«Курс» с Андреем Мовчаном: Что будет с ценами на бензин. Кремль отнимет сбережения. Охота на мигрантов. Рубль
Массовая ксенофобия, какие-то отдельные проявления ненависти и даже насилия, они поток мигрантов никогда не останавливают. И в этом смысле я думаю, что у Кремля есть огромное пространство для того, чтобы объединять россиян, в том числе ксенофобскими настроениями…
Подписаться на канал Ходорковский LIVE
Доллар уже несколько месяцев держится на отметке 93 рубля — с чем это связано и есть ли потенциал для падения? Куда лучше всего инвестировать. Начался обмен замороженными активами для инвесторов — насколько он будет успешным? Почему западные санкции только помогают Путину зарабатывать на продаже нефти? К чему приведут преследования мигрантов? Об этом и многом другом в программе «Курс» рассказывает экономист Андрей Мовчан.
Б. БАКАЛЕЙКО: Всем здравствуйте! Вы на Ютюб-канале «Ходорковский LIVE». Сегодня суббота, полдень. Меня зовут Богдан Бакалейко. Это значит, что самое время для экономических разборов. Это программа «Курс». Прежде чем мы начнем, в начале выпуска попрошу, поставьте лайк, подписывайтесь на наш Ютюб-канал. Ну и мы начинаем.
Рад приветствовать в нашем эфире финансиста, основателя группы компаний по управлению инвестициями Movchan’s Group Андрея Мовчана. Андрей, здравствуйте.
А. МОВЧАН: Добрый день.
Б. БАКАЛЕЙКО: Давайте начнем, наверное, сразу с инвестиций. На этой неделе в России запустилась вот эта процедура по обмену заблокированных активов. Центральный банк считал, что плюс-минус 3 миллиона счетов столкнулись с блокировкой иностранных активов на своих брокерских счетах. Можно поменять до 100 тысяч рублей. Ну, я, конечно, понимаю, что, наверное, все-таки инвестиции в российский рынок – это история так себе, но вот у людей сейчас появятся 100 тысяч рублей, которые они потеряли два года назад. И эти деньги, так или иначе, куда-то можно вложить. Блогеры, аналитики рынка говорят, что эти деньги вернутся обратно на российский фондовый рынок. Что бы вы посоветовали?
А. МОВЧАН: Вы знаете, во-первых, пока я бы не стал громко говорить, что процедура запустилась. У этой процедуры есть еще как минимум вторая сторона под названием те самые «враждебные», «недружественные» страны, как выражаются сейчас в России, которые должны еще что-то по этому поводу произвести. И они никуда особо не торопятся ничего производить.
Я как человек, который много делал всяких разных зачетов, обменов и структур на фондовом рынке, должен вам сказать, что когда у вас неоднородные активы, то есть с этой стороны у вас стоит собственность одного большого количества разных российских инвесторов, а с другой стороны стоит собственность на счетах других совершенно инвесторов и собственность совершенно другая, делать обмены крайне сложно. И сейчас мы видим, что через Брюссель, через Euroclear сделать самые простые вещи очень сложно. То есть просто, скажем, изъять у подсанкционных компаний неподсанкционные деньги клиентов. Так что здесь все может быть, но я бы не очень обольщался относительно успеха такого обмена в ближайшее время. Это раз.
Что касается потенциально освобождающихся 100 тысяч рублей у людей. Ведь если вы сейчас посмотрите на то, что в России происходит с финансовой сферой (она достаточно прозрачная, в отличие от всех других сфер в России), то там есть огромный рост сбережений вообще в целом. Совершенно невиданный рост сбережений, рост притоков денег на депозиты, на вклады в банках как срочные, так и до востребования. Там что-то на 50%, по-моему, вырос объем вкладов и депозитов частных лиц за последние полтора-два года. Люди чудовищно недоупотребляют. Видимо, есть какая-то общая реакция ожидания черного дня. Не знаю, чего еще ждать, но тем не менее. И люди эти деньги откладывают.
Поэтому денег для инвестирования на самом деле сейчас на рынке не так уже очень много. И эти 100 тысяч на человека, они большой погоды здесь не сделают, они не прибавят вам каких-то специальных дополнительных денег для фондового рынка. Действительно, люди идут в банки, банки идут в основном на рынок госдолга, государство идет с рынком госдолга вперед, потому что государству нужны деньги для того, чтобы в том числе платить и тем самым людям, которые носят деньги в банке. То есть здесь есть такой круговорот, где люди помогают государству, государство помогает людям, инфляция удерживается за счет недопотребления.
И вообще говоря, эти деньги тоже могли бы пойти на фондовый рынок, если бы было на что. Но если они особо на фондовый рынок не идут, значит, особенного доверия к фондовому рынку и нет. А раз особенного доверия нет, значит, и эти 100 тысяч, скорее всего, я здесь могу очень предсказывать как бы не точно, очень сложно сказать, что будет, но, скорее всего, они окажутся в банках раньше, чем они окажутся в ценных бумагах.
Б. БАКАЛЕЙКО: Ну да, наверное, 14% на депозите в нынешних условиях не так уж и плохо, с учетом того, сколько уже обожглись россияне на фондовом рынке. Вы уже начали говорить, что действительно сбережения сильно растут. Но Эльвира Набиуллина говорит о том, что и потребление сильно растет. И вот это такой какой-то казус. С одной стороны, люди в кредит пытаются существовать и ни в чем себе не отказывать, с другой стороны, вот другие какие-то люди откладывают эти деньги в депозитах. К чему это может привести, как вам кажется? И вообще, как так получается?
А. МОВЧАН: Ну, так получается просто потому, что экономика штука сложная и потребление стратифицировано очень сильно. И действительно, надо сказать, что в России сейчас, опять же, насколько мы можем судить, здесь вот все, что мы говорим про Россию сейчас, это все попытки разглядеть что-то в мутной воде на глубине, но насколько мы можем это разглядеть, в России действительно стабильно растет потребление самых бедных слоев населения и стабильно растет сбережение всех остальных слоев населения сейчас и не растет потребление. Плюс, естественно, государственное потребление сильно растет.
Плюс, если Россию, скажем так, разделять на госслужащих и не госслужащих, то потребление госслужащих растет. Оно растет медленнее, чем растет общий объем дохода, но все равно оно растет. Потребление не госслужащих падает физически. Опять же, насколько нам видно вот с нашими приборами в этой мутной воде.
Здесь просто очень сложная структура экономики, завязанная на госзаказе, на высоких выплатах и на таком НРЗБ госбюджете, на военно-промышленном комплексе как на стимуляторе сегодняшнего потребления и сегодняшней локальной экономики. И действительно, бедные слои населения в России, они еще не проходили кредитного кризиса. Но там еще далеко до кредитного кризиса, потому что все равно их уровень потребления, уровень закредитованности не такой высокий.
И они продолжают, пользуясь тем, что банкам особенно некуда инвестировать и, кроме государства, они могут давать деньги только consumer finance, для того чтобы зарабатывать, пользуясь тем, что банки хотят давать consumer finance деньги, они потребляют больше просто за счет чужих денег.
Что будет дальше с этим, не очень понятно. Центральный банк озабочен. Он озабочен в каком-то смысле преждевременно, а в каком-то смысле профилактически, потому что все-таки объем нагрузки не такой уж большой. Но где-то впереди какой-то, конечно, кредитный кризис там будет, и сбережения других граждан придется использовать для того, чтобы закрывать эти дырки. Но, впрочем, это не такая сложная финансовая механика.
Б. БАКАЛЕЙКО: Ну вот да, хотелось бы просто понять масштаб проблемы, потому что многие говорят о пузырях, которые надуваются на кредитном рынке. Вот ипотечный сейчас уже начали потихонечку сдувать. Кредитный, потребительский, вы его, так или иначе, обозначили. Насколько существенной может быть в конечном итоге проблема? То есть ясное дело, что, с одной стороны, банки зарабатывают довольно много эти два года, и, наверное, у них есть резервирование и третье-десятое. С другой стороны, вы говорите, что за счет чьих-то депозитов придется, наверное, расплачиваться за вот эти долги самых бедных людей, которые живут сейчас не по возможностям.
А. МОВЧАН: Вы понимаете, для того, чтобы вам закрыть проблему в системе российского финансирования, где нет персональной, индивидуальной ответственности за кредит ни у людей, ни у банков, ни у компаний, ни у кого фактически, здесь есть общий пул некоторых денег, который так или иначе перераспределяется, и государство в этот пул вливает столько денег, сколько нужно.
Я не думаю, что здесь может что-то лопнуть очень сильно. Или государство вольет на уровне банков, или банки вольют на уровне конкретных кредитных стран, или просто произойдут некоторые решафлы внутри, и деньги будут использованы для временного покрытия. Не вижу. Вот в этом месте я не вижу какой-то рвущейся ткани прямо с начинающими голодать людьми, с долговыми ямами и так далее.
В конце концов, внутренний долг у Российской Федерации очень низкий, внешний долг у Российской Федерации очень низкий. Даже если чисто инвестиционных средств не будет хватать, там можно занять больше на внутреннем рынке, занять больше у Китая. Я думаю, Китай с удовольствием будет давать в долг. Он Венесуэле с удовольствием в долг давал очень долго.
Так что нет, здесь действие Центрального банка – это не истерическое действие, чтобы предостеречь от пузыря, это просто попытка контролировать процесс. И в очередной раз надо сказать, что настолько же, насколько банковский надзор, скажем, Центральному банку в России не удался и не удавался никогда, настолько управление системами ликвидности и вообще финансовое регулирование ЦБ всегда удавалось. И удается и сейчас.
Б. БАКАЛЕЙКО: Ну да, с депозитами, в общем, все будет хорошо, переживать не стоит?
А. МОВЧАН: Скажем так, мы не знаем, что будет с депозитами, но с депозитами ничего плохого из-за проблем с consumer finance не будет. Вот здесь можно сказать точно.
Б. БАКАЛЕЙКО: Давайте поговорим про санкции, про нефть, про вот эти кошки-мышки, в которые играет Российская Федерация последнее время со своими танкерами теневыми. Индия и Китай. Ну, Индия вообще стала отказываться потихоньку от российской нефти, но вроде бы все эти потоки сейчас перейдут в Китай. Но есть вторая вещь – это санкции. Банки стали перестраховываться, банки просят дополнительные бумаги о том, что никто в этих сделках из санкционного списка не участвует. За счет этого Россия слишком долго получает те деньги, которые она должна была получить быстрее.
Как вам кажется, вот эта игра, кто кого догонит? Сможет ли Россия дальше уворачиваться от всех ограничений или потихоньку сужают ей возможности?
А. МОВЧАН: Смотрите, пока есть кто-то, кто хочет купить российскую нефть, это будет его проблема – найти способ за нее заплатить. Поскольку если России за нефть платить не будут, Россия эту нефть поставлять не будет. Тут все просто. Тут ничего не изменится. Усложнение путей оплаты не ведет ни к снижению стоимости нефти, естественно, а к удорожанию нефти в реальности на мировом рынке и в том числе и российской нефти тоже, ни к прекращению поступления денег, потому что все равно будут находиться пути.
Другой вопрос, чем эти пути сложнее, тем больше коррупции на самом пути, тем больше соответствующих людей, приближенных к Кремлю, сможет на этом зарабатывать до момента, когда деньги попали в нефтяные компании, стали прибылью и часть их попала в бюджет. То есть подобные мероприятия, они способствуют только росту коррупции внутри России, обогащению совершенно конкретных единиц населения в стране. Они не очень сильно способствуют сокращению бюджетных возможностей, потому что все равно зарабатывается на продаже нефти много.
И чем сложнее заплатить России за нефть, тем почти в прямой пропорции дороже нефть на международном рынке, потому что Россия поставляет медленнее, поставляет меньше, возможности перепоставок нефти, переработки и так далее хуже, бесперебойность падает. И поэтому Россия будет то, что она тратит на транзакционных издержках, добирать просто ростом стоимости.
То есть это классический пример того, как делать не надо. Если вы хотите, чтобы Россия получала меньше нефти, меньше денег за нефть, я в свое время об этом говорил, что надо вводить глобальный акциз на российскую нефть, который идет в вполне конкретное место, вполне конкретные банки его собирают на вполне конкретные нужды. Тогда, грубо говоря, продавая за 80, Россия будет получать 50, потому что 30 – акциз. При этом ей никто не будет мешать продавать, никто не будет мешать получать свои 50. Сейчас происходит все в обратную сторону. И, конечно, когда у вас образуется черный рынок транзакций, транзакции от этого не останавливаются. Транзакции просто становятся дороже, и товар становится дороже.
Посмотрите, кокаин или опиум, они такие дорогие не потому, что их тяжело произвести. Их элементарно произвести. Они такие дорогие, потому что очень большие риски расчетов за них. То же самое будет происходить с нефтью. А поскольку рынок нефти, он, в общем, весь прозрачный с точки зрения ценообразования, то вся нефть будет дорожать, и в конечном итоге Европа будет покупать нефть дороже и кто-то будет платить России за нефть дороже. Вот и все. То есть это абсолютно бессмысленное и безумное мероприятие, впрочем, совершенно не единственное из числа созданных современными политиками на Западе.
Б. БАКАЛЕЙКО: Я правильно понимаю, что, в общем, ограничить в таком случае никак не получится те экспортные поступления в российский бюджет?
А. МОВЧАН: Ну, ограничивать их надо не таким способом. Ограничивать их надо не путем запрета банку 1, 2, 3, 5 и 8 и разрешению 4, 6 и 9 или сменой разрешений каждый день. Ограничивать надо введением очень четких выплат тех, кто покупает эту нефть, в какие-то определенные, скажем, счета или места, определенные суммы денег за это. То есть вы устраиваете некий барьер, который будет перенесен в основном на Российскую Федерацию, потому что рынок единый, и Российская Федерация будет получать меньше денег в конечном итоге.
То есть в налоговом виде это будет работать. В виде запретов и попытки восстановления какого-то мифического потолка, который непонятно кто и как будет соблюдать и непонятно какая ответственность за соблюдение этого потолка, конечно, это не будет радовать.
Б. БАКАЛЕЙКО: Давайте с актуальных новостей и трагических, к сожалению, их последствий. Теракт в «Крокус Сити Холл». Уже неделя прошла. Все, конечно, ужасно. И, в общем, так или иначе, после подобных терактов в России, ну или терактов меньше, мне кажется, это не так важно, в России вырастают ксенофобские настроения. В этот раз как будто бы они на всех уровнях – и на государственном, и на бытовом. И это все, ну так уж вышло, накладывается на дефицит рабочей силы в стране. И как будто бы России все равно на этот дефицит рабочей силы, потому что Владимир Путин отчитывается всем о другом. Понятное дело, наверное, в правительстве всё понимают, но на политическом уровне политика партии другая совсем.
К чему он может привести? Насколько все это существенно, если сейчас еще больше мигрантов станут отказываться от того, чтобы приезжать в Россию работать?
А. МОВЧАН: Я не думаю, честно, что ксенофобские настроения будут так сильно влиять. Исторически они никогда так сильно не влияли на количество мигрантов. На количество мигрантов влияют экономические обстоятельства значительно больше. Если сегодня эти мигранты могут зарабатывать в России существенно больше, чем на родине или, скажем, в каких-то местах, куда они еще могут поехать, они все равно будут ехать. Я это говорю не потому, что я психолог и хорошо понимаю психологию мигрантов. Потому что я просто сужу по всем предыдущим ксенофобским кризисам и в России, и в других странах. Причем в других странах самого широкого профиля – от Америки до Китая.
Массовая ксенофобия, какие-то отдельные проявления ненависти и даже насилия, они поток мигрантов никогда не останавливают. И в этом смысле я думаю, что у Кремля есть огромное пространство для того, чтобы объединять россиян, в том числе ксенофобскими настроениями. Вообще объединять всякой мерзостью очень легко, к сожалению, людей. И Кремль сейчас использует полный арсенал всяких мерзостей для объединения, в том числе и ксенофобию. Ну и будет дальше использовать. А мигранты при этом все равно будут ехать, и за это Кремлю переживать особенно не стоит.
Б. БАКАЛЕЙКО: Окей, вы смотрите на опыт прошлых разов. Это интересно будет также понаблюдать. Но тем не менее, все-таки тут я просто хочу как-то перейти к разговору о производительности труда в России. Наткнулся просто на новость о том, что в Великобритании как раз могут потерять до четверти рабочих мест из-за введения искусственного интеллекта. И, я помню, Владимир Путин относительно недавно как раз говорил о том, что компаниям не нужно надеяться, что вот рабочая сила новая придет, надо как-то улучшать производительность труда. Насколько здесь Россия в принципе компетентна и может преодолеть все эти трудности с дефицитом рабочей силы и так далее и так далее?
А. МОВЧАН: Для начала я бы вам посоветовал не читать статьи, в которых написано, что Великобритания потеряет четверть рабочих мест из-за искусственного интеллекта.
Б. БАКАЛЕЙКО: Как и с учеными британскими, да.
А. МОВЧАН: Да-да-да. Это вопрос не в Британии. Вообще, искусственный интеллект – это такой же buzzword сейчас, как было очень много других buzzwords, которые мы вдруг перестаем слышать. Есть даже такой мем на инвестиционном рынке – «а помните, было такое». Помните, было такое ICO. Ппомните, было такое IPO. А помните, были такие спайки. А помните, были такие NFT. Вот сейчас такой искусственный интеллект. Вообще, в среде уважающих себя людей принято его называть machine learning (машинное обучение). Это не «Терминатор», не Шварценеггер, это не фантастический фильм.
Какие-то вещи, безусловно, с помощью этих систем машинного обучения можно сделать, какие-то вещи действительно освободят какое-то количество людей, в каких-то областях типа, скажем, Legal Advice даже наметятся какие-то серьезные прорывы. Но такой же прорыв был с печатной машинкой, такой же прорыв был с компьютером, такой же прорыв был с ткацким станком, такой же прорыв был в свое время с мельницей. И что-то как-то не складывалось ситуации, когда люди оставались без работы. Находились новые рабочие места, новые функции и так далее. То есть здесь про это я бы не переживал.
Что касается России, то если мы связываем это как-то с мигрантами, то мигранты не занимались работами, которыми может заняться искусственный интеллект. Мигранты в основном занимались физическими работами, которые плохо автоматизируются и еще долго будут плохо автоматизироваться.
И, кстати говоря, великолепный пример того, что происходит с рынком труда – это онлайн-покупки и доставки. Вот посмотрите, онлайн-покупка, казалось бы, ликвидирует кассиров и продавцов в магазинах. Ну, до определенной степени. Но при этом она создает огромное количество курьеров-доставщиков, а также работников складов, которые должны сортировать, которые должны распределять, а также колл-центров, в которые нужно звонить и разбираться, что происходит с поставками, и так далее. То есть рабочая сила просто мигрируют из одной ниши в другую в этой ситуации.
А если говорить про производительность труда в России, она низкая традиционно. Она низкая не только потому, что в России очень плохо с квалифицированными кадрами. А с квалифицированными кадрами плохо, потому что школа разрушена была в свое время. Причем разрушение школы началось в позднесталинское время, а потом в хрущевское это добивалось. Помните про кибернетику, которая буржуазная лженаука, про генетику, которая продажная девка империализма, и так далее. Школу тогда начинали, потом в 90-е школу добили, в нулевые всех специалистов и профессионалов приучили, что надо воровать диссертации, защищать диссертации на актуальные темы и за деньги.
Естественно, откуда возьмутся квалифицированные люди в большом количестве? Я сейчас говорю не про кучку ученых или там кучку программистов, а про массовое применение квалифицированных кадров.
Плюс, естественно, надо строить какую-то свою систему, скажем, промышленных протоколов. Эта система не строилась. Ее выстроить ниоткуда невозможно. Крупнейшие заводы, лучшие заводы в России были привезенными из недружественных стран даже во время Советского Союза, и тоже нового ничего не появлялось. Та же самая Lada Renault, та же самая сборка иностранных машин. Сейчас китайские машины целиком идут, даже не собираются. Поэтому откуда возьмется? Нужно создавать. Это создается десятилетия. Это никак не связано с мигрантами.
Плюс, конечно, огромный вопрос непроизводительных затрат энергии на регуляцию, на GR, который в России крайне необходим, очень много тратится специалистов на это. Очень большие логистические затраты просто в силу того, что страна очень большая по размерам с маленькой плотностью населения, с очень серьезно разнесенными центрами производства внутри одной линейки создания стоимости, с большими проблемами логистики железнодорожной, теперь с проблемами авиационной логистики.
Понятно, что производительность будет низкой. И решать это, конечно, нужно массивными инвестициями, причем во многом зарубежными инвестициями, и интеграцией международной цепочки создания стоимости. Но и то, и другое сейчас отрублено, и этого происходить не будет. Поэтому да, я думаю, что мы будем видеть, как производительность не растет, а скорее всего, снижается. И, естественно, поскольку сейчас военно-промышленный комплекс должен развиваться опережающими темпами, то он еще и будет отсасывать на себя наиболее производительные цепочки и наиболее сильные кадры. То есть да, для невоенной промышленности это большой вопрос и большая проблема.
Б. БАКАЛЕЙКО: Ну, понятно. То есть, в общем, какого-то прорыва, скачка здесь, к сожалению, чуда не увидать.
А. МОВЧАН: Ну, откуда? Здесь даже помимо там разговоров о том, что все украдут, классических, помимо тех примеров фантастических, которые мы с вами видели, как там, не знаю, «Роснано», например, и прочие организации, которые обещали прорывы инноваций и рост производительности, помимо этого, просто общие обстоятельства: отсутствие квалифицированных инвесторов и квалифицированных инвестиций и отсутствие интеграции в реальные производительные цепочки по миру, потому что обрублены все цепочки. И все. Только эти две вещи сами по себе уже не дадут создавать никакие точки роста, никакие очаги роста.
Б. БАКАЛЕЙКО: Зато нефть будем продолжать продавать. Про НПЗ еще поговорим, которых оказалось в Беларуси гораздо, ну не больше, но теперь они нам очень нужны. Все-таки хочется понять, как дальше экономика будет развиваться. Потому что ну вот уже сейчас отчеты идут о том, что как будто бы все те мощности, которые можно было заполнить, вот работа в три смены на всех заводах, которые запустили после начала войны, все это уперлось в потолок, дальше просто производства не будет, кадров не хватает. Ну, с инвестициями понятно. Китайцы вряд ли придут как-то улучшать структурную экономику. Как будто бы тоже возможности нет. К чему придет такая экономика?
А. МОВЧАН: Экономика будет развиваться, я думаю, мы не можем говорить точно, но я думаю, что она будет развиваться по иранскому сценарию, если хотите. Что такое иранская экономика? Иранская экономика – это экономика, очень сильно заостренная на тех областях, которые нужны государству, плюс широкий пласт как бы самоорганизующейся экономики на более низком уровне. Люди вынуждены потреблять. Естественно, как все люди, отрезанные от открытых внешних рынков, начинают что-то создавать на низком уровне для того, чтобы это потребление обеспечивать.
Если вы посмотрите на экономику Ирана, то вы увидите, что Иран поставляет ракеты, Иран поставляет дроны, Иран поставляет системы наблюдения, Иран поставляет стрелковое оружие, Иран в состоянии производить фактически для военно-промышленного комплекса сравнительно качественные и эффективные товары и вооружение. Ну, не супертоп. Например, боевые самолеты, скажем, или современные танки он не произведет. Но что-то для армии третьего уровня. Это Иран в состоянии делать и делает много, и сейчас продает даже России, которая это делать не в состоянии.
А вот что касается каких-нибудь товаров потребительских, попытайтесь вспомнить хоть один потребительский товар, кроме фиников, который Иран реально за границу может поставлять. Вы этого не вспомните. Внутри есть свой рынок текстиля. Внутри есть свой рынок даже автомобилей, которые на внешний рынок, конечно, не пойдут, потому что они старые, примитивные и так далее. Внутри есть свой рынок бытовых товаров, которые тоже на внешний рынок не пойдут. Внутри есть свой рынок услуг, разумеется, свой продуктовый рынок вполне себе развитый. При этом ВВП на человека в Иране где-то в полтора раза меньше, чем в России сейчас. И, в общем, идет стагнация такая общая.
При этом есть большой, серьезный класс политических деятелей и силовиков, которые хорошо зарабатывают от экспортно-импортных операций, от рынка недвижимости и от контроля внутреннего рынка. Сравнительно бедное все остальное население. Но не очень бедное, вполне живущее нормально. Там нет голода. Это не Пакистан. Иранцы живут намного лучше, чем пакистанцы, несмотря на то что Пакистан не под санкциями.
И вот так примерно это будет, скорее всего, существовать в России в течение того периода времени, в течение которого политика самоизоляции будет продолжаться.
Б. БАКАЛЕЙКО: Ну, понятно. И фондовый рынок будет работать, потому что в Иране он тоже есть.
А. МОВЧАН: Ну, не потому что в Иране есть, а так же, как в Иране, будет работать в силу того, что те же самые причины будут его двигать, что и в Иране, конечно.
Б. БАКАЛЕЙКО: Да, поиграли в капитализм, продолжим дальше, но просто в какой-то изощренной форме. Советский Союз 2.0.
Хотелось бы также обсудить коротко криптовалюты и последствия для вот этого крипторынка после теракта. Как-то просто очень много новостей. С одной стороны, на Западе проверяют российские криптобиржи, которые помогали перечислять деньги в сторону России. С другой стороны, внутри самой России обыски в «Москве Сити», там, где находится, в общем, вся криптоиндустрия у нас российская.
Как дальше, как вам кажется, будет это дело развиваться? Может ли произойти так, что государство просто для своих целей будет как-то использовать криптобиржи или одну криптобиржу, а все остальное уйдет в полное подполье без вот этих вот высокотехнологичных красивых приложений, которыми очень удобно пользоваться?
А. МОВЧАН: Ну вот понимаете, никому не хочется из государственных чиновников ни в России, ни в Штатах, нигде, чтобы существовали неконтролируемые и нерегулируемые пространства движения средств. Не хочется по огромному количеству причин. Здесь и черные деньги действительно, и преступный бизнес, и укрывательство налогов или недоплата налогов. И это просто сама по себе идея, что если что-то не регулируется, то чиновники недополучают зарплату. А если это отрегулировать, то еще можно платить нескольким чиновникам зарплату честно, и все будут довольны.
Поэтому и без всяких терактов, естественно, путь у крипторынка один – путь в тотальную регуляцию, такую же, как у остальных финансовых рынков. И тут никуда не денешься. И надо просто как-то с этим смириться. И не надо с этим бороться. Это некая современная норма. New normal, что называется.
Каждый теракт или там каждая поимка, не знаю, крупной сети подпольных казино или там торговли людьми, или что угодно, естественно, будет поводом для того, чтобы был проведен еще один каскад мер, потому что на них тогда легче выделяют бюджеты, потому что они тогда лучше звучат и так далее. И за рубежом, и в России, разумеется.
Сейчас уляжется волна после этого теракта – на какое-то время там затихнут эти меры. Произойдет что-нибудь еще – еще будет одна волна. Тут тоже я ничего нового вам не скажу. Это банальная истина. В конечном итоге, просто надо понимать, что если кто-то рассчитывает, что он может либо обойти комплаенс с помощью криптовалют, либо долгосрочно сохранять свои сбережения в криптовалютах так, что никто не будет понимать, что они там есть, либо их долго сохранять, а потом, когда надо, оттуда достать, это все очень большие заблуждения.
И самое страшное может быть, что вы сейчас аккуратно все сложите, и сейчас оно сложится, и сейчас ура-ура, никто это не будет видеть, и вы будете долго туда дополнять, дополнять, дополнять, дополнять, держать, держать, держать, держать, и даже не рухнет ваш кошелек, даже не украдут мошенники, просто через семь лет, когда вам понадобится оттуда взять деньги и купить себе пиццу где-нибудь в Риме, окажется, что вы не можете оттуда вывести деньги, потому что это незаконно и вам никто не даст их получить. И все. И что потом с этими деньгами делать непонятно. И только можно будет там, не знаю, обклеивать квитанциями от биржи стены в вашей спальне, и то не в Европе.
Поэтому вот здесь надо просто очень аккуратно пытаться, если вы работаете с криптовалютами сейчас (многие работают с криптовалютами, конечно), надо пытаться сейчас уже простраивать конструкцию так, чтобы уже сегодня какие-нибудь европейские банки вам говорили: «Да, я понимаю, что это такое. Я понимаю, как вы будете выводить деньги. Я понимаю, что вы эти деньги сможете забрать. Мы там делаем KYC и AML, и все в порядке». Не надо рассчитывать на то, что какие-то дырки в законодательстве сохранятся навечно.
Б. БАКАЛЕЙКО: Да, также присоединяюсь, потому что на фоне роста стоимости Биткоина очередной шквал интереса по поводу криптовалют. Люди, в общем, может быть, видят, хотят надеяться на что-то такое, что их сделает сильно богаче за очень короткий срок. Так, к сожалению, не бывает.
Давайте обсудим удары по российским НПЗ и стоимость бензина. Сейчас уже есть новости о том, что Россия начала закупать бензин у Беларуси. Там довольно много НПЗ. Туда, скорее всего, украинские ракеты не полетят. Тем не менее, как-то скажется все-таки вся эта ситуация на стоимость цены на топливо? Для обычных пользователей в первую очередь, конечно.
А. МОВЧАН: Вы знаете, вот это самый страшный вопрос. Не только про это, а вообще глобальный вопрос: вот фактор A, фактор B, и как это скажется на цене товара C. Это всегда очень страшный вопрос, потому что здесь эластичность рынка никогда не предсказуема. Мы уже видим, что это сказывается в реальности.
Но, смотрите, вот в идеальном мире, естественно, снижение производства в России, а снижение идет порядка 10%, может быть, чуть больше уже снижение и будет, наверное, больше, если удары продолжатся, такое снижение производства, естественно, должно вызывать усложнение логистики и перенаправление потоков, и более дорогую стоимость для поставщиков и, соответственно, более дорогую стоимость для потребителей.
Но рынок нефтепродуктов очень сильно регулируемый. На нем огромный объем и госзаказа, и крупного промышленного заказа. Естественно, государство очень внимательно следит за ситуацией, очень хорошо может играть с налоговой нагрузкой, скажем, или, наоборот, льготами и привилегиями. И в этом смысле пока, я думаю, у российской власти есть ресурсы для того, чтобы не допускать очень серьезных изменений стоимости, где-то выстраивать потолки, на которых оно будет это останавливать своими мерами, которые будут помогать потребителям, а иногда помогать и производителям в том числе, для того чтобы они снижали цены.
Если вы вспомните, например, историю газовую, там газ на международном рынке стоил всегда намного дороже, чем на внутреннем, просто за счет того, что государство так решило. То же самое можно сделать с бензином. И можно также даже в региональных масштабах это делать, если это необходимо.
Поэтому вопрос, наверное, правильно ставить так: есть ли у российского государства сейчас возможности обеспечить мягкое изменение стоимости бензина на фоне этих атак? Мой ответ – есть. Безусловно, как и во всем в России, я могу ошибаться. Безусловно, у государства в какой-то момент может возникнуть идея, что возможности-то есть, но делать оно этого не хочет. Но пока все говорит за то, что государство этого хочет и будет это обеспечивать.
Б. БАКАЛЕЙКО: А что именно говорит? То, что резко цена не выросла?
А. МОВЧАН: Да, мы видим, что цена резко не выросла. Мы видим, что идут совещания напрямую с крупными производителями и поставщиками. Мы видим, что, как и в остальных случаях, когда происходили подобные вещи, государство было готово вмешаться и демпфировать. Здесь государство наверняка тоже будет готово вмешаться и демпфировать. И я пока не понимаю причины, почему бы оно это не сделало.
Вообще, российское государство достаточно консервативно и костно. Они очень редко применяют какие-то новые подходы. И очень часто можно о том, что они будут делать, судить по тому, что они делали с этой ситуацией в прошлый раз. Во все прошлые подобные разы они вмешивались. Я думаю, что и сейчас это будет происходить.
Б. БАКАЛЕЙКО: В прошлый раз они просто сами все обвалили, а потом откатывали свою ситуацию. Я просто к тому, что если так посмотреть в целом на новости, как будто бы цены сейчас на определенные виды товаров вырастут, и государству абсолютно все равно. То есть они сейчас сокращают беспошлинный ввоз техники с 1000 долларов до 200. То есть какой-нибудь компьютер на AliExpress ты себе уже не купишь. Параллельно с 1 апреля пошлины на иномарки меняют и говорят, что иномарки тоже сильно вырастут в цене. И складывается впечатление, что, наоборот, как-то на всех так плюнули и сейчас везде цены вырастут.
А. МОВЧАН: Смотрите, это разные вещи. Когда мы говорим про компьютер на AliExpress и иномарки – это население. Население сейчас, как мы с вами в начале разговора говорили, либо интенсивно сберегает, либо интенсивно берет кредиты. То есть некий рост стоимости этих товаров, он просто снизит сбережения населения при необходимости или увеличит объем кредитов. Население не взбунтуется. Да и вообще государство, по-моему, сейчас убедилось в том, что население не взбунтуется ни от чего в России и можно делать что угодно, можно пополнять бюджет за его счет, в том числе повышая налоги и пошлины.
А вот бензин – это вещь стратегическая. Бензин нужен военным, бензин нужен производству, бензин нужен всей логистике, бензин нужен экспорту в том числе. То есть как это ни смешно, но чтобы вывезти бензин за границу, вам требуется сжечь некоторое количество бензина. И здесь нужно осторожнее с ценами, потому что какие-то цепочки могут просто взорваться. Поэтому здесь скорее государство будет вмешиваться.
Б. БАКАЛЕЙКО: Я вас понял. В конце хотелось бы обсудить стабильность национальной валюты. Очень многие говорили, что после переизбрания будут ее отпускать. Дефицит бюджета вроде тому способствует. Он довольно большой, как в прошлом году. С другой стороны, есть еще время. Почему рубль стабилен, как вам кажется?
А. МОВЧАН: До выборов его никто особо не держал. Если вы посмотрите на баланс Центрального банка… Ну что Центральный банк может сделать для того, чтобы держать валюту? Он может делать интервенции в ту или иную сторону, то есть выступать покупателем или продавцом, и манипулировать ставкой. Интервенций особенных не было. Ставки вполне было достаточно. Ставка высокая. Как вы правильно заметили, депозиты по 14%, ОФЗ по 13,5%. Это достаточно сильная мера для того, чтобы удерживать курс валюты самой по себе, потому что спрос на эту валюту достаточно высок.
Плюс жесткие ограничения на частную покупку валюты. Плюс сейчас новые меры по недопущению вывода больших рублевых средств за границу. Только-только разъяснения Центрального банка вышли, что не только в валюте нельзя больше 15 миллионов рублей выводить в капиталы компании, но и в рублях тоже. То есть вот такими мелкими-мелкими огораживающими действиями плюс морковкой в виде высокой ставки Центральный банк курс удерживает.
Но никогда бы это не помогло, если бы не большой приток валюты в страну. А приток валюты в страну большой, от высокой цены на нефть прежде всего, от продажи этой нефти за рубеж. Почему такой высокий приток валюты и почему такая цена на нефть, мы с вами тоже поговорили уже. То есть это в основном творчество Запада сегодняшнее.
Поэтому нечего особо держать. И никакой особо политики изменения с высокой ставкой не будет, потому что высокая ставка нужна для привлечения денег государству сейчас. Поэтому я не думаю, что мы увидим какое-то там катастрофическое падение рубля.
Другое дело, что для рубля10-15% в год снижения стоимости – это абсолютная норма. При текущей инфляции, при текущей ставке странно будет не увидеть рубль там на 10-12-15% ниже через год. Но можно не увидеть при этом. Никто не обязал рубль ходить строем. Может долгое время держаться, потом съехать резко, как мы уже много раз видели с вами, в зависимости от конъюнктуры.
Стратегически всегда, когда меня спрашивают, я говорю, рубли не держите, держите доллар, потому что даже 10%-й дифференциал вам ничего не покроет. А тактически – а кто его знает? Никто не знает, что будет.
Б. БАКАЛЕЙКО: Да. Хотелось бы все-таки заострить внимание. Вы сказали, что государству надо, чтобы привлекать деньги. Вот Владимир Путин объявлял эти бессрочные расписки – господи, немножко вылетело у меня из головы, как они называются, – которые должны заработать. Депозиты, облигации также, как я понимаю. Как будет происходить перетекание этих средств со счетов населения в бюджет?
А. МОВЧАН: Вы знаете, тоже ничего нового нет в мире. Когда ставка будет привлекательна для населения, тогда, когда население будет продолжать избыточно сберегать и откладывать деньги государству, это будет происходить совершенно рыночным способом. Государство будет выпускать. Еще раз, долг если не очень большой, выпускать можно много, а население будет покупать. И не только население будет покупать, многие другие игроки тоже будут покупать.
Если в какой-то момент уже не получится платить так много, будут платить меньше, но будут выпускаться займы, как это было в Советском Союзе, когда просто по госпредприятиям будет идти разнарядка, сколько с каждой зарплаты каждый должен купить этого займа. Потом будут выигрышные облигации, как в свое время было в Советском Союзе, где можно будет китайский автомобиль выиграть на такую облигацию. И будут в газетах или в интернете печатать результаты розыгрышей. Нет ничего нового. Все уже давно придумано. Все это можно имплементировать.
Б. БАКАЛЕЙКО: Понял вас. Спасибо большое. Это был Андрей Мовчан, финансист, основатель группы компаний по управлению инвестициями Movchan’s Group. Спасибо за разбор.
А. МОВЧАН: Всего хорошего. Спасибо.
Б. БАКАЛЕЙКО: Это была программа «Курс». По традиции в конце выпуска попрошу вас, поставьте лайк этому видео, также подписывайтесь на наш Ютюб-канал. Ну и в 6 часов вечера приходите снова – программа «Суббота», будем подводить итоги недели. Всем пока. До новых встреч.