«Особое мнение» Сергея Пархоменко
Среди обвинений, которые будут выдвинуты против российского диктатора, при жизни его или посмертно, будет и это — он подвергал многолетним пыткам своего политического соперника, и его, так сказать, политическая деятельность пришла к этапу совершенно средневековых издевательств над живым человеком…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
О. БЫЧКОВА: Добрый вечер, добрый день! Это «Особое мнение» на «Живом гвозде». Всем привет! С вами Ольга Бычкова. С особым мнением Сергей Пархоменко. Привет тебе тоже!
С. ПАРХОМЕНКО: Привет, привет! Очень рад тебя видеть, привет.
О. БЫЧКОВА: Напомним сразу, как обычно, нашим слушателям и зрителям, что, во-первых, в этой трансляции на YouTube есть чат, где можно писать свои соображения, принимать участие в разговоре, задавать вопросы и так далее. Я слежу за тем, что там происходит. И есть также telegram-канал Сергея Пархоменко «Пархомбюро», где уже какое-то огромное количество вопросов к нашему сегодняшнему эфиру и просто соображений наших слушателей и зрителей по важным темам, которые имеет смысл обсудить. В общем, я тоже туда, конечно, смотрю.
Вот прямо отсюда я, пожалуй, и возьму первую тему и первый вопрос. Она очевидна, конечно. Пишет зритель, слушатель с инициалами Н.К.: «Навальный и террористическая статья. Они реально боятся, — спрашивает Н.К., — что он выйдет после всех имеющихся сроков, поэтому стремятся влепить пожизненное?». Алексею Навальному действительно предъявили еще одну статью, как будто бы их было мало и сроков было мало. Теперь его обвиняют в терроризме. В общей сложности до 30 лет грозит ему, если это можно называть…
С. ПАРХОМЕНКО: Больше 30 лет. До 35 лет в общей сложности.
О. БЫЧКОВА: Мы даже не говорим про такие мелочи, как то, что там на 700 страниц этих 100 с чем-то томов. Ему дают один день. Штрафной изолятор уже как бы на этом фоне ужасно, но как-то вписывается в картину.
С. ПАРХОМЕНКО: Это часть общих издевательств. Они хотят две вещи. Они хотят гарантировать, как им кажется, пожизненное заключение Навальному., чтобы у него точно не было никаких шансов ниоткуда выйти и чтобы он жил с этим ощущением. Это своего рода, так сказать, дополнительная моральная пытка — лишить человека надежды, лишить человека возможности думать о том, когда он окажется на свободе и так далее.
Понятно, что все здесь исходят из того, что этот срок напрямую завязан на срок существования сегодняшнего путинского режима. Только одни об этом думают с надеждой, а другие об этом думают тоже с надеждой, но на другое. Люди, которые пытаются посадить Навального на эти 35 лет, очень надеются, что им удастся просуществовать все это время и что эти 35 лет, а самом деле это пожизненное заключение реально будет реализовано. Люди, в отношении которых это издевательство, эти беззаконные репрессии направлены, думают о том, что изменения политической ситуации и смена режима естественным образом превратят в дым все эти обвинения, все эти сроки, все эти приговоры и так далее.
О. БЫЧКОВА: Это как те же 25 лет Кара-Мурзе, в общем. В этом смысле что 35, что 45 — это примерно…
С. ПАРХОМЕНКО: Я думаю, что в случае Навального будет еще какое-то дело, которое превратит его срок в реально пожизненный. Ну, реально — в смысле, номинально пожизненный, по приговору пожизненный. Они не остановятся на этом. Я, по-моему, говорил в прошлый раз об этом, что формально в российском Уголовном кодексе есть статья, которая ограничивает максимальный совокупный срок всех обвинений, всех приговоров, всех статей, по которым человек осужден, 35-ю годами в том случае, если среди прочего там есть особо тяжкие статьи, связанные с терроризмом, с террористическими актами, с массовыми беспорядками и всяким прочим.
Все это есть, разумеется, среди обвинений Навального. И кстати, одновременно с появлением этого очередного дела ему было заявлено о том, что еще выделено в отдельное производство дело о теракте. Каком теракте, непонятно, но, собственно, речь идет о том, что Навальный, находясь в тюрьме, продолжает производить эти теракты каким-то образом, по их мнению. Вот там вполне вероятен пожизненный приговор. Тем более, что там суд будет вести военный трибунал, военный суд, и там не будет никаких процедур. Там все будет закрыто. Там совершенно непонятно, каким образом будет реализовано и будет ли как-то реализовано право на адвокатскую защиту и вообще все прочие права подсудимого.
Так что они хотят довести и доведут, я в этом не сомневаюсь — я думаю, что на это у них времени хватит, на это много времени не нужно: что называется, дурацкое дело нехитрое, — доведут дело до пожизненного приговора.
Между прочим, за пожизненным приговором следует не просто строгий режим, или особый режим, или еще какой-нибудь режим. Это несколько, всего 2 или 3 в России очень специальных — я даже не знаю, как это назвать, — даже не колоний, а, так сказать, таких заведений, в которых содержатся осужденные к пожизненным срокам. Это тотальная изоляция. Это полное отсутствие каких бы то ни было контактов с окружающим миром. Это полное бесправие. И это ежедневный, ежеминутный риск убийства. Потому что, в общем, эту жизнь, что называется, никто не экономит и никто не бережет. Осужденного к пожизненному сроку, в общем, можно убить в любой момент и сказать: «Ну вот, так сказать, отбыл свое. У него был пожизненный срок — жизнь кончилась. Так что вот как-то срок завершился в связи со смертью осужденного». Так что это условия, совсем никак не связанные с человеческой жизнью.
Вторая задача, которая стоит перед теми, кто таким образом издевается над Навальным — это собственно прекратить его контакты с внешним миром. Прекратить всякие его отношениями с Фондом борьбы с коррупцией и с теми людьми, которые остались на свободе и которые продолжают действовать. Есть, в общем, все основания считать, что эти связи сохранены, что Навальный продолжает получать информацию, передавать какие-то свои соображения на этот счет.
Сказать, что он там чем-то руководит, наверное, невозможно. Я уж не говорю об абсурдности тех обвинений, которые были, так сказать, навьючены на Фонд борьбы с коррупцией и вообще всю систему навальновских соратников, сотрудников и сторонников. То, что было связано с последним убийством в Санкт-Петербурге, когда было сделано заявление, что это связано и организовано ими — это абсолютно голословное заявление, совершенно не основанное ни на чем, совершенно не подтвержденное ничем, абсолютно абсурдное внутри себя. Но вот такая задача стоит отдельно — чтобы замолчал. Потому что пока Навальному удается даже в этих совершенно трагических условиях, используя судебные заседания, в которых он участвует, каким-то образом участвовать в общественной жизни, делать заявления, комментировать события. А все важнейшие вещи, которые с нами и с вами произошли в последнее время, так или иначе были Навальным замечены и описаны, и его позиция по этому поводу нам всем известна. Так что это отдельная задача.
Технически над ним постепенно все больше и больше издеваются. Он постоянно описывает формы этих издевательств. Это перешло уже на такой, я бы сказал, физиологический уровень, потому что там проблема в одежде и обуви — он вынужден путем судебных процессов добиваться себе нормальных ботинок. Проблема в еде…
О. БЫЧКОВА: В еде, которой его лишают практически.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, он описал технологию того, как его просто лишают еды — даже тех совершенно ничтожных продуктов, которые он имеет право купить в тюремном ларьке. Речь не идет ни о каких деликатесах — речь идет просто о каких-то дополнительных калориях. Потому что относительно молодой еще мужчина довольно высокого роста и большого размера — можно себе представить, что он испытывает, находясь на этом пайке, который, в общем, никто из заключенных не выдерживает. Все заключенные так или иначе (об этом говорят все специалисты по российской пенитенциарной системе добывают себе какую-то дополнительную еду: что-то докупают, что-то добирают где-то, в общем, помогают друг другу, получают передачи и так далее. Но нормальный человек неспособен прожить на этом тюремном рационе.
Я знаю просто от людей, которые там имели возможность (во всяком случае, раньше) общаться с Навальным —адвокатов и так далее, — что он находится в состоянии просто постоянного города, непрерывного. С утра до вечера человек еще и под этим давлением, когда он вынужден думать о том, что его организму не хватает еды.
О. БЫЧКОВА: Просто видно же по тем кадрам в суде: человек истощен абсолютно.
С. ПАРХОМЕНКО: В общем, никакое здоровье этого не выдержит. А здоровье человека, который пережил то, что пережил Навальный — вот это отравление боевым ядом «новичок», — тем более. Мы не знаем, как его организм это переносит и будет переносить.
В общем, речь идет о планомерном уничтожении человека на глазах у всего мира. И это, несомненно, делается по прямой санкции российского диктатора, для которого это его личный враг. Среди тех обвинений, которые когда-нибудь будут против него выдвинуты, при жизни его или посмертно, будет и это — что он подвергал многолетним пыткам своего политического соперника, и его, так сказать, политическая деятельность в какой-то момент пришла вот к такому этапу совершенно средневековых издевательств над живым человеком.
К сожалению, это развивается логично, потому что постепенно режим, погружаясь в это военное отчаяние, теряет последние тормоза, теряет последнюю связь с миром, последнюю необходимость и возможности вести с миром какой-то диалог, поддерживать какие-то отношения, соответствовать каким-то законам и стандартам. Это больше никого не интересует и никому не ценно.
И вот здесь я бы перешел — хотя, может быть, кому-то покажется, что это такой слишком резкий скачок, от колонии во Владимирской области и от одинокого человека, который противостоит всей этой системе, которая пытается его убить, я бы перенесся прямо в Нью-Йорк на сессию ООН, где пришла очередь России председательствовать в Совете Безопасности. Такова процедура, что члены Совета Безопасности ООН по очереди в течение одного месяца председательствуют на заседаниях. У меня, я смотрю, спрашивает один из моих читателей в telegram-канале «Пархомбюро», является ли это выступление Лаврова актом капитуляции.
О. БЫЧКОВА: Капитуляции Запада.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, актом капитуляции Запада, не России. Нет, послушайте, оно не является актом никакой капитуляции. Такова процедура. Процедура гласит, что в любом случае время пришло, дежурство, так сказать, временное председательство перешло из рук в руки, страна имеет право председательствовать на заседании. Хотя это и техническая обязанность, но в ней есть и кое-что содержательное, потому что эта страна-председатель может предлагать и иногда даже настаивать, навязывать какие-то пункты повестки дня, какие-то темы для обсуждений и так далее.
Лавров выступил с длинным заявлением. Я потратил вчера довольно существенное время на то, чтобы его выслушать. Кстати, имейте в виду, что то, что происходит в Совете Безопасности, транслируется напрямую в YouTube. Это довольно легко найти.
О. БЫЧКОВА: И переводится на разные языки.
С. ПАРХОМЕНКО: С переводом, да. Я смотрел прямо с русским переводом. Точнее, нет, наоборот, я смотрел и фоном мне был английский перевод, потому что Лавров говорил по-русски. Но я к тому, что если происходит наоборот, если кто-то начинает говорить по-английски или по-французски, то можно услышать перевод на русский.
Это была демонстративная вещь. Лавров, так сказать, с каменным лицом говорил какие-то чудовищные мерзости всем, кто вокруг него собрался.
О. БЫЧКОВА: Но они же не просто чудовищные мерзости. Это какое-то абсолютно бессодержательное…
С. ПАРХОМЕНКО: Ну почему, это содержательно. Это коллекция всего, что накопила российская пропаганда, и всего, что накопила российская, теперь уже надо про это говорить, дипломатическая пропаганда. Потому что, по существу, две эти отрасли слились. Основное, чем занимается российская дипломатия сегодня — она не работает над какими-то международными договорами, как должна была бы работать дипломатия; она не продвигает интересы своей страны — таким образом, как они это делают, интересы своей страны не продвинешь. Она не работает над урегулированием каких-то разногласий, противоречий и конфликтов. Наоборот, как мы видим, она создает эти разногласия, противоречия и конфликты. Российская дипломатия занята пропагандой, пропагандистским обеспечением российского вторжения в Украину и российского противостояния со всем цивилизованным миром. Вот так они трансформировали свою профессию, к этому они свели свою задачу.
Например, последовательное уничтожение всякой деятельности российских посольств и консульств по всему миру. Сегодня любое российское посольство в любой стране, которое вы видите — это, по существу, такая крепость в состоянии осады, угрюмая, мрачная, заколоченная, никого не принимающая, не ведущая никакой деятельности, не связанная ни с какой активностью, а просто угрюмо сидящая посреди чужой страны, откуда постепенно выгоняют все новых и новых дипломатов, поскольку доказывают их причастность к разведывательной деятельности и разного рода другим видам деятельности, не связанным с собственно дипломатической работой.
Так вот это была коллекция всего того, что российская дипломатия и российская пропаганда накопили за последние годы, предшествовавшие войне, и за время войны, для оправдания своей позиции. Главным образом что Россия сама стала жертвой агрессии, на нее напали одновременно со всех сторон, ее все ненавидят, все пытаются ее уничтожить, а Россия таким способом обороняется. А кроме того, вторая мысль заключается в том, что вы же тоже поступали так же ужасно, как мы теперь поступаем. И дальше начинаются истории про Ирак, истории про Югославию и так далее.
Но здесь вспоминается прекрасная фраза, которую я уже даже не помню от кого первый раз услышал, но она мне несколько раз попадалась в разных дебатах в социальных сетях — когда говорят: «Скажите, пожалуйста, а вы его осуждаете или вы ему завидуете?». По разным поводам. Вот эта логика: «Но вам же было можно. Но вы же бомбили, стреляли, уничтожали, мучили, душили, травили и так далее. Мы тоже хотим бомбить, уничтожать, мучить, душить, травить и так далее».
Подождите, так вы им завидуете? Вы хотите как они или вы их все-таки осуждаете и хотите быть лучше? Нет, что-то не видно, чтобы вы были лучше, даже если принять вашу логику. Даже если на секунду представить себе, что что-то из того, о чем вы говорите… А большинство из этого, конечно, вранье. Вся история, скажем, про Ближний Восток, про Ирак и все остальное — все это бесконечно передержано, бесконечно переврано. Можно подумать, что Ирак был демократическим процветающим государством (или Ливия), на которое внезапно, откуда ни возьмись, непонятно почему напали американские агрессоры, все там испортили и уничтожили. И почему-то не создали там ни Голландию, ни Швейцарию, ни цветущий испанский розарий. Ничего этого не произошло, а почему-то осталась какая-то пустыня, почему-то осталась много бедных, много несчастных, много обездоленных, почему-то права человека там были нарушены, почему-то люди продолжали голодать. Почему-то вдруг там не случилось рая. Как они могли, интересно? Рая никакого не создали.
Опять же, то, что говорят сейчас оба этих прежних войнах конца XX и начала XXI века, то, что говорит сейчас российская пропаганда, и то, что она говорит и о войне в Украине, тоже напоминает мне старую карикатуру времен, мне кажется, первой чеченской войны, когда два генерала стоят у окна и любуются сквозь это окно на дымящийся разрушенный пейзаж, заполненный какими-то руинами, какими-то остовами полуразрушенных сооружений, какими-то торчащими трубами, покореженными автомобилями, сожженными деревьями и так далее. И один, так широко разводя рукой, говорит: «Вот, наконец-то здесь поднимутся многочисленные детские сады и ясли». Вот ради этого, значит. Мы все это уничтожили, все это разрушили для того, чтобы детских садов и ясель как-то побольше здесь насадить и чтобы наконец люди были счастливы.
Это было интересное зрелище: этот одинокий Лавров с сидящими за его спиной несколькими чиновниками во главе с Небензей из российского представительства в ООН с каменными лицами, и зал, который с отвращением, с выражением ужаса в глазах выслушивает вот это свирепое вранье, которое часами — длинная история, длинная речь, — часами Лавров на них обрушивает.
Я бы сказал так. В общем, мой прогноз… Если вы спросите моего мнения, если вы спросите меня, как я оцениваю последствия того, что там произошло, то я их оцениваю так: сделан еще один шаг к какой-то радикальной реформе Совета Безопасности. Потому что именно в такие моменты всем становится ясно, что это не может вечно продолжаться. Что мы присутствуем при каком-то абсурде, когда страна-агрессор, страна-злодей, страна, сделавшая столько зла, уничтожившая столько жизней и разрушившая порядок, который позволял миру все-таки двигаться вперед и развиваться и продолжает позволять развиваться тем странам, которые как-то этого ненавистного Лаврову (он много раз про это говорил) порядка продолжают придерживаться…
Собственно, мы видим разницу между странами цивилизованными и нецивилизованными. Эта разница заключается ровно в соответствии и несоответствии этому порядку. Сравните Центральноафриканскую Республику и, не знаю, любую, самую бедную, самую несчастную, измученную своими экономическими проблемами страну Европейского Союза. Просто сравните. Просто представьте себе, где люди хотели бы жить, из какой страны в какую они хотели бы переехать. Куда направлено движение людей в поисках счастья. Знаете, не в поисках длинного рубля, сытого куска или чего-нибудь такого — в поисках счастья. Где люди готовы искать свое счастье. Подумайте над тем, почему это происходит.
Вот, я думаю, что это шаг к тому, чтобы понимать, что требуется какая-то очень глубокая реформа. Сегодняшние документы ООН, сегодняшние регламенты, сегодняшние внутренние уложения этой организации не позволяют избавиться от одного из постоянных членов Совета Безопасности, от ядерной державы, относящейся к списку так называемых держав-победительниц. По нынешним регламентам, правилам и протоколам это невозможно. Значит, нужно менять эти правила и протоколы.
Это сложнейшая история. Возможно, она приведет по существу к переучреждению этой организации, к закрытию этой и созданию на ее месте или рядом с ней какой-то другой. Возможно. Но невыносимость и недопустимость того, что происходит сейчас, как раз становятся ясны именно в такие минуты, как вот это вчерашнее выступление Лаврова. И в этом смысле я считаю, что это было важное международное политическое событие.
О. БЫЧКОВА: Давай еще добавим, что разговоры о необходимости реформирования Организации Объединенных Наций…
С. ПАРХОМЕНКО: Звучат все чаще и все громче.
О. БЫЧКОВА: И они идут уже в таком как бы совсем интенсивном режиме лет 15, наверное.
С. ПАРХОМЕНКО: Конечно, это не сравнить с тем, что стало происходить после начала войны. Они носили такой, я бы сказал, общеполезный характер: вот, мир изменился, Германия перестала быть страной-агрессором, нехорошо, что она дискриминирована, что Япония дискриминирована, надо что-то с этим делать, как-то нужно учитывать реалии и так далее. Но в течение последнего года тон этих разговоров и смысл этих разговоров стал совсем другим: да, это требует изменений, это больше не может так продолжаться, это больше не соответствует задачам.
Вот что главное. Не то, что кто-то кого-то хочет наказать — была задача создания такой конструкции. Эта задача заключалась в том (именно поэтому это называется Совет Безопасности), чтобы обеспечить миру безопасность, чтобы предотвратить возможности войны. Механизм не сработал. Он продемонстрировал свою беспомощность перед лицом агрессора. Значит, механизм должен быть другой. И это более важные разговоры.
Я тут должен сказать всем, кто мне немедленно станет говорить: «А вот, кстати, еще неизвестно, по какому праву Россия оказалась в этом месте». Это известно. Это в свое время было согласовано всеми странами-участниками. Это не было оформлено какими-то специальными демонстративными…
О. БЫЧКОВА: По такому же праву, по которому у России оказалось ядерное оружие.
С. ПАРХОМЕНКО: Абсолютно. По такому же правду, по которому у России оказалось ядерное оружие. По такому же праву, по которому Россия выплатила долги за весь Советский Союз. По такому же праву, по которому Россия владела международной недвижимостью, принадлежавшей Советскому Союзу. По такому же праву, как к России были обращены обязательства по международным договорам, заключенным с Советским Союзом. Никто ведь не ставит теперь это под сомнение. Почему Россия выполняет те конвенции, те договоры, те международные соглашения. Выполняла, во всяком случае. Собственно, вся эта система тоже обрушилась только сейчас, когда в массовом количестве начали это отменять. Но 30 лет, с 1991 года, Российская Федерация поддерживала эту систему международных конвенций, договоров, разного рода соглашений и так далее, унаследовав их от Советского Союза, и это ни у кого не вызвало ни малейшего сомнения.
Соответственно, вычленять из этого историю об участии в Совете Безопасности невозможно. Она ровно настолько же имеет право на существование, как и вся остальная вот эта система наследования, система правопреемства России. Но теперь эта система пришла к своему концу. Именно в этом месте, именно в этой точке. И это с каждым днем, с каждым таким выступлением становится все понятнее и понятнее. В этом смысле это дежурство России на председательском месте на протяжении этого месяца будет еще одним очень важным и ярким аргументом в этом направлении.
О. БЫЧКОВА: Прямо сейчас прервемся буквально на минуту или полторы для того, чтобы напомнить нашим слушателям и нашим зрителям, что у нас есть хорошего на «Живом гвозде», и затем продолжим. Потому что здесь, в тех вопросах и комментариях, которые зрители пишут к нашему сегодняшнему эфиру, есть несколько важных дискуссий, вокруг которых прямо сейчас в режиме реального времени всячески бьются и сталкиваются мнения. Мы к ним вернемся через минуту.
РЕКЛАМА.
О. БЫЧКОВА: И добавлю к тому, что сегодня рассказывали в этих роликах, еще информацию про одну книжку на сайте shop.diletant.media. Эта книга посвящена времени Николая II. Как написано в аннотации, ей посвящено больше литературы, чем всей остальной отечественной истории вместе взятой. А книга называется «История Российского государства. После тяжелой и продолжительной болезни». Это книга Бориса Акунина. Ее можно приобрести на сайте shop.diletant.media с открыткой от автора. Не пропустите! Хорошая, важная вещь. Возвращаясь к нашему эфиру, к «Живому гвоздю» и к нашим сегодняшним темам…
С. ПАРХОМЕНКО: Я бы хотел остаться в международной повестке на некоторое время.
О. БЫЧКОВА: Останешься, подожди. Останемся в международной повестке. Ну, в физкультурно-спортивной точно. Потому что очень много разговоров — я имею в виду, комментариев в telegram-канале, — по поводу всей этой ситуации со спортсменами, которых допускают…
С. ПАРХОМЕНКО: С участием российских спортсменов в Олимпийских играх.
О. БЫЧКОВА: …до международных соревнований, не только Олимпийских игр. Тут есть, например, вопрос, который… Просто очень много комментариев, я возьму один. Олег Сур пишет: «Должны ли российские спортсмены, — пишет Олег, — для допуска к соревнованиям выступить с осуждением войны, или достаточно, чтобы они ее просто не поддерживали?». Это одна тема. И другая тема здесь же, в этой разветвленной дискуссии, связана с одним вопросом. Он не конкретно кем-то поставлен, я не цитирую, я передаю смысл. Вопрос состоит в том, а почему вообще такой сыр-бор именно вокруг спортсменов? Что это за особая каста?
С. ПАРХОМЕНКО: Вот это ровно то, с чего я хотел бы начать. Я хотел бы, так сказать, взять немножко пораньше эту тему. Дело в том, что спортсмены — вот так оказалось по ходу развития современной международной общественной жизни, — оказались в совершенно особенном положении. Это касается и Олимпийских игр, и разного рода других больших, крупных международных спортивных соревнований. Все это очень наряжено в национальные, я бы даже сказал, в государственные цвета. Даже в таких совершенно индивидуальных видах спорта все равно все время имеет значение, откуда этот спортсмен. Все время имеет значение, при каком он флаге, какой гимн будет играть в случае, если он окажется на пьедестале.
Особенно, конечно, это видно на Олимпийских играх, но не только на них. Где происходит вот этот национальный командный зачет; где страны соревнуются, у кого больше; где все начинается с того, что на открытии спортсмены идут в составе своих национальных делегаций, с национальным флагом и так далее. Действительно, этот флаг появляется каждый раз, когда кто-то выигрывает; гимн играет каждый раз, когда кто-то выигрывает; спортсмены одеты в форму, которая обычно в цветах своего национального флага; на них крупными буквами написано, откуда они, и так далее.
И как бы получается, что каждый спортсмен выступает не только сам по себе — спортсмен, а тем более команда: особенно это видно в командных видах спорта, — он выступает как бы во славу своей страны. Он выступает, неся впереди себя гордость за то, что он представляет это государство, что он представляет эту политическую единицу.
И так все разговоры о том, что спорт вне политики, разбиваются ровно об этот булыжник: а чего же вы тогда все такие национальные? Ну снимите тогда всё с себя и выступайте под своими именами. И пусть никто не знает, откуда вы взялись. Нет, так не получается, не происходит. И сколько бы Кубертен ни рассказывал, что «о спорт, ты мир», сколько бы международное олимпийское движение и вообще спортивное движение ни отмахивалось от политических проблем, видно в этом месте, до какой степени все это пронизано политикой, пронизано национальным и государственным достоинством и так далее.
И вдруг случается страшная вещь. Одно из государств оказывается государством-преступником. Одно из государств оказывается агрессором, разжигателем войны, причиной гибели сотен тысяч людей, разрушителем судеб миллионов людей, разрушителем соседних стран, угрозой для всего остального мира и так далее. В этих обстоятельствах каким образом можно допустить, чтобы спортсмены на глазах у всего мира — а Олимпийские игры смотрят миллиарды людей, это уже давно не миллионами, а миллиардами измеряется, — продолжали выступать во славу вот этого, неся высоко свое государственное достоинство, выслушивая этот гимн, поднимая этот флаг, размахивая майкой в государственных цветах и так далее. Как можно с этим смириться и представителям той страны, которая только что оказалась жертвой этой агрессии, и представителям любой другой страны, которая понимает, что здесь происходит: кто здесь агрессор, кто здесь жертва, кто в реальности виновен и так далее?
И вот так возникает этот вопрос о спортсменах. Во-первых, они действительно оказываются в этом смысле в наиболее не уязвимом, а в наиболее заметном положении. Этого не происходит больше нигде. Никто не размахивает флагами и никто не играет гимнов, когда, не знаю, российская оперная певица выступает в Ла Скала. Ну да, кому-то известно, откуда она, но, в общем, это не написано в программке, чаще всего это не имеет большого значения. То же самое происходит даже с кино, где, конечно, кое-какие национальные мотивы существуют, особенно на больших фестивалях, но, в общем, это не играет такой роли. Ни в искусстве этого не происходит, ни в коммерции этого не происходит. В общем, трудно представить себе другую сферу человеческой деятельности, в которой национальная и государственная принадлежность играли бы такую роль, были бы так заметны и так педалировались бы всеми участниками процесса.
Поэтому возникает этот вопрос: как совместить позицию конкретного спортсмена с тем ужасным, что делает его страна? И первое, что приходит в голову — их разделить. Вот в этом конкретном случае. Вот так возникает идея, что да, пусть эти люди выступают, в отличие от всех других, без национальной символики, в своем личном качестве, в нейтральном статусе, пусть их выступления не сопровождает ни демонстрация флагов, ни исполнение гимнов, ни вообще какое-то другое напоминание об их ужасной стране, поскольку она ужасна.
Это, по всей видимости, становится невозможным в командных видах спорта. Не может быть футбольная команда непонятно кого — 11 личностей, которые вышли на поле и никого из себя не представляют.
О. БЫЧКОВА: И их ничто друг с другом не связывает.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, они нечаянно собрались в этом составе. В командных видах спорта это, по всей видимости, невозможно, а в личных видах спорта это можно сделать, если тщательно выдерживать эту процедуру, следить за ее исполнением и если поставить условие, что в поведении этого спортсмена, в его прошлом, в его демонстративной публичной позиции не будет поддержки войны. Я думаю, что постепенно это приведет к тому, что спортсмены обязаны будут, если они хотят выступать на международной арене, прямо заявить о своей позиции. Рано или поздно им это будет предложено.
Сейчас ситуация пока еще более мягкая. Вот, собственно, на этой неделе произошло несколько событий, связанных с этим. Было заявление Международного Олимпийского комитета, было обсуждение в Европейском парламенте, и было заявление довольно яркой фигуры в этом спортивно-политическом мире. Есть такая Александра Ксантаки. Она специальный докладчик ООН по… не по спорту, а там это как-то сложно сформулировано — по правам человека и, в общем, по чему-то там такому, по гуманитарным ценностям. Как-то так это сказано, не помню точно. Но, во всяком случае, она высказывается на спортивные темы. И она тоже выступила здесь в защиту того, чтобы российские и белорусские (теперь это обсуждается вместе) спортсмены не были просто принципиально исключены из мирового спортивного процесса, из мировой спортивной жизни. Пока все ограничивается тем, что эти люди должны быть, так сказать, незамечены в каких-то провоенных заявлениях, в поддержке войны и так далее. Но тогда возникает вопрос, кто будет за этим следить.
О. БЫЧКОВА: Я тебе скажу, вот сегодня новость есть как раз тоже на эту тему. Это новость про теннисистов, которым предложено для того, чтобы попасть на Уимблдонский турнир в этом году, ассоциация вот этого лаун-тенниса и чего-то еще потребовала от спортсменов из России и Белоруссии, чтобы они подписали так называемую декларацию о нейтральности. И уже некоторые ее подписали. Не называют только, кто.
С. ПАРХОМЕНКО: И это при том, что, как я понимаю, теннис-то как раз один из таких наименее государственно ориентированных видов спорта. Там как-то традиционно меньше интересуются государственной принадлежностью того или иного спортсмена. Люди как бы выступают скорее в каком-то личном качестве. Ну да, все называют, что вот это хорват, а это испанец, а это аргентинец, а это британец, а это представитель Российской Федерации. Да, называют, но, в общем, в теннисе это играет немножко меньшее значение.
Возникает вопрос, что если идти, так сказать, от противного, от того, что спортсмен не должен быть замечен в том, что он что-то такое там поддерживал, тогда непонятно, как за этим уследить. Тогда должен быть какой-то специальный надзорный орган, который следит за этим, что-то такое собирает, анализирует и так далее. Проще потребовать от каждого спортсмена, чтобы он дал некоторые обязательства. И я думаю, что так и будет сделано. А формулировка этих обязательств постепенно будет ужесточаться. Я в этом совершенно уверен.
О. БЫЧКОВА: Про теннис, например, сегодня сформулировали, что…
С. ПАРХОМЕНКО: Сначала нейтральность.
О. БЫЧКОВА: Они также не должны, естественно, произносить никаких лозунгов и слов в поддержку войны. Но также они не должны пользоваться государственной финансовой поддержкой, соответственно, России и Белоруссии. Это более или менее формализовано.
С. ПАРХОМЕНКО: Это, опять же, первые шаги. Это начало процесса. И я думаю, что по мере того, как война будет продолжаться — а она еще будет продолжаться, к нашему всеобщему несчастью, она не кончится завтра, — по мере этого дело с этой ситуацией будет обстоять все сложнее и сложнее. И вот почему. Потому что это, если хотите, оказалось модельной областью. На спорте человечество отрабатывает какие-то свои подходы. Я думаю, что это придет и в другие сферы постепенно, и в самых разных обстоятельствах люди должны будут определять свою позицию по меньшей мере. Во всяком случае, гарантировать, что их позиция не провоенная. Потому что война — это зло, война — это преступление. У этого преступления есть автор. Есть преступник, который это преступление совершает. Она не с неба падает на нас, эта война, у нее есть виновный. И с этим виновным никто не хочет иметь дела ни при каких обстоятельствах — ни на беговой дорожке, ни за шахматной доской.
Дальше это постепенно будет развиваться в направлении разного рода партнерств, контактов, взаимодействий. Я думаю, что, между прочим, область науки, где происходит все больше и больше споров на эту тему, постепенно тоже придет к каким-то таким решениям. Потому что — я говорил об этом и раньше, пока там, к сожалению, иногда наблюдаются какие-то очень неверные движения. Когда в целом речь заходит о дискриминации именно в науке, это мне представляется совершенно невозможным и вредным для человечества в целом.
Но отделить это можно. Добиться того, чтобы люди, которые реально поддерживали войну, несли за это свою ответственность, не замарывая этой ответственностью тех, кто в этой поддержке не замечен или кто, что еще важнее, был против этой войны — это можно организовать. И постепенно эти механизмы будут находиться. А отрабатываются они сейчас нас спортивном мире. И может быть, это хорошо. Может быть, это то, что можно с относительно меньшими потерями как-то создавать, выстраивать в международном разрезе. У нас еще тема…
О. БЫЧКОВА: Подожди, у нас осталось около 10 минут. Я хочу не одну, а 3 темы, но бодро нужно это сделать. Игорь спрашивает: «Зачем затеяли этот странный цирк с сыном Пескова? Ведь даже последний долдон не верит в эти тупые сказки. Зачем явно добровольно подставляться?». А я верю.
С. ПАРХОМЕНКО: Есть несколько объяснений этому странному цирку и этому долдону. Самое простое и поверхностное — это, конечно, пропаганда. Видите ли, тихо-тихо, но мы можем это сказать: люди воевать не хотят. Люди на войну не идут добровольно. Они не протестуют, они громко и яростно не сопротивляются, но они упираются, и загнать людей на войну становится все сложнее. И для этого нужно использовать самые разные пропагандистские, агитационные… Ну, российское государство по-другому не умеет. Оно выбирает самый грубые и самые примитивные формы — вот такие. И все здесь идет в ход — и переодетые дети, и какие-то полубезумные певцы в каких-то удивительных позах, напоминающих нам классическое кино, и всякое такое, что мы слышим в последние дни. В том числе и вот это.
Эта волна того, что вот, смотрите, знаменитости, дети знаменитостей, близкие знаменитостей оказываются как-то в рядах и так далее, будет использована пропагандой и дальше. И этот сын Пескова, который, в общем, по случайности, влип в это: после того, как один из журналистов «Популярной политики» Дмитрий Низовцев устроил с ним, надо сказать, довольно виртуозный и довольно смешной телефонный розыгрыш, нужно было как-то выбираться из этого дерьма, в котором он оказался, этот Николай. Ну вот вытащили его таким способом, сфальсифицировав (я абсолютно в этом убежден) его присутствие на фронте.
У нас нет никаких доказательств того, что он там был. Несколько раз нам показали человека в маске и в какой-то совершенно новенькой, только что из военторга, военной форме. Люди, которые нам это показывали, типа Владимира Соловьева, никакого доверия не заслуживают. И Пригожин там на это поработал немножко. Так что у нас нет никаких оснований считать, что он действительно где-то был. Но нам это продемонстрировали.
Есть второе обстоятельство. Оно, может быть, даже более серьезное. Оно связано с тем, что, если вы помните, российский фараон в свое время заявил о том, что поскольку война будет продолжаться вечно… Ну, он этого не произнес вслух, но совершенно очевидно было, что вся его речь исходя из этого построена. Я имею в виду его выступление перед Федеральным Собранием. Он сказал, что вот теперь, собственно, это будет социальный лифт. Теперь это будет способ продвижения. Мы будем из тех, кто воевал, из тех, кто на войне от отметился, выбирать наших героев, наших начальников, наших, так сказать, перспективных руководителей и всех остальных.
Это становится способом продвижения, способом начала или продолжения карьеры. Теперь надо. Теперь если какой-то отпрыск этого, так сказать, дворянского нового рода хочет претендовать на что-нибудь, ему надо отметиться. Ему надо иметь эту галочку в биографии, что он там тоже был. Вот ровно так, как в последние советские времена, да и вообще в советские времена невозможно было обойтись без комсомола, если ты хочешь сделать какую-то карьеру, потом без партийного билета, а еще бы лучше без скольких-то лет, проведенных на каком-нибудь освобожденном комсомольском или партийном посту, каким-нибудь инструктором райкома или еще чего-нибудь, освобожденным секретарем чего-нибудь метрополитена и так далее — без этого как-то советскую карьеру не сделаешь. А вот теперь не сделаешь карьеру в путинской России без того, чтобы появиться там.
Я думаю, что с этим сыном Пескова это некоторое начало этой традиции. Мы таких ситуаций еще много увидим. И этот спортивный туризм будет продолжаться, будет развиваться эта индустрия. Это тоже форма коррупции — способ провести через фронт нужного человека так, чтобы ему ничего не угрожало, так, чтобы это было похоже на настоящее, А тем временем его «Тесла», как в случае с Песковым, будет продолжать почему-то сама собой ездить по Москве и собирать справки о превышении скорости.
Это все тоже сервис. Это все тоже, так сказать, индустрия военного туризма, которая будет разворачиваться, раздвигаться. Мы будем видеть самые удивительные и изощренные ее формы, самые наглые. Время от времени будут происходить какие-то проколы, провалы и разоблачения по этой части. Все будет, не торопитесь. Потому что такова логика этого режима.
О. БЫЧКОВА: Нет, все, мы торопимся, потому что у нас есть еще 2 вопроса — у меня, в смысле. Про Каспарова люди спрашивают и про Америку.
С. ПАРХОМЕНКО: Это на самый финал оставим. Про Америку да, про Америку обязательно надо поговорить.
О. БЫЧКОВА: Про Америку побольше.
С. ПАРХОМЕНКО: Байден заявил, как вы знаете, о том, что он будет баллотироваться на второй срок. Скажу вам, что в этом нет абсолютно ничего неожиданного, в этом нет никакой сенсации. Очень немного во всей американской истории — не знаю, буквально человек 5-6, наверное, президентов из всех вообще когда-либо перебывавших на президентском стуле в Соединенных Штатах отказывались добровольно или под давлением каких-то политических обстоятельств от того, чтобы баллотироваться на второй срок. И, в общем, от Байдена никто этого не ожидал.
Для меня стало окончательно очевидно, что он будет баллотироваться, тогда, когда я, в общем, сам себе сказал: нет, не сбылись прогнозы относительно его вице-президента, относительно Камалы Харрис, о которой в начале, когда Байден избирался, говорили: «Вполне вероятна такая комбинация, что сейчас изберут Байдена, а Харрис будет в реальности управлять страной. Она первые 4 года будет управлять как бы с позиции вице-президента, постепенно натренируется, а дальше на следующий срок выберется сама и будет следующим президентом Соединенных Штатов».
Довольно быстро мы увидели, что нет, этого не происходит. Никто не выталкивает Камалу Харрис на эту позицию, никто не передает ей бразды правления страной в той мере, в которой вообще Соединенными Штатами управляет президент. Это на самом деле очень сложная материя в связи со всей этой системой сдержек, противовесов и так далее. Но все эти обязанности исполняет Байден, и исполняет их хорошо.
Например, все истории про его физические кондиции, про то, что ему трудно то и сё — разговаривать, понимать, вникать и так далее, — все это совершенно не оправдалось. Мы видели Байдена в разных обстоятельствах, в том числе вполне поразительных. Например, его знаменитый, так сказать, тайный рывок в Киев, когда он вдруг там оказался. И вообще он довольно много передвигался по миру за это время.
Ну понятно, что 80-летний человек в каких-то ситуациях физически… Оглянитесь вокруг, посмотрите на ближайшего к вам 80-летнего человека. Вы увидите, что он немножко физически неловок. Он способен оступиться на лестнице, он способен промахнуться мимо перил. Когда вы доживете до 80 лет, посмотрим, что с вами будет по этой части. 80-летним людям это свойственно. Единственное, на мой взгляд — но это скорее такое трогательное качество Байдена, которое по этой части было, — что стало понятно, что ему свойственно иногда не очень хорошо, что называется, ориентироваться в помещении. Было несколько случаев, когда он не понимал, где вход, где выход, где здесь ступеньки. Ну да, вот таковы особенности человека 80-летнего возраста. В основном он продемонстрировал острый ум, умение принимать быстрые и эффективные решения, умение быстро реагировать, умение говорить красиво, когда надо, остроумно, когда надо, и так далее.
Так что нет ничего удивительного в том, что он будет баллотироваться на второй срок. И в общем, все разговоры о том, что он неспособен выполнять эти обязанности, совершенно никаким образом не подтвердились.
На этом фоне происходит бесславный конец истории с попытками настоять на фальсифицированном характере выборов, на чем все это время пытался каким-то образом играть Трамп и его окружение. И этим концом, собственно, важным элементом этого конца стал судебный процесс, который не начался, потому что было заключено досудебное соглашение между протрамповской, очень активно его поддерживавшей медийной компанией Fox и компанией Dominion, если вы помните это имя — оно очень громко звучало в момент всех скандалов о последних выборах 2020 года, — компанией, которая производила оборудование для автоматической обработки избирательных бюллетеней.
И тогда Трамп и его адвокаты наговорили каких-то совершенно чудовищных выдумок. В этом очень активно участвовал Fox и очень активно продвигал это вранье относительно того, что аппараты этого Dominion специальным образом отрегулированы так, чтобы подыгрывать Байдену, чтобы засуживать Трампа, что их вообще программировали то ли на Кубе, то ли в Венесуэле, то ли еще где-то. Черт знает что выдумывали про это все. Fox всячески по этой части упражнялся.
И вот Fox теперь настигла кара. 787 млн. долларов — такова цена досудебного соглашения. То есть очевидно, что юристы Fox были уверены, что в случае суда это обойдется еще дороже. По всей видимости, также именно эта история обошлась в увольнение самого яркого пропагандиста (это такой американский Владимир Соловьев) Такера Карлсона. В общем, это, конечно, важнейший аргумент в пользу того, что все эти выдумки по поводу фальсифицированных выборов были именно выдумками, вранье было именно враньем, и в действительности все эти обвинения ничего не стоят. Точнее, нет, они стоят 787 млн. долларов, которые эта компания вынуждена отдать.
О. БЫЧКОВА: Все, мы закончили.
С. ПАРХОМЕНКО: Увы.
О. БЫЧКОВА: Мы закончили, увы. Спасибо большое! Всем счастливо, пока!
С. ПАРХОМЕНКО: Счастливо, пока!