«Особое мнение» Андрея Нечаева
Как раз эти люди не являются горячими сторонниками дорогого Владимира Владимировича. Его электорат на машинах в Германию не ездит. Если идеологи санкций считают, что после этого средний класс пойдет на штурм Кремля, это свидетельствует о том, что с IQ не все в порядке…
М. НУЖДИН: Всем добрый день, здравствуйте! Это особое мнение экономиста и политика Андрея Нечаева. Андрей Алексеевич, здравствуйте!
А. НЕЧАЕВ: Добрый день!
М. НУЖДИН: Я Марк Нуждин. Я рад приветствовать вас на канале «Ищем выход», а также в большой метавселенной «Эха». Вы можете видеть эту программу в разных источниках, разными способами. Всем рекомендую онлайн-приложение «Эхо» — скачивайте, включайте, присоединяйтесь. Ну и, конечно же, ставьте нам лайки, потому что это очень помогает нам в устойчивости, развитии и продвижении канала. Помогайте нам и другими способами. Какими, смотрите в описании программы, но я по ходу вам обязательно напомню, как это сделать и зачем это нужно.
Ну а сейчас давайте начнем. Я вот так могу через запятую буквально перечислить наши главные сегодняшние темы. Конечно, не все, потому что их много. О санкциях поговорим. Поговорим о том, что происходит во внешней политике России — на Кавказе, на Дальнем Востоке с КНДР: что это было вообще и что это будет. Поговорим о бензиновом кризисе, который, как ни странно, расползается по нефтяной державе. Наверное, несколько слов скажем и о выборах, которые прошли уже достаточно давно, в минувшие выходные, но все равно буквально на днях.
Андрей Алексеевич, я хотел бы начать с санкций все-таки. Я вот честно не понимаю, что это за странные гримасы такие ограничительных мер, когда европейские политики ходят, как коты вокруг банки со сметаной, рядом с большими вкладами каких-то олигархов, с какими-то накоплениями, принадлежащими собственно Российской Федерации, и говорят: «Ну как мы можем это конфисковать? Это частная собственность, нам нужны законодательные механизмы». А когда речь идет о маленькой частной собственности маленьких людей, о чьих-то автомобилях, оказывается, что достаточно просто внести в какой-то список, и их начинают отбирать. Что это такое?
А. НЕЧАЕВ: Вы знаете, редко что у меня вызывало такое разочарование, как вот это решение Еврокомиссии. Решение-то старое, а сейчас они выпустили, да простят меня европейские коллеги, ну просто абсолютно идиотское разъяснение, которое говорит, что да, конфисковывать можно, но только каждая страна будет решать сама, будет она конфисковывать или не будет, что она будет конфисковывать — кто-то зубную пасту, а кто-то автомобили, вплоть до предметов личной гигиены.
У меня есть определенное количество знакомых послов стран ЕС. Я иногда перед ними выступаю. Я, в общем, задал им этот вопрос. В ответ, честно говоря, было, конечно, просто некоторое смущение, извинения, ирония и так далее. Кто эти люди в Еврокомиссии, которые инициируют и принимают такое решение — эта история покрыта мраком. Но у меня такое ощущение — я вот вчера в шутку как раз своим этим приятелям это написал, — у меня такое ощущение, что госпожа Урсула и те, кто это придумывает, тоже хотят встретить свою старость в Рязанской области, как один известный европейский политический деятель, как мы знаем, и, возможно, получать пенсию «Газпрома». Потому что рациональных объяснений быть не может, с моей точки зрения.
Понятно, что санкции, в целом санкции, работают плохо с точки зрения авторов этой затеи. Действительно, краха российской экономики не произошло. Я не хочу приукрашивать действительность, но, тем не менее, с учетом провальной базы прошлого года, в этом году будет какой-то небольшой рост, вокруг 1,5% ВВП. Параллельный импорт действительно работает. Он стал дороже, это плохо сказывается на курсе рубля, это плохо сказывается на инфляции и так далее, но, тем не менее, краха нет. Надо придумывать что-то новое. Ну вот не нашли ничего лучшего, как придумать это.
Я уже объяснял коллегам, что значительная часть санкций — она против среднего класса де факто. Например, то, что меня лично затронуло — я даже когда выступал, прямо сказал: «Передайте госпоже Урсуле, что Еврокомиссия меня лично обворовала, заморозив мои ценные бумаги в так называемый депозитарий Euroclear. Я их покупал через российского брокера, причем официально, цивилизованно». Ну вот так.
Понятно, что кто сейчас едет в Европу? Это или беженцы от мобилизации или в целом от политической ситуации, которых, казалось бы, надо наоборот как-то приголубить, обиходить, если вы против этого военного конфликта, дорогие европейские бюрократы. Ну или какие-то люди, у которых там какие-то дела, какой-то бизнес, какое-то лечение. Но это при нынешних поездках, с такой логистикой, через Турцию или, не знаю, через Калининград, как все люди ездят, такое удовольствие длинное, недешевое.
То есть это то, что называется, для upper middle class. Но как раз эти люди, как правило — люди все разные, но в значительной своей части они не являются горячими сторонниками дорогого Владимира Владимировича. Его электорат на машинах в Германию не ездит. Это я могу заявить с высокой мерой ответственности. Если идеологи этих санкций считают, что после этого средний класс и чуть выше пойдет на штурм Кремля, это свидетельствует о том, что с IQ не все в порядке. Вот я бы так сформулировал.
М. НУЖДИН: У меня вопрос еще с другой стороны на эту же тему. А неужели так сложно придумать что-то, чтобы ударить действительно по спонсорам этой войны, по олигархам, по ближайшему кругу? Ведь мы знаем, что у них вложений на Западе достаточно много. Или здесь, может быть, действительно действует та поговорка, что ворон ворону глаз не выклюет, и западные капиталисты все-таки больше сочувствуют капиталистам российским, чем тому самому миддл-классу?
А. НЕЧАЕВ: Я не уверен, что вы правы прямо в изначальном тезисе, что российские олигархи являются спонсорами войны. Но вообще, как известно, все те люди, которые присутствовали на знаменитой встрече бизнеса с Путиным 24 февраля, когда он, собственно, им объяснял свое решение и, видимо, хотел получить одобрение — они все под санкциями.
М. НУЖДИН: Подождите, санкции санкциям рознь. Потому что автомобиль человека, который передвигается по Германии, тоже можно заморозить до конца войны, поместив его на платную стоянку на пару лет. Но их же прямо конфисковывают.
А. НЕЧАЕВ: Вроде бы были прецеденты или один прецедент, когда по суду вернули. Поэтому, насколько я знаю — я прямого отношения к олигархам не имею, хотя пара знакомых среди них у меня есть, — они тоже судятся сейчас. Такого реального доступа к своим деньгам они не имеют и от этого, в общем, испытывают психологический и даже бытовой дискомфорт, когда ты привык жить в одном режиме, а теперь живешь в другом. Не буду называть фамилию, но вот один мой приятель сейчас живет в латвийской деревне в доме своего дедушки. Будет жить, в общем, в другом месте и по-другому.
Поэтому нет, по ним это, конечно, тоже ударило. Я давно по кремлевским коридорам не хожу. Я думаю, что эти люди, конечно, дорогому Владимиру Владимировичу какие-то претензии предъявляют и, в общем, как-то пытаются на развитие событий влиять. Но, видимо, все-таки голос недостаточно громок.
М. НУЖДИН: Сейчас ко второй части этого вопроса тоже перейдем. Я просто хочу нашим слушателям напомнить, что нам можно и нужно помогать. Мы не олигархи и тоже вынуждены обращаться за помощью к вам, потому что мы существуем исключительно благодаря вашей помощи и поддержке. Зайдите, пожалуйста, в описание программы, посмотрите, как вы можете нам помочь. Там разные способы перевода денег, начиная от самого простого положить — деньги на телефон, и заканчивая достаточно сложными, но которые тоже могут кому-то из вас подойти лучше остальных. Ваш донат в 200-500 рублей вольется в общую копилку и поможет нам продолжать работать для вас и снабжать вас разными точками зрения на то, что происходит в России и в мире. Большое спасибо всем, кто уже нам помог. Не оставляйте этого начинания, мы вам очень благодарны. И еще раз повторю, что мы выходим только благодаря вашей поддержке.
Ну и вторая часть вопроса: неужели действительно так сложно отобрать какие-то вклады, какие-то акции, которые где-то лежат? Или просто, может быть, я со своей обывательской точки зрения чего-то не понимаю и здесь есть действительно какие-то препятствия, которых я просто не вижу.
А. НЕЧАЕВ: Во-первых, конечно, есть главное препятствие. У Запада, у современной западной демократии не так много священных коров. Одна из них — это священное право частной собственности. Вот так вот взять и конфисковать — в общем, конечно, если человек не совершал какого-то прямого уголовного преступления, а просто занимает некую политическую позицию, неправильную, например, которую мы должны и можем осуждать, но, тем не менее, это, конечно, не повод нарушать вот этот священный принцип частной собственности. Поэтому я думаю, что здесь…
М. НУЖДИН: Но почему с машинами-то не срабатывает?
А. НЕЧАЕВ: Единственная логика, которую я могу объяснить в данном случае… Главная логика, я уже сказал, это имитация деятельности. Имитация деятельности, когда непонятно, что делать. Ну как еще? И импорт запретили, и от газа отказались, и от Свифта отключили, и еще там много достаточно крупных серьезных с макроэкономическими последствиями решений, а краха нет, благодаря остаткам рыночной экономики, которую мы с моими товарищами в начале 90-х вам построили. Ее адаптивные возможности оказались гораздо более высокими, чем многие эксперты, и российские, и зарубежные, ожидали в начале этих событий, предсказывая гораздо более тяжелые последствия. Оказалось, что адаптивные возможности остатков, я бы так сказал, российской рыночной экономики достаточно высоки. А делать-то что-то надо. Ну вот они и придумывают.
Но если бы я был адвокатом Еврокомиссии, которым я не хочу быть и никогда не буду, то я бы вам сказал: «Но мы же вас предупредили, что на машинах в Германию с российскими номерами ездить нельзя, а вы снова поехали. Вот мы тогда и отобрали. Вы же знаете, что нельзя приставать к девушкам на улицах, а вы пристаете. Мы вас за это наказываем». Вот примерно логика такая.
М. НУЖДИН: Понятно. Не очень весело все это выглядит, но имеем что имеем. Вы отчасти уже затронули эту тему об адаптивных способностях экономики и о том, что санкции бьют не так сильно, как хотелось бы их создателям. Вот об этом бы хотелось вам еще несколько вопросов задать, попросить вас раскрыть эту мысль. Потому что газета «Нью-Йорк Таймс», например, на днях написала, что Россия производит больше боеприпасов, чем США и Европа. То есть получается, что Москва наладила поставки необходимых комплектующих в обход санкций и пользуется тем, что цены на нефть достаточно высокие. Адаптировались, в общем. Сейчас еще прошел слух о том, что, возможно, северокорейских рабочих будут завозить на российские предприятия и тем самым и от кризиса живой силы избавятся, и вдобавок эту самую живую силу (это циничное выражение, но оно бытует) высвободят для возможной мобилизации. В общем, как ваш прогноз относительно адаптивных способностей российской экономики? Действительно ли все у нее будет неплохо в ближайшем будущем?
А. НЕЧАЕВ: Ну, неплохо — это такая оценочная категория. В целом, с моей точки зрения, все не очень хорошо, я так деликатно выражусь. У нас стагнация, реальная стагнация идет примерно с конца 2008 года, иногда перемежающаяся с серьезным падением, как это было во время пандемии, как это было в прошлом году. В целом средние темпы роста, если мерить по валовому внутреннему продукту, с конца 2008 года менее 1%.
При масштабах российской экономики и при том количестве задач, в том числе социальных и инфраструктурных, которые стоят перед российской экономикой, темпы роста менее 1% — это не то чтобы унизительно, а это не позволяет эти задачи решать. Я даже не сравниваю с 5% в Китае и в Индии, а с 2% на фоне так называемого постпандемического восстановления, которые были в большинстве стран Европы и в Соединенных Штатах, экономика которых в разы больше, чем российская, это, конечно, неудовлетворительно.
Просто то, о чем трубит российская пропаганда и о чем говорил я — что да, нам предсказывали падение на 8-10%, а в прошлом году оно составило 1,5% по ВВП, а в этом году, по слухам, распространяемым моим бывшим родным министерством, будет рост 1,5%.
У нас долгое время был профицитный бюджет, то есть доходы превышали расходы. Вот сейчас он стал не просто дефицитным, а годовой план дефицита был выбран за полгода. Но сейчас ситуация существенно улучшается. Буквально в последние несколько недель… Я все время оговариваюсь: если верить российской отчетности, потому что многие эксперты подвергают ее, я мягко выражусь, некоторому сомнению. Например, цифры инфляции альтернативные источники дают гораздо более высокие, чем то, что дает нам Росстат, но и домохозяйки утверждают, что у них цены растут гораздо выше, чем в Росстате, и быстрее.
Но тем не менее, скажем, ситуация с бюджетом улучшилась. Он все равно продолжает быть дефицитным, все равно, скорее всего, по году план в 2,9 триллиона (грубо говоря, в 3 триллиона) дефицита мы, как в советское время, перевыполним, но он не будет 10 триллионов. Скорее всего, будет где-то до 5. Последняя оценка Шувалова, нашего министра финансов, говорит, что мы будем 2,5% ВВП иметь дефицит. Это, в общем, нормально.
М. НУЖДИН: То есть такими темпами можно сползать в пропасть очень и очень долго. Падения не будет.
А. НЕЧАЕВ: Да, обрушения нет, это безусловный медицинский факт. Я думаю, что если не произойдет каких-то геополитических потрясений, нас ждет вот такое барахтанье в болоте. Мы будем радоваться, что 1,5% роста, а не минус 1,5%. Но об амбициозных задачах обогнать Португалию по уровню ВВП на душу населения пока придется забыть.
М. НУЖДИН: Но тем не менее, вот это барахтанье вполне себе позволяет выпускать нужное количество оружия, как я понимаю. Что с военной отраслью у нас? Там, как я понимаю, худо-бедно все наладилось.
А. НЕЧАЕВ: Собственно, тот самый дефицит бюджета, о котором мы говорили, потому и возник, что, конечно, резко выросли оборонные расходы. У нас в целом, в общем, ВПК всегда был… В свое время это для меня была как раз очень тяжелая задача: резко нормализовать ситуацию с бюджетом, резко сократить оборонку. Старались иногда единичные экземпляры заказывать, чтобы просто сохранить технологию, чтобы люди, грубо говоря, не забыли, как эти самолеты делаются или как эти ракеты делаются. А с начала нулевых, когда дали эффект реформы 90-х, когда полился параллельно золотой дождь нефтедолларов, опять резко выросло финансирование военно-промышленного комплекса.
В принципе, там, конечно, ситуация лучше, чем во многих других секторах. Вот военные самолеты мы умеем… Гражданские самолеты мы давно не делаем, дальнемагистральные — последний в 2011 году выпустили, туполевский еще, советской конструкции модифицированной. А военные самолеты мы все эти годы выпускали, и они действительно хорошие, современные… Ну, если вообще орудие убийства может быть хорошим. Поэтому да, сейчас он активно инвестируется, активно финансируется, и выпуск военной продукции да, растет.
М. НУЖДИН: Есть еще такое мнение, что нас ждут тяжелые времена, когда война закончится, потому что все это придется как-то переквалифицировать на выпуск гражданской продукции, предстоит какая-то конверсия. Как вы считаете, насколько серьезна эта угроза вообще для экономики России — перевод ее обратно на мирные рельсы? Может быть, вообще тогда чем дольше идет война, тем экономике проще?
А. НЕЧАЕВ: Это вообще старая экономическая дискуссия: является ли развитие военно-промышленного комплекса драйвером экономики? Вот в США во время Второй мировой войны да, получилось. В СССР не получилось. Гонка вооружений не привела к процветанию советской экономики, а более того, привела к ее краху. И как раз в том числе вашему покорному услуге пришлось заниматься этой самой конверсией и придумывать всякие схемы финансирования оборонных предприятий, чтобы они переходили на гражданскую продукцию.
Нет, это все-таки решаемая задача, потому что советского уровня мы не достигли точно по роли ВПК и по доле ВПК в промышленности и вообще в экономике в целом. Поэтому задача конверсии будет гораздо более скромной и, соответственно, решаемой. А потом, если война закончится и мы опять все станем друзьями, санкции долго не отменят, как показывает опыт поправки Джексона-Веника, которую отменяли 25 лет, но какие-то санкции будут ослаблены — те, в которых заинтересован в первую очередь западный бизнес, и мы можем вернуться на рынок экспорта оружия. Сейчас он резко упал, но одно время была такая довольно крупная позиция российского экспорта: где-то на 15-16 миллиардов долларов Россия экспортировала военной техники.
М. НУЖДИН: Меня радует ваш оптимизм, особенно на фоне прогнозов, которые делают отдельные эксперты, о том, что война — это такой своеобразный допинг, и как только он прекратит поступать в российскую экономику, ей вообще грозит полный обвал.
А. НЕЧАЕВ: Нет, так вы заложили изначально оптимистическую предпосылку, что война закончится благополучно и останутся, значит, живы, здоровы и на месте. Если я еще буду жив, если она закончится все-таки в разумные сроки, на что я, конечно, очень надеюсь, я готов коллегам дать пару советов, как проводить конверсию.
М. НУЖДИН: Отлично. Я надеюсь, что этими советами как раз воспользуются. А то все у нас любят прислушиваться к советам, как мобилизовать экономику. В частности, от Северной Кореи.
А. НЕЧАЕВ: Вот это точно то, чего делать не надо — переходить. Я уже об этом, правда, 500 раз говорил, но повторюсь в 501-й. Самая большая опасность, которую я сейчас вижу в плане экономики — это переход на мобилизационную экономику советского типа. Доконать те самые остатки рыночной экономики, благодаря которой мы сравнительно легко переживаем этот кризис — вот тогда опыт СССР нам пригодится прямо по полной.
М. НУЖДИН: Да, такие призывы действительно звучат. Давайте еще на внешнеполитическую тему тоже поговорим в связи с этим, с Северной Кореей. Как вы оцениваете перспективы этого сотрудничества? Мы пока, к сожалению, не знаем, о чем там договорились Путин с Ким Чен Ыном. Мы знаем только факт того, что эти переговоры состоялись, что они прошли в достаточно дружеской обстановке, и что Путин даже вроде бы принял приглашение посетить Северную Корею. Как вы считаете, насколько перспективы такого сотрудничества выгодны России, насколько они значимы и насколько будут полезны для нашей экономики?
А. НЕЧАЕВ: Нам в первую очередь просто в целом полезен опыт КНДР, потому что мы движемся в том направлении. Поэтому я бы скорее сказал, что тут не экономический опыт… Экономический опыт у них печальный: страна не может себя прокормить, как мы знаем, без гуманитарной помощи. Ракеты умеет делать, а прокормить не может. Похоже на СССР. А вот политическая система — мы как раз движемся в ту сторону и тут можем много почерпнуть полезного.
Я, конечно же, не знаю нюансов этих переговоров, но ходили слухи, что, вопреки вашим утверждениям, что мы стали производить много снарядов и ракет, все-таки речь будет идти о том, чтобы закупить еще немножко в Северной Корее. Пока все-таки не хватает еще, ВПК российский в полной мере не удовлетворяет потребности нашей армии пулять ракетами.
М. НУЖДИН: Это «Нью-Йорк Таймс» утверждала, что мы производим много. Я не имею информации, поэтому ссылаюсь на них. Военным вообще всегда мало ракет и снарядов.
А. НЕЧАЕВ: Нет, много, но зависит же от того, сколько вы пускаете при этом. Если 3 производите, а 4 пускаете, тогда запасы быстро заканчиваются. Хотя там 3 — это может быть много. Поэтому какие-то закупки могут быть. Здесь скорее тогда иранский опыт нам полезен — страны, которая выжила под тяжелейшими санкциями в течение пары десятилетий. Потому что назвать КНДР экономически процветающей страной, думаю, даже ваш бывший посетитель Проханов не решится.
М. НУЖДИН: Да, это точно. Но вот таких друзей выбираем. Небольшую паузу делаем. Я напомню, что это особое мнение экономиста Андрея Нечаева. Я Марк Нуждин. Далеко не уходите, мы вернемся через пару минут.
АНОНС.
М. НУЖДИН: Еще раз всем добрый день! Я напомню, что это особое мнение экономиста Андрея Нечаева, экономиста и политика, а еще и доктора экономических наук, профессора и академика даже, как мы успели поговорить в перерыве.
Но давайте обратимся к другим внешнеполитическим проблемам России — с экономическим уклоном, безусловно. Это то, что происходит на Кавказе. Там что-то не очень весело в последнее время складываются перспективы у России в связи с тем, что не так давно произошло очень большое охлаждение с Арменией, а сейчас еще вроде как и с Азербайджаном тоже какие-то у нас сложности. Вот, в частности, Мария Захарова сказала: «В Баку должны относиться к вопросу территориальной целостности нашей страны с тем же уважением, на которое партнеры рассчитывают уже с нашей стороны, когда речь заходит о территориальной целостности Азербайджанской Республики», — уф, это было сложно, но я это сделал.
В общем, Азербайджан отказался признать выборы на захваченных Россией территориях Украины, и это вызвало недовольство российского МИДа. Что мы теряем на Кавказе от этого охлаждения? Потому что страны небольшие и можно надеяться, что потеряем не так много, но все-таки ведь наверняка какие-то потери там будут.
А. НЕЧАЕВ: Азербайджан твердо сделал свой выбор. Он ориентирован на Турцию, что по-своему логично с точки зрения национальной близости. Вообще в свое время, когда еще в советские времена начался карабахский конфликт, я позволил себе такую циничную шутку, что вообще, чтобы просто спасти советскую экономику, надо плевать и поставлять оружие и тем, и другим, но за деньги. Чем мы вообще — шутка была услышана, видимо, — некоторое время и занимались.
Но сейчас похоже, что какой-то консенсус там, очень такой хрупкий, тяжелый — тяжелый в первую очередь, конечно, для армянских националистов, но какой-то консенсус, похоже, Пашинян найдет, отдав в той или иной форме Арцах (или Карабах). И тогда, если этот консенсус будет найден, мы перестаем, собственно, играть роль миротворца. Она просто становится не нужна. И дальше эти страны резонно начинают смотреть на каких-то более богатых, более вменяемых, более предсказуемых партнеров.
Вот я уже сказал, что Азербайджан, мне кажется, совершенно однозначно сделал выбор в пользу Эрдогана, выбирая между двумя этими недавно встречавшимися политическими лидерами. Армения, в общем, тоже недавно заявила, что она даже не исключает вступление в НАТО. Я думаю, что этот процесс будет очень долгим. Ну а что вы, собственно, хотите? — задам я вам риторический вопрос. Если вдруг в один прекрасный момент вы принимаете решение демилитаризовать, или денацифицировать, или еще что-то, ближайшего соседа, другие соседи начинают чувствовать себя как-то нервно. И если они сами не в состоянии этому противостоять, тогда начинают искать каких-то других соседей, образно говоря, которые окажут им помощь. Все, в общем, к сожалению, предельно логично.
М. НУЖДИН: Слушайте, я из ваших слов сейчас делаю такой вывод — поправьте меня, потому что, возможно, это совпадение, каких вообще много в жизни, — что до тех пор, пока Россия обладала какими-то возможностями по поставке оружия и той, и другой стороне, конфликт продолжался. Но как только у России оружие нашло себе другое применение, так оказалось, что действительно стороны способны к компромиссу и роли миротворца для России не стало.
А. НЕЧАЕВ: Нет, я думаю, что все-таки это в меньшей степени связано с возможностями поставки оружия — не так много его туда надо поставлять. Это такая позиция Пашиняна и его команды, если я правильно ее интерпретирую — что мы сопереживаем Арцаху, но лучше все-таки мир для оставшейся части Армении, чем постоянно вот эта рана, которая кровоточит и воспаление эпизодически обостряется.
М. НУЖДИН: Как вы считаете, у этого хрупкого договора есть будущее?
А. НЕЧАЕВ: Знаете, у нас исторически в целом советский опыт негативный, но конкретно в этой истории советский опыт позитивный. Был Карабах частью Азербайджана, Нахичевань, азербайджанская этнически — частью Армении. Там не было резни, не было какого-то геноцида. Как-то они там в рамках советской идеологии — или противостояния этой идеологии со стороны интеллигенции, например, — как-то они уживались.
Но вообще другой, гораздо более далекий от нас опыт Евросоюза, где объединились и не без конфликта, но, в общем и целом, вполне себе мирно, успешно, с открытыми границами, с единой валютой, живут страны, которые до этого организовали между собой две — какие две, гораздо больше, — кровавых, тяжелейших войны. Вот смогли же найти консенсус. XXI век все-таки на дворе. Поэтому я думаю, что если будет готовность к непротивлению злу насилием с обеих сторон, то, мне кажется, они могут договориться.
М. НУЖДИН: Хочется пожелать им удачи.
А. НЕЧАЕВ: Без российского миротворца. Вот что в данном случае для нас существенно.
М. НУЖДИН: Даже не знаю, хорошо это или плохо. Потому что, с одной стороны, конечно, обидно, что Москва теряет роль — для Москвы обидно. А с другой стороны, для Еревана и Баку приятно, что прямые контакты возможны.
А. НЕЧАЕВ: Знаете, тут если с точки зрения экономики, то на самом деле все не так просто. Потому что Азербайджан наш прямой конкурент.
М. НУЖДИН: По нефти.
А. НЕЧАЕВ: Конечно, он не производит столько нефти, сколько Россия. Но что интересно. У меня же была долгая академическая жизнь. Вот последнее мое в жизни перед министерством академическое исследование было, что произойдет с советскими республиками и с их экономикой, если они перейдут на мировые цены. Оказалось, что у нас, собственно, доноров было в Советском Союзе всего два, которые резко выиграли бы от перехода на мировые цены — Россия и Азербайджан. Именно за счет нефти.
Поэтому какие-то дыры, когда уходит российская нефть, Азербайджан может и прекрасно затыкает. И в этом смысле он как раз нам очень вредит. И с газом тоже. И трубопровод проходит известный в том числе через его территорию. Поэтому мы еще и конкуренты.
М. НУЖДИН: Интересная подробность. Давайте о нефти поговорим. Далеко от этой темы отходить не приходится ни регионально, ни экономически, потому что нас топливный кризис охватил. Сначала некоторое время назад говорили, что это южные регионы — Краснодарский край, например, фигурировал. А сейчас он потихонечку подбирается в к Москве. «Дефицит дизельного топлива уже в центральных регионах России. Сейчас его нет на многих заправках в Липецке, Туле и других областях». Это я читаю сегодняшние новости. «Стоимость 95-го и 92-го подскочила на 10-15 рублей», пишет telegram-канал Mash. Как это можно объяснить вообще? Почему в стране, которая добывает нефть и экспортирует ее по всему миру, вот такая ситуация возможна?
А. НЕЧАЕВ: Во-первых, танки тоже хотят кушать. Если вы много на них ездите, то вы тратите на это много дизельного топлива и вообще горючего. Это я не шучу на самом деле, это действительно просто новая дополнительная крупная статья расходов.
С другой стороны, нефтяной экспорт, если мы говорим о нем, в отличие от газа, действительно смогли с западного направления переключить на азиатское. Физические объемы экспорта практически не сократились. Внутреннее потребление выросло за счет этих дополнительных военных расходов, а экспорт остался примерно на том же уровне. Там масса проблем, что делать с этими рупиями, которыми Индия с нами расплачивается. Это как бы другая большая и неприятная тема. Но по объемам экспорт нефти находится примерно на традиционном уровне. Ну и дальше все по арифметике: если где-то прибыло, то где-то убыло. А нарастить объемы переработки, вероятно, не удается.
Меня, знаете, удивило другое в последнее время — колоссальная и беспрецедентная разница цены 95-го и 92-го бензина. Я не влезал там в нюансы, честно признаюсь, но я думаю, что нефтяным компаниям правительство дало негласное указание. Все-таки на 92-м ездит как раз электорат, а на 95-м ездит вот этот, который в Европу норовит — средний класс и всякое прочее. Но это моя гипотеза, что была такая деликатная настойчивая просьба: вы с 95-м что хотите делайте, хоть по 100 рублей, а 92-й все-таки придерживайте. Потому что традиционная разница в цене в 1-2 рубля сейчас превратилась в 5-6. Никакого рационального объяснения я, по крайней мере, найти не могу. Можно Мишу Крутихина спросить, иноагента, но я не могу найти рационального объяснения, кроме той гипотезы, которую я предложил.
М. НУЖДИН: А скажите, если представить вас сейчас министром экономики России (или у нас там, по-моему, у топлива и энергетики отдельное министерство), можно ли административными мерами что-то с этой ситуацией сделать, будучи кремлевским чиновником, как-то на это повлиять?
А. НЕЧАЕВ: Я бы, честно говоря, сильно не драматизировал эту ситуацию. Я думаю, что нарастить объемы нефтепереработки или у Белоруссии взять побольше — небольшая проблема. Я думаю, что просто за обилием других проблем — переключение на Индию, что делать с рупиями, — просто до нефтепереработки руки не дошли, что называется. Нет глобальной проблемы, нет у нас такого острого дефицита мощностей.
Я не исключаю, надо посмотреть, что, может быть, просто на реконструкцию какой-нибудь завод поставили на очередную. Раз в год эта проблема бывает, когда начинают нефтеперерабатывающие заводы реконструировать, и у них падает выпуск нефтепродуктов. То есть, в принципе, проблема абсолютно решаемая.
М. НУЖДИН: Но смотрите, нам обычно говорят, что в любом товаре присутствует вот эта топливная транспортная составляющая. Получается, что если у нас дефицит дизельного топлива, в общем, издержки вырастают у транспортировки и у конечной реализации товара, и за все это заплатит потребитель. В данной ситуации получается, что цены вырастут. Или это не так?
А. НЕЧАЕВ: Вас не обманули. Экономисты вас не обманули, так и будет. По сравнению с тем, что, скажем, происходит с параллельным импортом, где усложнилась логистика, появилась большая цепочка посредников, он стал гораздо дороже, в том числе импортное сырье, импортные комплектующие — не просто сами импортные товары, готовые. Ну и плюс курс рубля. Это сказывается, конечно, на инфляции гораздо больше, чем вот эта топливная составляющая.
Но, тем не менее, в целом, конечно, вы правы. Конечно, это будет дополнительный инфляционный импульс. Мы вот завтра, макроэкономисты, с интересом ждем очередного заседания совета директоров Центрального банка: повысит он ключевую ставку или нет, насколько он считает вот эти инфляционные риски драматическими. По должности главный борец с инфляцией — это Центральный банк. Средств борьбы у него сейчас не так много осталось, и одно из них — это ключевая ставка. Если он ее повышает, то на самом деле это для вас сигнал (перевожу с банковского на русский), что Центральный банк опасается по поводу высокой инфляции.
М. НУЖДИН: Сейчас об этом я тоже попрошу вас сказать несколько слов. А перед этим я еще напомню нашим слушателям, что цены растут, инфляция инфляцией, но, тем не менее, мы благодарны вам за любую помощь, которую вы нам оказываете. Большое вам за это спасибо. Мы существуем только благодаря вашей поддержке. И самое время напомнить о том, что в описании программы вы можете посмотреть, как нам ее можно оказать.
Загляните, пожалуйста, выберите тот способ, который нравится вам больше остальных, и сделайте донат, потому что мы существуем только благодаря вашей помощи. Большое спасибо всем, кто ее уже оказывает. Ваш донат в 200-500 рублей — это в конечном итоге те деньги, которые позволяют нам и выпускать программы, и монтировать их, и выкладывать, и поддерживать, и развивать канал.
Если с деньгами не получается, тогда поставьте лайк. Это денег не требует, но это тоже очень помогает продвижению канала. Поэтому не скупитесь, нажимайте вашей мышкой на нужные кнопки и пользуйтесь разными точками зрения, которые мы стараемся вам предоставлять.
У нас сегодня экономист Андрей Нечаев. Сейчас еще один вопрос про бензин, а потом пойдем дальше. У нас те, кто следит за ценами на бензин, отмечают, что топливо практически никогда серьезно назад не отыгрывает. Можно ли говорить о том, что в этот раз будет какое-то исключение и цена вернется к прежнему уровню? Или как обычно будет?
А. НЕЧАЕВ: Нет, я думаю, что это маловероятно, что цена откатится. Но знаете, что надо еще, чтобы вы и слушатели понимали? Что на самом деле в цене бензина 2/3 примерно — это налоги. Кстати, манипулируя которыми, можно влиять на цены. Это акциз в первую очередь, которым облагаются нефтепродукты (он немаленький), ну и вся цепочка других налогов — НДС и так далее. Поэтому если вы хотите — вы, государство, — хотите сбить цену на бензин, уменьшите акциз и все.
М. НУЖДИН: Вот почему они машины конфискуют — потому что машины потребляют бензин, а бензин состоит из налогов, а налоги идут на финансирование войны.
А. НЕЧАЕВ: Они же бензином-то в Германии заправляются, и налоги шли бы в германскую казну.
М. НУЖДИН: Но это российские машины. Они могут вернуться и продолжить ездить по территории Российской Федерации. Я не знаю, на самом деле это все шутки, но, тем не менее, хочется разумного объяснения происходящему, а его нет.
А. НЕЧАЕВ: Нельзя разумно объяснить идиотские решения. При всем моем уважении к европейским коллегам и политикам.
М. НУЖДИН: У нас ходят такие, знаете ли, настойчивые прямо тезисы, настойчивые… — забыл нужное слово, пусть будет «тезисы», — о том, что правительство решило удерживать курсы валют на нынешнем уровне, а еще лучше, отыграть доллар ниже 100 рублей любой ценой. Во-первых, как вы оцениваете такие слухи, а во-вторых, как вы считаете, что дальше вообще произойдет со стоимостью валют? Действительно ли руководство страны будет их всеми силами держать?
А. НЕЧАЕВ: Вопрос, на который мне приходится отвечать примерно 3 раза в день публично и еще 30 раз в социальных сетях, друзьям, коллегам и знакомым. Я всегда отвечаю, что мой покойный друг Егор Тимурович Гайдар говорил, что прогнозировать курс доллара — занятие крайне опасное для профессиональной репутации экономиста. Потому что если угадаешь, никто, собственно, спасибо-то не скажет. А вот если, не дай бог, ошибешься, потом будут долго тыкать пальцем.
В этом смысле в беспроигрышную игру играет такой странный экономист Хазин, который уже 20 лет предсказывает крах доллара. Крах не случается, некоторые крутят пальцем у виска, но не обращают внимания. Но если вдруг представить себе, что крах случился, все скажут: «Хазин гений. Он 20 лет назад его предсказал».
Понимаете, у слабого курса много бенефициаров. Это, во-первых, российский бюджет, во-вторых, российские сырьевые экспортеры, которые, как вы понимаете, играют существенную роль и в российской экономике, и с точки зрения принятия решений. Это те, кто занимается реальным импортозамещением, потому что чем дороже импортные товары, тем, соответственно, повышаются конкурентные возможности российских аналогов.
А в проигрыше, собственно, только широкая публика, которая испытывает дополнительный инфляционный шок. Но поскольку широкая публика, в общем, права голоса практически лишена, то этот тихий стон доходит туда, до вершин власти, медленно. «Маршей пустых кастрюль» мы с вами не видим и, похоже, в ближайшее время и не увидим. Ну ничего, тогда, значит, терпите, терпилы.
Поэтому и Минфин, и в целом российская власть смотрели на ослабление рубля, я бы сказал, довольно потирая животик. Потому что на фоне тех проблем, которые мы испытываем с нефтегазовыми доходами от экспорта, которые всегда составляли значительную часть российского бюджета, конечно, слабый рубль их частично компенсирует.
Единственно, Центральный банк, который поставил себе задачей борьбу с инфляцией и озабочен ей — он, конечно, переживает по поводу курса. Но его возможности не так велики, потому что золотовалютные резервы, которыми он мог бы осуществлять интервенцию, в значительной степени заморожены на Западе. Поэтому в этой так называемой недружественной валюте его возможности для интервенции невелики. Но тем не менее, чисто психологически курс больше 100 — на самом деле 99 или 101, вообще никакого значения не имеет, кроме того, что 101 для бюджета лучше, чем 99.
А знаете, что интересно? Ведь огромное количество россиян долларов не имеет. Я даже допускаю, что вообще видели его только на картинке, а зеленую бумажку в руках не держали. Но так сложилось исторически, что курс доллара для них — это как некоторый такой, знаете, градусник для госпиталя. Это некий символ общего состояния российской экономики. И если он вдруг становится — такая магическая цифра, — 100 или больше, это, значит, признак того, что экономика нездорова и усилия российских пропагандистов становятся тогда пропавшими даром в этой части.
Поэтому еще раз говорю: никаких принципиальных макроэкономических оснований говорить, что курс 99 хорошо, а 101 рубль за доллар плохо, нет. Это вообще никакого значения не имеет, помимо тех глобальных факторов, которые я назвал. Но чисто психологически это такая отметка знаковая. Поэтому я думаю, что будут его удерживать до 100, и он будет так болтаться, как он сейчас болтается где-то в диапазоне 93-100 рублей за доллар.
Минфин отказался, как вы знаете, от закупки валюты. Центральный банк в пользу Минфина сделал паузу и Центральный банк взял такое правило, что если Минфин совершает какие-то валютные операции в рамках так называемого Фонда национального благосостояния, то Центральный банк делает зеркальную операцию. Значит, Минфин покупает — ЦБ продает, Минфин продает — ЦБ покупает. Так они немножко как бы балансируют курс.
М. НУЖДИН: Я вот еще какой момент хочу уточнить. Ведь получается, что когда вы перечисляете бенефициаров низкого курса рубля, здесь все понятно, здесь тяжеловесы экономики. А когда вы говорите, кому он не нравится, здесь широкие слои россиян, к которым обычно не прислушиваются. То есть я правильно понимаю, что в ситуации с курсом рулевые нашей экономики готовы даже интересами государства поступиться, лишь бы люди особо не выказывали недовольства?
А. НЕЧАЕВ: Какой-то компромисс надо искать, потому что «марша пустых кастрюлей» никто не хочет. Но курс-то поднялся с 52 до 100 в пике. На это, в общем, смотрели… Ну, 52 — это было, конечно, искусственно, на фоне того огромного количества ограничений, которые в панике ввел Центральный банк, когда курс дошел до 125. Поэтому 52 — это неестественный курс. Но, тем не менее, от 52 до 100 никто особо не препятствовал. Так что… условно правильный.
М. НУЖДИН: Ну, во всяком случае, из ваших слов можно сделать определенные прогнозы. А какие прогнозы сделают наши слушатели и зрители — это уже, в конце концов, на их совести.
А. НЕЧАЕВ: И на их кошельке.
М. НУЖДИН: Ну и на кошельке, соответственно, тоже. То есть мы с вами дали информацию к размышлению, а дальше ваше дело переваривать, уважаемые наши слушатели и зрители. На этом мы прощаемся, время наше подходит к концу. Я напомню, что это было особое мнение экономиста и политика, кстати, между прочим, Андрея Нечаева. Андрей Алексеевич, большое вам спасибо!
А. НЕЧАЕВ: Я, с вашего разрешения, хотя выборы прошли, но, тем не менее, напомню, что я председатель партии «Гражданская инициатива».
М. НУЖДИН: Пригодится для следующих выборов. Я надеюсь, что они пройдут более свободно, чем эти. Всего хорошего, до свидания!