Выборы президента России 2024 года: окончательный отказ от принципа легитимности в пользу принципа силы
СТАРТОВЫЕ УСЛОВИЯ И ФОН КАМПАНИИ
За время, прошедшее с момента подведения итогов предыдущих президентских выборов, популярность Путина значительно снизилась. В конце 2017 года, когда начиналась прошлая кампания, его электоральный рейтинг составлял, согласно данным Фонда «Общественное мнение», 68 процентов. К январю 2020 года этот индикатор упал до 45 процентов. После этого ФОМ прекратил его публиковать; Кремлю была не нужна столь явная демонстрация того, что большинство россиян больше не хочет видеть Путина своим президентом.
Итак, между январём 2020 года и моментом начала войны в феврале 2022 года электоральные рейтинги главы государства нигде не публиковались, а после этого традиционные методики опросов вообще утратили практически всякую релевантность. Напрямую спрашивать граждан об их готовности голосовать за Путина в условиях нынешних репрессий стало бессмысленно. Судить об этом можно только по косвенным признакам: например, открытым вопросам о доверии. В лоб заявить полстеру о том, что он не доверяет Путину (как это бывает в случае с закрытым вопросом), респонденту сейчас страшно. Он знает, что происходит в стране, и понимает, что в сегодняшних условиях такой акт нелояльности как публичный отказ в доверии верховному главнокомандующему вполне может быть проинтерпретирован как «предательство». В случае же с открытым вопросом, когда фамилия президента в вопросе не звучит, ситуация несколько иная: просто не назвать Путина — гораздо легче. Респондент чувствует, что в крайнем случае он сможет хлопнуть себя ладонью по лбу и воскликнуть: «Ой, действительно! И как это я забыл про Путина! Пишите: доверяю». Соответственно, согласно данным ВЦИОМ, в случае с открытым вопросом показатель доверия нынешнему президенту составлял на начало декабря прошлого года 37 процентов, при том, что в июле 2015 года он равнялся, например, 71 проценту.
Характерно, что в последние месяцы перед началом кампании единственным новым трендом, из тех, что наблюдались в публичном пространстве, стало появление движения жён мобилизованных, которые добиваются демобилизации своих мужей. Это движение стало, если можно так выразиться, демонстрацией «новой оппозиционности». Оппозиционности, которая проросла в среде прежде лояльных или аполитичных групп населения. Движение быстро заняло достаточно критичную позицию по отношению к происходящему в стране. Если в первые месяцы существования практически в каждом своем заявлении его участницы делали оговорку, что они «в целом» не выступают против СВО, то потом эта оговорка исчезла, а вместо неё всё чаще стало звучать требование мира. Скепсис в отношении российских властей и лично Путина тоже становился всё более заметным.
Словом, фон у кампании складывался для Кремля не самый благоприятный. Да, осенью у властей наметились определённые успехи — украинское контрнаступление остановилось, не достигнув заявленной цели, США прекратили поставки оружия Украине, российским войскам удалось взять Авдеевку, однако все эти достижения носили ограниченный характер и нараставшего тренда на усталость от войны сломать не могли. Зима прошла под знаком негативных для Кремля новостей. В декабре доминировала проблема инфляции, символом которой стали резко подорожавшие куриные яйца; под Новый год её сменила тема массированных украинских обстрелов Белгорода; на смену пришёл коллапс ЖКХ, выразившийся в повседневных коммунальных авариях. Начиная с середины зимы в центре повестки оказалась тема репрессий: сначала — смерть Навального, затем — эпопея с попыткой властей отказать его семье в выдаче тела; потом — попытка помешать похоронам. Все эти вещи совершенно не способствовали появлению в среде лояльных избирателей ощущению оптимизма, а значит — угрожали снижением явки сторонников властей и ростом явки среди оппозиционеров.
ГЛАВНЫЕ ОСОБЕННОСТИ КАМПАНИИ
Важнейшей особенностью прошедших выборов стал крайне скудный набор кандидатов, который предложил избирателю Кремль. Все они с первого дня поддержали СВО, одобрили аннексию украинских территорий, голосовали за прочие военные инициативы российских властей. По сути, электорат был лишён выбора по главному вопросу политической повестки — вопросу о войне и мире. Сделано это было для того, чтобы избежать референдумного сценария, при котором голосование свелось бы к простой дихотомии: ты за войну или ты за мир. В том случае, если бы Кремль зарегистрировал кого-нибудь из кандидатов, выступающих против СВО, предотвратить этот сценарий у властей не было бы ни одного шанса. Он появлялся только в том случае, если бы антивоенных кандидатов не было вовсе, а сама тема СВО была бы сдвинута на периферию предвыборной повестки.
Второй важной особенностью кампании стала её беспрецедентная содержательная «сушка». Как сообщило в своём докладе по итогам организованного им медиамониторинга Общероссийское движение в защиту прав избирателей «Голос»:
«Президентская избирательная кампания 2024 года характеризуется откровенной „сушкой“ информационного поля со стороны главных телевещателей <…> В сравнении с 2018 годом объем эфира, который был уделен выборам в новостных программах федеральных телеканалов, сократился более чем в 1,6 раза».
О Путине российские официальные медиа говорили много, но в подавляющем большинстве случаев речь шла об его деятельности в качестве действующего президента, а не кандидата. Вот что по этому поводу написал «Голос»:
«На протяжении всей избирательной кампании деятельности Путина-президента было посвящено в 5-10 раз больше эфирного времени, чем деятельности всех кандидатов вместе взятых, включая и Путина-кандидата. В сочетании с упоминанием в качестве главы государства кандидат Владимир Путин со старта кампании до 10 марта получил 21 865 упоминаний против 3130 упоминаний трех оставшихся участников предвыборной гонки — почти в семь раз больше. При этом стоит иметь ввиду, что сюжеты о выборах обычно очень лаконичные, а сюжеты о деятельности президента наоборот очень подробные. Так что в объемах эфирного времени эта разница будет еще больше. На региональном уровне ситуация похожая».
В преддверии голосования, завершая трехмесячный мониторинг российского информационного поля, «Голос» сформулировал свой окончательный вывод следующим образом:
«Кампания практически не заметна, она самая бессодержательная за все время наблюдения».
Здесь стоит отметить, что с политтехнологической точки зрения «сушка» используется в ситуации сильных протестных настроений, когда каждый следующий пришедший на участки избиратель рассматривается как потенциальный оппозиционер и, соответственно, чем меньше этих избирателей придет, тем лучше.
Необходимо зафиксировать, однако, то, что усилия Кремля по «сушке» кампании и снижению явки, предпринимавшиеся в федеральном медийном поле, компенсировались действиями региональных и местных властей, которые накачивали явку с помощью организации разного рода лотерей, бесплатных врачебных осмотров на участках, праздничных мероприятий рядом с ними, и так далее. Можно предположить, что указанное противоречие было связано с желанием снизить явку в среде политизированного электората и, наоборот, повысить его в аполитичных группах.
СТАРТ КАМПАНИИ
С самого начала кампании и на протяжении большей её части Путин не мог овладеть предвыборной повесткой. Сначала её захватила Дунцова, потом Надеждин. Главной новостью на этапе выдвижения и регистрации кандидатов стали действия антивоенной общественности. Чтобы войти в топ политической повестки, Путину пришлось выписать зарубежного специалиста — Такера Карлсона, — поскольку российская пропаганда не справлялась, хотя, собственно, и это помогло ему ненадолго — буквально на несколько дней. По истечению этого времени в центр дискуссии опять вернулся Надеждин и интрига, касающаяся вопроса его регистрации. После этого центральной темой стала смерть Навального, затянувшаяся эпопея с выдачей его тела и похоронами. Даже послание президента в этой ситуации не смогло стать главной темой более, чем на один день.
Ключевую роль в происходящем сыграла зарубежная российская оппозиция. Согласно оценке электорального аналитика Дениса Попова, анализировавшего Интернет-активность граждан, а также организуемый ими сбор средств, всплеск интереса к фигуре Надеждина произошёл именно после того, как поддержать его призвали лидеры либерального общественного мнения, находящиеся за границей: Кац, Ходорковский, Наки, Шульман, Варламов и т. д. Именно их сторонники создали первую волну желающих сдать подписи за кандидата, к которой потом уже стали присоединяться колеблющиеся.
Феномен Надеждина проявился не сразу. На протяжении первых нескольких недель кампании в центре повестки находилась Дунцова — мало кому известная журналистка из Тверской области, никогда до этого в федеральной политике не участвовавшая. Её риторика мало отличалась от того, что говорил Надеждин, и она сильно проигрывала ему с точки зрения узнаваемости, однако в ситуации нарастающего массового разочарования, все более приобретающего антисистемный характер, этот недостаток превратился в достоинство. В ситуациях, подобных нынешней, избиратель бессознательно ищет кого-то очевидно несвязанного не только с властью, но и вообще с существующей политической системой в целом. Люди хотят кого-то «из народа»; кого-то, кто «понимает их нужды», «знает, чем реально живут люди». С учётом указанного фактора, полностью «неполитическая» Дунцова поначалу представлялась более подходящим кандидатом, чем много лет присутствующий в российской политике Надеждин и у последнего появился шанс только после того, как Центризбирком отказал первой в праве собирать подписи.
Ключевая загадка кампании — почему в отличие от Дунцовой Надеждин был допущен до сбора подписей. Авторы считают, что произошло это по воле случая. Если бы он был единственным антивоенным кандидатом, ему бы собирать подписи не позволили, но поскольку на фоне выглядевшей гораздо более опасной Дунцовой Надеждин в качестве угрозы в Кремле поначалу воспринят не был, сбор ему все-таки решили позволить. Можно предположить, что власти решили использовать Надеждина в качестве инструмента маскировки в борьбе против главной угрозы («Смотрите, мы совсем не против антивоенных кандидатов, вот, например, Надеждина же не зарубили»).
Кремль не сумел оценить, то, насколько силён в стране запрос на альтернативу. Личные характеристики кандидатов в таких ситуациях оказываются сильно вторичны и даже такой неидеальный с точки зрения базового оппозиционного электората политик как Надеждин стал казаться в ситуации отсутствия других оппозиционеров не просто приемлемым, а чуть ли не совершенным. Более полутора лет российская оппозиционная общественность была начисто лишена возможности публично демонстрировать своё несогласие с происходящим и вот, наконец, она этот шанс получила. Теперь можно было действовать, не боясь репрессий, в рамках закона. В конце концов, разрешение на сбор подписей Надеждину дали сами власти. Можно уверенно предположить, что даже в этой ситуации решиться проявить себя рискнули далеко не все, однако для ядра сторонников оппозиции открывшегося окна возможностей было достаточно, чтобы они начали действовать.
Кремль предпочел реагировать на происходящее в рамках своего привычного подхода «мы не ведем избирательную кампанию, мы работаем». Как написал по этому поводу «Голос»:
«По сути, телеканалы подменяют информирование избирателей о выборах информированием их о работе действующего президента».
В нынешних условиях, однако, этот традиционный для властей подход сработал против них. Дело в том, что все недовольные происходящим в стране — а это в настоящий момент не только оппозиция, но и значительная часть колеблющихся — понимают, что другого такого шанса воздействовать на политическую ситуацию у них не будет еще долго. В этом смысле избирательная кампания представляет из себя сейчас гораздо большую ценность, чем раньше — когда высказывать свое отношение к происходящему можно было по каждому отдельному поводу: если тебе не нравится какое-то конкретное решение властей, ты можешь тут же выходить и протестовать, ждать для этого выборов вовсе не обязательно.
Заблокировав возможность протеста в межвыборный период, власти тем самым повысили для людей ценность выборов. Результатом стала полная инверсия паттерна, действовавшего на протяжении всех предшествующих лет. Если раньше дистанцирование власти от формальной избирательной кампании вело к тому, что кампания маргинализовывалась, в то время как в центре повестки оказывалась власть со своей повседневной деятельностью, то теперь произошло нечто обратное: власть и её повседневная работа оказались на периферии политической повестки, в то время как в её центре прописались альтернативные кандидаты — по крайней мере в среде людей, интересующихся политикой. Так по данным сервиса поисковой статистики Google Trends в разгар процедуры сбора подписей Надеждин значительно опережал Путина по количеству запросов в Гугл.
ФЕНОМЕН НАДЕЖДИНА
При всём том, что россияне устали от Путина и были бы рады, чтобы он исчез, к борьбе с ним они не готовы. Политики, слишком яростно критикующие действующего главу государства, вызывают у большинства граждан опасение. Люди чувствуют, что тот просто так власть не отдаст, а значит атаковать его в лоб — занятие слишком рискованное, это путь к гражданской войне. Именно эта боязнь является главным ограничителем, не позволяющим несистемной оппозиции завладеть симпатиями большинства.
Сила Надеждина заключалась как раз в том, что он словно бы ушёл от упомянутого конфликта. Он как бы сказал избирателю: «Выбор не ограничивается либо властью, либо радикальной оппозицией. Есть третий путь. Можно добиться перемен без революции». Это любимая мечта большинства граждан и Надеждин им её подарил. Его неконфронтационный настрой, его готовность к поиску компромисса, декларируемые им планы не ломать режим, а трансформировать его — всё это вошло в резонанс с запросом массовой аудитории.
Проблемой здесь является то, что режим меняться не намерен и чем больший запрос на перемены демонстрирует общество, тем больший объем репрессий власти обрушивают на него. Политики типа Надеждина в этой ситуации быстро теряют актуальность, они оказываются неадекватны ситуации. Можно предположить, что феномен Надеждина был рожден благодаря исключительным обстоятельствам избирательной кампании, когда обществу показалось, что мирные перемены возможны, а после утраты надежды феномен этот пойдёт на спад. Впрочем, спад тоже может оказаться не вечным и если Надеждин найдет собственную формулу деятельности, которая позволит ему продержаться до выборов в Госдуму 2026 года, он получит ещё один шанс.
ДАЛЬНЕЙШИЙ ХОД КАМПАНИИ, ЕЕ ЗАВЕРШЕНИЕ
В разделе, посвященном главным особенностям кампании, было упомянуто, что важнейшей задачей Кремля было не допустить превращения выборов в референдум по вопросу о войне и мире. Для этого требовалось сдвинуть СВО на периферию политической повестки. Именно поэтому в главных агитационных материалах — например, предвыборных роликах, демонстрировавшихся по общенациональному телевидению, — тема СВО присутствовала по-минимуму. В тексте ежегодного послания президента, сыгравшего роль его предвыборной программы, она тоже была явно вторичной — и с точки зрения уделенного ей времени, и в смысле практически полного отсутствия в ней чего-то помимо пустых лозунгов. На фоне озвученного Путиным значительного числа совершенно конкретных инициатив, касающихся большинства других сфер жизни страны, их отсутствие в вопросе СВО особенно бросалось в глаза (не считать же таковой обещание сделать из участников СВО «новую элиту»).
Одновременно с этим в социальных сетях шла совсем другая кампания: телеграм-каналы «военкоров» активно распространяли рекламные ролики, призывавшие голосовать за Путина, «потому что он сказал, что Одесса русский город» и потому что он сказал то же самое про Харьков. Здесь СВО находилась не просто в центре повестки, а по сутивыступала единственным электоральным мотивом, которым предлагалось руководствоваться гражданам. Авторы как бы говорили избирателям: «Вам ещё Одессу и Харьков брать».
Стоит отметить, что указанные ролики не были официально оплачены с избирательного счёта кандидата и, значит, нарушали закон самим фактом своего появления. Самая главная проблема с ними заключалась, однако, не в этом, а в том, что всё это активно распространялось в социальных сетях и обсуждалось гражданами, а, значит, вышло далеко за пределы аудитории военкоров. Всё это мешало основной избирательной кампании президента, не позволяя минимизировать тему СВО и полностью расфокусируя её месседж. Тем не менее, остановить указанную активность штабу Кириенко либо не удавалось, либо он этого даже не пытался.
Отказ в регистрации Надеждина создал вакуум, который заполнил выдвиженец партии «Новые люди» Даванков. Как было упомянуто выше, российский оппозиционный избиратель понимал, что следующая возможность продемонстрировать свое несогласие представится ему еще не скоро, поэтому выпавший в 2024 году шанс он хотел использовать по полной. С этой целью в качестве очередного объекта приложения усилий протестный электорат избрал того кандидата, который по сравнению с остальными показался ему наименее воинственным.
Повторим, что значительная часть российских избирателей — даже те, что настроены по отношению к правящему режиму очень критично, — не готовы к решительному штурму бастионов власти. Они чувствуют, что протест должен оставаться «сигнальным», — то есть, информирующим власть об их недовольстве, — но не претендующим на немедленное свержение режима. Чувствуя подобный настрой большинства, даже значительная часть ядра российской оппозиции согласилась, что Даванков — лучший вариант из оставшихся, поскольку выборы — это всегда борьба за большинство, а большинство на столь решительный вариант разрыва с системой, как голосование против всех кандидатов, не готово.
Даванков действовал по принципу «и хочется, и колется». В начале кампании он демонстративно поставил свою подпись в поддержку выдвижения Надеждина, явно рассчитывая заполучить избирателей последнего после того, как тому будет отказано в регистрации. В ходе кампании он озвучил несколько явно либеральных инициатив, вроде законопроекта о борьбе с доносительством. При этом, говоря о необходимости заключения мира, кандидат уточнил, что мир необходим «на наших условиях», а в своей агитпродукции он тщательно избегал темы СВО, при том, что именно она является на сегодня ключевой темой, волнующей российских избирателей.
Было видно, что занять откровенно антивоенную позицию, подобно Надеждину, Даванков боится, а занять жёсткую позицию в пользу войны не хочет. Этого оказалось достаточно, чтобы часть российской зарубежной оппозиции, в первую очередь Кац, сочла голосование за Даванкова приемлемым способом демонстрации своего антивоенного настроя. Трудно сказать, сколько голосов в реальности набрал Даванков, однако очевидно, что их было гораздо больше, чем отражают официальные итоги выборов.
Главной акцией оппозиции стал «Полдень против Путина». Её смысл заключался в том, что раз уж противники режима не могут воздействовать на официальные итоги голосования, то им надо хотя бы попытаться подорвать к ним доверие. Надо было создать картинку высокой протестной явки, а для этого — каким-то образом маркировать себя. Причем сделать это надо было в такой форме, которая не позволяла бы властям использовать против участников акции силу. Было решено, что в качестве маркера будет выступать время появления на участке — 12.00 в последний день голосования. Мероприятие поддержали практически все лидеры оппозиции — как те, что оказались сейчас за рубежом, так и находящиеся в России — в том числе в тюрьмах. В одном из своих последних писем из-за решетки акцию поддержал Навальный.
Власти предприняли самые серьезные усилия, чтобы помешать мероприятию. Роскомнадзор заблокировал сайт акции; прокуратура объявила, что ее участники могут быть обвинены в экстремизме; провластные тролли рассылали фальшивые письма якобы от организаторов с сообщениями о том, что мероприятие переносится на другое время; региональные и местные власти организовали массовые гуляния, стараясь размыть картинку большого скопления избирателей возле участков скоплениями праздношатающихся граждан поблизости; с целью ослабить эффект массовой явки, организованной оппозицией в полдень воскресенья, власти сгоняли на участки бюджетников и сотрудников подконтрольных предприятий в другие дни.
Поскольку многие оппозиционные СМИ просили протестно голосующих граждан отправлять им фотографии своих бюллетеней с целью их публикации, власти создали в воскресенье на участках атмосферу тотального контроля за процессом голосования, когда людям, заполняющим бюллетень, организаторы в буквальном смысле слова заглядывали через плечо, а в некоторых случаях — когда те голосовали «неправильно», — даже задерживали их. Символом происходящего стал инцидент в Керчи, когда избиратель, написавший что-то в своем бюллетене, съел его в момент задержания полицией. Конституционно закреплённый принцип тайного голосования был в этот день окончательно уничтожен.
Можно предположить, что меры по запугиванию сыграли свою роль и оппозиционная явка оказалась гораздо ниже, чем можно было ожидать. Тем не менее, благодаря Москве, Санкт-Петербургу и особенно зарубежным столицам в полдень воскресенья пришло немало людей, поэтому картина протестно голосующих граждан оказалась весьма убедительной. В совокупности с огромными очередями людей, сдающих подписи в поддержку выдвижения Надеждина, а также толпами граждан, сначала организующих стихийные мемориалы в память о Навальном, а затем участвующих в его похоронах, участники акции «Полдень против Путина» уверенно разбили утверждение российских властей о том, что нынешний курс поддерживает подавляющее большинство граждан страны, а оппозиция никого не представляет. Массовое протестное движение, которого в стране не было с начала войны, сумело материализовать себя.
НЕДОСТОВЕРНЫЙ РЕЗУЛЬТАТ
В принципе, власти могли сделать итоги выборов гораздо более достоверными. Для этого достаточно было нарисовать не 87 процентов, как это сделал Кремль, а, например, 55-56 процентов. В этой ситуации у пропаганды были бы основания говорить о честности прошедшей кампании. Важнейший вопрос — почему Путин этого не сделал.
Скорее всего он побоялся, что сам факт заботы о достоверности может быть проинтерпретирован как слабость. «В 2018-м нарисовал себе 76 процентов и не сильно по этому поводу переживал, а тут вдруг скромным стал», — такие интерпретации в устах аппарата были не просто возможны, но и скорее всего неизбежны. Путин опасался, что «скромность» будет воспринята как доказательство утраты контроля президента над аппаратом или утраты аппаратом контроля над страной.
Таким образом, выбирая между возможностью решать задачи повышения достоверности итогов прошедших выборов и, значит, легитимности его правления, Путин предпочёл демонстрацию силы. Это — модель, известная ещё со времен Древнего Рима: «Oderint, dum metuant (с лат. — „Пусть ненавидят, лишь бы боялись“).
Авторы считают, что определить реальный процент, набранный Путиным, не представляется возможным. Во-первых, фальсификации были необычайно масштабными, а возможности независимого наблюдения за процедурой подсчёта практически обнулены. Широко разошедшееся определение «самые нечестные выборы в истории России» представляется в этом смысле вполне адекватным. Во-вторых, надо иметь в виду масштабные репрессии и кампанию запугивания, которыми сопровождались выборы. У кого-то из избирателей такие вещи вызывают злость, а у кого-то страх. Переход между первым и вторым возможен в обе стороны, однако уловить грань, при которой он совершается, для больших аудиторий невозможно, поскольку эмоции эти очень индивидуальны и зачастую не осознаются даже самим избирателем. В логике «стокгольмского синдрома» страх зачастую способен трансформироваться в лояльность. Очевидно, что в современной России этот процесс имеет место, однако оценить его масштабы сейчас, как кажется, невозможно.
ПОСЛЕ ВЫБОРОВ
Любая неудавшаяся революция ведёт к временному ослаблению напора оппозиции, её деморализации и торжеству реакции. Проблема связана с завышенными ожиданиями, которые в случае неудачи всегда ведут к разочарованию. Формула здесь простая: чем выше ожидания, тем сильнее ощущение, что «плетью обуха не перешибешь».
В этом смысле нельзя не признать, что последствия российских президентских выборов 2024 года не будут для оппозиции сокрушительными. Особых иллюзий по поводу перспектив борьбы ни у кого не было, все знали, что Путин останется президентом. Задачи-максимум, в виде его свержения, никто перед собой не ставил, а с задачей-минимум — использовать ситуацию для нанесения режиму максимального ущерба с точки зрения легитимности, — протест справился. Путину, который всегда укреплял свои позиции в общественном мнении с помощью победы над «врагом», в этот раз сделать это если и удалось, то только в минимальной степени. С точки зрения общественности схватки как таковой не было, а раз не было схватки, то и радоваться удаче не приходится.