Купить мерч «Эха»:

«Особое мнение» Сергея Пархоменко

Ольга Бычкова
Ольга Бычковажурналист
Сергей Пархоменко
Сергей Пархоменкожурналист, политический обозреватель

Мы должны как-то разговаривать с общественностью тех стран, где мы находимся, с правительствами тех стран, где мы находимся, с европейскими многонациональными организациями. Мы должны демонстрировать им, что мы считаем правильным, чего мы требуем, почему мы протестуем против того, что кажется нам преступным. Если этого никто не произносит вслух, то этого нет…

Особое мнение13 ноября 2024
Сергей Пархоменко / Особое мнение 13.11.24 Скачать

Подписаться на «Живой гвоздь»

Поддержать канал «Живой гвоздь»

О. БЫЧКОВА: Добрый день, добрый вечер. Это «Особое мнение» на «Живом гвозде». С вами Ольга Бычкова. С особым мнением Сергей Пархоменко. Привет.

С. ПАРХОМЕНКО: Добрый день. Здрасте. Очень рад быть в эфире. Очень рад тебя видеть, Оля.

О. БЫЧКОВА: И мы рады видеть наших слушателей и зрителей, которые здесь уже собираются. И в том числе это видно по чату в трансляции в Ютюбе, куда можно, как обычно, писать свои вопросы и соображения по ходу разговора, пока эта трансляция идет. Ну и также можно это делать, и уже делается, наверное, в Телеграм-канале Сергея Пархоменко «Пархомбюро». Я туда посматриваю тоже одним глазом. Одним глазом, но все время.

Начнем мы с редкой, прямо по нынешним временам прекраснейшей новости про Марию Колесникову. Не прекрасно, что она по-прежнему находится в заключении. Прекрасно, что много-много сотен дней спустя, наконец, она появилась как-то на горизонте. Ее отец мог с ней увидеться. Есть фотографии, где она со своим отцом. И вроде бы это все происходит в тюремной больнице или в какой-то больнице. Факт тот, что Мария Колесников жива и вроде, слава богу, неплохо выглядит.

С. ПАРХОМЕНКО: Да, это редкая и очень хорошая новость. Вчера, я думаю, многие из нас, вот про себя точно могу сказать, испытали какое-то очень сильное чувство и сильное облегчение, увидев ее на фотографии. Видно, конечно, что ей очень трудно, что она очень изменилась за это время.

Но все-таки учитывая, что последний раз ее видели в декабре 2022 года, а последний раз какая-то записка от нее добралась до ее родных в феврале 2023 года, то есть даже это полтора года тому назад, полтора года она оставалась в положении, которое белорусские правозащитники называют испанским словом «инкоммуникадо»…

Потому что это действительно традиция таких латиноамериканских самых страшных хунт, самых страшных диктатур, когда люди исчезали без следа и много месяцев и лет ничего не было известно о них, о некоторых до сих пор ничего не известно. Инкоммуникадо – это значит без связи, без отношений, без контактов. Вот так это можно, наверное, перевести. Вот она оставалась без какой бы то ни было связи с внешним миром.

С февраля 2023 года доходили очень косвенные сведения о ситуации, в которой она находится. Говорили, что она содержится в Гомеле в каких-то совершенно адских условиях, что она проводит время то в карцере, то в каком-то специальном помещении, категорически запрещено и персоналу, и другим заключенным вообще общаться с ней, что она находится под постоянным 24-часовым наблюдением, что у нее бывали какие-то серьезные проблемы со здоровьем и ее отправляли в тюремную больницу, и, кажется, делали ей какую-то операцию (никто в точности не понимает, какую и по какому поводу).

Разумеется, никаких адвокатов. Адвокаты вообще в Белоруссии давно несуществующий вид. Там иногда есть какие-то назначенные государством адвокаты, но они абсолютно никогда не исполняют своих обязанностей и никогда не выступают на стороне своих так называемых подзащитных. В общем, это была вполне катастрофическая ситуация.

А я напомню, что Мария Колесникова – фигура не просто очень влиятельная для белорусской политики времен протестов 2020 года, но еще и фигура символическая. Она символ такого очень человечного протеста, очень гуманного протеста, символ интеллектуалов белорусских, людей образованных, развитых, очень доброжелательных и с такими очень современными, широкими европейскими взглядами. Она была очень популярна. И ей предсказывали очень значительное будущее в белорусском обществе и белорусской политике.

И хотя она всегда очень поддерживала, она была одной из тех трех женщин, из которых выдвинулась Тихановская и которые очень поддерживали Тихановскую, и все время настаивали на том, что да, именно Светлана Тихановская получила голоса большинства белорусских избирателей и именно она является законно избранным белорусским президентом, но естественным образом оказывалось, что Мария Колесникова, я опасаюсь использовать слово «конкурент», потому что они никогда не конкурировали, но она, несомненно, человек, который тоже могла претендовать на очень большое внимание, уважение и любовь белорусского общества.

Она профессиональный музыкант, причем очень успешный музыкант, музыкант с европейской карьерой, создатель и участник очень известных европейских музыкальных фестивалей. Причем инструмент у нее такой какой-то очень трогательный – флейта. И как-то все в ее жизни было хорошо – и слава, и профессиональный успех, и гастроли, и творческое удовлетворение, все что угодно.

Все это она отдала за свою репутацию борца за свободу Белоруссии, белорусского народа. Она совершила совершенно героическую акцию, отказавшись покидать Белоруссию. Ее силой буквально вывозили. Она на границе уже в тот момент, когда ее перевезли через линию границы между Белоруссией и Украиной, вылезла из машины через окно, порвала свой паспорт, выбросила его и убежала обратно в Белоруссию. И тогда ее арестовали снова и угрожали ей.

Тогда была знаменитая фраза то ли министра внутренних дел, то ли какого-то важного там полицейского чина белорусского, который сказал: «Вы будете 25 лет сидеть. У вас не будет зубов. И вы будете шить рубашки нашим бойцам в тюрьме». И так оно и произошло. Она получила громадный срок абсолютно в результате закрытого беззаконного процесса, в котором не имела возможности никак защищаться, и исчезла.

У меня есть моя собственная такая травма в связи с этим. Дело в том, что я с ней разговаривал по телефону в последний день ее на свободе, не зная об этом. Меня попросили, узнав, что мы отдаленно знакомы. Она, кстати, была очень верным слушателем «Эха Москвы» и разных эфиров, в том числе и моих, и разных других, и твоих, Оля, и как-то заочно с нами со всеми была знакома. Вот меня попросили ее пригласить.

О. БЫЧКОВА: Я тоже знаю об этом, да.

С. ПАРХОМЕНКО: Да-да. Попросили ее пригласить. Попросили ее пригласить на такую дискуссию, которая должна была в Зуме происходить. Это была осень 2020 года, еще эпидемия, еще как-то почти не происходило никаких таких оффлайновых каких-то событий. И вот я ей позвонил, мы договаривались о том, что вот она такой-то час, такой-то день, вот, собственно, на завтра должна будет в Зум прийти вот туда-то и обсуждать вот такую-то тему. А утром этого дня мне позвонили мои знакомые из Белоруссии и сказали: «Ты знаешь, ее, кажется, арестовали». Я вот позвонил организаторам этой дискуссии и сказал: «Извините, но у нас, по-моему, не будет одного участника, потому что вот ее только что арестовали».

И мне организаторы, это были наши иностранные коллеги, неважно, кто это был, в общем, люди, которые не очень хорошо себе представляли ситуацию в Белоруссии, сказали: «Хорошо, окей, ничего страшного. Не переживайте. Вот у нас через пару недель будет тут другая дискуссия с похожей темой. Мы ее туда пригласим. Но не будут же ее вечно держать. Наверное, за две недели-то отпустят ее. Я сказал: «Ну да, будем надеяться, может, за две недели отпустят». Ее не отпустили до сих пор. Вчера ее увидел отец.

Там есть какая-то отвратительная деталь в том, что все это стало известно через Романа Протасевича. И возможно, что даже и встреча происходила в его присутствии. Это такая какая-то отдельная пытка, отдельный способ издевательства – еще и устроить это все в присутствии Романа Протасевича или, во всяком случае, как-то с участием Романа Протасевича. Какая гадость.

Но гадостей там было много даже вокруг этой встречи. Лукашенко измывался публично, когда ему задал вопрос журналист BBC Стив Розенберг, знаменитый корреспондент в России и формально в Белоруссии, хотя фактически он не может там работать. Он задал этот вопрос и спросил, почему к Колесниковой не пускают ее родных, почему от нее не приходят никакие письма? На это ему ответили, что письма не приходят, потому что ей неохота писать, а встреч не дают, потому что она не нужна своей семье, никто не просит о встрече с ней, и как-то все про нее забыли, все ее бросили, и вообще такой проблемы не существует. Это отвратительный какой-то, издевательский, бесчеловечный ответ.

Но тем не менее, видимо, этот вопрос и это внимание, которое тогда снова вернулось к Колесниковой и к ее судьбе, сыграли свою роль. И вот в результате, во всяком случае, мы знаем, что она жива. Мы видели одну ее фотографию. И там рядом ее отец. А раз рядом отец, значит, мы можем быть уверены, что это произошло действительно сейчас, а не когда-то, и это действительно она, а не кто-то, кого загримировали под нее.

Вот хорошая новость. Я как-то мечтаю когда-нибудь ее увидеть живой. Так же, как я мечтал когда-нибудь увидеть живым Алексея Навального. Ну вот не получилось. Для меня это белорусский Алексей Навальный. Я совершенно ставлю их рядом по тому подвигу, который они совершили. Вот для одного это кончилось тем, что он отдал жизнь свою за это, а для другой это происходит, вот она отдает свою жизнь на наших глазах. И чем это кончится, мы не знаем. Но сегодня она жива. И это очень хорошая новость.

О. БЫЧКОВА: Да. Но другие новости не такие хорошие, конечно, потому что есть новость со свежим приговором врачу Надежде Буяновой и новым обвинением Зареме Мусаевой. В отличие от Марии Колесниковой, которая является действительно активной политической фигурой и сделала все, чтобы ей оставаться и отказывалась от каких-либо способов избежать этих контактов, ни Буянова, ни Мусаева такими фигурами не являются. Надежда Буянова получила 5,5 лет как врач, которая что-то там сказала или не сказала в разговоре с пациентом, дальше донос и вот такой вот чудовищный срок. Зарему Мусаеву обвинили теперь как жену и мать оппозиционеров, активистов. Обвинили в том, что она как-то, будучи немолодой и не очень здоровой женщиной, напала на полицейского.

С. ПАРХОМЕНКО: Ну вот в том-то все и дело, что одну обвинили не как врача, а другую обвинили не как мать оппозиционеров. Разумеется, никто из тех, кто преследует этих женщин, да и других людей, которые думают в России по-другому и иногда позволяют себе высказываться вслух, никто ни за что никогда не скажет, за что в действительности их преследуют.

Преследуют Зарему Мусаеву за то, что она мать своих сыновей, которые посмели выступить против режима Кадырова, против беззаконий, которые творятся в Чечне, против нарушений прав человека, насилия на Северном Кавказе в целом. Нет, для нее придуманы нелепые, демонстративно издевательские обвинения в том, что она на кого-то напала, что она повредила здоровье какого-то конвоира. Вот сейчас последняя история, что она дезорганизовала деятельность колонии, что состояло в том, что она сорвала погон с плеча кого-то из тех, кто ее охранял, что она там кого-то ударила, поцарапала, я не знаю, еще что-то.

Речь идет об очень пожилой женщине, очень больной женщине. Собственно, не так ей много лет, 55 всего-навсего.

О. БЫЧКОВА: Это совсем не очень пожилая женщина.

С. ПАРХОМЕНКО: Совсем не очень. Она младше меня на шесть лет.

О. БЫЧКОВА: Объективно известно, что у нее действительно реальные проблемы со здоровьем. Она нуждается в постоянном приеме медикаментов. И все это очень серьезно.

С. ПАРХОМЕНКО: Она тяжело больна. И это тот вид диабета, который требует непрерывного многократного в день контроля, многократного в день вмешательства, приема разных лекарств, инсулина. Это смертельно опасная болезнь. Причем она как-то приводит не только к смерти, а до смерти она приводит к ужасным осложнениям, к ужасным калечащим последствиям, которые чреваты операциями, ампутациями, потерей зрения и так далее. Это очень тяжелое заболевание.

Но ее судят за то, что она мать своих сыновей. И это была совершенно безумная история в январе в начале зимой 2022 года, если я правильно помню, три года назад фактически. Ее выкрали из квартиры, где она жила, в Нижнем Новгороде. Они бежали со всей семьей из Чечни. Ее муж, кстати, бывший судья чеченский, который тоже позволил себе говорить какие-то слова и занять какую-то позицию, которая не понравилась кадыровской власти. И мы помним эту жуткую сцену, как ее босую волокли по снегу к машине здоровенные мужики.

Вообще, вся ее история – это история того, как огромные, сильные, мускулистые, самодовольные вооруженные мужчины издеваются над действительно слабой и абсолютно беззащитной женщиной, невиноватой ни в чем, не сделавшей им ничего плохого, а просто сочувствующей своим сыновьям и своему мужу. Это ее единственная вина.

И ее вина в том, что она уязвимое место, что она та часть этой семьи, которую проще всего мучить, мучить этих сыновей, мучить этого ее мужа. Каждый день они просыпаются утром с сознанием, что их мать умирает в тюрьме в ужасных обстоятельствах, и задумываются над тем, что они сделали не так и не нужно ли им как-то пожертвовать собой для того, чтобы спасти ее. Надо сказать, что ее сыновья много раз предлагали себя в обмен и говорили: «Возьмите нас. Хотите, мы поедем в Чечню. Но выпустите ее».

Но ее держат. И ее срок должен был кончиться. Тоже абсолютно безумное обвинение. Там какое-то мошенничество ей приписали. Черт знает что. Никто же никогда не скажет, за что в действительности ее судят. Ей вот написали мошенничество. Должен был закончиться в марте 2025 года ее срок. Вот теперь сыновьям сказали: «Нет, мы не выпустим вашу мать, мы будем мучить ее дальше, мы будем мучить ее до смерти. Теперь вот мы ее обвиним в том, что она дезорганизовала деятельность колонии, напала на охранников и так далее».

Это последняя степень низости, до которой докатился этот режим и эти люди, которые служат этому режиму. И они-то сами как разговаривают со своими матерями, со своими дочерями, своими женами, я не знаю, приходя с этой работы. Вот тот человек, который написал рапорт, что с него там содрали погон и поцарапали его, как он живет, как он общается со своими женщинами в своей семье? Мне хотелось бы однажды у него спросить. Ну, наверное, не спрошу. А если я спрошу, он сделает вид, что он не понимает, о чем-то.

А вторая история, точнее, вторая глава этой истории, уже теперь большого романа, длинного, толстого о том, как путинская власть сражается с пожилыми женщинами и вообще выискивает себе максимально беззащитных оппонентов. Вспомним здесь, например, не только пожилых женщин, но и пожилых мужчин. Уже теперь огромное количество, например, пожилых ученых. Причем именно выбирают людей в плохом состоянии, больных, слабых. Пожилых ученых, которых обвиняют в измене Родине. Их уже целая коллекция.

Вот почитайте, есть такое издание T-invariant, такой портал медиа, посвященного российской науке, научному сообществу, ученым и так далее. У них постоянно это такой предмет наблюдения. Они собирают очень тщательно вот этих ученых, обвиненных в государственной измене, которые прочли где-то лекцию разрешенную, цензурированную, опубликовали статью в каком-нибудь журнале и так далее.

Вот среди этих пожилых людей теперь есть еще врач. Врач из Подмосковья, ближнего Подмосковья, это Тушинский район Москвы. Ее зовут Надежда Буянова, которую оговорила какая-то посетительница, которая пришла с ребенком, и почему-то у них зашел разговор про новости, про войну, про нынешние события. И по жалобе этой доносчицы, Буянова будто бы сказала, что ну да, если ваш муж находится на фронте, то ничего удивительного, что он рискует жизнью, и всякий человек, который находится на фронте, да, он солдат воюющей армии, и он, в конце концов, является законной целью для другой армии. Вот что-то такое она сказала.

Что она сказала в точности и сказала ли она вообще что-нибудь, мы не знаем, потому что показания много раз менялись, доносчица эта бесконечно что-то врет. В какой-то момент вместо нее начали допрашивать присутствовавшего при разговоре 7-летнего ребенка, который внезапно заговорил деревянным языком полицейского протокола. Если прочесть показания этого ребенка, то он говорит вот так, как говорит следователь, цитируя какие-то статьи, формулируя абсолютно безумным для ребенка образом какие-то обвинения.

Дальше была экспертиза. Экспертиза дошла до того, что засекретили имена экспертов. Вы можете себе представить? Анонимные эксперты свидетельствуют. При том, что суть экспертизы – это что такое? Это когда какие-то уважаемые люди, имеющие полномочия, имеющие специальную подготовку, образование, какие-то профессиональные навыки, особенные знания, и вот сертификат об этом, вот свидетельство о том, что это люди, которые могут быть этими экспертами, вот их имена, вот их ученые степени, вот их образование, вот их послужной список, вот их то и вот их сё, и вот они проводят экспертизу и экспертно заключают.

А в данном случае это эксперты под именем неизвестно кто с основаниями неизвестно какими, соответственно, если мы не знаем кто это, то мы не можем проверить их полномочия, которые тем не менее подтверждают, что да, вот имеет место распространение военных фейков, нанесение оскорблений и так далее. И все это стоит 5,5 лет. И еще в виде большого подарка.

Похоже по комментариям, которые дают силовики, что они очень надувают щеки и говорят: «Мы ее, в общем, пожалели как-то, потому что в данном случае это действительно человек немолодой совсем. Мы ее пожалели. Вообще-то, надо было 9 давать». Сейчас в последнее время действительно по этой статье обычай, обыкновение российского суда сегодня – это 9 лет за эти самые военные фейки недоказанные, выдуманные и абсурдные по самой своей сути. Но зато судья, которая получила…

О. БЫЧКОВА: Которая вынесла этот приговор, получила повышение.

С. ПАРХОМЕНКО: Да, получила повышение. Немедленно. Еще суд не кончился, а она уже получила повышение по службе. И я думаю, что она знала о предстоящем ей повышении по службе. И тогда, когда ее поставили на это дело, и когда ей дали инструкции относительно того, как нужно к этому делу и к этой подсудимой относиться, я думаю, что она как-то была…

О. БЫЧКОВА: Оправдала доверие оказанное.

С. ПАРХОМЕНКО: Да. Она заранее знала. Я вот сейчас подумал, о чего мы не называем ее имени? Зовут ее Ольга Федина, эту судью. Запомните. Запишите. Есть немало, на самом деле, уже сегодня проектов. Вот у ФБК, например, есть такой проект под названием «Черный блокнот». Я думаю, что их много. Это, знаете, вопрос не в расстрельных списках. Вопрос не в том, чтобы составить заранее какие-то очереди на виселицу. Нет. Зачем же? Но это должно остаться с Ольгой Фединой навсегда. Ольга Федина должна провести остаток своих дней, вспоминая этот судебный процесс и 68-летнюю Надежду Буянову, которую она отправила на 5,5 лет.

А что там будет с ней в течение этих 5,5 лет и чем кончатся эти 5,5 лет? Вернемся здесь к Зареме Мусаевой, которой за три месяца до окончания ее срока сообщили, что она дезорганизовала деятельность колонии. А что дезорганизует Надежда Буянова там за это время?

О. БЫЧКОВА: Да все что угодно, понятно.

С. ПАРХОМЕНКО: Цепочечные эти приговоры стали абсолютным тоже обыкновением для российской карательной системы. Не решаюсь назвать ее системой правосудия. Никакого правосудия там давно нет. Так что пусть Ольга Федина, получая свою зарплату каждый месяц и надевая свою мантию, каждый раз вспоминает, во что обошлась ее мантия, ее зарплата и табличка на ее двери, во что она обошлась людям и, в частности, Надежде Буяновой, жизнь которой должна, по всей видимости, закончиться теперь в тюрьме.

О. БЫЧКОВА: В этой истории есть еще один аспект, на который очень обращает внимание известный психолог Людмила Петрановская, я прочитала у нее об этом в Фейсбуке сегодня, что важное условие для оказания психологической помощи – это зона безопасности и для пациента, и для врача.

И ей пишут коллеги из России, что они теперь в ужасе и не знают, как работать, потому что понятно, что вся вот эта посттравматическая ситуация для тех, кто пришел с войны, для тех, кто пришел в состоянии какого-то измененного сознания, а особенно для их детей, для их семей – это то, чем все равно нужно заниматься, потому что это вопрос жизни и смерти людей в России. Вне зависимости от того, что мы осуждаем и не поддерживаем эту так называемую специальную военную операцию. Но люди, дети нуждаются в психологической помощи в этих условиях.

И теперь, пишет Людмила Петрановская, совершенно непонятно, как это может быть сделано. И, скорее всего, никак. Потому что вот скажешь что-нибудь там лишнее – и всё. И все будут только бояться лишнего что-нибудь произнести.

С. ПАРХОМЕНКО: Да. Вообще, как мне казалось всю мою жизнь уже теперь достаточно длинную, врачу полагается разговаривать с пациентом. И врачей учат этому. И врачам объясняют, когда они учатся сами и когда постепенно они приобретают свой опыт, что контакт врача и пациента не должен заключаться во фразе «поднимите майку и сядьте на кушетку».

Да, нужно разговаривать, нужно, в конце концов, таким способом собирать информацию о состоянии пациента, о его психологических кондициях, о том, что он чувствует, о том, как он переживает свою болезнь или свое здоровье и так далее. Врачи обязаны быть внимательными к пациенту. А в чем выражается это внимание? В разговоре. Люди вообще языком обычно пользуются, когда объясняются между собой. Они произносят друг другу какие-то слова, они обсуждают какие-то жизненные обстоятельства, важные для пациента и для врача.

Все это превращается теперь в абсолютно безумный такой ритуал ужаса под постоянным наблюдением, под постоянным страхом того, чтобы не сболтнуть чего-нибудь лишнего, и приводит, несомненно, к тому, что выживают тупейшие, покорнейшие, примитивнейшие.

Давайте здесь вспомним, потому что это часть ровно этого же самого процесса, вспомним это жуткое, на самом деле страшное зрелище этих учителей в шапочках из фольги. Это же то же самое. Это люди, с одной стороны, как-то достойные презрения, несомненно. Вот пусть меня разорвут на части, но да, это люди, которые продали свою профессию и готовы делать с нашими детьми абсолютно все что угодно, все что им прикажут, так же ровно, как они это делали с нашими избирательными бюллетенями.

Вспомним здесь еще раз ужасную роль российских учителей, в целом российского школьного сообщества в истории фальсификации российских выборов. Это просто отдельная глава, отдельная роль. Потому что они были теми руками в значительной мере, которыми многие годы фальсифицировались выборы и уничтожалась демократия, народовластие в России. Теперь люди, воспитанные таким образом, получили в свое распоряжение детей и готовы с ними делать все что угодно. И упрекнуть их за это нужно. Мы обязаны не простить им этого и указать им на это, мы, люди, оставшиеся разумными.

Но параллельно с этим надо сказать, что это люди страшно испуганные, абсолютно раздавленные, растоптанные, согласные на что угодно, запуганные до последней степени и как-то чувствующие себя под постоянным наблюдением, постоянным присмотром, под постоянной угрозой потери того достаточно жалкого существования, которое они ведут. И это в любую секунду у каждого из них можно отнять. И вот это доводит их до шапочек из фольги. Потому что они стоят и дрожащими голосами декламируют тексты, которые им велели в этой ситуации декламировать, объясняя, что вот это такой способ как-то защититься от наших врагов.

Это вот когда-то не любимый мной Солженицын, не любимый за свою политическую деятельность, несмотря на его великие книги, говорил про сбережение народа и так далее. Это вот истребление народа, моральное его истребление, психологическое истребление народа, которое ведет путинский режим. Низведение народа до скотского состояния в массах своих, начиная, между прочим, вот с таких очень массированных контингентов.

В стране любой, где существует развитая социальная система, много учителей и много врачей. И когда мы говорим «бюджетники» в широком смысле этого слова, мы, в общем, представляем себе три категории людей. Мы представляем себе чиновников разного рода государственных структур, контор, инстанций и прочего. И мы представляем себе врачей и учителей. Вот что такое бюджетники главным-то образом. Это очень много. Это очень большая часть России сегодня.

И эта часть вот в таком виде. Она в шапочках из фольги и она под страшным давлением, когда любой человек, вот такой, как Буянова, которая по всем признакам не сказала ничего хоть сколько-нибудь выходящего из ряда вон, которая просто нормальным человеческим образом обсуждала со своей посетительницей, с матерью своего маленького пациента текущую жизнь: вот мы теперь находимся вот в таком состоянии, у нас теперь война, мы все рискуем, те, кто на фронте, как-то мы все оказываемся целью кого-то, кто целится в нас из противостоящего окопа. Вот что она сказала. 5,5 лет и погубленная жизнь. И непонятно, выйдет ли она оттуда живой.

О. БЫЧКОВА: Мы сейчас прервемся на очень короткую рекламу, буквально на минуту, и потом продолжим. Тут тебя спрашивают люди про берлинский митинг 17 ноября. А я хочу тебя попросить прокомментировать объявленные Трампом будущие назначения в его правительстве. И вот к этому всему мы вернемся после короткой рекламы.

РЕКЛАМА

О. БЫЧКОВА: Прежде чем мы продолжим с Сергеем Пархоменко, я хочу представить вам новую книжку, новое поступление в онлайн книжном магазине «Дилетанта». По-моему, это очень интересная вещь. Я, честно говоря, до сих пор здесь такого не видела.

«Типичный петербургский чиновник» называется эта книга. Вот вы видите обложку. Граф Дмитрий Андреевич Толстой, который жил большую часть XIX века, был министром и, как написано в аннотации, вошел в историю как государственный деятель первого плана, начавший свою карьеру в царствовании Николая I и неоднократно занимавший министерские посты при Александре II и Александре III.

Результаты его государственной деятельности получились неоднозначные, зачастую противоположные оценки у современников и историков. С одной стороны, он предстает как гонитель просвещения, с другой – как покровитель научных исследователей. Биография этого чиновника служит яркой иллюстрацией многих противоречий XIX столетия.

Ну и то, что мы всегда любим, конечно, в таких исторических описаниях, биографиях и мемуарах, это подробности жизни помещиков, чиновников, дворян дореформенной и пореформенной России, описание первых шагов отечественной исторической науки, особенностей чиновничьей карьеры той эпохи. То, что всегда нам кажется самым интересным, то есть про людей.

Это все вы можете найти на сайте онлайн книжного магазина «Дилетанта». Цена, между прочим, не такая большая у этой книги. Посмотрите, что там есть еще, покопайтесь. Наверняка что-нибудь для себя интересное найдете.

Ну, а мы возвращаемся к нашему «Особому мнению», к Сергею Пархоменко. Митинг в Берлине, который организуют Юлия Навальная, Яшин и Кара-Мурза и который объявлен, заявлен на 17 ноября в Берлине. Да, это очень важная тема. Продолжаем.

С. ПАРХОМЕНКО: Важная тема, важное событие. Осталось четыре дня. 17 ноября в воскресенье в Берлине. Давайте я даже скажу подробнее, что сбор участников в час дня по местному берлинскому (оно же центральноевропейское) времени. И собираются все в начале маршрута, есть такое место в Берлине, называется Хенриетте-Херц Парк. Это недалеко от метро Потсдамер Платц. Удобно добираться отовсюду. Там собирается много линий метро. Если вы не очень хорошо ориентируетесь в Берлине, всякий вам скажет. В 13 часов все собираются, в 14 стартует оттуда эта демонстрация и идет в конечном итоге на улицу Унтер-ден-Линден знаменитую к зданию посольства Российской Федерации в двух шагах от Бранденбургских ворот. Там эта демонстрация закончится.

Вообще, кстати, мне кажется, что слово «демонстрация» немножко забытое, отложенное в сторону, зато как-то появились всякие более употребительные «шествие», «акция» и так далее. Мы по-разному это называем. Слово «демонстрация» очень правильное, потому что люди, которые собираются, они демонстрируют что-то, они демонстрируют свое отношение, они демонстрируют свою волю, они демонстрируют в конечном итоге себя. И не нужно этого стыдиться. Это то немногое, но важное, что мы можем сделать.

Я, кстати, хочу сказать, что принять участие в этой демонстрации довольно просто. Даже если вы не находитесь в Берлине, расстояния европейские по сравнению с российскими просто ерундовые, так что если вы где-то в Европе, поищите, погуглите, очень много специальных автобусов идут в Берлин накануне ночью, так чтобы утром приехать и вечером уехать, и из французских городов, и из Голландии, и из Праги, из разных других немецких городов. Да и если вы не попадете на этот специальный автобус, в конце концов, доехать до Берлина не дальняя история. Ходят поезда, ходят автобусы. Автобусы вообще очень дешевые в Европе. Если вы как-то готовы несколько часов провести в автобусе, то просто садитесь да езжайте. Зачем это все?

О. БЫЧКОВА: Ну и давай скажем, что в других городах и в других столицах тоже будут происходить параллельные митинги.

С. ПАРХОМЕНКО: Да, конечно. Те, кто не может доехать до Берлина, ищите, гуглите в своем городе. Очень велика вероятность, что у вас тоже что-то похожее будет происходить там в Амстердаме, в Париже, Праге, опять-таки в столицах балканских стран, в Сербии, в Черногории. Я уверен, что и в Брюсселе что-то будет, и в Вене что-то будет. В общем, наверняка можно выразить себя там, где вы находитесь. В Португалии, в Лиссабоне обязательно. Там много теперь наших соотечественников в округе.

Зачем это все? Много раз говорил, повторю еще раз. Это наш протестный язык, это то, на чем мы разговариваем с окружающим миром во всем его многообразии, начиная от ненавистного нам террористического, фашистского путинского режима, напавшего на цивилизованный мир, и кончая теми, кто в Европе противостоит и в мире противостоит этому режиму. Мы должны как-то разговаривать с общественностью тех стран, где мы находимся, с правительствами тех стран, где мы находимся, с европейскими многонациональными организациями. Мы должны демонстрировать им, что мы считаем правильным, чего мы требуем, почему мы протестуем против того, что кажется нам преступным.

Если этого никто не произносит вслух, то этого нет. Нет никакого способа сделать так, чтобы все догадались. Никто ни о чем не догадается. Нужно произносить ясные вещи, произносить вслух. И в том числе нужно показать друг другу, сколько нас и вообще есть ли нас.

Дело в том, что вот если идти от обратного, если окажется завтра, что никто не пришел, никому не нужно, всем неохота, все махнули рукой и так далее, это очень воодушевит подонков. Это создаст идеальную почву для пропаганды путинской, которая находится сейчас довольно…

Если вы посмотрите на бесконечные истерики, которые закатывают все эти Соловьевы и Скабеевы в эфире, а кто-то там – в Телеграме, в Фейсбуке и так далее, на бесконечное нытье, вой отчаянный разных Z-блогеров, вы увидите, что они находятся в тяжелом психическом кризисе, потому что они три года находятся на стороне ада, на стороне убийц. И сколько бы они себя ни уговаривали, что в этом правда, правда в силе и так далее, это разлагает их мозги.

Не хочется им помогать, не хочется их лечить, не хочется их выводить из этого состояния, в котором они находятся. А чем можно их вылечить и вывести из этого состояния? Собственным бездействием, собственным отчаянием. Вот тогда им будет отлично. Вот тогда они скажут: «А, ну нормально, мы победили, у нас все хорошо. На той стороне никого нет. Смотрите, никто не пришел». Об этом надо помнить.

Вот эта вещь, я понимаю, такая непростая для объяснения, потому что действительно садиться в автобус и ехать в другой город, для того чтобы там выйти на улицу и что-то показать Соловьеву, это не то, на что хочется потратить свою жизнь.

Но в этой ситуации есть вещи поважнее. Есть в целом вот эта страшная индустрия пропаганды, которой нужно сопротивляться. Страшная индустрия лжи, вранья бесконечного, которой нужно сопротивляться, показывая, что оппозиция есть, сопротивление есть. Люди, которые жертвуют каждый день своими судьбами, которые бросают свои карьеры, свое благополучие, своих родных, своих друзей, привычную среду, родной дом, потому что они не хотят быть вместе с преступниками и убийцами, эти люди существуют. А иначе всем будет казаться, и им, преступникам, и всему остальному миру будет казаться, что ну а что, все в порядке, там все согласны.

Это тяжелейшая задача, в которой приходится участвовать каждый день, в том числе, например, и мне, где бы я ни оказался, в Берлине, в Германии, в какой-то еще другой стране. Вот сейчас я во Франции, занимаюсь здесь этим, прихожу там на французское телевидение. И в сущности, что бы я там ни говорил, я всегда говорю об одном и том же. «А почему русские поддерживают? А почему русские считают так? А почему у русских принято?» На каждый такой вопрос я отвечаю: «Русские разные». При этом мы понимаем, что слово «русский» в данном случае нужно трактовать расширительно. Я очень люблю слово «россияне». «Люди в России все разные. Есть такие, есть сякие. Есть такие, которые поддерживают, и такие, которые ненавидят, и такие, которые боятся сказать, и такие, которые не боятся сказать». Вот это и есть задача для такого рода акций.

И это тоже хорошая новость, что Юлия Навальная, Владимир Кара-Мурза и Илья Яшин вместе инициировали это событие, эту демонстрацию (давайте это слово упоминать почаще) и продемонстрировали этим и способность договариваться вот эту самую долгожданную, которую все так требуют.  Всегда есть этот разговор. Когда есть дело, когда есть задача, сразу появляется и договоренность, сразу появляется и готовность сотрудничать.

И как видите, никто, за исключением каких-то нелепых безумцев, не протестует против этого, и никто не говорит, что это какое-то вредное занятие, ни в коем случае с ними не имейте дело. Просто нет таких. Опять же, если не иметь в виду совсем уже каких-то истеричных дебилов, которые, конечно, есть в любой среде. И в российской эмигрантской среде есть тоже. Какие-то из них называют себя либертарианцами или еще как-то.

О. БЫЧКОВА: Ладно. У нас остается мало минут. Давай успеем все-таки что-то сказать по поводу объявленных сегодня Трампом планов назначений после того, как он станет уже настоящим, а не избранным, как сейчас, президентом Соединенных Штатов. Это предложение о назначении военного ветерана и ведущего телеканала Fox на пост министра обороны. И это назначение двух людей, один из которых Илон Маск, на посты в руководстве новой структуры, которая будет заниматься борьбой с бюрократией. То, о чем Трамп и Маск говорили очень много во время этой предвыборной кампании.

С. ПАРХОМЕНКО: Да. Вот это все можно описать одной фразой, что Трампу его президентство жмет карман, что называется. Ему страшно хочется скорее, сейчас же. И это выражается в самых разных обстоятельствах и не только вот в этом вот диком неймдроппинге, как это американцы называют, когда вот как-то бесконечно бросаются именами. Каждый день какие-нибудь новые имена нам сообщают по поводу того, кто где будет. Но еще это касается и каких-то внешнеполитических разговоров и так далее.

Здесь я сказал бы, кстати, одну важную вещь. Переход власти из рук в руки в Соединенных Штатах – это прописанная регулярная стандартная процедура, которая происходит каждый раз, когда меняется президент каждые 4 года или максимум 8 лет (если президент просидит два срока). Ничего экзотического в этой ситуации нет. Это происходит всегда вот эти два с лишним месяца между выборами и реальным вступлением нового президента к власти. Все это известно, расписано, прописано, привязано веревками и всем хорошо известно.

Трамп сейчас демонстрирует невероятное совершенно презрение к этой процедуре, нарушает ее каждую минуту и демонстрирует, что никто ему не указ. И на самом деле очень интересно, как американская вот эта знаменитая система сдержек и противовесов, как американские институты, как американская судебная система отреагируют в целом на то, что он сейчас вытворяет.

Потому что я хочу напомнить вам одно имя и фамилию. Генерал Майкл Флинн. Помните? Это была история 2016 года, когда Трамп первый раз выиграл президентские выборы, когда президентское звание тоже вот так жгло ему карман и он бросился обсуждать тогда там санкции и так далее. 2016 год. Это уже через два года после Крыма. Уже санкции были в самом разгаре. Крымские те санкции.

И вот был такой генерал Флинн, который всего-навсего поговорил с тогдашним российским послом по имени Сергей Кисляк, как его тогда звали. Был дикий скандал. Когда это выяснилось, этот Флинн отправился в отставку, и как-то карьера его была закончена и прочее-прочее. Почему? Потому что нельзя, потому что это нарушение процедуры, сказали тогда. Это нарушение порядка перехода этой власти. Есть переходная администрация. Вы обязаны соблюдать эти правила.

Сегодня Трамп ничего не соблюдает, демонстративно не соблюдает. Откуда вот эти все бесконечные разговоры, что он поговорил с Путиным? Потом Песков говорит: «Нет, никакого разговора не было». А тем временем обсуждается, кто был переводчик на этом разговоре. Если разговора не было, то почему обсуждается, кто переводчик? И так далее.

Но тем временем происходит еще этот процесс назначений. Все это пока очень условно. Все это может еще много раз поменяться. И на пути у этого всего стоит Конгресс. Каким бы он ни был, прореспубликанским, протрамповским, все равно на какие-то экзотические назначения он будет реагировать.

Предложение, скажем, по поводу министра обороны. Это человек по имени Пит Хексет. Его знают как довольно звездного телевизионного ведущего с телеканала Fox. Он бывший военный, он такой невероятный плейбой, такой человек с плаката, предназначенного для заключения контрактов с новобранцами, такой кинематографический десантник.

Тем не менее это тотальное нарушение традиций, существующих в американском правительственном обиходе, потому что в Соединенных Штатах принято назначать на пост министра обороны действующего высокопоставленного военного, какого-нибудь важного генерала, адмирала, какого-то командующего чем-нибудь, человека с огромным военным опытом и так далее.

Есть много стран, где министры обороны гражданские, но это не Соединенные Штаты. В Соединенных Штатах министры обороны – военные. Наоборот, под ним есть гражданские люди, которые ему помогают.

Судьба этого Хексета будет в Конгрессе непростая, по всей видимости. Хотя есть шансы у Трампа его протащить, поскольку он контролирует парламент.

Но важнейшая пока, конечно, история – это два знаменитых бизнесмена. Один из них – Илон Маск, а другой – Вивек Рамасвами. Они такие представители очень социально безответственного бизнеса, и один, и другой. Они представители той части предпринимательства американского, которая говорит: «Никаких обязательств, никакой политики внутри бизнеса. Бизнес работает сам на себя. Мы никому ничего не должны». Вот это их важная часть. Им будет поручено удалить все лишнее, весь лишний жир, как утверждает теперь Трамп, на что им дается полтора года. До июля 2026 года их полномочия простираются, по словам Трампа. Они должны будут ополовинить американское правительство.

Посмотрим, как это будет выглядеть. Но потрясений будет много. И скандалов вокруг этого будет тоже, несомненно, много. Я не сомневаюсь, что и тот, и другой не позабудут своих бизнесов.

О. БЫЧКОВА: Нет, не позабудут. Уже известно, что не позабудут

С. ПАРХОМЕНКО: И извлекут из этого возможности.

О. БЫЧКОВА: Да. И что они там будут делать все то же самое, что они обычно делают. Закончим на этом. Это было «Особое мнение» в Сергеем Пархоменко на «Живом гвозде». До встречи ровно через неделю. Счастливо. Пока.

С. ПАРХОМЕНКО: Счастливо. Спасибо.



Боитесь пропустить интересное? Подпишитесь на рассылку «Эха»

Это еженедельный дайджест ключевых материалов сайта

Напишите нам
echo@echofm.online
Купить мерч «Эха»:

Боитесь пропустить интересное? Подпишитесь на рассылку «Эха»

Это еженедельный дайджест ключевых материалов сайта

© Radio Echo GmbH, 2024