«Особое мнение» Сергея Пархоменко
Этих людей освобождают — раскрепощают, я бы сказал. Этот процесс оказывается повсеместным в России. Мы часто повторяем эту фразу, пришедшую к нам из ужасных времен гитлеровского нацизма: «Я освобождаю вас от химеры совести». Вот их тоже освобождают от химеры совести, освобождают от страха ответственности. Делайте, что хотите, лишь будьте лояльными…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
О. БЫЧКОВА: Добрый вечер, добрый день! Это «Особое мнение» на «Живом гвозде». У микрофона Ольга Бычкова, с особым мнением Сергей Пархоменко. Привет!
С. ПАРХОМЕНКО: Привет, привет! Очень рад быть в эфире снова. Здравствуйте!
О. БЫЧКОВА: Да, привет! Я сегодня открыла утром всякие телеграмы, ленты и все прочее и обнаружила, что ровно год назад отключили вещание «Эха Москвы». Сегодня такая годовщина.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, вещание отключали, а видишь, мы все вещаем и вещаем. Называется ли это «Эхом», не называется ли это «Эхом», но, в общем, многое из того, что тогда было заложено и что было, я бы сказал, натренировано за долгие годы жизни — не работы, а жизни в эфире «Эха Москвы» (моя программа, например, 18 лет там шла с лишним) — все это живо, работает, действует, доказывает свою эффективность, нужность, полезность. Так что в этом смысле «Эхо» живо, несомненно.
О. БЫЧКОВА: Да, спасибо всем, кто принимает участие. Я имею в виду сейчас в первую очередь наших слушателей и зрителей, которые пишут свои комментарии, ставят лайки (пожалуйста, продолжайте это делать), задают вопросы и поддерживают таким образом нас всеми возможными способами. Спасибо огромное! Уже больше 700 тысяч у нас здесь, и я надеюсь, что это не предел. И сегодня тоже, как всегда, я смотрю, что пишут в чате трансляции в YouTube и смотрю, что написали Сергею Пархоменко в его telegram-канале «Пархомбюро».
И тут прямо сразу первый вопрос, и не один. Например, Григориу Бжегош — я думаю, что так можно прочитать этот ник, или не знаю, что это — просит прокомментировать историю, которая ему кажется просто кричащей даже на фоне творящегося безумия. Это история про Алексея Москалева и его дочь Машу, шестиклассницу, которая нарисовала некий рисунок на уроке рисования: флаги России и Украины, «Нет войне!», женщина с ребенком, на которых летят ракеты. И все это дальше привело к вызову полиции, ФСБ. Машу забирали, отца задерживали. Теперь ему грозит до 3 лет тюрьмы, а ей грозит приют, потому что они живут отдельно от Машиной мамы. История действительно — прав наш слушатель, наш зритель — невероятно кричащая, невероятно чудовищная даже на фоне всего того, что мы видим в течение этого года.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, я согласен. И в этой истории есть несколько историй. Одна заключается в том, что это теперь свершившийся факт: специальная военная операция запятая, в просторечии называемая войной, пришла в школы. Она стала частью школьной программы. Она стала частью той ответственности, которую государство наложило на систему школьного образования.
Давайте помнить, что государство контролирует, в сущности, все школьное образование в России. Даже если есть там какое-то количество, казалось бы, частных школ, каких-то коммерческих учебных заведений, но все они так или иначе находятся под государственным контролем. Если они хотят выдавать документы государственного образца, они должны следовать программам, они должны подвергаться разного рода ревизиям, они должны подчиняться всяким уложениям Министерства образования и так далее. И государство, пользуясь вот этим каналом давления, вводит туда военную пропаганду в массовых количествах.
Когда-то мы достаточно болезненно все реагировали на попытки возвращения в школу — а на протяжении всех 30 постсоветских лет России было возвращение в школу — всяких сомнительных предметов типа гражданской обороны, или какой-то начальной военной подготовки и всякого такого. Как-то было очень обидно, потому что это совершенно бессмысленно, это абсолютно как-то не просто несовременно, а антисовременно, это дезориентирует детей и так далее. Сейчас речь идет уже не об этом. Сейчас речь идет о том, что происходит массированная пропаганда внутри школы.
И эта пропаганда сугубо односторонняя. Это пропаганда милитаристская. Это пропаганда националистическая, потому что она построена на ненависти. Даже я бы сказал, нацистская, потому что она построена на ненависти к народам других стран и, по меньшей мере, одной другой страны, с которой Российская Федерация ведет войну сегодня — на ненависти к Украине, украинцам, украинской культуре, украинскому языку, всему украинскому. И государство не просто поощряет это — оно создает это, лидирует в этом. И как мы видим, оно наказывает за отступление от этого.
Что такое случай этой Маши? Это попытка демонстративно примерно наказать конкретную семью, конкретного ребенка, конкретного родителя в данном случае, за попытку отступить от этой программы. Это, в общем, сегодня, уже в том виде, как это есть сегодня, делается более жестко, более грубо, более, я бы сказал, преступно, более нагло, чем это происходило в Советском Союзе.
Я все-таки это хорошо помню. Я как-то закончил школу в 1980 году, совершенно как-то в период самого такого, я бы сказал, расцвета застоя. Я хорошо помню нашу школу, я помню нашу программу и могу это сравнить. Более того, у моих более взрослых друзей были дети, и дети учились в школе еще в самые последние советские годы. В конце 80-х годов тоже можно было за этим следить, можно было это наблюдать и есть с чем сравнить. Сейчас жестче. Кроме того, есть вторая сторона дела…
О. БЫЧКОВА: Подожди, при Сталине могло такое быть вполне. При Сталине сажали и ссылали за всякое такое.
С. ПАРХОМЕНКО: Про при Сталине не могу судить сам, могу судить только по книжкам и воспоминаниям. Там было много всякого. Там были моменты, когда у детей требовали выдирать страницы из учебников, замазывать в этих учебниках портреты тех политических деятелей, которые были объявлены «врагами народа». Были, так сказать, ежедневные молебны на портрет Сталина и всякое такое. Все это было, обо всем этом мы читаем, и это была часть массовых политических репрессий. Это был элемент системы массовых политических репрессий в 30-40-е и в начале 50-х годов.
Сегодня это часть политических репрессий в России, точно так же. Пока речь не идет о выдирании страниц, но в ту секунду, когда это кому-то придет в голову, ничто не мешает это внедрить, я бы так сказал. Речь не идет о замазывании портретов в учебниках. В ту секунду, когда кому-нибудь захочется замазать чей-нибудь портрет — портрет академика Сахарова, например, портрет Ельцина…
Не знаю, тут очень широкие, я намеренно беру такие широкие рамки. Не зря же существует какая-то такая свирепая охота за Ельцин-центром в Екатеринбурге, который представляется этим людям каким-то гнездом, средоточием сопротивления, каковым он совершенно не является. Более того, это довольно лояльное просветительское учреждение, которое находится под прямым патронажем Администрации президента. У них в совете директоров чиновники из Кремля высокого ранга и так далее. Но вот страшно ненавидят.
О. БЫЧКОВА: Ельцина не замазывают, но, например, режиссер и драматург в программках — это есть.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, актеров, режиссеров. Как недавно обсуждали все, как на Новый год будут показывать «Иронию судьбы», когда там Лия Ахеджакова — что с этим сделать, можно ли ее как-нибудь удалить и с помощью какой-нибудь нейросети заменить ее на какую-нибудь лояльную режиму актрису.
Так что это все впереди. Но сегодня мы видим, что в школах идет свирепая военная и нацистская пропаганда, милитаристская и нацистская. Это первое. И второе, что очень важно — вот я начал про это говорить и отвлекся — что этот канал работает в две стороны. Детей используют как надсмотрщиков над своими родителями, как источник информации о том, что происходит в семье, что происходит за пределами школы, что происходит на кухне, о чем разговаривают родители, о чем родители разговаривают с друзьями и так далее.
И совершенно неслучайно весь гнев за девочку, которая нарисовала неправильный, с точки зрения пропагандистов, рисунок, обрушился на ее отца. Потому что это он в этой ситуации преступник. Это означает, что это он это обсуждает, это он об этом говорит. Собственно, мы видели уже и другие такого рода примеры, когда людей хватают за то, что они в кафе, сидя за столиками, разговаривали между собой — не с кем-то вокруг…
О. БЫЧКОВА: Никого ни к чему не призывали.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, не устраивали там массовое общественное мероприятие. Они разговаривали между собой, вели свой частный разговор. Вот этим, собственно, и отличается тоталитаризм от любого другого режима: он влезает в частную жизнь людей, он влезает к ним в кухню, в ванную, в постель, в их семейные разговоры, в их отношения с родителями и детьми и так далее. Это одно из крупнейших преступлений путинского режима. И люди, которые будут к этому причастны на разных уровнях, будут нести за это ответственность.
И вот это второе событие, о котором здесь следует говорить. Одно дело отношение режима к школе, правила, которые этот режим внедряет через свое министерство и через свои спецслужбы, пропаганда, которую он вносит, и так далее — все, о чем мы говорили до сих пор. Есть вторая сторона дела — исполнители. Люди, которые, во-первых, страшно испуганы происходящим и не понимают, что еще нужно сделать для того, чтобы доказать свою лояльность. Они начинают бежать впереди паровоза, далеко впереди паровоза.
И мы это видим в самых разных сферах не просто общественной жизни, а жизни российского общества. Это же относится и к людям, которые снимают с книжных витрин книжки, которые им никто не приказывал снимать, которые удаляют из проката фильмы, которые им никто не приказывал удалять, которые снимают с афиш имена (то, о чем ты говорила), которые им никто не приказывал снимать.
У нас есть иногда, в некоторых случаях, какие-то смутные свидетельства о том, как этот механизм работает — в тех случаях, когда этот механизм есть. Вот, например, на этой неделе, буквально день или два тому назад, многие обратили внимание на интервью Дмитрия Назарова и его жены. Они рассказывали о том, каким в точности способом их удаляли из МХАТа. Что вот, дескать, позвонил Хабенский и сказал, что альтернатива заключается в том, что или я вас увольняю, или у нашего театра отнимают бронь. То есть начинают массовый призыв. А в театральной труппе достаточно много мужчин, как в любом театре, а среди этих мужчин достаточно много молодых мужчин, и счет жертв пойдет на десятки. Вот что, по словам Назарова, сказал Хабенский. Ну, мы не можем этого проверить. Хабенский, разумеется, этого не подтвердит и не опровергнет ни за что. Но вот такие…
О. БЫЧКОВА: Мы также не можем сказать, действительно ли угрожали снять бронь.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, не можем. Мы не можем этого проверить. Но у нас есть опыт общения с этими людьми и с этим режимом. Мы представляем себе, что они люди очень жестокие, очень хладнокровные, и ничто в моем мировоззрении и моих представлениях о том, какие порядки царят среди этих людей, не противоречит сообщению о том, что они могли поступить и так. Могли и так.
Кроме того, я знаю, что всего несколько месяцев тому назад вот этот вопрос о брони, об освобождении от мобилизации стоял очень остро. И я знаю, что руководители предприятий — любых, не только учреждений культуры, но любых предприятий — бросились воевать за то, чтобы именно им была предоставлена эта бронь. Это касалось и промышленных предприятий.
Не знаю, вот у меня есть знакомый, который руководит очень крупной типографией, на которой работают тысячи людей. Я знаю, что он тоже как-то обратился к руководству своего субъекта федерации с письмом о том, что наше производство является чрезвычайно важным, и если вы не предоставите нам бронь, оно становится. И он аргументировал это таким образом. Любой разумный руководитель любого предприятия, любого учреждения тоже этого хотел и тоже этого добивался.
Так что представить себе, что именно это слабое звено, именно это тот ключик, который можно пытаться повернуть, если ты хочешь заставить кого-то принять неприятное решение — мне легко в это поверить. Я, в общем, представляю себе, что этот мир с этими людьми устроен именно так.
Но вопрос ведь не только в этом. Вопрос в том, что достаточно часто не нужно никому звонить, не нужно никого уговаривать и не нужно никому ничем угрожать — люди это делают сами. И это, конечно, в значительной мере относится и к школе. Система образования — это прежде всего очень массовая система. Это сотни и сотни тысяч людей, которые так или иначе в ней задействованы. И мы знаем, что эта система служила верой и правдой становлению этого режима в гораздо менее драматичных обстоятельствах.Мы понимаем роль этих людей на выборах. Мы понимаем роль этих людей в том, что касается слежки за гражданскими активистами. Тогда, когда это слежка началась, школа (в массовом смысле школа) исполняла это исправно.
Особенно с выборами. Тут это вообще самая страшная, самая одиозная, я бы сказал, история — та роль, которую система образования в России сыграла в уничтожении института выборов и, собственно, в реализации массовых фальсификаций на выборах. Я много раз про это говорил. Я действительно считаю это массовым профессиональным преступлением, которое люди совершали.
И совершали часто из общих соображений, что называется. Вообще в целом из страха перед начальством, перед государством, а не потому, что кто-то их вызывал, инструктировал, хватал за глотку, пугал, угрожал, что-то отнимал, мучил, пытал и так далее. Ничего этого не потребовалось.
О. БЫЧКОВА: Нет, просто велели.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, все это передавалось, так сказать, сверху вниз по служебной цепочке безотносительно к тому, что в действительности служебные отношения этих людей ничего такого не предполагали. Ни в одной служебной инструкции не написано, что директор школы может принуждать завуча, а завуч может принуждать учителя к участию в такого рода фальсификациях на выборах и так далее. То же самое можно сказать и о сегодняшних доносах, и о тех репрессиях, частью которых становится российская система образования. Это касается и высшей школы, это касается и средней школы, общеобразовательных учебных учреждений.
Так что действительно этот случай, хоть он пока и единичный, но он просто очень красноречивый. Он показывает температуру этой среды. Он показывает, до какой степени все это раскалилось и к каким эксцессам это может привести. И мы прекрасно понимаем, что эксцессов этих будет много, что это совершенно не разовая вещь. Люди в массе своей, хотя они и делают вид в огромном своем большинстве, что ничего не происходит, что все это их не касается, что никакой войны нет, а если она и есть, то «все не так однозначно» — люди в массе своей испуганы, подавлены, дезориентированы. Это сегодняшняя Россия. И вот так сегодня устроены общественные отношения внутри нее, и это их потенциал сегодня. Так что это действительно чрезвычайно тяжелая история.
Тем временем… Я бы перешел сразу от этой темы к нескольким сюжетам российского законодательства, которые появились в новостях в последнее время. Сейчас два законопроекта находятся…
О. БЫЧКОВА: Давай про МВД.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, один из двух, про которые я хотел сказать. Значит, один из законопроектов, о которых сейчас идет речь — это законопроект, который предполагает удаление из списка отягчающих вину обстоятельств при совершении преступления… К таким обстоятельствам относятся, не знаю, алкогольное или наркотическое опьянение, или всякие другие дела, но еще одним из отягчающих обстоятельств была принадлежность преступника к полиции, к органам внутренних дел. Предполагалось, что если преступление совершает не просто человек, а прямо целый полицейский, это увеличивает его вину.
О. БЫЧКОВА: Спрос с него больше.
С. ПАРХОМЕНКО: Спрос в него больше. Надо сказать, что это является ведь такой одной половинкой симметричной ситуации, которая существует в российском праве, как и в праве огромного количества других государств: и наоборот, ответственность за ущерб, наносимый полицейскому, несравненно больше, чем за ущерб, наносимый любому другому человеку. Таким образом и в одну, и в другую сторону это работает.
Если есть, не знаю, грабители банка, которые вдвоем пришли в банковское отделение и выносят оттуда деньги, а при попытке их задержать один из них выстрелил в полицейского или хотя бы ударил полицейского, а другой нет, то ответственность их будет совершенно разная. И эта разница в этих ответственностях может измеряться десятками лет. Потому что у одного в составе преступления имеется нападение на полицейского при исполнении служебных обязанностей, а у другого нет.
Вот симметрично этому была и ответственность самих полицейских. Раз государство специально вас защищает, раз государство наделяет вас огромным количеством разных льгот, начиная от преждевременного выхода на пенсию, всяких денежных доплат, всяких льгот при получении жилья, при образовании детей и прочее — очень много льгот у военнослужащих в России, особенно у военнослужащих, которые относятся к органам внутренних дел, к разного рода спецслужбам, силовым структурам и так далее — то тогда и несите ответственность.
Вот эта симметрия устранена. Точнее, устраняется — сегодня мы находимся в процессе. И сегодня эта дополнительная ответственность преступника в случае, если он окажется принадлежащим к системе внутренних дел — эта ответственность удаляется, потому что… дальше следует достаточно нелепое объяснение, что их всего 1%. Ну и что, что их всего 1%? Какая разница, их много или мало? Они есть на самом деле, эти преступления, совершаемые полицейскими.
Но смысл этого чрезвычайно простой: люди должны быть освобождены от какого бы то ни было страха за совершаемые ими попутные преступления, если попутность эта связана с исполнением вот этих военных приказов, с участием в преступной деятельности власти в военное время. Люди не должны беспокоиться о том, что они понесут ответственность за применение оружия, за злоупотребление своими полномочиями… За самые разные вещи, начиная от простой грубости, угроз, дискриминации и оскорблений и кончая шантажом, кончая взятками, кончая коррупцией, кончая насилием, рэкетирством и так далее — чего только ни встретишь в деятельности российской полиции, вот этих людей в форме и с оружием, которых российское государство наделило этой дополнительной властью.
Так что этих людей освобождают — раскрепощают, я бы сказал. Их освобождают от химеры совести. Этот процесс оказывается повсеместным в России. Мы часто повторяем эту фразу, пришедшую к нам из ужасных времен гитлеровского нацизма: «Я освобождаю вас от химеры совести». Вот их тоже освобождают от химеры совести, освобождают от страха ответственности. Делайте, что хотите, лишь будьте лояльными.
О. БЫЧКОВА: Да, это выглядит как такое превентивное задабривание…
С. ПАРХОМЕНКО: Да, превентивная амнистия. Амнистия идет до совершения преступления, но понимая, что преступления будут совершены и что они никуда не денутся.
О. БЫЧКОВА: То есть превентивное такое задабривание как бы в ожидании того, что когда-то эти люди понадобятся, и нужно, чтобы они были лояльны.
С. ПАРХОМЕНКО: Конечно, они надобятся все время. Когда-то они понадобятся для того, чтобы папу этой Маши тащить. А это неприятно. И всякий нормальный человек, которого отправляют домой к папе этой Маши, о которой мы говорили в начале, которая нарисовала неправильный рисунок в школе — всякий нормальный человек понимает, что его заставляют совершать какое-то ужасное дело. Что его заставляют мучить какого-то человека, которого мучить не следует. Но мы тебе дали, мы тебе позволили, мы тебя освободили от ответственности, мы тебя защитили, прикрыли — работай теперь, не задумывайся.
Второй сюжет. Давай я начну с ним. Хотя я понимаю, что там впереди рекламная пауза, но все-таки я успею сказать несколько слов. Второй сюжет — это сюжет об уголовной ответственности, которую российский законодатель намеревается ввести и введет, несомненно, в ближайшие дни. Мы видим, с какой скоростью проходят все эти такого рода законопроекты. Уголовная ответственность за дискредитацию участников специальной военной операции.
«А что тут такого?», спросите вы. «Это же все уже давно есть. Это уже давно работает». Нет, давно есть дискредитация так называемая, то есть попытка сказать правду, попытка оценить по реальным поступкам армию, вооруженные силы Российской Федерации. Вот это давно есть. И огромное количество людей уже были обвинены по этому поводу, и разворачивается большое количество судебных дел, и есть уже люди, которые сидят по этому обвинению.
Так вот речь идет об армии. Речь идет о том, что армия выводится из-под ответственности, из-под критики, из-под оценки, из-под обсуждения людьми. Нельзя сегодня разговаривать про армию и нельзя сегодня говорить в России об армии то, что вы о ней думаете, и то, что она заслужила, чтобы о ней было сказано. Заслужила массовыми убийствами, заслужила мародерством, издевательствами, а главное, просто преступным и беспрекословным подчинением тем, кто бросил эту армию в захватническую агрессивную войну. Теперь эта ответственность расширяется на гражданских лиц, вовлеченных в эту военную агрессию.
Речь идет о гражданских чиновниках, работающих в администрациях на оккупированных территориях. Речь идет о всех и всяческих формах коллаборантов, то есть людей, которые поддерживают захваты территории, установление там новых порядков, проведение там карательных операций, насилие над местными жителями и так далее. Вот сегодня мы говорим об этих людях как о преступниках. Мы говорим о них как о соучастниках этих военных преступлений. Завтра, в соответствии с этим новым законом, такого рода обсуждение, такого рода наименование их оказывается уголовным преступлением с огромными наказаниями: штраф до 5 млн. рублей, а главное — лишение свободы до 15 лет.
За то, что мы скажем о коллаборанте, что он коллаборант, за то, что мы скажем, что человек, который согласился быть чиновником оккупационной администрации на захваченной территории, скажем именно это, что он согласился — вот за это нам с вами будет полагаться наказание в виде вот такого куска жизни, который собирается отобрать у нас это тоталитарное государство.
О. БЫЧКОВА: У нас есть еще большое количество тем и вопросов, в том числе тех, которые присылают наши зрители и слушатели в чате этой трансляции. Мы вернемся к ним буквально через минуту после небольшой рекламы, а на самом деле просто сообщения вам и напоминания вам о том, что есть на этом канале, на этом «Живом гвозде», что не надо забыть.
РЕКЛАМА.
О. БЫЧКОВА: Мы продолжаем наше «Особое мнение» на «Живом гвозде». С вами Ольга Бычкова, с особым мнением Сергей Пархоменко. И прежде, чем мы продолжим наш разговор о происходящих событиях, я добавлю еще небольшую рекламу. Это очередная книга, которую вы можете приобрести на сайте shop.diletant.media. С печатью, между прочим, от «Эха». 2 тысячи рублей — да, это не очень дешево, прямо сказать. Но и книга тоже такая большая, красивая, красиво изданная, которую можно хоть читать, хоть дарить — все, что хотите, делайте с этой книгой. Это книга Алексея Бабина «Граф Кавур. Человек, который создал Италию». Действительно, очень хорошее издание на сайте shop.diletant.media.
Возвращаясь к сегодняшним событиям, хочу попросить тебя как-то объединить вместе и проанализировать сразу серию событий, о которых мы читаем в лентах новостей. Это появление каких-то непонятных летательных объектов, беспилотников или чего-то еще не вполне опознанного, в самых разных российских регионах. Это загадочная история в Санкт-Петербурге, где закрывали небо в ходе операции со смешным названием «Ковер» и потом открыли — слава Богу, это длилось недолго, но тоже, видимо, какие-то основания для этого имелись. И таких случаев становится все больше, и таких сообщений мы видим в новостях все больше. И скрыть это сложно, потому что люди просто знают и пишут. И тут уж секреты, не секреты…
С. ПАРХОМЕНКО: Это становится рутинной частью войны, абсолютно закономерно, абсолютно естественно. Потому что Украина постепенно и благодаря своему собственному производству, и благодаря активности, надо это отметить, большого количества людей, которые помогают украинской армии — помогают и деньгами, и закупленной техникой, и просто руками и ногами, и своей собственной деятельностью — и благодаря помощи западных стран, натовских стран, которые снабжают Украину различной техникой, Украина постепенно разворачивает свое давление на территорию Российской Федерации.
И это происходит в полном соответствии с законами современной войны. Не может война быть искусственно замкнута на территории одной из воюющих стран. Если эта воюющая страна может дотянуться до каких-то важных не скажу стратегических, но, во всяком случае, имеющих значение объектов на территории своего врага, то она туда дотягивается.
Конечно, имеет значение и эмоциональная сторона дела, пропагандистская сторона дела. Потому что всем, кто так или иначе смотрит на эту войну и мечтает о том, чтобы она закончилась, чрезвычайно важно, чтобы российское население постепенно начинало понимать, что эта война его тоже касается.
В этом, надо сказать, есть некоторая логическая ловушка, с которой хорошо бы справиться. Мы много раз говорили о том, что массовые обстрелы украинской территории, мирных городов российской армией не приведут к тому, на что российская армия и российское политическое руководство рассчитывают — что население начнет уговаривать свое собственное руководство, свое собственное командование, командование украинской армии прекратить сопротивление, пойти на перемирие, на какие-то переговоры, которые закрепили бы территориальные потери, статус-кво и так далее. Что этими обстрелами, говорим мы, невозможно перевоспитать население, невозможно заставить его любить агрессора, уважать агрессора, относиться к агрессору и его действиям с каким-то пониманием и, исходя из этого, давить на руководство своей собственной страны, своей собственной армии.
Надо сказать, что замысел, если я правильно понимаю, и задачи Украины при этих обстрелах… Если мы считаем (а я абсолютно уверен), что все эти беспилотники, все эти боевые летательные аппараты возникли не из космоса, их не с Альфы Центавра к нам прислали — это часть войны. И совершенно неслучайно большая часть их обнаруживается где-то на территориях России, прилегающих к зоне военных действий, относительно недалеко: либо на юге России, либо на западе России.
О. БЫЧКОВА: Не в Сибири.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, не на Дальнем Востоке и не в Сибири это происходит, несомненно. И всякий раз это какие-то объекты, которые так или иначе важны для снабжения войск. Или это военные аэродромы, или это какие-то военные базы, или это нефтехранилища, или это хранилища техники и боеприпасов, и так далее.
Так вот, я абсолютно убежден, что это дело рук украинской армии, и это совершенно осознанная деятельность на российской территории. Но задача ее заключается не в том, чтобы заставить российское население полюбить Украину. Задача заключается в том, чтобы заставить российское население оглянуться вокруг и понять, что происходит.
Этой задачи совершенно не стоит в отношении населения Украины. Украинцы очень хорошо понимают, что происходит. Каждый украинец сегодня живет этой войной и понимает, что ничего более важного в его жизни, чем эта война и чем сопротивление агрессору, сегодня нет.
Этого нельзя сказать о российском населении, которое продолжает прятаться от действительности и делает это, надо сказать, при большом соучастии и содействии российской власти и российской пропаганды, смысл которой заключается как раз в этом: не дай Бог люди что-нибудь узнают; не дай Бог люди сообразят, что идет война и эта война тоже к ним относится, и это не игрушки, а настоящие убийства настоящих людей.
Вот для того, чтобы заставить людей понять это, для того, чтобы заставить людей как-то вздрогнуть и спросить у самих себя и у соседа: «А что, собственно, происходит? А что это прилетело, собственно? А как это так вышло, что еще вчера этого не было, и невозможно было себе представить, что мы это увидим в наших собственных дворах? Что в наше собственное окно влетит вот такая железная птичка. Что угроза будет нашему городу. Что мы будем задумываться о том, ходить по этой стороне улицы или по другой, потому что с одной стороны это опаснее, а с другой менее опасно. Что, собственно, произошло?».
Вот это, как ни странно, к исходу целого года войны остается одним из важнейших вопросов для российского населения: «А собственно, что случилось? Отчего произошло то, что произошло?». И когда я вижу, что люди, как ни в чем не бывало, спорят где-то в социальных сетях, не знаю, в каких-то электронных дискуссиях в разных фейсбуках и во всяком прочем, что нет, вы знаете, этот город на Донбассе или это поселение в Херсонской области разбомбили не те, а эти, его обстреливала не российская армия, а украинская, и одни нанесли такой ущерб, а другие нанесли сякой ущерб — поверх этого всего хочется создать один простой вопрос: «А что, собственно, случилось, что это все там вообще начало происходить? Какое решение должно было быть принято и кем должно было быть принято это решение, чтобы вообще вот это все, что мы сейчас с вами обсуждаем, оказалось возможным? Что изменилось с тех пор, как ничего подобного там не только не происходило, но и невозможно было себе представить?».
Это важный, я бы сказал, стратегический подход. Это важная, такая философская база всего того, о чем мы разговариваем и о чем мы спорим. Вот это очень важно. Когда мы обсуждаем, а что, собственно, это за беспилотник лежит на тротуаре в Белгороде на парковке возле жилого дома, где стоят автомобили, и в один из этих автомобилей он попал, хорошо бы задаться вопросом: «А что, собственно, случилось, чтобы этот беспилотник здесь оказался? А когда было принято это решение? А кем было принято это решение? А этот человек чем объяснял это свое решение? А этот человек понесет ли ответственность за то, что этим своим решением он довел до того, что эти беспилотники здесь у нас летают и лежат вот здесь, на парковке с автомобилями у подножия моего дома? Как это так произошло? Как мы дошли до жизни такой?».
Это важная вещь. И в этом смысле мне кажется, что каждое из этих падений, каждый из этих прилетов, каждый из этих ударов вносит какую-то свою важную лепту в этот разговор, который происходит в российском обществе и однажды приведет к тому, что люди начнут что-то такое соображать.
О. БЫЧКОВА: Оптимист.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, послушай, это лечит. Разговоры всухую, что называется, разговоры со стаканом не лечат. А разговоры с обломками беспилотника у подъезда оказываются, на мой взгляд, более эффективным, чем что бы то ни было другое. Не для того, чтобы кого-то перевоспитать, не для того, чтобы кого-то заставить полюбить что-то, а для того, чтобы заставить людей думать о том, что с ними происходит и что изменилось в их жизни, что привело их в эту точку. Вот почему мне кажется это важным.
О. БЫЧКОВА: Слушай, людей забирают из семей на эту войну, возвращают в виде этих «грузов-200» так называемых.
С. ПАРХОМЕНКО: Конечно, это связанные вещи.
О. БЫЧКОВА: И почему-то это все равно ничего не меняет.
С. ПАРХОМЕНКО: Почему не меняет? И то нужно, и другое нужно. И то работает, и это работает. Это одна веревочка и разные участки этой веревочки, за которые можно схватиться и попытаться потянуть.
Вот на самом деле аналогичные новости, примерно в этом смысле и из этой же серии. Вот летают беспилотники, а тем временем произошел очередной скандал вокруг очередного подразделения. В данном случае речь идет о большой группе людей, которые были мобилизованы из Иркутска, которые обратились к руководству страны — больше они не знали, к кому обратиться.
О. БЫЧКОВА: Которые достучались высоко.
С. ПАРХОМЕНКО: Докричались, что называется. Ну, мы не знаем на самом деле, докричались ли они до тех, к кому они обращались. Я лично сомневаюсь. Я думаю, что система работает таким образом, чтобы не допустить туда наверх этих воплей и ни в коем случае не создать ситуации. Вот для этого существует вся эта внутренняя цензура, для этого информация циркулирует в этих знаменитых папочках, подвергаясь предварительному просмотру всяких начальников спецслужб и так далее. Нет, я не думаю, что они до кого-то докричались, но важно, что они выкрикнули.
Вообще это совсем не первый такой случай. Этих случаев будет все больше и больше, когда подразделения и части, сформированные из мобилизованных в каком-то одном месте… Вообще вот эта мобилизация, массовая мобилизация, которая происходит в России, этому очень способствует — чтобы создавались, так сказать, территориально консолидированные военные части. Люди, призванные в одном месте. Люди, мобилизованные из одного города, или из нескольких поселений в одном районе, или люди, призванные из одной национальной республики и говорящие на одном языке, и так далее.
Вот они оказываются такой сплоченной группой внутри этой армии, и дальше с ними что-то такое начинает происходить. Они начинают кричать в тех случаях, когда их просто уничтожают. Они кричат президенту, или тому, кого они называют президентом, кого они по-прежнему считают президентом страны.
Имеют, повторю, очень мало шансов до него докричаться. Но их слышат другие. Их слышат их жены — те самые жены, которые собирали им шерстяные носки и бегали в попытке купить правильный бронежилет и правильную тушенку для того, чтобы снарядить своего мужа, брата, отца на эту безумную войну. Вот они начинают это слышать. Это начинают слышать другие те, кто ждут своей очереди в этой мобилизации. Это начинают слышать те, кто раздумывают о том, нужно ли что-то сделать, чтобы не попасть под очередную волну мобилизации. Слушателей у этих разговоров предостаточно.
И эти разговоры не проходят даром и не пропадают, так сказать, не растворяются в небе. И чем больше этих разговоров, и чем более знакомы эти люди тем, кто их слышит, тем труднее будет это объяснить тем, что вот видите, они предатели, они трусы, они смалодушничали, они не хотят служить своей Родине, они то, они сё. Можно попытаться переложить ответственность на них, но трудно, когда это люди, которых вы знаете, которые рядом с вами, которых вы наблюдали многие годы и которых на ваших глазах туда отправили. Вот вчера этот человек, не знаю, работал водителем в автобазе нашего предприятия, а завтра я вижу его в этой форме, стоящего возле этого костра, абсолютно подавленного, измученного и ожидающего смерти. Это серьезное впечатление, это серьезный удар по психике.
И такого рода события, которые становятся все более и более многочисленными — это то, что тоже работает на это же самое, на постепенное осознание. Для начала осознание того, что происходит. Не осуждение этого, не оценку этого — до этого еще работать и работать.
Я понимаю моих читателей из telegram-канала «Пархомбюро», которые пишут мне такие довольно, я бы сказал, безнадежные вопросы: «Куда денутся те, — спрашивает у меня Dan C. — кто за войну, кто не в состоянии критически мыслить, у кого нет понимания, что война это плохо? Никуда же не делись те, кто за Сталина, даже новые появились. Какое будущее у России с таким населением?».
Они никуда не денутся, вы совершенно правы. Но, во всяком случае, это будут люди, которые будут понимать, что то, что было — это была война. Им это не приснилось. Это не была какая-то случайная ошибка, это не было нападение. Это было решение, принятое здесь, в России, людьми, которым мы почему-то доверяли. Людьми, которых мы считали мудрыми политиками. А они дальше привели вот к этому.
Этого осознания уже достаточно для того, чтобы стартовать в каких-то размышлениях. «Как жить человеку в стране, когда вокруг 100-процентное помешательство?», спрашивает другой мой читатель. Да нет, никакое уже не 100-процентное. Вы есть, я есть. Есть миллионы людей, которые сегодня постепенно начинают понимать, что происходит, начинают оценивать происходящее реально. Во всяком случае, начинают говорить себе и друг другу: «Мы живем на войне. Вокруг нас происходит война. Не специальная военная операция, не какая-то угроза извне, а война».
В эти дни, конечно — вот только что мы пережили годовщину этой войны — я насмотрелся много разного видео и несколько раз видел использованные разными авторами, я бы сказал, разных исторических хроник, когда они вспоминают, как это было, как это начиналось, целые коллекции заявлений, выступлений, каких-то фраз, шуточек представителей российского государства, которые в последние дни, в последние часы перед объявлением войны врали о том, что этой войны не будет.
Вот на меня большое впечатление произвели кадры с Лавровым с какой-то его пресс-конференции буквально за несколько дней до начала войны, где кто-то из журналистов буквально выкрикивает ему вопрос: «Так что, будет война или не будет?”, и он делает такую драматическую театральную паузу и начинает как-то играть лицом. Он как бы сдерживает смех, как-то пытается сохранить серьезность. Ему задали такой смешной, такой нелепый, такой наивный, такой бессмысленный вопрос! Он как-то сдерживает смех, сохраняет серьезность, как-то придерживает губы руками. Потом обращается к тому, кто вел эту пресс-конференцию и говорит: «Какие у вас все-таки журналисты странные. Какие-то они вопросы задают непонятные».
Это было тогда, когда война была уже решена, и когда этот человек знал об этом. И все это было театром, все это было ложью и лицемерием. Я хотел бы, чтобы ему много раз прокрутили этот эпизод, эти 1,5 минуты его мимической игры, когда зайдет речь у его ответственности. То же касается и Захаровой. То же касается, собственно, и самого Путина, который много раз сказал о том, что ничего не будет, перестаньте задавать эти бессмысленные вопросы, это провокация, я не прислушиваюсь к разного рода вбросам и так далее. Это все почти дословные цитаты. Сегодня, по истечении года этой страшной братоубийственной войны — да, братоубийственной, человекоубийственной войны — это все ценится, по-моему, особенно высоко, эти эпизоды.
О. БЫЧКОВА: Хочу успеть задать тебе вопрос тоже от читателя telegram-канала «Пархомбюро» Такеши Левковач, так он называется, который просит сказать о так называемых антиправительственных протестах в Молдове: «Каким боком тут Россия и чем закончится в итоге эта, так сказать, ситуация?».
С. ПАРХОМЕНКО: Ну, чем она закончится, мы с вами точно прогнозировать не вправе сегодня. Во всяком случае, я не чувствую себя способным на это, я не такой специалист в молдавской политике. Да и не от молдавской политики это все зависит. Дело в том, что да, войны имеют тенденцию расползаться. И тоже много раз говорили об этом, и я могу только повторить снова и снова: очень мало шансов, что эта война останется в пределах Украины.
Если слушать пропагандистов (это чрезвычайно неблагодарное занятие, местами отвратительное, вредное для здоровья), то они все больше и больше говорят и о Польше, и о Румынии, которые, видите ли, помогают Украине сопротивляться, потому что через них идет оружие, где-то используются их порты, где-то используются их наземные базы и хранилища, и железная дорога, и границы, и так далее. Вот почему-то две страны, которые как-то особенно много ненависти вызывают сегодня у российской пропаганды. Ну, не почему-то, а, в общем, совершенно понятно, почему: потому что они действительно географически оказались в таком положении, что многое в этой помощи Украине происходит с их участием и через их территорию.
То же самое говорят и о Молдове тоже. Тем более не забываем, что на протяжении уже многих десятков лет на территории Молдовы находится вот этот, по существу, кусок территории, оккупированный Россией. У него сложный статус, сложная ситуация, сложные отношения с окружающим его населением. Громадное количество оружия, которое там скопилось еще с советских времен. Собственно, начало всей этой приднестровской истории заключается именно в том, что это такое место, где хранилось колоссальное количество старого оружия и боеприпасов, и никуда они не делись, хотя с тех пор много раз пытались вывозить это, пытались каким-то образом разрядить этот очаг напряженности.
Это точка, которая является на сегодня первым кандидатом на расширение войны за пределы Украины. Ровно так же, как Беларусь является совершенно очевидным плацдармом, с которого рано или поздно начнет развиваться новое российское наступление, если у России хватит сил вообще еще на какие-нибудь наступления в этой войне, ровно так же Молдова, наоборот, оказывается тем местом, которое рано или поздно послужит целью для ударов российских войск.
Тем более, что это позволило бы взять в кольцо южную часть Украины — Одессу, Николаев, те части украинской территории, которые являются таким очень желанным, очень сладким куском для России, и неоккупация которых, незахват которых, собственно, символизирует собой неудачу этой операции. Потому что, конечно, затея заключалась в том, чтобы этот рукав проложить до самого конца, проложить до молдавской территории по южной Украине, полностью отделяя ее не только от Азовского, но и от Черного моря, полностью обеспечивая сухопутный коридор, соединяющий Россию с Крымом и так далее. В общем, этого не удалось и это, так сказать, зияет. Вполне естественно и ожидаемо желание устранить это зияние при помощи удара через Молдову. А для этого нужно каким-то образом расправиться с этой страной.
Опасность очень велика. И совершенно очевидно, что ставки, которые сделало российское руководство и командование российской армии, которая, конечно, не самостоятельна в этой ситуации, а действует исключительно под давлением политического руководства и по указанию политического руководства — ставки, которые они сделали, так велики, что можно себе предположить, что они не остановятся перед тем, чтобы вторгнуться и туда тоже. Это вполне в логике развития событий.
И надо понимать, что есть всякие тактические детали — выстрелили, не выстрелили, попали, не попали, удался десант или не удался, удалось завести туда свежие силы или не удалось — а есть общая стратегическая логика. Вот она, конечно, работает на то, что однажды война будет продолжаться и там, и потребуются очень большие силы для того, чтобы с этим там справится.
Конечно, есть и вторая, такая сугубо военная сторона дела, которая заключается в том, что вот это нагнетание напряженности вокруг Молдовы в какой-то мере идет на пользу российскому командованию, поскольку заставляет украинскую армию часть своих сил держать там, вблизи границы с Молдовой, отвлекая их от других, может быть, более оперативно важных направлений возможного наступления.
О. БЫЧКОВА: Да, то же самое и с Беларусью.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, это и Донбасс, и Харьковская область. Конечно, то же самое и с Беларусью. Это, в общем, неспроста и понятно, что это тоже помогает российскому агрессору.
О. БЫЧКОВА: Закончим на этом. Это «Особое мнение» с Сергеем Пархоменко. Спасибо всем, кто принимал участие в этом разговоре! Я хочу еще только напомнить нашим зрителям и слушателям, что через 2 часа в этом же эфире мы будем разговаривать с Сэмюелем Чарапом, который в RAND Corporation делал доклад по поводу Украины и этой войны с основными вопросами: сколько это продлится, когда это закончится и чем. Будем все это подробно через 2 часа обсуждать. Тоже не пропустите. Спасибо большое, всем пока!
С. ПАРХОМЕНКО: Счастливо!