Трамп и последняя красная линия
Трамп сделал то, что не сделать уже не мог. Действия Израиля и собственная риторика подвели его к черте, за которой отстутствие действия создает больше политических рисков, чем риски от любого действия. Лет через 50-100 кто-то, рассекречивая очередную порцию архивов администрации США (оптимистический взгляд сразу с тремя допущениями: в США сохранится демократия, сохранятся сами США и на Земле еще вообще будут существовать архивы), ответит, наконец, на вопрос о том, хотел ли Трамп изначально бомбить Иран, и предшествующая этому событию риторика была лишь комедией лицедея, или он действительно до последнего момента надеялся, что блеф сработает, и в конечном счете оказался приперт к стенке неуступчивостью иранцев. В отсутствие достоверной информации лично я склоняюсь ко второму варианту. И причина, по которой я к этому склоняюсь, не внешнеполитическая, а внутриполитическая.
Трамп есть уникальное порождение симбиоза двух базовых линий в американской политике: изоляционистской и империалистической. Это только в его сумбурных речах MAGA и Americа First уживаются словно родственники. На самом деле они – «кровники», политические антиподы. Главное, что мы должны понимать о Трампе и трампизме, – это то, что он возник на перекрестии этих двух линий. Гениальность – безо всяких кавычек – Трампа в том, что он в переломный для американской истории момент эти две линии органично (ключевое слово в этом утверждении) в себе соединил. Это многое объясняет и в самом Трампе, и в его политике, такой же противоречивой, как и его политический феномен.
Вступление Америки в войну – это вызов тому идеологическому альянсу, который лежит в основании триумфального возвращения Трампа в Белый дом, и уже по одной этой причине решение об ударе по Ирану не могло быть простым. Дальше – война на выживание: либо иранский режим трещит по швам – и Трамп в шоколаде, либо режим стабилизируется и уходит в глухую оборону – и Трамп «поплыл», но уже не в шоколаде. Так что удар по ядерным объектам в любом случае – не финал, а лишь начало каких-то гигантских перемен.