Заниматься реальной исследовательской социально-научной деятельностью в России по-прежнему можно
Тут в последнее время много рассуждают о печальной судьбе социальных наук в России. Я согласен с тем, что многие высокопродуктивные и перспективные исследователи уехали, а база для подготовки новых значительно ужалась.
Однако, без всяких отсылок к личному опыту (который в данном случае иррелевантен), замечу, что заниматься реальной исследовательской социально-научной деятельностью в России по-прежнему можно, выполняя 4 условия:
(1) не заниматься политическим активизмом;
(2) не делать публичных заявлений с осуждением основных действий правительства, особенно внешнеполитических;
(3) не выступать в «нежелательных» СМИ;
(4) не публиковать научных и особенно научно-популярных статей на русском языке, в критическом ключе затрагивающих политику властей.
Все эти условия в совокупности могут показаться жесткими, но замечу, что фактически они выполнялись большинством исследователей и тогда, когда атмосфера в России не требовала их выполнения.
Например, в ВШЭ остается целый ряд людей, которых не упрекну в том, что они не настоящие ученые, но которые эти условия всегда выполняли и продолжают выполнять. Такое же возможно и в большинстве российских вузов, с правкой на то, что стимулы к реальной научной работе почти во всех из них невелики и преподавательская нагрузка слишком велика, и что политические претензии там часто предъявляются надуманно, в порядке сведения личных счетов.
В этом смысле ВШЭ, в силу относительной слабости подобных факторов и ее собственных размеров, останется основным хабом. Фантазии о том, что в России изобретут собственную социальную науку и принудят всех только ею и заниматься, я нахожу одинаково нелепыми как у пропагандистов, так и у оппозиционных публицистов, плохо понимающих специфику университетской науки.
Напомню, что «теории научного коммунизма» в СССР — а это естественно напрашивающаяся параллель — потребовалось несколько десятилетий на то, чтобы превратиться в систематическую учебную дисциплину в рамках идеологической монополии, и это притом, что предпосылки к наукообразию у нее были посерьезнее, чем у нынешних.