«Честно говоря»: Максим Покровский у Ксении Лариной
Путину надо прекратить быть президентом. С тех пор, как ему в Гааге выписали ордер на его арест, это вообще понятно, это нормальные последовательные действия о признании его тем, кем, по мнению международного суда, является…
Подписаться на канал The Insider
Поддержать канал The Insider
К.ЛАРИНА: Добрый вечер, дорогие друзья! Это канал The Insider Live. Мы встречаемся, как обычно, раз в неделю с гостями в нашей виртуальной студии, чтобы поговорить о том, что происходит за конами наших студий и наших домов. А нашими окнами происходит одно — война. Здесь ведущая Ксения Ларина. И в гостях у нас сегодня музыкант, лидер группы «Ногу свело» Максим Покровский. Макс, приветствую, здравствуйте!
М.ПОКРОВСКИЙ: Ксения, здравствуйте! Я безумно рад вас видеть и слышать.
К.ЛАРИНА: Я тоже.
М.ПОКРОВСКИЙ: По старой традиции меня можно на ты.
К.ЛАРИНА: Хорошо. Но я все жду, когда Макс перейдет на ты со мной. Когда-нибудь это случится, поскольку мы не первый раз в эфире…
М.ПОКРОВСКИЙ: Если вам так комфортней я могу себя пересилить и попробовать…
К.ЛАРИНА: Вот прямо сейчас давай. Всё, перешли. Отлично!
К.ЛАРИНА: Должна быть гармония, ты прав абсолютно. Значит, смотрите, перед вами человек совершенно уникальный. Нет-нет, не потому, что он музыкант, исполнитель и вообще у него сейчас Болдинская осень: он пишет, выпускает много новых песен. Сейчас премьера прошла на этой неделе, мы об этом поговорим. И это человек, которого должны были судить, да не судили; должны были приговорить да не приговорили; должны были осудить по этой самой модной статье о фейках, о дискредитации Российской армии, да вот такое дело: что-то сломалось в этом суде. Хорошевский был это суд, да, Максим? — который сказал: «Срок давности истек по этому делу, поэтому не можем мы приговорить этого врага государства, но обязательно кара настигнет его», — как, Максим тоже об этом знает, говорили в кулуарах этого суда. Я не рассказываю вам сказку. Это быль самая натуральная. Максим, расскажи подробности.
М.ПОКРОВСКИЙ: Подробность таковая, что 27 марта состоялся суд. Пока это, собственно, гражданское дело или, как оно называется, по поводу административного правонарушения. Статья, как ты уже сказала, модная. Меня защищали юристы «Агоры». Огромное спасибо за эту суперпрофессиональную благородную помощь. Ну, о каких подробностях еще говорить? Дело было по факту чего-то там… в первой нашей антивоенной песне «Нам не нужна война». И там элементарно истек срок давности.
К.ЛАРИНА: То есть иногда они могут даже свои беззаконные действия подводить под закон.
М.ПОКРОВСКИЙ: Тут тоже вопрос. И мы, когда делали пост вчера на наших страницах в соцсетях, мы сказали, что когда судья, по словам нашего адвоката, сказала, что такой вердикт нужно вынести к сожалению, мы получили от адвоката голосовое сообщение и на эту секунду возникло: может быть, к сожалению, потому что все-таки, действительно, сожалению именно так приходится оправдывать Покровского, который ни в чем не виноват. Но наш абсолютно профессиональный адвокат решил уточнить, спросил, почему к сожалению. Нет, к сожалению, было не потому, что было дело дутое, а потому что она сожалела, что пришлось закрыть это дело. Потому что по ее мнению виновные — в данном случае я — должны быть наказаны. Что там еще было в кулуарах суда, не знаю. Я вообще как-то исключительно не любопытством отличаюсь по поводу собственных дел. Несколько месяцев назад в отношении нас тоже, по-моему, на базе песни «Поколение Z» возбуждали какую-то проверку. Чем она закончилась, никто не знает. Я обо всем узнаю реально, наверное, вместе с тобой. Позже, раньше — это чисто когда телефон откроешь. Причем я еще и по всем новостям не стрыбаю. Кстати, украинцы, наверное, говорят, по крайней мере мои: стрыбаю туда-сюда. Я узнаю от своих родных, близких. О прошлой проверке узнал от Яна Шенкмана, журналиста «Новой Газеты Европа». Так что еще что говорилось в кулуарах, я точно не знаю.
К.ЛАРИНА: Понятно, что срока пошли прямо, действительно, сталинские. Я не случайно употребила это слово как «Идут на север срока огромные…». И сегодня приговаривают к реальным срокам вполне себе реальных, конкретных людей. Да, заочно приговаривают, безусловно, и, я думаю, что не сейчас, так когда-нибудь и тебя приговорят. Был бы человек, а статья найдется. Статей у нас сейчас большое разнообразие. Ты видишь, как сажают сейчас людей. Сейчас явно будут сажать Женю Ройзмана, который чудом совершенно отсиделся под домашним арестом у себя в квартире. И вдруг они это заметили: «А чего это тут Ройзман сидит у себя дома в тапочках? А не пора ли ему на шконку?» И ты видишь: какие тут сроки давности? Просто фейковое обвинение за какую-то группу ВКонтакте, в которой он не состоял и никогда там не был. Сейчас ему грозит уголовное дело опять по этой модной статье. Ты за этим наблюдаешь, я уверена, и следишь. Вот скажи, пожалуйста, эти репрессии, они, на твой взгляд связаны с чем — что они боятся конкретный людей или что? Или это, действительно, акция устрашения для всего общества? В чем смысл этих бесконечных посадок и устрашений?
М.ПОКРОВСКИЙ: Я не могу ответить на этот вопрос, я не знаю. Тут работает какая-то одна большая машина. Машина государственная формально разумеется существует… нет, и фактически власть… Чтобы слов не тратить. Ну, там, наверное, поступают — не знаю, может, я глупости говорю — какие-то директивы: «Делайте вот так». То есть. наверное, какой-то чел из этой тусовки сказал: «Ну, давайте угнетать, давайте устрашать». Разумеется, это все делается дико странно, как и во всех больших корпорациях, тем более, еще и коррумпированных корпорациях. Я не знаю.. Если говорить большими категориями, то, держа под замком Навального, они себе вредят, потому что Навальный доказывает, каким может быть человек. То есть, блин, выпустили его, дали бы какую-нибудь премию, квартиру где-нибудь в Красногорске и попытались бы как-то сказать: «О, смотрите, успокоился». Понятно, что не успокоится, но так, чисто условно. Но он же сейчас своим мужеством доказывает, что это не работает. Есть сошка поменьше — я, в разы, в десятки раз. То тоже какая странная неэффективная работа со мной. Видимо, просто кто-то сказал: «Фас!» А куда «Фас», что «Фас», непонятная история. Я много лет назад, когда был на «Форте Боярд», «Форт Боярд» — понятно, телевизионное шоу. Заходишь в комнату. Там надо перепрыгнуть, перескочить, поскользнуться и достать какой-то ключ. Когда нам давали инструкцию, нам, участникам, говорили: «Вы когда зайдете в комнату, вам нужно решить два вопроса. Первый вопрос: Где ключ? Это очень важный вопрос. А второй вопрос: Как я его достану?» Потому что большинство людей забегает в комнату, начинает просто орать, скакать, дубасить что-то… Ну, вот они так и делают, я думаю.
К.ЛАРИНА: Хороший, кстати, квест. Я сразу вспомнила мультфильм «Масяня», серию, когда Масяня пришла к Путину и принесла меч для харакири. Вопрос главный: Где Путин? И второе: Как его убрать? Надо сначала найти… Максим давай вернемся к музыке. «Романтика тюрьмы» — так называется новая песня и клип, премьера которого прошла на этой неделе. Да, когда я узнала название и посмотрела тизер, который ты мне присылал, я почему-то подумала, что это про ЧВК «Вагнера», поскольку здесь война соединена с тюрьмой и я подумала, что это про это. Но оказалось, совсем про другое, что здесь тюрьма, как я понимаю, образ страны, что это страна рабов в буквальном смысле слова и рабов, которых гонят на убой, которых гонят на эту войну. И, с одной стороны, есть некая часть общества, довольно большая, которая живет так, словно этой войны нет, а есть часть общества, которая марширует и идет… Я пересказываю клип. Посмотрите, он есть на YouTube-канале «Ногу свело» в свободном доступе. Посмотрите обязательно. Такой маленький фильм, который очень точный по настроению. Давай спрошу, что ты вкладывал эту работу, что для тебя было важно?
М.ПОКРОВСКИЙ: Спасибо большое! Я постараюсь быть не на полчаса со своим ответом, растягивать, что называется. Но тут очень важный момент. Твой предыдущий комментарий о том, где находится Путин… Я не хотел бы просто уже касаться того вопроса, который мы как бы закрыли, но, с другой стороны, схватить эту возможность и, переходя к теме клипа и к теме ого, что эта романтика YouTube является таким всеобщим собирательным образом, и вот тот мостик в вопросе «Где Путин?» Ну, понятно, что Путину надо прекратить быть президентом. Все остальные вопросы я не готов обсуждать, потому что их много и с тех пор, как ему в Гааге выписали ордер на его арест, это вообще понятно, это нормальные последовательные действия о признании его тем, кем, по мнению международного суда, является. Это другая история. Причем я не сглаживаю углы. Я просто говорю: «Как минимум этому президенту надо перестать быть президентом. Но к чему я сейчас завел этот разговор? Я глубоко убежден, что Путин, он коллективный, то есть он порождение… И я больше уже не буду касаться Путина, я буду касаться «Романтики тюрьмы» и этой общей истории, когда они все строем ходят в нашем клипе. Это хороший вопрос, что не было войны — ты это воспринимаешь как часть общества, которое как будто не было войны… У меня это было совсем по-другому. И я зуб даю, я в первый раз сейчас с этого угла смотрю. Эта песня от имени человек, испытывающего посттравматический синдром. И этот человек полубредит. Не потому, что он бухой… Не, там даже поется, что кажется, пьяны. То есть он, может быть, и бухой…
К.ЛАРИНА: Контуженый.
М.ПОКРОВСКИЙ: Да, контуженый. Но дело в том, что и не было войны… Я до сих пор не верю, что она есть, эта война. Понятно, верю, но у меня кишки это не восприняли. Мозг воспринял, может быть, уже желудок, а вот до кишок еще не дошло. То есть мы еще в шоке. И вот с начала он поет: «И не было войны… как будто нет войны. И не было войны…». То есть пытается себя убедить, что не было или она закончилось. Это человек, который не понимает, что произошло. Потому что эта распоясавшаяся чернь, которая отрыгивает шаурмой… Я в свое время сочинил частушку. Я люблю писать частушки и претендую на то, то они самые остроумные, я просто их не очень сильно промоутирую. Частушка такая: «Как на Киевском вокзале продавали фуагру. Мы их на хуй посылали — покупали шаурму». Вот так. Фуагра не особо нужна. И вот эта распоясавшаяся, простите, чернь, она начинает управлять. И романтика тюрьмы в данном случае просто вот да, этот уклад. Даже больше, чем слово «уклад», лучше лучшего…
К.ЛАРИНА: Тогда я тебе скажу еще об этом своем наблюдении, когда я смотрела этот клип, на что я еще обратила внимание. Ты ни в кое мере не делаешь из этих людей карикатуру, из тех, которые идут убивать, которые с буквой Z на повязке, с этой свастикой путинской. Лица-то хорошие у людей. Я вот смотрю и вижу, что это нормальные люди. И как бы в голову не придет, если не показывать их в таком состоянии. А показать их дома или в институте. Там много молодых людей. У тебя этот строй с буквой Z, они там самых разных поколений: есть и пожилые, и среднего возраста и молодые. Но у них абсолютно нормальные лица. То есть для них это как бы естественный выбор. Не знаю, случайно это получилось или нет.
М.ПОКРОВСКИЙ: Я себе позволю все-таки уточнить немножечко. Возрастной баланс там в пользу молодых.
К.ЛАРИНА: И там девушек много очень.
М.ПОКРОВСКИЙ: Да. И акцент там сделан на именно такие лица светлые, молодые… Причем многие и них — это украинцы. Я просто знаю…
К.ЛАРИНА: Из актеров, которые принимали участие?
М.ПОКРОВСКИЙ: Да. И там нет карикатурности, безусловно, но там есть второй слой во всем этом. Я вообще не хочу глубоко лезть, и вообще говорить, что там прямо сверхглубокие зашиты… Они весьма неумело маршируют. Они — это дети. Это вот эти югенды, те, кого сделали… Я не хочу кичиться каким-то сверхзамыслом, но он был, что это дети, что это юные… почти дети, недавние дети. Да, там есть и постарше, безусловно, я с этим не спорю. Но я их сам учил маршировать — я. И они вот некоторые прямо ручонки неправильно делают… Это те абсолютно, только что вылупившиеся из яйца, которые могли бы стать прекрасными членами общества, которые могли бы поехать учиться в Европу и Америку вместе детей чиновников, которые могли бы прославить свою родину, если бы ее было, чем прославлять — Россию бы, со всеми этими «бы». Могли бы остаться за пределами этой страны и прославлять ее. Могли бы вернуться в эту страну, потому что по кайфу вернуться в Россию с образованием. «Джек Восьмеркин — «американец» кино в детстве было. Вернулся, рассказал про Америку, про Чичаго, про Гейропу, прости меня господи. Рассказал как о нормальном обществе. Привел нормальное общество… Они еще светлые. У них еще молоко на губах не обсохло. Это не карикатурность, мы их не делали полудурков, а вот таких… неумелых.
К.ЛАРИНА: Но в них и нет той слепой веры, такого безумия, допустим, как в кадрах из фильма «Кабаре», который многие сейчас вспоминают… Напомни, как называется песня, которую они поют Tomorrow… «Завтра принадлежит мне». Эта знаменитая песня, которая начинается как милая, прекрасная песня подростков немецких, а заканчивается «Хайль Гитлером!». Что это?
М.ПОКРОВСКИЙ: А теперь сравнивают с этим, как его…
К.ЛАРИНА: С Шаманом. Есть еще другая отсылка. Я тебе могу сказать, какая еще возникает ассоциация в связи с твоим клипом. Это «Стена». Hey Teacher… Это знаменитый клип, когда дети идут в мясорубку. Помнишь, Pink Floyd знаменитый.
М.ПОКРОВСКИЙ: Конечно.
К.ЛАРИНА: Вот отсюда. Но повторю, в чем разница для меня — что я в этих людях не увидела сознательного выбора. То ли они не понимают, что делают. Вот ты говоришь, что они не умеют маршировать. Я все перекладываю на реальность. Может быть, эти люди вообще не понимают, что происходит, там нет слепой веры в Путина и в великую священную войну, а есть какая-то… Ну да. раз надо, так надо.
М.ПОКРОВСКИЙ: Сейчас я приведу пример в совершенно в другом, в данном случае, в нашем контексте. Я года три-четыре назад здесь, в Нью-Йорке работал с одним продюсером, пока у меня еще не было этой студии. Я говорю: «Слушай, вот такие-то песни крутят там-то и там-то на российском радио. Вот «Авторадио» мы включаем — прямой эфир, вот у них в студии «Мурзилки», идет прямой эфир, как выступает одна певица (не помню, кто это был, я против нее ничего не имеют, просто не хочу называть) и дело даже не в ней. У нее музыканты, коллектив, нанятые ребятки такие». Он мне говорит, парень, нью-йоркский пацан: «Знаешь, что я вижу? Что они все несчастливые. Они просто вот работают и работают». Но для меня самое интересное, что там на ступеньки сажают как бы мини-публику, которая в студии создает движение. И там девочки садятся такие в студии. И вот так делают головками. Они делают головками, потому что им сказали, что это хит: «А теперь мы радуемся… А теперь мы плачем… Дети, а теперь мы радуемся… А теперь мы поем хит». А хитом у нас является «Я русский» или что-то еще. То есть они, наверное, не в состоянии понять, что это не чувства. Они, может быть, глубоко это понимают и это их глубоко где-то делает удивительно несчастливыми. Но они пока не понимают, что они несчастливые. И у них, наверное, запас юности, если можно так сказать, или запас прочности, или запас глупости настолько велик, что они не в состоянии от этого уйти в какую-то сверхдепрессию. Они просто пока находятся там. А что будет потом? Либо сторчатся, либо сопьются, либо, наоборот, адаптируются и продолжат нормально существовать, вполне себе будет комфортно. Не знаю.
К.ЛАРИНА: Вообще, это ужас — то, что ты описываешь. Они не то что несчастливые, но получается это инфантилизм какой-то запредельный, когда человек вообще себе не отдает отчет в своих действиях и даже в своих эмоциях.
М.ПОКРОВСКИЙ: А это так, как мы и жили. То есть мы все жили в режиме этих за 500 рублей сидящих, слава богу, не митингующих на Z, а сидящих на ступеньках у Мурзилок и делающих так, потому что это хит. Она звучит на радио — значит, хит. Как-то так. А в государстве так положено, значит, это правильно. Президент так сказал — значит, так правильно. У этого глубочайшие корни, я докопаться до них не могу, я пытаюсь докопаться. Общество не приемлет странных, общество не приемлет индивидуальностей. Это длинный разговор, я могу сейчас часов десять на эту тему говорить, причем в режиме монолога. В обществе достаточно давно, причем в таком обществе, я имею в виду даже под названием поп, рок культура.. Я уже пошел, сел на своего конька. Серость она властвовала, она властвует. Она начала властвовать очень давно. И эта стадность, это непримечательность примечательна…
К.ЛАРИНА: Похоже на совок? Сейчас то, что происходит в России, похоже на совок или это что-то еще новое?
М.ПОКРОВСКИЙ: Мне кажется, что плюс-минус да. «Ну, ты же понимаешь… Ну, там сказали…». Он не может, наверное, быть похож сто процентов. Потому что научили же как-то гаджеты в руки брать, какие-то слова новые вылезли: тренд, хайп… Научились в соцсетях делать вот так… Машина теперь в каждой семье. То есть это не может быть похоже на совок. Но какое-то… это не общество. Я не знаю. Я когда вспоминаю, совок… Я сильно страдал от совка, от того, что не было… но при этом даже у меня остались какие-то теплые воспоминания. У меня вот единственное теплое, что осталось от совка — это идущая толпа на работу… По-моему, это фильм «Служебный роман». Это совки. Я все время хотел от них сбежать куда-то где есть кейс: секс, рок-н-ролл и все такое. Но те совки, у них была душа человеческая. Причем я не ностальгирую. Мне пофигу детство, пофигу юность. Я живу только будущим. Но у них какая-то была душа. А это прямо какие-то такие… А сейчас ж вообще весь мир такой, они сидят вот такие… Плюс еще на них 22 года этого милашество наложилось.
К.ЛАРИНА: Ну, постой, хочу все-таки вернуть тебя в твое отрочество, если не в детство. Как это получилось? У тебя семья была советская или какие-то были ростки инакомыслия внутри вашей семейной ячейки. Каким образом ты стал чувствовать, что тебе хочется из этого вырваться, из такого общества?
М.ПОКРОВСКИЙ: Не знаю. Как-то органично. Моя бабушка Ольга Владимировна Покровская была убежденным и неизбалованным коррупцией коммунистом.
К.ЛАРИНА: Идейным человеком.
М.ПОКРОВСКИЙ: Да, она свято верила. Она жила со своими родителями, пока они были живы, с прадедушкой и с прабабушкой. Там у них был прописан папа. Папа с мамой развелись, когда мне было 7 лет. У них была 3-комнатная квартира. Она была в доме пятиэтажке. По-моему, не хрущевка а чуть лучше. Хрущевка, по-моему, совсем без балкона, а у них все-таки был небольшой балкон. На бульваре Карбышева. Какие-то были бенефиты у нее. Например, она могла меня направить в хороший пионерский лагерь под Феодосией. Ну, потому что партийным работникам давали тоже какую-то небольшую льготу от предприятий. Еще какие-то были у нее бенефиты, не знаю, могла колбасу какую-нибудь принести под Новый год. Папа мой был спортивным журналистом. Он был коммунистом. Он ездил в заграничные поездки. Но меня никогда с собой не брал, Ну и не мог брать. Бабушка ездила по соцстранам. В Югославию вот у нее была загранкомандировка. Папа потом, позже, стал ездить США и Канада как спортивный журналист. Поскольку я творческий пацан, меня вообще тянуло на творчество и социализацию. Поэтому я по своей инициативе стал председателем совета дружины в школе. Потом меня тянуло к каким-то атрибутам, которые мне нравились тогда. Я научился барабанить. Я был пионер-инструктор барабанщик. Потом мне нравился горн. Горн берешь, на коленку ставишь, приседаешь, руку держишь на поясе, а потом берешь и горнишь. Я был лучшим горнистом нашего Ворошиловского района. Ворошиловский район потом стал Хорошевским. В Хорошевском было слушанье по моему делу. Вот я какого-то 80-какого-то года лучший горнист района Ворошиловского — теперь меня судят в Хорошевском. А потом, в какой-то момент накрылась вся фейковость. Причем у меня это так произошло. В 80-м году меня отправили в Артек.
К.ЛАРИНА: Ничего себе!
М.ПОКРОВСКИЙ: Потому что в 80-м году была Олимпиада. А я был активным членом Совета дружины. И всех достойный пионеров вывозили в Артек, Орленок, чтобы было поменьше детей в Москве. И наша пионервожатая, она знала, что… ну, папа исправно платил алименты, тем не менее, мама меня растит одна, но с алиментами. Но финансовое положение у нас было достаточно тяжелое. Мы не умирали с голода, но мы жили сверхскромно. И мне дали бесплатную путевку в Артек за хорошую работу. И я приехал в 80-м году летом, когда была Олимпиада в этот Артек в котором собралась вся Москва. А до этого я ездил в пионерский лагерь Планерское. Это станция метро у нас «Планерное».
К.ЛАРИНА: Это Крым.
М.ПОКРОВСКИЙ: Крым. Это у подножья горы Кара-Даг. Причем я поехал в то лето и туда и потом в Артек. А я очень любил этот пионерский лагерь «Восход». Он был маленький. Там было или 5 или 6 отрядов это максимум. И вот этот огромный Артек, заполненный москвичами, такая уравниловка, такая гадость, такая во всем фальшь, такая омерзительная фальшь. А я в это время уже… там и половое созревание, уже потихоньку я трансформируюсь в юношу. И музычку я начинаю уже какую-то любить и слушать. Уже Boney M я до этого услышал. Все на зарядке артековцы кричали: «Ottawan, то ли Eruption или там One way ticket. Тогда еще заводили. Еще/уже, я не знаю, как в контексте этого дебильного времени говорить еще или уже. Короче, заводили… Меня тянуло в музыку. Мой сосед старший меня — я к тому времени уже немножечко познал какие-то первые звуки группы Чикаго — это хороший аский коллектив. А мамочка у меня работала в системе ГДРЗ (Государственный дом радиовещания и звукозаписи).
К.ЛАРИНА: Улица Качалова.
М.ПОКРОВСКИЙ: Нет, улица Качалова — это главный офис. А мама работала на Пятницкой. И там эти огромные STM, где на бабинах… то есть ленты, не кассеты компактные, которые вставлялись, а на катушках. На катушках называлось у нас, получается они пластмассовые, а там были бабины. То есть это на железную круглую бабину наматываешь пленку. Если она распадется, то распадается все. И мама мне начинала носить записи. Они мне позаписывала то, с чего началось мое… то есть ABBA, Boney M. А после ABBA, Boney M, которые навсегда останутся, пошло, тогда говорили — посерьезнее, но на самом деле это просто другая музыка. То есть я стал слушать Rolling Stones, я стал слушать Дэвида Боуи. И меня туда меня это привело. Туда — это в музыкальную культуру.
К.ЛАРИНА: Она, собственно, и вывела тебя на такой личностный уровень, когда ты состоялся как человек, да?
М.ПОКРОВСКИЙ: Ну, тут сложно сказать. Она меня вывела на желание делать что-то самому музыкальное.
К.ЛАРИНА: И на свободу, и на понимание свободы, наверное.
М.ПОКРОВСКИЙ: Да. А это меня вывело на Московскую рок-лабораторию на втором курсе уже института. Несмотря на то, что все рок-клубы, рок-лаборатория тоже рок-клуб с таким замечательным именем, они контролировались… Они даже назывались Московская городская творческая лаборатория рок-музыки при МГК ВЛКСМ. То есть понятно, что они контролировались из КГБ, это не могло не контролироваться. Но это никак не сказывалось. Там была просто живая мысль. А тут уже произошел мостик и перелом уже не в моем восприятии совка, а произошел фундамент моего невосприятия того, что происходит сейчас, вот этого уже совка — совка 2.0. Поразительная, совершенно свободная, совершенно творческая красотка Москва со всеми своими выкрутасами, со всеми своими фельдиперсами, которая, может быть, дала не слишком много такой музыки, я имею в виду в те годы, музыки, что называется, навсегда, потому что, не знаю, «Машина времени» появилась на свет раньше и не только «Машина времени» как пример. Но это была та Москва, которая кормила идеями, кормила эмоциями. Я всегда хотел быть интернешнл, всегда хотел петь и на английском тоже и где-то преуспеть, чтобы меня услышали. Это просто моя душа. А это, кстати, еще один скачок — на секундочку — назад. Я всегда мечтал попасть за границу — постоять. Чтобы одним каблуком переступить эту заветную линию и постоять за границей. Я люблю мир. Особенно при совке, когда ничего нет: секса нет, этого нет, музыки нет, одни ВИА играют. Понятно, за границу хочется. А потом это у меня трансформировалось в чуть более здоровые чувства. Я хотел видеть мир. И опять, возвращаясь к той же Москве самого кона 80-х, она меня родила, Москва как музыканта. И, конечно, когда посредине к концу 90-х почва вся поменялась, вся ситуация поменялась, вся культурная среда, в которой я существовал, она стала уже не моей, она мне стала очень чуждой, она стала очень некомфортной. И тогда для меня начался совок 2.0, тогда уже.
К.ЛАРИНА: Когда ты впервые за границей побывал и что это было?
М.ПОКРОВСКИЙ: Впервые за границей я побывал… Илюшке сейчас 28… Вот примерно тогда. У нас только с Таней родился Илюшка, ему было чуть более полугода, но мы уже осмелились оставить его маме и поехали в Турцию.
К.ЛАРИНА: 94-й.
М.ПОКРОВСКИЙ: Типа того. Наверное, 5-й, лето 95-го. Могу ошибаться.
К.ЛАРИНА: То есть до 95-го года, в советское время ты никуда не выезжал, ни в ГДР, никуда.
М.ПОКРОВСКИЙ: Нет. Вот это была Турция. Я уже был женат, у меня уже был сын.
К.ЛАРИНА: Ты помнишь первые впечатления?
М.ПОКРОВСКИЙ: Ну да. Это был резорт. Я понимал, что я еду не в ФРГ или тогда уже…
К.ЛАРИНА: Там уже была Германия, но все равно ФРГ…
М.ПОКРОВСКИЙ: Я это, естественно, все понимал, мы все понимали. Плюс мы там были еще русской компанией. Мы познакомились там с русскими ребятами, с которыми мы дружим до сих пор. Это наши лучшие друзья, семья, с которыми мы дружим. Они тоже потихоньку перевалили уже в Америку, они живут, правда, в другом городе. Мы до сих пор лучшие друзья. И все чрезвычайно мило. А потом уже какие-то поездки были еще. Испания…
К.ЛАРИНА: У нас неожиданный получился рывок в воспоминания, я тоже этого не планировала, случайно получилось, потому что все время сравниваешь то время с сегодняшним временем, находишь какие-то общие черты и находишь какие-то радикальные, совершенно несовместимые вещи. И я хочу вернуться к началу твоего монолога, как мы вышли на эту тему. Ты сказал, что в совке все-таки люди были какие-то душевные. Ты знаешь, это моя тоже очень любимая тема. У меня все время есть ощущение — я постарше и все-таки в сознательном возрасте больше провела в советском времени — я скажу тебе так, что у меня стойкое ощущение, что тогда нормальных людей было больше, чем сейчас. Не знаю насколько тебе знакомо это чувство, когда ты об этом вспоминаешь.
М.ПОКРОВСКИЙ: Думаю, да. Не могу утверждать, думаю, да. Я могу объяснить, почему немножко у меня на лице в голосе сомнение. Потому что у меня это все равно мешается с тем ощущением, что мир одурел в принципе.
К.ЛАРИНА: Сейчас, да?
М.ПОКРОВСКИЙ: Мир одурел. И если говорить не о России и не только о России… Мы время от времени говорим об этом с дочкой. Сейчас американское общество испытывает тоже достаточно серьезные… Это не потрясения как потрясение, но просто целое поколение другое. То есть Тасенька говорит о том, что она, ее — мое поколение… просто видно, что с людьми происходит.
К.ЛАРИНА: Но что, ты можешь это описать, в чем сумасшествие мира сегодня?
М.ПОКРОВСКИЙ: Одним словом: соцсети. Это, конечно, неполный ответ, это biased. Я к чему-то склонился, к больше так описал… Максим, опиши одним словом. Конечно, это все намного шире, намного глубже. Я не особо большой профессионал в этом, мягко говоря. Анализа, наверное, я сейчас не дам какого-то и не построю мысль четко. Но сдуревшие, все абсолютно сдуревшие. Всё по телефону происходит. Заходишь в аэропорт, прислоняешь вот так билет здесь посадочный… И все это. Но стоп! Нет, я скажу даже больше. Ведь я каждое утро здесь говорю, поскольку я живу по йью-йоркскому времени, когда я в Нью-Йорке. Основное время я в Нью-Йорке, то в Россиюшке и в Европе уже все произошло, что в этот день должно произойти. И всё сваливается. Я считаю, то это адок. Это информационная пытка. Мы живем в режиме информационной пытки. У меня недавно несколько месяцев был брейкдаун такой, что я психовал из-за того, что я не мог вспомнить, из-за чего я психовал. Это уже к врачу надо идти, по-хорошему, по-серьезному. Я открываю — у меня сообщение, я отвечаю на это, но у меня вылезает другое — я за бываю, зачем я открывал. Я могу не отвеченный какой-то текст, который я начал отвечать неделю назад и не отправил, потому что что-то вылезло и я отвлекся. Мне вчера продюсер нашего клипа «С Новым годом, сынок!» присылает свой проект, который связан… сделали они короткий фильм, рассказывающий в художественном ключе об ученых, занимающихся каким-то квантовым компьютером, какая-то интересная тема, а я понимаю, что я просто не в состоянии… Я смотрю на этот телефон, где там что-то происходит. Я пишу: «Я пока не готов понять». И все так живут. И эта информация, она быстро-быстро поступает. Вот этот думскроллинг, когда ты не можешь оторваться и проскроливаешь. А совки современные, они же продолжают это все проскроливать… Я ВКонтакте давно не появлялся. Это в смысле не день, не два, а то и больше года или нескольких лет. Что там вообще, они же контролируют вроде?
К.ЛАРИНА: Ну да, это эфэсбэшная вся крыша.
М.ПОКРОВСКИЙ: Они все так же проскроливают, они проскроливают с тем, что надо бандеровцев наказать, чтобы ракеты там вовремя… У меня есть люди знакомые — «отбомбить то, что надо», то есть субботнюю порку устроить. Понятно. Потом Соловьева послушать, еще и про скролить. И это же не по теме… Ты об этом не спрашивала, но, по-моему, общество сейчас российское, насколько я понимаю, насколько слышу, оно сейчас в другую стадию сейчас входит такого уравновешенного молчания и вообще необсуждения, в своем кругу.
К.ЛАРИНА: Да, я тоже это читаю и вижу по каким-то наблюдениям мои друзей, которые туда приезжают и возвращаются, когда там, по-моему, Аня Наринская писала, что когда она была в Москве, в кафе очень дорогом в центре города, подруга начала говорить с ней шепотом. Она говорит: «А почему шепотом?» — «А ты что, разве не понимаешь?» Вот до такой степени. И это, как я поняла по наблюдением, это на уровне инстинкта. То есть это даже не страх… Когда люди, извини меня, заглядывают тебе в телефон — сосед по лавке в метро — ты знаешь эту историю? Чувак просто вызвал полицию. Ну как? За детские рисунки сажают, за лайки. Я вот рассказывала, мне сегодня пришло письмо от одной женщины, зрительницы нашего канала. Она нас смотрит. И она мне пишет: «Ксения, большое спасибо за то, что вы делаете, но я не могу даже лайка поставить вашему видео. Простите», — говорит она.
М.ПОКРОВСКИЙ: У меня был такой комментарий недавно. Кстати, мне тут пришла в голову мысль о том, что нынешний совок… все-таки совок горбачевский, его можно поделить на этап — ленинский, сталинский, хрущевский, брежневский или постбрежневский, вся остальная братия… этот «Кучер» — Констанин Устинович. Это я уже смеюсь. Этот совок постперестроечный, он весь путинский. И он, наверное, в себя как-то вбирает. То есть элементы брежневского совка налицо. То есть там уже можно было… Та-бада-бада-па-бара-ба-ба! Можно же плясать. Можно мини-юбку надеть, можно пойти, выпить в баре, орешки покушать, блядь! Пардон. При этом элементы сталинского совка. Конечно, это еще не «черный воронок» приезжает. Не знаю, не лезу, но, наверное, сейчас еще не сталинизм…
К.ЛАРИНА: Послушай, это фашизм. Ну, давай мы будем честны. Это все равно фашизм.
М.ПОКРОВСКИЙ: Без проблем. Я имею в виду не сталинизм по тому, как увозили и в каких количествах уничтожали, я только это…
К.ЛАРИНА: Сроки вполне уже сопоставимые со сталинскими, ты посмотри.
М.ПОКРОВСКИЙ: Вообще не сглаживаю, вообще не спорю. И Z-свастика в нашем клипе последнем «Романтика тюрьмы» об этом говорит. Не-не, я вообще ничего не сглаживаю. Я как раз говорю о том, что еще хуже. Потому что этот совок нынешний, он в себя впитал всё. То был сталинский, но там нельзя было плясать «Малиновку», условно говоря. Когда был брежневский л там уже были ВИА и не вывозили… А здесь вот такое… У меня даже от этого голова идет кругом. То есть бухать можно, на тачке ездить можно, как бы капитализм. А тут вот такой сталинизм. Наверное, в этом особенность данного совка. И этим, наверное, он очень, конечно, обманчив.
К.ЛАРИНА: Потом еще, конечно, та возгонка ненависти, которая все эти годы присутствовала и в телевизоре, да и везде. Вот сегодня эти плоды мы, российская общество, пожинаем. Да, это так. Тут, знаешь, какое еще главное отличие? Ну, все-таки мы за мир во всем мире. Это была красивая идея Советского Союза. То есть все равно я даже не могла представить себе в страшном сне, чтобы всерьез кто-то говорил про то, что Россия, Советский Союз нанесет ядерный удар по Вашингтону. Помнишь, эта знаменитая песня. Не знаю, твоем детстве она была? Я ее помню, как «падает-падает ядерный фугас».
М.ПОКРОВСКИЙ: Да. «И забирается под противогаз».
К.ЛАРИНА: Да-да, это была такая шутка. Но на самом деле все понимали прекрасно, что точно мы не позволим. Поэтому все песни были такие. И «Солнечный круг», который сегодня, по сути. запрещенная песня. «Солнечный круг, небо вокруг» — вот, собственно, за это девочку Машу Москалеву отправили в приют, за то, что она нарисовала солнечный круг и небо вокруг. Понимаешь? Поэтому это важнейшая разница. Война стала национальной идеей — скажу я так. То, чего не было в Москве. «Только бы не было войны» — на чем выросли наши родители и наше поколение и следующее поколение советское — «Только бы не было войны». А сейчас посмотри…
М.ПОКРОВСКИЙ: «Можем повторить». Да.
К.ЛАРИНА: Такое ощущение, что нас никто не снимает и не видит. Такой жанр разговора абсолютно не публичный, и он мне даже нравится.
М.ПОКРОВСКИЙ: А я ловлю себя на мысли, что я еще ничего не сформулировал, никакого стейта не сделал…
К.ЛАРИНА: Нет, ты много чего рассказал. Я хочу вернуться в сегодняшний день и напомнить, что больше году длиться этот кошмар. И ты был — поправь, если не так — чуть ли не первым из рок-музыкантов российского происхождения, русскоязычных, который сформулировал своим музыкальным, поэтическим языком все, что ты думаешь по этому поводу. Сейчас огромная конкуренция, я ее вижу. Во-первых, к вам, старым эмигрантам, уже эмигрантам-ветеранам присоединяются все новые и новые люди, в том числе, из музыкального цеха, вообще, из театрального, художественного. И мы видим, как концертные туры проходят по всему миру русскоязычных артистов, которые против войны. Насколько в этом смысле изменилась ситуация — не люблю слово «рынок» — но, скажем, в этом профессиональном пространстве за пределами России?
М.ПОКРОВСКИЙ: По мере того, как я слушал вопрос, менялось мое восприятие этого вопроса, и это хорошо. Когда прозвучали слова «сейчас конкуренция», по-моему, даже ты сказала, огромная конкуренция, я внутреннее стал сопротивляться, потому что по антивоенному продукту, я имею в виду по антивоенным песням, она какая была, такая и осталась. Я бы ее хотел. В тысячный раз говорю, я уже не хочу быть городским сумасшедшим, который одно и то же повторяет, но, тем не менее, все началось для нас с песни «Нам не нужна война» и с желания сделать совместную песню. В данном случае здоровая конкуренция… Я, кстати, если можно донесу еще одну мысль, она стоит в сторонке, но она… Конкуренция, она и должна была быть в том смысле, она может быть хорошая, творческая конкуренция, когда, действительно, люди стараются сделать какой-то антивоенный продукт как песню. И ее не должно было быть — это длиннейшая тема, — потому что не существует ни комьюнити, ни общества, ни поддержки, ничего общего. Это совершенно разобщенные музыканты. Это не то, что моя боль. У меня никакой боли нет, я живу себе, пишу песни, все нормально. Но просто, в принципе, когда общее горе, не должно быть конкуренции, все должны взяться за руки. Я сейчас к этому вернусь через секунду, потому что не хочу уходить от сути вопроса. А вот суть вопроса, что стали ездить по всему миру большое количество артистов — ну, тут, во-первых, всем добро пожаловать. Мы ездить стали совсем недавно. Мы ведь все это время не ездили. Мы в первый свой европейский тур отправились только в январе этого года. Сейчас мы вернулись из второй части тура и вот собираемся во Флориду. А между частями тура мы съездили в Канаду. То есть мы активно ездим, и мы как раз являемся теми новыми эмигрантами, получается, которые присоединились к старым. Если те, кто тоже присоединяются к концертирующим по миру, они бы так пестрили антивоенными… на самом деле в них огород кидать сейчас камень нехорошо, здесь много есть достойных людей, которые сделали много достойных поступков и антивоенных тоже. Я просто сейчас не говорю, что их нет, этих людей. Они есть, и мы их все знаем. Я говорю просто, что их количество не растет. Поэтому мы пока не понимаем, как ездить теперь по отношению к тому, как было год с небольшим назад, когда начиналась война. Повторю, я уже сказал почему — потому что близко не помышляли о том, чтобы ездить какими-то турами. Сейчас мы весьма активны. Собственно, это и есть ответ на вопрос. Посмотрим. Наверное, русскоязычное общество за пределами России сможет как-то вместить нас, чтобы мы не сдохли с голоду.
К.ЛАРИНА: А публики хватит на всех?
М.ПОКРОВСКИЙ: Не знаю, это пока вопрос. Вопрос тяжелый. Я не могу сказать да или нет, но у меня есть надежда, что да. По тому, как мы сейчас проехали, есть надежда, что хватит. Тем более, что публика продолжает прибывать. Но, правда, и артисты продолжают прибывать. Я не знаю. Но я могу сказать, что наша ситуация сейчас небезнадежная, мягко говоря. В принципе, мы сводим концы с концами. Это еще для меня хороший повод — я не знаю, будут ли мониторить наш диалог прокремлевские СМИ и так далее, — но это нормальная история, потому что многие мне пишут, даже многие из моих бывших коллег рот открывал и говорил, что я приползу.
К.ЛАРИНА: Да, это их любимая тема.
М.ПОКРОВСКИЙ: Да. И я в этом смысле можем, если будет желание Иосю вспомнить Пригожина. Понятно, что горячая тема, но мне есть, что сказать. Так вот, ну как я приползу? Как я приползу, когда я уже 4-5 лет до ковида как обосновался. Ковид нас перетряхнул так… И мы были такому были близки финансовому краху, мы как наша семья и как наша копания «Ногу свело». И мы вышли из такого, что не будь сейчас вообще никаких концертов, мы бы все равно выжили. Уже бы не поползли. Плюс еще из принципа бы не поползли. Но это уже ладно. Сейчас пока речь не о принципах идет, а денежку считаем. А потом какие-то начались концерты. Ну, куда? Говорить о том, что я приползу… Нормально мы сведем концы с концами — Тьфу-тьфу-тьфу! Ну, и поводу конкуренции это длинная тема. Вообще в обществе конкуренция какая-то. Я имею в виду в обществе нашем, антивоенном обществе. Ведь умники-то… Мы тоже все на Фейсбуке, я условно буду говорить, без обид — фейсбучные умники, они же все почитали и Кафку и Ницше. А я-то дальше «Незнайки на Луне», «Трех повестей о Карлсоне, который живет на крыше» и еще в данном случае вспоминаю «Маугли» — не то, что не ушел. Я чуть-чуть дальше ушел, но не на световые годы я ушел. О конкуренции. В одном из эпизодов «Маугли» была засуха, и это было Великое перемирие, когда живые существа поняли, что львы не должны жрать буйволов, чтобы они выжили, чтобы их хотя бы потом можно было жрать. И это не совсем, правда, ответ на твой вопрос. Это то, что меня поражает, как так называемая прогрессивная часть общества, так называемый локомотив потерял свою страну, свой народ, мы потеряли самих себя. Все у нас что-то какая-то конкуренция. Вместо того, чтобы было образовано какое-то комьюнити, когда все, кто мог, вместе спели. Не просто вместе спели, а организовали… Ребята, кому нужна помощь? Кто сегодня выезжает? Петька такой-то из группы такой-то выезжает. У него визы нет. У кого есть юристы, братцы? Васе барабанщику такой-то группы не хватает на билет, не хватает на жилье. Кто может передержать у себя пацана? Кому-то нужны юристы. Чуваки, сегодня у такого-то — прости меня господи — у Покровского, например, который — я не хочу про себя, якать, мы уже все сделали — да, в лучших условиях, потому что позаботился раньше, сидит в США. Может быть, за кого-то говорит — я просто не хочу якать — этой песней за тех, кто не может говорить. Пацаны, кто перепостит? Поддерживаем сегодня этого.
К.ЛАРИНА: Этого нет?
М.ПОКРОВСКИЙ: Этого не то что нет, а есть то, что ты говоришь, а то, чему я уже поддался — есть конкуренция: кто как проедет по русскоговорящим во всем остальном мире — вот это есть. А вот того — нет. Мы один раз попробовали, ну два… Один раз мы попробовали «Нам не нужна война». Я уже не рискую оказаться городским сумасшедшим, я уже городской сумасшедший, который одно и то же… не хочу об этом говорить. Точно так же, как проговорил Шевчук про жопу президента — мы сразу в соцсетях. Я что, ДДТ слушал, что ли, в своей жизни когда-то? Не, у меня другая музыка при всем уважении. Где это комьюнити? И ты меня сегодня спрашиваешь: «Макс, блин, вы музыканты. Вы организовали это сообщество, этот чат, у вас там есть даже свои юристы, у вас есть какие-то свои квартиры, явки, счета. Что же вы, Макс, это сделали на шестой месяц войны, а не на третий?» Но ты мне вопросов этих не задаешь. Потому что сейчас уже 523-й месяц войны, а этого никто не сделал, никто ни о чем не подумал. Позвони мне сейчас: «Макс, вот у тебя здесь, в студии можно поставить раскладушку, чтобы Артемыч, там Петрович, Фигович — вот он не может — чтобы переспал недельку, коллега твой». Что, я не пущу коллегу на раскладушку на недельку? Нет этого. Этого нет. Эта форма жизни не хочет выживать, не будет…
К.ЛАРИНА: Подожди. А почему тогда это не сделать? Чего ты возмущаешься? Я тебе скажу, что, во-первых, аналоги такие есть. Есть проект, который придумал Михаил Борисович Ходорковский «Ковчег», и у них как раз эта взаимопомощь, взаимовыручка абсолютно на чистом энтузиазме, волонтерстве построена. Причем там есть по направлениям: культура, IT, инженеры, студенты… Есть направление по странам. Я живу в Португалии. У нас тоже есть португальский «Ковчег» от Ходорковского чат. За которым я тоже слежу. И там есть и музыканты, есть и режиссеры, есть разные другие люди, художники самых разных видов. И собираются, коммуницируют друг с другом и помогают. Вот тебе задание, Макс — а сделай!
М.ПОКРОВСКИЙ: Ксения, ты будешь удивлена, но последний на настоящий момент, но всего лишь, правда, один раз я был на встрече с «Ковчегом» неделю назад в Истанбуле. Я прекрасно знаю «Ковчег». До этого я был полгода назад в Ереване. И дай бог им здоровья и процветания и так далее. Это совершенно достойная организация, которая, действительно… Вот я сейчас узнал, что она есть в Португалии. На данный момент я очень четко отвечают на конкретный вопрос о конкуренции музыкантов…
К.ЛАРИНА: Ты говоришь именно про цеховое…
М.ПОКРОВСКИЙ: Да, цеховое. И я по музыкантам я… как мы говорили: «Вот такое я говно!» — по музыкантам я больше бегать не будут. Я 55-летний без пяти минут Максимка в кроссовках и шортиках бегать по музыкантам, звонить… кому-то я писал даже: «Нужна помощь?» — «Ноу-ноу…» Ребята, давайте так. Я свое слово сказал, оно особо услышано не было. Нет проблем. Я делаю то, что я делаю. Причем задание это я не беру на себя. Потому что ест и вторая причина, чуть более прозаичная. С тем, что мы делаем по «Ногу свело» — а все знают, что мы сделали за этот год — мы с Таней и не только с Таней (я имею в виду мою жену Таню, нашего Илюху, сына, который в Европе) — мы реально вешаемся. Я уже рассказывал, как у нас поступают… Тут такая история. Тут больше речь идет о желании каком-то. Этого желания нет. И вот это «Вот тебе, Максим, пионерское задание: Собери волонтеров, которые выйдут и начнут окурки на улице собирать». Да надо просто чтобы они вышли и начали собирать. Это так не делается. У меня был прекрасный разговор с Андреем Стрижаком. Это очень хороший белорусский правозащитник. Познакомил меня с ним уже упомянуты сегодня, прекраснейший человек и журналист Ян Шенкман. И тоже мы сидели, в Вильнюсе встретились. И вот мы сидим, выпиваем пивко, и он говорит: «Макс, ну, почему?..» Я говорю: «Ну, мы русские не можем организоваться». Он говорит: «Да, это так». И он говорит замечательную фразу, формулировку делает: «У вас, у русских отсутствует горизонтальная организация, способность к горизонтальной самоорганизации». Вот у белорусов — мы сейчас не говорим, доделали, они недоделали — памятник этому народу уже за то, что он сделал. Он говорит: «У нас, у белорусов, — и я с этим соглашусь, — горизонтальная организация есть». Про украинцев я вообще сейчас не говорю. А у нас, у русских этой горизонтальной организации нет.
К.ЛАРИНА: А чем ты это объясняешь.
М.ПОКРОВСКИЙ: Если я это когда-то объясню, и если мне не дадут Нобелевскую премию, rest assured… конец моей фразы понятен, я не могу этого объяснить. Я над этим ломаю голову последний год, что это: стечение обстоятельств, что так не повезло с революцией, с Ильичом и так далее, или это географическое положение тяжеловатое, или холодно плюс большая страна, то есть геополитическая ситуация плюс не повезло. То ли еще что-то. Однозначно влияет на это территория. А кто сделал территорию… что было раньше: курица или яйцо? — вот кто это скажет, тому и Нобелевская премия а это. Я говорю совершенно серьезно. Потому что у меня не то чтобы много, но вот у меня была беседа с девушкой, замечательной совершенно — с журналистом, было уже несколько месяцев назад, телеканал «Днепр» — она мне говорит: «Мы это сделали как народ, потому что мы украинцы». Я украинцам тоже могу в глаза могу… Я ничего, кроме хорошего не могу сказать, но, тем не менее, ну да, есть украинцы, но есть же украинцы на территории России, который я очень хорошо знаю, которые считают, что должны отбомбить, где надо… У меня есть один… из юности есть, не хочу просто сейчас…
К.ЛАРИНА: А есть даже очень известные люди. Гражданин города Львова Юрий Башмет, который целиком и полностью поддерживает эту войну. Я уж не говорю про многих других.
М.ПОКРОВСКИЙ: Это все мы знаем. Другая история, что есть абсолютно русскоговорящие, не говорящие Ґ, а Г на русском языке украинцы, граждане Украины, которые делают колоссальные вещи для поддержки собственной страны ,с коими я встречался, например, и в Утрехте (это Голландия), когда мы собирали денег на скорую помощь и собрали таки. У них совершенно другая история. Они могут сказать совершенно спокойно украинец, они даже не думают на эту тему. Они могут даже сказать, за что меня сейчас украинцы бы сильно упрекали, — они могут сказать «на» а не «в» Украине. Они дело делают, они занимаются не предлогами и ударениями, к которым я лично отношусь с огромным уважением и пытаюсь говорить и успешно говорю «в Украине » и не укрАинский, а украИнский. Это я обязан… ну, я ничего не обязан, но О’кей, я это под доброй воле делаю. Я это к тому, что русские или приехавшие русские, полукровки, которые получили там гражданство, вид на жительство, они сейчас понимают, что такое Украина. Это работает территория. Территория России. Почему она такая? Нобелевскую премию тому, кто это решит!
К.ЛАРИНА: Ты знаешь, я тебя слушаю и, пожалуй, соглашусь. Даже по тому, как сейчас, когда в России людям отменяют концерты, тому же Шевчуку ДДТ или тому же Меладзе или Леве и Шуре, никто же в поддержку не высказывается из коллег, никто не устраивает никаких акций поддержки людей. ДДТ — это вообще отдельная история. Они там, они в России. И для меня это тоже загадка. То же самое я могу сказать про театр, поскольку это больше моя епархия театральная. Ты же видишь, что «умри ты сегодня, а я завтра». Понимаешь? Никто не впряжется за людей, когда снимают имена с афиш, когда увольняют людей из театров за инакомыслие, никто не впрягается. Наоборот, еще скажут — так и надо. Я вот читаю без конца выступления Александра Александровича Калягина, который точно так же, как и какие-нибудь Прилепины или кто там у вас, вашем цеху из таких, активных… какая-нибудь Чичерина с Галаниным — точно так же они ругают последними словами уехавших людей, которые подняли свой голос против войны. Наверное, здесь еще и политическая история работает, понимаешь?
М.ПОКРОВСКИЙ: Да, тут два момента. Просто и ответ и комментарий. Когда ты перечисляла имена артистов, я просто беру себя в руки… и я не хочу быть источником склоки. Но, с другой стороны, перечисленный тобой имена… я даже не буду намекать. Как раз в нашем разговоре прошло секунд 45-50, а то и минута, как ты их перечислила — желающие могут отмотать и послушать, — но я даже не буду намекать. Это немножко разная история. И когда ты в этой троице все упоминаешь как одно ядро, как пострадавших… История начинает смешивать всех и кому-то клеятся лейблы и кому-то в данном случае клеятся лейблы страдальцев. Вот с этим я не согласен. Об этом мы поговорим, когда закончится война. Я просто не согласен, что все из трех названных промаркированы как страдальцы. Я просто обязан сказать это сам для себя, потому что я не могу мириться с тем, что называют страдальцами не страдальцев. По поводу всего остального, я тут, если можно, немножко уголочек смещу, потому что по тем вестям, которые я получаю из России, сейчас вообще в этом мирке профессиональном, да даже в мире достаточно много людей, — там тоже ситуация поменялась, в музыкальном. Сейчас у музыкантов, которые остались в России, причем, даже если коснуться, знаешь, таких наемных музыкантов — сисионщиков вот так вот — у них стало работы даже больше. То есть там пошлив России уже хлеба. Потому что достаточно много уехало. То есть артистов, как бы сказать мне с уважением, тех артистов, тех музыкантов, которые не являются «имя дающими», а просо являются музыкантами, прекрасными, профессиональными, которых нанимают на работу. Рынок музыкантов стал меньше. Соответственно, у тех, кто остался пошли хлеба. Вот эта история.
К.ЛАРИНА: Это точно.
М.ПОКРОВСКИЙ: И также люди сидят в кафе — это не твоему разговору, что девушка в кафе говорила шепотом, а к тому, что все равно там подают кстати же самый тирамису, то самое фламбе, фуагра…
К.ЛАРИНА: И шаурму.
М.ПОКРОВСКИЙ: Все равно там самое лучшее метро, если про Москву, про Питер, да везде. Там подходят автобусы по расписанию. Там же лучше метро, чем у меня здесь, в Нью-Йорке. И поезда чаще ходят и станции-дворы. И все это происходит. Там мало того — еще и хлеба пошли у музыкантов. Потому что до черта таких уродов как я, уехало.
К.ЛАРИНА: Это правда. Хлеба пошли и артистов сериалов, потому что многие уехали. Хлеба пошли.
М.ПОКРОВСКИЙ: Йок моя жизнь и это всё там на века.
К.ЛАРИНА: Мы будем близиться к финалу. Последняя тема. Конечно, я не могу про Йоську. Извините, что я так говорю, но это надолго к нему пристало теперь. Раньше его дразнили Шреком, теперь будет он Йоська.
М.ПОКРОВСКИЙ: Он Йоськой всегда был, всю свою жизнь.
К.ЛАРИНА: Вот скажи, что для тебя это, о чем это говорит, что тебе дал этот разговор? Какую информацию ты получил благодаря этой прослушке про Россию?
М.ПОКРОВСКИЙ: Вчера перед сном Таня, как мы иногда российские: «Мы по YouTube смотрели». Забавно звучит. Я уже засыпая, смотрел, я извиняюсь перед глубоко уважаемым Артемием Троицким. Я посмотрю еще раз целиком. Он говорил, я с ним согласен, все понятно. Там ничего особенно нового. Я не помню, было это его тезисом или нет, или это уже моя такая транскрипция засыпающего человека. Но история такова. У меня есть в этом своя минимальная, но личная история. несколько недель назад на канале НТВ вышла сатанинская программа под названием «Падшие звезды».
К.ЛАРИНА: Там про тебя?
М.ПОКРОВСКИЙ: Да, там обсирали первым и больше всех досталось Артурчику Смольянинову, извиняюсь за фамильярность — Артуру Смольянинову. На втором месте в этом рейтинге шел я. Там были выступающие. Я неспроста говорю — наступающие, но не называю имен всех. Выступающим под номером два был Йосик, который подтверждал мысль еще одного выступающего, что я всех кидаю и так далее. «Он кидает организаторов концертов», — говорит Йосик. Я сейчас не счеты с ним свожу. Сейчас все станет понятно. Таня говорит мне: «Слушай, может быть, они все смонтировали? Может, он не про тебя говорит?» Ну, когда я кого кидал? Потом, пару-тройку недель назад мне пришла в голову мысль: «Наверное, он все-таки имел в виду меня. Потому что тот самый пресловутый «Шашлык Live» с которого начались наши фактические неприятности и от участия в котором меня волей случая в данной ситуации упомянуты Артемий Троицкий и спас. Но я же слил этот «Шашлык Live». Разумеется, мы вернули все бабло. Поэтому если Йосику суждено со мной встретиться, посмотреть в глаза, ему придется ответить на вопрос, что в его понятии кидали? Если он кидком считает, что я его кинул на деньги, это неправда: деньги отдали до копейки. Если он кидком считает, что в последний момент отказались — извини, меня, в последний момент…
К.ЛАРИНА: А он был генеральным продюсером?
М.ПОКРОВСКИЙ: Да, я не сказал. Какой-то из его прихвостней, и я этому прихвостню звонил лично, потому что у меня есть какие-то яйца, я взял себя в руки. А мы тогда занимались делами всей семьей, я не хотел, чтобы женщина моя любимая Таня звонила или сын мой. Нет, мы все вместе были во всем этом деле, у нас не было внутри себя разночтений, но просто я сказал, что я это решение принимаю окончательно, я ставлю точку, я звоню. Да, это был я. Если это Йосик считает кидком, то это был я. Но тогда кидком было объявление, что это не имело политических целей. И вот это является ключом. Тогда Йосик и его прихвостни очень хорошо знали, что они делают. И тогда они поддерживали все это. И не надо… И я сейчас не знаю, как он будет пытаться усидеть, в принципе. Потому что он уже заявил, что Владимир Владимирович — это личность планетарного масштаба. Сейчас он заявил, что личность, ордер на арест которой подписан в Гааге — личность планетарного масштаба.
К.ЛАРИНА: Там он другое говорил. В телефонном разговоре он говорил другое.
М.ПОКРОВСКИЙ: Ежу понятно, что он говорил в телефонном разговоре, мы все знаем. Мы все слышали. И какие проблемы у него будут с той стороной, о которой он говорил, с Путиным конкретно или с его людьми, это вообще не моего ума дело. Он с ними свои шашни водит, он с ними пускай разбирается. Меня волнует совершенно другая сторона. Ну нет, забавны обе стороны, но эта сторона, когда он будет говорить о том, что он за войну не высказывался, что он войну не поддерживал… Ну, хорошо, может, он прямо не говорил «Я поддерживаю», с нашивкой «Z» не ходил, но всё, что происходило… Моя маленькая история — это всего лишь навсего маленькая история. Это то, что тогда в каком-то… то ли 18-й, то ли 19-й, я уже забыл, какой год этот «Шашлык Live» устраивали Йосины люди. И потом он, кинув через своих людей меня и введя меня в заблуждение, спустя несколько лет сейчас, после того, как год совершается геноцид украинского народа, на канале НТВ говорит мне это про меня. Если бы я выписывал санкции, я бы такую ему санкцию выписал… И вот это должно остаться в истории, именно это. Плюс еще, конечно, ко всему этому достаточная театральность и комичность вообще всего действия. Именно поэтому я говорю о том, что люди, которые поддержали войну, в частности, музыканты, они интересны с точки зрения того, как куклы в кукольном театре они интересны, ну как они там… «И в процессе представленья, создается впечатление…». Опасности я в них особой никакой не вижу. Она есть, конечно. Они выступают на концертах, они поддерживают, они порочат имя российского музыкант — это все понятно. Но они явные. А вот в эти ребятах, которые юлят — вот эта неявность. Это уже следующая тема не следующие миллион часов.
К.ЛАРИНА: Останавливаем поток нашего разговора. Разговаривать можно долго, дорогие друзья. Я думаю, что не в последний раз встречаемся. Я всегда благодарна Максиму, что он никогда не отказывает, всегда соглашается на разговор. Спасибо тебе большое! Подписывайтесь на канал «Ногу свело», не пропустите новую работу, которой мы сегодня коснулись «Романтика тюрьмы». И я желаю, чтобы всегда была публика, чтобы она понимала и чувствовала тебя, чтобы вдохновенье не покидало ваш прекрасный дом. Большой привет и поклон Тане, большой привет и поклон Илье и Таисии. Всем привет!
М.ПОКРОВСКИЙ: Спасибо огромное! Спасибо большое всем вам, всей вашей команде. Может быть, мы положили песчинку на чашу весов, которая может склонить российское так называемое прогрессивное общество к понимаю того, что пора выходить на водопой в период засухи, что нужно Великое перемирие. Что нужно спасать свою форму жизни. Боюсь, что это всего-навсего маленькая песчинка. Но мне несложно было ее положить.
К.ЛАРИНА: Спасибо! На этом завершаем наш сегодняшний эфир, дорогие друзья. Подписывайтесь, ставьте лайки, пишите комментарии.