«Книжное казино. Истории»: Намедни. «Возвращение» 60-х
Леонид Парфёнов: Кто бы мог подумать, что хунвейбины окажутся вещью актуальной в России 21-го века…
Н.ВАСИЛЕНКО: Сегодня мы возвращаемся в 1960-е. Поводом стал расширенный и дополненный том, переизданный «Намедни» за этот период. И у нас в гостях его автор и составитель Леонид Парфёнов. Леонид Геннадьевич, здравствуйте!
Л.ПАРФЁНОВ: Здравствуйте! Можно без отчества. Как некролог.
Н.ВАСИЛЕНКО: Как Гостелерадио. Леонид, когда из Москвы передавали важное сообщение, оно передавалось позывным на мотив «Широка страна моя родная».
Л.ПАРФЁНОВ: Там было несколько позывных. Но в принципе, очень часто это: пам-пам-пам пам-пам пам-пам пам-пам-пам. Почему-то так было принято. И «Подмосковные вечера» на «Маяке» каким-то макаром.
Н.ВАСИЛЕНКО: Вот эти позывные притягивали публику к радиоприёмникам и телевизорам. И для меня подобным позывным стала фраза «События, люди, явления. То, без чего нас невозможно представить и ещё труднее понять». Как появилась эта без малого мантра?
Л.ПАРФЁНОВ: Не знаю. Как-то складывалось. Сначала пришла в голову история феноменологии. В представлении сначала и были как раз 1960-е, с них начиналось. Поскольку был подзаголовок «Наша эра», подразумевавший, что сравнительно недавняя история, которая всё ещё в памяти и которая продолжает влиять и сформировала ныне здравствующее поколение тогда, когда это началось, в 1990-е, то это представление о том, что будет всё (и полёт Гагарина, и Берлинская стена, и расстрел в Новочеркасске, и журнал «Юность», и в бадминтон играют, и туристы поют «Люди идут по свету»). Из этого всего складывается мозаика этих самых событий, людей, явлений. И вот так как-то оно придумалось. Была ещё советская песенка: «Из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши мальчишки». И там дальше: «Из стрелялок…». Потом «Из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши девчонки». Из каких-то там фантиков и незнамо там чего. 25 лет назад было, когда эта мантра придумывалась. Каким-то образом так она выложилась. Это был до известной степени альтернативный взгляд на историю. И поначалу мне очень доставалось, что как так можно, что мини-юбки и ввод войск в Чехословакию на одной доске находятся. Но они находились на одной доске. И что девочки в Праге стояли против танков в мини-юбках именно, это тоже важно. И без этого нет картины эпохи. В общем, отчасти это было ещё и настояние на то, что это действительно стоит, важно, в это есть резон всмотреться.
Н.ВАСИЛЕНКО: Повод – переиздание тома про 1960-е. Почему вы решили это сделать? Стало жалко невостребованной информации, которая не попала? Или по-новому взглянули на события?
Л.ПАРФЁНОВ: Разные были причины. Первое – что книжка, которая самая первая делалась, 15 лет. 2007 год, всё долго тянулось, издали под 2009-й, как это было оформлено. И с того времени, конечно, очень расширились возможности. И это первая причина. В смысле, что больше оцифровано, больше архивировано, можно откуда-то достать и прочее-прочее. В том числе и иллюстрации. Вторая причина – что нарастает советскость в нашей жизни. Она и всё время нарастает, собственно. В своё время и сами книжки, возвращение к этому формату возникло из-за того, что ощутимо советскость стала признаваться идеалом и властями, и значительной частью населения. А сейчас это в полный рост, что называется. Поэтому хотелось вглядеться, потому что, по моим убеждениям, 1960-е с этой обложкой, которая у меня пока только в электронном виде, поскольку только отгружаются в магазины ещё.
1960-е, по моему убеждению, такой гринвичский меридиан советской империи. То, что раньше в 1960-х, в сталинское время, в 1950-х, а тем более довоенные – это уже совсем далеко.и связь с этим ощущается мало. 1970-е – это уже застой, очевидные проблемы строя. 1980-е – прям распад, и после Черненко перестройка, просто невозможно было дальше: ну сколько эти старцы будут умирать. А в 1960-е – это вполне бодрая империя, над ней не заходит солнце, она во Вьетнаме свои дела имеет и на Кубе, это вполне себе такой ещё революционный романтизм, когда последний раз, особенно советская интеллигенция, поверили в революцию, полюбили её. И всё это было под Окуджаву «Комиссары в пыльных шлемах». А потом в конце этого же периода под Окуджаву же впервые полюбили белых: «Ваше благородие, госпожа Удача». Это 1969 год, как раз самый конец десятилетия. И вот эти надежды на ещё социализм, который, конечно, временами давал по зубам своему населению уверенно, поскольку фактом рождения люди были обречены на социализм. И в этом смысле расстрел в Новочеркасске и ввод войск в Чехословакию, который до срока закончил 1960-е, надежду на другой социализм, на возможное обновление, это тоже эта эпоха, когда власть, когда этот самый так называемый «исторический выбор» считают себя вправе настаивать на своей абсолютной правоте и подавляет всякие сомнения в этой правоте и наказывает тех, кто пытается пойти вспять и вообще выступить против чего бы то ни было. Даже против вполне себе конкретных вещей, как повышение цен на мясо и масло со снижением расценок, как это произошло в Новочеркасске. Так что это со всех сторон поучительное время. И получился самый большой том в результате. Это 320 страниц (никогда мы за 300 не уходили) и 720 иллюстраций (никогда и 600 не набиралось). Это всё равно, конечно, были очень пёстрые тома, но тут прям форма высшая форма этого формата за все 11 томов, которые удалось сделать.
Н.ВАСИЛЕНКО: Леонид, согласны ли вы с таким утверждением, что для мира 1960-е по-настоящему была весна? Весна мировая во всех смыслах. Было торжество прогресса, мы наблюдали космическую гонку, которая завела нас (как человечество) на Луну. Мы наблюдали разрядку, которая случилась после Карибского кризиса. Мы наблюдали Вудсток, лето любви 1968 года. И молодёжные восстания в Европе и не только в Европе. Согласны ли вы с этим утверждением?
Л.ПАРФЁНОВ: Да, конечно. И это тоже было. Я и говорю: это последняя вспышка ещё бодрой империи. И вот полёт Гагарина, Кастро объявляет о социалистическом выборе Кубы, Хрущёв и Кеннеди в Вене, такие встречи двух миров. А при этом туфли-шпильки и дело Рокотова. Так очевидно было. Сейчас читаешь и думаешь: боже мой, а ведь люди это не считывали. Ведь так очевидно было, что деньги не являются деньгами. И что курс рубля к доллару не имеет ничего общего с этим. И что деньги – ничто, важно, к чему ты имеешь доступ. А при этом квартиры-хрущёвки и впервые отдельная квартира со всеми удобствами, мечта. Торжество советского индивидуализма при всём коллективистском пафосе. А при этом – Берлинская стена. Вот эти качели – это, конечно, очень интересно и драматично. Здесь всякого намешано. Это очень яркая и очень богатая эпоха. И поэтому её и хотелось так и сделать. Как раз то, что вы говорите, это 1967-1968-й. Пятидневка – это тоже неслыханно: суббота стала выходным. До 1967 года в СССР не было уикенда. Это отдельное завоевание. А вот израильская Шестидневная война. На целое десятилетие это худшая страна в мире. Это огромные тренды, которые заложены были тогда и которые очень долго продолжались. А некоторые из них живы и по сию пору. Андропов и его КГБ в 1967 году. Этот пристальный взгляд из чёрной «Волги». Какой образ! И вот эта достроенная площадь Дзержинского. Бывшая и нынешняя Лубянка. Ведь до Андропова так и было: полздания – старое, дореволюционное…
Н.ВАСИЛЕНКО: Страховое общество.
Л.ПАРФЁНОВ: Да, здесь был Госстрах. И 2 года в армии вместо 3 в сухопутных войсках. «Кавказская пленница» как самая-самая комедия. Я хотел специально показать (вы известны франкофонством своим как редакция), что ещё очень важно. Это Анри Картье-Брессон, известный снимок: такой аленделоновский студент сидит перед захваченной Сорбонной, портреты Ленина и Мао на колоннах. И здесь граффити «Христос был революционером». Это тоже очень важно адекватно передать это время запечатлённое. Ну и 1968-й, как раз женские брюки и ввод войск в Чехословакию. Как они были, так они и остались. Это можно при желании и 25 лет спустя. И фотографии Йзоефа Куделки, знаменитая его серия «Вторжение»: лучшие снимки, которые были сделаны тогда в Праге. Вывезены негативы. И даже премию Роберта Капы Куделка получал анонимно, как «тот фотограф, который снял советское вторжение».
Н.ВАСИЛЕНКО: Леонид, я провёл небольшой эксперимент: спросил аудиторию в количестве 100 человек, что они помнят про 1960-е, какие события для них важны. И многие говорили про разные политические и военно-политические, про Карибский кризис, уже упомянутый, Пражская весна и конкретно ввод войск в Чехословакию советских. Кто-то вспоминал битломанию.
Л.ПАРФЁНОВ: Конечно, ведь это очень важно. Это как-то недооценивается. Битломания была во всём мире. Но Led Zeppelin всё-таки были конкурентами в основном мире. А в СССР однозначно только битлы. Как я объясняю, всё-таки они более мелодичные, они ближе.
Конечно, пытаешься показать и мировое значение феномена, но важно и наше измерение, оно было очень важным, конечно. Это как-то совсем со своего ракурса смотрел советский человек на остальной мир. И это существенно: вот мировое, а что тут наше. Наше – вот, пожалуйста. «Музыкальный калейдоскоп» №8: «Девушка», музыка и слова народные, квартет «Битлс» – с «с» на конце. Это официальное признание битломании. А также, разумеется, знаменитый фельетон Никиты Богословского, где классику советской песни зачем-то надо было рассказать, что жуки они навозные. Был же буквальный перевод, что битлы – это жуки.
Н.ВАСИЛЕНКО: Очень странно: вроде, рабочие парни из Ливерпуля – могли бы использовать образ.
Л.ПАРФЁНОВ: Когда-то советская пресса как-то очень похваливала альбом «Стена». Считалось, что тут они поют о тупике капитализма и о вседозволенности, о стене, которая встала между людьми, о тяготах западной жизни. Почему не подхватили, что это рабочие парни из Ливерпуля? Даже не знаю. Логики в этом не было. Почему советская власть без конца назначала какого-то чернокожего американца своим любимцем или ещё чего-то. Это такие изгибы пропаганды, которые мы сейчас понять не можем до конца.
Н.ВАСИЛЕНКО: У советской власти нет логики – есть только прагматизм. Я почему вспоминал этот опрос про события. Конечно, там без космической гонки не обошлось. Хотел спросить, кто ваша фокус-группа, как вы определяли с командой, какие события взять, а какие оставить, к сожалению, вне.
Л.ПАРФЁНОВ: Это раньше было такое объяснение про телепередачи: они должны быть интересны и пионэрам и пенсионэрам. Кто включил телевизор, тому и должно быть интересно. И здесь идёшь от того, что да, конечно, будет у тебя Пражская весна и США против войны во Вьетнаме в 1968-м. Но ещё в 1968-м Тухманов выдаёт – и это главная эстрада всего следующего десятилетия – подряд «Опять от меня сбежала последняя электричка», «Эти глаза напротив» и «Я люблю тебя, Россия». Было очень важно, что шлягеры такие ресторанные (один медляк, другой быстряк), но есть и идейный локомотив, который вытаскивает творчество, иначе бы сказали, что он дешёвая популярность и прочее, прочее, а гражданские темы ему далеки. «Я люблю тебя, Россия, дорогая наша Русь. Неразгаданная сказка. Не какая-то там грусть». Впервые песня о родине в современных ритмах. И тогда же начинает выходить программа «Время »в 1968 году. И это были новости. А при этом Сличенко и мода на советскую цыганщину. Театр «Ромэн» в такой славе. Сейчас вряд ли его назовут трендсеттером. Автобус «Экарус» с 1968 поставляют. Убит Мартин Лютер Кинг. Убит Роберт Кеннеди. А то, что «Мёртвый сезон», признание того, что у нас какие-то разведчики сейчас что-то разведывают, это, конечно, не фантастический бум «Семнадцати мгновений», но и занимает это половинку страницы. И тогда же я датирую анекдоты про Чапаева. Они явно были связаны с этими надсадными юбилеями в 1967-м году советской власти. 50-летие советской власти, 50-летие советской армии. Плюс фильм «Чапаев» 1934 года братьев Васильевых был отреставрирован тогда и запущен снова по телевидению. Хорошо помню, мальчишкой был, что Бабочкин в роли Чапаева был с предисловием. При первом показе. Я не видел до этого времени, но от родителей знал, что это великий фильм. Отец знал все эти реплики («Белые пришли грабить, красные пришли тоже того», «Ты за большевиков, а не за коммунистов»). Уже фильм существовал на уровне какого-то анекдота пересказываемых фраз.
Доктрина Брежнева, которая следует из ввода войск в Чехословакию. Ограниченный суверенитет соцлагеря, но при этом Калининский проспект, не чуждый вашей редакции до последнего времени. А Райкин стал Народным артистом СССР. Это была разрешённая дерзость. Это были самые острое цензурное слово тогдашнего СССР. И это тоже для представления о том мире (над чем смеялись, над чем было можно, над чем нельзя, как повторяли это всё), это штука, которая выходила из кухонных разговоров, что ничего не достать. В смысле, купить вообще ничего невозможно, а надо что-то доставать, но и достать не удаётся. И этот монолог, когда через завскладом, общий кавказский акцент, вот он в папахе, в самолёте. И за это дают Народного артиста?! Для того времени круто.
Н.ВАСИЛЕНКО: Что бы сейчас дали за слово «дефицит», я даже не подозреваю.
Л.ПАРФЁНОВ: Весь четырёхтомник Хемингуэя вышел в один год. И эти портреты продаются официально в книжных магазинах. В белой рубашке, когда сидит, общий план, расстёгнутый ворот и свитер грубой вязки. На самом деле, как я узнал, это аж Диор. Или самиздат. Или первые индейцы поскакали по экранам. Вяжем сами. Фантомас. Грушинский фестиваль. Это огромная вещь для того времени. Камертон такой: вот мы тут все собрались и поём под гитару своё, а не ваше официальное, которое из радио. Это всё тоже черты уклада жизни, без которых нельзя и которые академическая наука история как история Института истории РАН СССР такие вещи не ловит, конечно.
Н.ВАСИЛЕНКО: Вы упомянули, что телепрограмма должна быть интересной для пионэров и пенсионэров. И в этом плане хотел спросить, в чём разница выпуска «Намедни» для YouTube, для ТВ-формата и именно работа над книгой?
Л.ПАРФЁНОВ: Вопрос картинки прежде всего. Чем окартинивать. Очень часто какие-то вещи гораздо скромнее, потому что обэкранить нечем. А иногда наоборот, могут протянуться, потому что там песня может быть целиком, можно позвать какого-то современного исполнителя, чтобы он перепел. Вот сейчас у нас группа «Порнофильмы» пела для 1931 года (он выйдет 26 числа по плану, если всё слава богу). В 1931 Оскар Строк пишет танго для Петра Лещенко. И вообразите «Порнофильмы», представляете стилистику, которые поют «Был день осенний, и листья с клёнов опадали». На таком форсаже, что я думаю: боже мой, у человека сейчас весь голос кончится. А он как вышел в павильон в студию, там такое открылось. Люди любят своё ремесло, и так приятно в таких случаях работать, что Петру Лещенко и Оскару Строку не снился такой форсаж.
Н.ВАСИЛЕНКО: Работа с архивами. Насколько сейчас сложно это делать, в том числе не находясь в России. Понятно, что есть команда. Но и в России архивы закрываются от людей, исследователей.
Л.ПАРФЁНОВ: Во-первых, всё-таки это о той памяти, которая более или менее открыта. Скажем, хоккей с Чехословакией, феномен 1969 года, когда оба раза при встрече сборных сборная ЧССР, как тогда называлось, выигрывает у сборной СССР. Это такая хоккейная месть за танки в Чехословакии. Ну это же всё открытое. Наверное, сейчас не будут этим особо гордиться, но уже так разве закроешь? И Густав Гусак пришёл к власти в результате. Это было волнение, которое вызвала эта победа. И антисоветские выходки антисоциалистических элементов. По всячески их шельмовала пропаганда. Они привели к тому, что Дубчека сумели сместить. И Вацлав Недоманский. По тогдашней присказке, у СССР 2 главные проблемы – Доманский и Недоманский. То есть остров, из-за которого вражда с Китаем, которая дошла до, как называли, Первая социалистическая война. И вот этот очень неудобный игрок сборной Чехословакии.
Вопрос, скорее, доступа к фотобанкам мировым часто, который, увы, тоже грозит санкциями. И тогда это будет уже просто невозможно технически.
Н.ВАСИЛЕНКО: Я приведу конкретный пример. Я в этом году делал проект, посвящённый Карибскому кризису. И столкнулся с тем, что с американской стороны материала больше, чем предостаточно. Та же книга Роберта Кеннеди «13 ней», где он как в формате дневника описывает всё, что происходило в Белом доме и на совещании в его брата. А с советской стороны практически ничего. Некоторые телеграммы или сборники протоколов ЦК, где практически всё вымарано и вычеркнуто. В этом плане насколько всё тяжело?
Л.ПАРФЁНОВ: Я всё-таки занимаюсь той историей, которая влияла на массы людей. Я тут не открытия совершаю, пытаясь объяснить, что это значило для массового сознания. Вот мы прошли через что-то, и это навсегда осталось опытом. И теперь мы с этим опытом пойдём дальше. Вот такие вещи мне нужны. Или, например, про Карибский кризис. Да, конечно, канва событий, всё это передаётся. Но, может быть, важнее то, как в Америке воспринималось всё, уже началась эвакуация из крупных городов. И как в СССР. Я сужу по мемуарам, например, Фёдора Бурлацкого, что только самая-самая продвинутая элита понимала, до чего дело дошло. И кто-то из этих консультантов в ЦК действительно на дачи из Москвы семьи свои отправил. Но в целом трактовка была, что это оборонительные действия, что никто нападать не собирается. И известное заявление, которое в спешке передавалось по радио, что мы готовы вывести то оружие, которое вы называете наступательным или считаете наступательным. Тут для меня важнее, чем это осталось для людей, как это повлияло тогда. Хотя, конечно, основную канву событийную и объяснение, что это такое и с чем едят. Карикатуры. Именно для понимания резонанса. Замечательная фотография, которая тоже годится для иллюстрации.
Н.ВАСИЛЕНКО: Фидель Кастро и Анастас Микоян.
Л.ПАРФЁНОВ: Да. И они стоят у берега. Кастро был взбешён, понятно. Кубу просто использовали. В переговорах о Кубе, в урегулировании Карибского кризиса сама карибская страна, Куба, участия не принимает. Что ввезли, как вывезли – они сами решали. И он был очень уязвлён. Его уговаривать, что всё норм, живём дальше, отправлялся Микоян. И частью его миссии было, что мы всё-таки гарантируем тебе не вторжение, что мы с американцами договорились без тебя про тебя, но всё-таки мы твои интересы отстояли и точно знаем, что они идут вторгаться, мы не позволим и прочее-прочее. Всё равно это была очень трудная миссия. Известно, что он не смог даже отлучиться на похороны своей жены, как известно, Анастас Иванович Микоян. Но как-то уладил, выбора особого не было.
Н.ВАСИЛЕНКО: Из сегодняшнего дня: Карибский кризис и то, что мировые лидеры пришли к компромиссу. Это как-то по-другому воспринимается на фоне того, что происходит в 2022 году?
Л.ПАРФЁНОВ: Конечно. Там никто оружием не бряцал, никто не бравировал, никто скрытых и открытых угроз оппоненту не посылал. И всё-таки там была поразительная ответственность. И даже импульсивный Хрущёв, который сам это всё хотел и говорил, что ракеты из Турции (он на Черноморском побережье) на него нацелены, вот запустим американцам в штаны ежа. И боялись, что Кубу потеряем, он прямо понимал её как сателлит, как свой форпост. Даже он всё-таки понимал, что типа пужай-пужай, но всерьёз не доходи. И сам потом в мемуарах оправдывался. Хотя, казалось, оправдываться не перед кем. Советская доктрина всегда полагала себя правой. Но даже в мемуарах говорил: я даже не собирался, я ж добился, они из Турции ракеты убрали, значит всё – мир-дружба-жвачка снова, они сами первыми начали. Ему было важно не выглядеть в этой истории агрессором, когда он смотрел задним числом на случившееся. Или застрельщиком кризиса, назовём это так.
Н.ВАСИЛЕНКО: В нашей программе мы стараемся обращать внимание на сюжеты, которые становятся актуальными для нас сегодняшних. 1960-е мы много разобрали, тот же Карибский кризис. А цензура? Попытка передать в том же кинематографе какие-то непростые сюжеты. Насколько это сравнимо с тем, что сейчас может быть в России?
Л.ПАРФЁНОВ: Конечно. Огромное количество вещей читается как какой-то прямо или косвенно высказываемый намёк. Вот дело Синявского и Даниэля. Как могут советские люди что-то такое писать и за границу передавать? Тут пластиночка Окуджавы вышла первая, тоже важно. Официальное признание. Поэтический вечер. «Коммунизм – молодость мира» на заднике. А тут Евтушенко поёт и Окуджава.
Н.ВАСИЛЕНКО: Музыкальный у вас раздел идёт.
Л.ПАРФЁНОВ: Всякий. Вот автоматы в торговле. Газированная вода и камеры хранения. Шолохов – нобелевский лауреат. Синявский и Даниэль. Эти произведение, переданные на Запад. Это первая демонстрация фактическая на Пушкинской площади: «Соблюдайте нашу Конституцию, которая даёт свободу слова, печати и собраний». Но она же должна давать их для Синявского, Даниэля и их сторонников. Это такая постановка вопроса тогдшняя.
Вот гендерный праздник. Выходной день Восьмое марта. Сейчас трудно себе представить, что когда-то он не был выходным. Он стал выходным. И всё советское время не был выходным 23 февраля. Вот как менялись и меняются какие-то приоритеты. Вот установление персоналистского режима. Это Политбюро и Брежнев-генсек в 1962 году. И он на своё 60-летие, вторая звезда, теперь Героя Советского Союза. Оказывается, ему нравится больше Герой Советского Союза, чем Социалистического труда. Потом он ещё 3 таких звезды навесит. Это всё начинается оттуда. Управление стало пожизненным, бессрочным. Он расправился со всеми конкурентами. Как-то казалось, что это дуумвират с Косыгиным в 1964-м, поскольку они разделили 2 поста. Но с 1966-го совершенно понятно. И этот титул «генеральный секретарь», который был только для Сталина, до войны причём. Конечно, тут всё так или иначе связано и с сегодняшним временем. Прямо или косвенно. Поэтому и захотелось это переиздать, потому что ттна это стоит взглянуть вновь, освежив взгляд.
Н.ВАСИЛЕНКО: Правильно ли я понимаю, что это начало только серии переизданий и в дальнейшем следующие тома будут?
Л.ПАРФЁНОВ: Нет, сам я о таком не думаю. Ну, ни о чём зарекаться нельзя. Я тогда тоже о таком не думал.
Вот, пожалуйста. Вот это шельмование. Кто-то объявлен ревизионистом в этой терминологии маоистской. Их можно забивать палками, как угодно шельмовать, выбрасывать из окон. На стадионе выставлять как предателей, иноагентов, кем угодно можно теперь его называть. Ату его. Есть разрешённые жертвы. Это не сегодня началось, как шельмовали Немцова в своё время у нас. Я имею в виду, что нынешнее шельмование с генеральной линией. Кто бы мог подумать, что хунвейбины окажутся вещью актуальной в России 21-го века.
Н.ВАСИЛЕНКО: Почему мы тогда не учимся на своих ошибках и снова наступаем на грабли? Это риторический, скорее вопрос, но вдруг у вас есть взгляд.
Л.ПАРФЁНОВ: Последнее сожжение книг, к которому теперь пришли тоже. Утилизация изымаемых из библиотек книг оказывается предполагает уничтожение. Я уж не знаю, буквально ли сожжение, или всё же техника победила огонь, и в шрёдер опускают эти. Но книжки шрёдером не разрежешь, надо отдельно отрывать обложку.
Н.ВАСИЛЕНКО: Совсем недавно в Москве, когда списывали в библиотеках большие книги, тома сочинений Ленина и прочих, их просто раздавали. Но сейчас уже ничему не удивишься.
Л.ПАРФЁНОВ: Тогда раздавали, потому что считали безопасным. Из них никто ничего не почерпнёт, эти 45 томов тёмно-синих ленинских. «Мастер и Маргарита» издали тогда. И таких много экземпляров, они в разных музеях находятся. В Музее Булгакова, конечно. На Запад советская власть продала полный текст Булгакова. А в журнале «Москва» было сокращение. «Квартирный вопрос» – этого нету в тексте первой публикации. И особо ушлые вклеивали недостающие кусочки, потому что первое издание будет только в 1983 году, 7 почти лет спустя. И всего-навсего 30-тысячным тиражом, при том что обычный тираж художественной литературы тогда в СССР начинался с 200 тыс. Проза, не поэзия.
Н.ВАСИЛЕНКО: Ещё 1960-е – большое антивоенное движение. В том плане, что не про партию, которая главный борец за мир, а что появилось, например, произведение Евтушенко «Хотят ли русские войны». Появилось много хорошего советского кино. И везде был какой-то антивоенный пафос, посыл. Но тут стало забываться. Вроде бы, продолжают смотреть, всё это в памяти живёт.
Л.ПАРФЁНОВ: На самом деле «Хотят ли русские войны» тогдашнему генералитету казалось соглашательской, пацифистской песней. И пафос советской пропаганды был такой, что мы за мир. «Мы за мир! И песню эту понесём, друзья, по свету. Пусть она в сердцах людей звучит смелей. Вперёд за мир! Не бывать войне-пожару, не пылать земному шару! Наша воля твёрже, чем гранит». Это столько этого раздавалось из радиоприёмников, что вы только сказали, и у меня автоматом. Действительно, музыкальный автомат, жетон даже бросать не надо. «Хотят ли русские войны» – это, говорил Хрущёв, моя любимая песня. Потому что при гонке вооружений, в которой, конечно, СССР участвовал на равных, хотя он был тогда догоняющей стороной, всё время пытался сделать вид, что паритет и даже обгоняет. И считается, что в результате деятельности Пеньковского американцы поняли, что переоценивают советский ядерный потенциал. Но тогда была жива война в памяти. Тогда война была не горючим нового патриотизма, а тем, чего не может быть. «Можем повторить» – это немыслимое было. Ну как «можем повторить»? А с нами что тогда будет? Повторить – дойти до Берлина? Но прежде чем дойти до Берлина, что было? Это мы тоже хотим повторять? Всё это поколение тогдашнее политическое активное, они все были ветеранами войны. А тогда они совсем молодыми, между 40 и 50, самый зрелый возраст начальственный. И все с георгиевской ленточкой, потому что принято было носить полностью, колодки. И всё начальство было обязательно в колодках. И в этом смысле обращение Евтушенко, специально вписанное в песню стихотворением, в начале нет этого четверостишия: «Спросите тех, кто воевал, кто вас на Эльбе обнимал. Мы этой памяти верны. Хотят ли русские войны? Да, мы умеем воевать». Это упрёк американцам. Евтушенко очень любил это. Там у него был «бессмертником станет цветок Джон да Марья». Что когда-то Америка и Россия могли быть вместе. И это какой-то идеал, поскольку, как и вся тогдашняя модная литература, он был западником, разумеется, Евгений Александрович, то вот этот упрёк, что это казалось хорошо, правильно. И напоминание что вы, мол, ведётся себя не очень, а мы этому верны. А вы вот не принципиальны. Это даже французов упрекали. У Марка Бернеса, по-моему, есть «Воспоминания об эскадрилье Нормандия-Неман». Там что-то: «Не поддайся обману, французский собрат, верность клятве своей сохраняй». Имеется в виду… Ну это был поощрительным, поскольку в 1966 году де Голль вышел из военной организации НАТО. Никто не мог понять, как это можно выйти из военной организации, но остаться внутри самого военного блока, но потом как-то объясняли, что блок военно-политический. Но то, что Франция – слабое звено, это тоже тогда возникло. И миф живучий до сих пор, что Франция – самое слабое звено в цепи империалистических держав и что они самые снисходительные при любом кризисе взаимоотношений Запада с Москвой, что это остаётся последним каналом коллективного Запада для связи с Кремлём на равных.
Н.ВАСИЛЕНКО: Ну, ничего не изменилось.
Л.ПАРФЁНОВ: Да-да, я же говорю. Это до сих пор представление, что если что, то хотя бы французы с нами поговорят. И эта идея на Западе тоже: ну ладно, они, конечно, виляют-виляют, но потом же всё равно как-то с Кремлём говорить надо – ну пусть французы поговорят. И потом нам скажут чего-то. Они же всё время так были. И Жискар д’Эстен, помню, приезжал к Брежневу при Афганистане. И он потом остальным рассказывал: ребята, я там был, там такое. Это есть у него в воспоминаниях.
Н.ВАСИЛЕНКО: Хочу сфокусироваться на ошибках, которые мы продолжаем повторять на нашем историческом пути. Есть такое утверждение, что историю пишут победители, но всё чаще слышу про то, что история находится в заложниках политики. Вы этим согласны? Может быть, это та самая беда?
Л.ПАРФЁНОВ: По всякому бывает. На всякий роток не накинешь платок, что называется. Я пытаюсь всё-таки… Это тоже, наверное, политический взгляд, когда ты смотришь на 1960-е и, может быть, лишний раз подчёркиваешь неочевидно, но, что называется, подсвечиваешь какие-то параллели с сегодняшним днём. Журналистика, даже если она про эпоху 50-летней давности, она всё равно про современность. Она будет только про ту историю, которая до сих пор жива, до сих пор влияет, до сих пор наша. Поэтому и был этот подзаголовок – «наша эра». А то, что власть использует историю как политический ресурс для настоящего, прошлое использует как политический ресурс для настоящего, да, это началось со Сталина в 1935 году, когда учебник Покровского отодвинули. И Сталин стал в прошлом назначать прогрессивных и не прогрессивных царей, кого-то приподнимать. И роман Алексея Толстого «Пётр Первый», кончено, был социальный заказ. Его тут же экранизировали в 2 сериях с таким убедительным Николаем Симоновым в главной роли. Это, конечно. с того времени повелось. И до сих пор не прекращалось. Но это такой соблазн, которого трудно избежать в любой системе почти. Она всегда склонна задним числом опираться на какие-то примеры в прошлом. И кого-то приподнимать. Неспроста во Франции нет ни одного памятника Наполеону III. А то, что аэропорт должен носить имя Шарля де Голля, это тоже в известной степени политическое решение: вот кого мы считаем, и это признано так, он основатель Пятой республики, вот творец нашего государства. Это звучит почти как раньше «Ордена Ленина метрополитен имени Ленина».
Н.ВАСИЛЕНКО: Теперь у нас есть Москва, Шереметьево, аэропорт имени Александра Сергеевича Пушкина.
Л.ПАРФЁНОВ: Это перебор, потому что оно и так уже Шереметьево. Зачем оно ещё и имени Пушкина, совершенно непонятно. Это всё равно называется, что «поехали в Шереметьево». Никто не скажет «поехали в аэропорт имени Пушкина». Если бы он с самого начала был аэропорт «Пушкин» или Пушкинский – другое дело. А они когда-то были названы по этим деревням подмосковным. И это теперь не вывести.
Н.ВАСИЛЕНКО: Наша программа выходит в конце почти года. И сейчас загадывать что-то, строить планы – дело неблагодарное. Но всё же: подарите нашим зрителям хоть какую-то надежду. Расскажите о своих планах: чего нам ждать, какие проекты готовятся.
Л.ПАРФЁНОВ: Я собираюсь сделать новые серии «Намедни». Как будто бы у нас это получается. Мы сняли 3. Сейчас в Тбилиси, если эта технология себя оправдает, продолжим снимать. И, может быть, оттого, что я так много занимаюсь прошлым, которое настоящее. я всегда себе и другим желаю, чтобы новый год был действительно новым. В истории часто бывали периоды (советский застой, например), когда следующий год не очень отличается от предыдущего, безвременье, оно остановилось. Нам это, правда, не грозит по другим причинам. Но всё-таки новизна, которая должна приходить в жизнь, она очень важна. Это очень пагубное состояние болота, когда время остановилось. Я всем желаю новизны в новом году.
Н.ВАСИЛЕНКО: Леонид Парфёнов с премьерой переизданного тома «Намедни» 1961-1970.