«Честно говоря» с Виталием Манским
Я точно, если бы делал фильм об Абрамовиче, — вот он точно бы подал на меня в суд. Если Абрамович не подает в суд на автора, значит, что тут что-то не так. Я считаю, что герои должны подавать в суд на режиссера. Иначе нет кино…
Подписаться на канал The Insider
Поддержать канал The Insider
К.ЛАРИНА: Добрый вечер, дорогие друзья, дорогие зрители, подписчики нашего канала! Это The Insider LIFE. Меня зовут Ксения Ларина. И, как обычно, каждую неделю мы встречаемся с людьми.
Сегодня у нас в гостях — Виталий Манский. Виталий, привет!
В.МАНСКИЙ: Привет!
К.ЛАРИНА: Напомню, Виталий Манский — режиссер документального кино. И, конечно, связано его имя накрепко, навсегда и навечно с фестивалем «Артдокфест», основателем и президентом которого он является.
Я хочу эпиграф такой поставить к нашей передаче сегодня, Виталий: «Все, что вы скажете, может быть использовано против вас». Это и смешно и горько, но это так. Потому что вокруг Виталия на этой неделе возник такой… ну, не скандал, конечно, но в какой-то степени скандал, поскольку человек написал хорошие слова про одно государство, а другое государство обиделось на него до такой степени за это, что закрыло ему доступ на ближайшее время, как я поняла. И в Ереване «Артдокфеста» не будет.
В.МАНСКИЙ: Можно я спрошу тебя? А что я написал хорошее об одном государстве? Что я написал хорошего об Азербайджане?
К.ЛАРИНА: Во-первых, я тебе хочу сказать, что мы не будем всю передачу об этом говорить, это я тебе обещаю.
В.МАНСКИЙ: Я надеюсь.
К.ЛАРИНА: Ты написал, что ты уже второй раз попал в Баку на День победы, как он у них называется и впечатлился. Вот, собственно, и всё.
В.МАНСКИЙ: И сделал фотографию на фоне азебрайджанского флага.
Ю.ЛАТЫНИНА: А, вот, что важно.
В.МАНСКИЙ: Я на самом деле, действительно, совершил такой бестактный поступок, разместив этот пост, не подумав, употребляя, допустим, слово «впечатлился», потому что слово впечатление, по всей вероятности, носит позитивную коннотацию для читателя. Но впечатлиться можно совершенно… то есть для меня оно несет более широкое понимание: впечатлен, ошарашен увиденным. И снял там достаточно важную сцену для будущей картины.
Но, впрочем, вопрос не об этом. И да, извинения я принес. Они кем-то услышаны, кем-то не услышаны, это вопрос сто двадцать пятый. Я бы здесь хотел рассказать тебе о том, что когда я был совсем молодым кинематографистом, я снял картину Пост, и провел там несколько месяцев в Лачинском коридоре. Может быть, я сейчас делаю такое более, как кому-то кажется, актуальное, что ли, кино в моменте.
Когда я был юным кинематографистом, мне хотелось говорить о вечном. И вот я сделал картину. Если ее описать, то 20-минутная короткометражная картина, которая показывает быт похожих людей, которые пекут хлеб, что-то делают по хозяйству. Потом мы видим, что это разные селенья, в сельских школах которых детям методично объясняют, что Карабах — это Азербайджан. И в деревне, находящейся на противоположном холме, объясняют, что Карабах — это Армения. А между ними стоит тот самый военный пост. И это первая часть картины.
А вторая часть картины — это такие похороны людей, которые сняты взглядом с противоположных холмов. То есть мы не снимаем непосредственно на похоронах, а мы видим, как они смотрятся издали. А потом в середине этих похорон их как бы разрезают похороны убитого солдата российского на этой войне. И в общем, у картины был абсолютно гуманистический пафос — пафос, что все люди равны… мир, жвачка, кока кола, если совсем так пошло говорить и вообще миру мир и так далее. Абсолютно гуманистический пафос, призывающий к миру. И даже этот солдат… Это 90-е годы. Советские солдаты. Картина заканчивается монологом. Сидит такой офигевший солдат, который рассказывает, как однажды над их постом завис неопознанный летающий объект, летающая тарелка, и они не знали, что делать. Стали запрашивать центр, стрелять или не стрелять. И вот это последние слова фильма: «Стрелять или не стрелять».
Вот такой гуманистический пафос. И помню я коллизию, которая возникла на фестивале Оберхаузен. Тоже это 90-й год. Картина очень зашла членам жюри. Но один из членов жюри — я сейчас к стыду своему не помню, это какой-то известны эстонский (здесь важно сказать, что он эстонский, нежели все остальное) — эстонский аниматор отказался подписывать протокол жюри — они хотели дать главный призыв, — сказав, что он не приемлет фильм, в котором смерть жертвы уравнена со смертью палача. И тогда я помню свои ощущения, вроде бы прошло уже много лет, я помню, что я был обескуражен, не согласен. Мне показалось, что это какое-то очень примитивное, вырванное из контекста и так далее. А вот сегодня я чувствую, что он был прав. Он же не делал публичное заявление. Он не подписал протокол, и там просто не дали главный приз в этот год.
Но вот сегодня давай задумаемся. О’кей, давай мы не будем говорить об армяно-азербайджанской войне…
К.ЛАРИНА: Их столько, этих войн…
В.МАНСКИЙ: Давай представим себе ситуацию на минуту, что я сделал картину, где похороны украинского солдата монтируются вместе с похоронами российского солдата.
К.ЛАРИНА: Если это на контрапункте, это может быть. Потому что это два разных сюжета.
В.МАНСКИЙ: Я это протестировал на разговоре со своим коллегой, и он тоже сказал про контрапункт. У меня в картине «Пост» контрапункта не было. У меня в картине «Пост» было, мне кажется — что все равным перед богом, что все жертвы…
Вот я, например, сегодня с высоты своей седой бороды не считаю, что все равны перед богом, я не считаю, что российский военный, погибший на войне в Украине, — что даже смерть его не уравнивает со смертью погибшего парня, защищающего Украину.
К.ЛАРИНА: Давай такой вопрос тебе задам: Почему все-таки битва за общественное мнение проигрывается? Почему сегодня люди, которые фиксируют страшные преступления агрессора будь-то Россия или Газа или ХАМАС, — почему это не впечатляет, почему люди не хотят в это верить? Почему они упорно говорят про две стороны, про гуманизм, про «прекратите огонь»? Как этот мой любимый в кавычках миротворец под названием «Яблоко», как они сейчас без конца лоббируют эту тему мирных переговоров без всяких условий. Главное, чтобы люди не гибли, и будем сидеть на переговорах десятилетиями. Это абсолютно ложный гуманизм, ты абсолютно прав.
В.МАНСКИЙ: В мире, в Европе есть разные политические направления. Есть левые, есть правые, есть центристы, есть консерваторы, есть прогрессисты, в Латвии в том числе. У всех этих течений есть принцип базовый. Это электоральные группы, они соотносятся с этими базовыми принципами. И, соответственно, есть люди, левые, например, в Амстердаме, где угодно, они лоббируют в Европарламенте финансирование сектора Газа — 700 миллионов долларов ежегодно только от Евросоюза.
И вообще человек по своей природе консервативен. Чтобы общество развивалось, двигалось, нужные какие-то маяки, примеры, яркие личности, которые будут за собой продвигать общество. Вот даже для того, чтобы от салонного рисунка или от голландского натюрморта мир перешел к картинам современного искусства, возьмем на период 30-х, 40-х годов, нужны такие художники… не знаю, импрессионисты, которые создают какие-то образы размытого восприятия реальности. Потом появляется Пикассо с кубизмом…
И если общество не двигать… И, собственно, на мой взгляд, задача политиков — это двигать общество. Потому что если его не двигать, если ему не предлагать какие-то образцы убедительные, заманчивые, тогда будет и по сей день рабовладельческий строй в Америке и крепостное право в России; женщины не будут в демократических странах — в Англии, вообще во всем мире — иметь избирательного права, ну, уж я не говорю про американцев, где их будет место в общественной жизни. Это всё требует появления таких людей, как Мартин Лютер Кинг… Это просто мы говорим банальные, очевидные вещи, но это необходимо делать. И, конечно, впереди должен быть художник, который расширяет горизонты понимания, мироощущения.
Я могу себя считать художником как-то. Но при этом, когда я делаю картину «Восточный фронт сегодня», я тебе скажу честно, как, впрочем, и каждому зрителю: художественные задачи для меня отходят на второй план. Я не делал эту картину, чтобы она получала призы на фестивалях. Хотя приятно получать призы — это все здорово, — стоять, улыбаться. Я делал картину прикладную, которая будет действовать на сознание людей.
К.ЛАРИНА: Как фиксацию, да?
В.МАНСКИЙ: Как акцию, как акт. Одним словом война, действительно, настолько меняет фундаментальные принципы и мироощущения и жизненных кодов каждого индивидуально, что мы приходим к той точке, когда какие-то базовые гуманистические принципы снимаются с повестки дня. Более того, когда ты пытаешься их придерживаться, ты становишься как бы неадекватным, ты становишься неактуальным, неприемлемым обществом.
К.ЛАРИНА: Что бы ты еще назвал из картин документальных о войне в Украине? Я, наверное, скажу, это фильм Мстислава Чернова, по-моему, «20 дней в Мариуполе», который на «Оскара» выдвинут сейчас. А что бы ты еще назвал из того, что ты видел?
В.МАНСКИЙ: Я посмотрел огромный объем — вот сейчас закончилась фаза отсмотра — картин сделанных, так скажем, на русском языке. И подавляющее большинство сделано в России. Это сотни картин документальных. Напомню, что уже полтора года войны. Из фильмов о войне — не против войны, а о войне, даже не только о войне, а с фактором войны. То есть на уровне попавшего в кадр телевизора с какими-то новостями с СВО или билборда улице, где мимо проезжает герой на велосипеде, что-нибудь вот такое, — из вот этих сотен их количество равно арифметической погрешности. А если есть фильм о войне, вот с фактором войны, то, скажем, с антивоенным пафосом на сегодняшний день я видел — это я говорю о русскоязычном, и если быть более точным, снятым в России кино — я видел… я даже не знаю авторов, ну, полтора фильма.
К.ЛАРИНА: Из всего этого потока.
В.МАНСКИЙ: То есть российское документальное кино все снимается мексиканцами поголовно. Авторы, которые уезжают…
К.ЛАРИНА: Новый мем мы, по-моему, с тобой придумали сегодня.
В.МАНСКИЙ: Кстати, мексиканское прекрасное кино. Я дружу с некоторыми мексиканцами…
К.ЛАРИНА: Подожди. Тебе на это скажут: «Ты же что, не понимаешь? Там же ничего нельзя. Там тебя посадят».
В.МАНСКИЙ: Уезжай. Не можешь дышать — уезжай туда, где можешь дышать.
К.ЛАРИНА: Или не бери эту тему.
В.МАНСКИЙ: Нет. Так они и не берут эту тему.
Там есть фильмы, снятые в Бурятии. Жизнь в Бурятии. И нет ни одной ситуации ни с раненными, ни тем более с грузом 200. Такого же быть не может. Мы же знаем, какое количество в Бурятию приехало груза 200.
К.ЛАРИНА: «Пентагон», Лошакка. Ты смотрел?
В.МАНСКИЙ: Смотрел не то слово. Лошак где у нас живет?
Не в России. Он живёт во Франции.
В.МАНСКИЙ: Я говорю о тех, кто живёт в России. Лошак для того, чтобы снимать, говорить и делать, и дышать полной грудью, уехал Уезжайте. Я не принимаю этих аргументов, что «мне отменяли концерты. Вы же понимаете, что я был вынужден (вынуждена) пойти на компромиссы, выступить вдовой солдата, поехать в Мариуполь, подержать это, надеть каску. У меня отменяли концерты». А нахрена нужны твои концерты, если ты идёшь на эти компромиссы. Уезжай!
И я тут давал интервью украинскому телевидению. И они говорят: «Можно же уехать и жить прекрасно, давать концерты». Нет, концерты ту особо русских исполнителей, как и русские фильмы, русское вообще, — особо никому сейчас не нужно. То есть нет такого, что тут сидят и ждут приезда русского с концертами, тем более, на больших площадках, за большие гонорары. Нет.
Но я хочу заметить, что когда произошла трагедия в России в 17-м году и поехали спасаться благородные девицы из соответствующих институтов, офицеры и всяческий благородный люди, они оседали, в том числе, в Стамбуле, где барышни выходили на панель, а офицеры становились их сутенерами или таксистами или вышибалами. Я не хочу, конечно, чтобы такое было. Но не знаю ни одну благородную девицу, которая вышла бы на панель, дабы купить хлебушек…
К.ЛАРИНА: Это потом узнаешь. Это потом узнается про это.
В.МАНСКИЙ: Нет такого сейчас. Мир сейчас другой. Сейчас можно пойти работать таксистом, пойти работать грузчиком, пойти работать куда-то, зарабатывать. В Европе есть минимальные зарплаты, меньше которых ты не будешь получать. И я считаю, что лучше какому-нибудь певцу или певице пойти работать грузчиком, но остаться человеком, не продать себя, чем продать себя и продолжать выступать на стадионах. Как-то так
К.ЛАРИНА: Я все равно вижу, так же, как ты наблюдаю за русскими перемещениями релокантов, эмигрантов, как угодно их назови. Я не вижу, чтобы люди меняли профессию, из публичных людей, во всяком случае. Ты прав абсолютно. У тебя всегда есть возможность делать то, что ты умеешь, в конце концов.
В.МАНСКИЙ: Да пойди режиссером монтажа, пойти просто оператором на телевидение, стой «на рогах» — в студии оператором. Да, понизишь свою социализацию, но ты не провалишься ни в какую пропасть, ты на панель не выйдешь, если это не было твоей сверхзадачей.
К.ЛАРИНА: Мы с чего начали эту тему — с того, что ты сказал, что фильмы, которые присылаются из России на «Артдокфест» заявки…
В.МАНСКИЙ: Давай не будем, куда они присылаются… Я вижу много фильмов по разным причинам.
К.ЛАРИНА: Я хочу вопрос тебе задать. Здесь какая-то замкнутая цепь. Вот фестиваль «Артдокфест», фестиваль документального кино. Получается, что по гамбургскому счету фильмы из России вообще нельзя брать в конкурсную программу. Ну, потому что… Точно так же, потому что они по умолчанию являются часть сегодняшнего нарратива военного: либо не замечать вовсе, как я поняла из твоих слов, этого слона, как будто его нет, либо ну… что-то такое, какие-то фиги в карманах держать.
В.МАНСКИЙ: Нет, «Артдокфест» — это не та институция, чтобы действовать таким образом.
К.ЛАРИНА: Почему?
В.МАНСКИЙ: Потому что если будет сделана в России картина очень яркая, мощная и даже, я могу предположить, не связанная с войной. Но если это будет мощный художественный прорыв… да, для того, чтобы он попал на «Артдокфест», эта картина должна быть в пять раз мощнее по всем своим составляющим, чем было, допустим, до войны. Но если такая картина появится, мы ее возьмем. Пока ни одной такой картины я не видел. То есть ни одной картины, сделанной в России, ради которой я могу пойти наперекор как бы ожиданиям своих латвийских коллег, многие из которых говорят: «Виталий, кончай. Ты уже 10 лет здесь живешь с нами, не смотри больше в ту сторону. Живи с нами, нашими интересами. Не надо. Мы не хотим туда, и ты не смотри туда». Но я-то как раз им открыто говорю, что зайдите в любой храм, посмотрите на любую икону. На этой иконе есть и рай и ад. И человек должен видеть весь объем и понимать свой человеческий выбор, за какие поступки, что с ними будет и куда он пойдет. И незнание о существовании ада не приведет человека ближе к краю. Поэтому и Россия и этот бывший союз… и Беларусь — это две страны, с которыми у Латвии самая большая граница, естественно — они никуда не денутся. И если там есть какие-то процессы, которые нам помогут быть готовыми к вызовам — есть такое распространенное определение, — нам нужно понимать, что там в том котле варится.
Да, мы не должны как бы переливать, перенасыщаться объемом этого ада, но он должен быть в определенной пропорции, но, по крайней мере, 50 на 50 в нашем ощущении. Мы не должны ублажать себя некой эйфорией благости мира по другую сторону баррикад. Это нам не поможет, это нас не приблизит ни к чему.
Поэтому да, мы будем показывать картины. Просто на данный момент мы отсмотрели — по практике у нас еще месяц будет идти отбор — наверное, 80%. Пока нет ни одной картины из России, которую мы можем поставить в конкурсную программу. Но к лету у нас есть программа, которую мы делаем онлайн. И в онлайне нам будет, что показать, потому что все-таки появляются молодые авторы, происходит какое-то продолжение движение, которое тоже нужно как-то поддерживать, потому что когда-то в России этот морок рухнет, и кто-то должен будет взять в руки каждый на своем месте нечто… Пусть даже будет на территории России 10, 20 независимых государств разных, но люди-то останутся, пространство останется.
К.ЛАРИНА: А можно снимать в стол?
В.МАНСКИЙ: Ну, я, например, снимаю в стол, в том числе. Можно, конечно. А можно снимать под псевдонимами. Ты знаешь, на «Артдокфесте» все множится количество фильмов под псевдонимами. Даже в прошлом году у нас получил гран-при фильм «Манифест», сделанный под псевдонимом. И это не первый раз. Это второй раз за историю фестиваля. У нас получал фильм под псевдонимом «Тихий голос». Режиссер, снявший фильм о Чечне, тоже под псевдонимом. То есть два раза уже на фестивале главный приз фестиваля получали фильмы, сделанные под псевдонимом.
К.ЛАРИНА: А как получали? То есть все равно не раскрывали свои имена потом?
В.МАНСКИЙ: Нет, не раскрывали. Мы приз отправили в Москву. И режиссер, когда его получил, от доверительного лица сделал фотографию с этим призом. Протянул руку, этот приз на фоне надписи станция метро «Киевская». Мы видим только его руку и приз. Тем самым понимаем, что он этот приз получил, и он решил именно на этой станции, видимо, выйти и сфотографироваться с этим призом. Вот это все проявление его публичности в 2023-м году.
К.ЛАРИНА: Кстати, «Пентагон», который мы с тобой вспоминали, Лошак его монтировал только здесь, находясь во Франции далеко. А там-то у него оператор работал и под псевдонимами все. Оператор тоже уехал. И в фильме меня поразила — тоже тема важная — ладно, авторам тяжело находиться в России сейчас под цензурным гнетом. Постоянные угрозы, посадки, увольнения, исключения и прочее. Но ты видишь, как люди-то себя ведут в том же «Пентагоне». Они эту камеру не отвергают, не отторгают, они себя ведут так, как будто ее нет, совершенно не отдавая себе отчет, мне кажется, что каждое их слово опять же может быть использовано против них. Не боятся. Я имею в виду персонажи.
В.МАНСКИЙ: Я бы не сказал, что они не боятся. Если посмотреть фильм, первая серия — это серия про боязнь, про страх, про отказы. Его никто не пускает. Все говорят, что всё бессмысленно, что нам только будет хуже, сейчас нас и этого лишат.
А вторая серия про то, как оператор молодец, я бы сказал, что он сорежиссер, это более правильно. Он прорывает эту оборону, и он входит в эти отдельно взятые скорлупы, чтобы понять, увидеть этих людей, создать их портреты. А в третьей серии он приводит даже адвоката, который готов взяться, и они отвергают адвоката и так далее. То есть он их собирает вместе, и, собравшись вместе, они вновь обретают страх. То есть поразительная вещь. Мне кажется, что вместе люди становятся сильнее. А в «Пентагоне» мы видим, что вместе они, наоборот, каждый начинает реанимировать свои собственные комплексы, и этот страх, он просто как гриб после дождя, накрывает их с головой. Да, очень важная работа о времени, сделанная анонимным режиссером на месте и уехавшим из России, эмигрировавшим автором извне.
Да, конечно, я сижу тут, в Риге в каком-то комфорте, спокойствии и могу быть воспринятым как поп Гапон, который призывал — идите там… Нет, каждый соразмеряется с собой. Но, действительно, есть много форм сохранения личности даже и внутри преступного диктаторского общества. Писать в стол, что делали, кстати, многие в куда более вегетарианскиесоветские времена, мы знаем. И давали свои рукописи, и они публиковались за рубежом, что мы знаем. Писали под псевдонимами, что мы знаем.
Я бы очень хотел верить, что сейчас этот процесс возможен в современной России. Просто я его не очень наблюдаю, точнее эти проявления являются очень редким явлением и это трагично, это вызывает очень большое сожаление. Но уж, что точно, я понимаю, что никакие компромиссы с властью ради сохранения своего какого-то продолжения своей деятельности и своего благополучия, — вот здесь я абсолютно непримирим, и я его не принимаю ни в какой форме.
К.ЛАРИНА: Конечно, отличие, как мне кажется художника — слово, которое ты употребил в нашем разговоре — от журналиста, который просто фиксирует события, пусть и самые ужасные, — это удивительная живучесть во времени и пространстве — ты рассказал о фильме про Карабах, который был снят в 90-м год, — когда давние фильмы вдруг меняют акценты, создается ощущение, как будто снята сегодня и про сегодня.
Я посмотрела твою огромную фильмографию. И последние пять фильмов — это вообще просто каждый из них сегодня является невероятно актуальным документом для понимания и для ответа на вопрос, как это всё произошло, как мы это допустили. И «В лучах солнца»…
В.МАНСКИЙ: Потому что эти вопросы я задаю себе. Я делаю кино для того, чтобы самом что-то понять, разобраться, определиться, поделиться нащупываемым. И в этом роль художника именно в этом. И я жду это от своих коллег во всех странах, в любой точке мира, я жду это. И как директор фестиваля и просто как зритель. Когда я смотрю кино, я хочу понимать, почему оно сделано, кем оно сделано.
Почему, допустим, я не люблю и не смотрю какие-нибудь коммерческие игровые проекты. Потому что там непонятно, это искусственный интеллект или какой-то робот, или фабрика, или продюсерский конгломерат, кто это делал, почему это. Там нет просто никакой связи с личностью. Я хочу видеть за каждой картиной личность, даже если это фильм, черт возьми, снятый к юбилею главного бухгалтера. Там тоже можно проявить себя. Ну, проявляйте себя.
К.ЛАРИНА: А вот вопрос. Есть такая компания, бывшая, по-моему, «Амурские волны», где Уржанов, Игорь Садреев. Они снимают очень красивые, богатые документальные фильмы. Про Романа Абрамовича был большой фильм недавно, про Валерию Ильиничну Новодворскую, который назывался «Белое пальто». Вот сейчас вышел фильм про Тамару Георгиевну Морщакову.
Я задаю тебе такой вопрос, хочу сверить часы, что называется: Что тут не так? Что — не могу понять. Ты мне можешь объяснить. Ты наверняка смотрел эти фильмы.
В.МАНСКИЙ: Я не все смотрел. Да простят меня коллеги, ребята, но это не фильмы. Раньше это называлось телевизионная передача как бы с очень дистанцированным личностным началом, то есть нет никакого личного отношения. Я знаю, что есть огромное количество зрителей, которых это устраивает. Они хотят такого безличностного. У них дайджест, перечисление фактов биографии: Вот было так и так, а вы типа сами судите, хорошо политически плохо. Мне не очень хочется на это тратить время. Я хочу спорить, я хочу принимать, не принимать, соглашаться, я хочу видеть позицию…
К.ЛАРИНА: Пристрастное кино.
В.МАНСКИЙ: Да, я за авторство. Я хочу понимать этого автора. Вот он как относится… Я, признаюсь, не досмотрел Абрамовича, может быть, там к концу что-то…
К.ЛАРИНА: Ничего там нет.
В.МАНСКИЙ: За каждым действием, которое описано в той части, которую я посмотрел, есть какие-то общественные, нравственные, этические последствия за каждым. И каждое действие в фильме предъявлено даже без намеков на позицию автора. Мне просто это не очень близко. Ну, и, наверное, как следствие не очень интересно. Я, в конце концов, прочитаю в Википедиистраничку.
К.ЛАРИНА: И сделаю свои выводы.
В.МАНСКИЙ: И, кстати, сделаю свои выводы. Я точно, если бы делал фильм об Абрамовиче, — вот он точно бы подал на меня в суд. Если Абрамович не подает в суд на автора, значит, что тут что-то не так. Я считаю, что герои должны подавать в суд на режиссера. Иначе нет кино. Горбачев не подал на меня в суд, но он просто великий человек с очень широким пониманием свободы.
К.ЛАРИНА: Ты обратил внимание, как эта тема сегодня стреляет, в самое сердце времени «Горбачев. Рай». И не знаю, видел ты или нет, потому что в прокате его нету, он только начинает свою жизнь — Резо Гигинешвили…
В.МАНСКИЙ: Я видел, был на мировой премьере этого фильма.
К.ЛАРИНА: Давайте я расскажу нашим зрителям, что это такое. «Пациент номер №1» — так называется картина. В главной роли там Александр Филиппенко. Он был как раз в нашем же эфире здесь и рассказывал подробно про этот фильм. Последние дни этого генерального секретаря фейкового. Что ты скажешь про этот фильм? Мне кажется, навеяно твоим фильмом.
В.МАНСКИЙ: Это очень хорошая картина. Настолько хорошая, что ей бы чуть похуже быть. Для меня там есть лишни линии, которые меня отвлекают. Я бы хотел ее видеть более минималистичной. Там много ярких проявлений, которые немножко сбивают. Вот правда. Чуть-чуть бы смелости… я не знаю, кого — Вендерса.
К.ЛАРИНА: Ну, про что получилось, как ты определишь?
В.МАНСКИЙ: Получилось про неизбежность краха.
К.ЛАРИНА: Страны, системы.
В.МАНСКИЙ: Системы. Конечно. Но когда там появляется детективная линия, она отвлекает от этой неизбежности. Ты смотрела картину?
К.ЛАРИНА: Да.
В.МАНСКИЙ: Детективная линия с этой папкой в колготках — это отвлекает. Просто, на мой взгляд, не помогает, чуть-чуть на какие-то минуты тебя уводит куда-то. Недосказанность — вот она прекрасна. Это очень хорошее кино. Я Резо поздравляю. Он сделал большую важную картину. Он просто, наверное еще молод.
К.ЛАРИНА: Не знаю, покажут ли ее в России, потому что она абсолютно про сегодня тоже…
В.МАНСКИЙ: Все, что про сегодня, в России не покажут. Можно не напрягаться. Все, что про сегодня, не для сегодняшней России. Но настоящее кино оно выдержит время и придет время… Ну, слушай, ну, доставали с полки… Вспомни, как мы ездили смотреть в очереди на «полочные» фильмы в начале 90-х. Ну, придет время, достанут с полки, покажут… Я помню,смотрел «Агонию», как будто она вчера была снята. Сколько лежала на полке.
К.ЛАРИНА: Да. Климова.
В.МАНСКИЙ: Я не случайно «Агонию вспоминаю», просто в контексте «Пациента». То есть ничего страшного для этих фильмов не произойдет. Всему придет свой час. Снимайте, дерзайте, не продавайте себя, будьте смелыми. Смелость делает вас человеком… и свободным. Главное, смелость делает вас свободными, не будьте рабами, по крайней мере, сами. Пока вас не посадили, не сажайте себя в клетку изнутри. Черт возьми, это так просто!
Давай на этом закончим.
К.ЛАРИНА: Подожди, последнее. Мы должны все-таки пригласить людей куда-то. Ты сказал про ближайшие планы фестиваля, про ближайшие премьеры. Я прочитала начало у тебя про начало декабря…
В.МАНСКИЙ: Но людей-то мы можем пригласить только в Латвии, Риге.
К.ЛАРИНА: У нас, пожалуйста, люди смотрят по всему миру, и по Европе…
В.МАНСКИЙ: Дело в том, что мы каждый год теперь в Латвии перед «Ардокфест» (Рига) делаем как бы пролог фестиваля и в этом году мы тоже его сделаем. Это будет в центральном кинотеатре города. Три премьеры яркие, потрясающие, задорные, свободные. Премьера латвийского режиссера про своего отца. Она такая смесь документального фикшена, трагедии и комедии, просто потрясающая картина. Все получат колоссальное удовольствие, придут, посмотрят. Это будет с 3-го по 5 декабря. Мы будем показывать в Риге в Splendid Palace. Антон Желнов и Аня Наринская покажут свою картину «Камень, ножницы, бумага» о том, как издательство, которое взяло на себя труд открыть миру запрещенную советскую литературу больших мастеров, художников слова — там Бродский первый публиковался. Вот о судьбе этого издательства. Не хочу заниматься спойлерством, просто посмотрите. Очень мощная и яркая картина.
К.ЛАРИНА: И актуальная, кстати, тема.
В.МАНСКИЙ: Безусловно. Кстати, вот в контексте Cancel Russian culture. И, прошу прощения, так совпало с моим днем рождения, но я не барышня, я могу сказать: 60. Ты прикидываешь, добрый вечер?
К.ЛАРИНА: А мне, думаешь, меньше? Мне столько же.
В.МАНСКИЙ: Ты барышня. Я даже не спрашиваю. И я подумал, показать картину своим друзьям, которую они не видели. Я вспомнил, что есть фильм, который очень мало показан где-либо, кроме мировых фестивалей «Родина или смерть», который очень актуален этим вопросом сейчас для многих. Это фильм, который сделал 10 лет назад на Кубе. И у него не было ни одного показа в Латвии, его нет в интернете, по крайней мере, легально. И вот я решил в кругу друзей и просто людей, которые захотят придти, так экранноотметить свой день рождения.
К.ЛАРИНА: Юбилей.
В.МАНСКИЙ: Ну, юбилей, да. Звучит как-то пошловато, но хорошо, юбилей.
К.ЛАРИНА: Конечно же я спрашиваю про «Восточный фронт», поскольку я знаю, что этот вопрос будут обязательно наши зрители задавать. А где посмотреть?
В.МАНСКИЙ: «Восточный фронт буквально сейчас, на днях состоится проблема в Балтийском регионе, и мы его освободим от фестивалей. И мы откроем для стран Балтии на платформе «Артдокмедиа». То есть в онлайнеможно посмотреть его платно. И сейчас также решается вопрос параллельно об открытии в Украине. И в Америке он тоже есть. Но мы его откроем на «Артдокмедиа». Иными словами почти весь мир будет открыт для просмотра. В конце концов, можно через VPN зайти и с других территорий, купить билет, кроме России. В России нельзя оплатить просмотр, потому что латвийские банки — а у нас латвийская компания — не принимают никакие платежи от карты «Мир», они просто не знают о ее существовании.
Я не знаю, может быть, пираты будут как-то…
К.ЛАРИНА: Конечно. Все равно посмотрим. Наконец-то. Я вам скажу, дорогие друзья, я этот фильм не видела, не дает Манский посмотреть свой фильм.
В.МАНСКИЙ: Не, ну я тебе… Ну, раз уж в Моссовете… Я тебе дам посмотреть. Подойдите ко мне после нашей встрече.
К.ЛАРИНА: Ну, все тогда. Давайте на этом закончим, хотя хотела, конечно, и про 2-е декабря поговорить, ты у меня отобрал вопрос последний. Все-таки 60 лет, мне кажется, важная дата…
В.МАНСКИЙ: Я тебе хочу сказать. Нас сейчас видят, и это может прозвучать как-то не очень искренне, но я говорю конкретно тебе: Сейчас нет ничего важнее той трагедии, которая происходит. И поэтому нет ничего важного в этом. Все важное — вокруг нас.
В.МАНСКИЙ: Спасибо тебе большое, Виталий! Виталий Манский наш гость сегодня. Мы прощаемся с вами, дорогие друзья! Остаемся для наших комментариев и для ваших лайков. Счастливо!