«Давай голосом»: Как в России прячутся сбежавшие мобилизованные

Олеся Герасименкожурналист

Илья Азаржурналист

— Ну хорошо, а если бы тебя мобилизовали, ты бы сбежала?
— Я бы не пошла в военкомат, конечно.
— А если бы за тобой пришли?
— Легла бы на пол.
— А если бы тебя схватили?
— Не садилась бы в автобус.
— Ну и села в тюрьму?
— Да, конечно, я бы села в тюрьму…

Подписаться на канал Давай голосом

Поддержать канал Давай голосом

ИЛЬЯ АЗАР: Всем привет. Это подкаст «Давай голосом», в котором мы слушаем лучшие журналистские расследования и репортажи о России. И беседуем с их авторами. Сегодня в студии я, Илья Азар. Я журналист. А также Олеся Герасименко. О которой я должен сказать несколько дополнительных слов. Во-первых, в связи с тем, что она участвует в этом подкасте, он предназначен для лиц старше 18 лет.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Это комплимент, мне кажется.

ИЛЬЯ АЗАР: Что, кстати, я думаю, и без Минюста, и кто это решает, тоже стоило бы указывать. А во-вторых, должен отметить и предупредить вас, что настоящий материал произведен, распространен и направлен иностранным агентом Олесей Михайловной Герасименко, либо касается деятельности иностранного агента Олеси Михайловной Герасименко.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО:: Знаешь, когда ты это читаешь, это даже приятно звучит.

ИЛЬЯ АЗАР: Ну, хорошо, хорошо. Я всегда могу это делать теперь.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Чудесно. Запиши мне голосовуху. У нас сегодня спорная будка гласности. Сегодняшний рассказ о том, что нас бесит. Мы хотели посвятить вопросу денег, но Илья отказался его обсуждать, сказал, что ему нечего об этом говорить. Хотя еще сутки назад он мне писал, что у него на счету осталось 1 евро и сколько-то центов.

ИЛЬЯ АЗАР: А мне пришла зарплата уже.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А вот, чёрт. Вот так вот 12 часов всё меняют. На самом деле, да, когда мы просто в чате с коллегами обсуждали, что такого бесило на неделе, я написала, что меня на неделе бесило только я сама, как обычно. Другие коллеги сказали, что бесит непришедшая зарплата.

ИЛЬЯ АЗАР: А почему вообще будка гласности, так называемая, касается только того, что нас бесит?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А ты хочешь рассказать о чём-то, что тебя радует? Я поняла, зарплата. Ты сразу такой благостный стал. Всё хорошо у тебя. Вопрос денег возник не просто так. Мы увидели ещё прекрасные для другой сферы новости о том, что изданию «Ридовка» впервые за его существование выделено государственное финансирование. Мне кажется, это то, к чему создатель этого паблика, этого СМИ, этого теперь одного из основных рупоров пропаганды Алексей Костылев шел очень долго. Но там не очень большая сумма.

ИЛЬЯ АЗАР: 47 миллионов, да, по-моему?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да. Вот, 47 миллионов. Да, это действительно не очень большая сумма, особенно по сравнению с другой частью финансирования, да?

ИЛЬЯ АЗАР: Да, потому что Владимиру Соловьеву, как я понял из новости, тоже впервые выделили госфинансирование телеграм-каналу именно его. И там аж 4,5 миллиарда.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну да, сразу видно, кто на что работал. Но ничего, я думаю, Алексей Костылев, всё впереди. Я вот даже с этими новостями открыла его Инстаграм, который он забросил. Но не могу не подчеркнуть, что последний пост, он в январе этого года, он выглядит так. Значит, это ролик с очень красивым бородатым мужчиной у поленницы, да, у поленницы из дров, в которой в какой-то таком сером кителе. Подпись под этим роликом, это не Алексей Костылёв, надо понимать, это явно какая-то модель. Под этим роликом подпись «Все предатели Родины будут гореть в аду, а мы победим». А на самом ролике есть ряд титров, в частности, они звучат так: «Россиянин, выбравший другую страну, никогда не познает силу русской мысли, красоту русской души и эстетику русской культуры». А дальше ссылка на онлайн-магазин этих серых кителей. Мне кажется, это потрясающе. Еще в январе. Это не тот, кстати, китель Сталина, который рекламировал тоже. Сам Алексей Костылёв на фоне отстраивающегося Мариуполя. Но тоже какой-то…

ИЛЬЯ АЗАР: Да, нет, я вот это видел.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Не надо меня поправлять. Я фанатка Алексея Костылёва. Мне кажется, он ко мне тоже когда-то тепло относился. Но потом наши пути разошлись. Так вот, у кого-то с деньгами всё максимально приятно.

ИЛЬЯ АЗАР: Но не у нас, ты хочешь сказать?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Но не у нас, вообще не у нас.

ИЛЬЯ АЗАР: Мы можем продавать что-нибудь.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Хочешь ли ты госфинансирование, Илья? Я хочу госфинансирование.

ИЛЬЯ АЗАР: Не, я не хочу госфинансирование. Давай что-то продавать будем.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Я продаю худи с матными надписями. Хочешь, подключайся.

ИЛЬЯ АЗАР: Вот именно, кстати.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: В одной из них я сейчас сижу. Как раз зеленый. Надо запустить новую линию и обогатиться, наконец. Чем худи, хуже, чем китель.

ИЛЬЯ АЗАР: Может быть, фирменный мерч «Давай голосом»?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: А что мы там, твои реплики великолепные из подкаста будем ставить?

ИЛЬЯ АЗАР: Твои. Это, правда, будет неоригинально, поскольку у тебя предыдущий мерч с матом, но сделаем какие-нибудь новые реплики.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Я довольно постоянно и настойчиво примерно так разговариваю. Кстати, у меня есть вопрос к нашей аудитории, которая будет слушать нас на «Эхе Москвы». Что же мне теперь не материться? Возможно, кто-то из них придет и выскажет свое мнение в Телеграм-канале.

ИЛЬЯ АЗАР: У Эхо Москвы, точнее, не Москвы, а просто у Эхо наверняка есть какой-нибудь мерч-магазин, мы можем туда устроиться.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Так появился великий бизнес-план, что делают журналисты без господдержки. Давай его попозже обсудим. А что мы сегодня будем слушать?

ИЛЬЯ АЗАР: А слушать будем мы текст, который называется «Арестуй лучше меня», о том, как в России прячут, защищают и выдают сбежавших мобилизованных. Написала его Нина Назарова, твоя бывшая коллега по русской службе ВВС.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, и тема, и автор мне близки. Я вообще занимаюсь последний год, мне кажется, в основном российскими мобилизованными, которые бегут, хотят остаться, хотят прекратить, жалуются, но не хотят об этом разговаривать. В общем, это примерно мой такой рабочий мир, поэтому текст меня довольно сильно заинтересовал. И действительно, вокруг каждого такого мобилизованного есть круговорот из людей, которые стараются или ему помочь, или наоборот, как бы ставить палки в колеса, или отправить обратно на фронт, или спрятать где-то. И в тексте Нины, по-моему, удалось такую картинку современной российской действительности очень классно воссоздать. Мне понравилось.

ИЛЬЯ АЗАР: Вопрос, конечно, остаётся к этим всем твоим мобилизованным. Почему они все мобилизовались?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Я задаю им этот вопрос. Это сложная картина мира, которая вот так… Ну, она другая, поэтому её… У тебя нет в голове, что родина позвала, ты пошел делать, понимаешь? А вот у них есть. И дальше это, опять же, сложные и интересные мне разговоры. Но это другая тема. А сейчас пока предлагаю послушать, как здорово семьи самовольно оставивших часть пытаются отбить их от нового призыва.

ИЛЬЯ АЗАР: Прочитает текст, как всегда, Алевтина Пугач.

АЛЕВТИНА ПУГАЧ: Пенсионерка из бурятского села Шаралда заваривала корм поросятам и собиралась укладывать внучек, когда в дверь избы постучала полиция. Мобилизованный зять женщины скрывался в этот момент в коробе погреба, где семья хранила соленья. «Вылазь, а то стрелять буду», — предупредил его начальник местного уголовного розыска. Полицейский в тот вечер попал в больницу. Тёща мобилизованного ошпарила ему глаза кипятком. На улице Ставропольской станицы Урухской встретились два бывших одноклассника. Один из них — местный участковый — решил поймать другого, не вернувшегося из отпуска мобилизованного. Отчим солдата выхватил наручники у полицейского и со словами «арестуй лучше меня» застегнул браслет на своей руке. В сибирском селе Урлук, недалеко от границы с Монголией, местный житель пытался увезти полицейских от дома, где скрывался мобилизованный. Помешала зима. Силовики, ввиду отсутствия следов на снегу, поняли, что их обманули, вернулись в исходную точку и задержали односельчанина. В Пензенской области женщина приютила на ночь вернувшегося с фронта мобилизованного племянника, которого разыскивала военная комендатура. В результате пьяной ссоры муж женщины, не умеющей читать и писать, проломил беглецу череп деревянной битой, а тетя наутро сдала его военным. Утром 23 марта 2023 года к Дому культуры в станице Урухское в Ставрополье подъехал на мотоцикле 26-летний Дмитрий Селегиненко. Приехал туда он со своей девушкой. Ей надо было оплатить коммунальные услуги. В соседнем доме находился МФЦ, и Селегиненко согласился её подвезти.

Пока юноша с девушкой ехали по селу на мотоцикле, их заметил его бывший одноклассник Андрей Совершеннов. Он после школы пошёл работать в МВД и стал участковым полицейским. Селегиненко же был мобилизованным младшим сержантом, не вернувшимся из отпуска в часть. За пару недель до их встречи одному бывшему однокласснику пришло постановление о розыске другого по статье «Самовольное оставление части». Совершеннов в полицейской форме, как много раз потом повторялось в суде, в доказательство того, что он явно был при исполнении обязанностей, позвал ещё двух сотрудников военной полиции и поехал к зданию клуба задерживать Селегиненко. Там он застал Селегиненко и схватил его за куртку, однако юноша успел быстро позвонить маме. Мать с отчимом Александром Грачёвым, водителем Ставропольводоканала, незамедлительно примчались на «Москвиче». В станице Урухской примерно 2500 жителей. Все они не чужие друг другу люди. Родители Селегиненко позже в суде настаивали, что ещё в школе между их сыном и будущим полицейским произошёл конфликт, который вызвал личную неприязнь, и что именно этой неприязнью объяснялась неправомерная, на их взгляд, попытка задержания. «Участковый является его одноклассником, и по школе были нехорошие отношения», рассказывала в комментариях в городской группе во Вконтакте родственница Селегиненко. Самого Александра Грачёва участковый тоже знал ещё со школы.

Один из военных полицейских свидетельствовал, что из их разговора было ясно, что они были знакомы. Позже Грачёва осудят по статье о применении насилия в отношении представителя власти. Этим представителем и стал участковый Совершеннов. Как следует из приговора с обезличенными данными, Грачёв сообщил, что он лицо никуда не отпустит, подбежал к совершенному и начал силой оттаскивать его от пасынка. Затем мужчина выхватил у участкового из рук наручники и со словами «арестуй лучше меня» застегнул их одной стороной на запястье своей руки. Позже, когда происшествие обсуждалось в городских группах во Вконтакте, родственницы Селегиненко настаивали, что юноша вообще не делал ничего противозаконного, что юноша вообще не делал ничего противозаконного, не возвращаясь в часть. В комментариях женщины рассказывали, что Дмитрию Селегиненко вручили повестку на войну в Украине через два дня после объявления Путиным частичной мобилизации. Всего вместе с ним тогда мобилизовали 90 человек. Всех их доставили в воинскую часть в Будённовске.

Военком решил, что для него не существуют законы. Ни призывной, ни медицинского освидетельствования не было, жаловалась родственница в городском паблике во Вконтакте на 40 тысяч человек. «Этот случай не уникальный. В базе данных судебных решений можно найти десятки дел с жалобами людей на то, что их мобилизовали без проведения медицинского освидетельствования или же неправильно определили им категорию годности». Прямо на призывном пункте, по словам родственницы, у Селегиненко выявили коронавирус. От госпитализации молодой человек отказался и через две недели в составе подразделения убыл воевать в Украину. В январе 2023-го, по словам родственницы, он получил обморожение грудной клетки и живота, после чего Селегиненко дали отпуск на 10 суток. Через несколько дней после приезда домой его прооперировали. В часть он уже не вернулся. Как следует из комментариев о ВКонтакте, семья рассчитывала, что мобилизованного юношу после ковида, обморожения и операции должны были направить в военный госпиталь и на военно-врачебную комиссию для изменения категории годности, а не брать обратно на фронт. Среди прочего семья обращалась за помощью в комитет солдатских матерей. «Вы живёте в станице спокойно. Кто из вас поедет с нами в госпиталя Пятигорска, Будённовска, Владикавказа, Ростова посмотреть, сколько инвалидов? Прежде чем судить других, поставьте себя на место матери и сына, который так хлебнул. Ваши мужья и сыновья рядом, вот и молитесь, чтобы их не коснулась такая же участь», — эмоционально обращалась к осуждающим комментаторам во Вконтакте родственница Селегиненко.

Во время потасовки у Дома культуры и Грачёв, и мать Селегиненко кричали участковому, что у него нет оснований задерживать их сына, и требовали предъявить документы о розыске. Под давлением родителей участковый Совершеннов отстегнул наручник с Александра Грачёва и действительно полез доставать постановление о розыске. Однако бумага родителей не убедила. Они настаивали, что раз участковый не является военнослужащим, то и не имеет права задерживать их сына, и продолжали отталкивать его. Тогда Совершеннов решил арестовать уже Грачёва, заломил ему руку за спину и попытался снова надеть только что снятые наручники, но сделать это не удалось. В процессе участковый применил приём «подсечка», утверждается в приговоре, после чего оба мужчины рухнули на землю. Дальше, по версии участкового и других полицейских, Грачёв оказался сильнее, высвободился от захвата, навалился на Совершенного сверху и начал его бить. По версии матери Селегиненко же, наоборот, полицейский взгромоздился на её супруга и начал его душить, пока она, в свою очередь, пыталась полицейского от мужа оттащить. Ранее она успела позвонить своей матери, бабушке мобилизованного, которая тоже примчалась к Русскому дому культуры.

Потерпевший участковый бегал, всех арестовывал, кричал, что он уполномоченный, и жаловалась позже в суде пожилая женщина. Сам Дмитрий Селегиненко тем временем прыгнул за руль родительского москвича и умчался в неизвестном направлении. Самостоятельно задержать Александра Грачёва совершенного не удалось, он вызвал подкрепление. «Оба задыхались, будто марафон бежали, были взволнованные», — вспоминал в суде один из приехавших полицейских. Двое представителей военной полиции, судя по всему, во всё происходящее не вмешивались, состояли поодаль. Бабушка Селегиненко вызвала скорую помощь для Грачёва, полицейские — для совершенного, после чего две прибывшие машины увезли обоих в местную больницу. Участковый провёл там четыре дня, а Грачёв десять дней лечился дома, амбулаторно следует из приговора. Всё происшествие заняло менее 20 минут. Девушка, которая закончила оплачивать коммуналку и вышла из здания, застала уже последствия. Мать и отчим Селегиненко позже написали заявление в полицию о том, что Совершеннов якобы вымогал у их сына 150 тысяч рублей, обещая помочь с военно-врачебной комиссией, и когда он отказался, решил из мести его задержать. Следственный комитет провёл проверку и отказал в возбуждении уголовного дела о вымогательстве в связи с отсутствием события преступлений. Александр Совершеннов продолжает работать участковым. От комментариев он отказался. Спустя почти год, в марте 2024 года, Александра Грачёва осудили за неопасное для жизни и здоровья насилие в отношении представителя власти и пригововили к штрафу в 150 тысяч рублей. Этот приговор остался и в апелляции. В приговоре Грачёва отдельно упоминалось, что его пасынка Дмитрия Селегиненко за это время так и не нашли. До настоящего времени на службу в войсковую часть не прибыл и к исполнению обязанностей военной службы не приступил. Каких-либо уважительных причин представлено не было. Сумели ли задержать Селегиненко с тех пор, и его родственники и Совершеннов отвечать отказались.

Весной 2024 года в Бурятии приговорили к колонии сразу двух членов одной семьи из села Шаралдахи, мобилизованного военного Виталия Петрова и его тёщу Лидию Царегородцеву за нанесение травмы полицейскому при задержании зятя. В декабре 2023 года четверо полицейских дважды приезжали в дом, где прятался мобилизованный. В первый раз Петрова они не нашли, тёща его не выдала. Но через час к ним поступила дополнительная оперативная информация о том, что в доме есть ящик в подвальном помещении, специально замаскированный под чернозём. Бабушка с внучками собирались ложиться спать. Потом они рассказывали в суде, как полицейские стучали в окна и двери, угрожали «открывай, или мы окна разобьём», вскрыли запоры в сенях. А ворвавшись в дом, двигали мебель, открывали шкафы, вскрывали половицы топором. Царегородцева утверждала, что документы на обыск и свои удостоверения они не представили. Девочки стали кричать, испугавшись, у них началась истерика. Старшая из них после ухода полиции сняла следы ночного обыска на видео. Съёмка не помогла. Судья посмотрел видео, но решил, что достоверно установить факт того, что на данной записи отражены события именно того дня, невозможно.

Суд поверил силовикам, что они показали удостоверение, а обыск вообще не проводили и вещи не перемещали. Под полкой, где находились соленья, силовики обнаружили деревянный короб, засыпанный чернозёмом и закрытый чёрной тряпкой, так что он сливался с окружающей темнотой в погребе. Отодвинув короб, они нашли спрятавшегося там Петрова. Почти годом ранее, в январе, Петрова отпустили с фронта домой в связи со смертью мачехи. Он вернулся в воинскую часть с опозданием на день, поссорился с комбатом и уехал домой. В июне его нашли, доставили обратно в часть, а оттуда в военный госпиталь. Согласно протоколу следствия по делу Петрова, военного беспокоили головные боли. Сама она утверждала, что в отношении зятя совершались насильственные действия и вымогательства в воинской части, а сам он в момент задержания был непригоден к службе. Из госпиталя он тоже сбежал, как указано в том же протоколе, испугался, что его вернут в зону специальной военной операции, и решил скрываться. В суде он говорил, что подписал этот протокол, не читая и под давлением. Знакомый с делом Петрова источник говорит, что когда затем первый раз приехали силовики, чтобы вернуть в часть, сосед мобилизованного врезался в машину военного, и за это у Петрова стали вымогать деньги на ремонт. Он попытался жаловаться на вымогательство, но понял, что это бессмысленно, от всего отказался, не довёл это дело до логического конца. Основатель созданного в ответ на мобилизацию антивоенного проекта «Идите лесом» проект предлагает помощь россиянам, стремящимся избежать мобилизации на войну с Украиной, Григорий Свердлин, рассказывал в мае 2024 года: «В армии «Бардак» мы видим кратное увеличение числа дезертиров из российской армии. По словам Свердлина, в стране по разным причинам остаются примерно 20-30% беглецов». Как можно убедиться на примерах из судебной практики, мобилизованные самостоятельно бежавшие вглубь России уходят буквально в лес. «Жил и работал в лесу, собирал кедровые орехи», — говорилось в протоколе допроса Петрова. «Пошёл по ягоды, по грибы семью содержать», — объясняет знакомый Петрова. «У семьи до и во время войны были непогашенные долги по кредитам и за ЖКХ, следует из решения мирового судьи. Ночевать Петров иногда приходил домой».

«Виталя, вылазь, стрелять буду», — предупредил обнаруженного в погребе беглеца начальник… Роднаев. Мужчина выполз через проём, на него надели наручники. Дочки бросились к отцу. По словам Царегородцевой, Роднаев ударил зятя головой о дверной косяк, толкнул внучку, а саму пенсионерку ударил кулаком в грудь и схватил за косы. Папа договаривался с полицейскими, чтобы ему дали одеться, и сестра подошла к папе. Потом дядя в кожаной куртке оттолкнул рукой её. Она отлетела к шкафу и ударилась об угол шкафа, рассказывала в суде одна из внучек. Полицейские это отрицали. Силовики утверждают, что Лидия Царегородцева якобы угрожала им сначала ножом и кричала, что уже отсидела 16 лет за убийство. Никаких данных об этом в судебных документах нет. При этом женщину часто штрафовали за ложенные вызовы полиции. От жалоб, что у неё якобы украли дрова, а из холодильника — говяжью печень, до сообщений, что из дома увезли и хотят изнасиловать её дочь или кто-то жену хочет убить. Саму же Царегородцеву в 2020 году мировой судья приговорил к обязательным работам за то, что она порезала ногу соседки косой с угрозой «убью тебя». В 2010 году её начинали судить за то, что она пьяной бросила в соседку через забор топорик со словами «Убью тебя, зарежу!».

Но мировой судья прекратил дело, поскольку они помирились. По версии полицейских, нож они у Царегородцевой отняли. Но женщина, защищая зятя, налила из чайника кипяток в пластмассовый ковш и с угрозами плеснула в лицо Роднаеву. По версии пенсионерки, к ножу и ковшу она не прикасалась, а случайно опрокинула стоявший на микроволновке чайник, зацепившись за провод, когда её тащили за волосы. «В доме на кухне лишь одна розетка, поэтому они пользуются удлинителями, и на полу лежат провода», — цитировались в суде её показания. Чайник на беду стоял с открытой крышкой, ведь хозяйка перед приходом полицейских заваривала корм поросятам. Позже, во время проверки показаний на месте, Царегородцева детально показывала, как всё произошло. «Что вы конкретно хотите продемонстрировать?» — цитируется в приговоре вопрос следователя. «Ну вот, как Тефаль улетел». «Тефаль — это что?» «Вот этот чайник». Петрова, несмотря на мороз, вывели во двор без тёплой одежды. Дочери побежали за ним босиком.

Одна из них описывала в суде, как потерпевший полицейский прикладывал к лицу снег, потому что ему жгло лицо, а его коллега, взяв задержанного за ворот кофты, стал бить его лицо об профлист и затем ударил шокером. Роднаева с ожогом глаз и лица на скорой повезли в больницу. Петрова в отдел полиции. А уже днём пришли за тёщей и посадили её под домашний арест. В итоге дочери Царегородцевой пришлось нанимать адвокатов и ей, и мужу. Защитник пенсионерки настаивал в суде, что ночью полицейские совершили фактический побег с места происшествия, что говорит о незаконности их действий и попытке скрыть конфликт. Улики при этом никто не охранял. Например, нож, который у неё якобы отобрали, исчез, а ковш в показаниях полицейских был то зелёным, то красноватым. Вопросы вызывают и утверждение полицейских, что они показали пенсионерке удостоверение. Женщина говорила, что они представились только устно, и наследствие называла потерпевшего Гармаевым. Но по данным МВД, должность начальника угрозыска занимал Роднаев. То, что именно он пострадал, подтвердил один из бывших с ним полицейских. Суд все доводы защиты отмёл и в мае 2024 года приговорил пенсионерку к колонии на два года. Роднаев просил также взыскать с неё миллион рублей, но суд взыскал 100 тысяч. Её родственники от комментариев отказались. Петрова осудили на месяц раньше. Его обвиняли в дезертирстве, но суд переквалифицировал дело по более мягкой статье о самовольном оставлении части. Показания о вымогательстве в части суд расценил как попытку уйти от ответственности за самоволку и приговорил мобилизованного к шести годам лишения свободы. Вину Петров признал, но в апелляции просил смягчить приговор. В июле Второй Восточный окружной военный суд апелляционную жалобу Петрова отклонил.

В России в 2024 году суды стали выносить по 800 приговоров в месяц за самоволку, неисполнение приказа и дезертирство. Количество таких дел в судах выросло более чем вдвое по сравнению с предыдущим годом. А всего с начала войны превысило 10 тысяч, подсчитала «Медиазона». Официальную статистику по таким делам власти не публикуют. При этом для жителей Бурятии вероятность погибнуть на войне в Украине на данный момент в 33 раза выше, чем для москвичей. К такому выводу можно прийти, если соотнести последние данные о погибших россиянах, собранные Би-Би-Си, «Медиазоной» и командой волонтёров с плотностью мужского населения в регионах. Раньше можно было на условку по-любому выйти, а сейчас все соглашаются на реальный срок, отметил знакомый Петрова. Потому что если дают условку, то опять на СВО. Не все из-за денег туда на войну идут. У многих кого мобилизовали безвыходная ситуация, раз и отправили. И у мужиков, тем более вот у таких вот деревенских, по факту оголяется семья, рассуждает собеседник. Он на СВО-то не особо хотел, у него здесь обстоятельства такие, с тёщей непонятки, жена с детьми, хозяйство, ноги болят у него, суставы. Знаете, сейчас это всё безразлично для судов. Выбор Петрова — отсидеть срок, а не ехать воевать. Его жена поддержала. «Мне зачем инвалид?» — передаёт её слова знакомый Петрова.

Она там вообще одна осталась со всем этим. Если ещё и мать посадили. В деревнях всех позабирали, у нас здесь мужиков. Работать толком некому. И скотину держат, и надо заготавливаться на зиму. Ребёнок у них ещё там заболел, ребёнка напугали. В деревне, извините за выражение, бабы-караул кричат вот с этой обстановкой. В подвале сельского дома скрывался ещё один мобилизованный — Роман Евдокимов из сельского поселения Урлукское в Забайкальском крае. Урлук совсем рядом с российско-монгольской границей был основан охотниками за пушниной. В XVIII веке в район принудительно переселили старообрядцев, а в 1850-е ссылали борцов за независимость Польши. Один из них, экс-студент Краковского университета, открыл в Урлукской волости завод по изготовлению масла из кедровых орехов. Сейчас в Кедровнике, то есть Кедровом лесу, приблизительно в 50 километрах от села, живёт без связи и зарабатывает на жизнь сбором орехов бывший мобилизованный Роман Евдокимов, рассказали в администрации Урлукского. Он для себя пошёл и добывает кедровый орех. Мужики юрты себя ставят там, там и живут, кто-то даже зимой ходит.

Евдокимов дважды был судим за кражи. В 2012 году украл два автомобильных радиатора со склада запчастей. Годом позже вместе с сообщником вынес из чужого дома продукты на сумму в тысячу рублей, включая шесть килограммов лука. Оба раза Евдокимов признавал вину полностью. В первом случае суд приговорил его к обязательным работам, во втором — к условному сроку. Однако в целом, рассказала сотрудница администрации села, Роман Евдокимов был спокойным, ответственным. Отслужил в армии, жил с девушкой, вел личное подсобное хозяйство, держал коров и свиней. Как следует из приговора, мобилизован 34-летний на тот момент Евдокимов был в октябре 2022 года. О первых днях мобилизации в Забайкальском крае выпустил репортаж издания «Чита.ру». «У нас на работе траур. У кого сыновья, мужья, у кого возраст подходит, они сидят и каждого звонка боятся. Вот каждого. Включая меня. Телефон звонит, меня трясёт», рассказывала одна из анонимных собеседниц издания. В части Евдокимов пробыл около месяца и в конце ноября оттуда самовольно уехал. Мужчина боялся погибнуть в ходе боевых действий и непосредственно на войну идти не хотел. Сначала он несколько дней прожил со своей знакомой на съёмной квартире, а потом вернулся в Урлук, где прятался в доме у тёщи. Боялся, что если он вернётся в свой дом, то там его обнаружат и направят обратно на службу, говорила в суде девушка Евдокимова.

Задержали его 18 января 2023 года. Военному комиссариату о том, где именно скрывается мужчина, рассказала сотрудница администрации села. «Он сильно не прятался там. Он приехал и дома жил. И всё, мы с участковым приехали, он забрал его и увёз», — рассказала она. Близкие пытались укрывать беглеца до последнего. В частности, сожитель тёщи соврал прибывшему участковому, что мобилизованный прячется совсем в другом месте, и даже вызвался туда его отвезти. Однако была зима, лежал снег, и участковый, как описано в приговоре, ввиду отсутствия соответствующих следов на снегу, предложил свидетелю вернуться в дом. Вернувшись, полицейский обнаружил Евдокимова прятавшимся в подвале. Читинский гарнизонный военный суд приговорил Романа Евдокимова к 7 годам колонии за дезертирство. Приговор вступил в силу в апреле 2023 года. Однако не прошло и года, как уже в феврале 2024 Евдокимов снова вернулся в родное село. После приговора Евдокимов принял решение всё же уехать на войну в Украину, теперь уже не как мобилизованный, а как осуждённый и завербованный Минобороны РФ. Мужчина попал в тот период 2023 года, когда российское Минобороны ещё действовало по схеме, придуманной ЧВК «Вагнер» — помилование президента, шесть месяцев на передовой штурмовиком, после этого возвращение домой. Вскоре эту практику изменили. Теперь заключённые получают лишь условное освобождение, а служить их отправляют до конца так называемой специальной военной операции.

Учитывая, что в России немобилизованным необычным контрактникам не позволяют вернуться домой до конца войны, поразительным образом именно благодаря своему побегу из части и приговору за дезертирство Роман Евдокимов значительно сократил срок своего участия в боевых действиях с бессрочного до полугода. Впрочем, едва ли это было сознательным планом. Единственным документом на руках у Евдокимова при возвращении была справка о помиловании. Большую часть 2023 года заключённые воевали на основании не контракта, а некоего письменного согласия на участие в специальной военной операции взамен на освобождение через полгода. Штурмовики не получали ни статуса военнослужащего, ни добровольца. Выжившим не выдают ни военные билеты, ни справки о ранении, ни удостоверения ветеранов боевых действий. Сейчас десятки бывших заключённых судятся из-за этого с Минобороны. По словам сотрудницы администрации сельского поселения, она несколько раз просила Евдокимова съездить в военкомат в городе Петровск-Забайкальский в четырёх часах езды от Урлука, чтобы восстановить документы. Пока мужчина, по её словам, этого не сделал. Когда он планирует возвращаться из леса, чиновница не знает. Сестра Романа Евдокимова рассказала, что первые два месяца после возвращения её брат не выходил на улицу, так как у него сильно болела голова и шла из носа кровь. Сестра связывает это с полученной контузией. Романа сильно оглушило при взрыве. От госпитализации он тогда отказался, сказал, что отлежится. Сейчас её брат, по словам женщины, рвётся туда-сюда. Евдокимова, который изначально прятался от мобилизации, война поломала так, что теперь он хочет на неё обратно. «Немного выпивал, я к нему приехал, а он меня спрашивал, можно я контракт заключу. Я его не пускаю. Он и побаивается меня оставлять, потому что я переживаю за него сильно», — говорит женщина. «Ему и хочется опять к ребятам, что там ребята гибнут и боится. Тяжело ему, что был там».

Несмотря на то, что окончил 9 классов, читать и писать не умеет, много лет состоит на учёте у врача-психиатра, официально не работал, но по устному договору подрабатывал на пилораме. Так в приговоре суда характеризовался житель города Никольска Пензенской области, 38-летний Александр Галин. В апреле 2023 года Галин женился. Через два месяца его жене позвонила сестра из Москвы и попросила их на несколько дней приютить племянника. Тот был мобилизован на войну с Украиной, какое-то время провёл на фронте, вернулся в часть, а потом сбежал из неё и теперь прятался от военной комендатуры. Племянник приехал вечером 27 июня. На следующее утро Галин с женой пошли на работу, а племянник пообещал ему идти в течение дня. Однако вместо этого он остался у них дома и напился. Сначала один, а потом продолжил выпивать уже вместе с вернувшейся тетей. Сам Галин от алкоголя отказался. Сходил помочь по хозяйству соседу, а вернувшись, сел ужинать. К этому моменту племянник допился до того, что стал материть хозяйку дома и высказывать Галину претензии в грубой форме из-за того, что он плохо разговаривает.

У мужчины был дефект речи после операции в детстве. Галин заступился за жену и потребовал, чтобы гость успокоился и перестал вести себя безобразно, говорится в приговоре. Пьяный племянник на просьбы не реагировал, продолжал вести себя агрессивно и выражаться нецензурно. И тогда Галин полез в драку. Потасовка на кухне продлилась пару минут, после чего мужчины вышли на улице покурить, а вернувшись, стали сообща замывать кровь. Хозяин дома вновь потребовал от племянника жены уйти, но тот отказался и продолжил издеваться над дефектами речи Галина. Желая спровадить назойливого гостя, Галин снова позвал его на улицу, где перебранка продолжилась. В какой-то момент, очень разозлившись на насмешки над дикцией, Галин решил его проучить, вернулся в дом, достал из подлавки хранившуюся там деревянную биту и несколько раз ударил ею, зайдя со спины. Затем вернулся домой и запер изнутри дверь. Утром Галин выглянул на улицу и обнаружил родственника, лежащим на крыльце с запёкшейся кровью на голове. Не зная, что делать с последним, он оставил его лежать на крыльце, а сам стал заниматься домашними делами, так как в тот день на работу он не пошёл, сообщается в приговоре. Позже Галин всё же попытался вызвать сначала скорую помощь, а потом такси. На линии скорой помощи его из-за дефекта речи не смогли понять и бросили трубку, посчитав, что звонит пьяный. А таксист потребовал оплату вперёд и отказался вести окровавленного человека на иных условиях. В итоге за мобилизованным приехал участковый.

Жене Галина днём позвонили из военной прокуратуры, и она призналась, что племянник прячется у них дома. Судя по всему, именно то, что тётя решила его выдать, его и спасло. Полицейский вызвал скорую помощь, и молодого человека, наконец, отвезли в реанимационное отделение с тяжёлой черепно-мозговой травмой. На момент суда, полгода спустя, потерпевший так и не оправился до конца. В суде его представителем выступал его старший брат. В приговоре уточняется, что после травмы мобилизованный начал заикаться, у него появились эпилепсия и проблемы с памятью. Александра Галина в феврале 2024 года приговорили по статье об умышленном причинении тяжкого вреда здоровью к четырём годам условно. Суд счёл смягчающим обстоятельством противоправность и аморальность поведения потерпевшего. Был ли скрывавшийся у него племянник жены в итоге комиссован после травмы или же осужден за самовольное оставление части, в приговоре Галину не уточняется.

ИЛЬЯ АЗАР: Ну хорошо, а если бы тебя мобилизовали, ты бы сбежала?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Я бы не пошла в военкомат, конечно.

ИЛЬЯ АЗАР: А если бы за тобой пришли?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Легла бы на пол.

ИЛЬЯ АЗАР: А если бы тебя схватили?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Не садилась бы в автобус.

ИЛЬЯ АЗАР: Ну и села в тюрьму?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, конечно, я бы села в тюрьму.

ИЛЬЯ АЗАР: Ну вот там в этом тексте есть герой, который, правда, уже после того, как побывал на фронте, предпочел сесть в тюрьму.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, таких все больше и больше. Другое дело, что эта опция тоже практически прикрыта.

ИЛЬЯ АЗАР: А вот вначале ты, поскольку занималась этой темой плотно, сколько вообще людей отказались от мобилизации и сели? Мне кажется, что их было не очень много. Вообще были такие люди?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Были совсем ограниченное количество случаев, потому что в основном это озарение о том, что война – это плохо для всех сторон, а не только для страны, на которую нападают, и что в целом тебе там пиздец, простите, оно приходит через пару месяцев окопов. Не все такие дальновидные, как я.

ИЛЬЯ АЗАР: По твоей логике, это же как бы случайный был выбор 300 тысяч человек?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Нет, я имею в виду дальновидные, что они не подумали, что можно не приходить в военкомат, что можно не садиться в автобус, что можно не уезжать с территории полигона.

ИЛЬЯ АЗАР: Да, я вот и говорю, что если учитывая, что это случайная выборка 300 тысяч человек из населения России, то все они оказались либо гондоны, либо дебилы, либо и то, и то.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну, нет, ты прекрасно знаешь, что я так не считаю.

ИЛЬЯ АЗАР: Не, ну как, мы только что обсудили, что всего несколько человек предпочли тюрьму.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, там большой клубок, очень большой клубок причин, о котором я готова говорить бесконечно, и, наверное, это составит мой профессиональный интерес на следующие полгода тоже. Но я не дам тебя втянуть в эту дискуссию сейчас с меня, потому что мы пойдем позвоним автору текста.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Звоним Нине. Здравствуй, Нина.

НИНА: Добрый день.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Когда выбирали, какой текст читать, все прям в чате яростно сошлись на том, что в частности твой, и у всех был один аргумент, так хорошо прослушается, так много экшена, так много действия, класс.

ИЛЬЯ АЗАР: А спросить-то и нечего.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Не, у меня есть что спросить, кстати. Это как раз такой, наверное, цеховой вопрос, но я люблю такое обсуждать. Так много экшена, с одной стороны. А с другой стороны, источники, очевидно, материалы уголовных дел. Мало кто даже поговорил удаленно. И уж точно ты не стояла в той избе, где полицейскому в лицо из ковшика красного или зеленого плескали кипятком. А при этом классно выбранные детали, очень живые. Я как будто снова съездила в свои прекрасные региональные командировки и там и смеялась, и плакала. Так вот вопрос в студию. Как… То есть я думаю, что ты мало рефлексировала над этим, потому что ты опытный корреспондент и, наверное, уже это интуитивно делаешь, но если ты получится раскрутить эту цепочку, как из этих уголовных дел, как и под этим огромным слоем юридического языка и описаний, как ты решала, что ты выберешь, какие детали ты возьмешь в текст, а что опустишь, как ты передашь диалоги. Хочется про работу поговорить немножко, вот именно такую лингвистическую. Как так получилось, что полностью удаленно по документам написанный текст производит впечатление репортажа?

НИНА: Во-первых, спасибо. Это очень приятно слышать, что это такое впечатление производит. Во-вторых, мне кажется, прежде всего, это очень хорошо написанные приговоры. И мне кажется, что приговоры… Я тоже уже больше двух с половиной лет… То есть лично я уже даже не больше двух с половиной лет, а… Господи, мне кажется, с 19-го года не езжу в командировки, потому что я была в командировке еще до ковида, потом ковид, декрет мой, потом началась война, и, в общем, уже получается сколько? Пять лет я никуда не езжу, и мне кажется, что максимальное, возможно, максимальное приближение, максимальный, как сказать, заменитель командировок, как ни странно, как раз в том числе приговоры российских судов, потому что это мое любимое чтение, и очень мало что сравнится с таким обилием фактуры, которые там можно найти.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Прости, перебью, внутри просто похолодела, потому что, ну, всё, сейчас вот их и закроют тоже от нас, как бы, услышат, что вот он, источник, и просто будут только резолютивную часть, как бы, ну, как в некоторых делах, собственно, и происходит уже, да?

НИНА: Это действительно тоже очередной какой-то самый кошмар профессиональный, что действительно в каких-то моментах перестанут публиковать, потому что, ну, очевидно, это нужно им для работы, но там подробнейше, подробнейше очень часто пересказаны все обстоятельства произошедшего, причем очень часто они пересказаны в разных версиях, то есть сначала у нас есть одна, другая, третья, можно опять же сопоставить, что там сходится, что не сходится. И, например, вот в деле про село Шаралдай приговор занимает 40 страниц. Это, ну там потрясающе, абсолютно там явно кто-то очень хорошо поработал.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: С любовью к селу и к жителям явно, да?

НИНА: Да-да, и с любовью, собственно, к тому, чтобы восстановить, что там было, потому что там, помимо показаний свидетелей, там есть, значит, они проводили следственный эксперимент, где пенсионерка показывала, как у нее Тефаль улетел.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Это гениальный диалог, просто прекрасный диалог.

НИНА: Там ещё какая-то была деталь, что в какой-то момент, когда это уже не вошло, просто в силу того, что и так было много деталей, там она на какой-то момент на один из известных действий пришла, собственно, с чайником. Показывает чайник. И там, в частности, благодаря тому, что там цитировалось, собственно, там история в том, что осудили одновременно мужчину, который скрывался от мобилизации, мобилизованного почти год он скрывался, и его тещу, которая его по версии полицейских сознательно отбивала, а по версии самой тещи случайно зацепила ногой чайник, который окатил кипятком полицейского. Но там в этом приговоре, в частности, цитировался протокол по делу этого мужчины, потому что как раз он был осужден за свободное оставление части, и его приговор не опубликован, потому что по таким делам они реже опубликуются. Но даже из приговора тёщи я узнала довольно много..

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Про его побег как раз, да?

НИНА: Да, про то, что там была какая-то история, что он бегал дважды, да, что чем он занимался в будущем на свободе, что он ходил там по грибы, ягоды, это буквально там сказано. То есть картинка очень объёмная, и в сочетании, наверное, приговора, настолько хорошо написанного приговора, с соцсетями, потому что, опять же, не всех, но многих можно найти, хотя бы посмотреть, что это за люди, где они живут, что вокруг них. И кому-то все-таки можно дозвониться, потому что, ну вот там мне удалось поговорить в другой части, там тоже мобилизованный, тоже он прятался в подвале, значит, тоже у тещи, и его сдала сотрудница села. И это было понятно уже из приговора, что там сотрудница администрации сельского поселения сказала, где он прячется. Из приговора было понятно, что его местонахождение выдало участковому сотрудница администрации сельского поселения. И как раз когда я позвонила туда она совершенно спокойно сказала, да, ну, а он, собственно, не прятался, меня учитывая спросил, я сказала, мы приехали, его забрали. То есть, в общем, учитывая, так сказать, приговор как база, и дальше он обрастает, там, благодаря соцсетям и каким-то все-таки разговорам уже как-то со всеми какими-то там деталями.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Классно, классно. Мне ужасно понравилось. Как раз к дискуссии о том, что уехавшие не могут ничего сделать, не приехав на место, не понимают, что происходит. Я вот твой текст буду просто пример приводить.

ИЛЬЯ АЗАР: Да так, может, их не надо никуда ездить? А что ты тогда страдаешь?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Можно мы сегодня не мне будем задавать вопросы? Я в расшатанном состоянии.

ИЛЬЯ АЗАР: Ну вот у тебя, не помню, там то ли 4, то ли 5 случаев в тексте. Их в целом намного больше ты отбирала, или это то, что удалось найти?

НИНА: Честно, это скорее то, что удалось найти достаточно яркого и хорошего, чтобы там было достаточно много деталей и чтобы это были немножко разные истории.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Нет, но в целом у тебя же есть цифра 800 месяцев, это только приговоров. Это мы понимаем, что на самом деле сочей, то есть самовольно оставивших часть и не дошедших до суда, ну там минимум в три раза можно умножать. Я сама немного занималась этой темой. Это действительно становится на третий год войны становится большой проблемой для обороны.

НИНА: Да, да, да. Если вопрос про то, насколько много таких дел, то их рекордное количество, это все считает Медиазона, и, собственно, цифра 800 – это их подсчитанная цифра, за что коллегам большое спасибо. Я имею в виду, что именно не сами приговоры по сочи и по инвертирству, а именно когда какие-то вокруг вовлекаются близкие люди в попытки побега, то есть, ну, или там более или менее удачный. Вот такое сказать очень сложно, потому что только перебором каких-то бесконечных ключевых слов, потому что нельзя, например, задать 318 статью УКА, это нанесение телесных повреждений, побоев полицейских.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Сопротивление представителю власти.

НИНА: Да-да-да, это нельзя задать такой поиск по 315-й статье, заодно пометить там галку, что это может быть обязательно… Такого, к сожалению, поисковые системы российские судебные не предоставляют такой возможности.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Кстати, интересно, что такой поиск есть база арбитража. Да, полнотекстовый поиск. То есть там нет вот этих интересующих нас тем, но там можно забить, не знаю, СВО, побег и, например, предприниматель или бизнес. И это, короче, я до сих пор… С каждым месяцем я жду, когда они это закроют. Но это очень полезный сайт, да. Опять же, если кто-то из коллег не знал, можно пользоваться.

НИНА: Полнотекстовый поиск по судебным решениям тоже есть, просто даже с ним всё равно сложно искать что-то настолько точечное.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Мне почему ещё текст так отозвался как раз вот этим фокусом на родственников и семью, и друзей, которые вовлекаются и в побег, и в уголовное дело. И, например, там одно из самых душераздирающих интервью, которое я брала в этом году, было как раз у сестры мобилизованного, которая сбежала, не хотела возвращаться, она какая-то очень включённая сестра. В общем, она его до последнего пыталась спасти. Смысл был в том, что спасать надо было даже после побега, потому что многие не оказываются на скамье подсудимых с путём в колонию или на условный срок, а их просто связывают и отправляют обратно на фронт, собственно, в окопы. И с этим я хотела уточнить, Вот по твоим героям. Там не очень понятно, там кому-то дали условку, кому-то дали полтора года, они в итоге… И там кто-то из них говорит, что если условка, то это значит снова война, значит снова отправят на СВО. Это в каком смысле? Вот в том, о котором я говорю, о котором я слышала, или что они просто сами в итоге туда едут от безысходности?

НИНА: Насколько я понимаю, у меня как бы все истории, четыре истории с разными финалами. В одном случае, как я понимаю, сбежавшего, собственно, могли и не найти до сих пор, потому что еще весной его за год не нашли, и возможно, что, собственно, истекшие с момента приговора его отчиму срок тоже не нашли. В другом случае как раз мужчина согласился на реальный срок, вот это хороший вопрос, потому что я не понимаю, это еще является чистым принуждением или уже какие-то прописаны некие законодательные акты?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Нет, нет, нет, нет никакого закона об этом, нет. Это чистое принуждение, причем там самое смешное, что потом следователи и прокуроры их самих ищут, потому что у них остается как бы незакрытый кейс, человек должен быть в колонии, он просто исчезает или накануне приговора, или накануне начала рассмотрения дела, или уже с приговором он исчезает и снова вывозят в СВО, хотя он не подписывает никакой контракт, это не добровольное передумывание.

НИНА: В одном случае, да, герой сознательно пошел на реальный срок, потому что ему такая перспектива совсем не нравилась, насколько я могу судить. И в третьем случае как раз человека осудили на 7 лет, по-моему, за дезертирство. И вот тогда он принял решение, что он уже поедет воевать не как мобилизованный, а как завербованный Минобороны заключенный. И благодаря чему, поразительным образом, он вернулся, он не воюет до сих пор, а вернулся через полгода в село.

ИЛЬЯ АЗАР: Да, но эту лавочку прикрыли, как, собственно, и в тексте написано.

НИНА: Да, да, да. Но у него такая довольно поразительная история, честно говоря. Очевидно, что мужчина этого не планировал, потому что это невозможно спланировать, но вот так.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Повезло. К вопросу о родственниках. Вот интересно, ну, то есть это просто твое мнение, наверное, я хочу спросить. Может ли быть такое, что, ну, опять же, в начале войны это не было понятно, сейчас третий год, что, короче, источником какой-то антивоенной поездки или антивоенных высказываний, ну, понятно, с учетом там цензуры и прочего, могут стать именно вот эти родственники мобилизованных, которые слушают, что вообще происходит, как все это устроено. И не в смысле, что они будут резко все начнут сочувствовать украинцам, до этого явно далеко, но что как бы понимание того, что это какая-то навязанная сверху политическая воля, а не Великая Отечественная война. Вот может ли она быть у этих семей, появиться как бы как основа у этих семей? Или все-таки в ту сторону не идет? Типа своего спасли и ладно.

НИНА: Я бы сказала, что действительно есть надежда у какой-то части просвещенного общества, что как раз именно жены мобилизованных и родственники мобилизованных станут политической силой, которая таки начнет протестовать и в целом, например, сможет объединиться с оппозицией ровно на том, что надо заканчивать войну и возвращать, просто выводить войска из Украины. Но по факту, мне кажется, из того, что я вижу, опять же, это мое впечатление, мне кажется, что это никак не… Ну, собственно, сколько этого ждут?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ждут уже больше года.

ИЛЬЯ АЗАР: Ну да, это все еще точечные личные истории. Надежда уже на это, мне кажется, у всех ушла. Слушайте, была же целая… Ну, в Москве же была группа жен мобилизованных, которые выходили в какой-то момент каждую неделю.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Они требовали лучших условий, они требовали отпуска.

ИЛЬЯ АЗАР: Нет, они требовали вернуть их обратно. Даже не так, они требовали, в принципе, ограничить срок их нахождения на фронте вообще и заменить их новой волной мобилизованных.

НИНА: Да, они требовали ротацию, в частности. Опять же, как бы про защиту таким образом своей частной жизни, своей частной семьи. И совершенно никакого политического, мне кажется, действия в этом, даже какое-то распространение, хотя бы там даже соседей и так далее, этого нет вообще.

ИЛЬЯ АЗАР: Да, и надо сказать, что это движение-то закончилось, потому что вот лидера этого движения, к сожалению, забыл, как его зовут, признали иноагентом и уволили с работы. Елизавета, по-моему.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, да. Ну, то есть машина работает. Но я скорее о том как раз, что мобилизованные, если они уж открывают рот, то они родственникам рассказывают, что там на самом деле, да, и вот я даже не про ротацию зарплаты отпуска. Ну, вот такие рассказы с зятя про войну, да, которые ты слушаешь и думаешь, ешкин кот, типа, ну уж совсем другое. Но это то, что сестры вот часто говорят, что… Ну, то есть вот какое-то подспудные партизанские сказки о том, что я никогда не увидела по телеку, да, и очень… Главная фраза от мобилизованных сбежавших, что выключите телевизор, прекратите его смотреть, там все не так. Я скорее на это, не то что возлагаю надежду, но просто думаю об этом, что всё больше семей это слышат.

НИНА: Самое близкое, тут есть цитата, которую одна из родственниц одного из сбежавших написала публично в городском паблике на 40 тысяч человек. Это про то, что ваши мужья и сыновья рядом, вот и молитесь, чтобы их не коснулась такая же участь. Но это самое предел негативного критического высказывания, которое можно встретить в публике.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Последний вопрос задам. Если бы это был документальный фильм, например, с какой бы сцены ты начала его?

НИНА: Ну, я бы, наверное, начала, когда начала текст со встречи у Дома культуры в станице Урукской.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Не с Ковшика?

НИНА: Не с Ковшика, нет. Наверное, нет, потому что там как-то, как сказать, Ковшику надо еще дать некую предысторию, почему они вообще там, что он сделал, где там его ищут и так далее. А именно вот это вот встреча, на самом деле, хорошо знакомых друг другу людей, да, которые как бы просто оказались по разной стороне, и у них… Ну, там абсолютно фантастически, конечно, наверное, мой любимый герой — это отчим, который абсолютно просто, ну…

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, очень классный мужик, очень. Просто хочется ему руку пожать, да-да-да. Просто очень-очень классный.

НИНА: Там ещё какое-то прекрасное абсолютно тоже, что он, значит, застегнулся на ручник, потом, значит, надавил на полицейского, что, мол, показывай документы, а то его отстегнул, потом сразу начал застегивать наручники, который, как бы, что-то там отстегнул. В общем, да, какой-то полный этот вот хаос и суматоха, и конкретно, опять же, учитывая, что, как я надеюсь, что этого мобилизованного до сих пор не поймали, и он скрывается успешно, то это такой суматоха со счастливым, в общем, концом.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да. В конце этой сцены как раз должна бабушка подъезжать к площади, которая тоже приехала уступаться за родственников. Это очень классная деталь.

НИНА: Это восхищает, что абсолютно вся семья буквально, включая бабушку, отбивает своего пасынка сына внука от российской армии.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, очень красивая сцена, согласна. Спасибо тебе огромное. Побольше бы таких семей. Побольше бы таких бабушек, отчимов.

НИНА: Да-да-да. Всё, спасибо вам. Пока.

ИЛЬЯ АЗАР: А там вот в тексте было написано, я не стал спрашивать автора, хотя непонятно почему, решил спросить тебя.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ты стеснительный и любишь заёбывать меня, а не авторов, поэтому, наверное.

ИЛЬЯ АЗАР: Так вот, там сказано, что теперь бессрочный контракт, он и для контрактников. То есть они не могут просто раздавать контракт, это правда?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну, разумеется, это же приказ Путина. Был отдельный приказ Путина по поводу того, что контракт считается бессрочным до момента окончания СВО. А момент окончания свой, это отдельный приказ, которого мы все, я думаю, ждём. Но неизвестно, будет ли он когда-либо в ближайшем будущем. И это довольно…

ИЛЬЯ АЗАР: Честно говоря, оказалось, что контракт можно заключить на какой-то срок.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Вот именно. Это очень крутая штука, но я не буду уходить сейчас в подробности, потому что это текст, который я сейчас буквально пишу. Смысл в том, что в оригинальном тексте контракта будет написано «один год». А потом к ним как бы этот закон Путина, который как бы приложение к этому тексту контракта, его почти никто не видит и не знает. И не только ты, хотя странно, как для журналиста ты должен был бы это знать. Но, разумеется, никакой Вася Пупкин, который пришел заработать за год на то, чтобы раздать долги или купить однушку под Воронежем, он ничего об этом вообще не знает. И если ему об этом не скажут, то через год будет велико его удивление, когда он пойдет подавать рапорт командиру. В общем, да, это одна из таких…

ИЛЬЯ АЗАР: Так это недавно произошло тогда, получается?

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Нет, это приказ Путина уже, если я не ошибаюсь, полуторагодовалый.

ИЛЬЯ АЗАР: Должны же быть такие люди, которые заключили его на год и думают, что могут уйти.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Более того, есть люди, которые идут до сих пор заключать контракт на год без единой мысли, что они останутся там дольше. Об этом читайте в моем следующем тексте.

ИЛЬЯ АЗАР: Да. Ну, просто я почему-то думал, что иначе обстоит дело, и в этом свете судьба мобилизованных казалась особенно парадоксальной.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО:. В твоей голове, да, они уходят навечно сами туда, да?

ИЛЬЯ АЗАР: Ну, что все могут… Кто-то может расторгнуть контракт. Заключенные просто раньше на полгода уходили.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Именно поэтому их сравняли мобилизованных и контрактников. Иначе это бы вызывало сильное расслоение в войсках, согласись.

ИЛЬЯ АЗАР: Да, да. Но то, что все-таки вот эти с помощью ЧВК «Вагнер» как бы единственные… Получается, единственные люди, которые вышли с войны, это оказались как бы самые жуткие урки. Которые теперь как бы продолжают убивать.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Нет, у всех из них есть теперь возможность пойти заключить контракт и поехать туда заново, и многие из них это и делают, потому что люди…

ИЛЬЯ АЗАР: Да, ну понятно, но я имею в виду, что единственные люди, которые вышли с войны в итоге, они продолжают, как мы во многих материалах читаем, продолжают делать то, из-за чего оказались в тюрьме, в колонии.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Да, и более того, даже совершив новое преступление, у них все еще сохраняется опция заключить контракт, уехать на фронт и снова не сесть.

ИЛЬЯ АЗАР: Да, вот всякие люди, как мы только что обсуждали, дураки или еще кто-то, Ну, в общем, в большинстве своем обычные россияне, которые попали под мобилизацию, они как бы вынуждены будут, видимо, вообще, если война продлится, допустим, не дай бог, еще 5-10 лет, они просто вообще все погибнут просто до последнего человека.

ОЛЕСЯ ГЕРАСИМЕНКО: Ну, или сбегут в леса собирать ягоды.