«Особое мнение» Сергея Пархоменко
Мы видим резко усилившиеся истерические настроения в пропагандистской среде – бесконечных экспертов, ораторов, которые голосят, с одной стороны, про расстрелы, которых им очень не хватает. С другой стороны, они стали произносить волшебное слово «Гаага»…
Поддержать канал «Живой гвоздь»
О. БЫЧКОВА: Добрый вечер, добрый день. Это «Особое мнение» на «Живом гвозде». Ольга Бычкова с вами. Сергей Пархоменко с особым мнением. Привет.
С. ПАРХОМЕНКО: Привет, привет. Я на новом месте, но надеюсь, что видно, слышно.
О. БЫЧКОВА: Да видно все, слышно прекрасно.
С. ПАРХОМЕНКО: Интерьер другой, но содержание привычное.
О. БЫЧКОВА: Ну да. Мы напомним давай еще раз привычным же образом нашим слушателям и зрителям, что это трансляция в YouTube, она прямая, и там есть чат, куда можно писать самые разные вопросы и высказывать свои какие-то мнения и комментарии. Я стараюсь за всем этим очень внимательно следить. И также есть что у тебя там? В «Пархомбюре» было сегодня что-нибудь?
С. ПАРХОМЕНКО: Да, да, да.
О. БЫЧКОВА: Да? Я тоже сейчас посмотрю в процессе, что там тебе написали. Если вам удобнее, друзья, писать в Телеграме в канале Сергея Пархоменко «Пархомбюро», пишите туда, потому что я туда тоже смотрю. Вот, собственно, все.
Вчера начали в Бухаресте заседать – в течение двух дней был саммит НАТО – министры иностранных дел, которые обсуждали ситуацию вокруг Украины. И очень много слов было сказано в том числе генсеком Столтенбергом по поводу того, какие обстрелы ведет Россия по жизненно важным гражданским инфраструктурным объектам в Украине. И Столтенберг прямо назвал буквально вещи своими именами и сказал, что это абсолютно бесчеловечно, что Россия специально это делает, и что это, пересказывая своими словами, совершенно невозможно терпеть.
В общем, в некотором смысле, мне кажется, это некий новый мотив, который появился сейчас в таких международных обсуждениях, потому что вот в таком прям ключе до сих пор этого не говорили.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, это поворот войны, который внес много нового в обсуждение того, что происходит в Украине сейчас, и в обсуждение того, что делает Россия. Потому что, в общем, все готовились к тому, что будет война одной армии с другой армией, и все как-то рассчитывали свои дальнейшие планы, свое отношение, свое поведение к этим событиям исходя из того, что вот одна армия воюет с другой. Одни говорили: «Мы будем участвовать». Другие говорили: «А мы не будем участвовать». Третьи говорили: «А мы будем помогать». Четвертые говорили: «А мы будем сдерживать». Пятые говорили: «А мы будем воздействовать». И так далее и так далее.
Но война повернулась иначе. Почему она повернулась иначе, я уже много раз говорить. Но давайте еще раз скажу, что есть здесь несколько мотивов. Один мотив заключается в том, чтобы создать гуманитарную катастрофу. Поскольку ее не удалось создать ни про помощи всяких нефтяных, газовых дел… Ну, не случилось катастрофы, вот ее нет. Зима завтра начинается, холодное время года уже у нас, считай, 2-3 недели во всей Европе должно было бы быть. Катастрофы нет и не предвидится. Значит, с этим устроить катастрофу не получилось. С продовольственной, что называется, мировой безопасностью устроить катастрофу не получилось. Взорвать атомную станцию – пока, во всяком случае, – не решаются.
Вот идея заключается в том, чтобы устроить катастрофу при помощи потока беженцев, которые пойдут из больших городов куда-то. И это первый и важнейший мотив. Про это надо помнить и надо как-то ясно себе это представлять, что задача заключается в этом.
Вторая задача заключается в том, чтобы деморализовать местное население украинское.
О. БЫЧКОВА: Знаешь, сколько уже беженцев ушло с Украины? Вчера была такая цифра.
С. ПАРХОМЕНКО: Нет. Скажи. Я пропустил это.
О. БЫЧКОВА: Ну вот на конец сентября, то есть кроме последних двух месяцев, почти 7,5 млн.
С. ПАРХОМЕНКО: Да.
О. БЫЧКОВА: И ожидается, что будет еще больше.
С. ПАРХОМЕНКО: Понятно, что какая-то часть вернулась назад. Кому-то показалось, что, может быть, самое страшное прошло, можно попытаться вернуться, и они вернулись. Теперь они разочарованы в этом. Кто-то отвез своих родных. Таких случаев в Украине немало. Кто-то отвозит своих родных, там их как-то обустраивает и возвращается назад. Так что есть какое-то встречное небольшое движение. Ну, небольшое по сравнению вот с этим огромным потоком туда. Будет еще много.
Вторая история, конечно, важнейшая – это деморализация населения Украины, с тем чтобы попытаться направить его на, собственно, давление на украинское же руководство, на украинскую армию в безумной надежде, что украинцы сами заставят свою армию прекратить войну, прекратить обороняться, прекратить сопротивляться. Я много раз говорил, что исторически это абсолютно невозможно.
И в этом смысле надо сказать, что в Кремле, как я понимаю, и вокруг него затаив дыхание следили за тем, что происходило в Одессе на прошлой неделе, где произошли какие-то разовые выступления людей, которые недовольны отключениями электричества и так далее. Это не приняло никакого массового масштаба. Это было очень как-то сильно осуждено людьми и в Одессе, и во всей Украине. В общем, ничего такого не произошло.
Важнейшая вещь, конечно, это просто тянуть время, дотянуть время, пока удастся довести до фронта вот эту огромную волну неподготовленных, невооруженных, раздетых, голодных мобилизованных, которых выставляют впереди на фронте, и таким образом дотянуть до какого-то времени, когда, может быть, можно будет организовать какую-то контратаку и так далее. Просто они как-то ждут таким способом.
Это такая мощная новость, что Россия совершенно как-то – ну, я не могу сказать, что хладнокровно, это все вид истерики, несомненно, политической – перенесла давление и всю тяжесть войны на украинское мирное население.
Надо сказать, что мы даже видим кое-какие отголоски понимания того, что это такое, во что это обойдется и как за это придется отвечать. Потому что мы видим резко усилившиеся такие истерические, панические настроения в пропагандистской среде, мы видим буквально закатывающего какие-то истерические обмороки в эфире Соловьева, мы видим его этих бесконечных экспертов, ораторов, Симоньян и всех прочих, которые что-то такое голосят и разговаривают, с одной стороны, про расстрелы, которых им очень не хватает в их практике, не хватает такого инструмента как расстрелы. С другой стороны, они что-то стали произносить волшебное слово «Гаага». С третьей стороны, они стали говорить, что они не хотят обосраться мелкими алмазами – это цитата, извини, пожалуйста, – у себя на даче на озере Комо.
Это как-то напоминает какую-то совсем потерю ориентации. Это оттого, что они понимают, что дело повернулось нехорошо, дело повернулось преступлением против человечества прямым, потому что война – это война. Одна армия против другой армии – это, конечно, ужасная вещь, но все-таки это некоторое соблюдение законов и обычаев войны, как это описано в международных документах. А это уже что-то совсем невозможное. И это так просто точно не пройдет. Ни при каком стечении обстоятельств это не может быть забыто, не может быть как-то пропущено потом.
Невозможно сделать вид, что этого не было, что не было вот этого массового уничтожения мирной инфраструктуры соседнего государства, в котором страдает не армия, потому что армия накормлена, армия обогрета, армия одета украинская, вооружена, у нее есть крыша над головой и так далее. А люди, которые совершенно, казалось бы, в этой войне не участвуют, являются пассивными ее как бы свидетелями в стране.
И я бы хотел отсюда перейти к очень хорошему и уместному вопросу, который я получил у меня в Facebook. Есть еще такой способ общения со мной – через мой аккаунт в Facebook. Вопрос задала мне Оксана Матиевская. Я ее хорошо знаю, потому что мы с ней много лет коллеги по «Последнему адресу». Она вообще один из ключевых сотрудников проекта «Последний адрес» и человек очень думающий, очень глубокий, очень заботящийся о каких-то серьезных, важных вопросах. Не зря она занялась этим всем и посвятила этому столько времени. Я имею в виду все, что связано с культурой памяти и так далее.
И Оксана спрашивает у меня, а я ей там же отвечал в Facebook. Но хочу продолжить этот разговор здесь. Спрашивает у меня: «В связи со всем происходящим что происходит, например, с Женевской конвенцией о правах беженцев и об обращении с военнопленными и с мирным населением?»
Ну вот есть же такой документ. Он существует давно. Он принят сразу после Второй мировой войны.
О. БЫЧКОВА: Тебе звонят.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, прошу прощения. У меня тут какой-то телефон. Я не могу понять какой. Откуда-то вдруг образовался. Сейчас справлюсь с этим.
О. БЫЧКОВА: То есть существует ли она вообще до сих пор эта Женевская конвенция.
С. ПАРХОМЕНКО: Существует ли она, и отвечает ли кто-то по ней.
О. БЫЧКОВА: Не делась ли она куда-нибудь.
С. ПАРХОМЕНКО: Что вообще с ней происходит? Действительно, этот документ существует. Это один из основополагающих документов, на основе которых строится существование человечества сегодня. Но надо понимать, что все эти конвенции, в том числе вот эта Конвенция 1949-1950 года, где действительно описано то, как следует обращаться тем державам, которые присоединились к ней (а к ней все присоединились, в том числе и Россия), обращаться с мирным населением, так вот эти конвенции – это инструментарий ООН, собственно.
Это то, на основании чего как бы предполагалось, что миром если не управлять, то, во всяком случае, осуществлять арбитраж, осуществлять какой-то общий надзор за порядком в мире будет такая организация как ООН и ее политический центр под названием Совет безопасности ООН. И все эти конвенции нужны для того, чтобы быть основой деятельности вот этих крупнейших, авторитетнейших, влиятельнейших международных организаций.
И вдруг выяснилось, что эти организации – и ООН, и Совет безопасности ООН внутри нее сидящий – не могут реализовать этих полномочий, потому что такой случай, как тот, с которым мы имеем дело, не был предусмотрен. Что называется, не позаботились, не подумали о том, что так бывает, что одна из держав-победительниц Второй мировой войны, одна из держав, которая занимает место в Совете безопасности ООН и в этом смысле совершенно неуязвима, потому что не существует механизма принуждения этой державы в рамках ООН к решениям ООН. Есть право вето. Если эта страна – постоянный член Совета безопасности чего-то не хочет, она говорит: «Нет, я этого не хочу», и решение не состоится.
Это не было предусмотрено, что одна из этих стран попадет в руки сумасшедшему. Ну вот называю вещи своими именами. Как-то никто не подумал, что так бывает, что просто может свихнуться человек, который создал режим в одной из этих стран, и поступает в соответствии со своей вот этой в медицинском смысле больной логикой.
И с этим, на самом деле, конечно, совершенно непонятно, что делать. Потому что существует много разных мелких крючочков, о которых любят говорить всякие особенные, изощренные юристы на предмет того, как можно попытаться воздействовать и как можно обойти это вето, каким-то образом обойтись без мнения и поддержки по какому-то вопросу постоянного члена Совета безопасности ООН, но, по большому счету, ничего сделать нельзя.
И возникает ситуация, знаете, вот описанная в одном литературном произведении, что если в каком-то салуне начинает бузить, безобразничать пьяный ковбой, и не существует никакой возможности его вытолкать из этого салуна, то нужно закрыть заведение и открыть другое по другому адресу без этого хулигана.
Вот на самом деле, нас, по всей видимости, ожидает что-то подобное. Нас ожидает глубокая реформа Совета безопасности и ООН в целом, которая будет учитывать такую возможность и которая только и способна восстановить право и правоприменение в мире вот в таком широком масштабе, так чтобы основополагающие конвенции, в том числе вот эти конвенции о защите гражданского населения, военнопленных и так далее, начали бы снова действовать.
О. БЫЧКОВА: Слушай, это не первый раз. Подожди, это не первый раз и не первый кейс, когда заговаривают о том, что ООН (и Совет безопасности ООН) – бесполезная организация, которая сидит и смотрит на смертоубийство, которое не первое, к сожалению, даже на нашей памяти.
С. ПАРХОМЕНКО: Да, это не первый повод для того, чтобы начать об этом говорить. Но эти разговоры идут все громче и громче. И, в общем, все яснее становится, что без этого не обойтись, что миру предстоит какая-то очень глубокая реформа этих больших организаций, так чтобы можно было создавать и суды, и трибуналы, и привлекать к ответственности. Это все, собственно, последствия уже этого.
Россия, надо сказать, продемонстрировала свое отношение к этому – вот уже путинская Россия – на раннем этапе помешательства диктатора, когда еще, в общем, некоторые считали, что он в своем уме. Я бы назвал важным, поворотным моментом 2019 год. Три года тому назад Россия в лице своего президента так называемого, диктатора приняла решение отказаться от участия в Комиссии. На этот счет был специальный указ президента. Он потом был особым образом ратифицирован в Федеральном собрании. Отказаться от участия в Комиссии, которая, собственно, наблюдает за применением этих Конвенций. И поводом было то, что у России нет там представителя, и Россия не принимает непосредственного участия.
Послушайте, купите этот лотерейный билет. Давайте займитесь тем, чтобы был представитель, и чтобы принимать участие. Поскольку вы же постоянный член Совета безопасности ООН, у вас есть много разных возможностей. Если вам кажется это важным, вы можете заняться этой работой, вы можете присоединиться к этой работе, а можете принципиально и демонстративно заявить о том, что вам это кажется ненужным, что это позволяет кому-то чем-то таким злоупотреблять. Но вы и злоупотребляете, на самом деле. Вот тогда с этим, собственно, стало понятно, что Россия постепенно выходит из мировой системы правопорядка.
И все анекдоты про то, что президент у нас юрист, легист, законник, кончил юридический факультет Ленинградского университета и всякое такое, они еще смешнее стали звучать после этого всего момента.
О. БЫЧКОВА: Да, в каждой шутке есть доля шутки.
С. ПАРХОМЕНКО: Нет, разговаривать сейчас о том, что кто-то нарушает, не применяет, не уважает, не наблюдает, не соблюдает или еще чего-нибудь такое не делает с международными документами, невозможно, потому что дискредитировал себя сам механизм принуждения к этому соблюдению. Не существует такого суда, такого арбитража, который может вот этого хулигана в салуне заставить прекратить стрелять или хотя бы ответить за покалеченных посетителей и перебитую посуду.
О. БЫЧКОВА: Слушай, это же катастрофическая история, потому что Россия игнорирует ООН, Россия игнорирует ОБСЕ и ПАСЕ, Россия игнорирует кучу соглашений. В конце концов, договоры с американцами по поводу вооружений, которые закончились старые и никак не начинаются новые, – это тоже из той же оперы.
С. ПАРХОМЕНКО: Да. Мне важно сказать, что не только Россия отказывается что-то такое соблюдать. Но это и продемонстрировало бессилие этих международных организаций бороться с несоблюдателем в таких ситуациях. И это лечится только одним – изменением этих организаций. Вот мы пришли к этому моменту.
И история с обстрелами украинских городов… Вот можно так поставить вопрос: за что страдают мои друзья в Киеве, в Харькове, в Одессе, во Львове и в других украинских городах? Вот за это. За то, чтобы мир убедился, что реформа управления им самим, миром, не справилась с этим, оказалась, как говорят французы, obsolète, устарелой, не соответствующей действительности. И с этим нужно радикально что-то менять.
Так что, видите, война России против Украины в этом смысле мировая, она в этом смысле уже началась, потому что она меняет мироустройство в широком смысле этого слова, в более широком, чем даже мы представляем себе, когда речь идет о каких-то взаимодействиях мировых держав, переносе влияния отсюда в Китай или что-нибудь вроде этого. Есть вещи еще более общие.
О. БЫЧКОВА: Можно я добавлю только? Я скажу, мои друзья в Киеве, которых я спрашивала, как там и чего, буквально на днях и спрашиваю время от времени все время, они мне пишут: «Сидим». То есть люди стоически все это переносят. Люди оптимистичные, люди держатся изо всех сил и проявляют потрясающие, конечно, стойкость и героизм, живя без света, газа, воды, вообще без всего с дикими перебоями. Но при этом они пишут мне: «Живем в этой осаде на глазах у всего мира».
С. ПАРХОМЕНКО: Да. И мы видим, как мир постепенно, начиная, может быть, со стран, которые, с одной стороны, привыкли вести себя более радикально, а с другой стороны, это происходит потому, что они чувствуют себя на переднем краю опасности и угрозы… Я говорю, например, сейчас о северных странах, о балтийских странах. Мы видим, как мир начинает постепенно это переосознавать.
Но тоже я много раз говорил, что путь пройден уже большой от того момента, когда вообще появились первые мысли о том, что нужно как-то немножечко хотя бы укрепить Украину и украинскую армию перед лицом этой предстоящей когда-нибудь, может быть, агрессии. Это было задолго до начала этой войны. Так что путь от этого момента пройден большой.
Но тем не менее вот сейчас мы видим, например, первое заявление – ценность его в том, что оно первое – латвийского МИДа о том, что ничего невозможно сделать, нужно согласиться с тем, что украинская армия будет обстреливать объекты военной инфраструктуры на российской территории. Пока речь идет о военной инфраструктуре, пока речь идет о военных аэродромах, о пусковых установках, о местах скопления дальнобойной артиллерии, собственно, о той самой инфраструктуре, которая используется российской стороной для уничтожения мирной инфраструктуры украинских городов. И я абсолютно убежден, что однажды это произойдет. То есть сдерживать это вечно будет невозможно, однажды это случится.
Во-первых, Украина сама все-таки создаст, она непосредственно идет к этому… Тут надо помнить, между прочим, что советская инфраструктура разработки и строительства новейших вооружений, в том числе аэрокосмическая индустрия, в значительной мере базировалась в Украине. И в этом смысле Украина находится в таком выигрышном положении. Там много чего разрушено, там много чего уничтожено, испорчено. Там чрезвычайно сложно передвигаться и так далее и так далее. Но ресурс этот существует.
И я думаю, что в какой-то момент и Украина сама обеспечит себе хотя бы какое-то количество средств для того, чтобы до этих объектов военной инфраструктуры достать. И здесь уж она не будет точно ни с кем соотноситься по этой части. Смешно опять же, что в Кремле очень надеются – это такая обратная сторона легенды про то, что никакой Украины не существует (они уже сами начинают в это верить, они же верят в свою собственную пропаганду), – что Украине Америка запретит.
Вот есть какие-то вещи, которые Америка не запретит. И это совершенно очевидно. Она уже много чего не запретила. И было много случаев, когда Зеленский и люди из по меньшей мере армейского украинского командования демонстрировали свою какую-то самостоятельность.
О. БЫЧКОВА: Начиная с самого факта начала этой войны и того, как принимались решения, как реагировать на разведывательную информацию.
С. ПАРХОМЕНКО: Начиная с момента, когда… Или, точнее, уже не совсем начиная, это уже был шаг второй, когда Зеленский, помните, сказал: «Нам нужны боеприпасы, а не такси». Когда ему предложили куда-то уехать в убежище в Европе и всякое такое, он вполне неожиданно сказал: «Нет, мы будем организовывать украинскую оборону». В какой-то мере он уже в этот момент ослушался. И будет продолжать ослушиваться и дальше.
Но, кроме того, я думаю, что в какой-то момент будут задействованы и те средства, которые поставляются в Украину с Запада. Этот процесс постепенный, медленный и такой, знаете, как ровно в том анекдоте: начинается со стадии отрицания, потом торг, а потом принятие. Это тоже имеет отношение и к этому тоже. Это тоже к этому относится.
Так что это важный момент. Кто-то должен был произнести впервые. Знаете, какой-то мальчик должен сказать: «Король голый». Какой-то МИД, в данном случае это МИД Латвии, который должен сказать: «С этим ничего нельзя сделать. Если они базируют эту инфраструктуру для этих обстрелов на своей территории, значит эта инфраструктура тоже должна быть уязвимой. И мы должны позволить украинцам использовать оружие для поражения ракетных объектов и аэродромов, с которых запускаются эти операции, то есть обстрелы украинских объектов инфраструктуры». Это сказал – я читаю прямую цитату – Эдгар Ринкевич, министр иностранных дел Латвии.
О. БЫЧКОВА: И это переход, конечно, на новый уровень и в совершенно уже другое кошмарное качество.
С. ПАРХОМЕНКО: Это вот мальчик сказал: «Король голый». Это мальчик, который произнес какую-то вещь, которую до сих пор не произносили. Но ее кто-то должен был произнести. Вот это произнес он. Захарова может сколько угодно беситься по этому поводу, а Лавров может сколько угодно делать лицо Кисы Воробьянинова при этом, типа, торг здесь не уместен и всякое такое. Но тем не менее это однажды случилось.
У нас впереди такой какой-то серьезный переход немножко на другую тему.
О. БЫЧКОВА: Давай мы сейчас сделаем этот переход. Только перед этим давай я тогда сейчас выполню свои прямые обязанности, и мы сделаем маленький перерыв на очень небольшую рекламу. И у меня тут есть тоже некоторые поручения от наших книготорговцев местных. Вот сейчас я все эти поручения исполню.
Итак, это «Особое мнение», «Живой гвоздь». Ольга Бычкова, Сергей Пархоменко. Пишите нам, пожалуйста, в трансляции в YouTube. Ставьте, пожалуйста, лайки. Пожалуйста, посылайте нам донаты и вот это вот все. Ну и пишите нам, конечно, ваши вопросы, комментарии и все, что вы обычно пишете в чате YouTube. Я за этим продолжаю смотреть.
Сейчас несколько буквально секунд перерыва, потом продолжим.
РЕКЛАМА
О. БЫЧКОВА: Мы продолжаем наш «Живой гвоздь». Вернее, «Гвоздь» никогда не заканчивается, а продолжается «Особое мнение» на «Живом гвозде».
С. ПАРХОМЕНКО: Не перестает быть живым.
О. БЫЧКОВА: Не перестает, да, конечно. Сергей Пархоменко с особым мнением, Ольга Бычкова. Прежде чем мы продолжим наш разговор, я должна выполнить еще одно рекламное поручение от наших прекрасных коллег. Это сайт shop.diletant.media. Покажете, да, сейчас эту красивую картинку и эту красивую обложку? Понятно, что shop.diletant.media продает книжки, причем не только имеющие отношение непосредственно к журналу «Дилетант» и выпущенные им журналы, но и также самые разные книги. И мы все время об этом рассказываем.
Вот сегодня у нас книга Евы Меркачевой под названием «Громкие дела. Преступления и наказания в СССР». Вы знаете, конечно, Еву Меркачеву, которая работала журналистом, которая занималась правозащитной деятельностью, которая очень много видела самых разных судебных историй, судебных процессов и, в общем, всю свою профессиональную жизнь так или иначе об этом много пишет. И вот она написала книгу о самых громких уголовных делах советской эпохи.
И я смотрю, в аннотации написано, что многие материалы раньше не публиковались, были впервые выданы из архивов лично автору. Плюс Ева Меркачева нашла очевидцев и восстановила картину самых разных советских знаменитых историй. Например, Антонина Макарова по прозвищу Тонька-пулеметчица, которая была в расстрельных бригадах при фашистской оккупации.
Кто тут еще есть? Вот я сейчас листаю. Какие-то маньяки, которые были в советское время и до сих пор остаются в качестве знаменитых пугалок и героев сериалов. Вот, смотри, Сонька Золотая Ручка тоже. Это совсем знаменитая история. И она тоже рассказана в этой книге.
Короче говоря, идите на сайт shop.diletant.media, находите там книгу Евы Меркачевой, которая называется «Громкие дела. Преступления и наказания в СССР». Покупайте и читайте. А мы вам потом еще что-нибудь предложим интересное. Ну вот.
С. ПАРХОМЕНКО: Ну вот. Поехали дальше.
О. БЫЧКОВА: Да, поехали дальше. И я тебя, знаешь, про что хотела спросить? Подожди. Я понимаю, что у нас там еще есть истории. Мы следим за тем, что происходит на процессе Ильи Яшина. Сейчас к этому тоже вернемся.
Но вначале я хотела тебя спросить про еще одну историю, которая явно выходит за какие-то первоначальные границы и переходит на другой уровень, – это так называемая ЧВК Вагнера, вся эта пригожинская активность, которая теперь получила некое новое развитие в Африке.
С. ПАРХОМЕНКО: Вот ты знаешь, очень правильно. Ты сказала ключевую фразу – «выходит за первоначальные границы». На все время приходится говорить о том, что война и в данном случае вот эта конкретная война – война России против Украины – это такая штука, которая не остается в своих границах ни в каком смысле. Если кто-то предполагает, что это будет какое-то локальное, какое-то ограниченное, какое-то фиксированное в своем масштабе действие и событие, он ошибается.
О. БЫЧКОВА: Которое всегда можно держать под контролем. Это большая иллюзия.
С. ПАРХОМЕНКО: Да. Это выходит из-под контроля, это вываливается через границы во всех смыслах этого слова. Вот только что мы обсуждали, что в какой-то момент все-таки пошел разговор о том, что военная инфраструктура на территории России тоже должна быть уязвима.
Ровно так же мы в какой-то момент обсуждали довольно подробно, так и сяк по мере того, как оно разрасталось, всю эту историю с Пригожиным, который теперь заявил, что это действительно он, поэтому мы можем говорить, что это не человек, чудовищно на него похожий, а действительно Евгений Пригожин, подконтрольные ему частные военные компании, которые начали активно пополнять свои ряды.
Мы видим результаты этого. Ну, в военном отношении очень слабые, но в медийном, каком-то информационном отношении страшно громкие. Результаты того, как на российско-украинский фронт перекачиваются уголовники, перекачиваются всякие убийцы, грабители и прочий вполне себе чудовищный контингент из российских тюрем, и как они отправляются на фронт, и что там дальше с ними происходит.
И первоначально это казалось какой-то маленькой историей о нескольких десятках человек. Потом это приобрело какой-то всероссийский масштаб. Потом это вылезло на международную арену, потому что речь идет о войне в Украине.
А сейчас оказалось, что это и внутри этого конфликта удержать нельзя. Потому что вот это история, которая не просто является историей о том, как какие-то люди ездят по тюрьмам и вынимают оттуда каких-то других людей, чтобы отправить их на фронт, это история о том, как насилие, произвол, криминальная логика разрушает в целом закон, разрушает систему наказаний за преступления, разрушает систему справедливости, систему юстиции мировую. Люди, когда совершают преступления, они должны понимать, что они рискуют тем, что их поймают и накажут. Вот это самая огромная, какая-то базовая вещь оказывается разрушенной.
И вот мы видим, как это теперь происходит в одних из самых страшных мест в мире, в местах, где много лет бушует гражданская война, где абсолютный произвол, беззаконие. И это становится частью такого международного обихода. Центральноафриканская Республика, Мали и ряд других стран в центре Африки, которые, казалось бы, мало кого интересуют, но туда распространяется эта практика. И каких-то чудовищных убийц, каких-то людей, которые занимались какими-то массовыми казнями во время этих гражданских бунтов, людей, которые продемонстрировали абсолютно какую-то свою звериную сущность, их теперь там собирают, для того чтобы отправить куда? Куда Пригожин скажет.
Надо будет на российско-украинский фронт – туда отправят. А надо будет этих людей направить на поддержание порядка в районе Лубянской площади в Москве – я вас уверяю, они появятся и там. Если кто-то думает, что Центральноафриканская Республика – это далеко, что украинская война – далеко, наемники на этой войне – далеко, он ошибается. Это теперь часть вашей жизни, дорогие друзья, в том числе те, кто говорит, что не все однозначно, и в том числе те, кто говорит, что это его совершенно не касается, и он вообще не собирается этим интересоваться.
Российская власть использует теперь в своих интересах в качестве вооруженной силы уголовников, которых она собирает в российских тюрьмах, и массовых убийц, которых она собирает в африканских тюрьмах. И использует российская власть в своих интересах. Точка. Констатация завершена таким образом. Она будет использовать этих людей во всех случаях, в которых это ей покажется целесообразным: для наказания и уничтожения своих политических противников, для контроля на улицах российских городов, для использования в военных операциях, для усмирения местных бунтов и так далее.
Вы увидите этих людей. Вы можете посмотреть на них сейчас на картинке в интернете. Их показывают в виде ха-ха, такого курьеза. Вот стоят эти черненькие ребятки в одинаковых майках с надписью «Россия» – это вот те, кого Пригожин собирается посадить в самолет и отправить на украинский фронт. Вы увидите их участниками разных событий в вашей жизни в России, потому что это теперь часть российской политики. Центральноафриканская Республика и ее убийцы пришли в российскую политику, приведены сюда Пригожиным. Вот. Это важная вещь. Хорош бы понимать это.
И это происходит в самых разных областях. Вот, казалось бы, совершенно другая сфера и тоже вся построенная на том, что это меня не касается, пусть об этом думает тот, о ком идет речь. Вот российский так называемый парламент некоторое время тому назад принял закон о запрете пропаганды ЛГБТ. Кого это волнует? Пусть это ЛГБТ и волнует. Это же их пропаганду запрещают.
О. БЫЧКОВА: А мы же нормальные люди. Нам-то что?
С. ПАРХОМЕНКО: Они нетрадиционные, а мы традиционные. Они вот такие, а мы сякие. Послушайте, это, что называется, некоторая отработка технологий. Потому что если вы посмотрите на то, как технически это происходит… Закон еще не подписан. Закон еще не вступил в силу. У этого закона нет никаких практических последствий. Этот закон составлен таким образом, что его можно трактовать более-менее как угодно. Но сегодня в произвольном порядке он применяется. Мы видим, что книжные магазины начали убирать часть своей продукции с прилавков, книжные издательства какие-то хотят сопротивляться, какие-то – нет.
О. БЫЧКОВА: Ой, ой, ой. Можно я тебе только процитирую? Пишет Екатерина Вайнштейн как раз у тебя в «Пархомбюро» (вот передо мной открыто). Ее подруга работает заведующей одной из центральных библиотек. Им пришло распоряжение убрать помимо соответствующей литературы – Акунина, Быкова и так далее… Это другой черный список, как мы понимаем. Это неблагонадежные.
С. ПАРХОМЕНКО: Тот законный черный список. Где Акунин, Быков и прочие – это нормальный черный список. Мы уже привыкли к нему.
О. БЫЧКОВА: Да, да, да. Убрать все детские книги, где есть изображение радуги. Просто радуги.
С. ПАРХОМЕНКО: А с мармеладом что делать? Вот бывают такие мармеладки, они вот разного цвета. Там сначала красненькая полосочка, потом желтенькая, потом зелененькая, потом опять красненькая.
О. БЫЧКОВА: Да, бывают всякие.
С. ПАРХОМЕНКО: Что делать с мармеладками в кондитерских магазинах?
О. БЫЧКОВА: А вот это в школе, знаешь, «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Что, теперь не будем этого учить, что ли?
С. ПАРХОМЕНКО: Это практически «Пролетарии всех стран соединяйтесь». Это лозунг нового интернационала. «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан» – что это означает? Это означает пропаганду ЛГБТ.
О. БЫЧКОВА: Как что? Понятно что.
С. ПАРХОМЕНКО: Дальше начинается история о том, что производители этого всего – кино, театральных спектаклей, книг, живописи, чего угодно – начинают говорить: «Погодите, у вас же там про пропаганду. У нас нет пропаганды. У нас жизнь во всем ее многообразии. У нас человеческие чувства, отношения, любовь. У нас эмоции. Мы ничего не пропагандируем. Мы рассказываем о том, как устроена жизнь». «Нет, – отвечают им, – это все пропаганда». И дальше там начинается, что… Ну хорошо, с бумажными книжными магазинами мы уже понимаем, что делать. Ну вот надо теперь как-то…
О. БЫЧКОВА: Запаковать все в черную пленку?
С. ПАРХОМЕНКО: Прибрать к рукам еще и электронные книжные магазины. Книги-то, например, у нас распространяются так же ровно, как и кино. Теперь для того, чтоб посмотреть кино, необязательно купить билет и пойти в кинотеатр. Кино в разных формах распространяется, в том числе распространяется в сети Интернет. Ровно так же и книги распространяются в электронном виде и в аудио-виде. А с этим что будет происходить?
О. БЫЧКОВА: А как электронные книги запаковать в черную пленку? Я не знаю.
С. ПАРХОМЕНКО: Вот именно. Ну как? Например, выделить на сайте… И я, собственно, обсуждал это с юристами уже. Например, так: выделить на сайте электронного магазина раздел, в котором собрать эти электронные книги, которые вы объявляете недопустимыми, и объявить там регистрацию по паспорту. Если вы хотите получить доступ к этим книгам, пожалуйста, как-то сфотографируйте себя с паспортом, как это бывает, или, я не знаю, пришлите скан вашего паспорта, и мы вам пришлем одноразовый пароль. И вы зайдете и там сможете купить эти ужасные и зловредные книги, которые таким способом запечатаны в пленку.
О. БЫЧКОВА: Примерно 80% всего, что продает.
С. ПАРХОМЕНКО: Разумеется. И огромное количество авторов, которые описывают жизнь. А в этой жизни есть самые разные вещи, есть все ее многообразие, есть все цвета этой радуги. Почему радуга-то? Откуда взялся образ радуги? Потому что все цвета, которые есть в жизни.
И почему мы вдруг рассказываем про это непосредственно после того, как мы говорили о войне? А потому что это тоже не удержишь в этих границах, потому что, совершенно очевидно, это некоторая промежуточная стадия на пути к запрету чего-то следующего, что вам кажется уместным, правильным, доступным. Право людей на передвижение, например. Право людей на произвольную смену работы. В условиях военного времени оказывается, что это неочевидно. Вы работаете на оборонном предприятии или вы являетесь программистом в компании, у которой есть государственный заказ на какой-то государственный софт? Сидите, не вылезайте оттуда, потому что мы можем произвольно это ограничивать.
Это очень важно понимать, что в условиях войны ничто не удерживается в рамках, ничто не удерживается в каком-то замкнутом пространстве. Вот у нас здесь – война, а здесь у нас – мирная жизнь и ничего этого здесь не происходит. Так не бывает ни с чем в условиях войны.
Еще одна новость этой недели. Тоже как-то над ней многие посмеялись уже, что Генпрокуратура вдруг откуда ни возьмись издала инструкцию. Инструкцию о том, как закрывать электронные медиа. Как-то сразу хочется сказать: «Ну вы проснулись, очухались. Год назад надо было такую инструкцию объявлять и публиковать, когда еще были электронные медиа незаблокированные». Сегодня фактически все живое, что существует в российской прессе электронной, существует в заблокированном виде и работает либо из-за границы, либо из-под VPN, либо еще как-нибудь.
Но что важно, на мой взгляд, когда глядишь в этот текст? Там ожидаемые вещи, что поводом для этого являются заведомо ложные сведения о дискредитации вооруженных сил, о дискредитации государственных органов за рубежом, за пределами Российской Федерации и так далее. Все, казалось бы, совершенно такое локальное, это все для войны устроено. Ну понятно, пока идет война, значит, про армию не смейте разговаривать. Пока Россия оккупирует территории в соседней страны, не смейте что-либо говорить об администрациях оккупационных этих территорий. Понятно. Ясно, зачем это все делается.
Но вдруг откуда ни возьмись там появляется еще и такой повод (вот что такое повод, мотив для закрытия средства массовой информации): явное неуважение к обществу, государству, официальным государственным символам Российской Федерации, Конституции Российской Федерации или – внимание – органам, осуществляющим государственную власть в Российской Федерации.
Вы знаете, я не уважаю президента Российской Федерации, явно не уважаю его. Я явно не уважаю Совет Федерации Федерального Собрания Российской Федерации во главе с госпожой Матвиенко. Я не уважаю их. Я не уважаю МИД, я презираю его за то, что он делает. Это повод для того, чтобы меня как журналиста лишить права на исполнение мною моих профессиональных обязанностей за явное неуважение вот к этим скотам, которых я называю скотами, явно не уважая их. Вот, собственно, так это и толкуется расширительно.
Начинается там с того, что нет, давайте все, что вы пишете про армию, пусть соответствует брифингам Министерства обороны. А дальше выясняется, вы власть не уважаете – это повод для вашего закрытия впрямую, по инструкции прокуратуры, написано на бумаге. Если раньше это подразумевалось, то теперь это формальный документ – инструкция, подписанная генеральным прокурором Российской Федерации Красновым. И в этом смысле это совсем никто не опоздал, это просто новый шаг. То, что раньше происходило мысленно, то, что происходило в контексте, теперь происходит без всякого контекста, а в прямом смысле, непосредственно на бумаге.
Вот так развивается тоталитарное государство, так развивается этот режим, так он теряет власть над своими собственными какими-то органами, передавая их другим (это вот случай всех этих военных формирований, формирований в кавказских республиках и так далее). И так он постепенно отказывается от некоторого количества своих конституционных принципов.
Тут смешная фотография гуляла в интернете: лицо российского фараона в тот момент, когда он слушает заключение Зорькина, председателя Конституционного суда, о том, что для того, чтобы ввести обратно смертную казнь, нужно другую Конституцию, и как-то это противоречит каким-то там основам. Но это же не проблема больше. Все, этот флер невинности снят. Как-то можно написать и это. Ничего страшного, бывает.
Так что это не удерживается в рамках, не удерживается в рамках каких-то отдельных ситуаций, отдельных проблем, отдельных людей и так далее, и так далее, и так далее.
Давайте поговорим про частные случаи. Их два, которые очень сильно меня как-то занимают в это время. Один из них – это вчерашняя новость про Марию Колесникову, которую обнаружили разрезанной в гомельской областной больнице. И это сама по себе абсолютно безумная ситуация. Человека, который находился по безумному, абсурдному обвинению в заключении. Она получила 11 лет, напомню, после того как фактически добровольно осталась в руках этого суда и в руках этого диктатора. Вы помните эту совершенно душераздирающую историю, когда она порвала свой паспорт в тот момент, когда ее пытались выдворить из Белоруссии. Она хотела быть со своим народом. Вот она со своим народом и есть.
И с ней произошло – вот что важно в этой ситуации – то, чего никто не знает. Ее обнаружили фактически случайно в этой больнице. Никто не знает, каким образом она там оказалась. Никто не знает, почему, собственно, ее подвергли хирургической операции и какой, потому что формулировка, которая была предъявлена для объяснения ее появления там – «хирургическая патология». Это может быть все что угодно. Это может быть от нарыва на поцарапанном пальце или аппендицита до изъятия каких-нибудь внутренних органов или еще чего-нибудь такого. Это абсолютно бесконтрольно.
Это и есть фашизм уже совершенно окончательный, сложившийся, сформировавшийся. Человека физически уничтожают втайне, не сообщая об этом ни слова никому. И конечно, мы можем это как-то экстраполировать и вообразить относительно разных других людей, которые оказываются в российских тюрьмах, уже не в белорусских. Белоруссия здесь в этом смысле просто едет в поезде на три остановки впереди по этим же самым путям, по которым за ней едет российский поезд и постепенно проезжает эти же самые остановки.
Так что судьба Ивана Сафронова, судьба Владимира Кара-Мурзы и наконец самая в этой ситуации очевидная и, видимо, самая страшная судьба Алексея Навального. Вот мы можем смотреть, что происходит с Марией Колесниковой.
И, конечно, я думаю, что когда в мире принимают решения о каких-то решениях, когда в мире задумываются о том, каким образом можно остановить, ограничить уже не просто агрессию, уже не просто эскалацию насилия, уже не просто нарушение прав человека, а вот такое совершенно физическое уничтожение людей этим фашистским режимом, должны задумываться и об этом, о том, что должны быть какие-то меры противодействия.
Я думаю, что впереди… Опять же, найдется какой-нибудь МИД какой-нибудь относительно небольшой страны, который это произнесет: «Ну, тогда мы должны понимать, что здесь на наших территориях находятся разнообразные Небензи, всякие, бывает, попадаются Лавровы и так далее и относиться к ним как к материалу для воздействия на такого рода ситуации».
Однажды мы к этому точно придем. Если вы думаете, что ситуация не разовьется таким образом, что она не придет к арестам официальных представителей России, потому что это будет единственная возможность спасать человеческие жизни внутри России на этой российско-украинской войне, вы ошибаетесь. Это обязательно придет к этому моменту. Что называется, запомните этот твит. Рано или поздно это случится.
И вторая ситуация, вторая история – это сражение, которое ведет Илья Яшин на своем суде. И, конечно, он ведет разговоры не только о себе и не только о своем конкретном поводе, и не о том, насколько в создавшейся ситуации возможно обвинение в клевете, дискредитации и сообщении заведомо не соответствующих действительности сведений, когда речь идет о Буче, которая является абсолютно признанным случаем, который подробно расследован, который подробно продемонстрирован, так, сяк, из космоса, на видео, когда работает громадная следственная группа, которая эксгумирует эти тела, которая демонстрирует, собственно, характер ранений, с помощью которых эти люди были убиты, обнаруживают все эти дырки в затылках и так далее и так далее.
А тем временем Яшина продолжают судить за то, что он ложно сообщил о жертвах среди мирного населения в Буче. Суд продолжается тем не менее своим чередом.
И тоже это разговор ровно про это же. Это разговор про выход из рамок, про то, что люди, которые таким образом продолжают обвинять и судить Яшина, они имеют в виду вас, несомненно. Они имеют в виду, собственно, всех людей, живущих в России. Они отрабатывают некоторую технологию, в соответствии с которой, с использованием которой можно вне всякой связи с действительностью… Вот ведь в чем дело. Вот это слово «заведомо ложные», которое применяется к людям, которых обвиняют, вроде Яшина или которых обвиняли вроде Кара-Мурзы или вроде депутата Горинова, например, что вот они сообщили заведомо ложное под видом правдивого.
Это в точности то, что в данный момент делают обвинение и суд. Они сообщают заведомо ложное под видом правдивого. Они знают, что произошло в Буче. Они взрослые люди. Они умеют читать и смотреть. Они видели эти материалы. Они читали эти тексты. Они хорошо отдают себе отчет о происходящем. Бессмысленно спрашивать, верят ли они в то, что они провозглашают. Это относительно каких-то пропагандистов можно говорить. Это относительно военкора Коца можно спросить: он верит в то, что он несет? Или какой-нибудь Соловьев. Он верит в то, что он несет?
Но здесь-то так вопрос не стоит. Вопрос не стоит о том, верит ли прокурор в свое обвинение. Прокурор отлично осознает, что он это обвинение фальсифицирует. И это становится государственной практикой. На этом, собственно, построена система российского правосудия.
Это, мне кажется, ставит случай Яшина, так же как случай Кара-Мурзы перед этим, так же как случай Ивана Сафронова перед этим, так же как целый ряд разных других вот этих больших процессов, которые мы видели, и прежде всего вот эту нескончаемую серию судов над Алексеем Навальным, который продолжает снова и снова, надо сказать, этих судов добиваться, потому что для него это единственная возможность сегодня разговаривать с окружающим миром. Он разговаривает с миром в форме своих выступлений в зале… Но даже не в зале, это все происходит по трансляции, но как бы в процессе судебных заседаний вот этих виртуальных.
Это ставит это вот в такой контекст – контекст формирования практики, контекст формирования порядка, в котором существует то, что остается от Российского государства.
Я здесь, кстати, напомню еще об одном важном событии, которое произойдет завтра, 1 декабря. Вступает в силу закон о лицах, находящихся под иностранным влиянием, смысл которого заключается в том, по большому счету, помимо того, что он там упорядочивает или упрощает процедуру собирания иностранных агентов в один реестр из тех четырех реестров, в которых они находятся сейчас…
Но чем важен этот закон и чем важно завтрашнее его вступление в силу? Тем, что он окончательно переводит весь институт иностранных агентов из разряда политических ярлыков в разряд прямых репрессий и дискриминаций. То есть в соответствии с этим законом люди, имеющие это наименование – это и я в том числе, и огромное количество хорошо знакомых, известных и любимых вами, гораздо больше любимых, чем я, журналистов, писателей, музыкантов, публицистов, кого там только нет – эти люди оказываются лишены своих гражданских прав и оказываются дискриминируемы по целому ряду критериев их гражданской жизни.
И конечно мы находимся на пути к лишению гражданства. Несомненно, мы движемся туда. И это совершенно логичное завершение или, точнее, этап этого процесса. Пока это люди, которым по этому новому вступающему в силу закону запрещается выполнять целый ряд профессиональных обязанностей, в том числе очень широких, связанных так или иначе с просвещением кого-либо.
О. БЫЧКОВА: Ну да, тут нет предела совершенству, понятно. Слушай, тут еще был вопрос у тебя в «Пархомбюро». Хочу успеть тоже об этом спросить. Алексей Кудрин уходит из Счетной палаты и становится важным руководителем «Яндекса». Так пишут, по крайней мере.
С. ПАРХОМЕНКО: Это торг. Важно понимать, с одной стороны, есть большое количество, очень большое количество государственных деятелей в России, которые пытаются соскочить, называя вещи своими именами, пытаются как-то от этого режима, следующего мерной поступью на пути к трибуналу, возмездию, тюрьме и виселице, они пытаются оттуда как-нибудь выскочить. В обмен на это они предлагают услуги этому режиму.
Мы можем абсолютно не сомневаться, что тот факт, что Кудрина отпустили, – вот так это надо называть, его не выгнали, его не уволили, его не отправили, его отпустили, ему разрешили выйти, – это означает, что он предложил что-то в обмен. Он предложил какие-то свои переговорные возможности, он предложил какие-то контакты, он предложил свою репутацию. Завтра, когда потребуется о чем-нибудь договориться, надо кого-то послать договариваться – это будет Кудрин. И вы это увидите тогда, когда это перестанет быть тайной. Когда-нибудь, несомненно, перестанет. Вот так это, собственно, сегодня устроено.
О. БЫЧКОВА: Ну, пускай это работает так, чем стрелять и бомбить, в конце концов.
С. ПАРХОМЕНКО: Одно другому, к сожалению, пока не мешает.
О. БЫЧКОВА: Пока не мешает, да, и не помогает. Это было «Особое мнение» на «Живом гвозде». Сергей Пархоменко. Спасибо большое. До встречи через неделю. Спасибо всем, кто нам писал. Пока.
С. ПАРХОМЕНКО: И в пятницу на моем YouTube-канале вечером.
О. БЫЧКОВА: Не забудьте.
С. ПАРХОМЕНКО: Пока.