«Хроническое сегодня»: Памяти Евгении Добровольской
Программу ведет Ксения Никонова
Поддержите «Эхо» и своих любимых ведущих
Гости: Евгения Добровольская, Ксения Ларина
Памяти Евгении Добровольской
Евгения Добровольская — российская актриса театра и кино, умерла 10 января 2025 года. В декабре ей только исполнилось 60 лет. Причиной смерти стала продолжительная болезнь, с которой она боролась в последние годы. На её счету около 90 ярких ролей в художественных фильмах, сериалах и телеспектаклях. С 1991 года она была частью труппы МХТ имени А. П. Чехова.
Сегодня мы вспоминаем ее архивное интервью 2018 года Ксении Лариной для радиостанции «Эхо Москвы». В этом разговоре она рассказала о своей жизни, творчестве и том, что для нее значило быть актрисой.
К. Ларина
―
Ну что, начинаем нашу программу. Сегодня у нас в гостях замечательная актриса, народная артистка России, ведущая артистка Московского художественного театра, женщина и мать — Женя Добровольская. Жена, приветствую тебя, здравствуй, моя дорогая.
Е. Добровольская
―
Привет, здравствуй.
К. Ларина
―
Привет, привет.
Е. Добровольская
―
Рада тебя слышать.
К. Ларина
―
Ну, мы с Женей знакомы сто лет и практически параллельную жизнь проживаем: она в своей профессии, я в своей профессии. И вот все была Женя, Женя, Женька, Женька, Женька, Женька… и вдруг — раз! — и выросла в такую потрясающую мощную актрису. И я думаю, что любой человек, который видел тебя на сцене или в кино, со мной спорить не будет. Поэтому мой дифирамб тебе навсегда. И я очень рада, что ты такая прекрасная артистка, настоящая большая артистка, Женя.
Е. Добровольская
―
Ой, спасибо тебе большое.
К. Ларина
―
Но поскольку мы встречаемся в такое время тревожное и какое-то очень печальное, в том числе и для театра нашего, и для наших товарищей многих, конечно же, я не могу не начать наш разговор с Кирилла Серебренникова, с которым ты сделала несколько просто гениальных работ. И сейчас спектакль, который идет в том числе и у него в театре, в «Гоголь-центре» (это я напоминаю нашим слушателям), «Кому на Руси жить хорошо». Здесь он просто подарил тебе бенефис, целый акт, моноспектакль, целый акт, где Женя играет практически моноспектакль, монолог огромный на целый час с лишним, монолог Матрены, трагической героини некрасовской поэмы.
Е.Добровольская: Кирилл Серебренников — очень смелый человек
Е. Добровольская
―
Сорок минут.
К. Ларина
―
Да. Расскажи нам про Кирилла. Что это за человек вообще, режиссер? Что тебе в нем важно?
Е. Добровольская
―
Знаешь, сейчас, когда вот это все случилось, ну и даже до этого, уже когда… Как бы годами ты работаешь, да? Я знаю, когда он приехал в Москву, как он пришел в Художественный театр… то есть в «Современник», потом в Художественный театр. И я вижу, как человек самообразовывался, как он рос. То есть он совершенно… Это были два разных человека. И то, как он себя строил — мне это невероятно нравится и невероятно импонирует, потому что человек не остановившийся, как бы не усевшийся на лавры и сказавший: «Я все знаю. Я все ставил. Я такой крутой!» Нет, он все время ищет. И на нем совершенно нет налета провинции, который я встречаю.
Просто знаешь, почему так говорю? Потому что все-таки как бы у нас сейчас театр без главного режиссера, то есть без лидера. После того, как Олег Николаевич, Царствие ему небесное, умер, у нас театр с приглашенными режиссерами работает, и поэтому приходят разные люди. И есть с кем сравнивать, то есть: как себя ведут, как что, как работают, насколько смело или несмело. Я считаю, что как бы Кирилл Серебренников — смелый человек очень. То есть даже по тем работам во МХАТе, сколько нас ни пытались поссорить, сколько… Говорили: «Добровольская, да тебя выгонят через две репетиции».
К. Ларина
―
Да что? Даже так?
Е. Добровольская
―
Ну да, да. Потому что говорят: «С ним могут работать только смелые и талантливые люди». И Кирилл говорит: «Мне скоро дадут «Золотую маску» за то, что я работаю с тобой уже так долго и давно». Хотя я невероятно счастлива этим сотрудничествам. И у нас остались спектакли, которые сейчас идут во МХАТе, хотя их тоже мало. Вот Женя, Евгений Миронов снял недавно «Господа Головлевы», которые мы не играем уже…
К. Ларина
―
Жалко.
Е. Добровольская
―
Невероятно жалко! Просто такого уровня спектаклей нет. Но сейчас они восстановили, МХАТ восстановил «Человека-подушку», потому что Сергей Валентинович Сосновский героически ходит, слава тебе, Господи.
К. Ларина
―
Вернулся после болезни, да?
Е. Добровольская
―
Да. Слушай, там не просто после болезни, а он просто героически вернулся. Он роскошный, он прекрасный! И совершенно шикарный спектакль «Человек-подушка», который я пересмотрела еще несколько раз. И настолько Кирилл провидец! Просто там ситуация «Человека-подушки»… Даже Толя Белый сейчас играет. Просто это ситуация Кирилла, в которую он попал практически, то есть эти допросы, этот ужас, понимаешь, который творится, когда ничего невозможно доказать, когда играется своя игра. И конечно, все страшно.
К. Ларина
―
Ну подожди. А «Лес» еще идет с Кириллом Серебренниковым. Идет сейчас спектакль?
Е. Добровольская
―
Идет «Лес». Идет «Зойкина квартира». То есть это все потихонечку… ну, как бы это все идет. Просто у нас идет все раз в месяц, конечно, но залы полные. «Лес» вообще всегда актуален, то есть он настолько…
К. Ларина
―
Сколько лет уже идет этот спектакль.
Е. Добровольская
―
Сколько лет! И уже кажется, что это невозможно и ненужно, может быть. И настолько финал и зал, и ты понимаешь: нет, это должно идти, это может идти. Кирилл Серебренников для меня, помимо того, что он человек, он всегда найдет нужные слова ко всем. У него нет любимчиков. Хотя, может быть, он кого-то и любит больше, меньше, но ты никогда не почувствуешь. У него настолько большое чувство такта, меры. И он знает, как говорить. То есть я такого не встреча никогда. И я считаю, что все артистки, которые у него работают… И никогда нет какой-то ревности, знаешь. Ну, казалось бы, могла бы быть: «А ты ее занял, а меня не занял. И что это такое?» Но этого нет, потому что у человека настолько огромный внутренний мир и душа, в которой хватает места всем, всем таким… Давай ты поговори.
К. Ларина
―
Да, я хотела у тебя спросить именно про «Кому на Руси…», поскольку это такой проект масштабный. Как вообще он сделал тебе это предложение? Насколько ты была готова к тому, чтобы вот так рискнуть? Потому что, безусловно, это риск. Тот, кто не видел спектакль… Я просто хочу сказать нашим слушателям, что, во-первых, очень большой по объему. И до Жени Добровольской надо дожить, потому что там все-таки… Там как бы три спектакля в одном, считай, да? Три акта — это три разных спектакля. Собственно говоря, там даже второй акт и другой режиссер делал, Антон Адасинский, целиком, да?
Е. Добровольская
―
Да.
К. Ларина
―
Вот как вообще начиналась эта работа? Как ты в нее входила?
Е. Добровольская
―
Ну, Кирилл — он все-таки тот режиссер, который умеет делать перформансы, он умеет делать действо. Он умеет, в отличие от режиссеров, которых я встречала в последнее время… Если три человека на сцене, и он уже не знает, куда третьего деть, нужно два человека. А Кирилл может… Тридцать человек на сцене, и они все спокойно существуют друг с другом, у каждого есть место, каждого видно.
Он мне позвонил и сказал: «Ты читала «Кому на Руси…»?» Я говорю: «Да, читала». Он говорит: «Помнишь, там Матрена?» И я так кисло говорю: «Ну, я помню. Женская душа, что-то я писала, женский характер, сочинения в школе. Что-то помню». Он говорит: «Ну, почитай». Я читаю-читаю, а потом ему звоню и говорю: «Ты знаешь, дочитала о четвертой главы. Такая тоска! Я не могу дальше. Можно я приду на репетицию и посмотрю, что ты там делаешь?» Потому что читать «Кому на Руси…» Знаешь, меня еще время так это… Помнишь, Чехов, «Чайка», когда там Треплев говорит Аркадину, он говорит: «Умна, талантлива, отхватит тебе всего Некрасова наизусть». Да?
К. Ларина
―
Да-да-да.
Е. Добровольская
―
И я думаю: что же они там читали? Понимаешь? Думаю, понимаю, что я не доросла до «отхватит всего Некрасова наизусть». Конечно, он был модный и популярный, это все прекрасно. И я пришла посмотреть, это было в зале. И уже там было понятно, что это нечто. То есть после первых слов, как стали все говорит ребята, которых… Я никого не знаю, ну, кроме тех студентов, которых мы набирали когда-то. И я поняла, что это будет вещь. И там было так много интересного в зале, что не вышло на сцену, потому что уже по времени надо было, естественно, это все сокращать. Он мне поставил четкое условие и сказал, что должно идти сорок минут. Сорок.
К. Ларина
―
Ровно.
Е. Добровольская
―
Ровно сорок, потому что… Он говорит: «Здесь то, здесь то, здесь это, здесь вот это». Он все придумал. Я говорю: «Как же так?» — «Ты тащишь стол на себе». Я говорю: «То есть все-таки я в чем-то?» Он говорит: «Конечно. Тулупчик, треники». Я говорю: «Боже, ну почему?» В чем-то таком прекрасном — тулупчик, треники. Так это я, конечно. И на самом деле эту историю мы компоновали, конечно, потому что история про Матрену огромная, длинная.
К. Ларина
―
Огромная.
Е. Добровольская
―
Да. И может быть… Она не трагичная совсем, потому что Матрена-то как раз выбилась, ну, в люди, потому что она жила при жене… как бы губернаторше, что-то такое, у нее все было хорошо. Но мы оставили такую страшненькую историю про русскую жизнь.
К. Ларина
―
Про ребенка.
Е. Добровольская
―
Ну, про детей вообще.
К. Ларина
―
История страшная, история жуткая, но как-то так ты весело ее отрабатываешь. Но при этом в зале, вот сколько раз… Я смотрела несколько раз спектакль и все время проверяла себя, потому что, конечно, меня как нормального и эмоционального зрителя пробивает, безусловно, эта внутренняя одержимость твоя актерская. Я без дураков говорю: Женя, это актерский подвиг — вот то, что ты делаешь в этом спектакле.
Е. Добровольская
―
Ужас, ужас…
К. Ларина
―
Абсолютно. И я все время смотрела в зал, конечно. Это невозможно! Каждый человек… Как будто ты в него входишь, настолько сильно эта эмоция пробивает. Я думаю, что… Я не знаю, если бы ты была одна на сцене, было бы легче, труднее? Насколько там партнеры важны для тебя, вот это окружение, эти ребята, которые с тобой, по сути, играют этот моноспектакль?
Е.Добровольская: Сейчас во МХАТ пошел зритель, который ни разу не был в театре
Е. Добровольская
―
Знаешь, на самом деле был такой период, когда я сказала Кириллу: «Кирилл, все, давай я уже не буду играть». Он говорит: «Почему?» Я говорю: «Ты понимаешь, я как бы не повторяюсь каждый спектакль, но где-то что-то повторяюсь, конечно. Ну, зритель-то видит меня впервые, но у меня сидят 13 человек на сцене, которые знают просто до поворотов и взмаха ресниц. Я не могу каждый раз это менять. Мне просто перед ними неудобно!» Он говорит: «Да плюнь на них!» Я говорю: «Ну как это — плюнь?»
То есть в каких-то местах я, конечно, плюю на них, потому что… ну, здесь забыла, здесь не вспомнила, тут то, тут подсказали. Но мне нравится с ними, потому что они легкие и замечательные, у них прекрасное чувство юмора. И конечно, они смотрят… Я понимаю, вижу глаза каждого, и вижу, что они меня оценивают. И это чудовищно! Невозможно играть. Поэтому как бы лучше переворачиваться на зрителя, который видит это первый раз, и уже как-то с ними общаться. Потому что эти наглые молодые люди, которые все знают уже, как надо…
К. Ларина
―
Они, небось, там пародируют тебя, пародируют где-нибудь за кулисами, показывают.
Е. Добровольская
―
Ну, не знаю, не знаю. Может быть. Ну а что? Почему нет?
К. Ларина
―
Артисты злые.
Е. Добровольская
―
Да. Но мне нравятся все. Вот весь женский состав мне нравится, мужской. Мне вообще нравится этот театр. Мне вообще нравится та атмосфера, которую там он создал. Может быть, ребятам как-то сложно, у них какие-то свои сложности и трудности с чем-то, но вот все, что там происходит… И то, что там есть он… В силу того, что опять-таки сейчас произошло… Просто нет таких режиссеров. Ну вот нет. Понимаешь?
К. Ларина
―
Нет. Это правда.
Е. Добровольская
―
Есть у нас… И театров-то нет. Ну, то есть, знаешь, как бы театр, который нес идею какую-то, да? Вот был Московский художественный общедоступный театр — Станиславский, Немирович-Данченко. Это была идея — создания театра определенного. Понимаешь, да? И они на это работали. А дальше то, что у нас сейчас происходит, у нас как-то это… Здесь театр того-то, театр того-то, театр этого — и все, и никакой идеи художественной они не несут. Просто они несут как бы фамилию того или иного художественного руководителя, и все.
К. Ларина
―
И то не всегда. У нас как-то и театральная жизнь немножко утрачивает вот это авторское начало, ты абсолютно права. Потому что все-таки когда золотое время — не знаю, середина 80-х годов, может быть, и дальше уже, да? — это расцвет и Московского художественного театра, и «Современника» Галины Борисовны Волчек, и «Ленкома» Захарова…
Е. Добровольская
―
И «Маяковка» прекрасная, слушай.
К. Ларина
―
И Маяковского, да.
Е. Добровольская
―
А Моссовета?
К. Ларина
―
Фоменко.
Е. Добровольская
―
А Моссовета сколько пересмотрено, понимаешь? Еще когда живы Раневская и Плятт, когда можно ходить. Когда можно поехать в Питер и посмотреть там, каждый вечер творится небывалое искусство. Понимаешь? Вот то, что мы застали — это, конечно… А сейчас этого нет. Можно пойти в театр, а можно не пойти в театр. Можно как бы пойти и не увидеть ничего.
К. Ларина
―
Вот как раз Кирилл (опять же возвращаюсь к нему), конечно же, это такое редкое исключение. Он сумел построить в такое время, скажем так, достаточно нивелированное, когда все… ну, как бы нет никаких ярких всплесков. Вот повезет — хороший спектакль. Как с врачом: повезет — хороший врач, а не повезет — плохой. Да? Вот то же самое и здесь. А Кирилл построил авторский театр, он сделал театр со своим лицом. Кстати, вот мой вопрос тебе: как ты думаешь, а почему именно такой театр сегодня вызывает раздражение у какой-то части и чиновничества, у каких-то людей?
Е. Добровольская
―
Слушай, про чиновников я вообще ничего не могу сказать. Мне кажется, что они не понимают. Им кажется, что это как-то, может быть, их затрагивает. Я не знаю абсолютно здесь. Но зрители, которые ходят в театр, в «Гоголь-центр», они свои, они там все любят. То есть это те люди, которые не ходят во МХАТ и, может быть, не знают, кто я или еще что-то, но они абсолютно любят этих артистов, любят Кирилла. То есть я вижу, как они встречают каждого артиста, который выходит на сцену. Помимо того, что своя труппа, свой язык и автор, там еще и свой зритель, понимаешь, который все время заполняет залы. Там билетов нет.
К. Ларина
―
Которого собственно он и воспитал.
Е. Добровольская
―
Конечно.
К. Ларина
―
Он же создал этого зрителя.
Е. Добровольская
―
Да-да-да. И надо видеть эти лица. Понимаешь, это не пришлые лица, автобусами нагнанные куда-то, не понимающие, куда они пришли, а это люди, осмысленно и осознанно пришедшие сюда увидеть что-то. И это «что-то» получают. И каждый по-разному читает, что они видят. Вот спрашивают люди: «А, «Кому на Руси жить хорошо»? Ну и что он там переделал?» Я говорю: «Ничего». Они говорят: «Ну, как ничего?» Я говорю: «Ни-че-го. Попробуйте почитать», — в общем, как бы советую я этим людям, которые злобствуют, потому что прочесть это сложно. Я на себе это испытала, что читать это невозможно.
К. Ларина
―
А он прочитал. Мы прочитали эту поэму его глазами
Е. Добровольская
―
Да.
К. Ларина
―
И она получилась абсолютно сегодняшней, настолько актуальной и поразительной, да? Талант! Это талант. Талант видеть — вот что это такое. Женя, а насколько вообще ты чувствуешь сегодняшнее время? Вот что эти люди хотят, которые приходят в зрительный зал, на твой взгляд? Чего они ждут?
Е. Добровольская
―
Ты знаешь, они ждут откровений. Они ждут какого-то, ну, катарсиса. И иногда они не получают, ну, то есть вообще практически… Для них что-то такое серьезное — и они прямо так выдыхают в зале, и: «Боже мой! Неужели мы это слышим? Неужели мы это видим?» Потому что в основном, знаешь, грешат на драматургию, на то, на сё. Вот знаешь, сейчас во МХАТ пошел зритель, который ни разу не был в театре.
К. Ларина
―
Да ты что?
Е. Добровольская
―
Вообще ни разу. То есть ни разу не был, не знает, не читал. Это может быть молодой зритель. Это зритель, который приехал откуда-то — ну, в силу того, что в Москве только можно выжить, еще что-то — и пришел в театр. И для них это первый раз. И тоже очень интересно смотреть на лица зрителей. Это особенно видно на Большой сцене. Я уже про Малую не говорю, когда каждый человек вот так у тебя на ладони сидит. И это очень интересно. Видно, конечно, кому неинтересно совсем. Я просто играю в таких спектаклях, которые человеческие, где все затрагивает и заставляет вибрировать душу. Поэтому очень радостно…
К. Ларина
―
То есть человек по-прежнему приходит за эмоцией сюда, чтобы вместе сопереживать, да?
Е. Добровольская
―
Безусловно. Слушай, это всегда, это вечно. Понимаешь, кто бы это ни отрицал и ни говорил, что «мы хотим посмотреть шоу и еще что-то», все равно человек без вот этого внутреннего катарсиса, когда это не коснулось его души, он уходит опустошенный, просто опустошенный. Да, мы можем посмотреть телевизор… И опять-таки нам нравится то, что нас цепануло. Мы хотим вернуться туда, где нас задело, где мы начинаем чувствовать. Это как в любви. Это же любовь, да? Это такое чувство, которое забывается, с годами притупляется, и вдруг — раз! — пошла волна, флюиды, когда ты уже дышишь иначе, смотришь иначе, выглядишь. Ведь влюбленного человека всегда видно. Понимаешь, да?
К. Ларина
―
Конечно.
Е. Добровольская
―
Смотрят на тебя: «О, ты влюбилась! Что такое? Что случилось?» Да? Это видно, потому что это другие феромоны, гормоны, это все играет. И точно так же любовь к театру. В театр приходят и смотрят. В «Гоголь-центре» у каждого артиста есть свои поклонники. И они смотрят, как сегодня сыграл Кукушкин. Понимаешь, они смотрят. Хотя это удивительно, да, это, может быть, смешно, они смотрят, они видят, как он растет. И будет потом, как… Вот когда мы были маленькими, мы бегали в «Ленком», мы знали всех артистов массовки, понимаешь. Также знали всех артистов Театра Маяковского и ходили за ними толпами, понимаешь. Это было рядом с нашим институтом.
К. Ларина
―
То есть в этом смысле как бы конструкция не меняется, да? Любовь, вот этот любовный треугольник между… Вернее, даже не треугольник. Как это называл Ефремов Олег Николаевич — «вольтова дуга», да?
Е.Добровольская: Я играю в таких спектаклях, которые человеческие, где все затрагивает и заставляет вибрировать душу
Е. Добровольская
―
Да.
К. Ларина
―
Между зрителем и артистом. Она все равно должна быть наэлектризована все время. И это, конечно…
Е. Добровольская
―
Конечно.
К. Ларина
―
Ну, тогда про любовь я у тебя спрашиваю. Ты никогда не охладевала к профессии и к месту, в котором ты работаешь? Или были периоды, когда тебе хотелось все бросить?
Е. Добровольская
―
Нет, ты знаешь, у меня таких периодов нет. Но у меня нет такого, знаешь, что: «Ой, я прямо хочу что-то делать! Вот прямо хочу-хочу!» Вот такого нет. Мне предлагают работу — и я начинаю в нее включаться. Ну, может быть, это в силу того, что… Знаешь, с детства, когда ты уже побегал, наскитался, здесь ударился головой о дверь, здесь о батарею, здесь тебя тоже побили, поэтому ты не даешь себе возможности мечтать, чтобы просто не сойти с ума. Вот здесь можно вставить стихотворение в исполнении Смоктуновского: «Не дай мне бог сойти с ума…» Понимаешь? Потому что это самое такое, что сейчас можно повторять в этой стране каждый день. То, что происходит как бы, знаешь, везде.
Ну, ты спрашиваешь: «А что вот они думают?» Знаешь, мне все время интересно, а что они думают по поводу детских садов, школ, вот этого всего и пенсий, конечно, понимаешь, потому что это страшное дело. А вот что по поводу культуры… Те люди, которые приходят в театре — да им тоже надо памятник ставить, что они пришли. Понимаешь?
К. Ларина
―
Учитывая, сколько стоит билеты сегодня…
Е. Добровольская
―
Ой, про это даже не говори.
К. Ларина
―
Вот ты вспоминаешь. Все-таки в советское время как-то был щадящий режим по отношению к населению.
Е. Добровольская
―
Слушай, ну опять-таки… Сейчас сказала про общедоступный театр. Ведь тогда, в то время Станиславского и Немировича-Данченко, в театр тоже было невозможно попасть. И они же разработали целую схему общедоступного театра, да? То есть там были места, которые отдавались бесплатно, понимаешь, то есть опять-таки людям, чтобы все пришли и посмотрели. Он поэтому и назывался общедоступным. Сейчас он, конечно, стал менее доступный. Но иногда на некоторые спектакли прекрасно просто можно попасть.
К. Ларина
―
Ну нет, я все равно знаю, что во МХАТе есть система каких-то скидок и прочего.
Е. Добровольская
―
Да.
К. Ларина
―
И студенты могут прийти. Это все-таки тот самый редкий случай. Хотя при этом есть и дорогие билеты — что тоже зависит, конечно, от спектакля, от его коммерческой составляющей и успешности. Что тут говорить? Это действительно важно.
Вот ты заговорила про жизнь, про быт. Я прекрасно понимала, что мы с тобой не сможем обойти эту тему, поскольку, как я вначале сказала, что ты не только народная артистка, но и женщина и мать. Да?
Е. Добровольская
―
Ну да.
К. Ларина
―
Поэтому давай… Вот сейчас у нас будет перерыв небольшой, потом мы продолжим наш разговор и поговорим уже о том, что сегодня происходит в нормальной жизни скромной труженицы российской Евгении Добровольской.
Е. Добровольская
―
Давай попробуем.
К. Ларина
―
Давайте.
НОВОСТИ
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу. Напомню, что сегодня в гостях у нас замечательная актриса Евгения Добровольская. Да, действительно, у Жени четверо детей, причем старшие уже дядьки. Да?
Е. Добровольская
―
Да.
К. Ларина
―
Их как бы уже поздно воспитывать, да?
Е. Добровольская
―
Да.
К. Ларина
―
Ты довольна ими? Они получились у тебя, как ты считаешь?
Е. Добровольская
―
Да ты знаешь, не знаю…
К. Ларина
―
Я помню Николашу маленького — был неуправляемый совершенно. Я даже помню, один раз ты была в студии с ним, и это было какое-то безумие! Он чуть не по потолку ходил.
Е. Добровольская
―
Ой, слушай, знаешь, детям хочется, наверное… Они в процессе, понимаешь. Маленькие детки — маленькие бедки; большие детки — это большие бедки. И они все в процессе. То есть те, кто уже большие дядьки, они в процессе своем существуют. В общем, и хорошо. Ой, ты знаешь… Не знаю, может быть, это скучная тема — про детей.
К. Ларина
―
Ну, ты их воспитывала?
Е. Добровольская
―
Давай лучше ты что-нибудь расскажешь.
К. Ларина
―
Здрасте! Ты их воспитывала, учила: «Это можно, это нельзя. Это хорошо, это плохо»?
Е. Добровольская
―
Ну конечно.
К. Ларина
―
Или они как бы сами «паслись»?
Е. Добровольская
―
Нет-нет, в этом случае это все как бы было. Знаешь, когда ты берешь на себя и маму, и папу, и включаешь одно и другое… Потому что мужчина — это все-таки голос разума, а у женщины эмоциональный фон создает вот как раз это «что хорошо, а что плохо». Они по настроению мамы все дети, в общем, и понимают, да? Поскольку я была и тем, и другим для всех детей, это было сложно, поэтому у них, в общем, эмоциональный фон зашкаливает и перешкаливает. И у меня самой тоже.
Если честно, то я сейчас отдыхаю от старших детей и наслаждаюсь маленькими, которые… Их уже, во-первых, меньше, их уже двое. И они как-то… Тоже сложный возраст, подростковый, но все-таки как-то можно справиться. И потом, у меня уже не так много работы, что меня не было все время дома. Понимаешь, все-таки…
К. Ларина
―
Ну, ты в школу ходишь на родительские собрания?
Е. Добровольская
―
Ну, видишь…
К. Ларина
―
Давай так: «Если бы я была министром образования, что бы я изменила сегодня в школах». Вот что тебя там раздражает, скажи?
Е. Добровольская
―
Меня раздражает там все. Но на родительские собрания я не хожу. Понимаешь, видите ли, у них родительские собрания тогда, когда у меня начинает грим, собственно. Понимаешь? В этот момент они все заканчивают работу и приходят, а у меня начинает грим, и я выхожу на сцену. То есть работа… у меня ненормированный рабочий день, понимаешь. И там еще особенно с Николашей было. Говорят: «Мы хотим видеть маму Николаши, — мне звонят, — пусть она приходит». Я говорю: «Ну, как бы хотите видеть? Приходите во МХАТ».
К. Ларина
―
«Спектакль посмотрите».
Е. Добровольская
―
Ну как меня увидеть, когда это невозможно? А потом сидеть и с ними разбираться очень сложно, потому что опять-таки везде человеческий фактор. У кого-то его дитя самое лучшее, и там надо разобраться. «Почему с моей девочкой никто не дружит? Почему это?» Ну, это не ваше дело уже. Это уже школа. Да, это еще детский сад… Или вы можете сами как-то объяснять ребенку. Но заставлять дружить? Знаешь, там много всяких этих больных людей, в школах, то есть с кем я сталкивалась давно. Вот сейчас меня вроде как радует школа, они меня мало трогают. В общем, как бы все вменяемые, родительский комитет вменяемый. То есть это уже хорошо.
Е.Добровольская: МХАТ — очень богатый театр личностями и великими женскими судьбами
К. Ларина
―
А у тебя лично хорошие воспоминания о школе?
Е. Добровольская
―
Отвратительные! Даже не спрашивай. У меня даже и про институт такие же, поэтому тоже не спрашивай. Что мы только ни проходили. Не знаю, я радовалась за детей, ну, студентов, у которых все хорошо, которые закончили школу, институт, пришли, прошли, и у них все прекрасно. Я вот радуюсь. Такое бывает.
К. Ларина
―
Если говорить об учителях, вот кого бы ты могла назвать своим учителем буквально? Я имею в виду не то, что училась на курсе, это понятно, но это совсем не значит, что это главные учителя. Бывает совсем по-другому. Вот для тебя человек в твоей творческой судьбе какой самый главный?
Е. Добровольская
―
Ну, это, естественно, Владимир Наумович Левертов, который, понимаешь, был на курсе под именами Касаткин и Колосов, понимаешь, которые не несли профессию. А этот человек нес профессию. И это, естественно, мой первый учитель и единственный, в общем, собственно в профессии, который был. А все остальное… Я очень люблю женщин-артисток, которые уже взрослые. Я люблю наблюдать за ними, как они взрослели и что происходит, чтобы понимать, что будет со мной. МХАТ — очень богатый театр личностями и женскими судьбами великими. Понимаешь?
К. Ларина
―
Да уж.
Е. Добровольская
―
Ты все равно смотришь и понимаешь, что тебя это тоже ждет, и это недалеко, и это будет. И как выйти достойно из всех этих ситуаций и пертурбаций, которые пережили они?
К. Ларина
―
Я, кстати, вспоминаю спектакль… Знаешь какой? Сейчас ты вспомнила про больших артисток МХАТа. И я вспомнила спектакль, где играли вы играли с Катей Васильевой. Что это было?
Е. Добровольская
―
Это спектакль…
К. Ларина
―
Потрясающая, тончайшая работа! Что это было?
Е. Добровольская
―
Это спектакль «Игры женщин» пана Кшиштофа Занусси, на секундочку. И Миша Ефремов там тоже играл. То есть это был Катин бенефис, где она играла сначала звезду, которая, в общем, скрывается от общества. А потом она играла вредную старушку — это уже в новелле со мной. Чудесный был спектакль, да.
И вот с Екатериной Сергеевной Васильевой мы так и остались по-прежнему дружны, близки. Знаешь, это когда подружились на сцене. То есть мы не знали друг друга, мы подружились во время работы. Ты сама знаешь, что характер у меня сложный. Екатерина Сергеевна тоже не сахар. Но когда партнерство, знаешь, вдруг — раз, раз, раз! — и сложилось. И сложилось смешно, интересно, классно и здорово. И вообще во МХАТе Ия Сергеевна Саввина — понимаешь, да? — которая человек совершенно… Она к себе близко не допускала, чтобы вот так просто подойти. Но на сцене это все совершенно забывалось, и невероятное партнерство возникало.
К. Ларина
―
Вот уж кто, кстати, «Некрасова отхватит наизусть» — это Ия Саввина.
Е. Добровольская
―
Наизусть. И не только Некрасова. Ты понимаешь? Но Некрасов для меня совершенно невообразимый. Хотя бы узнать, что же они там читали такого, понимаешь. Не «Мороз, Красный» же.
К. Ларина
―
Женя, а Алла Борисовна Покровская — тоже какая-то неожиданная для меня судьба, интереснейшая, и актерская, и педагогическая. Я так понимаю, судя по тому, что говорят ее ученики (и какие у нее ученики!), это дар божий, что называется, в педагогике.
Е. Добровольская
―
Да. Алла Борисовна — это кладезь, вот все. И сколько она воспитала артистов. И как она работала на сцене! Сейчас «Господа Головлевы»…
К. Ларина
―
В «Головлевых», да.
Е. Добровольская
―
Каждый спектакль — это что-то немыслимое! Вот как они собираются на роли, как они готовятся, как они потом выходят и выдают такое, что тебе и не снилось! И она тоже не знает, как она выйдет, как она сделает этот первый шаг. Ну, не знаю. У нее такое количество студентов и учеников. В общем, они гордо называют, что они ученики Покровской. И это здорово.
К. Ларина
―
Кстати, еще один спектакль я вспомнила — тоже Кирилла — «Мещане», где вы играли тоже с Аллой Борисовной.
Е. Добровольская
―
Да.
К. Ларина
―
И вообще спектакль был великолепный.
Е. Добровольская
―
Я тоже так считаю.
К. Ларина
―
Его сейчас нет.
Е. Добровольская
―
Его нет, потому что…
К. Ларина
―
За что его наказали?
Е. Добровольская
―
Его наказали за Горького, потому что почему-то считается…
К. Ларина
―
То есть?
Е. Добровольская
―
Ну, считается, что Горький не собирает кассу, понимаешь, несмотря на то, что… Ну, как-то Горький вот подкачал, понимаешь. Несмотря на то, что в этом году ему празднуется энное количество лет, и у него юбилей, и вроде как торжества, и вроде как все что-то пытаются поставить его, что-то сделать, но народ почему-то на него не идет. Не знаю, это говорю не я, а это говорят люди, которые распространяют билеты на Горького.
К. Ларина
―
Администрация, да?
Е. Добровольская
―
Администрация, да. Все что угодно может быть, но вот Горький — нет.
К. Ларина
―
Очень странно.
Е. Добровольская
―
Очень странно.
К. Ларина
―
Странно. Потому что драматург очень страстный, очень понятный. И человеческий характер там потрясающий и понятный во все времена. А потом вообще вопрос — как поставить? Кирилл это сделал, по-моему, блестяще.
Е. Добровольская
―
Блестяще, просто роскошно.
К. Ларина
―
Там Андрей Мягков какой там потрясающий!
Е. Добровольская
―
Алла Борисовна.
К. Ларина
―
Кравченко.
Е. Добровольская
―
Назаров.
К. Ларина
―
Опять заныли. Заныли мы с тобой!
Е. Добровольская
―
Ой, заныли, тетки заныли! Слушай, не знаю, ты просто так начала грустно — про этих, про этих, про тех.
К. Ларина
―
Да, да, да.
Е. Добровольская
―
Не знаю… У Ефремова был юбилей, и тоже можно, знаешь, поныть.
К. Ларина
―
Не говори. А про Ефремова я тебя не спросила, про Олега Николаевича. Тоже не просто так человек в твоей жизни был.
Е. Добровольская
―
Нет.
К. Ларина
―
Если посмотреть даже по спектаклям, сколько ты с ним работала — и как с актером, как с партнером, и в его работах режиссерских. Это же целая эпоха вообще! Я считаю, что ты можешь мемуары написать про это уже.
Е. Добровольская
―
Вообще пора писать, но, ты знаешь, не мой жанр пока. Вот я все думаю, что мне писать, понимаешь, начать мемуары, потому что иногда вспоминаешь и думаешь: боже, это не со мной было! А это ведь со мной. Понимаешь? Я как сейчас помню спектакль «Кабала святош». У меня много про это всяких историй. Вот когда Ефремов, играя Мольера, брал меня, Арманду, за руку и выводил на авансцену, и говорил: «Я тебя создам. Ты станешь лучшей. Ты станешь великой», — я реально плакала. Я верила, что он это говорит, что это так и будет. Это так здорово!
К. Ларина
―
Не он сделал.
Е. Добровольская
―
Ну, он сделал, да.
К. Ларина
―
Он вообще любил тебя, да?
Е. Добровольская
―
Любил, да.
Е.Добровольская: Мои учителя — это женщины: Доронина, Васильева, Гурченко, Саввина, Тенякова, Покровская
К. Ларина
―
Как актрису.
Е. Добровольская
―
Это было до неприличия. Я была на каждой фотографии в Камергерском, где меня сейчас нет, но я была на каждой фотографии. То есть было время. И сейчас совершенно чудесный вечер юбилейный Олега Николаевича сделали во МХАТе, вот было 90 лет. Николай Лаврентьевич Скорик сделал просто совершенно замечательный, душевный вечер, когда сделали как бы репетицию Ефремова… А ты не видела ничего?
К. Ларина
―
Нет. К сожалению, нет.
Е. Добровольская
―
Знаешь, пустой зрительный зал, и проходят зрители, которые пришли на юбилей. Пепельница и сигарета его дымится в том месте, где он сидел все время, на всех репетициях. И слышится его голос. Идет большое интервью. Он рассуждает о театре, говорит с артистами, как и что. И была атмосфера. Все рыдали. Знаешь, это было невероятно!
И потом они сделали большой вечер воспоминаний про Олега Николаевича. Пришли студенты, было очень много молодых артистов, которым было интересно. И ты знаешь, это неподдельно, это подделать нельзя, потому что они все слушали, глаза горели — про МХАТ и про, какой театр это был и какой театр проповедовал Ефремов. И финал — Юра Шевчук, который…
К. Ларина
―
Настоящий, живой?
Е. Добровольская
―
Настоящий! Настоящий, живой. Я увидела в программке: сначала я, а потом Шевчук. Я думаю: ну, артиста, может быть, взяли. Там уже не знаешь, кого там берут. Может, артист Шевчук. И потом я смотрю — правда Шевчук! Я говорю: «Ты как здесь?» И Шевчук говорит: «Для Олега Николаевича». Он приехал из Питера специально спеть песню. Ну и зал, конечно, рыдал, когда «Это все, что останется после тебя». Это было все, понимаешь…
К. Ларина
―
И вообще ужасно жалко, что такие акции — они одноразовые.
Е. Добровольская
―
Очень.
К. Ларина
―
Как раз мы с тобой записываемся в день рождения Станиславского — сегодня, 17-числа, 155 лет. И я вспомнила как раз, что пять лет назад потрясающий вечер сделал Кирилл Серебренников.
Е. Добровольская
―
Сделал Кирилл Серебренников опять-таки. Ты понимаешь, смотри, как круг. Это был невероятный вечер!
К. Ларина
―
Эти удивительные и уникальные вечера. Это же не просто вечер воспоминаний, а это настоящий полноценный драматический вечер, драматический спектакль, по сути, который хочется оставить в истории.
Е. Добровольская
―
Да. И потом, собраны разные люди опять-таки, как у Кирилла: и композиторы, и художники, и режиссеры, которые совершенно невероятные вещи происходят и делают там все вместе. Понимаешь? Да, это здорово.
К. Ларина
―
Женя, ну не могу не спросить, что сейчас происходит в твоей жизни. Вижу, что появились какие-то антрепризные спектакли.
Е. Добровольская
―
Не какие-то, а «Мизери».
К. Ларина
―
«Мизери». Это по Стивену Кингу?
Е. Добровольская
―
Это Стивен Кинг.
К. Ларина
―
Роман, который я просто… он на меня произвел колоссальное впечатление, когда я впервые его прочитала. Он вообще очень понятен человеку творческому, про что это, да?
Е. Добровольская
―
Про что это, да.
К. Ларина
―
Да, да. Там ты играешь с кем? Со Спиваковским?
Е. Добровольская
―
Да.
К. Ларина
―
Это первый раз у тебя антреприза, да?
Е. Добровольская
―
У меня не первый раз антреприза, но у меня она единственная. У меня просто был разный опыт работы в антрепризах. Я работала и с Любой Полищук, и много лет с Людмилой Марковной Гурченко мы бороздили эту страну. Тоже, в общем, прекрасный и совершеннейший человек. И тоже я…
К. Ларина
―
А что вы играли?
Е. Добровольская
―
Мы играли «Случай с милиционером Пешкиным»: Шакуров Сергей Каюмович, Гурченко, я и Димка Марьянов.
К. Ларина
―
Я не видела, но помню, что это было.
Е. Добровольская
―
Это тоже много лет. Это опять-таки к тому… Ты говоришь: «У кого ты училась?» Мои учителя — это женщины. Понимаешь? Это Татьяна Васильевна Доронина, это Екатерина Сергеевна Васильева, это Людмила Марковна Гурченко, это Ия Сергеевна Саввина, Наталья Максимовна Тенякова, Алла Борисовна Покровская. У меня масса прекрасных учителей, которые учат меня не только профессии, но и жить, но и выживать в профессии, и выживать достойно. Ну, я не могу не упомянуть Татьяну Евгеньевну Лаврову, которая просто прекрасная. Если ты ее помнишь.
К. Ларина
―
Кто же ее не помнит?
Е. Добровольская
―
Ну, кто-то не помнит.
К. Ларина
―
Красавица! Такая красавица!
Е. Добровольская
―
Вот. Значит, «Мизери». Мне предложили, говорят: «Вот антреприза». Я говорю: «Ни-ни, пошлые французские комедии я не хочу и не могу». И говорю: «Мне что-нибудь серьезное такое». И продюсер Альберт Могинов дал мне вот эту пьесу почитать и сказал: «Вот никто не берет». Я прочитала то, что у них там было написано. Это американская, ну, как бы сделанная пьеса. И мне понравилось. И я сказала: «Я буду это делать». В общем, надо сказать, что он смелый человек, потому что он это пустил, профинансировал. У нас настоящие декорации, у нас настоящие спецэффекты, сделанные во МХАТе, понимаешь, когда…
К. Ларина
―
Страшно, небось? Триллер настоящий.
Е. Добровольская
―
Ну, триллер, да. Как ты сама понимаешь, он человеческий триллер, потому что творец, художник и как бы человек, который творца комкует… Это страшная смесь.
К. Ларина
―
Манипулирует. Вообще зрители… Если вообще это перенести как бы на театральную ситуацию, то это тоже очень похоже. Вот зрители, которые не прощают отклонения, которые требуют только гарантии успеха, которые хотят видеть артиста только таким, каким они его полюбили, и никаким другим. Любое отклонение, любой шаг в сторону они воспринимают как предательство. Это тоже понятная история.
Е. Добровольская
―
Понятная, понятная, да. И знаешь, она как-то хорошо читается в зрительном зале. И совершенно нет такого ощущения, что это антреприза. А потом, я не люблю… Я всегда работаю по полной программе, поэтому там люди получают то, что надо.
К. Ларина
―
Да уж, по полной программе. Люди получают по полной программе.
Е. Добровольская
―
По полной программе, да.
К. Ларина
―
Женя, ну а про кино? Вот «Двойная сплошная» как бы, мы все гордимся этим фильмом.
Е. Добровольская
―
Ты знаешь, по-моему, последнее у меня кино было — «На дне». Это последнее, что у меня было из кино.
К. Ларина
―
Ну, это тоже такая интересная работа. Кто не видел — посмотрите обязательно. Она необычная, да? Это как бы «На дне» действительно, это Горький написал.
Е. Добровольская
―
Знаешь, опять Горький, поэтому никто не видел. Понимаешь?
К. Ларина
―
Но все это происходит на современной свалке, сегодняшней. И это, конечно, очень необычная работа. Хотя все персонажи произносят горьковские тексты, да? Я, конечно, очень люблю, как и многие, «Артистку» говорухинскую.
Е. Добровольская
―
Да, «Артистка» просто вообще как-то невероятно…
К. Ларина
―
Какая-то вечная получилась.
Е. Добровольская
―
Домашнее кино. Ну, так из кино вроде бы ничего даже припомнить не могу. Знаешь, мне на самом деле сложно говорить про кино, потому что я много чего не смотрела. А много там, где снималась — я и не помню этого, потому что… Не знаю, может, серьезно к этому как-то… ничего не попадалось серьезного такого что-то. А сейчас уже поздно. Ну, вот да, «Артистка». Ну, «На дне» мне очень нравится. Режиссер — Володя Котт. И мне нравится с ним работать. И Дмитрий Месхиев, который…
К. Ларина
―
Ты еще с ним играла, с ним работала в «Громозеке».
Е. Добровольская
―
«Громозека». Я потом еще в одном фильме у него снималась, где Леша Кравченко в главной роли. Я не помню, как называется, к сожалению. Я просто… Мне очень стыдно. Потом — Дима Месхиев. Это тоже как бы мой любимый режиссер, с которым я работала. Замечательные работы просто, из-за которых я тоже получила много кинопризов всяких. Сейчас кино редко. Вот все, что я могу сказать.
Е.Добровольская: У меня масса учителей, которые учат не только профессии, но и выживать в профессии, выживать достойно
К. Ларина
―
Ну и бог с ним.
Е. Добровольская
―
Да, бог с ним, конечно.
К. Ларина
―
Главное, что у тебя есть твоя гарантированная театральная сцена, на которой ты царишь, ты там абсолютно свободная и можешь делать что угодно.
Е. Добровольская
―
Ты знаешь, ты же сама понимаешь, что у нас как бы ничего гарантированного быть не может, потому что артисты — люди зависимые, и зависимые порой даже неизвестно от чего, ну, от какого-то брошенного слова или взгляда, или всего, или еще хуже… Сама понимаешь, когда власть меняется. Знаешь, как Олег Николаевич все время говорил: «Театр — искусство субъективное. Вот тебе не нравится эта артистка, а мне нравится». И все. Понимаешь? А кто главный режиссер? Он. Поэтому тут…
К. Ларина
―
А потом — бац! — и разонравится та же самая артистка.
Е. Добровольская
―
А потом — бац! — и разонравится, да. И говорит: «Ну-ка, возвращайся».
К. Ларина
―
Надоест.
Е. Добровольская
―
Да. «Возвращайся». Я говорю: «А как же вот так?» — «Возвращайся». Вот и все. Поэтому…
К. Ларина
―
Я хочу про детей все-таки спросить, про маленьких.
Е. Добровольская
―
Давай.
К. Ларина
―
Ну, в смысле — про младших. А ты их водишь на спектакли? Они вообще видят, чем мама занимается?
Е. Добровольская
―
Да. Ты знаешь, вот у меня старший младший сын стал ходить в театр. Ну, в силу того, что ему опять-таки надо читать какие-то произведения, я говорю: «Ты пойди и посмотри, как люди это играют, как это здорово». Вот они проходили «Ревизора» — я ему включила видео, замечательный спектакль Газарова. Рассказывала много, как игрался «Ревизор», и как это смешно, и какие ходы находили режиссеры. И ему очень понравилось. Он смотрел у нас «Женитьбу» несколько раз, опять-таки он смотрел «Лес», он смотрел «Кому на Руси жить хорошо» — в принципе, то, что они сейчас проходят в школе, но это совершенно…
К. Ларина
―
По программе школьной.
Е. Добровольская
―
По программе. Но это совершенно в необычном разрезе и совершенно неожиданно. А моя маленькая играет сейчас в спектакле «Человек-подушка» у Кирилла, играет Зеленую девочку.
К. Ларина
―
Это все! Это такая вещь, которой если ты травонулся, то все.
Е. Добровольская
―
Ну, ты знаешь…
К. Ларина
―
Ты бы хотела?
Е. Добровольская
―
Нет, я бы не хотела, конечно. Я никому не пожелаю, знаешь, ни студентам, ни абитуриентам, никому бы я этого не пожелала. Знаешь, даже когда мы набирали курс, ну, тогда я еще как-то хотела, думала, что что-то такое может быть. А сейчас всем абитуриентам молодым я бы сказала: «Бегите! Бегите подальше вообще, чтобы рядом никого не было».
К. Ларина
―
И это говорит человек успешный, у которого судьба, конечно… Если внешне посмотреть, то судьба абсолютно счастливая, профессия актерская, много сыграно.
Е. Добровольская
―
Столько сыграно. И прекрасные люди вокруг меня.
К. Ларина
―
Женя, мы должны уже завершать программу. Конечно, мы упомянули Шевчука, и было бы, наверное, красиво, если бы мы закончили этой песней. Но я другую подобрала.
Е. Добровольская
―
Эх!..
К. Ларина
―
Песня другая, которая у меня ассоциируется с тобой. Я всегда ее слушаю…
Е. Добровольская
―
Так, интересно!
К. Ларина
―
Песня про Женьку. «Когда б мы жили без затей, я нарожала бы детей от всех, кого любила, всех видов и мастей».
Е. Добровольская
―
Веронике Долиной поклон большой. Можем передать ей дифирамбы тоже, Веронике.
К. Ларина
―
Передаем дифирамбы!
Е. Добровольская
―
Да. Вероника любимая.
К. Ларина
―
Спасибо тебе большое, моя дорогая. Желаю тебе удачи, успеха, чтобы все были здоровы и счастливы рядом с тобой, и ты сама тоже.
Е. Добровольская
―
Спасибо. Артистам успеха не желают, желают удачи.
К. Ларина
―
Удачи!
Е. Добровольская
―
Удачи.
К. Ларина
―
Я забыла. Конечно же, удачи.
Е. Добровольская
―
Конечно. Давай, пока.
Это было Хроническое сегодня. Программу подготовила Ксения Никонова. До свидания.