«Особое мнение» Сергея Пархоменко
Нет, никакого дополнительного мандата эти выборы Путину не дают. Он этот мандат взял сам, начав войну. Ничего страшнее, ничего трагичнее, свирепее, чем начало войны, Путин не сможет уже никогда совершить. Никакие выборы ему этого не добавят, никакие выборы не простят…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
О.БЫЧКОВА: Добрый день! Это «Особое мнение» на «Живом гвозде». С вами Ольга Бычкова, с «Особым мнением» — Сергей Пархоменко. Привет тебе!
С.ПАРХОМЕНКО: Привет-привет! Очень рад снова оказаться здесь в эфире.
О.БЫЧКОВА: Напомню, что у нас есть Телеграм Сергея Пархоменко «Пархомбюро».
Ничего не остается, конечно, мне сегодня в среду, как начать с прошедших в воскресенье и трех предыдущих дней так называемых президентских выборов в России.
И у меня вопрос такой. Я, честно говоря, не знаю сама для себя на него ответа: Можно ли считать, что это какая-то новая веха, фаза в развитии режима и всей ситуации в России и вокруг нее, или уже это превратилось в дежурные выборы, такой «праздник народного волеизъявления», как это было уже в сильно брежневские советские времена?
С.ПАРХОМЕНКО: Как минимум в одном смысле можно. По одному критерию эти выборы, действительно, представляют из себя что-то новое. И демонстрируют собой некоторый новый этап в истории путинской государственности. Это то, что касается фальсификаций.
Собственно, как много было сказано на эту тему, была построена за эти годы по-своему совершенная система по фальсификации выборов, настолько совершенная, что к ней даже слово фальсификация не очень применима. Не фальсификация, а скорее сооружение как бы изображения, фантазирования выборов на голом месте. Что, собственно, и отразилось довольно ярко в попытках проанализировать результаты этих голосовательных процедур, когда пришлось констатировать, что реальные события таковы, что они, по существу, отменили саму систему, возможность анализа по ранее сложившимся технологиям.
Дело в том, что для анализа фальсификаций нужна так называемая база, нужно знать, что в некоторых местах, на каком-то количестве участков, может быть, в некоторых регионах всё происходит более-менее нормально. Есть некоторая основа — вот здесь данные соответствуют некоторой действительности. Дальше с помощью всяких изощренных математических… хотя не очень изощренных, если послушать людей, которые про это рассказывают — Сергея Шпилькина и его коллег, — на самом деле человек, у которого нет никакой специальной математической подготовки, а есть просто минимальный здравый смысл, довольно легко может понять, в чем тут дело.
На основе этих нормальных данных можно обнаружить, а что, собственно, было искривлено, что было добавлено, сфальсифицировано и можно понять масштаб этих искажений, фальсификаций. Сейчас масштаб произошедшего таков, что не осталось этой базы. Обычно эти графики математические, они выглядели так: Вот здесь некое ядро, здесь всё в порядке. Вот яркое пятно на графике, и тут более-менее всё нормально. А тут размазанный такой хвост от этого ядро, еще такое облако, состоящее из точек. Каждая точка — это данные, касающиеся одного избирательного участка УИКа. И мы видим, что здесь все нехорошо, все съехало, тут что-то добавили, исказили, приписали.
Сегодняшние графики выглядят так, что они все состоят из этого хаотического облака и этих точек. Нет этого нормального ядра. Непонятно, что к чему приписано. Те случайные небольшие объемы данных, которые остались без искажений — есть некоторые основания полагать, что какое-то количество московских участков представили реальные данные, — это очень легко объяснить…
О.БЫЧКОВА: Не только московских. Есть какие-то отдельные еще…
С.ПАРХОМЕНКО: Да, мучительно Сергей Шпилькин пытался вычленить, по-моему, 11 регионов, которые он готов признать относительно нормальными. Но надо сказать, что эти его выкладки кажутся пока не очень основательными и не очень убедительными. Но с некоторыми московскими участками, они представляют из себя нормальные какие-то данные. Это легко объяснить практическими жизненными обстоятельствами. Там были последние единичные наблюдатели, которые либо сохранившиеся от последних времен члены избирательных комиссий, хотя была проведена большая чистка этих комиссий, оттуда поудаляли всех ненадежных и подозрительных, но кое-где остались. Все-таки Москва есть Москва, в Москве какое-то количество, но, конечно, это совершенно ничтожный объем. В остальном, выясняется, что объем фальсификаций таков, что он совершенно размывает какие бы то ни было нормальные данные. Речь идет о десятках миллионов просто приписанных голосов. Говорят о цифрах — 32, 36 миллионов по разным выкладкам. Понятно, что это не пачки бюллетеней, которые закладывают куда-то в урны, это приписки на уровне протоколов УИК или на уровне введения данных в единую электронную систему. Вот в этот момент можно выдумывать всё, что угодно.
Есть две, собственно, формы этих фальсификаций, два вида, которые позволяют говорить о том, что данные эти фальсифицированы. Это, с одной стороны, явно искусственные, преувеличенные данные о явке, и, соответственно, вслед за ними идущие данные о поддержке основного кандидата, как это называлось в этой система организации избирательных процедур, то есть, собственно, диктатора Путина.
И второе — это большое количество круглых цифр. Понятно, что жизнь полна всяких случайностей и в нормальной ситуации данные о том, кто как проголосовал, в каком количестве, кто за кого, в какое время и так далее, они не подчиняются никаким круглым закономерностям. Там не так много бывает цифр, которые кончаются, скажем, на 0, и даже тех, которые кончаются на 5. А тут такого очень много. Это всегда свидетельствует о том, что эти цифры просто высасываются из пальца, их выдумывают и вписывают от руки как хотят.
Вот это то единственное, почему надо интересоваться цифрами на этих выборах. Это то единственное, что подлежит какому-то анализу или осмыслению — вот в каких объемах теперь происходят фальсификации. Фактически — в стопроцентных в том смысле, что не осталось нормальной базы, всё фальсифицировано.
Понятно, что есть совсем крайний случай — это оккупированные территории. Там даже данных первичных, по всей видимости, нет, потому что во многих случаях это объясняется тем, что нет избирательных участков, это просто выдумка от начала до конца. Никто не имеет списков избирателей, что понятно. Никто не знает, сколько народу уехало, сколько осталось, сколько народу спряталось на месте. Никто не знает территорий. Ведь мы же помним с вами, что даже когда было принято решение изменить Конституцию Российской Федерации и включить эти ЛНР, ДНР и Запорожскую области, — никто не знает, в каких границах. Вот в тех границах, которые «вот сейчас». За то время это «сейчас» поменялось многократно. Фронт подвинулся туда, сюда, населенные пункты перешли из рук в руки, линия фронта изменилась Но кто уже обращает внимание на эти подробности? Разумеется, во время этих голосовательных процедур невозможно на это успеть отреагировать, привести в порядок, да, в общем, совершенно и не нужно. Потому что нужны искусственные цифры, а за тем, чтобы они соответствовали настоящим, никто не следит.
Сразу возникает вопрос: А зачем вообще вся эта цифровая истерика? Почему вообще, если от этого ничего не зависит, это не имеет никакого значения, то вообще вся государственная машина диктаторского режима так нервничает по этому поводу? Почему они добиваются этих цифр, почему они вымогают эти показатели? Потому что они имеют значение для самой этой машины, внутри нее самой, не для взаимоотношений этой машины с окружающим миром, нельзя, с избирателями или с международной репутацией России нет — это внутренний чемпионат. Это, с одной стороны, способ дисциплинирования, дрессировки, приведения к дополнительной присяге так сказать, тренинга, который происходит сверху вниз. Вышестоящее начальство мучает нижестоящее, требуя от него «надоев и привесов» голосовательных и ставит перед ними нормативы и требует их исполнения.
С другой стороны, есть инициатива, которая продвигается, наоборот, снизу вверх, потому что выборы, как и война, многими воспринимается как прекрасное время для того, чтобы слупить какую-нибудь медальку, повышение по службе или похвалу начальства или новый чин, звание. Это прекрасное время для того, чтобы слупить какую-нибудь медальку, повышение по службе или похвалу начальства или новый чин, звание, должность, повышение зарплаты, в общем, как-то продемонстрировать свое рвения, полезность. Поэтому есть активность в другую сторону: Вот смотрите, сколько мы вам поставляем центнеров с гектара этого голосовательного.
Так что внутри этой системы происходит большое движение. Для них это чрезвычайно важный момент, и они этого чрезвычайно хотят. Верхние хотят от нижних, нижние хотят от верхних и сливаются здесь в этом всеобщем соревновании за цифры, потому что это, собственно, предмет их отчетности. Ровно так же, как это происходит в полиции с этими пресловутыми «галками» и «палками», которых добивается каждый политический участок по части раскрываемости преступлений и прочего. Они должны все время доказывать свою полезность, нужность, незаменимость, преданность, потому что конкуренция велика, и она возникает всё большее, поскольку пирог сокращается, приходится драться за свой кусок этого пирога, обостряется внутривидовая борьба. И выборы здесь являются тем предметом, с которым происходит все эти спортивные упражнения.
О.БЫЧКОВА: То есть чем больше они цифру представили проголосовавших, тем выше преданность… Это такой способ…
С.ПАРХОМЕНКО: Это то, наконец, в чем можно измерить. Потому что существует в этой системе — в ней дефицит инструментов измерения. Как измерить, что это более преданный, а этот менее? Он громче хвалит? Он глубже лижет?. Он использует какие-то выдающиеся формы пропаганды? Одевает маленьких детей в военную форму и заставляет их маршировать в форме буквы Z? Ну да, можно таким способом. И они в рутинных обстоятельствах, когда не происходит ничего экстраординарного в виде этих голосовательных процедур, они этим соревнуются — демонстрацией преданности и безумного рвения.
А тут вдруг возникает возможность как-то это выразить в цифрах, создать показатели, которые можно потом продемонстрировать и сказать: «Вот смотрите, какой урожай я собрал, какого процента я добился и как я придавил здесь тех, кто пытался сопротивляться или уклониться. Вот есть цифры…». А цифры — это самое удобное для отчетности. Вот, почему это важно для самой этой системы.
В остальном совершенно очевидно, что пытаться анализировать, Следственный комитет получил один соперник, сколько другой конкурент — это совершенно нелепое занятие. Они, собственно, не для того во все это были втащены и ввязаны, чтобы еще кто-то там следил за их цифрами.
О.БЫЧКОВА: Но при этом неожиданным образом — по крайней мере , я не ожидала, что это будет в таких масштабах — акция «Полдень против Путина» произвела неожиданно огромное впечатление и на тех, кто смотрел картинки в соцсетях и на тех, кто принимал в этом участие, стоял в этих очередях и, в общем, на весь окружающий мир. Это удивительно абсолютно.
С.ПАРХОМЕНКО: Да, это абсолютно так. Это чуть-чуть другой аспект этих процедур. Сейчас я к ним приду. Я хотел дополнить в истории с цифрами — там есть еще один элемент, который имеет некоторое значение, хотя тоже ограниченное, внутреннее. Это то, что еще одна партия в результате этого всего — партия в данном случае понятие очень условное, это некоторое подразделение это внутри этой политической машины, управляемой из Кремля, деталь этой политической машины, — ну вот еще одна из этих политических деталей получила довольно крупной государственное финансирование. Поскольку им написали больше 3% — это значит, что они могут претендовать на довольно большое финансирование из казны. Это то, например, что поддерживает последние остатки жизни внутри этой политической группировки, которая продолжает существовать вокруг Григория Явлинского, партии «Яблоко». Это, собственно, то, за что они сражаются. Они сражаются за эти 3% и за то, чтобы сохранить государственное финансирование.
Теперь этого добились, как-то выпросили. Понятно, что эти цифры, они не в избирательной урне лежат — их выпрашивают у начальства: «А оставьте нам, пожалуйста, эти 3%, пожалуйста». Ну, выпросили, как-то сумели доказать, что «мы вам пригодились» — и получили это высочайшее разрешение. Но хорошо, оставьте им. Это примерно 0,5 миллиарда рублей. Для всякого нормального человека или для какой-нибудь гражданской организации, НКО или чего-нибудь такого, это колоссальные деньги. Хотя понятно, что в масштабах России это совершеннейшая мелочь и в масштабах того, что путинская Россия тратит на войну каждый день.
Но тем не менее, заметим. Мы с вами люди скрупулезные, давайте в уголке запишем маленькими буковками эту историю тоже.
Теперь, что касается «Полдня против Путина» и других протестных акций. Это важная вещь. Это, собственно, то, о чем я вел разговор с самого начала. В условиях, когда цифры не имеют значение, когда собственно голосование, его результаты абсолютно бессмысленны, поскольку их можно фальсифицировать каким угодно образом — мы увидели, что их можно фальсифицировать фактически на сто процентов, выдумывать из головы и ничто не ограничивает в этом в этих условиях, — а что же имеет значение? А имеет значение то, что эти процедуры могут оказаться площадкой для гражданского протеста. Понятно, что гражданский протест сегодня самый значимый в России — это тот, который связан с войной, с агрессией России против Украины, в целом против цивилизованного мира. С сотнями тысяч людей, которые отправляются на смерть, причем отправляются бессрочно, никто не обещает их вернуть. С тем, как это уродует всю социальную инфраструктуру, постепенно наполняет российское общества людьми, которые не умеют ни чего, кроме убийства. И все последствия войны — мы все время с вами про это говорим на протяжении уже более двух лет и будем, к сожалению, говорить еще столько времени, сколько эта война будет продолжаться.
Вот протест против этого. Смогут ли выборы оказаться площадкой, на которой этот протест происходит, найдутся ли во время этих выборов какие-то косвенные формы? Потому что понятно, что принятые за это время многочисленные законы, статьи в УК, которые все направлены против людей, которые что-то сумеют сказать по этому поводу. Обратите внимание, что совершенно в России изменилось понятие тяжкого преступления. Даже сейчас, когда мы смотрим за новым законом, который освобождает от уголовной ответственности тех, кто подписывает контракт и отправляется на фронт. Он освобождает от уголовной ответственности кого угодно — убийц, грабителей, насильников, кажется, по-моему, исключены только те, кто изнасиловали детей, кто изнасиловали, например, взрослых женщин, те, в общем, социально близкие — ну, подумаешь… Грабители, разбойники, мошенники любого масштаба, людоеды, расчленители, серийный убийцы маньяки — пожалуйста.
Не пожалуйста — те, кто совершили преступления в виде слов, кто дискредитировали… Что такое дискредитировали? Назвали войну войной, агрессию — агрессий. Назвали избиение местного населения, массовые убийства на захваченной территории убийствами. Напомнили о том, что происходило в Буче, в Изюме, в Мариуполе, в разных других местах. Вот это самые страшные преступники сегодня. Это те, кому нет прощения и кого нельзя освободить от ответственности, даже если человек подпишет контракт, пойдет на фронт. Нет, это самые страшные, ужасные — хуже людоедов.
Протест прямой в этих обстоятельствах невозможен, во-первых, потому что есть эти законы, во-вторых, потому что есть исполнители этих законов. Россия продолжает содержать многомиллионную, гораздо большую, чем на фронте, чем на войне армию внутри страны — тех, кто предназначен для борьбы собственно, с этими самыми протестующими, кто гораздо страшнее любого врага, те, кто внутри смеют что-то сказать про эту войну.
Возможен косвенные протест, возможны формы особенные, неочевидные, новые, неожиданные для власти и так далее. Во время выборов это произошло, причем не один раз. Один раз — на этапе сбора подписей. Мы видели, как подписи за кандидата Надеждина, который так и не стал кандидатом, который совершенно ничем не заслужил никакой благодарности, никакого одобрения в этих обстоятельствах, вел себя очень трусливо, но, тем не менее, сама процедура сбора подписей — даже неважно, подписывали люди эти листы, не подписывали, — они участвовали в самом этом действии, в этой акции. Она превратилась в гражданский протест.
То же самое на финальном этапе, когда происходило это голосование, тоже люди использовали его. Многие десятки, сотни тысяч людей по всей стране и за пределами России использовали эту процедуру для того, чтобы продемонстрировать свое протестное отношение к этим событиям.
Я сам участвовал в одной из этих акций. Я много раз говорил, что это не связано уж так намертво с голосованием. Я, например, голосовать не пошел. Мне было противно иметь дело с этим Даванковым или с кем там еще надо было иметь дело, брать в руки этот бюллетень. Я туда не пошел и этого спектакля не стал сам с собой разыгрывать. Но я был там, где люди собрались в «Полдень против Путина», против этих фальсифицированных от начала и до конца выборах, «Полдень» против войны, прежде всего.
В последний момент можно было назвать, что еще и «Полдень за Навального убитого», чтобы этот протест все-таки существовал и пожертвовавшего своей жизнью для того, чтобы поддержать протестные настроения в России, Да, в этом я принимал участие вместе с сотнями моих соотечественников в России и за пределами России.
Так что да, это имеет значение, и это серьёзный результат этих избирательных процедур, так называемых. И это показало, что здесь возможно различные формы, разные идеи, разные инициативы. Я нисколько не сомневаюсь в том, что путинское государство продолжит затыкать эти последние щели, а российская общество и те протестные элементы, которые ещё существуют, по-прежнему будут искать новые возможности и новые формы, чтобы выразить своё мнение и чтобы показать, что протест против войны существует. Вот это важный момент тоже, на мой взгляд.
О.БЫЧКОВА: Мы поговорим об этом. После небольшого перерыва.
РЕКЛАМА
О.БЫЧКОВА: Новая книжка на сайте «Дилетанта». Называется «Агент Соня. Любовница, мать, шпионка, боец» с открыткой от автора. Много других книг вы можете найти на сайте shop.diletant.media.
Важный аспект, о котором я тоже хотела тебя спросить, — это, конечно, реакция международная. Юлия Навальная призывает не признавать Путина в качестве президента, не признавать этих выборов. Непонятно, каким образом это может произойти, как можно его не признать и как вообще можно сделать вид, что никакого Путина не существует, или что имеется в виду, как ты считаешь?
С.ПАРХОМЕНКО: Мне кажется, что здесь очень важно помнить, что не Признание в этом смысле носит моральный характер. Принято над этим смеяться, издеваться, говорить, что ну да, они выразили обеспокоенность, ну да, они продемонстрировали свое несогласие и так далее. Тем не менее, конечно, существует международный порядок вещей. В этом международном порядке вещей есть сущности. Один способ признания или непризнания всерьёз какого-то государства — это наличие или отсутствие дипломатических отношений.
Вот между Россией и Украиной нет дипломатических отношений с того момента, как война приобрела такой полномасштабный характер в феврале 22 года. Между Россией Грузией нет дипломатических отношений до сих пор. Хотя существует даже и в этих обстоятельствах разные способы жить с этим отсутствием дипломатических отношений. Вот с Грузией дипломатических отношений нет, посольств нет, консульские группы в других посольствах, которые при необходимости выдают визы, оформляют документы. Так что по-всякому бывает.
Да и в дипломатических отношениях существует много разных уровней. Можно эти и дипломатические отношения иметь на высшем уровне, можно на уровне послов, можно опуститься на уровень каких-то чрезвычайных представителей, потом ещё более низкоранговых дипломатов, потом консулов. В общем, постепенно.
Короче говоря, страны мира в большинстве своём имеют дипломатические отношения с Россией. Значит, они признают российское государство, И это главное в этих отношениях.
Дальше есть моральное отношение к конкретному человеку и конкретному диктатору. Оно имеет значение тогда, когда с этим конкретным диктатором непосредственно имеют дело. Когда с ним ведут переговоры о чём-нибудь, заключают какие-то сделки, подписывают какие-то документы, устанавливают какие-то контакты и так далее, вот тогда речь идёт об отношениях с конкретным человеком.
Я думаю, что эти выборы, этот устроенный Путин электоральный спектакль — это ещё один шаг к тому, чтобы конкретно с этим человеком и непосредственно с его доверенными лицами, им самим икто не хотел иметь дело, не хотел ничего подписывать, переговариваться, иметь какие-то контакты. Всё больше стран, которые к этому приходят.
Сегодня невозможно себе представить контактов на том уровне и той лёгкости процедуры, когда за 5 минут можно было организовать, если нужно было для лидеров государства разговор, через 5 минут могли иметь этот разговор; того уровня откровенности и той широты обсуждаемых тем и того количества событий, на которые приглашали российского диктатора. того, что было до войны. Хотя диктатура была уже довольно зрелая, как мы понимаем, и она позволила эту войну развязать. Продвинулись по этому пути далеко.
Огромным событием на сегодня является поездка Путина куда-нибудь в какую-нибудь редкую страну, которая по-прежнему готова к Путина принять, с Путиным разговаривать, руководить или которые готовы показаться рядом с ним на видео или на фотографии, сидеть с ним за одним столом. И так таких стран очень мало.
И что касается международного признания или непризнания Путина как диктатора, как человека, который остается у власти при помощи таких процедур, мы это видим своими глазами. Это не превращается в непризнание России как государства. Россия существует и этого невозможно не заметить. Другое дело, что мир общается в последнее время с Россией на языке санкций, на языке ограничений, исключений. Медленно созревает, развитие важнейших международных процедур и обыкновений, которые связаны с тем, что среди стран мира появилась вот такая страна, которая угрожает всем, до кого может дотянуться, которая размахивает ядерным оружием, ответственные руководители которой без конца говорят о применении ядерного оружия. Вспомним недавнюю речь Макрона в Праге, когда он сказал: «Мы разговариваем с человеком, который на любое наше действие и на любые наши слова отвечает одним и тем же: он сообщает о том, что он собирается применять ядерное оружие. Вот с кем мы имеем дело». Вот что сказал тогда Макрон и это чиста правда, совершеннейшая банальность, просто другие лидеры не решаются пока этого произнести вслух, а Макрон вот решился.
Так что это постепенно происходит, и мы видим, как медленно движется история с использованием замороженных денег из российского резерва, не только денег, но и драгоценных металлов, ценных бумаг, там, собственно, денег никаких и нету. Это очень сложно. Это имеет очень большие последствия. Это подрывает основы большого количества международных законов, на которых строится другая международная практика. С этим страны обходятся очень осторожно, и, тем не менее, мы видим, что, собственно, сегодня уже история про то, что доходы от вложения этих денег не должны доставаться России, а должны доставаться Украине, — это уже, в общем, свершившийся факт. Это уже точно произойдет раньше или позже. Сама конфискация и само обращение этих денег на восстановление разрушенной украинской экономики, на закупку важных для Украины, в том числе, военных товаров, припасов, оборудования и вооружения — всё это впереди пока. С этим трудно справиться, трудно смириться, но оно движется.
Точно так же постепенно созревает понимание того, что система международных судов должна постепенно каким-то образом преобразоваться, потому что предстоит в массовом порядке судить тех, кто виновен в военных преступлениях этой агрессии России против Украины.
И, наконец, самое важное — это то, что происходит с ООН, где все понимают, что действующая система принятия решений, построенная на Совете безопасности, больше не обеспечивает главной задачи — не предотвращает войну. Ведь зачем это всё было устроено? Зачем ООН был образован, зачем Совет безопасности? Зачем какие-то страны были назначены постоянными членами Совета безопасности, наделены определенными полномочиями, правом вето — зачем все это было построено? Это было построено для того, чтобы никогда больше не случилось мировой войны. Теперь весь мир видит, что эта штука неспособна предотвратить новую мировую войну. Новая мировая война приближается час за часом, шаг за шагом. С этим что-то надо делать. Это очень сложно. Вот на этом уровне происходят реальные глубокие изменения в отношении к путинскому режиму, к режиму агрессора. И здесь происходят существенные события.
В том, что касается заявлений «мы признаем, мы не признаем…» — это факт морального осуждения. Да, Путин стал его коллегам, главам государств еще более отвратителен после этих выборов, и они его еще больше презирают, и они понимают, что еще больше ущерба будет от любого контакта с ним. В конце концов, их собственные избиратели и политические противники будут иметь возможность сказать: «А чего это вы с ним за руку здоровались? А почему вы за одним столом сидели, да еще какие-то документы обсуждали? Он же выборы украл». Любой избранных политик на Западе — президент, канцлер, любой премьер министр, — поставленный на эту должность партией, которая сражалась за большинство в парламенте, знает, какой это неприятный вопрос и как на него тяжело отвечать.
И это ощущение дополнительно усилилось и расширилось после этих выборов. Поскольку мы знаем, что вся внешняя политика Путина сегодня предназначена для того, чтобы, наконец, получить переговоры, чтобы начать переговариваться о прекращении этой войны, Путин пытается всем показать, что это окончательное ее прекращение, а мы с вами, весь мир понимает, что это ложь, что, речь идет о временном прекращении, о перемирии, которое необходимо путину для того, чтобы продолжать войну, превратить ее в мировую и удовлетворить свои реальные амбиции. Ведь Путину же не Херсонская область нужна, ему нужна власть над миром, а не над Запорожьем.
В этом смысле это важное событие, это еще один этап. И в целом, когда мы будем анализировать последствия, когда рухнет система сегодняшнего ООН, а она рухнет, когда рухнет система обращения с этим российским золотовалютным резервом, а однажды она рухнет, нескоро, непросто; когда выстроится новая система уголовных судов и ответственности в этих уголовных судах
Например, первое, что должно здесь произойти, — это постепенно должен рассосаться тот принцип, что уголовный суд может иметь дело только с тем подсудимым, которого реально, физически держит в руках. Вот когда человека поймали, надели на него наручники, привезли в зал суда и посадили на скамью подсудимых — вот тогда его можно судить. Я, конечно, очень грубо обобщаю — так действует Международный уголовный суд сегодня. Эта штука долго не продержится.
Мы, несомненно, увидим и будем свидетелями того, как начнутся реальные судебные процессы над людьми, которые продолжают чем-то править, где-то скрываться, прятаться, кем-то называться, какими-то президентами, а суд над ними, тем не менее, будет уже происходить, приговоры будут выноситься, и дальше эти люди будут с уже существующим приговором, и вопрос только будет заключаться, в том, когда этот приговор, наконец, исполнят.
Так что мы, весь мир в этом направлении движемся, поскольку Путин представляет из себя угрозу для всего мира и эту угрозу всячески демонстрирует, используя, в том числе, разных своих приближенных — совсем не вечно пьяного Медведева только, который иногда разевает пасть, — но какое-то количество вроде бы респектабельных джентльменов, которые, поправляя на носу очки, высказывают эти угрозы. Тем не менее, угрозы от этого меньше не становятся. В этих обстоятельствах надо знать, как относиться, каковы моральные границы отношения к людям, которые себе это позволяют.
О.БЫЧКОВА: Обстрелы городов по обе стороны фронта. На этих днях мы наблюдали с ужасом, конечно, за тем, что происходило в Одессе, что происходило в Белгороде. И там и там погибают люди, и конца этому совершенно не видно. Это тоже какая-то новая тактика? Она для чего?
С.ПАРХОМЕНКО: Мы вне деталей. В целом, к огромному сожалению это неизбежно, поскольку то, что сейчас происходит — это не СВО, это война. Война развивается по законам войны. И один из этих законов заключается в том, что война не может удержаться в строго прифронтовой зоре: здесь один окоп, здесь другой окоп, и вот сидят люди друг против друга в окопах и время от времени стреляют друг в друга или бросают друг в друга какой-то взрывчатый предмет. Вот, собственно, и вся война. Нет, таких войн не бывает в современном мире. Война захватывает мирные поселения, жителей их, промышленность, хозяйство, коммуникации. Война распространяется на территории воюющих стран, в том числе, на территорию агрессора. Она, конечно, она особенно жестоким образом распространяется на территорию страны, которая является объектом, жертвой агрессии, потому что агрессор, собственно, этим и занят. Мы видим варварские обстрелы украинских городов с первого дня этой войны. Она началась с обстрела Киева. А дальше мы видели сам только список этих городов — там и Винница, там и Харьков, там и Одесса, Николаев и те города, которые близки к оккупированным территориям — конечно, Херсон, Днепр, Запорожье и так далее.
Собственно, большинство украинской территории, так или иначе, подвергается этим обстрелам вплоть до Львова, куда тоже прилетало что-то неоднократно. Так что, конечно, первой страдает территория жертвы агрессии, но потом, однажды в какой-то момент война приходит и на территорию агрессора в той или иной форме. В форме экзотических демонстрационных акций, таких, как прилет двух дронов по куполу Сенатского здания в Кремле, который мы наблюдали или в форме вполне осмысленных, как мы сейчас это видим — многие спорят об эффективности этой меры, но все понимают, что какая-то эффективность есть, — в форме систематических обстрелов предприятий переработки, смысл которых заключается в том, чтобы осложнить снабжение, прежде всего, российской армии тем, без чего она существовать не может — всяким топливом, горючим.
Это то, чем питается война в первую очередь, что еще нужнее, чем снаряды. Потому что, снаряды надо на чем-нибудь привезти сначала. И вот мы видим систематические обстрелы ПНЗ и вывод из строя оборудования там. Но у России есть большой запас этого всего, есть возможность добыть этого топлива с белорусских заводов, которые довольно мощные и которые готовы сколько угодно этого топлива в Россию отгружать. Но, тем не менее, мы видим прямой экономический смысл, военно-экономический смысл этих обстрелов.
Но есть, конечно, и воздействие на гражданское население. При этом я бы сказал, что разница в этом существует и в целеполагании тоже, потому что массовые российские обстрелы, они предназначены, прежде всего, для того, чтобы деморализовать население Украины, чтобы заставить украинское население почувствовать усталость от войны, отчаяние, безнадежность, может быть, если получится, спровоцировать внутри Украины политические и гражданские конфликты, создать давление население на украинское руководство и армию, чтобы их подвигнуть к тому, о чем, собственно, диктатор российский мечтает — к этим вожделенным переговорам.
В этом циничный, абсолютно хладнокровный смысл. И когда диктатор говорит, что да, мы можем ответить, можем начать обстреливать гражданские объекты… Ничего себе «начать»! Это продолжается бесконечно. И это продолжалось всю зиму. Собственно, идея заключалась в том, чтобы нанести как можно больший ущерб, разрушить как можно больше гражданской инфраструктуры, того связано с энергетикой, топливом, снабжением, водой, канализацией. Ничего себе «начать»! Какой бессовестный лжец, на самом деле. Ну, ему не привыкать.
А в другую сторону оно действует по-другому, потому что задача украинских обстрелов, потому что они все-таки стараются попадать по военным объектам или военно-экономической инфраструктуры, собственно, такой, как НПЗ. НПЗ никого не отапливает, он не создает тепло в домах, не осуществляет горячее водоснабжение. НПЗ создает солярку, на солярке ездят танки. Поэтому это объект военной инфраструктуры. В условиях войны его можно именно так расценивать. Так же и военные аэродромы, транспортные узлы, мосты. Они интересуют Украину именно потому, что они имеют военное или военно-экономическое значение. Но есть, конечно, и моральная сторона дела. Украинскому командованию важно демонстрировать своему населению, что идея возмездия, того, что никто не может считать себя защищенным от войны, что война его не касается, и это касается российского населения тоже, — эта идея жива и эффективна. И они обращаются, прежде всего, к своему населению таким образом.
И да, в этом есть идея мести, как бы мы не пугались этого. И мы знаем, за что эта месть, что заставляет российское население в массе своей, что заставляет семьи тех украинцев, которые сражаются на фронт с российским агрессором, — что из заставляет хотеть этой мести. Они ее не просто так выдумали, она у них не по случайности в голове завелась эта идея, понятно, из чего она возникла.
Так что эти обстрелы будут, их будет все больше. И понятно, что будут страдать, прежде всего, приграничные регионы. И в этих обстрелах есть виновник. Это тот, кто начал эту войну и тот, кто должен был знать, а если не знал, должен был спросить у тех, кто способен ему ответить, что бывает, когда начинают войну? А можно вести войну так, чтобы она нас не касалась. И ему бы объяснили: «Нет, так вести войну нельзя». Рано или поздно она будет нас касаться, она придет в наши города, будут эти разрушения, эта жертва, это горе, и претензии этого населения к власти.
Если вы, ваше превосходительство принимаете решение о начале войны, имейте в виду и это тоже. Вот «ваше превосходительство», которое это иметь в виду не захотело, — вот оно и виновато в этих обстрелах, оно несет ответственность, в том числе, за те 9 тысяч человек детей, которых сегодня, говорят, будут вывозить из Белгородской области и за тех детей, которых уже не начнут никуда вывозить, потому что они погибли. Они погибли в Украине по вине этого человека, и они погибли в России по вине этого человека, потому что он начал войну там, где ее раньше не было. Вот это очень важно понимать — не было этой войны до того, как Путин ее начал. Ее не было в Крыму, пока он не оккупировал Крым, ее не было на Донбассе до тех пор, пока он не привел туда бандитов во главе с Гиркиным, и они не начали там войну. Ее не было в Мариуполе до тех пор, пока он не сравнял с землей Мариуполь. И ее в Белгороде тоже не было до тех пор, пока он не начал эту войну. И он несет за это ответственность.
О.БЫЧКОВА: Я видела много комментариев, удививших меня, что после этих выборов Путин получает мандат на продолжение войны и всей этой политики. Конечно, нет.
С.ПАРХОМЕНКО: Нет, никакого дополнительного мандата эти выборы Путину не дают. Он этот мандат взял сам, начав войну. Ничего страшнее, ничего трагичнее, свирепее, чем начало войны, Путин не сможет уже никогда совершить. Никакие выборы ему этого не добавят, никакие выборы не простят. Тем более, что мы можем сказать, что уровень поддержки, который он пытается изобразить, лживой — нету этой поддержки. Это написано, нарисовано на бумаге от начала и до конца. Есть в России огромное количество людей, которые смирились с этой войной, согласились с ней, зажмурились на эту войну, таких людей много, несомненно. Но людей, которые хотят этой войны, в таких количествах, как нам хочет доказать диктатор Путин, в России нет. Ему не удалось с помощью этой процедуры нас в этом убедить.
О.БЫЧКОВА: Потому что если бы их было такое невероятное количество, не нужно было все это рисовать и изображать, как это было позорно только что изображено.
Всё, закончим на этом. Спасибо большое! Сергей Пархоменко в «Особом мнении» на «Живом гвозде». До встречи через неделю. Пока!
С.ПАРХОМЕНКО: До свидания!