Вот мы и стали шеренгой, в затылок, в кружок
Вот мы и стали шеренгой, в затылок, в кружок.
Съешь меня, – просим, – съешь меня, – просим, – дружок.
И дружок нас съедает – наших милых, дороги, заводы,
Луга, города, поляны, суши и воды.
Хрумкает, чавкает, пережёвывает. Ест!
Лучшее, главное, – с наших надышанных мест,
Церкви съедает, театры, музеи, иконы,
Совести, чести, стыды, невинность, законы.
Губы шевелятся, в белых зубах застревают
Пушкины, Блоки, Кутузовы. Плюшки и караваи.
Песни летят в пищевод, декабристы, Чаадаев и Герцен,
И христиане крещёные и иноверцы.
Морда его перекошена от наслажденья,
Ест он с рожденья и даже ещё до рожденья.
Голем, Сатурн, Верлиока – при нём бесполезная рота.
Ест он и ест! Съеденным быть твой долг и забота!
Ты и явился, чтоб перемололи на мелкие части.
В очередь! В очередь! К челюсти! К пищеварению! К счастью!
