Зачем власть охотится на антивоенных артистов
Судя по задержанию музыкантов группы Би-2 в Таиланде и по тому, что резко участились случаи как отказов во въезде, так и срывы концертов российских звёзд-мигрантов в странах Ближнего Востока и Юго-Восточной Азии, мы имеем дело с целенаправленной кампанией российских властей и, видимо, российского МИДа. Поведение других государств в данном случае не имеет смысла обсуждать. Индонезии и Таиланду нет интересов до российских или до европейских в целом дел, им по линии МИДа или спецслужб прислали список врагов и большую просьбу забанить им выступления – ну и они забанили, им несложно.
Гораздо интереснее обсудить мотив российского режима. Он всю дорогу поощрял отъезд своих оппонентов, а теперь по мелочи гадит звёздам. Раньше ведь считалось, что, пересекая границу, человек перестаёт быть проблемой для государства. Вся политика режима была нацелена на выдавливание оппонентов. Даже когда речь шла о самых свирепых с точки зрения режима врагах вроде Алексея Навального. Им всегда давали возможность уехать. Даже когда Ходорковского отпустили из тюрьмы, его ведь тоже сразу отправили за границу. Считалось, что даже голос из тюрьмы опаснее голоса из-за границы. Что уехавшего даже не надо дополнительно мочить, дискредитировать, он сам с собой расправился. Что же изменилось?
Для того, чтобы это понять, стоит начать с истории вопроса, обсудить, на чём строились отношения нашего режима с публичным полем во всех его проявлениях. Как со СМИ, так и со звёздами. Принято думать, что главный шаг в деле подчинения СМИ в России – это разгон НТВ и захват всех активов «Медиамоста», включая «Эхо Москвы». На деле же публичная расправа с медиаимперией Гусинского была, скорее, демонстративным актом, актом запугивания, а не последовательной политикой. Политику не построишь на сплошных скандалах, особенно в то время, когда автократия ещё далека от своего идеала, режима персональной власти. Нельзя каждый невосторженный телеканал, газету и радиостанцию ставить под контроль путём маски-шоу в редакции. Каждый раз привлекая внимание, возбуждая в людях сочувствие, вызывая протесты, система рисковала оказаться в кризисе. Это когда ты уже построил необъятный аппарат насилия за 20 лет и на тебя работает целый каскад репрессивного законодательства, тогда да – твоё положение плюс-минус устойчивое. Но пока страна не отвыкла от политической вольницы, устраивать бесконечный силовой бардак – плохая идея. Так ведь можно и не досидеть. Поэтому все нулевые годы вне всякого политического влияния шёл другой, куда более значимый, чем эволюция ментовского беспредела, вопрос: монополизация рекламного рынка. Большие медиа – это не блоги в телеграме и не Youtube-каналы, это очень дорогое производство, где месячный бюджет утреннего шоу о здоровье для пенсионеров больше, чем годовой у топовых интернет-звёзд. При этом у традиционных СМИ очень ограниченная рекламная ёмкость. Слоты для рекламы в эфире, рекламное место на полосах журнала – всё это не резиновое, и отсюда рождается понятный формат. Нужно продавать очень мало рекламы за очень дорого, поэтому рекламный бюджет телевизора, радио и федеральных изданий формирует всего несколько десятков крупнейших компаний потребительского сектора. Все как одна привязаны к территории, а значит, полностью зависимы от государства. Ведь фабрику «Нестле» в облако не перенесёшь, через VPN шоколадки не произведёшь, она всегда будет в прямом доступе любых проверяющих и силовых ведомств, всегда под пятой регулирования.
Нет ничего проще, чем прозрачно намекнуть всем «кока-колам», «марсам», «юнилеверам» и прочим «вим-биль-данам», что она рекламу отныне покупают через единственного подрядчика. Именно это было и сделано, и после того, как рекламный рынок сделан одной трубой с единственным вентилем, монополизировать все значимые медиа не так уж и сложно, чисто дело техники. Та же механика была применена в отношении всей публичной культуры. В нулевые-десятые годы государство российское платило страшные деньги за совершенно чудовищные провальные фильмы, тогда росла колоссальных масштабов и такой же колоссальной бессмысленности индустрия госфинансирования кино, и в то время это порождало лишь едкие насмешки.
Бэдкомедиан потому и стал так популярен, потому что российское государство будто бы нарочно позволяло себя обворовывать, финансируя провальные фильмы, где весь доход авторов – явное разворовывание бюджета. У тех, кто участвовал в этом процессе, целеполагание сводилось к собственному обогащению, не нужно усложнять их мотивы, но параллельно с разворовыванием происходило и нечто другое: государство закатывало в асфальт молодой кинорынок. Ведь когда на рынке, который ещё не успел вырасти, возникает инвестор с перекрывающим количеством бабла, который бабло это не считает и возвращать не собирается, то остальным инвесторам на этом рынке уже делать нечего. Так кинобизнес превращается в госотрасль, а все в нём занятые становятся госслужащими. Такой способ контроля публичной сферы более эффективен, чем какие-то репрессии, просто в какой-то момент каждый актёр понимает, что сниматься он может только в фильмах за госбюджет, что в Минкульте будут решать, звезда он или хрен на палке. Почти любой популярный певец живёт за счёт корпоративов в государственных и зависимых от государства компаниях, а какой-нибудь стендап и вовсе становится структурным подразделением Газпрома, ведь в проектах ТНТ больше денег, чем во всей остальной индустрии.
Контроль через денежные потоки не требует цензуры как таковой, просто для каждого публичного лица государство – работодатель, часто единственный. Не нужно бить это публичное лицо дубинкой по лицу. Он сам 10 раз подумает, стоит ли работодателя расстраивать. Такие люди в массе своей будут проактивно лояльны. Сожрать большую звезду – раньше это было проблемой для системы, но, когда всё кино государственное, театры государственные, телек государственный, рекламодатели государственные, площадки для выступлений от государства зависят – при таком раскладе любую суперзвезду можно уволить одним днём, как провинциального учителя. Мы видим, как это работает, на примере вечеринке Ивлеевой. Видим, на какие унижения и самоуничижение готовы пойти люди, когда начальство, способное лишить их всего, гневается. Но вся эта схема работает лишь в одном случае: в случае полной безальтернативности. В случае, когда лояльность – это концерты в Кремле и корпоративы Роснефти, а нелояльность – роль тамады на свадьбе директора волгоградского автосервиса, и то лишь в лучшем случае. Нелояльным государство одним движением может перекрыть весь кислород. Тут становится понятно, почему уехавшие звёзды – проблема для системы, политическая проблема для системы. Они слишком хорошо живут. Ездят по всему миру, выступают как кролики-энерджайзеры без перерыва, собирают огромные аудитории, собирают кучу бабла. Собственного бабла, от собственной аудитории, за которое не нужно унижаться и ползать на коленях перед начальством, чуть дыша. Они на собственном живом примере демонстрируют, что навязанный государством выбор между профессией, заработком, известностью и чувством собственного достоинства – этот выбор вообще-то ложный. Можно вместо покаянного тура по оккупированным территориям Донбасса уехать за границу и, как минимум, ничего не потерять, а в отдельных случаях даже приобрести больше известности и уважения, чем было. Вот эта недостойная жизнь, где ты в полной власти государства и никогда не знаешь, откуда прилетит, не является безальтернативной. Да, твои деньги, статус и известность для российского государства не имеют значения, потому что ты такой же смерд, как самый последний бюджетник, но в других-то странах всё иначе.
Сейчас не ранние девяностые, эмиграция для творческого человека – не перспектива развлекать пьяную в хлам публику в дешёвом кабаке на Брайтон-бич. За пределами России сейчас живёт огромная и платёжеспособная диаспора, которая, в отличие от прочих волн эмиграции, не стремится забыть своё происхождение и любой ценой интегрироваться на новом месте, а совсем даже наоборот – интересуется делами родины и потребляет её культуру. Даже артисты второго ряда, которые в России имели довольно ограниченный успех, обретают в эмиграции новую жизнь. Настолько сильна потребность людей слушать русское и быть среди русских на чужбине. Это опасно для системы. Конечно, не каждый значимый артист, глядя на своих уехавших коллег, немедленно соберёт чемоданы. Большинство будет держаться за статус-кво, за привычную работу до последнего. Но когда перед кем-то из них встанет выбор – либо ты едешь на Донбасс пить кровь под камеру, либо лишаешься всего и государство тебя уничтожает, то человек, оказавшийся на распутье, вспомнит, что всегда есть третий вариант.
Российское государство обращается к выезжающим гражданам как домашний насильник к жертве, которая наконец собралась от него уйти. Государство говорит: «Да кому вы тут нужны, пусть я с вами тут делаю, что вздумаю – зато кормиться даю! Это здесь вы звёзды, собираете стадионы и живёте на Патриках, а там будете мыть посуду за минималку на кухне китайской забегаловки. Вот ваш потолок». Проблема для государства здесь в том, что уехало слишком много звёзд первой величины. Плотный концертный график Би-2, Земфиры, Машины времени и Оксимирона не скроешь, ровно как не скроешь тот факт, что не только в Ереване и Тбилиси, но и в довольно неочевидных для русской эмиграции местах как Кейптаун и Мельбурн эти звёзды спокойно выбивают солд-ауты. Поэтому практику успешно отъезда государству нужно сделать неуспешной и непривлекательной. Не для тех, кто получил вкусный оффер и тихо сидит себе, работает в Гугле, но для тех, кто на виду, и своим благополучием дразнит оставшихся. Нужно же системе показать, что у неё руки длинные, что она способна дотянуться до каждого, что отныне с пересечением государственной границы проблемы не заканчиваются.
Понятное дело, что дотянуться до российских звёзд в странах развитой демократии непросто и скорее невозможно, как и в странах, которые слишком много приобретают от эмиграции, вроде Армении. Юго-Восточная же Азия выглядит идеальным вариантом. Странам этим до нас нет никакого дела, мы уже говорили в начале. Они без понятия, кто такие Би-2, а диаспора для них нисколько не значима и вообще малозаметна. Им проще пойти навстречу официальным зарубежным органам, чем разбираться в деталях – обычная бюрократическая реакция на обычный бюрократический запрос.
Для российского режима такая реакция – это важная символическая победа. Чем бы такие истории ни заканчивались, перспектива нарваться на неприятности будет серьёзно ограничивать свободу оппонентов режима. Теперь недостаточно измерить потенциальную аудиторию и подготовить площадку, теперь всякий раз нужно думать, как принимающая сторона отреагирует на входящий запрос. Понимает ли местное правительство контекст происходящего, можно ли будет отбрехаться в случае чего? Это неприятно, это возвращает к тому чувству постоянной угрозы, из-за которого сотни тысяч людей покинули Россию. Сейчас недостаточно просто пересечь границу, нужно постоянно думать, как бы не пересечь её обратно помимо своей воли.
С одной стороны, это всё потенциально опасно, тут режим своих тактических целей добивается. И вообще, оказаться под конвоем в Таиланде – не самый привлекательный сценарий. Но, с другой стороны, вот этими мелкими пакостями российское начальство демонстрирует нам то, что мы и так знали: эмиграция – больше не маргинальное занятие, уехавшие не отрезают себя от родины, не выпадают из её публичного поля. Они продолжают быть столь же значимыми, после отъезда становятся ещё и неподконтрольными. Их ничем больше не проймёшь, а угрожать им теперь нечем.
Зарубежная Россия ныне не отрезанный ломоть, она теперь влияет на тех, кто остался, и влияет до того сильно, что это невозможно игнорировать. Громить их средствами обычной пропаганды бессмысленно, на аудиторию этих звёзд она не действует. Тем более бессмысленно по десятому кругу всех объявлять врагами, экстремистами и иноагентами – всё это не больше, чем белый шум. Но российское государство ещё способно делать то, что оно делает сейчас: по мелочи пакостить. Неприятно? Да. Сломает ли это объективную реальность, сделает ли зарубежную Россию менее значимой для России внутренней? Не сделает. До завтра!