«Кто такой?» Евгений Чичваркин
Опять-таки, фарта нет. Есть бессознательный анализ. Если у тебя в голове что-то нарушается, то он начинает тебе генерить неправильные ответы. Вот посмотрите на Путина…
Подписаться на Alexandr Plushev
Поддержать канал Alexandr Plushev
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Всем привет! Меня зовут Татьяна Фельгенгауэр, а вы на канале Александра Плющева. Обязательно подписывайтесь, ставьте лайки и готовьтесь к продолжению серии интервью «Кто такой?».
Срочный сбор
Нам нужна помощь как никогда
Сегодня я поговорю с Евгением Чичваркиным. Скорее всего, это интервью получится вообще не таким, как обычно делал Александр Плющев в предыдущих эпизодах этого сериала. Но что поделать? Если Саше не понравится и если вам не понравится, я думаю, все найдут другую ведущую. Но пока, пожалуйста, послушайте, что рассказывает Евгений Чичваркин о себе, о своем детстве… Вообще довольно много всего интересного рассказывает.
***
Женя, когда дело касается каких-то людей, с одной стороны, довольно известных, которые были начальниками и всякое такое, ты всегда упираешься либо в какую-то официальную биографию, либо в какую-то чернуху. Хочется, конечно, узнать, как все было на самом деле и как ты, собственно, видишь свою жизнь. Если тебя попросить назвать какую-то пару самых важных моментов твоей собственной жизни, которые на тебя больше всего повлияли и сформировали, будет ли это детство, или это будет, не знаю, какое-то позавчерашнее событие?
Е. ЧИЧВАРКИН: Не знаю. Таких интервью у меня не было со времен «Евросети».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Во времена «Евросети» у тебя были очень странные интервью. Я, честно тебе скажу, почитала немало, но все они обычно сводятся к тому, что все расспрашивают, как ты на рынке леггинсы продавал.
Е. ЧИЧВАРКИН: Людей это интересовало. Мы же не модифицировали это никак. Что людей интересовало, то, собственно… Мы не дошли до такой степени, когда мы писали те вопросы, которые нужно задавать.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но тебе самому интересно про это вспоминать?
Е. ЧИЧВАРКИН: Оно иногда само вспоминается, но под воздействием алкоголя, как правило. Так-то что об этом вспоминать? Я родился в Москве на краю города в 1974.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Прекрасное время для того, чтобы родиться. Успел побыть пионером, октябренком.
Е. ЧИЧВАРКИН: Успел побыть октябренком, пионером, председателем совета отряда, бригадиром в колхозе — бригадиром нашей бригады малолетних рабов в колхозе. Политинформатором в 1988 году.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет уж, давай, пожалуйста, поподробнее. Если ты прямо аж до бригадира дошел, тебе что, все это нравилось?
Е. ЧИЧВАРКИН: Не дошел, а отправляли на месяц в колхоз.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну и говорят: «Смотрите, какой у нас Евгений активный. Давайте его бригадиром назначим».
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, так и есть. Я потом был в академии старостой группы. Был какое-то время политинформатором. Говорил об израильской военщине.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я прошу прощения, ты газеты просто перечитывал вслух, говоря об израильской военщине?
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, смотрел новости, делал вырезки, делал наброски. И 5-минутная политинформация о том, как на Западе все плохо и как у нас все хорошо. Что скоро доллару, этим зеленым бумажкам конец.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Тебе нравилось?
Е. ЧИЧВАРКИН: Да.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я прошу прощения, Женя, а что может в этом нравиться?
Е. ЧИЧВАРКИН: Ты стоишь в школе дураков перед 31 человеком, несешь феноменальную, феерическую пургу, и тебя все слушают.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть ты понимал, что это полнейшая ерунда.
Е. ЧИЧВАРКИН: На тот момент нет, не так. Я понимал, что там приухудшено, а здесь приукрашено. Я не понимал, что это прямо настолько ерунда, но понимал, что приукрашено, потому что у меня оба родители были выездные и они аккуратно говорили, что все не так однозначно. Мама ездила и в Швейцарию, и в Чехию… Куда она еще ездила? В Австрию, по-моему. Папа проехал вообще полмира. Он был в антарктической экспедиции. Он был и в ЮАР, и на Маврикии, и где только не был. Поэтому аккуратно говорили, что все не так однозначно.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А ты их как-то активно расспрашивал, что они там видели?
Е. ЧИЧВАРКИН: Конечно. Папа фотографировал, проявлял. Там был кубометр фотографий, где было все не так однозначно.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Так, а на тебя это какое производило впечатление? Я просто не очень представляю. Я родилась только в 1985 году…
Е. ЧИЧВАРКИН: Не возбраняется.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Поэтому мне, в принципе, не очень понятно. Вот ты живешь в Советском Союзе, но при этом родители тебе показывают фотографии какого-то другого мира.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, и более того, из этого другого мира у тебя кроссовки, джинсы, пара свитеров, которые можно одевать только в праздник. И кроссовки во двор нельзя одевать, потому что снимут, побьют и ты их запачкаешь.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты в каком районе Москвы жил, прости?
Е. ЧИЧВАРКИН: На краю города, я же сказал. 95-й дом. Дальше был герб, и дальше, когда мне было 2 или 3 года, из моей коляски вынимали меня и туда собирали грибы.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Просто Москва очень большой город, и у него край может быть…
Е. ЧИЧВАРКИН: Резиновая.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Резиновая, да. Край может быть любой.
Е. ЧИЧВАРКИН: Ленинский продлился дальше, уже к Олимпиаде гостиницу «Спорт» построили, и туда дальше это все.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А, то есть ты на юго-западе рос.
Е. ЧИЧВАРКИН: На юго-западе, как положено.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты знаешь, я выросла на Юго-Западной. Поэтому ты мне рассказываешь…
Е. ЧИЧВАРКИН: Мне самое близкое метро Проспект Вернадского.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Все, значит соседи, Женя. Там прямо кроссовки могли снять в районе в то время?
Е. ЧИЧВАРКИН: Конечно. Если Юго-Западная, значит, ты знаешь, что дальше есть совхоз «Московский». Оттуда приезжал днем «плюшевый десант» просто по магазинам шерстить. Потому что вокруг, хочу напомнить, всякие «Варна», «Власта», «Лейпциг» и прочие. У вас там на юго-западе пара серьезных магазинов.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: «Польская мода».
Е. ЧИЧВАРКИН: «Польская мода», всякие «Будапешты», «Бухаресты» — это все юг. Они выгребали. А вечером приезжали гопники бить, отбирать плееры, снимать вещи, клеится к телкам.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Так, пока у меня довольно сложный вылепляется образ Евгения Чичваркина.
Е. ЧИЧВАРКИН: То есть ты ходила в выпускную школу, выпускной класс — как он называется? — в подготовительную группу детского сада и в 1-й класс за ручку, а я уходил вечером уже с кастетом в кармане. На всякий случай.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Так, то есть у тебя, с одной стороны, и боевой опыт в отстаивании своих кроссовок, но и сами кроссовки.
Е. ЧИЧВАРКИН: А, по поводу сильных впечатлений. Да, кроссовки, которые я так мало одевал, потому что их нельзя было запачкать — я из них потом быстро вырос, и это было очень обидно. А у папы была книжка самиздатовская по запрещенному тогда каратэ. Потому что каратэ было запрещено. Она была аккуратно переведена. Я открыл первую страницу, начал читать, и там… Я думал, сейчас меня научат драться. Потому что я толстый увалень, который всегда пропускал удары и, в общем, был крайне неуспешен в драках. Я думал, сейчас меня научат. А там было написано, что если на вас напали и есть такая возможность, постарайтесь убежать. Я очень расстроился, когда это прочитал. Вообще был просто обескуражен. Но потом понял, что это вообще самое важное, один из самых важных советов, которые я получил в жизни.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Кто тебе еще давал какие-то важные советы? Не суть, люди или книги. Вот такое, чтобы запомнилось.
Е. ЧИЧВАРКИН: «Будут бабки, будут и бабы». Я уже много раз, наверное, рассказывал про человека, который меня, собственно, учил торговать. Он отсидел 17 лет по одной и той же статье «Спекуляция». Последний раз 9, по-моему, даже в строгом режиме. В 1991 его выпустили, потому что то, за что он сидел, перестало быть преступлением. Сложной судьбы человек. Когда я объяснил ему, почему я не продал трусы, которые он просил — мешок трусов продать — потому что я в выходные был с девушками, он говорит: «Какой ты, б…, студент тупой! Ты не понимаешь, б… Иди сначала заработай, чтобы у тебя были бабки. Будут бабки, будут и бабы, в очередь выстроятся». Я тоже оскорбился на тот момент, но потом в итоге понял, что, наверное, это просто мудрость говорила со мной.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Слушай, судя по тому, что ты после школы пошел учиться, потом еще в аспирантуру пошел, ты как-то учился с удовольствием. Может быть, даже отличником был.
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, я был отличником в школе первые 4 класса и последний был практически отличником, когда я готовился уже к Академии управления. В академии из-за того, что я торговал, учился я очень средне. Потому что мы зачастую просто были на рынке. Иногда мы успевали поторговать даже до первой пары, которая начиналось в 8. У нас было такое. Мы торговали с 6 до 7 на Черкизовском и к 8 уже немножко даже выпившие приезжали. У всех было только утро, а у нас уже день, потому что мы вставали в 4. Вот такое.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Как родители относились к таким двум жизням? То есть, с одной стороны, студент, сын, старался, кроссовки не носил, когда просили не носить. С другой стороны, вот этот вот странный новый непонятный мир.
Е. ЧИЧВАРКИН: Спекулянт, барыга. Мама верила в Советский Союз до последнего вздоха. И она сказала так. Когда Потанин ее позвал в кооператив «Онэксим», где работало 7 человек… Потому что они дружили семьями. Они даже путешествовать куда-то ездили, типа, по Золотому кольцу — мои родители и Потанин с женой. Я помню в детстве Потанина, когда он меня взвешивал на руках, потому что я был толстый и смешной. У меня даже такой случай был.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Потом, наверное, было странно уже.
Е. ЧИЧВАРКИН: Это был санаторий «Аксаково» Министерства внешних экономических связей, где работала мама.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И мама верила в Советский Союз.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, я помню, как она рассказывала, как Петр Авен пришел и стал ее начальником. Потом рассказывала про Грефа и так далее. И когда он ее позвал в «Онэксим», она сказала: «Володя, у вас все отнимут, вас всех посадят. Просто помяни мое слово».
Каждый раз, когда выходила в «Московском Комсомольце» заметка о том, что рынок «Лужники» закрывают, она ее вырезала, приносила мне и говорила: «Ищи нормальную работу. Давай я тебя устрою в Союзпромэспорт. Будешь ездить за границу, step by step получишь там статус, зарекомендуешь себя, женишься и поедешь за границу». И я действительно провел один месяц в 1990, по-моему, там на стажировке даже.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не впечатлило?
Е. ЧИЧВАРКИН: Да тошниловка вообще, абсолютная просто. Душниловка и тошниловка.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Душниловка, тошниловка, потому что уже не было, по сути, никакого СССР и не было перспективы.
Е. ЧИЧВАРКИН: Он еще был, но он уже трещал под собственной тяжестью. А на рынке была вольница. Там все было вокруг тебя. Результат мгновенный. Утром придумал что-то, купил там же на рынке, на машине разнес быстро, вывесил, продал. И все. И уже днем ты в академии с совершенно другим количеством денег на обед. Из интеллигентных семей в 1992-1993 люди реально не ели. Нечего было есть. То есть я помню, что прямо реально смотрели на эти… Я кому-то из друзей и подруг иногда просто покупал еду, потому что у них физически не было денег.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А папа как относился?
Е. ЧИЧВАРКИН: «Береги себя, не ввязывайся. Будут отбирать — отдай».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Папа — учебник каратэ, я поняла.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, но папа занимался единоборствами. Он пошел в какую-то новую школу кун-фу в 40 с чем-то лет. Папа очень спортивный. И папа да, учебник каратэ. Он и в футбол играл очень хорошо. Он в 70 лет целых 1,5 часа играл с нами.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А мама-то в итоге оказалась права, когда говорила, что все отнимут и всех посадят. Просто это не в 90-е произошло.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, мама оказалась права. Но было окно возможностей, через которое можно было вынести приблизительно полстраны.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты потом, кстати, уже когда подрос, уже Евгений Чичваркин, тот самый человек на всех билбордах и во всех интервью, ты не пробовал Потанина сам-то приподнять?
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, ну куда? Это всегда была разная категория. Нет, мы никогда не виделись и не разговаривали больше. Нет, когда я уже подрос, мама прочитала где-то в «Коммерсанте», что мы будем заимствовать миллиард рублей (тогда это 35 млн. долларов) и говорила: «Женя, зачем тебе миллиард? У тебя же дом прекрасный, у тебя все есть. Зачем тебе миллиард? Ты же не отдашь».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А ты объяснял что-нибудь или это просто…?
Е. ЧИЧВАРКИН: Ну конечно. Они же переживали. Конечно, объяснял. Объяснял, успокаивал.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И как тот миллиард?
Е. ЧИЧВАРКИН: Отдал.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Все в порядке было с миллиардом?
Е. ЧИЧВАРКИН: Поработали с ним и отдали с процентами. Я никому ничего не остался должен в России. Всем все отдали.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Для тебя, получается, 90-е как раз стали временем надежд, окно возможностей, вот это вот все. Когда два полюса сравнивают — что ужас, кошмар, нищета и прекрасный новый мир.
Е. ЧИЧВАРКИН: Для кого-то это было «время ночь» Петрушевской, Алексиевич «время секонд-хенд», а для меня было «время Я».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но у тебя сейчас не «время Я»?
Е. ЧИЧВАРКИН: И сейчас тоже. Но тогда была особенно хорошо. Потому что вокруг никто ничего не понимал, а я, мне казалось, самый умный.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Мне кажется, это свойство возраста. Нет? То есть ты молодой всегда очень самоуверенный.
Е. ЧИЧВАРКИН: Я подтвердил делами то, что я понимал.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ведение бизнеса для тебя… Ну и вообще не только бизнеса в России, а в целом, потому что с молодых ногтей, что называется, ты коммерсант. Ты какие качества в себе воспитываешь, а какие приглушаешь? У тебя есть что-то, что ты себе прямо не разрешаешь? Знаешь за собой такую слабость или неправильность?
Е. ЧИЧВАРКИН: Самая слабость — наверное, это вспышки недовольства, агрессии, которые я очень в себе не люблю. И когда меня кто-то на эту ситуацию провоцирует, я в целом очень не люблю таким быть. И плюс я могу увлечься чем-то. Например, жадность может завлечь.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А политикой ты как увлекся?
Е. ЧИЧВАРКИН: Изначально, грубо говоря, я был в школе и в институте в целом политически достаточно активный. В 1993 году мы поехали Белый дом защищать, когда там уже ничего не надо было защищать. Мне это все нравилось, и реформы все нравились, и со значком Ельцина я уже последний год ходил в школе.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Подожди, пожалуйста. Это было одновременно с израильской военщиной или после?
Е. ЧИЧВАРКИН: Израильская военщина была в 1988, а значок был в 1990-1991.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть ты от 1988 до 1991 все-таки прошел какой-то путь в осознании политики?
Е. ЧИЧВАРКИН: Абсолютно, конечно. Нет, я и в 1988 понимал, что на Западе, во всяком случае, очень хорошо и жирно.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А к 1991 уже как-то…
Е. ЧИЧВАРКИН: Ну да. Плюс к 1991 полки даже на жирном юго-западе выглядели достаточно пустыми. И когда появились вот эти кооперативные ряды на Лужниках, где вот эта ярмарка, и там можно было за большие деньги купить что-то — майку с принтом, которая выглядела как будто иностранная, с надписью «Lambada» или что-то такое, с каким-нибудь принтом «Heavy Metal» — было совершенно понятно, что вот она, эта реальная жизнь, а та — это устаревшее. То — это они, родители, Советский Союз, дважды два пять, а вот это — мы, все живое, трушное, и деньги можно делать из воздуха.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но при этом в политику ты пошел далеко не сразу. Да я и не уверена, что можно сказать, что ты в нее зашел, в эту самую политику. Ну, так вот осмысленно, чтобы начинать именно про политику.
Е. ЧИЧВАРКИН: Это было, можно сказать, очень условно. Она пришла через экономическую концепцию, когда все, что я пытался донести до людей, то, что мы изобретали, оказалось изобретено, когда я столкнулся с либертарианством только в 2005 году. И оказалось, что то, что мы пытаемся объяснить нашим сотрудникам и сделать зарплаты — это вообще каноническая австрийская школа экономики. Уже все придумано до нас. Так что сначала была больше экономика, а потом она окрасилась политикой, когда путинские генералы начали атаку за атакой.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть, условно, 1996 год тебя вообще никак не взволновал. Вот эти вот выборы.
Е. ЧИЧВАРКИН: 1996 год меня вообще никак не взволновал. 1996 год у меня ознаменован переходом из рынка в сотовую связь. Я был абсолютно сфокусирован на работе. Что там были за выборы — вообще хер его знает, что там такое. Реально, мне было это все до фонаря.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Обожаю. Так, давай поближе к 1998. Экономический кризис ты заметил?
Е. ЧИЧВАРКИН: Ну да. У меня половина волос выпала в 1998, потому что я набрал тогда кредитов, мы поняли, что мы можем расширяться, другие люди плохо вписались, а мы хорошо вписались. И кризис я заметил, потому что тогда должен был вот-вот родиться сын, у меня был кредит, и я тоже занимался. Я понял весь механизм, что произошло. Но, опять-таки, в целом мы занимались работой.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Как-то незаметно президент в стране сменился. Появился Владимир Путин. Эта фамилия тебя не сильно заинтересовала или как?
Е. ЧИЧВАРКИН: Это я помню. Он мне не очень понравился внешне, но мне казалось, что настолько невозможен уже возврат к прошлому — просто невозможен. Ну будет вот такой шептала, потом он поменяется через 4 года. Будет такой вкрадчивый этот, потом все равно какие-нибудь нормальные люди появятся.
На выборы, которые были в воскресенье в 2000 году, как они проходят, мы смотрели из бани Сандуны, из частного номера № 5, куда ходили каждое воскресенье. Посмотрели, как растут там. Ну не коммунисты, и слава богу.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, я предполагаю, что если бы ты в 1996 год оторвался от работы, то ты бы скорее поддержал Ельцина в борьбе против Зюганова.
Е. ЧИЧВАРКИН: В 1996 я ходил на выборы. И я проголосовал за Ельцина, конечно. Я не то что был глубоко … Нет, в 1996 я сходил на выборы, а в 2000 не пошел. В этом есть моя вина. Я привел Путина к власти таким образом.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Просидел все в бане, Женя.
Е. ЧИЧВАРКИН: Просидел в бане, да.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну хоть хорошо было в бане-то?
Е. ЧИЧВАРКИН: Очень.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Уже и не зря все. Есть что вспомнить. Но слушай, ведь все равно сильно очень отличались 90-е — вот эти, условно, собирательный образ Лужников — от середины нулевых: уже 2005, 2006, 2007 год.
Е. ЧИЧВАРКИН: 2005, 2006, 2007? Именно с конца 2005 я, по сути, начал потихоньку заниматься лоббизмом. И у меня потихоньку в микродозинге начало это даже получаться. При этом я видел, что Греф, отчасти Кудрин, отчасти Шувалов, Дворкович — они реально хотят рыночных реформ, ВТО. Андросов, который сейчас всплыл в расследовании. У них у всех задача-то была очень похожая на мою. То есть «А можно мы дерегулируем вот это?». — «Докажите, что государство не получит меньше доходов». Мы доказываем, они делают эксперимент — действительно, доходов не становится меньше. Раз — пошлины убрали.
Квалификацию Bluetooth мы поменяли с радиопередающего устройства на аксессуары. Вроде бы мелочь, а налогов на 10% меньше. Их стали вбелую возить. Вот такие вот вещи делали. Не дали этому михалковскому РАО влезть в телефоны, в болванки, в это все, чтобы они еще дополнительным налогом. То есть чисто по книге Мизеса пытались облегчить (или облегчИть) государственное давление, влезание в торговлю. Занимались лоббизмом тарифно-таможенной политики в течение 3-х лет, с самого конца 2005 до конца 2008, и корректировкой Закона о торговле даже уже после отъезда.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это уже вполне себе тянет на политику. А ты вот упомянул всех этих людей — Кудрин, Греф. Ты за ними с какого момента вообще следишь?
Е. ЧИЧВАРКИН: Я за ними особо не следил. Я знал, что Греф начальник мамы, дал ей премию. Чуть не сказал, подяку. Благодарность такую.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это в каком году было?
Е. ЧИЧВАРКИН: В начале нулевых, когда он возглавил министерство.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну да, довольно опосредованное, конечно, слежение за Грефом, прямо скажем.
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, я стал следить, когда начали менты прессовать. Потому что это просто инстинкт самосохранения так сработал.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну а когда начинают менты прессовать, ты же, наверное, не вспоминаешь книжку по каратэ, где написано, что лучше убежать? Или вспоминаешь?
Е. ЧИЧВАРКИН: Я ее вспомнил через 3 года. Когда были пинки и зуботычины — одно. Когда тебе точно сломают нос, то пора валить. Мне долгое время казалось, что у нас хватит сил с ними справиться.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А ты в детстве часто дрался в итоге все-таки?
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, не часто. Когда я был маленький и толстый совсем, меня били часто. А потом был прямо конфликт с целым классом.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Прямо бойкот? Или что?
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, с классом не нашим, с классом меньше. Они иногда наваливались. Но я неприятный был, я говорил гадости.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Какого рода гадости, Евгений, вы говорили?
Е. ЧИЧВАРКИН: Просто обидные вещи людям. Я стараюсь их сейчас не озвучивать, про себя.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты вот эти обидные вещи людям говоришь почему? Потому что они тебе не нравятся или потому что, не знаю, у тебя обостренное чувство справедливости и ты хочешь обратить внимание?
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, никакого обостренного чувства справедливости нет. Если человек мне не нравится, то сейчас я молчу, а в детстве просто говорил.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть значит так, запишем: Евгения Чичваркина в детстве били за прямолинейность.
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, не так. Именно за то, что чичварился — выделывался и задирался. Мне бабушка говорила: «Язык твой — враг твой».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Продолжаю составлять портрет молодого юного Чичваркина.
Е. ЧИЧВАРКИН: Молодой юный Чичваркин остался и сейчас в каком-то виде в Твиттере.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Да, кстати, Твиттер у тебя и правда прямолинейный.
Е. ЧИЧВАРКИН: Это вот совершенно реальный я в детстве. Там прямо этот пар выпускается весь.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это интересно. С одной стороны, ты знаешь за собой, что ты неприятным людям говоришь обидные вещи. При этом они тебя могут побить, а ты не то чтобы суперспортивный, чтобы дать им отпор. Но продолжаешь говорить им обидные вещи. Очень цельный молодой человек.
Е. ЧИЧВАРКИН: Я становился спортивным по мере взросления. Меня папа, когда папа уже устал, что я в синяках, отвел — по-моему, это был 4-й класс — в секцию бокса в Лужниках, и я провел пару тренировок. Папа приходит… Причем так как папа занимался, и было много друзей в спортивной среде, и еще был какой-то приличный тренер — я не помню его имени. «Ну как сынуля-то мой?». И этот тренер говорит: «Саша, а как твой сын учится-то?». Он говорит: «Круглый отличник». — «Ты знаешь, забирай его отсюда. Потому что не будет ничего и в боксе, и отличником не будет, потому что башку ему отобьют. Потому что вместо того, чтобы закрывать голову руками, как я ему 500 раз сказал, он просто жмурится».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Боже! Женя, тут прямо хочется тебя как-то обнять.
Е. ЧИЧВАРКИН: Хорошо, я буду в Вильнюсе, и это не будет время уклонения от объятий.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хорошо, но ты с тех пор перестал жмуриться?
Е. ЧИЧВАРКИН: Видимо, нет. Потому что не далее как сегодня у меня была тренировка по боксу, и тоже тренер не всегда чтобы доволен. Но тем не менее, папа тогда задает вопрос: «Слушай, как из него сделать мужика?». Тот говорит: «Отдай его в самбо». И папа повез меня в «Самбо-70» к Рудману. И Рудман сказал: «Вы что-то поздно пришли. Давайте на следующий год, я как-то переполнен». Это было как раз, мне кажется, на Юго-Западный. И тогда папа поискал и нашел «Самбо-80», в которое ехать было очень далеко — на улице Димитрова, между нынешней Большой Якиманкой и Полянкой, по-моему. В маленький стекловатный подвальчик, пахнущий как лыжная секция, в только что открывшуюся недавно секцию. И я там 3 года прозанимался. Бабушка, боясь, что я похудею и устану, встречала меня с бутербродами, где был хлеб, масло и колбаса с жирком, докторская. Не докторская…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Любительская.
Е. ЧИЧВАРКИН: Любительская, да, за 2.60.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вот смотри, ты сказал, что папа спросил тренера: «Как сделать из него мужика?». А ты вообще для себя как-то формулируешь, что такое «быть мужиком»? Для меня это просто всегда какая-то загадочность.
Е. ЧИЧВАРКИН: Зол, могуч и вонюч.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Охереть! Хорошо, как часто ты зол?
Е. ЧИЧВАРКИН: Прошлый год — это какое-то абсолютное, видимо, исключение. У меня есть грех гнева. Вспышки, которые большинство никто не видит, они проходят внутри. Во Внутренней Монголии, во внутренней магнолии происходят эти встряски. Я стараюсь, чтобы никого из близких это не задевало. Я могу. Но я быстро отхожу и потом долго перед всеми извиняюсь.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Тогда ладно. Потому что быть злым, мне кажется, довольно тяжело в плане того, что это очень изматывает — все время злиться.
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, это может вполне даже укреплять. Это как люди пользуются этим. Это очень важное качество, например, в спортивных соревнованиях. Неверное судейство или какая-то подлянка иногда очень сильно мотивирует, возбуждая у тебя давно забытые гормоны. Шучу. Хорошо, уровень. Давно забытый уровень.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В 2008 году, когда из России уезжал, ты был очень зол?
Е. ЧИЧВАРКИН: Был бы очень зол, если бы… Просто тот год, тот период времени можно обозначить одним словом — усталость.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть не до злости было, не хватало сил на злость.
Е. ЧИЧВАРКИН: Абсолютно не хватало сил. Я был просто вымотан.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но на тебя же с разных сторон, я так понимаю, заходили? Если это в 2005 году началось и 3 года продолжалось.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, хотели влезть в печень, хотели получать часть от потока. Каждый раз шли приблизительно…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А вот то, что ты одновременно (это тоже 2008 год) начал заниматься «Правым делом», как-то очень активно себя вел — это было что, такая хорошая мина при плохой игре или что? Пытался отвлечься?
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, я не пытался отвлечься. Это была попытка спастись. По сути, под кураторством Кремля партия, и при этом единственная, где ты можешь говорить — на тот момент 98% того, что в голову может прийти, можно было говорить. То есть мы сидели там (это декабрь 2008), обсуждали какие-то слоганы, и я прямо там говорю что-то. После этого, например, Сурков говорит: «Знаешь, у вас, конечно, очень весело. Пару шуток, наверное, все-таки я бы на твоем месте не стал бы произносить вслух». Я говорю: «Например?». — «Ну, например, чиновников на «Калину», а Путина на рябину — мне кажется, это неуместно».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А все еще смешно. Столько лет прошло.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, но помним я и ты.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но ты же даже после того, как уехал, немножко еще сохранял какие-то контакты с «Правым делом».
Е. ЧИЧВАРКИН: Владиславу Юрьевичу очень не понравилось, что с «его человеком» вот так поступили, и он, безусловно, делал попытки, и Медведев делал попытки, чтобы от меня отвалили. Поэтому очень долгое время я вообще молчал и не высказывался. Но летом все равно прислали запрос на экстрадицию и маховик завертелся. Я полгода молчал. Полгода потерял, потому что молчал. Даже больше.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вот ты говоришь, Сурков считал тебя «своим человеком». А ты считал себя «своим человеком» Суркову?
Е. ЧИЧВАРКИН: Безусловно, мне было очень интересно с ним. Человек просто в этой огромной, на 1/6 части суши, а на самом деле даже больше, чем на 1/6 части суши, учитывая прочие республики СССР, на кончиках пальцев мог делать тектонические, как мне казалось тогда, сдвиги. Но мы понимаем, что сдвиг был плюс-минус в одну сторону — в целом минус. Нет, я признаюсь, был очарован. Может быть, я тупой, но был очарован.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Слушай, я знаю такое количество людей, которые были очарованы. И некоторые остаются таковыми, и некоторые еще и отстаивают свою правоту. Но это какая-то магия власти? Просто ты богатый человек, самостоятельный, self made man — чем тебя очаровать?
Е. ЧИЧВАРКИН: Как пел Оксимирон, сапиенс сексуал. Вот, наверное, что-то такое. Потом, мне можно было на Porsche въехать в Кремль, прямо внутри там ездить.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ой-ой, почесали пузико Чичваркину. На Porsche в Кремль, боже мой!
Е. ЧИЧВАРКИН: Ну конечно, мы же все из детства. Вот ты добился, твои заслуги. Соблазн велик. Вот он, мед, сладкий как мед и пахнет как мед. Человек-то слаб, в общем. Плюс на тот момент мне казалось, что здесь не большой конфликт с совестью. Все, что я делаю в лоббировании и улучшении страны — это действительно вообще феноменально классно, а со стороны, грубо говоря, Администрации президента на это смотрят хорошо. Откровенно хорошо. Они не любят силовиков, и я их не люблю. Плюс вроде как Путин колебался между Ивановым и Медведевым и остановился на Медведеве — классно. Это точно классно, потому что Иванов все равно с погонами, а этот нет. И так далее.
То есть давайте переместимся в 2007 — там все выглядело по-другому. Казалось, ну вот будет Медведев, потом вдруг захочет вокруг него что-то или вокруг какой-то другой силы. Вдруг Путину в этот момент станет плохо, помрет и так далее. Вот сказали, что будет 3 срока, а нет, не будет. Даже если он оставит за собой сильное большое влияние, все равно формальности — в совке и постсовке все же все равно смотрится по бумажкам и по формальным основаниям. И все выглядит как, наверное, это лучший вариант.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В 2008 году, когда ты уезжал, ты говоришь, что главное, что ты испытывал — это усталость. Усталость потом во что трансформировалась? Что я больше знать ничего об этих людях не хочу? Или я злюсь? Или, не знаю, я отомщу?
Е. ЧИЧВАРКИН: Я злюсь. Нет, месть стала выкристаллизовываться после 2010 года.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Расскажи. После чего — рокировки?
Е. ЧИЧВАРКИН: После мамы.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А, после мамы. Ты по-прежнему не знаешь, что произошло?
Е. ЧИЧВАРКИН: Я не настолько идиот. Я мог быть очарован политиками и адвокатами дьявола, но я не настолько идиот, чтобы не понимать.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты разочарован в этих людях, в которых ты очаровался? Или это неправильное слово?
Е. ЧИЧВАРКИН: Конечно, да. Безусловно, к разочарованию все пришли, особенно когда началась первая часть войны в 2014 году и особенно когда они сейчас все зиганули. Это выглядит, конечно, достаточно убого.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты какие-то контакты поддерживаешь хоть с кем-то?
Е. ЧИЧВАРКИН: Мне кажется, последний контакт был в 2012 году.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В 2012 году. Давно. Ты скучаешь по Москве?
Е. ЧИЧВАРКИН: Похорошевшей при Собянине? Мне очень нравится вольница. Я скучаю по Москве, когда у нас был пикник прямо около Боровицких ворот. Прямо на траве, прямо у Кремля, прямо пикник.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет, Женя, там теперь памятник Владимиру стоит. Ты там теперь не можешь пикник устроить.
Е. ЧИЧВАРКИН: Владимиру, который крестил Русь?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Пока такому.
Е. ЧИЧВАРКИН: Князю Киевскому? Ну да. Это вообще не мой герой. Здесь тоже стоит памятник Владимиру недалеко от украинского посольства. Там написано «Ruler of Ukraine». Это не мой герой совсем.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А кого ты считаешь своим героем?
Е. ЧИЧВАРКИН: Из царей почти никого. Самый полезный был Александр II. И то на весах там столько лежит с каждой из сторон.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Так, а не из царей?
Е. ЧИЧВАРКИН: У меня есть футболка. Там кролик с отрезанной головой, наколотый на кол, простите за тавтологию, и еще сзади несколько таких же кроликов. И написано «No gods, no masters».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну хорошо, принимается.
Е. ЧИЧВАРКИН: Очень плохо вообще с какими-то…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: С авторитетами у вас, Евгений Чичваркин, не очень.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да. Все хуже на самом деле.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я не знаю, все-таки рос ты в окружении каких-то авторитетов, судя по твоим рассказам.
Е. ЧИЧВАРКИН: Ну хорошо, я читаю Акунина и я в восторге, как на каждой странице крик Путину, что не нужно делать. В течение 8 томов, или сколько там. Я не до конца еще дочитал, прервался почти на полгода. Не знаю. Те люди, у которых есть мозг и которые могут орудовать словом, будь то писатели или музыкальные исполнители… Для меня открытие года — запоздалое, понятно — Noize МС. Он оказался классным. Как-то я втыкал несколько раз, у меня не пошла лирика, и я его отложил. А там оказалось много чего интересного, что я пропустил.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А ты вообще легко меняешь свое отношение к человеку в зависимости от того, что ты его лучше узнаешь? Неважно, в какую сторону.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да. Между «Бабченко, выздоравливай» и «Бабченко, пошел на х…» всего 3 месяца или 4.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Быстро. О’кей. А часто такое?
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет. Это яркий пример.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А к Навальному менялось отношение?
Е. ЧИЧВАРКИН: Постепенно улучшалось. Но мы знакомы с 2010 года. Я ему первый фандрайзинг делал в 2010 году. В 2010 году очень невзрослый, да и в 2011-2012 очень невзрослый. Тогда вообще не казалось, что он может быть политиком такого масштаба. Было классно, что он такой смелый активист. Тогда мне не казалось так, но я его все равно поддержал, потому что мне нравится в людях такая последовательность. Было понятно, что он искренне херачит. И прямо на глазах просто вырос в большую серьезную фигуру. Ты спрашивала про мужика — вот, мужик.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ага, то есть в словаре Евгения Чичваркина напротив слова «мужик» фотография Алексея Навального.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, как пример. В октябре или ноябре 2020 года в Германии он говорит: «Женя, чего ты ссышь? Давай сядем вместе в самолет и приедем». Я говорю: «Ты смелый, а я нет». Он говорит: «Ну чего, ну давай. Слабо тебе?». Я говорю: «Да, мне слабо. Я гедонист и ценю комфорт».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А как можно было добиться всего того, чего ты добился, не будучи смелым?
Е. ЧИЧВАРКИН: Слабоумие и отвага.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но отвага!
Е. ЧИЧВАРКИН: Я просто не понимал рисков, видимо.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть все-таки слабоумие в большей степени. Слушай, я читала кучу всяких архивных материалов, которые можно было найти. Ужасно люблю перечитывать старые-престарые интервью. Ты там, конечно — это ужасно смешно и очень мило. Значит, акула бизнеса.
Е. ЧИЧВАРКИН: Что, например?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Как описывают твой офис, какие там картины, как ты объясняешь, что…
Е. ЧИЧВАРКИН: Там описана картина «Ребята с нашего двора?».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Там описана картина «Изгнание Иисуса из супермаркета».
Е. ЧИЧВАРКИН: Из гипермаркета. В гипермаркете больше касса. Это торговцы отомстили Иисусу Христу за то, что он…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: За то, что он не разрешил им торговать в храме.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, на месте церкви сделали большой гипермаркет. Куда ходили люди в воскресенье, где они встречались со знакомыми, с соседями, и все новости еще в догазетное время — это был и обмен информацией после воскресной службы. То же самое зачастую проходит в гипермаркете. Поэтому второе пришествие пришлось как раз в закассовую зону гипера.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А где сейчас эта картина, ты не знаешь?
Е. ЧИЧВАРКИН: Подозреваю, что в гараже моего бывшего дома моей бывшей жены гниет.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Бесславный конец. В газете «Коммерсант» ее так подробно описывали. Но это было давно.
Е. ЧИЧВАРКИН: Там еще была картина «Ребята с нашего двора», где был большой портрет футбольной команды, и у каждого было лицо Путина.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты знаешь, в заметке от 2005 года эту картину не описывают.
Е. ЧИЧВАРКИН: Ее еще не было, она позже появилась. По-моему, «Синие носы» делали или что-то такое. А шейха Мохаммеда описывали?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нет.
Е. ЧИЧВАРКИН: У меня висел шейх Мухаммед вместо Путина. Шейх Мохаммед бин Рашид Аль Мактум.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это в каком году было?
Е. ЧИЧВАРКИН: С 2000 по 2008. Все 8 лет висел шейх Мохаммед.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Никто не вкурил, что это такое многозначительное.
Е. ЧИЧВАРКИН: А сейчас все к нему приехали в Дубаи.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В 2015 году нашла очень замечательный заголовок — мне кажется, тебе понравится: «Чичваркин заявил о готовности сменить пол ради Украины».
Е. ЧИЧВАРКИН: А в каком офисе поменять пол, там не было написано?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты знаешь, видимо, в офисе «Укрнафты». Это же была шикарная история. Ты небось уже сам забыл.
Е. ЧИЧВАРКИН: 2015 год я помню. Как я мог забыть?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Все обсуждали, что Чичваркин просится в советники, в «Укрнафту» и вообще в Украину.
Е. ЧИЧВАРКИН: Кстати, если бы тогда это произошло, то, скорее всего, уже было бы какое-нибудь уголовное дело, запрет на въезд или что-нибудь еще.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Почему?
Е. ЧИЧВАРКИН: А там так работает. Рейтинг у тебя тает, а…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А уголовное дело растет.
Е. ЧИЧВАРКИН: А антирейтинг не дисконтируется.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ага, интересно. Но вообще сам факт того, что уже в 2015 году ты очень активно высказываешься по поводу Украины и как-то готов на многое ради этой страны…
Е. ЧИЧВАРКИН: Меня как в 2014 году это все взбесило, так я и высказал все, что считаю нужным, и получил предложение попробовать через какое-то время. Я в 2014 году выступал там несколько раз на каких-то, условно, бизнес-тренингах раннецыганской поры.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Стоял у истоков инфоцыганства немножко?
Е. ЧИЧВАРКИН: Да. Во-первых, мне есть что рассказать. Я же не только говорил: «Записывайте 10 способов, чтобы стать богатыми, ничего не делая, не сходя с дивана». Нет, откровенной дуриловкой и просто переводом американских книжек по самомотивации я не занимался. А примерами по сервису и обслуживанию — да, у меня их было много, и сейчас много. Это всегда полезно. Ты улучшаешь среду тем самым.
Плюс очень много было либертарианства. Практически на каждом моем выступлении либертарианская мысль сквозила и популяризировалась. Какое-то время меня слушали больше, чем сейчас. И, наверное, я посеял идеи либертарианства, потому что либертарианский пример как и в России не дико удачный, так и в Украине. То есть идея нравилась, а люди, которые представляли собой Либертарианскую партию, вызывали в местном обществе вопросы. Я не буду судить, я не знаю реальной истории, но эти люди нравились далеко не всем. А мне было жалко идеи.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В итоге ничего особо не получилось тогда в Украине у тебя.
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, ничего не получилось.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но ты сейчас, я так понимаю, скорее рад тому, что в 2015 не сложилось.
Е. ЧИЧВАРКИН: То, как оно могло сложиться… Меня потом позвал Андрей Коболев на большую должность. Я очень вежливо встретился, очень вежливо поблагодарил и отказался. Но сейчас, понятно, с уголовным делом против него, может быть, даже раньше это все бы точно закончилось. Хотя я считаю, он тогда крайне полезную вещь сделал для страны, для энергетической независимости Украины.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты сейчас, в нынешнем своем состоянии, в том, что ты делаешь, кто тебя окружает, чувствуешь, что ты нашел какой-то, не знаю, максимальный баланс и гармонию?
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, это бесконечный идеал гармонии, к которому я стремлюсь. Ну как можно быть гармоничным с таким весом?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но ты же работаешь над собой.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, и над, и против. И pro, и contra.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Кто выигрывает, Евгений Чичваркин или Евгений Чичваркин?
Е. ЧИЧВАРКИН: Выигрывает? Как где-то в Киеве было написано «Спонсор моего вдохновения — ночные алкомаркеты».
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не знаю, звучит как некоторая зависимость.
Е. ЧИЧВАРКИН: Я очень люблю поесть и выпить. Но я тренируюсь каждый день.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты любишь вспоминать? Вот я тебя сегодня почти час заставляла все время что-то вспоминать.
Е. ЧИЧВАРКИН: Я люблю, но мне нужно было как-то настроиться на это. В целом люблю, конечно. Обычно когда сидят бойцы, которые уже давно в Лондоне, и вспоминают, как они раньше: было солнце ярче, щи кислее, кто-то ездил в G-классе с «калашами» по Москве, кто-то за суши мог улететь в какой-то ресторан куда-то…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А кто-то на Porsche в Кремль въезжал.
Е. ЧИЧВАРКИН: Вот, вот это все. Такая молодость прекрасная.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты, знаешь, с таким легким снисхождением это вспоминаешь — что, типа, конечно глуповато было иногда. Или с грустью.
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, ну какая грусть? Я думаю, что, видимо, стоял какой-то датчик, какой-то внутренний миноискатель, что, в общем-то, ни разу не наступил. То есть в говно вступал, а на мины нет.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Неплохой результат, надо сказать.
Е. ЧИЧВАРКИН: По большому счету, грех жаловаться. Я не жалуюсь. Во всех своих проблемах виноват исключительно я сам. По большому счету, судьба давала мне шансы исправиться много раз. Я далеко не всеми ими воспользовался.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, дай бог, будут еще шансы.
Е. ЧИЧВАРКИН: Опять-таки, фарта нет. Есть бессознательный анализ. Если у тебя в голове что-то нарушается, то он начинает тебе генерить неправильные ответы. Вот посмотрите на Путина.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть когда ты говоришь «фарта нет», ты имеешь в виду, что не существует такой вещи, как слепая удача?
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, конечно, нет. Слепые бывают только неудачи. Не дай бог, ребенка сбила машина — вот слепая неудача. И то, скорее всего, не нужно было ночью ходить по Якутску в субботу.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Виктимблейминг. Странно, я впервые слышу концепцию — хотя, возможно, она довольна популярна — что удачи не существует.
Е. ЧИЧВАРКИН: Удачи не существует.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Как-то звучит сразу довольно пессимистично.
Е. ЧИЧВАРКИН: Почему?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Как-то хочется надеяться на то, что повезет.
Е. ЧИЧВАРКИН: Эта надежда должна иметь какие-то основания, и основания математические.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Какая ты зануда! В смысле, математические обоснования надежды на то, что повезет?
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, какое-то гуссерлевское обоснование должно быть все равно.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: И часто тебе так везло, математически обоснованно?
Е. ЧИЧВАРКИН: А мне по-другому никак и не везло. Теория вероятности — она же наука точная. Поэтому, наверное, все-таки большей частью решения принимались правильные, большей вероятности, а не, грубо говоря, самообманом, что тебе повезет. Что ты сейчас купишь «Спортлото» и 6 из 6 тебе выпадет просто из-за того, что ты потратил рубль.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ты никогда не покупал лотерейный билет?
Е. ЧИЧВАРКИН: Мама покупала, а я нет.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А в казино ты играл когда-нибудь?
Е. ЧИЧВАРКИН: Нет, ни разу. Бессмысленно. Я в казино был раза 4 в жизни, 3. Я видел, как люди играют. Просто стоял рядом. Сам нет, не играл.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но знакомства-то бывают удачные и неожиданные?
Е. ЧИЧВАРКИН: Если ты в правильное время в правильном месте, то они могут быть. Если ты находишься, например, на приеме у премьер-министра, либо ты приехал на саммит в этот маленький город швейцарский… Как он, господи?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В Давос.
Е. ЧИЧВАРКИН: В Давос, и ты в составе американской делегации или в составе украинской делегации, у тебя здесь плашечка, украинский флаг, то, вероятно, у тебя будут интересные знакомства. А если ты…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В вагоне метро на Юго-Западной.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, но там тоже, там МГИМО. Вдруг… Хотя все правильные студентки, наверное, там с машинами. А если ты приехал, не знаю, с гей-парада и у тебя рейс через Грозный, а у тебя потерялся чемодан и ты оказался в Грозном в том же, в чем был на гей-параде вечером, то, скорее всего, знакомства будут неудачными. Это же от тебя зависит.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Очень, очень серьезный подход.
Е. ЧИЧВАРКИН: Да нет, просто в основе стоит обычная алгебра.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хорошо, ты вообще в своей жизни чему-то удивляешься? Или у тебя все математически обосновано?
Е. ЧИЧВАРКИН: Оно все обосновано, просто ты не до всего можешь догадаться.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть удивляешься все-таки.
Е. ЧИЧВАРКИН: Удивляешься, что ты был таким тупым, в основном.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хорошо. Ладно, отпускаю тебя, потому что обещала не дольше часа отнимать твое время. Предлагаю продолжить как-нибудь вспоминать. Это на самом деле довольно интересно бывает. Спасибо тебе огромное!
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, но для вспоминания точно нужен, мне кажется, какой-то химический стимул.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Подумаем над этим. У меня есть один знакомый. У него, говорят, магазин вина. Правда, в Лондоне.
Е. ЧИЧВАРКИН: Вот, можем. Мне как-то кто-то предлагал сделать интервью за рюмкой. То есть все выпивают и рассказывают истории. Но оно с кем-то случилось, а со мной не случилось.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я поняла. Это, считай, запрос. Следующее будет за рюмкой.
Е. ЧИЧВАРКИН: Если мы будем вспоминать. Если мы будем говорить по каким-то текущим, из оперативной памяти брать, там есть. А в той дальней памяти — туда нужно, чтобы сталкер ходил за информацией.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Хорошо, ладно, я поняла. Все организуем. Спасибо тебе большое!
Е. ЧИЧВАРКИН: Да, спасибо!
***
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Спасибо, что досмотрели до конца. Обязательно поставьте лайк, напишите комментарий, как вам. Потому что это мой первый заход в формате «Кто такой?». Конечно, я вела программу «Разбор полета», но там несколько другая концепция. Поэтому мне очень важно, что вы думаете по поводу этого разговора, понравилось ли вам. Обязательно подписывайтесь на канал Александра Плющева, ну и буду благодарна, если подпишетесь и на мой канал тоже. Всем пока!