«Один» с Дмитрием Быковым: «Война». Новая книга Боба Вудворда

Дмитрий Быковпоэт, писатель, журналист

В России есть запрос на стабильность. Нация почти всегда получает то, что она хочет. И она получила Путина на тридцать лет. Не думаю, что больше; надеюсь, что меньше.
А вот Америка – это совсем другой запрос. Это запрос даже не на перемены, а на зрелище, на спектакль. И вот это зрелище ей Трамп предоставляет…

Подписаться на «Живой гвоздь»

Поддержать канал «Живой гвоздь»

Купить книги Дмитрия Быкова на сайте «Эхо Книги»

Д.БЫКОВ: Доброй ночи, дорогие друзья.  Счастлив вас видеть, полуночнички. Естественно, что мы сегодня говорим о результатах американских выборов и о том, что это нам несет. Должен заметить, что ни в себе, ни в большинстве коллег, которые голосовали за Харрис, ни в университетской Америке я депрессии не замечаю. Наоборот, есть ощущение (которое вчера и студентки мои проявили в разговоре) веселого напряжения и бодрого вызова.

Мы не будем уподобляться Трампу и говорить, что «у нас украли победу», хотя я прочел уже публикацию о том, что какие-то миллионы голосов были украдены у Харрис. Совершенно очевидно, что время переломное, и кто бы ни победил, это президентство спокойным не будет. Оно не было бы спокойным у Харрис, и оно не будет свободным у Трампа. Но здесь мне кажется есть два чрезвычайно позитивных моментов. В качестве доказательства (хотя это мало кого интересует) свою переписку с американскими друзьями по поводу Вэнса. Я написал тогда, что лучше Трамп сегодня, чем Вэнс завтра. Мне кажется, что Вэнс – фигура гораздо более опасная, чем Трамп. Во-первых, потому что он младше значительно и перспективнее гораздо. Он гибкий демагог. Я думаю, что его книга «Хиллбиллская элегия» (такая элегия среднего класса, элегия «ржавого пояса») – это аналог «Несвятых святых» сегодняшний.

Могу объяснить. Я думаю, что большинству сейчас это сравнение покажется чрезвычайно странным. Но, видите, «Несвятые святые» – это книга о вере без благодати. А «Элегия» – это книга о семье и о любви без любви. Эта книга настолько спекулятивная, и профессионально спекулятивная, хорошо спекулятивная. Это, знаете, как Толстой говорил про Куприна, про «Яму». Он вообще Куприна любил, но первая часть «Ямы» ему не понравилась. В 1908 году он говорит: «Формально он возмущается, делает вид, что возмущается. Но описывая все эти гадости, он наслаждается. От человека со вкусом этого скрыть нельзя». Точно так же в «Хиллбилл-элегии» или в книге Шевкунова видно, что эта книга написана человеком безрелигиозным. Талантливым, профессиональным, сценарно грамотным (ну что вы хотите, профессиональный сценарист), но он совершенно не верит в том, о чем говорит. Он или подзаводит себя, подкручивает, или свой личный религиозный опыт, довольно узкий, выдает за теологию.

То есть эта книга не теологична, она не содержит в себе… Понимаете, книга иного атеиста содержит больше веры. Видно, что для автора вопросы веры не являются принципиальными. Так же и для Вэнса вопросы семьи, биографии, среды не являются профессиональными. Это опытный, профессиональный демагог. Поэтому когда созреют предпосылки для гораздо более радикальных перемен в Америке (а они созреют trust me), вот тогда Вэнс будет, мне кажется, более опасным персонажем. Поэтому лучше Трамп сегодня, чем Вэнс завтра.

Возможен, конечно, вариант, при котором Трамп за четыре года построит такую мощную вертикаль власти, такой путинизм построит, что результатом будет этого прямое наследование поста (сам он по закону и по возрасту больше не сможет), и Вэнс сможет, сможет прямо автоматом проскользнуть во власть. Но, во-первых, такой случай был всего лишь единожды, если не считать Джонсона после Кеннеди, там убийство было. А во-вторых, понимаете, мне кажется (и это позитивный момент), что мы присутствуем при радикальном обновлении Демократической партии. Она поставлена необходимостью выживания примерно так же, как Украина: либо она породит нового лидера, либо ее не будет.

Политическая система в Штатах может измениться. Не надо думать, что мы все время обречены на константную двухпартийную систему с голосованием выборщиков. Америка готова меняться, она довольно flexible, она открыта к переменам. Кстати говоря, перемены в Америке никто не рассматривает вообще как катастрофические. Об этом мы сейчас поговорим отдельно, потому что это очень интересная тема.

Но Демократическая партия – это не просто стена, которая станет дверью. Для Демократической партии это возможность породить нового, молодого, энергичного и фантастически талантливого лидера. Знаете, ведь Господь ничего не делает просто так. Для меня абсолютным шоком был успех (и не просто успех, а триумф) книги Навального «Патриот». Когда ты с человеком был близко знаком, был с ним на «ты», десять раз делал интервью и много раз фотографировался (у меня всегда ужасный соблазн теперь выложить эти фотки), брал интервью дома у него, с браслетом на ноге, обсуждал, как ему не растолстеть… в общем, мы вели какие-то совершенно домашние разговоры, когда он был под домашним арестом тогда. А сейчас ты заходишь – и лежит штабелями на первом месте на входе эта книга, и все ее читают, и все студенты ее читают, спрашивают: «Как, неужели вы его знали так близко? Расскажите, что это за человек?» И ведь это не Нью-Йорк. Штат Нью-Йорк, да, но это не самый исторический его город, хотя и второй по величине. И не самые продвинутые люди приходят в восторг от него.

Навальный вызвал в Америке такой интерес. Вы не представляете, какие положительные рецензии выходят, в каком количестве и какой у книги рейтинг! Проверьте на «Амазоне», если это вам доступно, да и не только на «Амазоне», во всех чартах книжных. Меня, честно говоря, это смутило, я захотел проверить, нет ли здесь какой подкрутки. Но ведь вы знаете, что Америка традиционно гордится своим невниманием к региональным лидерам.   А здесь даже не лидер, лидер оппозиции, региональный абсолютно, более того, последние три года сидевший, по своему выбору вернувшийся. Это человек, безусловно, self-made man, безусловно, американской традиции с американским образованием, но с русским характером и с русской безбашенностью. И вдруг я вижу, что Навальный – едва ли не самая популярная, самая обсуждаемая фигура в современном книжном мире. Книга Вудворда стоит в рейтингах иногда вровень с ним, иногда – даже ниже, хотя (поверьте мне, ребята, я читаю Вудворда с 1994 года, когда впервые приехал в Штаты: первое, что я купил, были «Insomnia» Кинга и «Agenda» Вудворда, я их прочел немедленно). Это гениальный политический журналист.

Понятно, почему я читаю «War» с особым интересом. Потому что мне сейчас, год спустя, писать эпилог для американского издания «VZ». Я, кстати, с радостью убедился, что все сведения, которые получал я (инсайдерские, косвенные, большей частью догадки), подтверждаются. Все про последний год более-менее верно. И это лишний раз доказывает, что для написания биографии или книги о феномене Зеленского совсем не обязательно быть его интервьюером, пресс-секретарем. Вудворд вхож в Белый дом. При этом он подчеркивает: «И Байден, и Трамп отказались давать мне интервью для книги «Война»». Это последняя фраза книга. Они decline самую возможность этого, и это тоже очень интересно.

Но я убедился, что книга Вудворда при всей ее блистательности, при всем динамизме, при абсолютной точности, догадливости и предсказательности политических выводов стоит вровень с книгой Навального. И вот я неожиданно убеждаюсь, почему и с чем это связано. Может, я не все вижу рейтинги, но, во всяком случае, тот рейтинг Barnes & Noble, который у меня рядом с универом, в этом смысле совершенно убеждает.

С чем это связано? Сегодня востребован лидер, который способен работать в обстановке тотального недоброжелательства (если не ненависти), принимать радикальные, решительные меры, принимать сильные решения. Это должен быть человек молодой, поколения сорокалетних (а лучше бы тридцатилетних), человек абсолютно несистемный, то есть пришедший из какой-то другой сферы. Не обязательно местного самоуправления; нет, это не обязательно может быть шоумен (как называется книга Шустера о Зеленском), это не обязан быть шоумен класса Трампа, но это, скорее всего, должен быть король-нарратор. Я с радостью вижу, как хорошо люди воспринимают этот термин.

Король, создающий сюжет для нации. В данном случае это король, создающий сюжет для партии. Я думаю, что такой человек Демпартии нужен и такой человек у Демпартии будет. Потому что Америка отличается тем, что когда ей нужен вызов, она на него реагирует, и реагирует действием, а не паникой. И вот здесь, ребята, одна очень важная штука. Разумеется, Трамп – нежелательный вариант, как называлась когда-то книга Маши Гессен о Путине. Нежелательный, тяжелый, мне лично глубоко неприятный, потому что это человек совершенно не моего склада, не  того склада, который я люблю. Америкой вообще не должен рулить человек моего склада. Америкой должен рулить человек, у которого существуют некоторые священные ценности. Насколько они существуют для Трампа – вопрос отдельный.

Хорошо бы при этом Америкой рулил человек, которому небезразлична Украина. Более того, которому небезразличны принципы американской политики; человек, который поддерживает свободу, а не стратегического союзника. Кстати, тут в книжке Вудворда приведен замечательный диалог с Джеком Салливаном. Он его спрашивает: «А как вы думаете, если бы Трамп был в Белом доме, была бы война с Украиной?» Салливан говорит: «Нет, конечно же, нет. Просто не было бы необходимости в этой войне, Путин был бы уже в Киеве. Трамп лично ввел бы его туда. Потому что у всех политиков типа Трампа лозунг один: дайте диктаторам во всем мире делать то, что они хотят».

Это абсолютно золотые слова. И я очень надеюсь, что эти золотые слова  (в этой книге, тоже бестселлере) будут прочитаны, услышаны. Я не знаю, как сейчас будет действовать Трамп, действительно ли он собирается заканчивать войну быстро… У меня, кстати, нет такого ощущения, но кого сейчас волнует мое ощущение. Я просто хочу сказать, что нежелательный вариант. Не могу сказать, что это опасно: никакой опасности нет, и выдавать русских Путину он не будет. Я довольно давно здесь живу, и работать здесь начал еще до войну. Ну а будет выдавать – найдем куда спрятаться, не проблема.

Проблема в ином. Атмосфера, которую он может серьезно испортить, которая будет неприятна, непрезентабельна. Она будет трудна и для университетов, и для гуманитариев, и для интеллигенция. Интеллигенция в Америке есть, она не вся левая, и не вся университетская. Даже среди республиканцев далеко не все рады Трампу. Но вот одна принципиальная вещь, которая отличает радикально Россию от всех других стран. Я об этом сегодня немножко говорил в «Навигаторе», но «Навигатор» странным образом прервался. Я не склонен это относить на счет чьих-то козней, но все главное было сказано. Нас с Давлетгильдеевым прервали ровно в тот момент, когда мы закругляться. Поэтому спасибо, Господь, что дал успеть все главное сказать.

В Америке совсем другой запрос. В России есть запрос на стабильность. Нация почти всегда получает то, что она хочет. Не зря же сказано у Сенеки: «Смело проси богов». Действительно, удовлетворенные, услышанные молитвы – один из главных сюжетов истории, об этом стоило написать книгу. Не зря у меня Капоте сегодня на футболке. «Услышанные молитвы приносят больше слез, чем неуслышанные», – говорила Святая Тереза и не ошибалась. Значит, проблема в том, что у России запрос на стабильность, после века трех революций. И она получила Путина на тридцать лет. Не думаю, что больше; надеюсь, что меньше. Но тридцать лет – это срок для русского правителя  типа Екатерины, Николая или Сталина (у которого даже меньше получилось в итоге, 28 лет). Редко он больше задерживается.

А вот Америка – это совсем другой запрос. Это запрос даже не на перемены, а на зрелище, на спектакль. И вот это зрелище ей Трамп предоставляет. Совершенно очевидно, что следующие четыре года американской истории будут интересными, нам всем будет интересно. Американец рассматривает политику как такой distract… Больше всего я боюсь, что моя речь станет похожа на такую речь классического американского русского: «Я вас приглашаю к себе, надеюсь, знаете мой apartment» (это «Москва на Гудзоне», из Маяковского). Мне кажется, что ощущение вызова, зрелища, ощущение отвлечения от жизни, – для американской политики это очень важно. Политика должна отвлекать вас от вашей телесной немощи, от перспективы смерти, от быта, вообще от разнообразной тоски. Политика – это как в кино сходить.

Понимаете, люди придумали это не только, чтобы обеспечивать себе налоги. Налоги… Не помню, кому  принадлежит фраза о том, что налоги и душа бессмертны («правда, насчет души я не уверен»). Налоги – это вечная проблема, она не является главной. Главной и фундаментальной является проблема забыть о своей человеческой ничтожности, смертности, обсудить за завтраком проблемы президента или проблемы соседей. Вот поэтому люди и придумали себе динамичные и напряженные выборы, радикальные перемены. И я хочу сказать – это одна из тем моей книжки «Демон поверженный», которая выйдет в ноябре… Всем ее рекомендую, потому что это хорошая книга. Может, это моя лучшая книга. Так всегда кажется, когда заканчиваешь новую вещь. Так вот, там сказано, что модерн – это скальпель, модерн, как и революция, приходит на помощь там, где традценности завели в глухой, кровавый, непроезжий тупик. Там, где путь пошел не туда. Туда приходит модерн с его безэмоциональностью, с его ставкой на результат, с его рациональным мышлением.

Модерн ведь не везде был. В Америке он, например, просто не понадобился. Без него обошлось, потому что случилось все в 65-м году, и не надо было модернизмом вытаскивать страну из тупика. И не было модернизма поэтому. Поэтому Хемингуэю и Фицджеральду пришлось ехать за ним в Париж, а Шервуд Андерсон так и остался непонятым гением. Модерн приходит тогда и туда, где возник тупой, мрачный, безвыходный политический и нравственный the end, мертвый конец, грубо говоря. Вот он и возник в России. Поэтому революция – это не от хорошей жизни. Это там, где нет нормального (не скачкообразного) поступательного развития. В Штатах оно есть. В Штатах перемены не вызывают ужаса, поэтому их не оттягивают до последнего, до того момента, когда они становятся катастрофичны. Их не воспринимают как конец света.

Смена президента – это смена человека в Белом доме, а не смена пути, парадигмы, не радикальное изменение страны. И как сказал мне один мой аспирант: «Демократия, ничего не поделаешь, – это отражение объективных процессов». Согласно объективным процессом (наверное, это наша коллективная вина), в обществе стало больше людей, которым нужны простые решения. В обществе стало больше дураков.

Кстати, Вудворд еще в 1987 году, когда Трампу было 42 года, брал у него интервью. Он спросил: «А что Вы читаете?» Тот ответил: «Washington Post», иногда «New York Times», но чаще всего «Wall Street Journal». Про книги ничего не было сказано. «А друзья у Вас кто?» «Ну, по бизнесу есть друзья, брат меня всегда понимает». Трамп – не тот человек, который, прямо скажем, отличается высокой интеллигентностью. Но, видимо, процент таких людей в обществе вырос. В обществе вырос процент дураков. Как сказала одна моя студентка: «Надо вводить презумпцию дурака – человека, который принимает даже не самое глупое, а самое очевидное из всех решений». Наверное, вырос процент людей не глупых, но прагматичных. Наверное, вырос процент людей эгоистичных, которые хотят жить по принципу: «Ни к чему мне царская корона, была бы моя милая здорова».

То есть не важно, что происходит в мире, важно, что происходит во мне, в моем кошельке, в моем чемодане. Это нормально. Поскольку демократия отражает эти процессы в обществе, значит, надо менять эти процессы. Надо так преподавать, чтобы твои студенты охотнее задавали вопросы, чем давали примитивные ответы. Это не является какой-то фатальной невыполнимой задачей. Равным образом, как фатальной невыполнимой проблемой не является смена власти. Захотим – поменяем. Как говорят в Украине: «Надоест этот президент – выберем другого». Тут нет драмы. И если бы для России в свое время… впрочем, так все и было: для России приход Путина многими (в том числе и мной) воспринимался как надежда, другими – как приговор. Оказались они правы, но могло оказаться по-всякому. История не была бы детерминирована абсолютно. В детерминированной истории жить скучно, невозможно. В любом случае, это было значимое событие.

Смена президента в Америке – это четыре (максимум, восемь) лет. Хотя я понимаю, что при большинстве в Сенате (большинство во всех ветвях власти намечается) можно, значит, как следует поменять американскую политическую  систему, но упразднить ее нельзя. Понимаете, Америка не совсем та страна, в которой выходит так, как в России. Америка не состоит из терпил, а Россия за последнее время состоит.

Я, кстати, подумал, и это, кстати, дало мне определенный толчок… Я все время  откладываю «Океан»; думаю, что надо писать этот роман в другое время, как-то на пенсию оставить, потому что, в конце концов, это главное мое высказывание в жизни. Но я, наверное, буду делать его уже сейчас. Хотя, опять-таки, кого волнуют мои планы. Я здесь отвечаю на вопрос хорошего читателя: «Когда ждать «Океан»?» Думаю, скоро. В чем проблема? «Океан» посвящен проблеме диверсификации человечества, проблеме его разделения на несколько видов, с которыми – хотим мы того или нет – нам придется взаимодействовать и считаться. Любой процесс, к сожалению, диверсифицирован. Любой процесс приводит к тому, что в развитии (и в Меморандуме Бромберга [у Стругацких] об этом сказано) всегда появляются небольшое, но быстро прогрессирующее меньшинство (идеологическое, культурное) и большое, стагнирующее большинство. Это совершенно неизбежный процесс. Христианство было таким периодом.

Я думаю, что этот период обычно обозначается в произведении большого евангельского проекта. Как Евангелие состояло из семи книг (четыре жизнеописания Христа, деяния Апостолов, Апокалипсис и послания), так же из семи книг состоит Роулинг. Я думаю всерьез о том, что «Гарри Поттер» – это Евангелие ХХI века, просто оно обращено к детям, потому что «будьте как дети». А может, потому что человечество инфантилизировалось. А может, потому что дети – это последние, кто это понимает. И в этом Евангелии сказана та главная мысль, высказано то главное разделение, по которому человечество сейчас расслаивается на Гриффиндор и Слизерин, условно говоря. Есть имманентные признаки, а есть приобретенные. Есть простые решения, а есть правильные. Есть врожденные достижения – доблести и искусства, а есть свершения. И вот человечество поделилось таким вот образом. Думаю, что оно всегда так будет делиться. Мы переживаем сегодня исторический разлом, сопоставимый с евангельским.

Я начал думать, что очень во многом триггером этого разлома является Россия. Это станет одной из сюжетообразующих (а там много линий, большая книга) линий «Океана». Ведь, понимаете, что делает Россия? Об этом я много раз говорил, этому же посвящен мой курс «Русский эмигрант как культурный герой» в Барде. Возникает ситуация гигантской матки: страна, которая растит гениев (у нее есть все, чтобы гениев растить), они дорастают до такого масштаба, который становится со страной несовместим. Они перестают помещаться. У нации начинаются своего рода судороги, и она выталкивает человека из страны. Это процесс, описанный много раз. Остаются такие инфантилы; люди, которые за всю жизнь остаются недоношенными до радикального протеста, до целеустремленности. Это удобные люди, прекрасные граждане. С ними можно жить, но прогресс с ними организовать нельзя. Россия всегда устраивает себе прогресс этими радикальными взрывами, когда пальма ломает теплицу. Думаю, что сейчас последний раз. Потому что сломался механизм самовоспроизводства этой системы. Пальмы там больше не рождаются. Как писал Пелевин: «Вишня здесь больше не цветет. Вишневый сад уцелел в холоде Колымы, но в безвоздушном пространстве девяностых он задохнулся. Вишня здесь больше не цветет».  Пальмы там больше не растут. Сломался механизм воспроизводства системы, воспроизводства интеллигенции, грубо говоря.

А ведь стагнация – это не существование. При стагнации страна может гнить довольно долго. Но Россия гнить не захотела, она захотела взорваться. И она взорвалась, гной прорвался в Украину. Мирная стагнация не получилась. Забетонировали пространство и сами его взорвали. Условно говоря, болото произвело слишком много торфа, загорелось и подожгло остальной мир.

Но проблема этой русской эмиграции в том, что, уезжая из страны, она несет с собой родовые болезни. Иными словами, все происходит так, как у Стругацких в Хармонте, в «Пикнике на обочине». Люди, выезжающие из Хармонта, везут с собой беспокойство, производят катастрофический взрыв (или катастрофический рост неприятных происшествий, всяческих инцидентов), куда бы не приехали. Точно так же Россия выбрасывает из себя не столько людей, сколько таких сперматозоидов будущего взрыва. И люди, которые приземляются в других странах, продуцируют там гражданские войны, хотят они того или нет. Посмотрите на все страны, в которых сейчас самый большой взрыв, самый большой процент участников потенциальной гражданской войны. Я сильно подозреваю, что и Израиль, и  Грузия, и Америка с ее социальным расколом – это следствие того (по крайней мере, это хороший ход, хороший художественный ход), что эти диверсифицированные люди, покидая Россию, выбрасываются ею. И везде, куда бы они ни приехали, оптимизируют свою среду, делают себе Россию.

Это не то, что они везде себе делают Брайтон. И не то, что они везде создают себе кружки русской интеллигенции, где замечается тот же раскол. Нет, это удивительная способность россиян везде себе создавать среду, которая будет им напоминать Россию. Как это, я не понимаю. Но вот сейчас Лева Эпштейн (которому я кланяюсь, замечательный поэт, мой старший друг бостонский) совершенно правильно написал: «Я окунулся в мою молодость, когда большая часть моей страны думали не так, как я. Более того, они были мне враждебны». Я бы не сказал, что она враждебна. У меня с соседом-трампистом идеальные отношения, равно как и с некоторым количеством трампистов-интеллектуалов, не только из числа русских интеллигентов, боящихся социализма,  но и из числа вполне американских писателей. Хорошие, нормальные люди – трамписты. Чего там говорить, мой импрессарио – трампист. Человек, который на Среднем Западе устраивает большую часть моих выступлений и разъездов – трампист убежденный, живущий в Америке сорок лет, уехавший ребенком. И у меня никаких нет к нему претензий, мы с ним ладим, как братья. Я не чувствую этих людей как-то враждебными мне.

Я просто чувствую, что, видимо, русские каким-то образом (я не знаю, как они это делают, может быть, они это мыслят, может, силой мысли это делается, какими-то бессознательными телодвижениями) делают себе Россию. То есть для меня, например, быть диссидентом абсолютно нормально. Я никогда не жил при дружественной власти. Власть Ельцина не была мне дружественной, власть коммунистов не была мне дружественной, притом, что семидесятые годы были лучшим временем на моей памяти. Власть в девяностых была вообще не властью, а произволом. О ней нельзя говорить всерьез, это не была система ценностей. Это была система хаотических действий, направленных на выживание. Это была не схема, а барахтанье такое. Это было очень печально. И я отнюдь не думаю, что пребывание мое в Америке будет чем-то отличаться.

Я никогда не рассматривал власть как дружелюбную, дружественную. Я никогда на нее не надеялся, я никогда не работал в надежде на пенсионное обеспечение. Более того, я всегда работал с единственной целью – провести время, отвлечься от смерти. Или там, я не знаю, как-то просодержать себя, пока я пишу стихи или прозу. Но никогда работа для меня не была обеспечение моего будущего и моих капиталов. Я всегда знал, что ни одно государство не будет  меня обеспечивать, ни одна страна мира не даст мне социальных гарантий. И наверное, мне даже и не скучно, пожалуй. Пожалуй, мне веселее жить в той стране, где я жду от правительства ограничений на мой профессиональный рост. Жду проблем с университетом, жду проблем с учебной программой, с урезанием фондов. Грантов я никогда не получал. Ну и конечно, жду проблем с политической общей атмосферой, ситуацией.

Очень много вопросов, особенно от моих украинских друзей, на тему того, что же будет с Украиной. Американское общество, которое пока еще принимает решения (надеюсь, и будет принимать), солидарно с Украиной. Оно видит в Украине такую же демократию – меняющуюся, готовую к вызовам, интересную…. Сейчас, подождите, я отвечу на важный вопрос любимого издателя. Слушает нас любимый издатель, сколь это приятно. Это у него по тексту вопрос, простите уж меня. Упорный издатель, нет, все-таки отвечу.

Для меня нормальна и, более того, естественна ситуация, когда все общество не воспринимает Украину как обузу, как бремя, а воспринимает ее как солидарного, важного товарища по борьбе. Зеленский прав в одном: миру придется решать серьезные проблемы, миру придется сталкиваться с последними диктатурами, мир переживает в целом сейчас грандиозную ломку. И, может быть, он переживает сейчас последнюю судорогу всемирной традиции. Традиция не уйдет без боя, традиция не сдастся без попытки заморозить процесс ее уничтожения. Путин действительно… это знаменитая фраза Каспарова: «Они получили право распоряжаться всей собственностью страны и нам это право не отдадут». Но тут оговорка: нам это право не нужно, а они вообще никому его не отдадут, они вообще не отдадут никому страну, которую считают своей собственностью.

Поэтому последняя схватка, которая сегодня разгорелась, не будет бескровной, не будет легкой. Украина оказалась в форпосте, в авангарде этого всемирного противостояния. И она приобрела бесценный опыт этого противостояния. Опыт, я думаю, больший, чем Россия, потому что Россия нарастила вооружение, а Украина приобрела навык сопротивления, навык стремительного принятия решений, организации. Я не знаю, как закончится украинская война, я только знаю, что никто ее не предаст, что никто ее не прокинет.

Кстати говоря, многие мои украинские друзья интересуются, не будет ли атмосфера в стране «закуклена» присутствием Трампа? Да не будет. Понимаете, основная масса протестующих, негодующих и возражающих (в таких денировских выражениях, которые мне сложно одобрить), принадлежат к творческой элите. Весь Голливуд против Трампа, вся калифорнийская айтишная тусовка против Трампа, значительная часть писателей-интеллектуалов против него. Хотя я хорошо знаю интеллектуалов, которые «за». Следовательно, это приведет к тому взрыву культурного сопротивления, как примерно то, что мы наблюдаем сегодня в России.

 Посмотрите, сколько книг! Freedom Letters завалено какой качественной, какой серьезной литературой! И нет никакого сомнения, что все издательства, многие (их сейчас много), которые издают либеральную, антивоенную литературу… Что такое либерализм? Это всего лишь способность меняться. Сейчас, сегодня это значит вот это. Разумеется, такие издательства не будут сидеть без работы. И нам будет нескучно, нам предстоит писать, собираться, преподавать. Российская интеллигенция в мире, вообще-то, очень востребована. И, поскольку и Навальный востребован, я ощущаю последнее время гораздо больший интерес к своей персоне. Абсолютно никакого со стороны американского истеблишмента, которого я в упор не вижу, никакого давления здесь не будет. Мне, правда, некоторые мои друзья говорят, мол, старайтесь не говорить того-то и того-то, потому что к вашему мнению прислушиваются. Да никто не прислушивается к моему мнению, друг друга не слышат!  Я ощущаю полную моральную свободу – моральную свободу обсуждать любые проблемы со студентами. Потому что мы сейчас изучаем триллерный жанр в триллерной группе, сейчас мы изучаем авторскую песню как фольклорный жанр, вот вам, пожалуйста, и культурные шестидесятые.

Духовное сопротивление – не скажу, что это такой политический блок (слово «блок» мне здесь не нравится), но это набор практик и тем, который во всем мире востребован. И оно – такой эликсир жизни, такое сорокинское голубое сало, такая квинтэссенция свободы, концентрат свободы. Это очень хорошая штука. Поэтому если в американском обществе прибавится сдержанно недовольных; интеллигенции, которая брюзжит по кухням, – это будет хорошо. Она вообще всегда брюзжит, но из этого брюзжания получаются великие книги. И, кстати говоря, если вы хотите, чтобы в стране говорили и думали  о политике, книга Вудворда «Война» должна быть для вас сейчас настольной, потому что это реально великая книга. Вудворд же всегда дает ключевое слово эпохи. Сегодня это слово «война». Мы об этом подробно поговорим.

Я немножко поотвечаю, потому что вопросы идут. Я позволил себе такой монолог. Позволил я его себе, потому что мне реально интересно обо всем этом поговорить. Да и с кем еще поговорить, как не с вами родными?

«Не зарекайтесь от государственных репрессий». Не зарекаюсь от репрессий никогда, но никаких репрессий в адрес критиков Трампа не будет. Не потому, что Трамп не хочет. У него, говорят, есть такой список, он обижен очень, на обиженных воду возят. У него есть список людей, на которых он обиделся. Но общество сейчас не  то, которое позволит ему расправляться с ними. Наоборот, они, может быть, эти ребята, еще наберут очков дополнительных.

Естественно, мы все с утра созвонились (а некоторые списались еще ночью), обменялись мнениями по происходящему. Ни у кого я паники не вижу. Наоборот, вижу, я бы сказал, здоровый, бодрый дух сопротивления. Я радуюсь одному, ребята: я очень боялся старости всегда. Старость, конечно, неумолима, а в наше время – прав Искандер – она начинается с семидесяти пяти. Но она подползает. Важно не дать себе закиснуть. При моей первой встрече, при первом разговоре с Евтушенко (это был в 1983 год, я принес стихи в «Юность», их читал Коркия, и ему понравилось, и он показал их Евтушенко, которому они тоже понравились) сказал (а мне 15 лет было): «Вы стараетесь поднимать небольшие штанги. А вы старайтесь поднимать большие, берите большие проблемы. Есть шанс, что вы ошибетесь. Но, понимаете, вам сейчас пятнадцать лет. Учтите, что с двадцати четырех в человеческом организме накапливаются продукты распада, и скоро их становится больше, чем гормонов, чем механизмов роста. И скоро вы превращаетесь постепенно в кладбище самого себя». Это хорошо было сказано, я запомнил.

У меня есть определенный страх остановиться, законсервироваться. Я довольно много уже написал, мог бы остановиться. Тем более, что никто меня не побуждает к продолжению этого процесса, кроме пяти-шести постоянных читателей, которых я люблю, но которые мое частное утешение. Тем не менее, хотя бы ради своих детей, хотя бы ради своей молодой жены я бы не хотел превращаться в кладбище, в памятник самому себе, в такую, знаете, окаменелость. И Господь делает все, чтобы нам всем было интересно.

Война не в счет, война – это эксцесс исполнителя, грубо говоря. Но мир полон динамики, мир полон интересных приключений, мир проходит через ломку, сопоставимую с приходом Христа. И этому новому Христу понадобятся Апостолы, понадобятся ученики. Пилатов хватает, матвеев мало, которые понимали, слушали бы, записывали и доносили это до окружения. И мне совершенно не важно, что есть…

Тут меня спрашивают, как я отношусь к такой-то и такой-то критике христианской истории. Конкретно тот человек, о котором идет речь, конкретно тот немецкий автор, о котором задан вопрос, это замечательный историк христианства, замечательный его критик, но его критика направлена на другое. Он – в книге «Великий обман» – доказывает мне (довольно убедительно), что исторический Христос всего этого не говорил, что Апостолы жили гораздо позже. Да ведь ребята, Гарри Поттера тоже не существовало никогда. Существовал Том Рэддл, могила которого имеется и бывает показана. Но это примерно такое же соотношение правды и лжи. Христос – создание коллективного, условно говоря, фольклорного бессознательного, которое выдумало такого человека, потому что без этого человека история не развивалась бы, потому что этот человек был необходим, потому что этот человек остался лучшим, что было в человеческой истории. Поэтому его назвали сыном бога. А существовало он в реальности или не существовал, умер, истлел, вознесся – это совершенно не важно. Потому что в единственно реальной, единственно важной духовной реальности он был, был распят и воскрес. И это люди придумали, придумали это Иоанн, Матфей, Марк и Лука. И совершенно не важно, как их там звали.

Факультетов Хогвартса тоже четыре – Слизерин, Пуффендуй, Когтевран и Гриффиндор. Это не важно. И факультетов Хогвартса не было никогда. Но существует почему-то такое правило, что темпераментов четыре, евангелистов четыре, времени года четыре. Есть какие-то фундаментальные основы мифа, этот миф творится, и этот миф – фундаментальное зеркало, через которое мы себя видим. Мир проходит через великую ломку, сопоставимую с христианством. Я совершенно не исключаю, что через две тысячи лет исследователи будут спорить об историзме Гарри Поттера, и  все будут утверждать, что никакой Роулинг не было. Что одна женщина не могла столько всего выдумать. Это важная аналогия, потому что христианство – тоже сказка.

О, Лена Ефимова пишет: «Дима, пишите! Вы нужны мне». Спасибо, Лена! Дай вам бог здоровья, для вас буду работать.

«В США три ветви власти, а не вертикаль, все сбалансировано. Трамп был уже четыре года у власти, и все прошло спокойно». Андрей, Вас я тоже люблю, Вы – один из постоянных читателей. Трамп-1 и Трамп-2  – это два абсолютно разных Трампа.  Тогда у Трампа не было большинства во всей абсолютно власти, в исполнительной и законодательной. Тогда не было такой энергии ненависти к Камале.

Понимаете, американцы очень любят быть первыми во всем. И очень любят всякие первые, первичные эксперименты. Но даже соблазн выбрать первую в истории женщину-президента не сработал, до такой степени они обозлены – на демократов, на Белый дом, на падающую демографию, на мигрантов (главная проблема), на раскол собственный. А раскол этот мог быть, наверное, менее радикальным, будь мудрее американские власти в разные моменты своей истории.

Трамп-1 и Трамп-2 – это разные вещи. И в России тоже было разделение властей, была четвертая власть, была мощная пресса, вы не поверите. Когда я говорил, что России еще предстоит период тоталитаризма похуже сталинского, был 1994 год, и все на меня руками махали, говоря: «Да ну, что за ерунда, не надо слушать писателей». Да только писателей и надо слушать. Тем более, что я тогда писателем еще не был, я был поэт. И им остался. Надо нас слушать, ребята, мы вам говна не предложим. Или, вернее, мы его тщательно предскажем. Кстати, я рад, что мое предсказание о большом разрыве сбылось. Никакого «ноздря в ноздрю» не произошло.  Никакой гражданской войны, конечно, не будет.

«Рекомендуете ли вы подростку читать Кундеру? С какого романа следует начать?» Читать Кундеру, наверное, подростку надо просто потому, что Кундера хорошо описывает любовные, эротические ситуации, всякие проблемы, с этим сопряженные.

Ох, Господи, какие вещи людей интересуют! Иногда даже не поймешь. Но забавно.

«В том-то и дело, что все эти ветви власти в новом сроке, – пишет Андрей, – падают к ногам одного человека». Тоже, Андрей, не совсем верно, давайте не будем паниковать. Отношения между Трампом и республиканцами неоднозначные. Совершенно правильно вчера сказала одна из моих любимых студенток (они все у меня любимые) триллерного курса: «Камала – гораздо более республиканская женщина по психотипу. Себя сделавшая, профессиональная, никогда ни от кого не зависящая». Многие республиканцы голосовали за нее. У меня полкласса сидит республиканцев, но за Трампа они не голосовали. Поэтому ситуация с Трампом неоднозначная, раскольническая, она для Америки провокативная и трудная. Но Америка из этого вылезет. Потому что Америка даже из такого раскола, который сегодня не снился, из раскола на северян и конфедератов, путем Гражданской войны, но, слава богу, выбралась. Сейчас гражданской войной не пахнет, хотя многие хотят строить баррикады. Все обойдется.

Другое дело, понимаете, почему я об этом говорю? Почему я чувствую такую стыдную, не скажу «радость», а стыдное глубокое удовлетворение? Потому что я, конечно, не одобряю этой ситуации «нехай гiрше, аби iнше» (пусть хуже, лишь бы иначе), но я понимаю, что перемены назрели. И я вижу, я чувствую грозовую тучу, я чувствую озон в воздухе. Мне бы не хотелось, чтобы за счет Украины осуществлялись эти перемены. Но, еще раз говорю, Америка не рассматривает Украину как обузу. Она рассматривает Украину как сестру. Не сомневайтесь, здесь диаспоры большие, я это вижу.

А что касается… Тут меня просят прочесть одно стихотворение. Да, я прочту это стихотворение. Ужасно приятно, Женя, что Вы это стихотворение вспомнили. Да, спасибо Вам, Женя (это девушка).

О какая страшная, черная, грозовая

Расползается, уподобленная блину,

Надвигается, буро-желтую разевая,

Поглотив закат, растянувшись во всю длину.

О как стихло все, как дрожит, как лицо корежит,

И какой ледяной кирпич внутри живота!

Вот теперь-то мы и увидим, кто чего может

И чего кто стоит, и кто из нас вшивота.

Наконец-то мы все узнаем, и мир поделен –

Не на тех, кто лев или прав, не на нет и да,

Но на тех, кто спасется в тени своих богаделен,

И на тех, кто уже не денется никуда.

Шелестит порывами. Тень ползет по газонам.

Гром куражится, как захватчик, входя в село.

Пахнет пылью, бензином, кровью, дерьмом, озоном,

Все равно – озоном, озоном сильней всего.

Ужасно люблю я эти стихи. Почему я их тогда написал? Могу сказать, почему. Потому что тогда Россия… Я понимаю, что хорошие стихи по ничтожному поводу – это выглядит смешно. Но тогда Лужков представлялся грозной опасностью. У него было 40-0 в судах против прессы, я сам судился с Кобзоном, причем в уголовном суде, а не в гражданском. Угрожали мне серьезно, угрожали серьезные люди. Я потом узнал от Садальского, что и избиение мое было организовано с той стороны. Надеюсь, Садальскому не повредит мое признание. Я, кстати, в интервью с ним это вставил, и он не возражал. Это были довольно неприятные времена. И Лужков по психотипу был таким Трампом. Я думаю, башня Трампа очень нравилась Лужкову. Я даже думаю, они были знакомы. Я даже думаю, они бы дружили, если бы получилось.

Но вот это ощущение вызова и ощущение грозового озона в воздухе витало, и я это написал. Я помню даже, как я это написал. Помню, что эта туча стояла огромная над улицей Дружбы, там есть такой круглый газон рядом с прудом. Я еще обязательно вернусь на этот газон, не сомневайтесь, ребенка там выгуляю очередного. Может быть, внука уже, но выгуляю. Меня там мать выгуливала, когда мне там было 2-3-4 года. И вот я тогда там, по-моему, с маленьким еще совсем Андрюшей гулял… или это еще было до Андрюши. Гуляли мы по этому газону, и гигантская туча с буро-желтой пастью, описанная у Тургенева в «Призраках», стояла в воздухе, стояли столбы этого грозового электрического напряжения.

Я этот стих, помню, сочинил и сразу запомнил. Пыль еще такая ходила. Я сочинил его буквально за три минуты. Это было какое-то ощущение счастья и вдохновения. Женечка, я очень рад, что Вы это помните. Если, конечно, это не Женя – моя дочь. Но тогда мне тоже было бы очень приятно.

«Нет ли исторической предопределенности в том, что против русского безумного деда появился американский безумный дед, ведь их безумие антагонистично?»

Я не думаю, что он безумный дед. Я имею в виду, конечно, деда американского. Он хитрый дед. И кроме того, то, что он дед, понимаете, не принципиально, потому что он такой нестареющий, удивительная штука. Не знаю, каков психологический возраст Путина. Думаю, что он сильно архаический человек, сильно постаревший давно. Думаю, что с 2008 года старость грызет его неотступно. А вот Трамп, поскольку это человек, не переживающий глубокого душевного опыта; человек (и это у Вудворда, кстати говоря, сказано открытым текстом) без внутреннего роста. О Зеленском он говорит (последние главы о Зеленском для него очень важны), что это человек, радикально переменившийся. Человек, очень многому научившийся, неузнаваемый. Зеленский в 41 год и в 45 лет – это два разных человека. А вот насчет Трампа у него нет такого ощущения. За тридцать пять лет Трамп поменялся очень мало: как он пишет (и это правильное ощущение), для этого человека всегда было главным произвести впечатление, быть для одних конфеткой, для других – говном, а иногда – конфеткой из говна (цитирую дословно, то есть не совсем, немножко вольнее).

Но это неизменяющийся тип, Трамп такой пластмассовый. И его психологический возраст его лет тридцать, он не дед. Лет тридцать, когда он начинал свои операции с недвижимостью, когда он назвал главным алмазом, сокровищницей человечества Тадж-Махал. «Но не тот Тадж-Махал, который в Индии, – потрясенно пишет Вудворд, – а казино «Тадж-Махал»». Оно в Вегасе, по-моему. Он сказал: «Я хотел связать жизнь с чем-то подобным». Хотя тут еще не знаешь, что было бы хуже, честно говоря. Вообще, братцы, понимаете, это довольно любопытный феномен – психологический рост, психологический возраст.

Байден действительно глубокий старик, наверное, с какими-то проявлениями старческой переоценки себя. Он, конечно, должен был отказаться от гонки заранее, у Камалы было очень мало времени. Надо сказать, что она этим временем хорошо воспользовалась. У нее есть хорошие шансы возглавить какое-нибудь женское движение, не обязательно феминистское, но женщины в политике должны быть. Психологический возраст – это любопытно, потому что, знаете, вот во мне два человека. Я совершенно не скрываю, что одному есть 56 лет. Это накопление того горя, тех разочарований, той неуверенности в себе, что я тоже накопил. Я сталкивался с тем, что я предлагал какие-то замечательные вещи вплоть до рубрики в газете, а мне говорили: «Да ну, да это не нужно, это никуда не пойдет». Прежде чем «Новости в классике» стали полноценной программой (сначала на «Коммерсе», сейчас – у Плющева), они предлагались в разном формате разным людям, и все говорили: «Да ну, кому это надо». Что бы я ни предлагал, мне всегда говорили: «Да ну, это нужно трем процентам». Потом эти три процента оказывались решающими. И дай бог здоровья Леше Венедиктову, который первым в ответ на мое предложение «Одина» сказал: «Да, давай». Потому что нормальной была реакция: «Да ну, кому это надо».

Помните, были такие замечательные стихи Лены Казанцевой, великого минского барда:

Один из нашего отряда,

Интеллигентный, холостой,

Мне с откровенностью простой

Впечатал в лоб : «Кому ты нада!»

А мог сказать : «Я Вас люблю!»

Не получилось, вот досада,

Зато сказал : «Кому ты нада!»

Я все стерпела и стерплю,

Но эти мерзкие три слова

Я не забуду никогда.

И если вдруг услышу снова,

Всё брошу, раз и навсегда.

Уеду к черту на кулички

[Куплю билет на электричку],

Последней мелочью звеня,

Возьму с собой бензин и спички.

И только видели меня…

Это шедевр. «И только видели меня» – это фраза из стихов Строц. «Тогда вскочил я на коня, и только видели меня». Они дружили тогда. По-моему, дружат и сейчас.

Так вот, во мне накопился тот человек, которому 56 лет, который регулярно слышал в свой адрес «кому ты нада?». Но, слава богу, во мне живет тот человек, которому 24 года, а в хорошую погоду – 15 лет. Который генерит идеи, который пишет стихи, который готовит, кстати, новую книжку, который любит выступать, которому все интересно, который продолжает воспринимать проблемы не как диагнозы, а как такой бег с препятствиями. Ну прыгнем мы – интересно, смешно.

Может быть, этот возраст у меня еще потому, что Катька рядом, и как-то я чувствую себя, скорее, в ее возрасте или в каком-то среднем арифметическом. Но это не потому, что я пью из нее соки, нет. А потому, что мой внутренний 24-летний во мне сидел и в нее влюбился. Мы с ней совпадаем по возрасту и по психотипу. Клянусь вам, если бы я такую женщину встретил в 18 лет, когда ей было 18, я бы ни на кого другого не посмотрел сроду. Но просто так получилось, что, видимо, человек с таким типом реакции (тоже модерна) появился несколько позже. Я очень благодарен всем людям, которых я любил до этого. Всем женщинам, которые меня до этого терпели. Но равенство, сходство, синхронность – это редкая вещь. Хотя, пожалуй, с Ирой Лукьяновой это часто бывало тоже. Потому что она очень на меня похоже. Другое дело, что я хуже, чем она. Мы с Катькой плохие люди, но упрямые.

Я иногда думаю, как иногда было бы страшно, если бы я так и не встретил похожего на меня, душевно совпадающего со мной человека. А Господь ставит еще довольно интересный эксперимент с бэбзом. То, что бэбз – это такие мы в квадрате. Я, конечно, не записываю за ним, но все запоминаю, и иногда он так сказанет… Я начинаю понимать, что это какой-то вомбат 2.0, какой-то совершенно новый тип человек. Вот кому-то повезет, а кому-то не повезет оказаться у него на пути.

Много вопросов хороших, но, к сожалению, я не все успеваю, про культуру не успеваю поговорить. «Не слышатся ли в речах Трампа знакомые нотки имперского превосходства, непонятного реваншизма, стремления лично удерживать мировую ось силы?»

Аня, это не имперская вещь. Он, понимаете… Вудворд приводит цитаты из его интервью, причем дословно – это первое, это второе. И все время он спрашивает: «Не кажется ли Вам, что Ваш звонок Зеленскому был…» Трамп: «Это был лучший звонок, это был идеальный звонок, это был гениально проведенный разговор». Я не знаю, думает ли он так или говорит. Скорее, говорит. Но он действительно действует не от имени империи, его империя – это Трамп, «трамперия». Хорошее слово «трамперия», берите. А может быть, его кто-то до меня придумал. Все уже придумал кто-нибудь. Сейчас я проверю, кстати. Оно очень остроумное. Видите, я, как Трамп, начинаю самого себя похваливать. Да, «трамперия» есть. Приятно, что я думаю в мейнстриме.

Значит, это не имперский лозунг. Это лозунги безмерного, раздутого суперэго. Но не во фрейдистском значении «суперэго», а в таком, я бы сказал, более примитивном. Это такое дикое раздутое «Я», которое надуто воздухом и деньгами, которое не содержит в себе никакого духовного послания, никакого внутреннего роста, почему я и говорю, что он остается ребенком.

У Кима в рассказе про посмертную встречу с Визбором высказана мысль, что тираны, диктаторы на том свете – дети, потому что у них очень инфантильное сознание. Их там делают детьми, чтобы они прошли нормальный путь роста. Для них это страшное наказание, потому что вместо того, чтобы править миром, приходится по часам садиться на горшок.  Мысль о детстве диктатора точна. Я думаю, что это не имперское в нем. Ну да, эгоцентризм безумный.

«В «Заводном апельсине» агрессия героя исчезает с взрослением. Почему этого не происходит с Трампом или Путиным?» Она не со взрослением исчезает! Поймите, в «Заводном апельсине» агрессия героя разрушается, вернее, исчезает после жестокого лечения.  Лечения, которое приводит к его радикальной психологической трансформации. Правда, он потом становится прежним, потому что никого исправить нельзя. Кстати говоря, никто не обратил внимание на то, что фабульное сходство «Цветов для Элджернона» кизовских и «Заводного апельсина» очень велико. В обоих случаях мы сталкиваемся с вмешательством в работу мозга. В обоих случаях мозг отстраивает себя обратно. Алекс остался прежним, не менее агрессивным, он остался прежней сволочью, получающей наслаждение от чужих страданий. Но исправить эту ситуацию, избавить его от агрессии, перемкнуть эту агрессию на себя можно только путем жесточайшего действия. Как океан в «Солярисе», которого, кстати, Трамп никогда не получал. Он сталкивался с банкротством, но я допускаю, что Трамп может уйти в монахи. Если он развяжет мировую войну и увидит, к чему это привело, возможно, он радикально поменяется. Но пока я не чувствую, что этим пахнет.

«Вы где-то писали, что 17-го выступаете в Нью-Йорке. Не подскажете, где?» Поищите, погуглите. Мне просто сейчас в эфире гуглить будет долго, но у меня в телеграме это где-то есть. 17 ноября будет концерт к столетию Окуджавы. 19 ноября – такой же концерт в Бостоне. Я там буду, я успею прилететь. У меня в первой половине дня занятия, а во второй я прилечу на этот концерт. Любимый бостонский поэт меня там встретит. Кстати, придет и Эпштейн, можете повидаться с Эпштейном. 17 ноября в Нью-Йорке будет большой концерт с участием Никитиных, Иващенко, Богданова… Вся уцелевшая, дожившая элита «Песен нашего века». Жаль, что Вероника Долина улетела, а то бы и она спела. Будем отмечать столетие Окуджавы в Америке в составе таких людей, его знавших, любивших и у него по мере сил учившихся.

«Я вижу у вас на диване прибавление. Кто это рядом с Жанкой?» Жанка – это, как вы знаете, рыжая кукла, названная в Жанны Магарам, на нее похожая. А это Билл – слон, подаренный Биллом, моим аспирантом, очень славным малым. Он подарил этого слона, потому что он понравился Шервуду, когда мы шли мимо витрины. Просто понравился, и немедленно был куплен под это дело. Вот он сидит и по мере сил приносит счастье и внушает кротость.

Да, так вот, насчет Кундеры. Недоответил на вопрос. Понимаете, Кундера – не мой писатель, хотя я очень люблю его как человека. По воспоминаниям, он был очаровательным. Я люблю «Невыносимую легкость бытия», больше люблю фильм, чем книгу, потому что там герои ужасно очаровательны. Но «Невыносимая легкость бытия» подростку может быть интересна, потому что это прекрасная книга о любви и сексе. И там, кстати, наверное, содержится самое точное и глубокое описание отношения Запада к событиям 1968 года в Чехии, когда она приносит свои уникальные фото, а ей говорят: «Простите, у нас идет репортаж про детей Африки. А вы уже с первых полос ушли. Ну что, ну они к вам вторглись – вы сами виноваты, в общем-то». А в целом «Невыносимая легкость…» – хороший роман о 1968 годе. Все остальные произведения Кундеры считаются более глубокими. Наверное, но мне, грешному, они не были интересны. Ни «Шутка», ни «Бессмертие» меня почему-то не триггернули, хотя я очень не люблю это слово.

Мне интересна блистательная полемика Кундеры с Бродским, в которой Бродский проявился очень своеобразно, а Кундера оказался пророком, оказался пророческим в своей интерпретации российской культуры, Достоевского. Российская культура, как я сказал, имеет одну функцию – вырастить гения и выбросить гения. Просто она Достоевского успела посадить, прежде чем выбросить.

«Какой ваш любимый фильм Кроненберга, интересно ли вам чего творчество?» Понимаете, проще всего сказать «Опасный метод», потому что я по нему собираюсь делать доклад на психоаналитическом семинаре, куда меня позвали, спасибо. Но вообще-то мой любимый фильм Кроненберга – «Муха», простите меня за тупость. Потому что в нем самый остроумный ход, и он же самый страшный. Когда ты трансформируешься вместе с мухой, ты незаметно становишься ею. Мы до некоторой степени транспортировались вместе с теми, кто нам в рот заглядывал и у нас писать учился. И вот теперь они там, в России, чего-то набравшись от нас, имитируют литературу. А мы здесь отмазываемся от когдатошнего знакомства с ними. Но при этом, я боюсь, что какое-то взаимопроникновение все-таки произошло. Не то что я от них чего-то набрался, а они набрались от меня. Но я в них вымазался, и мне приходится, конечно, отскребать эти воспоминания.

Но я никогда больше помогать не буду в литературе, запомните это все, кто присылает мне тексты. Оценки я буду раздавать, а помогать, знакомиться с издателями, писать предисловия больше не буду никому. Только если человек уже сложился как писатель, тогда можно. А в принципе, понимаете, вас же за возненавидят; скажут, что вы его унижали. Это как Есенин, которого все носили на руках в литературном Петрограде, а он потом сказал, что все с ним были высокомерны. «Но этот хлеб, который жрете вы, так мы его того-то… навозом». Какое высокомерие? Когда даже Гиппиус, которая сразу все поняла про него, в салон его звала и похваливала. Блок тратил на него драгоценное время. Притом, что Есенин, в отличие от них от всех, был действительно гениальный поэт. Он написал «Песнь о собаке» – за одно это его надо заносить в любой список десяти. Когда мне мать первый раз прочла «Песнь о собаке», я рыдал четыре часа, меня не могли остановить. И сегодня  я сыну читал «Песнь о собаке», тоже ревел довольно долго. Правда, не четыре часа. У меня всего-то было четыре часа между эфирами, но я ревел. На словах «Показался ей месяц над хатой одним из ее щенков» я всегда теряю самоконтроль, это невероятно.

«Можно ли назвать Буццати итальянским Кафкой?» Ну нет, что вы! Конечно, эта самая «Татарская пустыня» замечательная книга. Все время хочется назвать ее «Красной пустыней». Она немножко похожа на «Ожидание варваров» Кутзее. Они, по-моему, одновременно написаны. Но Кафка – великий модернист, а Буццати – писатель рангом поменьше, хотя, безусловно, и очень значительный. Писатель, я думаю… Я не люблю оценки расставлять, но по сравнению с Кафкой это крепкий второй сорт.

Кафка был гением именно потому, что он был очень разнообразен. Он далеко не сводится к болезненному, мучительному переживанию мира как диктатуры, что, конечно, верно, и это очень иудейский взгляд на вещи. Но Кафка не сводится к этому, Кафка был очень разнообразен. Кроме того, Кафка в отличие от многих депрессивных персонажей девственником не был и в физической стороне любви понимал много больше. Я думаю, лучшее описание любви – это все-таки в «Замке», блуждая в лабиринте чужой плоти.

«В Америке есть шанс получить своего диктатора. А как вы считаете, придется ли американцам пройти этот искус истории сполна, наслаждаясь расчеловечиванием, или у них есть иммунитет?»

Видите, опыт диктатуры, наверное,  – это примерно то же, что и опыт подросткового созревания, опыт фашизма. Не зря у Евтушенко было выражение «сопливый фашизм», у Унамуно – выражение «прыщавый фашизм», насколько я помню. Это неизбежный этап взросления, хотя и очень страшный. Подросток тоже проходит через ужасные вещи.

И кто в избытке ощущений,

Когда кипит и стынет кровь,

Не ведал ваших искушений —

Самоубийство и Любовь!

В самоубийстве тоже нет ничего особенного хорошего, вот в «Девственницах-самоубийцах» очень хорошо показано это эросо-танатовское помешательство 13-летней девочки. Поэтому мораль здесь та, что, видимо, фашизм – это что-то вроде подросткового гормонального бешенства, только более страшного. А дети всегда проходят через опыт буллинга, через комнатный опыт фашизма. Но я не уверен, что этот опыт императивно для целой нации необходим.

Во-первых, как учил нас Чингиз Айтматов, «все страдания можно пережить заочно – через литературу». В романе «У нас это невозможно», во множестве других романов (в «Мертвой зоне» Кинга, которая сегодня, я думаю, второй раз в жизни переживает дежа вю такое) Америка этот опыт имела. Во-вторых, сегодня Америка – далеко не страна-подросток. Здесь не будет диктатуры. И в Украине тоже больше никогда не будет диктатуры, там уже антитела выработаны, и Зеленский совершенно справедливо об этом говорит. И в Америке больше никогда не будет диктатуры. Хотя маккартизм был, и это был отвратительный период в американской истории.

Понимаете, Чаплин мог бы вам об этом порассказать. Это не самое приятное время. Но думаю, что больше никогда.

«Ваша речь на «Одине» сейчас утешающая, дескать, все логично. А какая она была бы в случае победы Харрис?» Ровно такая же. Просто тогда бы мне показалось, что победа Харрис… Понимаете, вот важная вещь. Один нюанс был бы там. Во-первых, народное волеизъявление всегда логично, надо с пониманием к нему относиться, а не пищать, что украли голоса. А во-вторых и в-главных, понимаете, если бы победила Харрис, это было бы четыре года непрерывных упреков: «был шанс на перемены, а мы его упустили». А сейчас нам предстоят четыре года (я, правда, думаю, меньше, чем четыре, он все четыре вряд ли просидит… хотя, может, и просидит) накопления аргументов. Вот вам ваш Трамп, «да, вы хотели», вот вам, пожалуйста: вот вам окончание войны в Украине за 24 часа, вот вам снижение налогов, вот вам прекращение нелегальной миграции (если он не додумается до высылки всех, кроме потомков революционеров 1776 года). Ребята, давайте, вперед. Или потомков еще коренного населения – тоже интересная идея. А так-то здесь все потомки нелегальных мигрантов. Давайте, серьезно, ребята. Вот вам четыре года, вот вам Трамп. Вы хотели, вам дали. К сожалению, больше по закону не можем. Но в эти четыре года постарайтесь осуществить все, что вы восемь лет обещали, четыре года президентства и четыре года Байдена. Давайте, вперед. И это создает очень выигрышную, очень удобную позицию.

Мы ведь и после Путина можем сказать: «Все, не мешайте. Вы сделали, вы вдолбили страну в каменный век и сделали из нее мирового изгоя. Все, хватит, больше никогда». Я не знаю, как это закончится. Закончится ли это мировой войной, это возможная вещь вполне, «свободная вещь», как любил говорить Платонов. Закончится ли это полным крахом путинизма, судом на Путиным, эмиграцией Путина… Совершенно не важно, важно, что это закончится. Надеюсь, все закончится не физической смертью диктатора, потому что хотелось бы праведного суда.  Когда это закончится, мы будем вправе говорить: «Ребята, хватит, вам дали, спасибо. История вас перелистнула».

«Вы заговорили про писателей режима, которые остались в России. Я вспомнил ваше стихотворение «Вечно слышу стоны бывших…». Нельзя ли его прочесть? Не подлизываюсь, люблю эту вещь».

Понимаете, я ее наизусть не знаю, но прочту, она самому мне нравится. Это такая вещь малоизвестная, потому что она напечатана в книжке «Пятьдесят», а книжка эта вышла сравнительно небольшим тиражом и давно. А меня же сейчас в России не переиздают. Но я попробую найти это стихотворение, оно тоже мне нравится, забавное такое. А, вот что: оно есть в книге «Ничья». И это бесконечно приятно. Это из цикла «Русские песни».

Вечно слышу стоны бывших — словно кот из мешка, —

Не простивших, не забывших ни словца, ни шажка:

Они счастливы теперь, всем им дадено,

Ну а я был лютый зверь, лох и жадина.

Им и счастье полной чашей, — а была нищета, —

И квартира лучше нашей, и партнер не чета!

Все равно глядят оне в мою сторону,

Хоть в моей-то стороне все по-старому.

Разбежались, разуверились, прощай, по газам!

Как люблю я эту ненависть. Она мне бальзам.

Было десять лет назад, смылось начисто…

Это вроде, так сказать, знака качества.

Уж и так тебе отрада — и питье, и кутья,

А тебе зачем-то надо, чтобы я, чтобы я.

Только я-то не кутья, я морожено,

И меня тебе, дитя, не положено.

А уж вы, друзья-абреки, — целый клир, черт бы с ним,

С кем развел меня навеки русский мир, русский Крым, —

Эти тоже все глядят в мою сторону,

Приманить меня хотят, да по-скорому.

Все, казалось бы, досталось — и флажок, и совок,

А нужна такая малость — мой шажок, мой кивок!

Ни Кобзона не хотят, ни Михалкова —

Все-то помнят, не простят меня жалкого!

Без меня их мир неполон и постыл, как полон,

Без меня их пир несолон, да и хмель не хмелен,

Словно пылью все в дому занавесило.

Мне привычно одному — им невесело.

Уж и так твоя бригада — и коза, и свинья,

А тебе зачем-то надо, чтобы я, чтобы я.

Только я-то не темляк, не обоймица,

И меня тебе, земляк, не обломится.

(обоймица – это такая штука на сабле, на шпаге)

Вот и Родина, щеляста, вроде старой скамьи:

Уж и так процентов на сто — все свои, все твои!

Где подобный монолит, не припомню я:

Если что и заболит, то фантомное.

Всех вберет твоя ограда, обведя, притая,

А тебе зачем-то надо, чтобы я, чтобы я!

Но учись ценить и ты, вместо верности,

Горький вкус неполноты, словно в вермуте.

Нет, не все тебе подвластно, хоть оденься в багрец,

Потому что оторвался твой наглец, твой беглец.

Мир, подвластный целиком, мир уменьшенный, —

Все равно, что силикон вместо женщины.

То-то Бог меня и терпит — за стремленье вовне,

За побег, за привкус терпкий в виноградном вине.

Огневой его этил, в пику прихвостням,

Я слегка обогатил этим привкусом.

Неплохое  стихотворение, спасибо, Саша. Да, приятно, что я его забыл совсем, а оно тут, здесь, с нами, неподалеку. Но это тысячу лет назад вообще – 2020 год вообще, страшно сказать.

«Хиппи с Вудстоком – последствия Вьетнама. Видите ли что-то подобное в будущем России?» Да нет же, хиппи с Вудстоком – не последствия Вьетнама, хиппи начались гораздо раньше. Вудсток несет в себе протестные ноты Вьетнама, но на самом деле это все началось с рок-н-ролла, это все началось с «Бэби Халли». А вот, например, Джим Моррисон – явление отдельное, и на него Вьетнам, мне кажется, не повлиял, будучи растворенным в воздухе. А повлияло на него то, что он увидел в детстве, последствия автокатастрофы на дороге, трупы мертвых индейцев. И с тех пор смерть и бытие в его катастрофическом мышлении как-то смесились. Это как я спросил однажды Лопушанского: «Что на тебя больше всего повлияло, почему ты всегда снимаешь про конец света?» А он говорит: «А я в детстве жил рядом со складом кинопленки, и я видел, как он горел. С тех пор пожар кинопленки и конец света слились в моей голове». Вот такое простое объяснение есть у всего.

И мне кажется, что мир Вудстока возник бы в Америке все равно как мир антиистеблишмента. А Вьетнам… Ну что вы хотите? Это было для большинства американцев «где-то там». Да, там гибнут наши мальчики, да оттуда возвращаются с посттравматическим синдромом, да, многие откашивают и за это садятся. Там Билл Клинтон сжег повестку или что-то в этом роде. Это было формирование нового истеблишмента, кстати говоря, протестного. И Америка использовала Вьетнам по полной, она сумела из этой травмы сделать трамплин, стимул. Мне очень нравится эта мысль Акунина, что Трамп – это трамплин, это такой резкий слом пути, из него можно выпрыгнуть вверх. Да, наверное, можно. Поэтому тут уж ничего не поделаешь, Вудсток сам по себе, Вьетнам сам по себе.

Вудсток – это не был молодежный бунт. Я помню, мне Лимонов объяснял: «Вы все рассматриваете Вудсток как бунт, а это был праздник, это была радость, счастье». Не протестная энергия его вдохновляла, а его во многом вдохновляла энергия патриотизма. Кто там сыграл гимн Америки, утром же, Спрингстин? Не помню, сейчас проверю.

«Могу ли я вам помочь в написании ваших книг? Я хотел уехать в Казахстан, пытался писать под алкоголем…» Друг мой, я бы с удовольствием вас использовал. Но дело в том, что я могу вас взять в коллектив, если вы хотите. Это в том ЛИТО, которое продолжает функционировать. Там творческий семинар: хотите  – запишитесь, ходите на наши зумы. Мы сейчас пишем такой кулинарный роман, не буду рассказывать сюжет, потому что он очень сильный. Роман о том, как с помощью одного вида еды удалось остановить один интересный вид деятельности. Ничего подробнее сказать пока не могу. Давайте, подключайтесь. Этот зум в большом ЛИТО  – это вам надо сходить на семинары Свободного университета, которые у меня по пятницам по Москве в семь-восемь, с семи до восьми. Надо к ним подключиться, найти этот зум на сайте Свободного университета. Приходите, и мы вас примем в творческую группу. Если хотите вместе с нами писать. Хотя думаю, что вам скучно будет. Там люди, абсолютно подвинутые на литературе, и больше ни на чем. Но нас таких несколько есть.

«Почему все они еще пишут книги? В мире полно хорошей нечитанной литературы, а тут еще это? У Трампа, оказывается,  тоже есть книжка». Кстати, совершенно не одна. У Трампа, по-моему, три. Почему они пишут? Это любопытное дело. Понимаете, для них книга – вроде визитной карточки. Они сколько угодно могут говорить, что бумажная литература умерла, что она никому не нужна, но в душе, понимаете, «а я тебе не кутья, а морожено, и меня  тебе, дитя, не положено». В душе они хотят добиться одобрения от писателей, добиться приема в союз писателей или творческую группу какую-то. Им все равно хочется, чтобы их считали писателями. Наверное, правильно говорил Кирилл Ковальджи: «Можно отобрать все, но только слова, расставленные в определенном порядке, останутся в том же порядке». Отсюда престижность литературы в России. Но она и в мире высока.

Наверное, литература – это кратчайший путь к бессмертию. Тем более что в кино пускают не всех, там нужны какие-то профессиональные навыки. Человек, который умеет снимать, не пропадет. А человек, который умеет писать… Ну, подумаешь, ерунда. Хотя именно умение писать кажется мне вообще главным из умений в мире. Еще умение делать хороших детей, но оно косвенно связано с умением писать. Как говорила Ширли Джексон: «Мне удается только книги и дети. И того, и другого у меня больше, чем я могу вынести». Но все равно она справлялась как-то, бешено курящая, удивительно умная и очаровательная женщина, муж которой дико ей изменял и после смерти совсем ее не пережил. Он тут же женился на молоденькой и тут же помер.  Потому что Ширли Джексон – это, я вам скажу, не фунт изюма. Но я надеюсь прожить как можно дольше, чтобы вы по мне не скучали.

«No matter who is President? Jesus the King» – попалось фото с такой надписью, как бы вы с точки зрения христианина это прокомментировали?» Я согласен, но с точки зрения Jesus это не no matter, это важно. Именно поэтому он, требуя отдать кесарю кесарево, все-таки не игнорировал кесаря. Потому что все-таки, говоря «царствие мое не от мира сего», он, безусловно, подчеркивает, что и в мире сем надо вести себя по-человечески.

Конечно, могущий вместить над вместит, могущий жить обычной жизнью да живет, а христианство для маргиналов. Но это настоящее христианство. А некоторые христианские практики типа сочувствия к ближнему – это для всех. И это надо стараться делать. Поэтому, понимаете, Искандер же правильно говорил: «Не надо быть близко к власти». И тем не менее, ситуация полного дистанцирования от власти приводит к взаимной  безответственности власти и  народа. Равным образом и здесь: не важно, кто президент, конечно. Но полностью игнорировать, если этот человек начинает попирать законы божеские и человеческие, неправильно. Это такой эскапизм, который не приносит большой радости. Я думаю, как раз некоторая политизация, поляризация современной жизни американской, как ни странно, ей на пользу. Может быть, потому что вообще стране полезно проходить через бифуркацию. Вот в России она тоже была бы. Но в России всякий раз, как намечалось живое движение истории, люди вспоминали 90-е как лихие, как проклятие, а когда дали свободу – «беда». «Вот так же филин ухал перед бедой. Перед какой? Перед волей», – говорит Фирс в чеховском «Вишневом саде». Это восприятие перемен и возможность их именно как пытки… Я знаю людей, которые ненавидят ходить в американские магазины. Слишком много всего, муки выбора. Знаю людей, которые ненавидят выбирать (и ненавижу сам таких): как же, выбор – это же ответственность, а вот оно само бы сделалось. Для меня это довольно омерзительная позиция. В современной Америке каждому придется думать и решать. И я ужасно рад, что у меня появляется возможность поучаствовать и в региональных выборах, и в региональном активизме.

У нас же тут, понимаете, в нашем городе очень много всяких активностей – от прогулок с детьми до совместного празднования чьего-то юбилея. И политических активностей у нас много, и за судей у нас тут голосуют, спорят о них люто. Мы живем бурной политической жизнью, и мне нравится эта ситуация. Мне не нравится ситуация, когда от меня ничего не зависит. Поэтому я не люблю турбулентность в самолете, например. А так-то это весело.

«Если Трамп пойдет на мировую с Путиным и станет его поддерживать, вы уедете из США?» Да нет, конечно. Трамп – это далеко не вся Америка, у Америки есть разные варианты. Я не очень понимаю этих людей, которые надеются сейчас какого-то гипертрофированного, гипотетического «ежа» напугать: «А вот я уеду». Во-первых, не уедут никуда. После Америки дальше ехать некуда. Нет, есть, конечно, куда. Но, во-вторых, почему, собственно, надо уезжать? Надо, наоборот, сделать все, чтобы Америка не превратилась в диктатуру. Да и потом, понимаете, не со всякими людьми диктатура хиляет.

Я понимаю, что превратить американцев в фашистов можно с поразительной легкостью, и «Мертвая зона» об этом очень подробно рассказывает. Вот, кстати, один из моих любимых фильмов. Не говорю о том, что это великий роман. Но «Мертвая зона» – это все-таки антиутопия, которая исходит из кинговского представления  о том, что обыватель всегда внутренне, тайно готов к фашизму. А у меня есть ощущение, что американский обыватель не очень готов, он себя слишком уважает, слишком любит перемены и зрелища.

«Что, по-вашему мнению, могло быть хуже – нечестная победа демократа по убеждениям, скажем, заработанная вбросами, или честная человека с потенциями диктатора?» Ну конечно, честная победа человека с потенциями диктатора. Это лучше. Потому что честная победа оставляет в неприкосновенности институты. А в России 1993 год разрушил институты. И я понимаю, что у России не было вариантов, и надо было тогда этими танками, этими болванками по этому парламенту херачить. Но это уже тогда, когда вы довели до этой критической точки.  А доводить до нее было нельзя, и конфликт с Хасбулатовым, начавшийся в бане, был необязателен. Можно было не доводить Ельцину до его обычного способа решения всего через катастрофу. Мне так кажется, по крайней мере.

Тут есть попытка очередная вбить клин между мной и коллегами по оппозиции. Не буду о них высказываться. Понравилось ли мне интервью Шевчука с Юзефович? Очень понравилось, я вообще Шевчука очень люблю, и все, что он там сказал… Особенно спасибо за добрые слова обо мне, просто прекрасно.

«Приезжает ли к вам Арестович?» Арестович приезжает не ко мне. Он проезжает мимо нашего города и выступит в местном университете – не в нашем, в университете Святого Иоанна. То есть Saint John Fisher’s University. Я даже не знаю, как перевести Saint John Fisher’s – «Святой Иоанн Рыболов»? Апостолы же занимались рыбной ловлей. Помните, «мой рыболовецкий кружок все еще действует, папа». В общем, как бы то ни было, у нас Арестович выступает. Пользуясь случаем, анонсирую. В этом университете в четыре тридцать, но приходить лучше к четырем: там планируется такой перенаполненный зал. Едут люди из Канады, из Баффало, из Нью-Йорка несколько человек. Любое выступление Арестовича – это сенсация большая. И я не могу манкировать в таком случае и примазываться к его славе, я буду  там какую-то часть вечера модерировать, вести, задавать вопросы. Все, что вы хотите у него спросить, вы сможете сделать. Все, что вы хотите ему сказать, вы сможете сказать.

Вот тут мне пишут: «Поздравьте Арестовича с победой Трампа». Вы можете его лично поздравить. Насколько я знаю, эта встреча будет записываться и выкладываться. Насколько я знаю, будет зум. По крайней мере, несколько людей, которые попросили меня об участии, – их я лично подключу. Если вам интересно, вы тоже сможете подключиться.

Я думаю, что Алексей Николаевич рад будет прокомментировать в Америке – стране недолгого, но все-таки пребывания, дальнейшие его планы мне неизвестны – политическую ситуацию. Он никогда не уходит от острых вопросов, я люблю с ним поговорить. И мне это крайне интересно всегда.

«Не разочаровались ли вы в нем?» Неа, не разочаровался. Он, наоборот, как-то вызывает у меня такое ощущение… Как написала про меня Лиля Панн – автор, наверное, лучшей на меня рецензии на прозу: «Что бы вы ни делали, это всегда интересно». Чувство острого интереса, иногда сопровождаемое раздражением, иногда чувством острого несогласия. Но что бы вы ни делали, это всегда интересно. Лилия, огромное спасибо Вам! Мне тоже всегда интересно Вас читать, хотя тоже, «я вас люблю, хотя бешусь». Лилия Панн – один из тех критиков (естественно, с техническим образованием, потому что технари лучше понимают в литературе), которых я читаю всегда, что бы она ни писала. Это человек очень умный. Конечно, Лилия, если бы вы приехали на выступление Арестовича, я бы тоже был очень рад. Мне кажется, у вас получился бы любопытный диалог. Хотите – подключимся по сети. Тут сразу же десять вопросов: «Как подключиться?» Пишите dmibykov@yandex.ru.  Напишите, я вас подключу, будет большой зум.

Просьба спросить Арестовича о том-то и том-то. Я не уверен: думаю, там из зала будет вопросов столько, что дай бог ему уехать вечером. Но я попробую, какие-то вопросы, конечно.

«А почему вы не разочаровались в Арестовиче?» А потому что он продолжает говорить вещи, не выгодные для себя. Он продолжает искать истину, а  не славу. Как он правильно сказал: «Ради истины я утратил одну из самых блистательных репутаций в Украине».

«Как же и для чего сейчас рожать детей? Неужели для того, чтобы они стали молчаливыми рабами?» Сейчас их рожать имеет смысл, они не станут рабами, у них будет интересное детство. Да и вообще, Россия тридцатых годов – это будет прекрасная Россия. Да и Америка тридцатых годов будет хорошей. Хорошо, что в двадцатых человечество схавает весь положенный ему запас мерзостей, а в тридцатые можно наконец будет заниматься тем, что интересно.

«Какая у вас любимая песня группы «Король и шут»?» К сожалению, у меня нет любимой песни их. Я люблю эту постсоветскую готику, но я толком их не знаю. Мне их музыка не очень нравится почему-то. Хотя это чрезвычайно талантливо и весело.

«Что вы думаете о последнем клипе Семена Слепакова?» Мне понравилось – смешно,  остроумно. «P.Diddy» в смысле? Остроумно.

«Упоминаете ли вы на своих лекциях об авторской песни Щербакова?» Не просто упоминаю, у меня один студент, самая любимая студентка, добровольно вызвалась о нем рассказать, при этом она стопроцентная, стопудовая американка. Ее просто заинтересовали его мелодии, гармонии, а некоторые песни я ей перевел. Например, песню про сельджуков – это для меня одна из главных песен последнего времени. Я к позднему Щербакову отношусь весьма неоднозначно, но эта песня меня восхитила. Вообще, пожалуй, из позднего Щербакова я по-настоящему люблю две вещи: «Кто сам головой не понял» и вот эту «На свет опять вызревал сельджук». Из чуть более ранних мне очень нравится «Уж если хотя бы в округе…» – гениальная песня абсолютно.

«Верите ли вы, что новая революция в России будет сверху?» А в России никогда не бывает иначе. Она не сверху и не снизу, революция в России  – это падение власти в силу превышения своей компетентности. Когда – я не могу сказать. Россия велика, у нее большой запас прочности. Но, судя по некоторым признакам, там треск стоит только, значит, беги.

«90 лет Кире Муратовой, несколько абзацев о ней». Я много о ней писал, Кира Муратова была гениальным режиссером с потрясающим чувством киногении, «киногении киногения», как я писал когда-то, а она смеялась над этой вычурной фразой. Я считаю, что Кира Муратова – сентиментальный, гениальный, сострадательный человек; это человек, в котором сострадания к людям столько, что она переходит в ненависть. Раздраженная сентиментальность. С годами я все больше ценю «Астенический синдром» и «Мелодию для шарманки». «Мелодия для шарманки» кажется мне «Астеническим синдромом»-2, это гениальное кино, в котором такая энциклопедия киноприемов.

Вот, кстати, Грег Миллер, который приезжал на выпуск книжки своей, на 50-летие со смерти Шпаликова, приходил к моим студентам, за что ему большое спасибо. Он приходил поговорить о феномене оттепели. Всегда большое чувство радости от общения с блестящим профессионалом. Говорить с писателем для писателя очень большое счастье, почти как с красивой девушкой. Так вот, Миллер заставил меня призадуматься о том, что, возможно, «Мелодия для шарманки» – лучший фильм Муратовой. Потому что действительно а кто вам сказал, что вам должно быть приятно? Там с первых минут ясно, что бить будут долго и больно. Вот с того момента, как в этой электричке бомж заводит на магнитофоне «Спи, мой воробушек, спи, мой сыночек, спи, мой звоночек родной». И показана эта дикая морозная пригородная электричка, полная несчастных людей. Едут двое потерянных детей – мальчик и девочка, бедные и добрые, еще с подведенными, как у семейки Аддамс, глазами. И ты понимаешь, что сейчас тебя начнут бить ногами в живот и будут бить, пока не будет этого последнего кадра, когда над замерзшим мальчиком шарик привязанный…. Это просто ё… твою мать что это за картина!

Я помню, мы вышли после просмотра с Жолковским, Жолковский не мог внятно сформулировать свои впечатления, но был сильно раздражен, как и я. И тут навстречу идет Вероника Долина, которая тоже была на этом просмотре. И я кинулся ей на шею и обрыдал весь жилет. Это цитата из Маяковского. Оплакал ей весь жилет. Потому что Долина с ее вечным внутренним равновесием и потрясающей трезвостью была в тот момент единственным человеком, который мог меня как-то успокоить душевно. Ой, блин, какая невыносимая картина! Но, знаете, она права: современного человека не пробьешь иначе. И чем показывать ему идиллического, комического «Надстройщика», иногда надо его охерачить по голове «Мелодией для шарманки». Да, она затянута невыносимо, но одна эта сцена некоммуникабельности, когда все ходят с этими телефонами (это привет Хуциеву, когда все друг у друга прикуривают) – это здорово сделано. Нет, обожаю.

Очень много вопросов, где книга Миллера. Книга Миллера на сайте Freedom Letters сегодня будет. Заказывайте. Мы немножко задержались, потому что работать с перфекционистом всегда трудно. Она готова была к 1 ноября, к 50-летней годовщине со дня смерти Шпаликова, царствие ему небесное. Она была анонсирована, Урушадзе спасибо. Мы заявки применяем, вы можете ее купить. Она с сегодняшнего дня на сайте будет, там какие-то последние вылизывания технических запятых. Да, ничего не поделаешь, работать с перфекционистом хорошо. А не перфекционист не писал бы этот роман. Десять лет изучать русскую оттепель до таких мелочей, которые и русским неизвестны, до цитат, до запятых, до особенностей костюма. Да, ничего не поделаешь, они довольно трудные ребята. Кстати говоря, наличие в Америке именно таких ребят тоже мне о многом говорит, говорит о блистательных перспективах этой блистательной страны. Все будет в порядке.

Теперь что касается Вудворда. Книжка Вудворда «Война» представляется мне гениальной, это лучшее из того, что он написал. Надо уметь почувствовать главную тенденцию в мире. Вудворд вместе с соавтором Карлом Бернштайном (которому книга и посвящена) в свое время раскопали Уотергейт. Интервью у Трампа они потом тоже брали вдвоем. Это их общая, любимая работа – назначать, раскапывать, назначать главную тенденцию. Наверное, прав был Вудворд, когда писал о Клинтоне как о человеке, задающем новый тип политика. И абсолютно прав он сегодня, определяя войну.

Из 77 глав этой книги здесь не так много о Путине. Но примерно с 11-й по 25-ю – самое интересное, что можно найти о войне в Украине. Вудворд абсолютно провидчески прав, рассматривая эту войну как частный случай общегражданского противостояния. Не потому, что это нарратив Путина  о том, что «на Украине гражданская война». Нет, идет гражданская война во всем мире, во всей, всеобщей, колоссальной, во всем сообществе человеческом идет генеральный раскол по одной линии – условно говоря, врожденное против приобретенного. И это врожденное против приобретенного – это один из главных расколов человечества всегда, когда ослабевают его внутренние связи. Вудворд абсолютно прав, когда говорит о глубоком внутреннем кризисе Байдена. И вот он задается вопросом: на всем протяжении байденовского президентства он был единственным американским президентом, при котором американские солдаты нигде не воевали – ни в Америке, ни за ее границами. А дальше он задается вопросом: это хорошо?

Он говорит: наверное, главная задача любого главнокомандующего – сохранить свою армию, уберечь ее от столкновения. Но дальше он говорит: пришло время, когда удерживаться от этих столкновений нельзя. Мы вступили в фазу войны. Эта война не обязательно физическая, не обязательно горячая. Но это духовная брань, если угодно. Это и новая религиозная война, и новый религиозный раскол, и это, безусловно, и передел мира. Потому что Россия, как он справедливо пишет, не желает мириться со своей пост-ситуацией, а предложить ничего нового в мире она не может.

Он, кстати, замечательно анализирует путь России как человека, которому нечего предложить, как человека, который живет исключительно за счет прошлых запасов и прошлых обид. И точно он говорит (в 11-й главе): в октябре 2021 года в Белом доме был сделан поразительный по откровенности доклад о том, как далеко зашла подготовка [России] к агрессии. Главным шоком для собравшихся, как говорит Вудворд, была не только глубина и подготовленность российской агрессии, но и степень осведомленности американской разведки о мельчайших событиях. «Мы знали все». И три главы спустя он говорит, что и Зеленскому вся эта информация была предоставлена. Зеленский смотрел и не верил. Смотрел и не видел. Для них для всех увидеть это, поверить в это было чем-то невероятным.

И вообще, сама мера неготовности мира к тому, что Владимир Путин ему готовит, – это у Вудворда описано замечательно. И самая главная здесь мысль, которая, пожалуй, и делает книгу такой своевременной: очень долго человечество считало, что высший класс – это избежать конфликта. Но наступает ситуация, когда избежать конфликта становится до известной степени дезертирством. Он правильно говорит, что Трамп как президент уже себя показал, показал более-менее никак. Трамп как кандидат тоже не выглядит достойной альтернативой ни Байдену, ни Камале, никому. Но Трамп как шанс сломать конструкцию будет страной использован, несомненно. И будет использован не лучшим образом.

О, спасибо, Freedom Letters, который нас слушает внимательно, прислал ссылку на вышедшую книгу. Ура, поздравляю вас, поздравляю Катю Кевхишвили с первым большим переводческим опытом, хотя Катька много всего переводит. Уже перевела Куничека «Март».

Значит, что касается этого кризиса, который отмечает Вудворд? Главная черта американского истеблишмента, как отмечает Вудворд во всех своих книгах, – это то, что люди, при всей своей осведомленности, при всем своем модернизме всегда готовятся к прошлой войне. Он не находит ни одного политика (кроме, может быть, Кеннеди в свое время), который обладал даром улавливать будущее, считывать будущее. Вот эту «агенду», повестку будущего умел улавливать Клинтон, но Клинтон страшно навредил себе. Во многих отношениях, не только скандалом с любовью, но и многими другими вещами.

Абсолютно правильно пишет Вудворд: два чувства боролись в душах людей на протяжении байденской каденции. Ощущение назревших колоссальных сдвигов и мучительного желания, какое бывает у школьника, еще немного не вставать, полежать под одеялом, то есть чувством дикой прокрастинации. Чем эта книга превосходна, так это ощущением общества, застывшего на краю великих перемен и не желающего их принять.

Никаких иллюзий насчет Трампа у Вудворда не может быть: он всего лишь подталкивает к краю. Другое дело, что в этой пропасти могут расправиться крылья, и можно будет полететь. Он очень интересно характеризует Зеленского. Все, что написано там о Зеленском удивительным образом совпадает с тем, что написано в моей книге (и для меня это счастье; это значит, что я все-таки совпадаю с человеком чрезвычайно умным). Он говорит о традиции шоумена во власти именно как о человеке, который, пока профессионалы работают, не мешает им работать и создает для общества идеал или сюжет. Зеленский не стал для себя делать идеал. Там сказано, что он для этого слишком сатирик. Но он создает ситуацию повествования, ситуацию человека, за которым интересно следить.

Конечно, описывая Зеленского, он отдает должное его упорству и мужеству в разговоре с Трампом. Подчеркивая, что разговор со стороны Трампа был плохой. И Зеленскому это сильно повредило, когда разговор был напечатан. Это когда Трамп просил компромата на Байдена-младшего. Там же, кстати, он успевает упомянуть о том, что Зеленский имел еще одну встречу с Трампом: возможно, они договорятся. Но он подчеркивает, что между шоуменством Трампа и актерством Зеленского есть глубочайшая разница. Если Трамп сумел президента превратить в шоумена, то Зеленский сумел шоумена сделать актором (не люблю это слово), активным участником политической ситуации. Вудворд внимательно посмотрел «Квартал» и очень внимательно посмотрел «Слугу народа». Кстати, Леше Кириченко посылаю восторженные поздравления, потому что скоро увидит свет его новый сериал, четыре серии потрясающего, трагифарсового, во многом трагического, по-моему, замечательного повествования. Сейчас идет монтаж.

Так вот, Зеленский сумел превратить себя в одну из самых влиятельных фигур Украины за счет того, как замечательно пишет Вудворд, что все болевые точки общества он сумел превратить в свою позитивную программу. Само бесстрашие его разговора об этом стало главной позитивной программой. Способность называть вещи своими именами и привлекать к ним внимание – это способность крови приливать к больному органу. Да, Зеленский во многих отношениях был политиком неопытным и даже инфантильным. Но годы войны его радикально изменили.

Кстати говоря, тот прогноз, который Вудворд осторожно дает Путину, показывая, что ничего не выйдет из этой попытки через войну перекроить мир… Я бы даже сказал, что Вудворд слишком корректен. Он действительно корректный американский журналист, привыкший общаться и работать с сильными мира сего. И он не говорит о Путине прямо, что это будет катастрофическое поражение. Даже сам подбор фотографий в книжке и, главным образом, слова выдают не то что раздражение или ненависть. Они выдают легкую брезгливость. И он не опускается ни до полемики, ни до ругани. Он лишь показывает, что в современном мире выплывать на старых заслугах и старых обидах больше невозможно. Более того, избегание конфликта сегодня – худшая тактика.

Я бы сравнил эту книгу Вудворда с абсолютно революционной для своего времени трилогией Кабакова «Подход Кристаповича», когда в русской литературе было сказано впервые открытым текстом: смиряться и терпеть хуже, чем проигрывать. Терпила – соучастник. И сама идея, что без активной жизненной позиции, без готовности менять жизнь и мир человек никогда ничего не добьется, – эта идея была революционной у Кабакова, и она прекрасно высказана у Вудворда.

Мне очень приятно, что Вудворд – человек, который сорок лет в профессии, скоро пятьдесят – так активен, так на коне, до такой степени современен, он так четко нам всем говорит: «Ребята, пришло веселое время, надо определяться, но зато мы все вместе». Спасибо вам большое, ребята, увидимся через неделю… А, может, и раньше. Пока.