«Честно говоря» с Андреем Меньшиковым (Лигалайз)
Телевизионный эфир 24-го… Наш фюрер сказал: «Я принял решение начать специальную военную операцию». Потом вдруг: «А вообще-то свобода — это плохо, а убивать хорошо. У нас теперь война, а все, кто против войны — предатели Родины». Он сказал — и вся страна приняла решение, за редкими исключениями. Поддержка огромная. И этот тумблер был переключен очень быстро. Поддержка народа — самое страшное, самое разочаровывающее в этом всем…
Подписаться на канал The Insider
Поддержать канал The Insider
К. ЛАРИНА: Добрый вечер, дорогие друзья, дорогие подписчики нашего канала, дорогие зрители. Это канал The Insider Live, меня зовут Ксения Ларина, и как обычно, каждую неделю мы встречаемся с близкими, товарищами не скажу, что по оружию, но по мировоззрению уж точно. Сегодня я с большим удовольствием представляю вам гостя, который стал для меня открытием этого года. Это Андрей Меньшиков, которого, конечно же, вы знаете как Лигалайза. Андрей, приветствую вас, здравствуйте!
А. МЕНЬШИКОВ: Привет! Всем привет, очень приятно здесь быть. Очень приятно от вас слышать, потому что я ваш поклонник.
К. ЛАРИНА: Да, это тоже отдельная история. Я случайно об этом узнала, что когда я влюбилась в Меньшикова, оказалось, что он меня любит гораздо дольше, чем я его. Это мне очень приятно, поэтому действительно мы родные души. Это очень важно.
А. МЕНЬШИКОВ: Очень искренне, не дежурно, и очень рад здесь оказаться. Я думаю, это поможет беседе нашей, чтобы она состоялась. Вы прекрасно выглядите и замечательный фон это подчеркивает. Я поздравляю всех с праздниками — в не самое праздничное время, но, тем не менее, душа отдыхать должна. Давайте чуть-чуть праздника друг другу дарить все-таки и позволять себе набраться сил немножко все-таки почувствовать себя живыми, найти радость, вот эту радость держать в душе, не отпускать ее, не озлобиться. Давайте дарить радости и любви немножко, когда можем, своим близким. Ваши подписчики и те, с которыми я общаюсь в последнее время, такими близкими для меня стали, потому что стараюсь общаться только с теми, с кем чувствую так же. И это хорошо.
К. ЛАРИНА: У нас получилось, мы начали с коды. Обычно такой прекрасный монолог — принято таким монологом завершать эфир для того, чтобы у людей осталось приятное послевкусие. Но мне нравится наш настрой, Андрей, это очень важно. И может быть, я такой вопрос вам задам: как вам кажется, что сегодня ждет зритель, что ждет слушатель от музыканта, от артиста, от человека, который выходит на разговор? В любой форме художественной, будь то музыка, будь то песня, будь то диалог — неважно. Как вам кажется, что сегодня важнее всего для людей?
А. МЕНЬШИКОВ: Это интересно. Очень интересная тема, конечно же, волнующая. Я думаю, что хорошо, что артист не один какой-то существует, от которого все чего-то ждут и требуют. Артисты разные. Требуем разного, хотим разного даже в течение одного дня. Конечно же, нужен эскапизм. Это то, с чего я начал: нужно сбежать, нужно найти какую-то альтернативу, нужно какую-то проекцию лучшего мира получить, сбежать немножко от повестки — нехорошее слово, но не получается как-то от него отказаться, — немножко сбежать от того, что происходит, от нерадостных вещей, от горя, которое вокруг.
Сбежать, но, тем не менее, ответы нужны какие-то. Все-таки артист должен быть очень чувствительным, должен свой инструмент эмпатии, свой приемник настраивать на поиск выхода из сложных ситуаций и каким-то образом транслировать какие-то ответы на сложные вопросы. И в то же время не осуждаю тех артистов, которые поощряют полный эскапизм и дают человеку сбежать. У меня не получается так, совершенно не получается.
К. ЛАРИНА: Но есть разница между тем, что вы говорите: сбежать, укрыться от бесконечных переживаний и страданий…
А. МЕНЬШИКОВ: Да, причем укрыться на минутку, на момент. На полчаса, я не знаю.
К. ЛАРИНА: Потому что есть другое.
А. МЕНЬШИКОВ: Потому что укрыться нельзя. Прятаться ни в коем случае нельзя — запрещено, опасно, чревато, нельзя.
К. ЛАРИНА: Да, потому что вы же видите, как сейчас очень многие живут, наверняка. Собственно, вы сами про это говорили — что не принимаете эту форму… Это даже не бегство, а не смотреть в ту сторону. То есть как бы делать вид, что этого слона, или как угодно назовите, вот этой войны не существует.
А. МЕНЬШИКОВ: Сон разума рождает чудовищ — вот лучше всего сказано по этому поводу. Разумом мы как нация — могу так, наверное, говорить, — спали очень долго, и вот такие чудовища рождены. Давайте на ошибках обязательно учиться и ни в коем случае не повторять. Никакого сна быть не должно — ни сна души, ни сна ума.
Тем не менее, нам нужны передышки, и этого ждут от артистов. Артисты, которые делают очень красивые песни в антитезу всему происходящему — наверное, они ценны сейчас. Пытаюсь работать в этом направлении, пытаюсь искать выход. То есть стадия принятия всего того ужаса, что происходит, уже произошла лично со мной. Нужно двигаться дальше, искать из этой тьмы выход. То есть относительно своей музыки будущей, например, я только в поиске того света, который из этой тьмы нам поможет выйти и который необходим.
К. ЛАРИНА: Конечно же, один из самых главных видеоклипов этого года — это ваш клип «Мир вашему дому», который вы сделали совместно с Павлом Мунтяном. Я, кстати, впервые как раз увидела его, когда мы с Павлом беседовали тут же, в этом же формате. И потом я увидела этот потрясающий клип. Потом я узнала, что существует второй вариант. Или, вернее, первый, поскольку Роман Либеров, Рома Либеров сказал, что у вас есть с ним другой вариант, не такой радикальный. И ему, как я поняла, ближе не такой жесткий, не такой жестокий. Это, кстати, два полюса действительно, как говорить об этой войне: встряхнуть за плечи, сказать «Смотри сюда, не отворачивай взгляд!», или, наоборот, не все так страшно, не все так ужасно, мы все равно выживем. Вот как найти здесь ту самую золотую середину между одним и другим?
А. МЕНЬШИКОВ: Ну вот попытались. И видите, говоря об этой работе, не получилось, пришлось расщепить на два высказывания. Тем не менее, даже в более мощно, можем точно говорить с уверенностью, сработавшем клипе Павла Мунтяна, в первой вышедшей версии, потому что первая готовая была именно более добрая с Ромой Либеровым — даже в этой сработавшей, мне кажется, работает контраст песни, которую я старался делать нарочито солнечный и яркой, с позиции силы, с позиции правды и уверенности в этой правде. Не с позиции, когда мы рвем на себе волосы и удивляемся и возмущаемся несправедливости, а говорим о единственной возможной точке зрения на это все, на весь этот мрак. Я старался песню сделать яркую, радостную, очень солнечную, очень такую артикулированную, простую, понятную, лозунговую, плакатную. Но в очень хорошем смысле плакатную — плакатную с плакатами очень простыми, искренними и с детства нам привитыми и знакомыми, казалось бы. А клип был и есть очень жесткий.
К. ЛАРИНА: На контрапункте абсолютно.
А. МЕНЬШИКОВ: И показал вот такой огромный контраст. Наверное, именно это сработало. У меня были вопросы к клипу, не слишком ли он в лоб. Могу повторить те же самые тезисы Ромы Либерова: не слишком ли он публицистический, не слишком ли это репортаж такой, а не поэтическое произведение? И все-таки принял решение, что только таким может быть клип в тот момент, чтобы сработать, чтобы мне сказать свое слово, которое было для меня очень важно сказать именно в тот момент. Накипело. Я был в России почти год — даже больше года, почти полтора с начала войны, был вынужден там оставаться. Накипело, хотел высказаться и посчитал, что высказаться можно только так. Оказалось, что нужна была эта песня. Каким-то удивительным образом она сработала и была очень принята людьми.
Ну, почему «была» я говорю? До сих пор клип доступен, несмотря на очень многие проблемы, с ним связанные. Его пытались запретить со всех сторон. И в России он запрещен разными следственными комитетами на всех площадках отечественных, и со стороны YouTube его тоже старались запретить из-за graphic content. Но мы его отстояли, он на месте, собирает свои просмотры, собирает зрителей и слушателей.
К. ЛАРИНА: Смотрите, вы все-таки действительно долго продержались в России. Хотя я знаю, читала и слышала, как вам все это непросто давалось и в каком вы были состоянии, абсолютно раздавленном, все это время, начиная с начала полноценного вторжения России в Украину. Но я так поняла, что для вас это было даже принципиальным оставаться там, что для вас это было важно. Я знаю эту точку зрения, и сейчас многие люди ее пытаются транслировать из тех, кто остается в стране — что не отдам я эту страну, это моя родина, это мой город и я не отдам его этим тварям. Но судьба по-другому распорядилась.
А. МЕНЬШИКОВ: Проиграла эта точка зрения. Эта точка зрения проиграла в моем случае — человека, который не хочет в тюрьму садиться и ценность человеческой жизни все-таки по-другому оценивает. Ну, в моем случае — я ни в коем случае не критикую тех, кто сейчас сидит в тюрьме по политическим мотивам и по своему собственному выбору, но это совсем не мой путь. Я должен писать песни, говорить, жить, чувствовать, радоваться, даже когда трудно, и передавать эти эмоции людям. В тюрьме сидеть я не хочу, поэтому единственный выход — уезжать. Потому что молчать для меня тоже совершенно не вариант.
К. ЛАРИНА: Вот я тоже хотела на этом остановиться. Как я понимаю, дело же не только в опасности быть посаженным или в опасности преследования, а вот в этой необходимости, что называется, встраиваться в те предлагаемые обстоятельства, которые сегодня существуют. То есть, грубо говоря, я не могу зиговать, но я не могу молчать. И как в этих обстоятельствах мне говорить? Как мне это делать? Понятно, что в советское время — я думаю, что вы тоже это застали и помните, — был очень популярен так называемый эзопов язык, когда мы такие фигой в карманах или с помощью каких-то намеков давали понять, что на самими деле думаем. Сегодня у меня такое ощущение, что стало еще страшнее. Что сегодня даже это невозможно, потому что любой намек воспринимается как преступление.
А. МЕНЬШИКОВ: Похоже, что да, похоже, что так. Похоже, что страшнее. По фактам страшнее, наверное. Хотя я застал то время. Сейчас я много читаю, много изучаю, много слушаю людей постарше насчет позднего Советского Союза. Были страшные эпизоды и там, но, наверное, страшнее в мире информационно открытом, когда мы прекрасно знаем все. Когда все прекрасно знают и врут. Потому что тогда все-таки источник информации был единственный фактически — открытая официальная точка зрения в телевизоре, в радио и в газетах. А сейчас источников информации миллион, и книжек мы прочитали уже миллион, и фильмов мы просмотрели миллиард, и тем не менее, это, знаете, как… Не вспомню я сейчас этот аргумент. Я к тому, что как будто бы вернуться в несправедливость после того, как ты из несправедливости выбрался и почувствовал себя от этого счастливым — вернуться в нее обратно гораздо страшнее, тяжелее, более опустошающе, более трагично. И вот из-за того, что это возвращение произошло не от информированности народа, а просто от его выбора — это все гораздо более печальная ситуация, если мы сравниваем с Советским Союзом.
К. ЛАРИНА: Да, тут уж я могу даже подхватить. Да, безусловно, мы жили — я, во всяком случае, постарше вас, — в полной уверенности, что другого быть не может. Мы другого и не знали. Но здесь, когда мы эту прививку свободы уже получили и свою оттепель, как и родители наши, получили, и увидели, что такое может быть, что и страна может быть другой, и мы можем быть другими, и вообще свобода — это, наверное, самая важная ценность человеческая…
А. МЕНЬШИКОВ: Да, и привыкли к иллюзии того, что будет только так и будет становиться лучше. Что мы прошли через те ошибки и повторять их не будем. А потом один телевизионный эфир 24-го утра… Во сколько он был там, я не помню, телевизор не смотрю. Во сколько там наш фюрер сказал: «Я принял решение начать специальную военную операцию». Потом вдруг фюрер по телевизору сказал: «А вообще-то свобода — это плохо, а убивать хорошо. У нас теперь война, а все, кто против войны, предатели Родины». Он сказал, и вся страна, так кажется, приняла решение, за редкими исключениями в процентном соотношении тех, кто остался против и покинул страну, либо молчит. А так, в общем-то, поддержка есть огромная. И вот этот тумблер был переключен очень быстро. Вот эта поддержка народа — это, конечно, самое страшное, самое разочаровывающее в этом всем.
К. ЛАРИНА: А вы не разочарованы, простите, в своей публике, в своей аудитории? Потому что я слышала такие очень горькие признания из уст того же Андрея Макаревича — что как же так, я вам пел такие песни, а вы, козлы, ничего не поняли, грубо говоря. Я огрубляю, конечно, но смысл в этом. У вас было такое разочарование?
А. МЕНЬШИКОВ: Часть — по ощущениям, 10-15%, мне кажется. Таких я исключил и очень оказался этому рад. Но это действительно удивительно. После всех этих песен спетых, исполненных, всех этих вещей, проговоренных вслух давным-давно, идей пацифизма, идей противостояния фашизму и вообще идей справедливости и прав человека… Казалось бы, все песни об этом, все песни о свободе. И тем не менее, люди умудряются неправильно их читать, неправильно их воспринимать и удивляться моему решению, казалось бы, очень простому и логичному, если послушать все мои предыдущие песни.
Но таких процент небольшой. Верю в лучшее. С такими прощаюсь, просто нещадно прощаюсь. Идет время такой вот ревизии и очистки. В этом смысле для меня это время благотворное. Оно честное, такое: включили свет. Оно очень честное, очень отрезвляющее. Всех видно. Мы выбираем, кто чего-то стоит, кто должен с нами быть рядом, кто нет. И в этом смысле я стал абсолютно уверенным, открытым. Избавляюсь, посылаю… Вчера посмотрел Макса Покровского, моего любимого, интервью, и он там сказал про тезис «Время, когда очень легко посылать на». Вот запросто и очень благотворно бывает очень многих послать на. Призываю всех не бояться этого делать, избавляться от… Токсичность — тоже такое слово избитое в последнее время. Тем не менее, оно хорошее, оно правильное и очень точное: избавляйтесь от тактичных людей… Ой, тактичных оставляйте, от токсичных избавляйтесь нещадно. Проводите ревизию, нещадно избавляйтесь от неоднозначников, бегающих от правды, простой и очевидной.
К. ЛАРИНА: А если это близкие люди?
А. МЕНЬШИКОВ: Это своевременный и единственно важный вопрос здесь. Здесь сложно, а здесь придется принять, придется терпеть. Не знаю, нужны ли баталии постоянные — наверное, нужны. Учиться разговаривать, либо договориться о каком-то моратории неразговора.
Трудная тема, тема сложная. Мне повезло, что ни одного в моем кругу, ни одного. Один товарищ, который скорее из-за своей лености душевной и когнитивной сыпал вот этими лозунгами и после каких-то разговоров приходил в чувство, а потом, после перерыва, опять откатывался и опять лупил лозунгами из телевизора. Такое было. Злился, старался, был честным, был беспощадным. Говорил открыто, прямо, жестко. Иногда даже, оглядываясь, немного смущался своей резкости. Тем не менее, сохранил эту дружбу, потому что достучался до каких-то человеческих базовых логических нестыковок и попытался объяснить на человеческом языке человеку. И когда ему простыми вещами: «Нападать нельзя на соседнюю страну? Да, нельзя», — вот на этом мы сошлись и как минимум это помогло мне оставить его среди своих родных.
К. ЛАРИНА: У вас сегодня какое вообще состояние души? Успокоенное? В том смысле, что вы нашли свою интонацию, вы перевернули, что называется, страницу, которая осталась там? Это же тоже некий путь, каждый его по-своему проходит.
А. МЕНЬШИКОВ: Да, в этом смысле да, конечно, мы переворачиваем страницу, начинаем новый день, вчерашний переосмысляем. И такие перерождения, такие переосмысления, вот эти семь стадий гнева и принятия мы уже прошли, уже приняли, идем куда-то отсюда.
Да, пришлось уехать. Уехать было трудно, очень трудно. Немножко на таком каком-то шоке и адреналине это все получилось пережить, заполнив это все работой, многими интервью, поиском новых концертов. Тем не менее, потом навалилась, пришла вот эта депрессия осенняя жуткая, из которой я вышел человеком на новой стадии какой-то и сейчас прохожу стадии осмысления своего нового положения.
Здесь все время хочется оговариваться: конечно, мы совсем не те, кто должен жаловаться. Мне говорить гораздо легче, проще, чем многим людям. И я даже не завидую людям в России, которые выехать не могут, у которых нет такого выбора.
Кстати, мне тоже казалось, что у меня нет выбора и я должен оставаться. Не так все это сложно. Я советую им уезжать и могу уверить всех, кто нас смотрит из России, что это проще, чем им кажется. Если вы верите в себя, настроены на сложности… Ничего легкого не бывает в этой жизни. В одной точке мира, в другой точке мира — везде очень сложно. И здесь будет тоже очень сложно, но во многом легче хотя бы морально, осознавая свою правоту и ощущая свободу выбора человеческого.
Да, некие страницы. Если вы спрашиваете, сейчас я в каком-то таком перерождении и осмыслении. Еще у меня большое горе. Как раз вот этот человек, про которого я только что вам рассказывал — он пропал. Это близкий мой человек, мой соратник. Он человек выпивающий. У него сгорел дом и его никто не видел. В течение уже 2-х недель никто его не видел — ни родители, ни дети. Просто пропал человек, 50-летний мой самый близкий друг и соратник мой по группе. Я пытался обойтись без афиширования этой истории максимально, потому что предполагал, что, может быть, он где-то прячется, ему стыдно после того, как сгорел его дом, появиться на людях. Но уже слишком долго. Его дети в очень тяжелой ситуации осмысления этого всего. Его мама… Ну, такая ситуация трудная и заставляет задуматься о том, как мы привыкли к горю и уже адаптируемся довольно быстро к таким горестным ситуациям. Извините, кстати, что перевел сейчас так вот в свою очень личную повестку. Это называется TMA — Too Much Information.
К. ЛАРИНА: А поиски продолжаются человека, его ищут?
А. МЕНЬШИКОВ: Да, поиски идут. И Следственный комитет подключился, и «Лиза Алерт» подключилась. Ничего не знаем, ничего не понимаем. Сгорел дом.
К. ЛАРИНА: Сочувствую.
А. МЕНЬШИКОВ: С моими вещами, кстати, сгорел дом, потому что я все свои вещи, переезжая, привез к нему. Но это меньшее, конечно.
К. ЛАРИНА: Ну, Андрей, что тут можно сказать? Только можно, конечно, на чудо уповать. Все-таки 2 недели — это много. Бог его знает.
А. МЕНЬШИКОВ: Опять же, извините, что перевел все это в личное поле, но ответил вам как есть. Тем не менее, это все встроено в переживания времени сегодняшнего. От переживаний в сегодняшнем времени я никуда не деваюсь. Осмысливаю сейчас свою новую жизнь, свои концерты. У меня прошли первые концерты моего так называемого тура.
К. ЛАРИНА: А с кем вы работаете, кстати? Это же не как Youtube-канал вести, это же команда, что называется. Вы же не можете один. Значит, вы как-то заново подбирали себе команду, которая вам помогает?
А. МЕНЬШИКОВ: Да, абсолютно. Вся моя команда, друзья, которые со мной работали, остались там по разным причинам. Новую команду таких же уехавших, таких же отъехавших нашел — замечательных своих друзей старых. Со мной работает киевлянин, парень, как диджей и как второй МС. Он очень классный музыкант, с Сансеем из «Пятницы» в основном сотрудничал. Он известный хип-хоп артист киевский, украинский. И мне кажется, в этом есть какой-то символ — то, что киевлянин и москвич против войны выступают.
Мой тур называется «Мир вашему дому». Выступаем по городам. Я нашел своего старинного друга, бывшего директора группы «Ляпис Трубецкой». Он из Минска. В шутку мы называем себя «триединая святая Русь». Это по следам интервью Цыгановых ПГМ Дудю, с православием головного мозга, с преувеличенными такими конспирологами — очень интересными, скажем так. Мы в шутку называем себя «триединая Русь». Но только в шутку. Минчанин, киевлянин и русский ездят по городам Европы.
У нас прошли концерты в Казахстане, в Риге, в Сербии в Белграде, в Черногории в Будве. Замечательные концерты. И, соответственно, в Вильнюсе самый важный. Я заканчивал год очень важным концертом в Вильнюсе. Это буквально у меня вот здесь по соседству за окном — здесь вот этот самый большой такой известный клуб. Было очень ответственно. И вот этот концерт прошел буквально фурорно, я счастлив.
Для меня было важно именно здесь сделать концерт по-настоящему. До этого каждый концерт был сложным. Я прямо набиваю шишки сейчас: открываю новый рынок, можно сказать, для себя, новую ситуацию финансовую, организационную, с новыми людьми работаю. Все гораздо сложнее. Менее многочисленные залы, чем те, к которым я привык. Меньше спрос, потому что меня знают здесь чуть меньше, чем в России, где у меня в какие-то самые плохие месяцы по 2-3 концерта в неделю могло быть запросто. Здесь это чуть-чуть сложнее. Это очень организует, мне это очень нравится. И буквально идет такой рост от концерта к концерту: больше людей, лучше организация. И пока что на таком пике мы остановились, сделали перерыв отдышаться. Дальше у меня Берлин, Варшава и Прага в феврале. Очень на них надеюсь. И другого пути у меня нет — только выстраивать и работать. Работать, работать и работать. В работе нахожу свой смысл, свое счастье и свой ответ вообще на все вопросы, почему я существую, свой какой-то ответ даю всем несправедливостям мира. Говорю пафосные вещи, но такое время.
К. ЛАРИНА: Вы помните свою первое ощущение свободы? Все-таки 16 месяцев, больше года вы прожили в таком подавленном состоянии. Я могу себе представить.
А. МЕНЬШИКОВ: Да, вы не представляете, какое это было облегчение. 17-часовой перелет через Стамбул… Я не знал, как по-другому, единственный прямой перелет. И должен был улетать очень срочно, потому что буквально на следующий день выходил этот клип, который мне не сулил ничего хорошего, и решение было принято просто моментально после того, когда я увидел первую минуту этого клипа. Были какие-то иллюзии по поводу того, что я смогу остаться еще недельку, собраться получше, получше найти билет. Никаких иллюзий не осталось. Моментально собрался, моментально улетел.
17 часов перелета, рухнул в постель в отеле, проснулся с утра… Кстати, в день своего рождения, 46-летия, в день выхода этого клипа, в день выхода альбома, над которым очень трудился и из-за которого не мог уехать. Альбома, записанного в дуэте с моим другом пропавшим, про которого я только что говорил. Очень важный альбом.
Пошел сразу на улицу. Такой солнечный день, такой красивый Вильнюс, в котором я не был 30 лет. Только с мамой приезжал сюда. У меня здесь любимая тетя, самые лучшие волшебные воспоминания из детства. И это помогло мне в пользу Вильнюса сделать выбор, куда ехать — сердце екнуло. В списке городов, которые я рассматривал, и стран я выбрал тот город, при упоминании которого сердце екнуло.
С утра солнце, я стою на улице совершенно ошалевшей, такой не осознающий еще в полной мере все, что со мной происходит. Смотрю на украинский флаг, на улице развевающийся. И это ощущение… Сюрреалистическое, хотел сказать — нет, сюрреалистическое ощущение было там, а здесь ощущение нормальности, свободы. Я дома. Ничего себе! Я среди нормальных людей! Я уехал из сюрреализма Босха и фашистской Германии — я не знаю, все что угодно, какие эпитеты можно говорить. Я стою и не верю своим глазам. Я ощущаю это всем телом своим, дышу свободным воздухом, понимаю, что здесь люди думают так же, как и я. Я на свободе и я дома, в той стране, которая, казалось бы, чужая для меня, но вот я дома, я здесь, среди своих, в нормальности. Да был этот момент, я его отследил и он был очень искренним и настоящим.
К. ЛАРИНА: Тут стоит, наверное, сказать в скобочках, что Андрей коренной москвич. Что такая перемена географическая, как мне кажется, невероятно тяжело дается людям, которые всю жизнь прожили дома, что называется.
А. МЕНЬШИКОВ: Я хотел, я принимал решения. У меня были попытки эмиграции, я пожил в других странах.
К. ЛАРИНА: В Африке даже были.
А. МЕНЬШИКОВ: Да, не просто был, а прямо вот жил с женой-африканкой и строил там свое будущее, пытался. Это была первая такая из моих эмиграций. Вернулся. Потом была вторая эмиграция у меня — в Прагу. 2 года я там прожил. Вернулся уже осознанно и уже осознанно решил: буду я здесь, надо делать свою страну лучше и добиться всего можно. Проблемы существуют во всех странах, недостатки существуют во всех странах — мы на то и есть, чтобы на них указывать, с ними бороться, с ними справляться, с людьми разговаривать, искать смыслы, выступать, стараться чуть-чуть со своей вот такой маленькой платформы делать мир лучше. Думал, что только так. Но все эти иллюзии разбились о быт.
К. ЛАРИНА: Вы знаете, я вот смотрела, конечно же, ваше большое интервью Дудю и потом читала тоже ваше такое тяжелое интервью Яну Шенкману в «Новой газете», тяжелейшее. Я поняла, что это было такое состояние депрессии абсолютное. Но вы говорите часто, что были, типа, вне политики, как и многие другие молодые люди вашего поколения, а потом произошло нечто. И произошло это — я говорю для тех, кто, может быть, не так подробно знаком с вашей биографией, — где-то в 2010-х, наверное, годах, когда начались вот эти все… Но я почему про это вспомнила? Мне кажется, что вы неправы. Потому что вы занимаетесь такого рода жанром, который не может быть вне политики. Потому что политика в нашей стране…
А. МЕНЬШИКОВ: Вне политики не может быть ничто.
К. ЛАРИНА: Тем более такое искусство прямого действия.
А. МЕНЬШИКОВ: Просто у меня есть знаменитая песня «Вне политики», поэтому мне приписывают это. Причем вот этот слоган придумал совсем не я. И при этом это самая политическая песня, которая могла только быть на телевидении того времени, и самая политическая песня вообще в моем резюме и дискографии. Это очень политическая песня, которая говорит правду о полнейшей коррупции.
Просто меня пригласили в песню рассказать о моем взгляде на политическую ситуацию. Я переспросил: «Вы уверены, что вы хотите это слышать? Вы уверены, что я могу говорить правду и действительно высказать?» — «Да, да». И я высказал эту правду. Мне кажется, интуитивно тот парень — не помню, 21-летний или 22-летний… Это 1999 или 2000 годы песня. «Вне политики», она так и называется. «Надежда на завтра», «Вне политики».
Потом оказалось, что она была спродюсирована из бюджета, который Явлинский использовал для популяризации «Яблока» в то время. Но я об этом не знал и об этом не знали, в общем, все те, кто эту песню слушал множество лет и кто слушал дальше ее название. Там в припеве говорится: «Мы люди вне политики», и тем не менее, песня очень политическая. Я там говорю: «Я вижу среди них новых гитлеров». Я говорил: «Они же те же гопники, только у власти. Они строят дачи, водят тачки. Кто голосует, дураки, потому что это совершенно ни к чему не ведет». Кто-то сейчас это назовет политической апатией, но, тем не менее, этот молодой парень говорил правду как есть. И я отвечаю за каждое слово, сказанное 25 лет назад уже.
И вот эта знаменитая песня в итоге продюсерски была оформлена таким образом, что все-таки надо было сказать «Мы вне политики». Они дописали уже припев и в конце они добавили еще строчку: «Но я найду того, кто…». Потому что она слишком нигилистическая получалась. Мой куплет заканчивался: «Средний палец вытянут, над головой рука — вот вам моя политика, наша политика». Тем не менее, они подвели каким-то образом к тому, что сделали монтаж, и песня заканчивается: «Но я найду того, кто даст мне надежду на завтра», и назвали песню «Надежда на завтра».
Тем не менее, вся моя прямая речь в этой песне сохранилась и я подписываюсь под каждым словом там. И когда был огромный концерт, я так понимаю, из того же бюджета сотканный, и на нем присутствовал Явлинский, я вышел на сцену, поднял над головой средний палец, повернулся к Явлинскому и сказал: «Вот вам моя политика, наша политика. Я не участвую ни в каких…». Вот такой вот безбашенный парень, который немножко играл в эту игру. Тем не менее, мне это приятно сейчас.
К. ЛАРИНА: Ну слушайте, повторю, что вы занимаетесь таким жанром, который по определению говорит про здесь и сейчас всегда, даже если не впрямую. Я прекрасно помню, когда вот этот хип-хоп появился на территории свободного российского государства. Это все равно рождено было именно свободой. Свободой высказывания, конечно. Мы же про это говорили очень часто — что рок-н-ролл мертв, но хип-хоп жив. Он пришел на смену, чтобы вот этот самый социальный какой-то… Выразить отношение к жизни. И даже ваш замечательный…
А. МЕНЬШИКОВ: Оксимирон — абсолютнейший хип-хоп против политики. И рок на прислуживании барину.
К. ЛАРИНА: Так я вам скажу и про Децла, про вашего замечательного товарища и партнера Кирилла Толмацкого. Это тоже было декларирование абсолютной свободы. Я думаю, что это и влюбляло в первых наших рэперов, потому что это было очень важно.
А. МЕНЬШИКОВ: Пришлось перейти к таким простым истинам каким-то, пережить сытые времена, в которые, честно говоря, я испытывал некий такой writer’s block, такую забуксовавшую карьеру где-то с 2006 по как раз, наверное, Крым и Донбасс. До турбулентных времен я в каком-то совершенном непонимании того, ради чего творить, о чем говорить и как можно поддерживать это все. Я написал несколько песен. Они уродливые, они про имперскость. У меня есть песня имперская, которую я сейчас ненавижу — называется «Моя Москва». Там особенно третий куплет… Я попытался вот этот свой передатчик настроить на то, что нужно, на голос народа, скажем так, vox populi, на настроения, в воздухе существующие, и песня получилась уродливая.
К. ЛАРИНА: То есть это лучший город земли, типа?
А. МЕНЬШИКОВ: Что-то такое, да. «Сквозь времена столицей остаешься ты одна, мы всех победили…». И чуть ли не «можем повторить». Но это 2007 год.
К. ЛАРИНА: Это что с вами такое случилось?
А. МЕНЬШИКОВ: Вот какая-то такая… Вот что-то такое случилось. Вот действительно переболел. Вот такая ветрянка. Знаете, как прививка от ветрянки — все должны переболеть немножко этим величием. Какое-то вот такое величие подступило, я его почувствовал. Тогда еще не омраченное все-таки войной, не омраченное победобесием, уже из всех берегов вышедшим.
У меня песни про Вторую мировую войну написаны действительно по мотивам историй моих дедов-героев. И действительно я вырос на их историях, на советских фильмах, на советской пропаганде, из которой воспринимал. Пропаганда может иметь позитивную коннотацию, если она пропагандирует героизм, интернационализм, пацифизм, не знаю, здоровый образ жизни. Моя бабушка пропагандист, советский пропагандист.
К. ЛАРИНА: Не говорите мне о бабушке, я не могу. Должна сказать, потому что здесь еще пересекаются наши судьбы совершенно неожиданным образом. Давайте напомним, что бабушка Андрея была долгие годы — 30 с лишним лет, по-моему, — руководителем детского отдела радиовещания Гостелерадио СССР. Мало этого, она была главным редактором «Клуба знаменитых капитанов». Реинкарнация этого проекта произошла у меня в эфире. Я как раз тогда еще вела «Детскую площадку», и у нас был целый цикл, когда мы повторяли выпуски «Клуба знаменитых капитанов», которые я вела и пела вместе с их героями:
В шорохе мышином,
В скрипе половиц
Медленно и чинно
Сходим со страниц.
Это действительно была классика. Это родители мои слушали.
А. МЕНЬШИКОВ: Как здорово, как приятно. Но это же восхитительная пропаганда. Пропаганда — да, но восхитительная же.
К. ЛАРИНА: Ну не знаю, я это так не воспринимала все-таки. Я думаю, что все-таки если и есть чего пропаганда, то пропаганда чтения. Понимаете?
А. МЕНЬШИКОВ: Да. «Чиполлино» экстремистская, «Три толстяка» — все эти постановки моя бабушка продюсировала, продвигала, редактировала, курировала.
К. ЛАРИНА: И «Пионерскую зорьку»?
А. МЕНЬШИКОВ: «Пионерскую зорьку».
К. ЛАРИНА: И вы все это слушали в детстве?
А. МЕНЬШИКОВ: «Радионяня»… Я мало того слушал, я с ними со всеми общался — с «голосами», которые все время на бабушкины дни рождения приходили, просто были вокруг нее. И к ней на работу приезжал. Мы были очень близки с бабушкой. Она большое действие на мою судьбу оказала, очень любила меня, я очень любил ее. Очень важный для меня человек. И моя судьба во многом как-то основана на всем том лучшем, что я от нее получил.
К. ЛАРИНА: Но постойте, вы же такой диссидент получился, хулиган, вместо того, чтобы быть вполне себе простым советским химиком.
А. МЕНЬШИКОВ: Только в условиях сюрреализма вокруг. Мне кажется, я гуманист, интернационалист, пацифист, а это нынче экстремизм и диссидентство. Только в этом смысле я диссидент, наверное. Но, наверное, я научился не бояться этого всего — не бояться, и наперекор идти. Революция, «Пионерская зорька», пионеры-герои… Не боятся быть за справедливость, совершать геройства.
Моя бабушка такая — герой. Она такая маленькая, хрупкая, но говорили, что она какой-то бронзовый памятник вообще человеческой воле. Все хотели идти за ней. Поднимая тосты, те же самые дикторы — и Литвинов, и другие, — говорили: «Я за вами в любой бой. Когда вы начинаете говорить…». Она очень по-наивному воспринимала все коммунистические лозунги, на чистом глазу нам их транслировала, а мы ей верили. Она была совершенно неноменклатурным человеком и за всю эту свою бешеную карьеру, скажем так, номенклатурную заработала себе две двухкомнатные квартиры в Москве и все, больше ничего. Никогда не было машины у нас, дачу построил дед из фанерок и газет, махонькую. Всё.
К. ЛАРИНА: Вообще в страшном сне, наверное, не могли представить наши родители, наши прародители, что может быть такое, чем все это кончится. Кончится войной, Россия нападет на Украину. Это что-то невозможное.
А. МЕНЬШИКОВ: Вообще, да. По нотам сыграв нападение фашистской Германии на Советский Союз.
К. ЛАРИНА: Слушайте, Андрей, вот смотрите, мы сейчас вспомнили старшее поколение советское. Многие из них действительно верили в эти прекрасные идеи. И идеи-то были неплохие. Как говорится в известном анекдоте, идея-то была хорошая. Вопрос инструментария.
А. МЕНЬШИКОВ: Говорили хорошие вещи, делая страшные дела.
К. ЛАРИНА: Ну вот смотрите, первое, что сделал Путин, стараясь понравится вот этому поколению — вернул советский гимн, мотивируя это тем, что что же, люди, получается, зря прожили жизнь? Мы не можем у них отнимать их идеалы. Почему я об этом вспомнила? Сейчас мы видим, как эти люди, которые возвращаются с фронтов, покалеченные, без ног, без рук — они требуют к себе внимания как герои. И у меня возникает страшное чувство, что опять все вернется. Что когда все кончится, все равно побояться сказать правду — что это было вранье, что это была захватническая война, что вы оккупанты, а не освободители. Получается, что сейчас целое поколение вновь вот такое с замороченными мозгами. Как им сказать?
А. МЕНЬШИКОВ: Это полная жуть. Все катится. И это стало понятно тем утром 24-го. Все это стало понятно — что это сотни тысяч покалеченных с ПТСР людей, которые не могут ничего кроме убивать, в ситуации, которые основана на полной лжи целой страны, моральной лжи. Ну страшно. Вообще непонятно. Каждый день все катится в тартарары, в какую-то пропасть жуткую без позитивных сценариев абсолютно. Все ухудшается, все становится хуже, хуже… В какой-то арифметической прогрессии уже, скажем так — не на чуть-чуть хуже, а в разы каждый день. Какие-то новые витки дна. Вот говорят это тоже выражение мемное насчет дна — там до дна… Там никакого дна нет. Да, все в какую-то черную дыру летит. Одно интервью у меня какое-то было, что как только прозвучало слово «обнуление», такое чувство, что разверзлась какая-то черная дыра, в которую все стало засасывать. Может быть, и так.
Но это в моем случае прогремел такой звонок, звоночек прозвучал. А так мы сейчас слушаем Новодворскую, которая нам все это говорила 20 лет назад, и просто себя чувствуем дураками полнейшими, считая ее тогда алармисткой, демшизой и так далее. Но я, тугодум, до этого очень долго добирался, подбирался до этих осознаний.
Да, ничего хорошего, никаких нет позитивных сценариев. Война не закончится, она будет продолжаться. Они хотят ее продолжать, они и будут ее продолжать. Страна будет становиться все больше Ираном. Репрессии будут все жестче. Власти будет все больше у Путина. Мрака, абсурда и вранья будет все больше. Ну да, вот как-то так. Вчера послушал классное интервью Чичваркина и Латыниной, мощное. Конечно, поберегите свои нервы, не слушайте сейчас Чичваркина, который просто говорит, что Путин победил, по большому счету.
К. ЛАРИНА: Это ужасно. Я тоже не хочу в это верить, но я вижу, что, во всяком случае, он себя ведет так, как будто бы он победитель. Это ужасно. Я бы не хотела заканчивать на такой ноте. Вот начало такое было жизнеутверждающее у нас. Так всегда бывает.
А. МЕНЬШИКОВ: Да, уравновесили. Извините, учусь профессионализму. Но надо играть с формой.
К. ЛАРИНА: Давайте вас так спрошу. Вот я спрашиваю вас: что для вас сегодня самое главное? Для вас лично. Какой-нибудь, не знаю, девиз, не девиз, но что для вас принципиально важно, что вы считаете главным своим сегодня…
А. МЕНЬШИКОВ: Работу свою делать лучше всех в мире. Свою маленькую работу. Что-то такое махонькое, что только я могу делать лучше всех, делать еще лучше, и еще лучше, и еще лучше. Еще осознаннее, еще скурпулезнее, самоотверженнее. В профессии находить свой вот этот эскейп. Казалось бы, бежать от реальности, но отвечать реальности и менять мир к лучшему махонькими действиями, которыми можете. Нужны советы сейчас, и я тот совет, который могу дать, даю.
К. ЛАРИНА: Кстати, мы сегодня вспоминаем разные интервью — я тоже всем рекомендую посмотреть интервью Миши Козырева с БГ, которое вот только что появилось на «Дожде». Как раз там тоже, отвечая на вопрос, может ли искусство или то, что я делаю, изменить мир, он говорит, что, конечно же, мир изменить невозможно, никто его не может изменить, но помочь одному человеку возможно.
А. МЕНЬШИКОВ: Да, что такое мир? Один человек и есть мир. А здесь потрясло меня ваше интервью с Ромой Либеровым, где он говорит: «А нет мира, нет. Мы его создаем. Вот как мы скажем, таким он и будет». Так и есть. Как мы решим, так он и будет. Поэтому не сдаемся. Нет, не такой мер, он другой. Сохраняем нормальность, ценим нормальных классных людей рядом, которых так много и которых гораздо больше. Так что все будет хорошо, я в этом абсолютно уверен.
К. ЛАРИНА: Ну что, обнимемся, дорогой Андрей? Спасибо вам большое.
А. МЕНЬШИКОВ: Спасибо вам!
К. ЛАРИНА: Я очень рада, что мы поговорили, но я думаю, что не последний раз. Будем дружить домами. Приходите и желаю вам успеха.
А. МЕНЬШИКОВ: Всегда ваш. Приглашаю всех на концерты: Варшава, Прага, Берлин в феврале. Подписывайтесь к соцсетям моим — в основном YouTube и Instagram. Лигалайз, ваш Лига.
К. ЛАРИНА: Лигалайз. Пока, счастливо!