Всякое расставание – репетиция смерти
Всякое расставание – репетиция смерти. Но у этой печальной связки обнаружился в эмиграции компенсаторный механизм: сама смерть стала формой расставания.
В последний год своей московской жизни я иногда звонил Бобе Жутовскому, но увиделся с ним после пандемии, кажется, только однажды. “Заходи, потрепемся”, – говорил мне Ширвиндт, и пару раз я, конечо, зашёл в театр Сатиры, но вряд ли больше. И Леву Рубинштейна, в свой последний московский год, видел тоже не больше пары раз – в центре Сахарова и на чьих-то похоронах…
А на левиных похоронах меня не было, и ни с Ширвиндтом, ни с Жутовским попрощаться тоже не довелось, и они плавно перешли в моей памяти в голоса в телефонной трубке, в воспоминания. Но там они уже и были, долгое время…
Смерть? Голова зафиксировала это, но – как может умереть Ширвиндт? “Заходи, потрепемся”. Просто не зайти уже – по двум уважительным причинам.