Война как продолжение политики
Сколько горя принесла неосторожно сказанная Карлом Клаузевицем фраза — «война — это продолжение политики другими средствами». Сам автор трактата «О Войне», из первой книги которого взяты эти слова, имел ввиду не совсем то, что вкладывали в эту фразу, восторженно её повторяя Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Гитлер и леваки времени студенческих революций в Нантре и Гарварде.
Сам прусский генерал, когда формулировал знаменитую «триаду войны» — насилие солдат, умение полководцев и разумность правительства, настаивал, что война есть не насилие ради насилия и не военное искусство ради искусства, а есть сумма политических целей. И потому любая война должна завершаться дипломатическими переговорами, поскольку одними военными средствами ее целей добиться нельзя — ведь у противника тоже есть народ, который воюет и полководцы, которые командуют войском. В устах Клаузевица, как и у большинства мыслителей раннего романтизма, фраза о «войне — политике» имеет скорее миротворческий смысл. Агрессивных войн романтики не любили, а Клаузевиц был учеником и почитателем Фихте и мадам де Сталь.
Но радикалы, как левые, так и правые, интерпретировали Клаузевица совсем иначе — «Если мирными политическими средствами цели добиться нельзя, то война вполне приемлема, как еще одно средство политики». «Так как в политике нет ничего предосудительного самого по себе, также и в войне».
Такое понимание полностью уничтожает нравственную составляющую общественной жизни и утверждает так называемую «Готтентотскую этику» — если моему племени, моей стране, моему народу, моему классу нужно для достижения своих целей развязать войну — что же, пусть будет война. Весь ум, вся нравственность только в одном — заранее верно просчитать, сможешь ли ты в этой войне решить свои задачи. Если получается, что сможешь — тогда в бой!
От Клаузевица это очень далеко, зато для Гитлера, Маркса с Энгельсом, председателя Мао и Ленина со Сталиным — это свое.
Чтобы понять, насколько такая интерпретация в принципе пагубна и почему она приводит так часто к неудачам в том числе и на поле боя, а тем более, к позору в глазах мирового сообщества, возьмем простой пример.
Два молодых человека добиваются взаимности одной девушки. Они ухаживают за ней, дарят ей цветы, приглашают на прогулки. Это — политика. В ней нет ничего предосудительного. Свободное соперничество за благосклонность красавицы.
Но вот один из них, потерпев неудачу, избил своего соперника и силой овладел девицей. Это — война и результат такого поведения насильника — уголовное преследование с самыми печальными для него последствиями. Если же общество предпочтет закрыть глаза на насилие, то дурной пример окажется заразительным, а право исчезнет. Останется только грубая сила.
Экстремистам — марксистам, призывавшим к диктатуре пролетариата, нацистам, утверждавшим, что твой народ всегда прав, маоистам, повторяющим мантру «винтовка рождает власть», такая грубая сила по душе, если они сами её применяют. Верещать они начинают и обращаться к международному праву только если силу применяют против них, хотя бы ради самообороны. Но юношу, защитившего себя от кастета бандита, а свою девушку от насильника вряд ли кто-то здравомыслящий осудит, даже если насильнику сокрушат челюсть и в кровь разобьют рожу. Смелого и сильного парня только похвалят, а девушка, скорее всего отдаст ему своё сердце.
Ныне Путин решил действовать в соответствии с этой экстремистской и неверной интерпретацией вырванной из контекста фразой Клаузевица. Он решил с помощью войны (Специальной военной операции) овладеть Украиной и добиться гегемонии в Европе, коль мирными средствами у него это получалось плохо — денег приходилось расходовать много, а успех был неубедительный.
Однако, как и у Наполеона с Россией в 1812, у Ленина с Польшей в 1920, у Сталина с Финляндией в 1939-40, у Гитлера с Европой в 1939-45, и у Путина в 2014-24 ничего не получилось.
А не получилось по очень простой причине. Война — это не продолжение политики, а уничтожение политики, а там, где политика, как умелый переговорный процесс, исчезает, там остается грубая сила и начинает действовать закон механики о силе действия и силе противодействия. А поскольку агрессия на самом деле всегда глубоко безнравственна, то в силу противодействия всегда так или иначе включается Абсолютное Божественное Благо и агрессор рано или поздно всегда проигрывает, сколь бы гениален в военном деле и силен он не был.
Поражение же агрессора имеет для него самые печальные следствия. Те вопросы, которые возможно было решить дипломатическим путем в процессе конечно же долгих и сложных переговоров (как ухаживание за девушкой и увод ее от соперника) и которые стали причиной или предлогом для агрессии (права соплеменников в ином государстве, продвижение классовых интересов и т. п.), теперь агрессор потерял право решать. Больше его слушать никто не будет и ему придется терпеть унижения там, где могла бы быть дипломатическая победа (как жестокое изгнание немцев из Польши и Чехословакии после Второй Мировой войны, которая была начата Гитлером яко бы для их защиты). Как и девушка из нашей притчи наверняка предпочтет мужественного её защитника криминальному типу, желавшему ее изнасиловать.
Когда-то Путин произнес гадкие в своем цинизме слова «Нравится, не нравится — терпи моя красавица». Кажется, в конечном счете, терпеть придется не красавице Украине, на которую он позарился, не сумев завоевать ее любовь, терпеть придется ему самому и иным примитивным интерпретаторам формулы Клаузевица, так и не усвоившим, что политика — это не война, а мир и априорное уважение и даже симпатия к другой стороне переговоров.