Всё через одно место, по дороге в другое
Эта глубоко отечественная тема напомнила о себе в варшавском автобусе: двое громко матерились по-русски. Собственно, они никого не материли — они просто разговаривали…
Великий русский мат находится под угрозой вымирания. Он девальвирован, как зимбабвийский доллар.
«Ненормативная лексика», по определению, должна находиться вне нормы!
Она становится событием — когда, в силу исключительных эмоциональных обстоятельств, преодолевает запрет, как мощное течение прорывает плотину. Когда без табуированного слова нельзя обойтись, когда оно единственно возможное для ситуации и характера — оно на вес золота!
Как в толстовском великом романе, где, одно на многие сотни страниц, появляется слово «жопа».
Или, как в «Николае Николаевиче» Алешковского, когда само преодоление табу в лексике и теме становится художественным приёмом. (Из самых сильных читательских впечатлений советской молодости — слово «хуй», набранное типографским шрифтом).
Родной язык хранит и ценит жемчужины, найденные на этом осмысленном пути — от «Луки Мудищева», проездом через непристойную вологодскую частушку (см. собрание Ник.Старшинова), до того же Алешковского и Губермана…
А потом на языковом фронте случилась свобода — и, как и другие российские свободы, она пошла по рукам прежде, чем повзрослела. На «перестроечном» рубеже 1980-90 гг. цензура впала в недолгое оцепенение — и сразу же понеслось…
Уже не вспомню фамилии, да и не больно надо, но какой-то шустрый умелец успел в ту пору первым опубликовать нечто вполне романного объема, сплошь состоявшее из грязной матерщины — и стал, в связи с этим, весьма знаменит, недели на полторы. Читатель пожал плечами и инстинктивно посторонился, почувствовав подделку.
Разрешение использовать чёрный перец не означает рекомендации делать блюда на его основе. Невозможно же взять в рот, простите.
Потом колесо русской цензуры совершило очередной поворот и вернулось в привычное положение «лежать, бояться» — где-то там, наверху, теперь снова законодательно решают, в каком порядке можно печатать буквы русского алфавита, а в каком нельзя… При этом мат в общественных местах стал, де-факто, совершенно нормативным — уже второе поколение россиян просто разговаривает им, и эта матерная шелуха струится с губ безо всякого смысла и силы.
Это оскорбительно и для окружающих, и для языка.
А русское, прости господи, правосудие вспоминает о норме закона, только когда надо добавить срок певице Наоко за песни Noize MC…
Все через одно место, по дороге в другое. Печаль.
Бонусом для тех, кто дочитал этот целомудреннейший текст — старое хрестоматийное стихотворение Игоря Иртеньева. Насладитесь и запомните, как это делается. ))
ххх
Весь объят тоской вселенской
И покорностью судьбе,
Возле площади Смоленской
Я в троллейбус сяду „Б“.
Слезы горькие, не лейтесь,
Сердце бедное, молчи,
Ты умчи меня, троллейбус,
В даль туманную умчи.
Чтобы плыл я невесомо
Мимо всех, кого любил,
Мимо тещиного дома,
Мимо дедовских могил.
Мимо сада-огорода,
Мимо Яузских ворот,
Выше статуи Свободы,
Выше северных широт.
Выше площади Манежной,
Выше древнего Кремля,
Чтоб исчезла в дымке нежной
Эта грешная земля.
Чтоб войти в чертог твой, Боже,
Сбросив груз мирских оков,
И не видеть больше рожи
Этих блядских мудаков.
1993