Жизнь под оккупацией. Как поляки сопротивлялись нацистам
Представьте: вашу страну оккупировали, новая власть рассматривает вас в лучшем случае как трудовой ресурс. Она действует максимально жёстко, если вы не подчинились новому порядку, и перед вами встаёт нетривиальная задача: как сохранить себя и своё достоинство перед предельно враждебным режимом. Сегодня мы посмотрим, как эту задачу решало польское общество, ставшее первой жертвой Германии в годы Второй мировой войны.
Срочный сбор
Нам нужна помощь как никогда
«Твой родной язык польский, ты не обязан под плетью учить язык врага, а если понимаешь его речь, не пользуйся ею, не облегчай захватчику непрошенного пребывания на твоей родине. На все вопросы отвечай по-польски «не розумьем». Нельзя показывать врагу адрес или дорогу, разве только фальшивые».
Германия напала на Польшу в сентябре 1939 года. Государство оказалось разгромлено, а его территорию поделили Германия и СССР. В немецкой зоне оккупации проживало большинство поляков, там находились старые экономические и культурные центры Польши, такие, как Варшава и Краков. Эти территории по большей части вошли в состав так называемого генерал-губернаторства, такое административное название с особым режимом управления для оккупированных территорий. Там не предлагалось никаких форм национального самоуправления, ведь власти Рейха считали саму идею польской государственности и вообще польскую национальную культуру изначально враждебными Германии и требующими максимального подавления. Вузы, театры, библиотеки – всё позакрывали. В тех библиотеках, что остались открыты, изъяли всё, что может, как говорилось, затруднить сосуществование польского и немецкого народа. Туда попали книги многих польских классиков, заодно на всякий случай запретили переводы литературы тех стран, с которыми Германия находилась в состоянии войны.
Но ладно библиотеки, самих носителей национальной польской идеи и культуры стали физически уничтожать. Часть интеллигенции, прежде всего, гуманитарных университетских профессоров, расстреляли. Других изолировали в концлагерях. У немцев даже был отдельный термин для таких репрессий, «интеллигенс акцйон». Те, кому повезло, просто лишились работы, ведь вузы, научные учреждения, газеты, журналы – всё позакрывали. Научные сотрудники распродавали мебель, журналисты шли в грузчики, преподаватели открывали кофейни и работали в них же.
Но, несмотря на оккупацию, жизнь в Польше, конечно, не прекратилась. В городах работали водопровод и канализация, по улицам ездили трамваи, население по большей части ходило на работу и создавало какие-то полезные с точки зрения оккупантов продукты. Даже оставались какие-то возможности для потребления сверх нормы, вроде тех же кофеен, например, несмотря на карточную систему.
«На улице и в публичных местах сохраняй достоинство и серьёзность, не смейся и не разговаривай громко, ведь ты можешь попасть на лукавые пропагандистские снимки врага. Никто не требует от тебя нападок и провоцирования врага, ты должен быть сдержан и сосредоточен. Никаких улыбок».
Вместо закрытых газет вскоре появились новые, лояльные оккупантам. Должно же население узнавать о важных с точки зрения оккупанта новостях и о местных событиях из контролируемых властями источников. Предлагались и простые развлечения: в кино и во вновь организованных театрах. О примерном репертуаре можно составить представление из сохранившихся афиш. Например, в январе 42 года в Варшаве в кинотеатрах для поляков показывали такие фильмы: «Девушки из передней», «Отель влюблённых», «Королева окраины», ну и прочее в таком же роде. Это были немецкие фильмы категории Б, если пользоваться голливудской терминологии: непритязательные развлекательные картины, часто с элементами эротики. Примерно такие же по содержанию пьесы допускались и в легальных театрах. То, что может отвлечь поляка от ежедневных трудностей, но не дающее особой пищи для ума.
Оккупационные власти стремились к тому, чтобы население генерал-губернаторства стало суммой лояльных единиц, то есть, людей, которые принимают новые условия и живут, не вспоминая о дне вчерашнем и не задумываясь о завтрашнем. Польское общество оказалось в ловушке: быть лояльными единицами люди не хотели, попасть в неприятности тоже не хотели. И вот как в новых условиях должен поступать горожанин, который вынужден работать и содержать семью, чтобы, не навлекая на себя неприятностей, однако, ощущать своё достоинство и принадлежность к родной польской культуре? Поляки нашли способ, придумав кодекс поведения. В чём он заключался, расскажу после небольшой рекламы, посмотрите, пожалуйста.
***
Весной 40 года появились так называемые «10 гражданско-патриотических заповедей, на которые предполагалось ориентироваться полякам. В них предписывалось свести к минимуму любые контакты с врагом, если возможно, избегать любых форм коммуникации, включая бытовые любезности по отношению к не знающим местности и языка оккупантам. Такие заповеди, а позже и другие инструкции, как вести себя под властью оккупантов, создались не стихийно, занималось этим подполье. В те годы в Польше была настолько разветвлённая сеть нелегальных организаций, что принято говорить о существовании целого подпольного государства.
В генерал-губернаторстве действовало и представительство правительства в изгнании, и отдельные военные с разведывательными структурами. У подполья были свои политические и военные организации, которые воздавали главные политические партии Польши. А ещё у подполья были деньги, которые буквально сыпались с неба, по соглашению с британскими властями правительство в изгнании отправляло в Польшу курьеров-парашютистов с ценным грузом, чаще всего с долларами, которые можно было легко обменять на чёрном рынке, а их хранение не вызывало вопросов.
Такое ресурсное подполье сложно было игнорировать, даже тем гражданам, которые политикой не интересовались. Время от времени подполье наказывало тех, кто нарушал предписания, причём это был не самосуд – у них действовали военные и гражданские суды, рассматривавшие персональные дела. За особо тяжёлые проступки выносились смертные приговоры. В 41 году подполье издало «Кодекс гражданской этики», импровизированный уголовный кодекс. По нему достойным казни считался, например, тот, кто, цитирую, «действенно сотрудничает с врагом в его борьбе, направленной против польского народа и государства или кто обращается к врагу с доносами на своих соотечественников».
Одной из самых громких жертв вынесенного подпольем смертного приговора стал Иго Сым, известный актёр из польско-австрийской семьи. Он был признанным секс-символом довоенного польского кино. В конце двадцатых он работал в немецком кинематографе и предположительно тогда стал тайным сотрудником немецких спецслужб. С первых месяцев оккупации он сотрудничал с новыми властями, получил от оккупантов лицензию на открытие в Варшаве крупного театра «Комедия», а также на театры и кинотеатры только для немцев. То есть, стал крупным менеджером шоу-бизнеса, и на этой позиции всячески помогал оккупационным властям проводить новую политику.
Самой известной услугой Иго Сыма стала помощь в привлечении польских актёров пропагандистского немецкого фильма «Хаймкер», то есть, «Возвращение на родину». Сюжет такой: немецкое меньшинство в довоенной Польше подвергалось всяческим притеснениям и издевательствам со стороны польских властей и местных. Спасением, конечно же, становится вторжение немецких властей в Польшу. Фильм этот снимался в генерал-губернаторстве, и на роль польских негодяев немецкие режиссёры хотели поляков. Сым использовал самые разные аргументы в разговоре с актёрами, чтобы убедить их сняться в этом позорном фильме. Предлагал приличный гонорар, путёвки в санаторий в Италию на несколько месяцев. Он прекрасно знал подноготную разных актёров: у кого жена еврейка, у кого ещё какие-то нежелательные для немцев анкетные данные. Угрозы эти Сым приводил, скорее, от себя, никто из отказавшихся не попал под репрессии, однако, шантаж от имени оккупанта запомнился многим.
В 41 году Сыму был вынесен смертный приговор. Известна его реакция: польский актёр Богуслав Самборский, один из тех, кто согласился на съёмки ради спасения еврейской жены, спросил его об угрозе казни. Иго Сым ответил: «Если запахнет жареным, я уеду в Вену, и пусть они меня там поцелуют со своими приговорами». Расчёт оказался неудачным: 7 марта 41 года Сым был убит в своей варшавской квартире.
За некоторые действия Кодекс приговаривал к исключению из польского общества. Так карались те, кто поддерживал с врагом фамильярное знакомство или любовные отношения, либо те, кто без серьёзной необходимости высмеивал и критиковал перед врагом права и обычаи польского народа. Такое «выписывание из поляков» означало, что в будущем выписанные не смогут занять никаких государственных или общественных должностей, то есть, подполье заранее думало о будущем Польши и составляло такие вот списки. За менее значимые отклонения от морального кодекса нарушителей обычно приговаривали к инфамии, то есть, бесчестью, им также могли сделать публичный выговор. Такой приговор Кодекс предусматривал для тех, кто высказывал удовольствие и хвалил какие-либо распоряжения врага. Фамилии таких нарушителей регулярно публиковались в нелегальных газетах. Никаких немедленных последствий такой приговор за собой не влёк, общество лишь призывали к бойкоту подобных личностей. Но понятно, чтобы тебя пропечатали в подпольной газете, например, за пьянство, должны быть какие-то особые обстоятельства. Не на каждого же алкоголика тратить этот ресурс. Приговорённый в любом случае понимал: если оккупация закончится, его имя в любом случае останется в этих открытых списках.
«Посоветуйся со своей польской совестью. Если твоя работа как-либо укрепляет врага и помогает ему, откажись от этой работы».
Многим в условиях оккупации приходилось бок о бок с немцами или под пих руководством. Например, в созданных оккупантами бюрократических канцеляриях, где часто после долгих месяцев нищеты находили работу представители интеллигенции. Или в железнодорожном депо, или на почте. С точки зрения подполья, в идеале нужно было никак не соприкасаться с врагом при работе. Но такие требования были бы слишком жёсткими, мало кто смог бы их соблюдать. Между голодом и остракизмом голод выберут очень немногие. Остальные же предпочтут работать, пусть даже и с немцами, лишь бы деньги были. Подполье это понимало и требовало от поляков лишь не работать в структурах, прямо вредящих польскому народу, не устраиваться в администрацию врага. В остальном на работе предлагалось не проявлять излишней инициативы, не стремиться делать карьеру и не получать повышения от немецких начальников.
«Работа у оккупантов ради хлеба насущного горькая, но не пятнающая тебя жизненная необходимость. Желание повысить свой жизненный уровень ценой прилежного сотрудничества с оккупантом – мерзость, имя которой – оппортунизм».
Предлагалось также не выносить на суд немцев споры и склоки с польскими коллегами. Кстати, это было общее правило поведения в оккупации. Любые споры между поляками нужно было решать по возможности без обращения к официальным структурам и, по возможности, решать быстро. Права наследства, раздел имущества – всё это лучше было решать полюбовно. И польским адвокатам прямо выдавалось предписание, чтобы те склоняли клиентов решать споры путём переговоров, хотя гражданскими делами продолжали заниматься польские суды.
На работе по отношению к немцам предлагалось, как это формулировалось, соблюдать холод необходимых служебных отношений. Не помогать им, не давать подсказок. Например, вот что писал подпольный орган польских железнодорожников, обращаясь к коллегам.
«Нам нельзя помогать немцам, пусть сами маются с решением сложных задач движения, пусть ломают голову, как ремонтировать подвижной состав или пути. Пусть варятся в собственном соку, раз уж сами выбрали себе такую долю».
Замечали ли немцы бойкот со стороны польского общества? Ответить на этот вопрос непросто. Судя по свидетельствам из писем или дневников немцев, для тех враждебное отношение местных жителей было, скорее, естественным фоном, не требующим объяснений. К тому же, у немцев был свой кодекс, издававшийся в Рейхе, это были инструкции для военных и гражданских, командированных на польские земли. Инструкции эти строго предписывали поддерживать реноме расы господ, не вступать в равные товарищеские отношения с поляками, а на работе демонстрировать тот же холод необходимых служебных отношений. Нацистские моральные кодексы поощряли социальную изоляцию, и, вероятно, те немцы, кто строго инструкцию соблюдал, даже не осознавал, что являются объектом бойкота.
Но, как показывают истории всех моральных бойкотов в истории человечества, невозможно заставить людей твёрдо им следовать. Подпольная пресса неоднократно возвращалась к теме, существуют ил хорошие немцы. Она резка критиковала тех, кто отвечал на этот вопрос положительно.
«Уже пару месяцев мы замечаем рост польско-немецких контактов, наиболее частое объяснение: гитлеровцы – преступники, но армия, но эти пожилые железнодорожники, но мой знакомый немец – это такие же жертвы режима, как и мы. Они, по существу, такие же приличные люди».
В нелегальных газетах регулярно прохаживались по полякам, которые отмечали вежливость немецких солдат, уступавших, например, места девушкам или делившихся с прохожими лишней папиросой. Газеты клеймили тех, кто замечал подобные признаки человечности, глупцами, забывшими все подлости, зло и жестокость. Подполье предписывало полякам быть гражданскими солдатами без страха и упрёка, не улыбаться на улице, не злоупотреблять алкоголем, держать себя в руках. Но так можно вести себя месяц, два, может, полгода, а потом человек не может соблюдать подобные кодексы, потому что и сами правила, и строгость их выполнения постоянно менялись.
Например, в начале оккупации для женщин считалось неприличным одеваться элегантно, это рассматривалось как желание понравиться врагу и пренебрежение к трагедии народа. Но спустя время красивая одежда и желание за собою следить стало считаться проявлением достоинства польской женщины, вкладом в подкрепление национальных сил. Подполье постоянно и безуспешно стыдило поляков за посещение кинотеатров, где показывали низкопробные развлекательные фильмы и пропагандистскую хронику. Был даже такой лозунг «Только свиньи сидят в кино». Подпольщики проводили акции в залах: распыляли слезоточивый газ и во время паники обливали одежду зрителей кислотой или просто марали тех зрителей так, что отстирать было невозможно. В условиях военной дороговизны и дефицита всё это было очень серьёзно. И несмотря на это, в кинотеатрах было битком: людям требовалось хоть как-то развлекаться, поэтому подобные запреты от подпольного государства люди просто игнорировали.
Однако, это касалось не всех запретов. В целом, когда общество оказывается в крайне тяжёлом положении, крайне важным оказываются любые проявления солидарности. Какие-то, быть может, незаметные, но коллективные действия. Получается, такой нужен моральный компас, что хорошо в новой реальности, а что плохо. Организованное польское подполье и стало таким компасом, сформулировало принципы, как следует вести себя обычному человеку, чтобы не терять достоинство и продолжать быть полноправной частью общества, которое желает атомизировать враг.
Позже такие кодексы появились и в других оккупированных странах: во Франции, в Норвегии. Потребность составления такого набора правил была, в общем-то, универсальной. Кодекс стал способом сохранить внутреннюю идентичность, не привыкать к тем правилам и нормам, которые пытается навязать чужая внешняя сила. Однако, успешным и эффективным такой кодекс мог быть только если люди были внутренне согласны с правилами, которые в нём написаны. До завтра!