требовался для госпитализации из-под домашнего ареста.
“Я ехал в больницу к себе, в первый разу, мне сделали КТ, там какие-то, ну, в общем, диагностики, вот, и мне поставили сразу же черепно-мозговую травму, сотрясение головного мозга, ушиб коленки, стутава. Ну, в общем, 11, по-моему, дней я провел больнице”.
Свидетели внутри
Так, в нашем воображаемом суде есть уже цепочка свидетелей — сокамерники, ночные дежурные из участка, врачи травмпункта, следователи Мельник и Пасюра, два наряда скорой и врачи в больнице. Все они в разное время видели одни и те же повреждения и симптомы у Никиты.
Теперь рассмотрим, что все-таки происходило в те самые два часа между доставлением Никиты в участок и его появлением в изоляторе. Кроме самого Никиты и полицейских, которых он обвиняет в насилии, там были еще несколько посторонних глаз.
Во-первых, это понятые. И вот их действительно допросил суд, правда, в рамках уголовного дела против Никиты. Понятыми были два молодых парня. Вслед за сотрудником полиции они поднялись на третий этаж, и увидели сидящего в коридоре на лавочке Никиту. При нем нет рюкзака.
“И, собственно, при них мы уже зашли. Якобы произошла первая выемка, первый досмотр. И где при понятых уже у меня из рюкзака достали вот этот самый пакет, который мне показывали. Об этом, кстати, потом тоже сказали понятые, о том, что мы зашли все вместе, а рюкзак сотрудник достал из-за стола. То есть они указали потом это в суде, плюс там в протоколе были исправления, были дописки, понятые тоже сказали, что этого не было при них. Меня попросили подписать бумаги, я отказался. Понятые ушли”, – вспоминает Никита.
Также за всем происходящим наблюдает камера — она висит в коридоре прямо над той самой лавочкой, где Никита сидит в ожидании понятых. На записи не видно, что происходит в кабинете, но можно понять кто заходит и выходит. Никита вспоминает, что какое-то время заходили и выходили разные люди, а постоянно внутри находился только один — Вячеслав Горнеев, который вел с ним беседу.
Первый момент записи, на который Никита бы указал в суде — это выход из кабинета дежурного следователя по фамилии Кацуба. Выйдя за дверь, он сел прямо напротив.
“То есть к тому моменту, когда началась вот эта вещь, вышел дежурный следователь. Он сидел на той же лавочке, где я сидел, я пока ждал понятых, а в кабинете осталось трое сотрудников, Горнеев, Лазарев и сотрудник фамилию, которого я до сих пор не знаю”, – вспоминал Никита.
По записи можно было бы установить, кто в этот момент оставался в кабинете, и проверить слова Никиты. Кроме того, это позволило бы допросить следователя, который сидел напротив кабинета и явно слышал, что происходило внутри дальше. Никита выделяет еще один важный момент на записи.
“Например есть такой факт, что меня выводили из кабинета, и я выглядел не очень хорошо, меня вывели из кабинета, где сидел следователь, он смотрел в пол, я хорошо помню, меня вывели в такую маленькую комнатку, в ванну”.
Качество записи с камеры вряд ли позволит суду оценить физическое состояние Никиты в этот момент. Но она подтвердит детали из его версии событий и поможет установить всех соучастников. Настоящий суд по делу против Никиты запросит эти записи, но слишком поздно — они уже будут удалены.
Рассказ Никиты
Итак, к первой части доказательств про состояние Никиты после задержания, мы добавили вторую — слова понятых, личности и события в коридоре возле кабинета. А теперь — к показаниям самого Никиты. Осторожно, дальше будут подробные описания пыток.
“Мы поднялись на, по-моему, третий этаж, в кабинет 37. И, значит, туда зайдя, мне сразу начали лазить по карманам, джинсам. Вот, сразу забрали у меня рюкзак, начали рыться в рюкзаке. То есть ни понятых, ничего не было. Ну, то есть там такой кабинетик, он прямоугольной формы, и везде были столы, то есть мы все вместе сидели. И один из сотрудников, который справа сидел, начал спрашивать у меня паспортные данные, там, где я живу, и все остальное, и, соответственно, я повернулся к нему. Вне моего поля зрения находился мой рюкзак на тот момент, и мы разговаривали там какое-то время. И, значит, сотрудник, который с рюкзаком ковырялся, продемонстрировал мне пакет прямоугольный. 5 на 10 сантиметров прямоугольник, небольшая такая хрень. Он спросил, мое это или нет, я сказал, что нет. И он, как мне показалось, тогда в шутку, сказал, будет твое”.
Никита подумал, что это просто шутка, поэтому никак не возмутился и не начал отстаивать права.
“Я, в принципе, в отделе был в полиции первый раз. Мне даже в метро не останавливали никогда. Я был относительно спокоен потому что, ну нет, я не сказал, что я как-то боялся на первое время, да, потому что я знал, что, ну, у меня ничего нет с собой, в любом случае, мне ничего не грозит, скажем так”.
Никита начал беспокоиться уже после сценки с извлечением пакета из рюкзака при понятых. Когда они ушли, оперативники начали беседу.
“Сначала мне предлагали сказать что я купил у друга своего вот это все, потом мне предлагали участвовать в какой-то закупке, ну, в общем, какие-то вещи предлагали. Что будет условное обещали, что не будет никаких проблем и вообще и так далее, я ни на что не соглашался и молчал дальше. Кто-то входил, кто-то выходил, но Горнеев был там всегда, Лазарев там был всегда. Был еще следователь дежурный Пасюра на тот момент. Горнеев начал курить. Они знали, что у меня астма, я не курю, не курил, вот, знали, что у меня астма, потому что, ну, очевидно, когда ты вытряхиваешь рюкзак и в нем два ингалятора, то понятно, что у человека астма, и все. Вот, и я просил уже, на этом моменте, когда он просто начал дышать дымом в лицо, я просил его не курить”.
Горнеев демонстративно продолжил это делать, тогда Никита попросил его прекратить более настойчиво
“И в ответ на это я получил уже первый удар в лицо от него же. Вот, ну и как я слегка опешил сел. Вот, ну, значит, дальше меня начали уже, ну, то есть он начал меня бить, потому что я сразу присел, мне ударили в область солнечного сплетения, я взбил вздыхание, я уже сложился, упал вниз, и дальше меня просто начали бить они, сотрудники. Вот, ну, дальше меня уже начали бить, там применяли спецсредства, применяли эту дубинку полицейскую, били там по почкам и руками ногами били, и так далее. Смяли кусок бумаги А4, заполкали мне его в рот и давили за правое, по-моему, ухо, такой посадкой для ручки, ну, знаете, есть такие краски, куда ручка вставляется, она как перо выглядит, типа, и у нее такое заострение, в общем, в конце ей давили. Вот, потом Горнеев с сигаретой сжег мне ресницы, часть брови, или бровь, все, я уже не помню точно, вот, а потом сигарету затушил мне об кисть правой руки”.
Параллельно с пытками полицейские Горнеев и Лазарев продолжали требовать подписать протокол выемки и написать явку с повинной. Юристка команды против пыток Александра Исаенко, сказала, что “они же добивались у него именно признательных показаний через применение вот этого насилия, потому что, да, если есть еще и признательные показания, это все, как бы дело в шляпе, пройти этап расследования и, значит, через прокурора и суд намного проще сотрудникам”.
Но Никита отказывался что-либо подписывать, и тогда полицейский Горнеев решил опробовать еще пару методов:
“Далее после этого меня вывели из кабинета, где сидел следователь, он смотрел в пол, я хорошо помню, меня вывели в такую маленькую комнатку, в ванну, и продолжили бить там”
“Как рассказывает Никита, после этого они отнесли его в туалет, который находился в отделе полиции, нашли у него в рюкзаке презерватив, надели его на резиновую дубинку и, в общем, начали угрожать ему изнасилованием”, – говорит Александра Исаенко.
“Потом в какой-то момент Горнеев сказал, чтобы я вставал умываться, там была раковина, а в этот момент он, ну я просто не обратил на него внимания, не особо было времени смотреть, и он заткнул рукой слив, и я его не видел, и когда я уже подошел, он взял меня за волосы и начал топить в воде”, вспоминал Никита
Помните странно высохшие волосы, которые сразу заметила мама Никиты? Это тоже стало бы одной из улик в суде.
“Это звучит всё очень по-дебильному, как в каком-то дурацком кино, но там действительно так было, но эти моменты тоже отражены в документах”, – отметил Никита.
После попыток запугать Никиту утоплением, его вернули в кабинет и снова избили, но так и не получили от него подписей и признательных показаний. Сдавшись, Горнеев и Лазарев отвели Никиту в ИВС.
Домашний арест
База доказательств для установления вины полицейских получилась большая. Но сначала Никите предстояло защищаться самому, ведь это его обвиняют в торговле наркотиками. Не помогали и последствия пыток, отмечал Никита.
“После сотрясения у меня там была температура несколько месяцев повышенная, постоянно. Я не уверен, в какой момент это произошло, но есть все последствия такие вот, которые я спихиваю на это. У меня чуть хуже стал видеть правый глаз. Ну, шрам остался на кисти от сигареты, и все. Ресницы отросли, бровь тоже”.
Такие травмы не проходят бесследно, но Никита хотя бы мог восстанавливаться дома, а не в СИЗО. Параллельно они с адвокатом активно работали над тем, чтобы он в этом “домашнем” комфорте и остался — поначалу казалось, что шансы были. И Никита на это рассчитывал.
“Мы сразу же написали заявление в Следственный комитет, в местный, в УСБ. По всем, были проведены проверки, мы ожидали нормального исхода, потому что, повторюсь, из доказательств, обычно, да, у людей, которые занимаются распространением наркотиков, когда их берут, тем более во время полицейской работы, у них есть наркотики, у них есть телефон, в котором данные, да, какие-то, какого-либо рода, то, что и где оставлялось, и фотографии, какие-то знаки, какие-то блокноты, ну, в общем, что угодно”.
А на Никиту была только выемка из рюкзака без подписанного протокола. Понятые в суде указали, что рюкзак до выемки был не с Никитой, а в руках полиции. Телефон у Никиты досмотрели и ничего там не найдя, написали в протоколе, что его невозможно изучить, потому что он разряжен. Ну, не смешно ли? В общем, кейс обвинения выглядел слабо, даже если не принимать во внимание тот факт, что у защиты были доказательства пыток.
“Судья тоже была Котенева, когда я заявлял про все эти вещи в суде, она вроде была заинтересована. Например есть такой факт, что меня выводили из кабинета, и я выглядел не очень хорошо, и там была камера в отделе полиции, и мы сразу написали заявление. Судья выписала постановление, чтобы сняли записи с обеих камер, но их, конечно, уже не было, когда это произошло”, – отмечал Никита.
Но тут вступает в силу системная склонность всех российских судов доверять обвинению. Помочь могло бы возбуждение дела по факту пыток, но Следственный комитет сразу начал тормозить это дело — и как мы позже поймем, не случайно. Вот что говорил Никита:
“И, значит, на мои всякие попытки объяснить, что произошло и как-то там, что я был сбит, меня спрашивали — а какое решение принял следственный комитет, поэтому я говорил и приносил ей это самое постановление, и прокурор тоже приносил, вот, она говорит, ну вот, следственный комитет ничего не нашел, я говорю, ну да, но они как бы и не стали, не смотрели”.
За тот самый прямоугольник неизвестного вещества размерами 5 на 10 сантиметров Никите вменили 4 часть статьи 228.1 — это сбыт в крупном размере. По этой статье минимальный срок — 10 лет, но прокурор запросил больше.
“На суде мне запросили 13 лет строгого режима. Дальше, в ходе всех вот этих вот ситуаций, да, осуждений и так далее, был вынесен приговор, и судья мне выписала 7 лет скорого режима вместо 13, потому что я, ну, болею. То есть, есть такая статья, 64-я смягчение приговора по мнению суда, да, смягчающие обстоятельства, и показали, что я болею, то, что у меня там дисплазия, проблемы с ногами и так далее. Я уехал в СИЗО”, – сказал Никита.
Встреча в СИЗО
Никиту определили в СИЗО-3 Пресня, тоже на северо-западе Москвы, но ближе к центру. Из некоторых окон этого СИЗО тогда был неплохой вид на Москву-Сити, но Никита вспоминает только железную дорогу и стройку.
“Там вид на стройку, и железная дорога у нас была. Замечательно спал, ноль часов в день, вот, и как-то там был момент, что у нас был перегруз абсолютный, я не помню, сколько можно было, по-моему, шестнадцать или четырнадцать, а у нас было двадцать шесть человек, и мы спали по очереди, потому что еще была жара, лето, и солнце светило, ну, на солнечной стороне была просто такая баня жесткая со строительной пылью”.
Физически тяжелые условия в СИЗО могли для Никиты стать еще и тяжелыми социально — в тюремной культуре статья за распространение наркотиков считается не очень хорошей, но Никита ничего не знал об этой культуре:
«Я с тюремной тематикой вообще как бы не пересекался никогда в своей жизни, там, максимум, Михаил Круг, когда ты едешь с отцом на дачу, когда тебе 8 лет, на шашлыки, вот это единственное, что я знал о блатной жизни. И там же находясь, как бы, ну, все, СИЗО, слушать, смотреть и так далее, так далее, и меня начали пытаться грузить, как-то “ты сейчас не понимаешь, ты говоришь, что ты не при делах, что ты не барыга, сейчас, типа, там, позвонят, поспрашивают, если ты кому-то продавал, тебя точно узнают, тебе точно кто-то скажет” и так далее. Я говорю: “да это мне все равно, но я ничего не продавал”. Я говорю: “да хоть кому звоните”, ну, то есть, в общем, продолжал отрицать»
Через какое-то время вопросов к Никите не осталось, арестанты более-менее поверили в его историю, и даже начали ее пересказывать. Вообще, в СИЗО обмен информацией с внешним миром происходит довольно интенсивно, Никита вспоминает, что у некоторых были телефоны. Кому-то разрешали держать их за взятку, кому-то для выгоды самой администрации — чтобы подсадные агенты прослушивали разговоры. Но важнее было то, что СИЗО — это постоянный поток людей, которые разносят новости.
«И эти люди ездят на все эти продления судов, все вот это вот обычные суды, какие-то допросы, какие-то средства есть, они ездят из СИЗО. То есть ты встаешь в 5 утра, тебя собирают в сборке, все курят, кто-то не курит. И все ждут, пока приедут автозаки, потому что все едут в разные стороны, пока там все происходит, то, в общем, история на целый день. И, значит, там находясь один из парней, который знал уже мою историю, все вот эти курилки внизу общаются, да, на сборке. Ну, он приехал, говорит: “слушай, я тут с одним парнем разговаривал, у него история вообще точно как у тебя, и отдел такой же, как у тебя”»
Никита сразу понял, что второй такой же кейс сильно повышает шансы добиться хотя бы возбуждения дела о пытках. Но связаться с этим таинственным вторым потерпевшим было непростой задачей — информация по СИЗО разносится хоть и быстро, но довольно хаотично, а поговорить с кем-то конкретным почти невозможно. Тогда Никита решил попробовать переписку:
«Дал мне, скажем, координаты, и я с ним, ну, ввиду особенности расположения именно моей камеры, передать записочку к нему было долго, потому что его камера смотрела во внутреннюю часть, а моя – во внешнюю. В общем, это заняло где-то несколько дней, и потом он мне уже ответил, и так я вот познакомился с Андреем Евгеньевым, который был журналистом для канала “Звезда”».
Ветка Евгеньева
Из переписки стало понятно, что сотруднику Андрею Евгеньеву действительно подкинул наркотики тот же самый оперативник Щукинского ОМВД Вячеслав Горнеев. Случилось это 13 октября 2016 года — ровно через месяц после истории Никиты. Андрея точно так же задержали у метро Октябрьское Поле, якобы по ориентировке на какого-то местного наркоторговца. В Щукинском ОВД с Андреем произошло примерно то же самое:
“И который Горнеев точно так же бил в отделе, и ему подкинули только шиш, то есть спайсы, не помню, если честно. И еще ему, в общем, предлагали за то, что он сделает контрольную закупку, его обещали отпустить, и предлагали ему плитку гашиша, там, ну, я не знаю, типа, большой кусок гашиша, вот, в отделе, он мне рассказывал так”, – вспоминал Никита.
Телеканал Звезда — это ведомственный рупор Министерства обороны России. Но никто, даже работники пропагандистских ведомств, не застрахованы от попадания в такую историю. Вот и Андрею статус сотрудника государственного телеканала на тот момент не особо помог — ему тоже уже вынесли приговор, правда, по более мягкой статье о хранении наркотиков, и дали всего 3 года. Свое знакомство с Андреем Никита вспоминает так:
“В общем, мы с ним начали взаимодействовать по нашей вот этой вот линии попытки привлечь их, и это все очень сильно растянулось, потому что тема, которую мы поднимали в СМИ, она была, скажем так, под запретом, Об этом говорили очень редко и очень мало. Уже наступило время, когда я уезжал в колонию. Это был уже практически декабрь, по-моему, конец ноября. И буквально за два дня до моего перевода в камеру, которая называется «Этап», это перед тем, как тебя увозят, мы познакомились уже лично с Андреем, потому что его перевели к нам. И мы уже знакомились лично, пообщались, и он сказал, что он тебя не просит, что он будет дальше, до конца, продвигать тебя, сказал, хорошо, если что, на связи, ну, мы скооперировали матерей наших дальше. Никто не знал, это держат в секрете, и я уехал в Тулу, он уехал к себе в Иваново, был в колонии в Иваново”.
Возбуждение дела
На этот момент для оперативника Горнеева все идет гладко: обе его жертвы сидят, а следствие игнорирует заявления против него. Но все это время давление на Следственный комитет растет — союз журналистов России обращается во все высокие инстанции. Это подарило Никите надежду:
“Потом, в интернете я увидел новость о том, что была назначена всесторонняя проверка ОМВД по району Щукино ввиду обращения в союз журналистов по-моему. Это вселило в меня надежду, но на самом деле всесторонние проверки – это просто так, они просто приходят, такие, о, круто у вас тут, и уходят”.
Тем временем матери и Никиты, и Андрея старались привлечь внимание СМИ, и в какой-то момент у них даже получилось, сказал Никита.
“Далее подвижки начались в момент, когда удалось загнать журналистов к нему уже туда, в колонию. Приехали к нему, заинтересовались, потом приехали ко мне, мы рассказали эту историю. Потом ко мне приезжали с РТ, Раштудей, ещё какие-то там начались вещи. И, по-моему, основой, началом уголовного дела, которое возглавили, было то, что представитель союза журналистов передал материалы непосредственно Колокольцеву”.
Владимир Колокольцев и тогда, в 2016 году, и сейчас — глава МВД России.
“Он передал их в Главное управление управления собственной безопасности, куда вызвали вопрос мою маму, мою сестру, потому что она тоже приехала тогда, в тот день, когда мне избили. Их нам допросили, опросили, и у меня это моя любимая бумажка, где черно-по белому написано что проверка установила, что в отношении меня был нарушен закон Российской Федерации, то, что неустановленные сотрудники ОМВД по району Щукино нарушили в отношении меня закон”, – отмечал Никита.
“Уголовное дело по статье 286 Уголовного кодекса Российской Федерации, то есть мы здесь говорим о превышении должностных полномочий с применением насилия, было возбуждено лишь в октябре 2018 года. То есть это прям спустя два года после самого события”, – говорит Александра Исаенко, юристка Команды против пыток.
После возбуждения дела казалось, что все снова идет в пользу Никиты и Андрея. Никиту скоро начали возить из колонии в Москву на следственные действия уже по делу, где он надеялся быть признанным потерпевшим.
Очная ставка
Очную ставку Никита вспоминает так:
“Меня вытащили из колонии, привезли в СИЗО на водный стадион. И дальше была очная ставка с Горнеевым и с Лазаревым. Ну это был такой неприятный момент, у нас приехал следователь, приехал Горнев, приехал Лазарев, первое, что меня спросил следователь, узнаю ли я их или нет, я сказал, да, узнаю, вот это такой товарищ, а это такой товарищ, и у нас что-то было там по типу диалога, то есть: зачем ты это сделал? А кто это делал? Там он мне задает вопросы какие-то, я задаю вопрос. Но это такой, знаете, такой легкий треп потому что понятно, что он будет все отрицать, а я буду все говорить как было. Он меня что-то пытался заставить смотреть ему в глаза, когда я отвечаю. Следователь сразу его одернул, сказал: “не надо смотреть”. Ну то есть такое ощущение складывалось на тот момент, что следствие на моей стороне. Скажем так, потому что это удивительно, да, но вот оно складывалось, ну как будто бы он на моей стороне. Вот, значит, следующая ставка, да. Ну, поговорили, поговорили, и все. Маме он, следователь, сказал, что Корнеев ищет адвоката уже”.
Следствие по делу вел Зацепин, и поначалу действительно казалось, что он хотел его раскрыть.
“На этом углу, по которому мы говорили, где были задержаны Ротмистрова и Расплетина, там мы были, там я показывал, вот здесь была машина, вот здесь я бежал, вот здесь нас держали, ну то есть вот такие все следственные действия происходили. Был выезд непосредственно в ОВД, в отдел полиции, в котором я был избит. Я там показывал пальцем, вот здесь меня били, вот здесь меня топили, вот здесь меня пытали. Естественно, кабинет уже был 10 раз отремонтирован, это был кабинет начальника уголовного розыска, которым стал Горнеев”, – вспоминал Никита.
Все верно, пока Никита и Андрей два года сидели под арестом и в колонии, Горнеев заработал повышение и стал уже майором полиции. Но его карьерному росту продолжаться оставалось недолго.
Голунов и особый контроль Бастрыкина
Спасительным оказалось дело Ивана Голунова, отмечал Никита.
“А потом стрельнуло Дело Голунова, это бриллиант, который мне помог. Когда Дело Голунова случилось, я шил ботинки, я помню этот день. И там буча была, ну, по словам, да, срочно говорили по радио, буча была серьезная, там прям вообще, и обвинение было настолько абсурдное, что мы просто смеялись сидели там, потому что, ну, это просто жесть”.
Напомню: 6 июня 2019 года в центре Москвы задержали и подбросили наркотики журналисту-расследователю “Медузы” Ивану Голунову. При задержании его избили, а затем более 12 часов удерживали без связи, а также отобрали ключи и проникли в его съемную квартиру без его присутствия. Под давлением журналистов МВД начало выпускать материалы, якобы подтверждающие виновность Голунова, но по ним становилось только очевиднее, что дело сфабриковано:
“Чуваки взяли, прилепили левые фотографии и сказали, что это его квартира, у него там мефедроновая лаборатория, а потом оказалось, что это вообще не его квартира, и в общем, ну, они просто, да”, – вспоминает Никита дело Ивана Голунова.
10 июня Голунов стал самым популярным запросом у россиян в поисковиках, а три главные деловые газеты вышли с легендарной единой обложкой “Я/МЫ Иван Голунов”. На День России, 12 июня, в Москве начал готовиться большой митинг. Под таким давлением вечером 11 числа Ивана Голунова отпустили, прекратив против него дело. Через год пятерых задержавших его полицейских посадят на сроки от 5 до 12 лет, а сам журналист отсудит у них и у МВД 6,5 миллионов рублей компенсации.
“Вот, ну и, значит, на этом фоне наше дело снова как-то подвсплыло, там что-то появлялось, какие-то новые упоминания, и так далее”, – рассказывал Никита.
О такой народной поддержке и простому студенту Никите, и журналисту канала “Звезда” Андрею оставалось только мечтать. Казалось, что сам успех защитников Голунова может сдвинуть общую практику в таких делах. И почти сразу стали видны первые признаки этого. 22 июня на дело Никиты и Андрея обратил внимание сам глава Следственного комитета Александр Бастрыкин — и поручил взять это дело на особый контроль. Но, как говорит Никита, это практически ничего не меняло:
“Это мем такой локальный. Это личный контроль Бастрыкина. Слышали такое? В общем, Бастрыкин берет, Бастрыкин председатель СКР, он очень много дел берет на личный контроль, и на самом деле он отсутствует. Ну, в моем случае, по крайней мере, то есть это вообще никак не повлияло, я не знаю, то есть я пытаюсь попасть к Бастрыкину уже четвертый год, я каждый месяц звоню в управление, главное, в СКР, обновляю информацию о том, что я желаю попасть к Бастрыкину, мне говорят, да, сами свяжутся, и так уже 4 года, или 3, не помню точно. Надеюсь, что в один день мы сможем туда попасть”.
Надежда умирает последней, но через полгода стало понятно, что ни личный контроль Бастрыкина, ни шумное дело Голунова не сдвинули дело Никиты и Андрея с мертвой точки. Тогда Никита обратился за помощью в Комитет против пыток.
Выход на свободу
Правозащитники тоже начали рассказывать об этом деле, и как считает глава московского офиса Команды против пыток Георгий Иванов, у них получилось оказать влияние на происходящее:
“А сам Никита, все-таки, благодаря, наверное, и возбужденному уголовному делу, и какой-то активности его и нашей организации в публичном поле, ему, скажем так, очень сильно сократили срок заключения”, – говорит Иванов.
В 2019-м году появились отдельные кассационные суды общей юрисдикции по регионам. По делу Никиты о наркотиках на тот момент были пройдены только первая и апелляционная инстанции. Они решили попробовать добиться пересмотра приговора в новом суде. О нем Никита говорит так:
“Смысл его был в том, что были какие-то районы, которые были объединены, несколько штук, 10, 5, 12, не знаю точного количества, и они рассматривались новым составом судей, то есть, которые между собой никак не связаны, они из разных регионов России, и что самое важное, ввиду того, что это суд новый, они еще друг друга не знают, и обычно, когда такая вот вещь формируется, все друг друга боятся, потому что, а кто их знает, может, он тебя сдаст, например, в правоохранительной системе такая штука тоже есть”.
Второй кассационный суд общей юрисдикции рассмотрел дело заново — и посчитал, что первые инстанции не доказали умысла на сбыт наркотических средств. Дело было переквалифицировано на более легкую статью о хранении, и вынес новый приговор — 4,5 года вместо 7,5. Никита говорит, что и этому был рад:
“И хоть приговор был слегка незаконным, естественно, обжаловать я его не стал, потому что мне оставалось сидеть 8 месяцев или 9, в общем, в масштабе 7 лет это огромный срок, огромное, точнее, послабление, Ну, далее меня перевели на другую колонию, на другой режим, на общий режим, и там, после того, как я сделал паспорт, потому что мы паспорт потеряли, пока не везли, я подал документы на самодостаточное освобождение, и ввиду того, что я себя нормально вел, у меня там было одно решение, по-моему, меня освободили по УДО в октябре 2020 года, и я вернулся домой сразу”.
Дело ушло вбок
Чуть раньше в 2020-м году вышел на свободу и Андрей Евгеньев. Он активно пытался привлечь внимание к делу против пытавших их с Никитой полицейских — активно давал интервью, а еще написал открытые письма Бастрыкину, Колокольцеву и генпрокурору Чайке. Но ни одна из уже нескольких волн шума не возымела эффекта. Георгий Иванов из московского отделения Команды против пыток говорит, что это очень странно:
“Действительно, случай исключительный, да, то есть, в практике именно, то есть, по всем уголовным делам, да, то есть, как правило, это рельсы, с которых нельзя свернуть. Оно достаточно сильно выбивается из типичной московской практики таких дел, поскольку в Москве, в отличие от других регионов, такая тенденция всегда была до этого дела, о том, что если возбуждено дело уголовное, то по нему обязательно должен будет состояться обвинительный приговор в отношении сотрудников”.
Еще в 2019-м году, когда Никита обратился в Комитет против пыток, уже было понятно — с делом происходит что-то странное. После очной ставки и выездов на место преступления, видимые следственные действия прекратились, а за ними не последовало никакого развития. А главное — Никиту отказывались признавать потерпевшим по этому делу.
“Следствие никак не выходит. Делает вид, что не может выйти на обвиняемых установить, кто же пытал, а Никита даже не был признан в этом деле потерпевшим. То есть дело было возбуждено по факту пыток Никиты, но в этом деле он так и остался свидетелем”, – отмечает Георгий Иванов.
“В конечном итоге это непонятно, он сразу сначала лгал или нет, потому что он говорил про то, что есть 10 томов или 5 томов, по-моему, 5 томов дела. Это супермного. Это типа тысяча страниц, потому что он 10 страниц. Вот. Но я не видел ни одной страницы, потому что, я представляю себе, я все это время был свидетелем”, – говорил Никита.
Не признают Никиту потерпевшим намеренно — чтобы он не мог влиять на ход расследования, считает Александра Исаенко:
“Следователь неоднократно, ну и по сей день, по настоящее время, он отказывается признавать Никиту потерпевшим в рамках уголовного дела о применении к нему пыток. В своих решениях следователь постоянно указывает, что невозможно установить, каким образом и насколько сильно был избит Никита. Но если мы обратимся, например, к статье 42 Уголовно-процессуального кодекса, то потерпевший — это лицо, которому причинен либо физический, либо моральный вред. То есть, по сути, для того, чтобы лицо было признано потерпевшим, должен быть установлен сам факт причинения ему какого-либо вреда. При этом в самом постановлении о возбуждении уголовного дела прямо указано, что оно возбуждено как раз по заявлению Никиты, что именно он, с его слов, был избит неизвестными сотрудниками полиции. И в данном случае, не обладая процессуальным статусом потерпевшего, Никита не уведомляется о прекращении возобновления производства по этому уголовному делу, он не может в полном объеме ознакомиться с материалами этого уголовного дела”.
Георгий Иванов считает, что следователь тем самым максимально отстранил Никиту участия в уголовном деле:
“И по закону, и по факту чаще всего следователь и потерпевший имеют между собой какую-то линию, общее направление работы и заинтересованы друг в друге. Здесь же наоборот, следователи как будто его заставили не знаю через какие-то там более высокие инстанции возбудить это дело, но затем дали это дело собственно угробить”
На намерение похоронить дело указывает и еще одна странность — формально не нарушение закона, но расхождение с принятой практикой. Следователь Александр Зацепин, ведущий это дело с самого начала, в какой-то момент получил повышение с релокацией — и прихватил это дело с собой.
“Когда дело было возбуждено в 2017 году изначально, оно расследовалось по месту совершения в Следственном комитете, который обслуживает район Щукино. И там, собственно, следователь … в нем, его возбуждало и участвовал в нем все время. Но затем следователь был переведен на повышение замруководителя следственного дела по району Люблино. И дело ушло в Люблинский МРСО вместе со следователем. Ну, то есть, что очень странно, вот, потому что у нас, собственно, базовый принцип, да, то, что расследуется дело по месту совершения деяния”, – отмечает Иванов.
На это обращает внимание и сам Никита:
“Это максимально странно, да, обычно, когда такое происходит, да, когда следователь ведет дело, его переводят куда-либо, вообще без разницы куда, дело остается в отделе, он раздает, и оно распределяется кому-нибудь еще, вот, а он его забрал с собой, и когда это произошло, не так понимаете”.
“Допустим, из-за того, что какие-то сложности. Дело сложное, его передадут, например, в следственное управление по вот этому же округу или по следственному управлению по Москве. То есть на уровень все выше и выше и выше дело поднимается А тут оно как бы в бок ушло. Я думаю, что тут какая-то есть мистическая связь этого дела и следователя Зацепина. То есть, если бы мы, наверное, порвали эту цепочку, наверное, мы бы уже смогли бы дальше нормально работать, если бы это дело было передано другому сотруднику”, – говорит Иванов.
Если вы слушали выпуск про Дело о тайной даче, то, наверное, помните — именно смена следователя помогла такому же застрявшему делу получить ход. Там первый следователь тоже искусственно тормозил раскрытие дела, но скорее потому что просто не верил в возможность довести до приговора, и не хотел ссориться с местным ФСИН. Но вот это дело из Щукино кажется лично важным для следователя Зацепина, предполагает Георгий Иванов:
“Тут как будто это дело, вот он не мог от него как будто отвязаться, как будто у него реально была задача его это дело угробить”
И он действительно пытается — на сегодняшний день он вынес уже пять постановлений о прекращении дела. Юристы Никиты каждый раз добивались его возобновления, обращаясь в вышестоящие следственные управления и в суд с жалобой на неэффективное расследование. Один раз после визита к Сергею Ярошу, входящему в главное управление СК по Москве, даже вроде бы получилось сдвинуть дело с мертвой точки. Вот как это вспоминает Никита:
“Значит, мы пришли к Ярошу, и его указом дело должны были забрать из Любинского пожарного следственного отдела и перевести обратно в Хорошевский. Значит, это было сделано наполовину, потому что дело забрали, перевели в Хорошевский. Следователь вышел в суд с тем, чтобы открыть дело заново и принимать какие-то решения, какие-то следственные действия, что-то делать. А судья написал постановление о том, что так как дело было закрыто в Любинском следственном комитете, его должны сначала там открыть, потом перенаправить уже в Хорошевский следственный комитет и так же сделать. И, короче, ходатайство отклонили, и дело отправили обратно”.
“В этом деле не хватает только одного компонента, наверное, и он не процессуальный. Это какая-то политическая воля, там, Следственного комитета все-таки привлечь Горнеева к ответственности, потому что в этом деле есть все доказательства для этого. То есть, можем только предполагать, что у Горнеева есть какие-то там покровители, родственники или может быть связано с какой-то коррупцией” – отмечает Георгий Иванов.
Горнеева увольняют
13 марта 2020-го года. Ситуацию с Covid-19 еще не объявили пандемией, но все главные новости — про новую страшную болезнь, уже убившую 4 тысячи человек. На таком информационном фоне в главном управлении МВД по Москве собирается совещание. Тема встречи — “Повышение престижа полиции в глазах граждан”. Вести его готовится начальник московской полиции Олег Баранов. И в этот же день, незадолго до совещания, ему на стол кладут фотографию. Вот как ее описал Никита:
“Фотографию, где Горнеев с какой-то девчонкой, как выяснилось, это его подчиненная, стоят в морге на фоне, ну, скажем, не очень приятном, да, там, трупы, тела людей. Они наложены друг на друга. Фотография очень, ну, неприятная, да, у кого-то вызывает ужасные ощущения. В общем они там улыбались или махали руками, я точно не помню, в общем, какая-то фотография, знаете, сэлфи в морге на фоне трупов вот с счастливыми лицами”
Видимо, сработала всеобщая нервозность на фоне Ковида — фото полицейского с обнаженными и небрежно сваленными друг на друга телами гуляло по различным соцсетям и вызывало много возмущения.
“И, короче, фотография эта начала популярность набирать прямо в этот день. Журналисты рассказывали про то, что присутствуют же всегда сотрудники, которые в МВД общаются с прессой на подготовке к этому совещанию. Как раз-таки присутствовал человек, который это, собственно, рассказал, что сообщили прямо утром о том, что такая фотография в интернете набирает популярность. И сказали, кто это. И было сказано, там был Баранов, может быть Колокольцев тоже был. Сказали уволить и уволили одним днем, не за то что он делал, а вот за какую-то херню. Более того за ним уехал начальника дела за ним уехал начальник по округу”, – говорит Никита.
“Уволили двух вышестоящих начальников из отдела полиции, начальника уголовного розыска по всему административному округу, начальнику УВД по округу объявили служебное несоответствие, то есть там строгая такая дисциплинарная ответственность состоялась”.
Это отмечает Георгий Иванов из московской Команды против пыток. Он давно следил за судьбой майора полиции Вячеслава Горнеева — того самого, с которым в машину сели Никита и Денис в сентябре 2016-го. Георгий уже добился выхода нескольких материалов про этого майора в СМИ. В какой-то момент даже сам председатель следственного комитета Бастрыкин пообещал разобраться в деле, где Горнеев был замешан. Поэтому новость о позорном увольнении майора из-за фотографии оставила правозащитника в смешанных чувствах
“То есть это МВД не смущало, да, что два года такой человек, который прямо пока не обвиняется, но косвенно уже его имя в таких историях замешано, да, То есть это их не смущало, его по-прежнему допускали к этой работе, но стоило его как-то вот его неэтичное поведение выставить в сеть, так сразу последовал очень быстрый ответ. Это печально. То есть, если бы этого не произошло, то ничто бы его службе, я думаю, не помешало бы”, – отмечает Георгий Иванов.
Взятка?
Версия с коррупцией была довольно очевидной, но казалось совершенно непроверяемой. Но в прошлом году она внезапно получила косвенные подтверждения.
“Есть версия о взятке, которую заплатил Горнеев, опять же, она бездоказательна, к сожалению. А, есть еще один интересный момент. Я его связываю напрямую с тем, что произошло. Но, в общем, недавно было дело, в прошлом году, о взятке космических масштабов по типу 5 миллиардов рублей ФСБшникам, и, значит, было такое дело, дело Merlion, оно так называется. В нем были замешаны сотрудники ФСБ и был замешан значит, бывший начальник Хорошевского, или не Хорошевского, а главного следственного управления по СЗАО, который курирует и Хорошевский следственный комитет, его имя Ромодановский он сын Ромодановского, естественно, да значит, тот был министром, каким-то из министров раньше”.
Никита говорит о Сергее Ромодановском, который был главой управления СК по Северо-Западному округу Москвы все последние годы — в качестве бывшего главы он впервые упоминается в статьях о возбуждении против него дела. Про его отца Константина, нынешнего главу миграционной службы, пишут, что он был сослуживцем Путина еще в КГБ. Кроме Сергея Ромодановского, по делу о вымогательстве взятки в 5 миллиардов рублей задержали еще несколько его подчиненных, в том числе Рустама Юсупова — бывшего руководителя Хорошевского отдела СК. Того самого отдела, который должен был расследовать дело о пытках в Щукинском СИЗО.
“Сейчас уже нет, вот, его сын был значит, начальником этого следственного комитета значит, его взяли на взятке, он в СИЗО на данный момент, и в момент, когда вот эта вся ситуация моя была, когда они бесконечно отказывали, а потом через два года возбудили дело он, Ромодановский, был как раз-таки начальником управления СК по СЗАО. Вот, и раз он как бы брал взятки тогда, то, ну, точнее, тогда в прошлом году, да, то он и до этого брал взятки, очевидно, потому что не бывает такого, что он стал начальником и такой, типа, сейчас не буду брать, потом возьму. Вот, я думаю, что на вопрос занесли денег, и это, собственно, и было причиной, по которой дело не возбуждали так долго. Вот я об этом в последнем обращении кстати тоже указал дал ссылки чтобы эту версию проверили конечно же никто не будет этим заниматься но стоило помянуть”, – говорит Никита.
Финал
Срок давности по статье о превышении полномочий — 10 лет, то есть у Никиты Михеенко, Андрея Евгеньева и всех помогающих им юристов осталось всего два года на попытки довести дело до приговора. Понимая, что шансов добиться чего-то на национальном уровне осталось немного, представитель Никиты уже заявила жалобу на международный уровень.
“По Никите была подана уже жалоба в Комитет по правам человека ООН в связи с тем, что, значит, юрисдикция Европейского Суда больше не распространяется на Российскую Федерацию. Мы используем другой международный механизм защиты, обращаемся в Комитет по правам человека ООН. Ну, неизвестно, конечно, сколько эта жалоба будет рассматриваться, потому что механизм немного неисследованный и не такой популярный был, как обращение в Европейский суд по правам человека, и поэтому это может затянуться, так скажем”, – Александра Исаенко, юристка Команды против пыток.
А сам Никита сейчас учится уже в другом вузе на программиста, но переживает из-за упущенных лет жизни и странного трудового стажа, который отпугивает работодателей.
“Конечно, основное переживание возникло уже после того, как я вернулся. Потому что мне было 22 года. Я вернулся, мне было 25-26. и вот этот промежуток времени, с 22 до 25, он такой самый, ну, когда люди живут, скажем, да, молодежь занимается, чем она хочет, потому что кто-то там учится, кто-то закончил уже какие-то первые работы, там, да-да-да, в общем, молодость, можно так сказать. А потом еще пришло осознание по поводу трудоустройства, это тоже определенная проблема, у меня в трудовой книжке, у меня там указано, что я швеей работал месяц”.
В последние годы около четверти всех заключенных в России сидит по статьям, связанным с наркотиками. Реальные сроки по таким статьям дают только за распространение или хранение в крупном размере. Если все эти приговоры справедливы, то в России каждый год находятся десятки тысяч новых наркодилеров — и это только те, что попались. Можно сказать, что барыга — одна из самых массовых профессий в стране, лишь немного уступающая учителям, кассирам и шоферам. Ну а если это не так, то со сколькими тысячами людей каждый год происходит примерно то же, что случилось с Никитой Михеенко в 2016 году?