«Особое мнение» Сергея Пархоменко
Вот есть сообщество спонсоров терроризма. Оно состоит из Кубы, Северной Кореи, Сирии и Ирана. И там Россия. Вот, собственно, тот класс, к которому Россия сегодня в международных делах, в международных отношениях отнесена…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
О. БЫЧКОВА: Добрый вечер, добрый день. Это «Особое мнение» на «Живом гвозде». С вами Ольга Бычкова. С особым мнением Сергей Пархоменко. Привет.
С. ПАРХОМЕНКО: Привет, привет. Я надеюсь, что и видно, и слышно, и понятно, что это опять мы с тобой. Ой, что это? Але.
О. БЫЧКОВА: Да, Але. Але, але, девушка, барышня.
С. ПАРХОМЕНКО: Все хорошо.
О. БЫЧКОВА: На связи. Давай там как-то контролируй ситуацию, а я пока напомню нашим зрителям и слушателям, что мы в прямом, конечно, эфире сейчас, и у нас есть тут чат, соответственно, куда можно писать самые разные соображения, комментарии и вопросы Сергею Пархоменко. Не забывайте, между прочим, также про прекрасные донаты. Мы очень благодарны всем, кто их присылает, и будем благодарны тем, кто будет их присылать. Что еще я хотела сказать? Есть у нас вопросы уже от наших слушателей и зрителей в Telegram-канале Сергея Пархоменко под названием «Пархомбюро». И я буду на них очень ориентироваться.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, волшебный Telegram-канал «Пархомбюро», который служит нам для предварительной связи, для вопросов, для тем для разговоров. И, собственно, это нам позволяет построить правильно эти наши программы исходя из того, что больше всего людей интересует и о чем они спрашивают. А людей интересует, это совершенно очевидно, есть такой вопрос фаворит в этот раз, связанный с только что принятой резолюцией Европарламента по поводу признания России государством – спонсором терроризма.
О. БЫЧКОВА: Непонятно, что это значит. И непонятно, что из этого следует.
С. ПАРХОМЕНКО: Ну да. С одной стороны, непонятно. А с другой стороны, в общем, довольно легко спрогнозировать, что это значит и что из этого может следовать. Это база, это основа. Само по себе это решение, в сущности, не влечет никаких непосредственных последствий. Не то что государство – спонсор терроризма – это такое государство, с которым немедленно все прекращают дипломатические отношения или на него накладывают автоматически такой-то тип санкций и так далее. И даже сегодня в Европарламенте непосредственно после принятия этой резолюции было прямо с трибуны сказано, что у нас нет механизма… У нас, то есть у европейских органов – ни у Европарламента, что важно, ни у Еврокомиссии, то есть у исполнительной части, исполнительной власти Европы – нет механизма для создания каких-то мер, которые немедленно накладываются на такое государство. Но начинаются разного рода косвенные последствия. И это можно просто видеть, если анализировать то, что происходит с теми странами, которые уже объявлены государствами – спонсорами терроризма. Такие страны есть. Этим, вообще, обычно занимаются Соединенные Штаты, и решением своего Конгресса они какие-то государства вот таким образом определяют. В настоящий момент такой статус с американской точки зрения имеет очень немного стран: Куба, Северная Корея, Иран и Сирия. Все. Четыре страны. Есть еще штук пять стран, которые были под таким статусом и спустя какое-то время из этого статуса были выведены: это Ирак, это Южный Йемен, это, по-моему, Судан, это Ливия. Ну, в общем, страны, в которых были какие-то совсем чудовищные режимы и с которыми все мировое сообщество пыталось каким-то образом разобраться. Была еще попытка, я помню, у президента Трампа добиться такого статуса для Венесуэлы, но она, по-моему, ничем не кончилась. Так вот, что происходит с этими странами? Первая и важнейшая вещь и в данном случае, я думаю, она очень важна – это последствия, которые наступают для разного рода компаний каких-то третьих юридических лиц, каких-то учреждений и так далее, которые контактируют с кем-то внутри этой страны. Это чрезвычайно важно сегодня для России, которая все больше и больше ставит на то, что называют параллельным импортом, а на самом деле является контрабандой, когда в результате каких-то санкций поставки в Россию чего бы то ни было, каких-то важных товаров, предметов интеллектуальной собственности и так далее оказываются невозможны. И вот Россия и разного рода российские агенты (и частные компании, и государственные корпорации, и, собственно, российское правительство) рассчитывают на то, что удастся это купить где-то. А вот мы это купим в Китае, мы это купим в Индии, мы это купим через Иран, мы это купим через африканские страны, с которыми мы истошно развиваем отношения в качестве альтернативы европейским, и раздобудем себе и чипы для разного рода электронных приборов и всяких электронных документов типа паспортов, банковских карточек и так далее и так далее, и полупроводники, и элементы для всяких систем управления и для компьютеров, и для транспорта. Нам надо ремонтировать самолеты, нам надо ремонтировать скоростные поезда, нам надо ремонтировать военную технику. Это все в России не производится. И была уже масса случаев, когда из обломков российских ракет вынимали какие-то микросхемы, которые, вообще, первоначально в том числе и в игровых приставках используются. И выясняется, что кто-то закупал эти игровые приставки, а потом их распатронировал, для того чтобы детали использовать там. И, в общем, это ширится все больше и больше. Вот этот левый импорт, левые контакты, левые отношения – этого становится много. И именно это очень сильно затрудняется в ситуации, когда речь идет о поставках в государство – спонсор терроризма. Потому что в своих странах эти компании могут получить какие-то серьезные неприятности. Вот предположим, что это какая-то, скажем, американская компания, которая что-то такое продает кому-то. Понятно, что в Россию они продавать не будут. Но это продают кому-то, а этот кто-то перепродает это в Россию. И, например, конкурентам, которые могут этим воспользоваться или каким-то государственным агентствам удается доказать, что эта компания знает о том, куда в конечном итоге отправляется ее продукция и почему она в таких неожиданно больших количествах поставляется в Габон или в Демократическую Республику Конго, где не очень понятно, что с этим делают, а в действительности ясно, что это идет дальше куда-то в Россию. И у этой компании могут быть серьезные неприятности там на месте. И другая ситуация похожая – это, скажем, взаимодействие на уровне специалистов: куда попадает ваша интеллектуальная собственность, куда едут ваши сотрудники, с кем контактируют ваши сотрудники. Это основа для интереса, который ко всем этим случаям могут иметь и контрразведки в разных странах, и разного рода агентства, которые занимаются контролем за такого рода поставками. И это может быть уже чрезвычайно серьезно. Та же абсолютно история касается деятельности российских компаний или российских даже физических лиц где-то за границей: регистрация компании, открытие банковского счета, получение разнообразных виз, участие в разного рода конференциях, каких-то событиях, переговорах и так далее и так далее. Все это для представителей страны, которая признана, на минуточку, спонсором терроризма, оказывается дополнительно осложнено и оказывается поводом для того, чтобы разного рода контрагенты еще раз задумались над тем, хотят ли они вообще контактировать с этим партнером. Мы таких случаев видим довольно много и сейчас, когда огромное количество отказов. Отказов таких, что называется, на всякий случай, когда какой-то банк, скажем, долго-долго обсуждает…
О. БЫЧКОВА: Ну да. Потом не хочет связываться. Понятно.
С. ПАРХОМЕНКО: А потом говорит: «Слушайте, знаете что, ну да, вы прислали все бумаги, вы вроде все объяснили. Знаете, мы все равно не хотим. Идите, пожалуйста».
О. БЫЧКОВА: Ну да. Просто раньше все боялись связываться с американцами.
С. ПАРХОМЕНКО: С соседними, да.
О. БЫЧКОВА: Теперь не захотят еще и с европейцами.
С. ПАРХОМЕНКО: Ну вот. Так что это вот важная косвенная вещь. Очень много спрашивают: «А что будет с дипломатическими контактами и с дипломатической собственностью?» Потому что, конечно, все больше и больше разговоров, и я тоже их слышу, общаясь с разного рода людьми здесь (и с депутатами, и с политиками, и с журналистами), о том, что да, российская собственность должна быть использована в какой-то момент для, по существу, репараций для Украины. Может быть, они не будут так называться, но, в общем, всем совершенно очевидно, что Украина будет восстанавливаться за российские деньги. И российские капиталы в самых разных формах будут использоваться для этого все больше и больше. И это, например, очень ясно проявляется в переговорах, которые ведут разные русские олигархи, что, в общем, не большой секрет, которые где-то за границей пытаются выкупить свои санкции и свою репутацию. Есть довольно много известных случаев, когда крупные российские финансисты и промышленники говорят: «А давайте мы из нашего капитала миллиард пожертвуем на восстановление того-то и того-то или на закупки того-то и того-то для Украины». Что они слышат в ответ? Они слышат очень интересный ответ: «Нам не нужен ваш миллиард, потому что мы рассчитываем забрать все. Потому что в какой-то момент наступит день, когда эти решения будут приняты на каком-то глобальном уровне, и, извините, пожалуйста, но вся ваша собственность и все ваши капиталы, находящиеся за границей, будут обращены на восстановление Украины. Поэтому не сулите нам этого вашего миллиарда. Мы никуда не торопимся». Тем более, это касается государственной собственности и государственных финансов. Все знают про то, что значительная часть денег из российского золотовалютного резерва заблокирована западными банками. Россия пытается эти деньги как-то отстоять, вернуть назад, вернуть себе контроль над ними. Но, конечно, добавление статуса «государства – спонсора терроризма» на европейском уровне, а деньги эти в значительной мере именно в европейских банках находятся, конечно, просто останавливает этот разговор. И тут выясняется, что ну да, формальных последствий нет, формального механизма нет, а фактически механизм есть, и он заключается вот в этом, когда при возобновлении этих разговоров как-то в ответ раздается: «Подождите, а что вы, вообще, от нас хотите? Вас только что Европарламент признал государством – спонсором терроризма. Какие деньги? Что вы хотите, чтоб мы разблокировали? Что вы хотите, чтоб мы вернули?» Та же история с дипломатической собственностью, о чем уже начал говорить несколько минут тому назад. Да, по Европе, в частности, рассеяно огромное количество разнообразных российских объектов. Это все осталось еще, конечно, с глубоких советских времен. Какие-то из них являются посольствами, какие-то – консульствами, а какие-то принадлежат всяких там вторым, третьим российским организациям. Государственному агентству «ТАСС», например, или тому, что называют министерством балалаечной дипломатии – Россотрудничеству. Или еще кому-то. Какие-то культурные центры, какие-то Дома русской науки. Вот по тому же самому Берлину, в котором я сейчас нахожусь, вот по нему пройтись, там как-то много всякого интересного по этой части. И, например, разговор о вот этом вот Русском доме огромном, который здесь находится, он находится в самом центре города на чрезвычайно лакомом куске недвижимости. Понятно, что эти разговоры идут уже давно. Все эти разговоры обретут сейчас совершенно новые смыслы и новое дыхание. Это очень важная вещь. И, наконец, последнее. Это живые люди, представляющие Россию в разных местах. Вот на этой неделе, если я правильно помню, произошло то, что госпожа Захарова назвала беспрецедентным и всяким таким, когда министра иностранных дел России… Я его обычно называю Воробьяниновым, но, вообще-то, его фамилия Лавров. Не пустили его в Польшу на некое европейское совещание, связанное с ОБСЕ. Оно проходило на территории Польши. Польша временно председательствует в ОБСЕ. Ну и вот, значит, много всякой пены вышло из ушей госпожи Захаровой, как из огнетушителя, на предмет того, что вот не пустили нашего министра. Пусть скажет спасибо, потому что, вообще, это мягкий вариант решения – не пустить. Это такой щадящий, я бы сказал. И люди, которые понимают, что происходит в Польше, писали мне после того, как я опубликовал просто комментарий на эту тему. И я получил несколько комментариев к моему комментарию от людей, которые понимают всякие польские события, которые говорят, что, вообще, люди, которые приняли решение не впускать туда Лаврова, они, в общем, имели в виду не обидеть Лаврова, а защитить Лаврова, потому что существовала серьезная опасность, что при его появлении в Польше там поднимется такой вой, и поднимутся такие протесты, что не очень понятно будет, что в этой ситуации с ним делать. В лучшем случае – высылать, а в худшем случае – задерживать. Я думаю, что это не за горами. Я думаю, что ситуация, в которой официальные российские представители просто будут задерживаться в разных странах, и дальше их будут использовать для обмена или еще для чего-нибудь такого… Понятно, что это будет вести к разрыву дипломатических отношений и так далее. Но у меня такое впечатление, что никто, в общем, сильно этого уже не боится. Постепенно как-то люди созревают, что дело идет в этом направлении. И опять, появление у России вот этого статуса «государства – спонсора терроризма» очень облегчает этот процесс. Знаете, как в математике, есть условие необходимое, а есть условие достаточное. Это не достаточное, нет. Из одного только решения о государстве – спонсоре терроризма не следует никаких вот этих последствий. Но это важный дополнительный шаг, важный дополнительный аргумент. Он пройден. Когда-то он должен был быть пройден. Когда-то формально Россия должна была оказаться в компании вот этих стран-изгоев. Она как бы по смыслу там была. Теперь она там и формально. Вот есть сообщество спонсоров терроризма. Оно состоит из Кубы, Северной Кореи, Сирии и Ирана. И там Россия. Вот, собственно, тот класс, к которому Россия сегодня в международных делах, в международных отношениях отнесена.
О. БЫЧКОВА: Давай успеем обсудить еще несколько тем. Вот смотри, тут, знаешь, еще про что спрашивают сразу несколько человек? Про этот расстрел или видео с будто бы расстрелом российских пленных на Украине.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, есть такая тема очень нервная.
О. БЫЧКОВА: И несколько людей спрашивают: да, нет, правда, неправда, верить, не верить, что и как?
С. ПАРХОМЕНКО: Короткий ответ: непонятно. Постольку же непонятно, поскольку непонятно, что изображено на этом видео. Я это видео посмотрел. Как-то взял себя в руки, раз посмотрел, два посмотрел. Посмотрел его в нескольких источниках, думая, что, может быть, эти там что-нибудь вырезали, отрезали, прикрыли, заблюрили или что-нибудь такое. Поэтому я посмотрел разные варианты, чтобы убедиться, что вот каноническое это видео от начала до конца. Оно очень коротенькое, что-то такое вокруг минуты. В нем много склеек, совершенно очевидно. И вопрос не в том, что, как принято говорить, что любая склейка – это признак какой-то фальсификации. Например, когда исследовались всякие видеодоказательства вот сейчас, когда на прошлой неделе об этом было объявлено по поводу Боинга MH17… Вы знаете, что вынесен, наконец, вердикт по этому поводу. Мы много уже об этом говорили. Вот там исследовали много разного видео. И исследовали его на предмет наличия склеек, как бы говоря о том, что реальным доказательством может служить только видео непрерывное, снятое одним куском, вот тогда можно о чем-то там судить, можно в чем-то быть уверенным и так далее и так далее. Здесь вопрос не в этом. Вопрос не в том, что там на эту минуту видео есть с десяток этих склеек, и их очень хорошо видно невооруженным глазом, а в том, что непонятно, что происходит между ними. Потому что мы видим сначала бой некий, потом мы видим двор какого-то деревенского дома, и из глубины этого двора выходят люди в российской военной форме, и их рядком укладывают на землю, потом мы видим человека, который как-то разгуливает над ними и кричит: «Кто здесь офицер? Кто здесь офицер?», а потом мы видим очень короткий, буквально секундный эпизод, из которого ничего непонятно, но слышно стрельбу, а потом мы видим сверху, с верхней точки тела людей, лежащих в деревенском дворе. Это те же или не те же? Они живые или мертвые? Это стрельба? Что это было? С какой стороны была эта стрельба? Почему она началась? Долго ли она продолжалась? Мы в видео ничего этого не видим. Совершенно очевидно, что это видео является поводом для расследования. Кто-то должен найти этот двор, и кто-то должен, я не знаю, взять пробы грунта в этом дворе и убедиться, что там есть человеческая кровь, и эта кровь вот такого-то времени, кто-то должен буквально покадрово рассмотреть это видео, найти людей, которые изображены на нем, допросить этих людей и так далее и так далее. И вот здесь разница между российской позицией и украинской. Потому что, в общем, мы, к сожалению, можем не сомневаться, что когда идет война, – а идет не специальная военная операция, а война, – на войне происходят самые ужасные события, в том числе расстрелы пленных, в том числе издевательства над пленными, в том числе нарушения права человека на жизнь и на человеческое с ним обращение в самых разных формах и вариантах. Это происходит на войне и это происходит со всех участвующих в войне сторон. Стороны различаются тем, как они к этому относятся. И мы знаем, что Украина, во-первых, признает эти факты, во-вторых, осуждает эти факты и, в-третьих, расследует эти факты. Мы не знаем этого про Россию. Я не слышал ни разу ни одного случая, когда российская сторона говорила: «Мы признаем этот факт. Мы осуждаем факт убийства или издевательства со стороны наших военнослужащих. Мы будем его расследовать. И вот мы его расследовали, вот результаты этого расследования и вот наказание виновных». Да, это трактуется в пользу виноватого. Вот тот факт, что никто не расследовали отравление Навального, трактуется в пользу того, что его отравила российская власть. Это важная часть этой истории.
О. БЫЧКОВА: Мы видели сейчас пример с этой кошмарной кувалдой или с имитацией этой кувалды, когда не то что не искали виновных, а наоборот, представители российской официальной стороны или Симоньян, или Пригожин сказали, что да, всякое бывает. «Это нас не касается», – сказал Песков. «Собаки – смерть» и все прочее.
С. ПАРХОМЕНКО: Да. Эти ликуют по поводу произошедшего и хвастаются произошедшим, и горячо одобряют, что называется, это произошедшее. А официальный представитель говорит, что…
О. БЫЧКОВА: Так и надо. Нормально, говорит представитель.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, что нас это не волнует. Буквально говорит: «Нас это не касается». Это трактуется, несомненно, в вину властей. И история с нераследованием Боинга MH17, которая не была расследована в России, так трактуется. И история с убийством Литвиненко, которая не была расследована, и подозреваемые не были в России ни задержаны, ни допрошены, ни наказаны. И так далее.
О. БЫЧКОВА: И история с запирательствами по поводу Бучи, что всего этого не было изначально и быть не могло.
С. ПАРХОМЕНКО: Это происходило уже много-много раз. Украина ведет себя не так.
О. БЫЧКОВА: Давай дождемся результатов расследования и поймем, насколько они являются результатами расследования.
С. ПАРХОМЕНКО: У нас есть опыт предыдущих случаев.
О. БЫЧКОВА: Осталось у нас несколько минут до перерыва. Давай сейчас успеем ответить еще на один вопрос. А потом у меня будет к тебе вопрос. Человек с ником Не Я пишет тебе в «Пархомбюро»: «Запретят ли РПЦ в Украине?»
С. ПАРХОМЕНКО: Да, на этот вопрос я отвечу следующим образом. Не важно. Дело в том, что судьба церкви как организации все-таки зависит от отношения к ней людей. Это можно какую-нибудь коммерческую компанию, фирму по ремонту обуви можно запретить или не запретить. Или можно запретить деятельность какой-нибудь общественной организации, замкнутой внутри себя. Церковь – это массовая организация. Она жива тогда, когда есть паства, когда есть большое количество людей, которые туда ходят, которые доверяют этим священникам, которые молятся вместе с этими священниками, которые крестят там детей, которые там венчаются, кого-то отпевают и всякое такое. Люди должны ходить, должны принадлежать этой церкви. История Русской православной церковью московской патриархии в Украине закончена. Их паствы там больше нет. Люди туда не пойдут, потому что для них эта церковь является церковью агрессора, церковью захватчика. И среди прочего, чего добился свихнувшийся российский диктатор Путин в Украине, который начал эту войну, для того чтобы продвинуть авторитет Российского государства, укрепить дружбу с российским народом, защитить интересы русского языка… И, в частности, он же нам всем рассказывает, что он православный. Он нам всем рассказывает, что он принадлежит ровно этой православной церкви московской патриархии. В частности, он это тоже там защищал, укреплял, продвигал, оберегал, умножал и всякое прочее. Он добился того, что он убил Русскую православную церковь московской патриархии в Украине. Будет ли она запрещена там формально? Думаю, что будет. Имеет ли это какое-нибудь значение? Никакого. Потому что в действительности ее там больше нет, люди туда не пойдут больше. И люди, собственно, паства, собственно, общины… Ведь любым храмам в какой-то мере, – во всяком случае, иногда это зависит во многом от священника, как я понимаю, насколько он, так сказать, авторитарен и насколько он соглашается с этим влиянием, – но, в целом, судьба любого храма зависит от общины, от людей, которые вокруг него, людей, которые его содержат, которые оставляют там деньги, которые помогают его ремонтировать, которые помогают его зимой отапливать и всякое такое прочее. Никто не будет в Украине больше этого делать, если будет знать, что это такой кусок России, что вот этот конкретный храм, что вот эта конкретная церковь в нашей деревне или в нашем городе – это такое микропосольство чего-то российского. Все, Путин убил это, Путин уничтожил эту историю. Это одна из таких уничтоженных ситуаций. То же самое можно говорить и о языке, и о литературе, и обо всяких культурных ценностях и так далее. Вопрос не в том, кто что запрещает сегодня, вопрос не в том, кто что защищает или продвигает, а в том, как к этому относятся люди, потому что на этом стоит вся духовная, культурная сфера. Она зависит от того, что она означает для людей. В отличие в значительной мере от бизнеса, промышленности, производства, финансов и всяких прочих вещей, которые носят сугубо профессиональный характер.
О. БЫЧКОВА: Давай сделаем паузу здесь и напомним нашим зрителям и слушателям, что у нас есть хорошего на канале «Живой гвоздь», и потом продолжим.
РЕКЛАМА
О. БЫЧКОВА: Продолжаем «Особое мнение» на «Живом гвозде». Ольга Бычкова, Сергей Пархоменко. Прежде чем мы продолжим обсуждать сегодняшние события, я хочу сделать еще одну маленькую рекламу для наших зрителей и слушателей, а особенно читателей того, что производит журнал «Дилетант» и что продает журнал «Дилетант» на своем shop.diletant.media. Можем показать эту книжку, эту красивую обложку? Это книга под названием «Некто Гитлер. Политика преступления», автор Себастьян Хафнер. Как написано здесь в аннотации, это аналитический комментарий немецкого историка к его художественному бестселлеру, который был издан в 1939 году, «История одного немца», а комментарий был написан спустя сорок лет в виде вот этой книги в 1978 году. И если говорить коротко о том, про что эта книга – а мне сразу, честно говоря, захотелось ее купить (может быть, она есть в электронном виде, не знаю), но вы купите, так как это на shop.diletant.media продается – понимание того, как и почему «некто», плоть от плоти толпы, может стать популярным политиком и повести толпу на преступление, обретает особую ценность в наше время, пишут авторы аннотации, дающее безграничные технологические возможности превращения личного психоза в массовый. Shop.diletant.media. Книга под названием «Некто Гитлер. Политика преступления», автор Себастьян Хафнер. Вот такое издание. Я возвращаюсь к сегодняшнему дню и хочу тебя спросить вот о чем. ФСБ, пишут нам ленты, утвердила перечень сведений в военной области, которые могут быть использованы против безопасности страны. Я затрудняюсь сказать, какой это уже по счету перечень вот этих вот сведений.
С. ПАРХОМЕНКО: Если я правильно понимаю, второй.
О. БЫЧКОВА: Да.
С. ПАРХОМЕНКО: Один был что-то типа в сентябре 2021 года.
О. БЫЧКОВА: Не, но еще были до этого всевозможные всякие охраны государственных тайн.
С. ПАРХОМЕНКО: Да. Но здесь вот это важная очень вещь. Важно понимать, что речь идет о сведениях, не составляющих государственную тайну. Это прямо в заголовке документа написано.
О. БЫЧКОВА: Так это прям Главлит какой-то.
С. ПАРХОМЕНКО: Да. Документ этот принят не вчера, он принят в начале ноября.
О. БЫЧКОВА: 4 ноября, да.
С. ПАРХОМЕНКО: Да. Он вылез на поверхность, стали его обсуждать и так далее. Речь идет о сведениях, не составляющих государственную тайну. То есть смешно. Это закон о нарушении закона, вот так я бы сказал. Потому что, в принципе, то, что не составляет государственную тайну, не должно служить предметом какой-то особенной заботы со стороны государства или чего-нибудь еще. Потому что именно для этого существует институт государственной тайны – чтобы отделить тайну от всего остального. Вот это – все остальное. Это привело уже и более ранние варианты такого рода документов привели к тому, что у нас в России, по существу, кончилась, исчезла профессия эксперта в области обороны и безопасности. Вот я регулярно, примерно два раза в неделю получаю у себя в Facebook или у себя в Telegram-канале вопрос о том, а где же Павел Фельгенгауэр и Александр Гольц. Вот были два замечательных совершенно среди прочих, их, вообще, есть целое сообщество, но два особенно выдающихся эксперта. Многие их помнят и по «Эху Москвы», и по разным печатным изданиям. Гольц был звездой журнала «Итоги» в начале 2000-х годов. И так далее. Куда же они делись? А вы знаете, их профессия запрещена. Она запрещена вот этими вот документами. Любое слово, которое они скажут в рамках своих профессиональных знаний, в рамках своего профессионального опыта и своей профессиональной экспертизы… А заметим, что это люди – они и многие другие, – которые не имеют доступа ни к каким секретным сведениями, у них нет никаких источников ничего тайного, формально составляющего государственную тайну и так далее. Они высказывают свое мнение, они высказывают свою экспертную оценку, они опираются на открытые данные, опубликованные раньше. Вот именно это и запрещено. Запрещено обсуждать. И вот когда мы смотрим в этот новый документ, который утвержден теперь 4 ноября, он называется «Перечень сведений в области военной, военно-технической деятельности Российской Федерации, которые при их получении иностранными источниками могут быть использованы против безопасности Российской Федерации», там есть уже в этом заголовке одна… Ну, надо было бы сказать, что один смешной момент, хотя смешного, вообще, там мало. Вот «при их получении иностранными источниками». Дело в том, что многие из этих сведений взяты из иностранных источников, наоборот. И это отдельная история, когда российские медиа обсуждают что-то, что добыто иностранными журналистами, крупными международными агентствами или корреспондентами каких-то западных изданий, или корреспондентами западных телеканалов, то есть, собственно, иностранными источниками. Оказывается, что обсуждение этого – того, что они узнали и нам сообщили, – наносит ущерб, потому что они могут узнать, о том, что они сообщили нам. Что же это? Ну, окей, там есть какое-то количество вещей, которые с какой-то натяжкой можно признать имеющими отношение, собственно, к какой-то военной практике: расположение военных частей или складов боеприпасов, или чего-нибудь еще. Вообще-то, это все относится к военной тайне обычно. Не очень понятно, что это за расположение военной части или склада боеприпасов, которое не является военной тайной. Ну, окей. Хорошо, ладно, предположим, что здесь что-то есть. Но выясняется, например, что ровно так же этими сведениями, которые наносят ущерб, являются сведения о преступлениях, совершаемых в армии. То есть само обсуждение всего, что связано с деятельностью военнослужащих, все что связано с дедовщиной, все что связано с насилием внутри армии, все что связано с насилием военных людей против гражданского населения, все что связано с мародерством, все что связано с грабежами, с изнасилованиями, с разрушениями, с издевательствами и так далее и так далее – это наносит ущерб. И говорить об этом – это значит совершать преступление. Ровно так же этими сведениями являются сведения о снабжении. То есть все вот эти разговоры о мобилизованных, которые отправляются на фронт одетые в обмундирование для игры в пейнтбол или одетые в резиновые сапоги, или когда у них из еды есть пачка доширака, или когда у них из медикаментов есть бинтик в бумажной оберточке и больше ничего – вот это все наносит ущерб Российскому государству, российской армии, российскому тому и сему, в случае если про это кто-нибудь узнает. Не факт этот наносит ущерб, не то, что им выдали резиновые сапоги, наносит ущерб, а то, что кто-то узнал о том, что им выдали резиновые сапоги. Почувствуйте разницу. Все что связано с мобилизацией относится туда же, все что связано со снабжением, все что связано с моральным состоянием, все что связано с преступностью – все это…
О. БЫЧКОВА: С технологией, с информацией.
С. ПАРХОМЕНКО: Разумеется. Притом что, еще раз, это не то, что составляет государственную тайну. Да, я могу себе представить, что существует секретное военное производство. Вот здесь производят ядерное оружие, а вот здесь производят носители для ядерного оружия: ракеты и всякое такое. Это ужасная военная тайна. Окей, засекретили это, объявили это военной тайной, на документы поставили гриф «секретно» и так далее. Это не оно, это другое. Это разговор об этом. Так устроено государство, которое больше всего заботится, чтобы мы с вами не узнали о его ничтожестве. И мир не узнал бы, не узнал об этих поражениях, не узнал о некомпетентности людей, которые это делают. Вот я бы сказал, что на этой неделе появился ролик – я его еще раз сегодня увидел в утренней программе у Александра Плющева и Татьяны Фельгенгауэр – изумительный совершенно кусочек телевизионной программы «Вести» какой-то региональной, то ли воронежской, то ли какой-то еще, где отважная ведущая, надо сказать, совершенно профессионально и точно расспрашивает местного депутата о том, почему они потратили 65 млн рублей (я напоминаю, что 65 млн рублей – это миллион долларов, на минуточку, немножко больше) на оформление какой-то площади в городе к Новому году.
О. БЫЧКОВА: Это многовато даже для Москвы.
С. ПАРХОМЕНКО: Ну да. И она спрашивает у него: «Что произошло? Есть контракт на эти 65 млн. Как так вышло, что вы подписали этот контракт?» И он просто не способен вымолвить ни слова. Он ровно в положении двоечника, который стоит у доски и говорит: «Я учил». – «Почему ты не знаешь “Мой дядя самых честных правил”?» Он говорит: «Учил». Почему я связываю эти две вещи: этот, в сущности, смешной эпизод, когда этот балбес сидит, надув щеки, и не способен сказать ни слова, и такую серьезную вещь? Потому что одна вытекает из другой. Потому что главная военная тайна, которая скрывается за этими сведениями, которые нельзя разглашать, – это существование вот этих балбесов, это то, до какой степени некомпетентно, беспомощно и бессовестно они управляют страной. Это они скрывают в действительности. За это они хотят нас наказывать. Я уже как-то чую, что следующая наша программа, которая будет через неделю в следующую среду, она в значительной части будет посвящена закону, который вступает в силу в следующий четверг, 1 декабря. Это будет закон о лицах, находящихся под иностранным влиянием. Грубо говоря, это закон, которые венчает собою всю систему иностранных агентов, нежелательных организаций и всякого такого прочего. Как бы собирает это все в кучу и создает множество дополнительных ограничений, дополнительных видов дискриминации, дополнительных видов преследований и так далее для людей, вина которых заключается в том, что они рассказывают про этого воронежского балбеса. Я тоже иностранный агент №135 в этом списке. Я провинился в том, что я вам про него и других таких же, которые там побольше, поменьше, рассказываю. И буду рассказывать дальше. За это государство объявило меня своим врагом и хочет меня как-нибудь построже наказать. Пока не очень получается, но рано или поздно, наверное, как-нибудь накажет.
О. БЫЧКОВА: Ты сказал, 65 млн рублей – это миллион долларов.
С. ПАРХОМЕНКО: Это миллион долларов, да.
О. БЫЧКОВА: Мне кажется, ты сказал, миллиард. Но это миллион.
С. ПАРХОМЕНКО: Не, миллион.
О. БЫЧКОВА: На всякий случай. Я понимаю, что это оговорка. Но чтобы нас не упрекали.
С. ПАРХОМЕНКО: Миллион долларов.
О. БЫЧКОВА: Да. Слушай, всегда, когда, например, нельзя показывать технологии – это значит нечем хвастаться. Когда нельзя показывать сметы – это значит, что все сперли.
С. ПАРХОМЕНКО: Особенно, если это не государственная тайна. Я допускаю, что государственная тайна существует. Она существует в любой стране. Пожалуйста, есть перечень сведений, составляющих французскую государственную тайну, итальянскую, марокканскую и какую хотите еще. Но сведения, вообще факты жизни, о которых нельзя говорить, несмотря на то что они никакой тайны из себя не составляют – это и есть тоталитаризм, это и есть военная цензура, я бы сказал, идиотизм военной цензуры, которая борется не с явлением, а с людьми, которые об этом явлении пытаются кому-то сказать.
О. БЫЧКОВА: Сейчас уже довольно бессмысленно об этом рассуждать, но тем не менее хочу тебе очень коротко, буквально по ходу напомнить, хотя ты сам об этом прекрасно помнишь, на наших с тобой глазах буквально была, потом была прекращена и теперь снова вернулась вот эта советская цензура в виде Главлита, потому что как раз Главлит занимался тем, что сверялся, его эти цензоры, его эти редакторы Главлита каждую заметку в каждой газете сверяли со своими огромными НРЗБ, где были перечислены открытые данные. И сейчас мы видим ту же самую историю.
С. ПАРХОМЕНКО: Вот сейчас я наблюдаю вблизи себя просто потому, не скрою, что моя семья представляет из себя главного редактора крупнейшего российского книжного издательства.
О. БЫЧКОВА: Привет главному редактору.
С. ПАРХОМЕНКО: Да. И это Варвара Горностаева, издательство Corpus. Так вот, сейчас в книжной среде, в среде книжных издателей, в среде торговцев книгами и так далее происходит обсуждение того, а что мы будем делать практически с законом о так называемом запрете пропаганды ЛГБТ.
О. БЫЧКОВА: Это отдельная песня.
С. ПАРХОМЕНКО: Вот этот человек из Воронежа надутый, набравший полный рот говна, он в перерыве между воровством этих 65 млн рублей, грубо говоря он, вот такие, как он, приняли этот закон. Дальше что? Дальше весь корпус мировой литературы нужно обозреть, проанализировать и понять. Потому что ведь не всегда разного рода сексуальные отношения – такие или сякие, традиционные, нетрадиционные, левые, правые, однополые, двуполые – не всегда они описаны в лоб и своими словами: вот прямо открываешь страницу, там написано, как оно происходит. Иногда, особенно если речь идет, например, о поэзии, иногда это бывает как-то, знаете ли, иносказательно.
О. БЫЧКОВА: Завуалированно.
С. ПАРХОМЕНКО: Как-то вроде ничего даже не сказано. Как-то вроде настроение какое-то. Как-то вроде какое-то ощущение. А как-то вроде и понятно, к чему это.
О. БЫЧКОВА: А на самом деле – пропаганда.
С. ПАРХОМЕНКО: Кто это, кто будет это делать, и каковы будут последствия этого?
О. БЫЧКОВА: Да мы знаем этих людей, я тебя умоляю.
С. ПАРХОМЕНКО: И что делать с этими книгами? И вообще, как этой индустрии существовать дальше? Ответ: как и прежде. Это закон, который невозможно исполнить. Именно в этом его ценность для тех, кто его принял. Вот это важно понимать, что таких законов в России все больше и больше. На самом деле, ровно такой же закон об иностранных агентах и такой же точно вот этот будущий, вступающий в силу закон о лицах, находящихся под иностранным влиянием. Ценность этого закона в том, что он создает еще одно поле произвола, поскольку исполнить его буквально нельзя, применить его ко всему, к чему он имеет отношение, или к ничему… Вот можно же такое еще принять решение, что у нас закон есть, но мы его исполнять не будем. В конце концов, у нас существовало и существует до сих пор значительное количество статей в Уголовном кодексе, которые спят, не применяются. И это, в общем, никого особенно не волнует. Все понимают, что так бывает. Вот принимается какой-то закон, он не работает. Ну, не работает и не работает. Так и тут. Ну вот может быть такой закон. Ну вот мы его приняли. Он есть, но его нет. Никто совершенно этим не занят. Но нет, речь идет не об этом в данном случае. Речь идет о том, чтобы иметь возможность применить наказание в любом случае, который нужен. Вот нам захочется по каким-то другим, третьим соображениям наказать этого конкретного человека, эту конкретную компанию, в данном случае это конкретное книжное издательство или этот конкретный книжный магазин – и есть такая возможность. Можно достать из-под кровати этот закон, и он всегда подойдет, в 100% случаев. Вот нет такого случая, когда окажется, что в данном случае не годится. Он ко всем случаям годится. Он так устроен, он так составлен. Это продолжение разговора, который многим кажется теоретическим: «Зачем вы вообще тратите на это время? Говорите о каком-то там качестве законодательной работы, о какой-то там эффективности российского законодательства, о профессионализме российских депутатов. Кого вообще это волнует? Ну, что-то они там сидят, получают эти свои 400 тысяч рублей зарплаты, что-то они такое болтают. И пусть. Все решают не они». Но мы живем в среде сегодня, наполненной вот такого рода законодательством произвольного применения. И в данном случае, например, вот этот закон, о котором я говорю, вот этот смешной для многих, а на самом деле совершенно не смешной, а трагический закон о запрете пропаганды ЛГБТ… Это совершенно бессмысленная формула сама по себе. Странно, что мы вынуждены эти слова произносить. Так вот, этот закон, на минуточку, покрывает собою огромную часть нашей жизни, все что связано с искусством, кино, театром, вообще со всей духовной сферой человечества, любым общением, с любой рекламой, которая проникает в нашу жизнь (иногда даже тогда, когда мы этого не замечаем). Это огромный кусок нашей жизни. Мы каждый день так или иначе имеем с этим дело, даже если кто-то из нас говорит: «Я этим вашим искусством не интересуюсь. В кино я не хожу и книжек не читаю». Тем не менее оно проникает в вас, даже когда вы к этому как-то не относитесь. И вот принимается закон, который это, таким образом, как бы отдает на откуп чиновнику, а качество этого чиновника вот такое. Это вот этот вот. Вы видели сегодня этого чувака. Кто не видел – сходите посмотрите этот маленький кусочек.
О. БЫЧКОВА: Да, это очень смешно, это правда. Знаешь, кто еще тут тебе… Два вопроса: один побольше, другой поменьше. Михаил Хазанов спрашивает вдруг внезапно (я не знаю, сможешь ли на это ответить или, по крайней мере, есть ли у тебя рассуждения по этому поводу): «На чьи деньги существует ЧВК “Вагнер”? Не может быть, что это просто хобби Пригожина».
С. ПАРХОМЕНКО: Я видел этот вопрос. Разумеется, у меня нет никаких формальных свидетельств на этот счет, потому что ЧВК «Вагнер» вещь глубоко беззаконная. И в отличие, скажем, от каких-нибудь общественных организаций, которые обязаны публиковать сведения о своем финансировании, или в отличие от коммерческих компаний, у которых есть открытая отчетность и всякое такое, мы ничего не знаем про ЧВК «Вагнер».
О. БЫЧКОВА: Ну и давай не забудем, что само существование военной организации частной такого рода довольно противоречиво даже с точки зрения российского законодательства.
С. ПАРХОМЕНКО: Разумеется, конечно, потому что очень тонкая грань между наемничеством, которое запрещено, и добровольчеством, которое теперь разрешено. И вот в недавнее время новые законы на этот счет вышли и так далее. Мы можем, во всяком случае, понимать логику этого бизнеса, потому что, в конце концов, не человек, чудовищно похожий на Пригожина, изобрел такого рода организации. Они существовали испокон веку. Они существуют все время существования человечества. И, например, в 20 веке они вполне активно существовали. И есть страны, которые достаточно как-то известны тем, что именно они производили такие организации. Например, Франция известна своими наемниками, действовавшими в Африке, в частности, и в странах Тихого океана довольно активно, Индийского океана. Во-первых, они действуют на коммерческой основе. И то, что мы знаем о том, что такого рода организации, и ЧВК «Вагнер» в том числе, делали, например, на африканском континенте, где они охраняли всякие прииски, где они охраняли всяких диктаторов, где они защищали режимы от их оппозиции и государственных переворотов. Мы знаем это про Центральноафриканскую Республику, в частности. И речь не только о ней. Мы знаем это про Чад, мы знаем это про целый ряд других стран, Мали, как я понимаю, в которых действовали эти организации. Это делается за деньги. Это оплачивается и хорошо оплачивается. Это дорогие очень, я бы сказал, элитные услуги. Это дорогой сервис. И нет никаких сомнений, что это делается небесплатно. Кроме того, конечно, в последнее время речь идет, несомненно, о государственном финансировании. В общем, мы можем сегодня понимать, видя просто эту рекламу, видя опять же реакцию официальных представителей Российского государства и видя, что происходит на фронте между Россией и Украиной, мы видим, что эти наемнические организации сегодня действуют в интересах Российского государства, в интересах российской агрессии. И у нас нет никаких сомнений в том, что это должно означать, что в их карманы перекачиваются какие-то деньги из государственной казны или, что, в общем, в России давно уже как-то свелось вместе… Но мы же понимаем, что существует параллельный бюджет, существует то, что называют «бассейн». То есть то, что является результатом поборов российской власти в отношении разного рода российских предпринимателей и больших, и маленьких, и средних, и олигархов, и таких, и сяких, и всяких. Мы знаем, что существуют не контролируемые нормальным образом, не контролируемые ни прости господи парламентом, ни прости господи общественностью, ничем таким объемы денег, которые используются, по существу, для поддержки вот этого тоталитарного аппарата. Потому что любой крупный российский чиновник, любой член правительства имеет некоторые дополнительные доходы. И они связаны не только с тем, что им позволяют каким-то образом вести свой собственный бизнес, который они обычно перекладывают на свои семьи, и этот бизнес внеконкурентный, и этот бизнес построен на систематическом нарушении законодательства о государственных закупках и так далее, но это еще и просто прямые деньги, просто деньги в конвертах.
О. БЫЧКОВА: А почему ты говоришь, что мы не сомневаемся в государственном финансировании?
С. ПАРХОМЕНКО: Потому что есть много свидетельств этого.
О. БЫЧКОВА: Я сомневаюсь.
С. ПАРХОМЕНКО: Ну, а я не сомневаюсь, потому что есть много свидетельств об этом, есть много расследований по этому поводу, о происхождении денег в этом «бассейне». Есть богатые люди, которые так или иначе выпадали из сферы действия российской власти и рассказывали потом о том, каким образом они в этом принимали участие. И наконец, есть международные расследования типа Панамского дела знаменитого. Откуда взялась история Ролдугина? Чем нам Ролдугин дорог? За что мы его любим? За то, что он хорошо на виолончели играет, что ли? Нет, не за это. А за то, что он был участником вот этой коррупционной системы, которая заключалась не только в том, что деньги, которые у него собирались, расходовались, как мы предполагаем, на Путина и его ближайшее окружение, но и, что гораздо интереснее, это то, откуда эти деньги там брались. То же самое мы знаем о московских властях, что существует система, когда каждый, в общем, сам понимает, что вот там растет кустик, и под этот кустик надо положить то-то. И никто даже этого не произносит словами. Всем понятно, что это часть, которая отправляется дальше. От любой взятки часть, от любого контракта, от любого госфинансирования любой деятельности, от каждого контракта на вывоз мусора или на уборку осенних листьев. Понятно, что эти деньги распределяются по вертикали, и часть их уходит достаточно высоко. Мы много раз это видели в разных расследованиях. И это свидетельствует о том, как устроено Российское государство. В конце концов, это ценность того, что делал Фонд борьбы с коррупцией и Алексей Навальный вместе со всеми его расследователями. Это то, чем они занимались все эти годы. Домик для уточки откуда взялся, на какие деньги куплен?
О. БЫЧКОВА: 20 секунд остается у тебя.
С. ПАРХОМЕНКО: Ну вот, собственно, все. Это все, что я хотел сказать. А другой маленький вопрос, который был, давай я одной фразой.
О. БЫЧКОВА: Про «Последний адрес» спрашивали. Не найду уже этого вопроса. Но там человек спрашивает, что отправлял заявку и так далее.
С. ПАРХОМЕНКО: Спрашивали о том, продолжает ли функционировать «Последний адрес». Да, продолжает функционировать «Последний адрес». И почти каждое воскресенье новые памятные знаки появляются на улицах в Москве, Петербурге и других городах. К сожалению, да, конечно, война воздух не озонирует. Люди звереют и несколько больше стало всякого вандализма. Но проект действует как ни в чем не бывало, продолжается, развивается и ждет вас и вашего участия в нем.
О. БЫЧКОВА: Все, закончим на этом. Спасибо большое. Сергей Пархоменко, Ольга Бычкова. «Живой гвоздь», «Особое мнение». До встречи через неделю. Пока.