Шарашки — от самолётов до космических кораблей. Тюрьмы-НИИ для советских гениев

Максим Кацобщественный деятель

В этом году наступил дурацкий юбилей, Россия 10 лет под санкциями. В 14 году российское правительство аннексировало Крым и впервые оказалось в положении изгоя, и тогда пошло на принцип: раз Запад не продаёт нам станки, будем давить тракторами их яблоки и сыр, а потом непременно, мол, займёмся импортозамещением, особенно технологии – ведь времени на раскачку нет. План этот кому-то мог показаться беспроигрышным – вон Советский союз, например, ни в каких западных технологиях не нуждался, обеспечивал себя всем сам, производил и холодильники ЗИЛ, и межконтинентальные ракеты. Наши Кулибины придумали свою электронику, свои системы шифрования, даже вон человека в космос запустили. И подавалось это всё в духе «можем повторить и сейчас». Однако, несмотря на все советские достижения в истории Советского союза также был уникальный в своём роде момент, когда в стране случился жёсткий дефицит специалистов. Многих выдавили из страны либо отправили в ГУЛАГ, и властям пришлось из этого выкручиваться. В тридцатые годы появились шарашки – тюрьмы ОГПУ для учёных и инженеров. Сегодня их и обсудим: как они возникли, каких успехов СССР за счёт шарашек добился, и, главное, почему они были не эффективны.

Когда речь идёт о ГУЛАГе, мы приблизительно представляем себе, как там всё было. Колючая проволока под напряжением, лай натасканных на людей овчарок, пайка 400 г хлеба, которым не наешься, неотапливаемые бараки, деревянные нары и  тупой изматывающий труд. Зеки валили лес, копали шахты и карьеры, теряли зубы от цинги, нередко умирали. Выходов из этого ада почти не было, если ты только вдруг не был ценным кадром. Лучше всего – инженером или химиком, но и врачом тоже неплохо. Тогда у тебя появлялся шанс попасть в шарагу. Там хорошо: нормальные кровати, в душе даже бывала иногда горячая вода, а в супе мясной бульон, и там не бьют. Чтобы попасть в шарагу, можно было попытаться выдать себя за умного. сказать нквдшнику, который решает, куда тебя послать по этапу, что ты спец по вертолётам или знаешь языки. Но верили там далеко не всегда. Но если заключённый и правда инженер, советская родина и правда могла вспомнить о нём и прислать приказ. Тогда его этапировали в Москву, Челябинск или Тверь, туда, где пригодился бы его опыт и образование. Такой путь молодого инженера в молодой Стране советов не был чем-то исключительным, его прошёл, например, А.Н.Туполев, тот учёный, который определил всю советскую авиацию.

Андрей Туполев родился в 1888 году в деревне под Тверью, учился в императорском московском техучилище, преподавал теорию аэропланов, стал сооснователем ЦАГИ (центрального  аэрогидродинамического института). С 1922 года Туполев возглавлял комиссию по постройке металлических самолётов, которая создала целую серию самолётов АНТ. Спортивный моноплан, самолёт-разведчик, бомбардировщик, даже пассажирский лайнер. К слову, самолёт-гигант «Максим Горький» и самолёт, на котором Чкалов перелетел Северный полюс, тое были туполевскими. Туполев был очень ценным специалистом, конструктором мирового класса, таких в любое время и в любом государстве по пальцам пересчитать.

В октябре 1937 года Туполева арестовали. Обвинение утверждало, что он организовал антисоветскую вредительскую организацию в авиационной промышленности, проводил диверсионную работу в области самолётостроения и занимался шпионажем в пользу Франции. Кроме того, органы считали, что он продал чертежи советских самолётов немцам, ну и всякое ещё по мелочи повесили, подрывал, мол, советскую экономику и создавал контрреволюционную организацию.

Туполева долго держали в одиночке на Лубянке, потом перевели в Бутырку, избивать не избивали, но на допросах часами держали на ногах, угрожали арестовать жену и рассовать детей по детдомам. В итоге Туполев признался, что был французским шпионом, за что в 40 году получил 15 лет исправительных трудовых лагерей. Там же в Бутырке Туполев начал работать над Ту-2, а в 38 ещё до приговора его перевели в Болшевскую шарашку. Особое техбюро при НКВД в дачном посёлке Болшево под Москвой. Тюрьма, куда перевезли Туполева, представляла собой обычный одноэтажный барак. Напротив него стояло просторное здание, то самое техбюро, в котором работали инженеры-заключённые. Территория была огорожена заборами, были вышки с часовыми, как и в обычной тюрьме, в шарашке были начальники и надзиратели, но условия выгодно отличались от тюремных. Тут были не нары, а койки с одеялами, у каждого заключённого была тумбочка. Обедали не в камерах, подставляя миску под черпак, а в столовой за столами с чистыми скатертями. Кормили не баландой, а макаронами с мясом, можно было взять кофе или какао.

В Болшево была собрана невероятная по потенциалу группа зеков-авиаконструкторов, включавшая, например, Владимира Петлякова, в честь него назван самолёт Пе-2, или «Пешка», самый массовый бомбардировщик Второй мировой. Там же был Сергей Королёв, отец русской космонавтики, и эта группа как раз и занялась созданием Пе-2 и Ту-2 под руководством Туполева.

Туполева освободили после начала войны. В общей сложности он провёл в заключении 3 года и 9 месяцев. Впоследствии конструкторское бюро, сформированное из группы под его руководством в шарашке, разработало ещё много моделей самолётов, в том числе первый советский реактивный гражданский самолёт Ту-104, дальний магистральный Ту-114, первый сверхзвуковой пассажирский Ту-144. И группа Туполева была в Болшевской шарашке не единственной. Там же работали группы подводного и надводного судостроения, артиллерийская и другие. Все по 20-30 человек, всего там работало 200 заключённых, из которых шестеро были академиками, двенадцать докторами наук и профессорами. Подобным образом была устроена огромная часть науки в СССР, особенно той, что работала на военную промышленность. Специалисты из шараг проектировали строительство Беломорканала, разрабатывали убирающиеся шасси у самолётов, создавали сплавы для танковой брони.

Помимо Болшевской шарашки известны ещё и другие, работавшие по иным направлениям. Например, в Суздальском монастыре, там разрабатывали микробиологическое оружие, в Марфино разрабатывали телефонные шифраторы для разведки и правительственной связи, там отбывал срок Солженицын. Именно о той шарашке он написал роман «В круге первом». Была военно-химическая шарашка, специализировалась она на химическом оружии, теперь это государственный научно-исследовательский институт органической химии и технологии, тот самый, который с 20 года под санкциями за «Новичок» в связи с отравлением Алексея Навального. Атомные шараги были в Кучине и в Сухуме, в Казани разрабатывали боеприпасы и ракетные двигатели, шараги были и в Подольске, и в Мурманске, и в Смоленске, и ещё много где.

Но как же так вышло, что в лагерях и тюрьмах Союза оказалось столько учёных, что хватило на десятки шарашек? Как вышло, что советская авиация, космонавтика, ядерная программа – словом, значительная часть технологий, особенно военных, создавались буквально в тюрьмах заключёнными? Дело в том, что в двадцатые и особенно в тридцатые годы перед советской властью стояла нетривиальная задача. Руководству нужно было быстро превратить аграрную страну в индустриальную. Не то, чтобы это был какой-то небывалый вызов, многие страны тогда проходили этап индустриализации, но им было проще. В остальных странах рыночные механизмы стимулировали создание промышленности, новые технологии позволяли лучше удовлетворять спрос, а бизнес пользовался ситуацией, чтобы создавать новые активы. На всём этом росла экономика, а вместе с ней уровень жизни. Но Советскому союзу всё нужно было не так, не за несколько десятков лет, ему надо было быстро, потому что Советский союз направо и налево декларировал, что на горе всем буржуям раздует мировую революцию, всё отнимет и поделит, и пощады капиталистам ждать нечего – так что дружить и сотрудничать с ним никто не хотел ,а вот дружить против него постепенно становилось трендом.

По этому поводу Сталин однажды сказал: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет, мы должны пробежать это расстояние за 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут. Времени на раскачку нет». Да, советскому правительству удавалось закупать промышленное оборудование за рубежом, но индустриализация всё равно шла тяжело. Специалистов, которые могли бы создавать собственные технологии, было по-прежнему мало, да и те, в основном, были бывшими, то есть, доставшимися от царского режима. Они успели поработать при капитализме, а значит, были по определению подозрительными. В любом производственном браке и в любом изменении сроков разработки и отрицательным результате исследований, которые неизбежны в результате производства или разработке новых технологий, во всём этом руководству виделись диверсии, саботаж и вредительство.

Очень быстро власти решили, что вся эта интеллигенция, эти буржуйские конструкторы и инженеры, которые не могут или не хотят выполнять пятилетку в три года, им даром не нужны, что стоит их заменить своими из среды рабочих и крестьянства, а от бывших и социально чуждых избавиться как от залетевшей в рот мошки.

В 27 году начинаются внесудебные разбирательства со специалистами на производствах. ОГПУ приравнивает к преступной деятельности любые ошибки или погрешности в расчётах. Вредителей ищут в промышленности и на транспорте, в сельском хозяйстве, создают всякие управления, отделы и комиссии для контроля. Любая авария, остановка конвейера или любое проявление бесхозяйственности означали, что кто-то из технического руководства отправится в лагеря. Скорее всего, тот, кто учился при царе или мог сказать нечто антисоветское не тому человеку. Иногда обвинения выглядели совсем абсурдно, но это ничуть не смущало ответственных лиц. Например, по партийной линии ЦК ВКПБ как-то прошла докладная записка «Об использовании маслобоек, вид которых имеет вид фашистской свастики», обратился товарищ Глазко с образцом маслобойки, изготовленной на заводе №29. «Выпуски маслобоек, которые имеют вид фашистской свастики, считаю вражеским делом, прошу передать всё это дело в НКВД». И действительно, принимается решение, передать в НКВД дело о конструировании, изготовлении и непринятии мер по прекращению производства маслобоек, лопасти которых имели вид фашистской свастики. Скорее всего, люди, которые эту несчастную маслобойку разработали, не отделались простой объяснительной.

В 30 году число арестованных квалифицированных специалистов резко возросло, а новых рабоче-крестьянских специалистов между тем не особо прибыло. В промышленности царил кадровый голод, дефицит образованных специалистов становился критическим. Именно тогда экономическое управление ОГПУ и предложило инновационную идею, мол, давайте не будем гробить цвет научной мысли страны на лесоповалах, построим для них комфортные тюрьмы, будем давать кофе и сигареты, размещать по 8 человек в комнате, и пусть конструируют нам самолёты, подлодки и ракеты. Так и секретность обеспечим, и контроль со стороны органов безопасности, ну и мотивация работать у специалистов будет.

И вот 15 мая 30 года вышел циркуляр Высшего совета народного хозяйства и ОГПУ об использовании на производстве специалистов, осуждённых за вредительство. В документе сразу оговаривалось, что использование вредителей нужно организовать таким образом, чтобы их работа проходила в помещениях органов ОГПУ, то есть, с самого начала речь шла об особых тюрьмах для учёных.

Миф об эффективности шарашек, об их особой пользе для страны существовал все годы советской власти. Мало того, он жив и до сих пор. Вот что написал Солженицын в своём романе «В круге первом»: «На воле невозможно собрать в одном конструкторском бюро двух больших инженеров и двух больших учёных. Начинают бороться за имя, за славу, за сталинскую премию, обязательно один другого выживет. А на шарашке ни слава, ни деньги никому не грозят. Николаю Николаевичу полстакана сметаны и Петру Петровичу полстакана сметаны. Поиграют в шахматишки, покурят, скучно. Может, изобретём что-нибудь? Давайте. Так создано многое в нашей науке». И в этом основная идея шарашек. И тем не менее, эффективность шарашек – не более, чем миф. Да, ОГПУ вытрясло из репрессированных учёных сколько-то разработок для ВПК, чертежи пушек и формулы сплавов, но подобная система не смогла бы работать достаточно долго, потому что система – это не конкретные люди за микроскопом и кульманом, в тюрьме с привилегиями или в Сколково на зарплате. Это большое сложное сообщество образованных специалистов, которое и коллайдер построит, и специалистов обучит. И на всяких конференциях они не просто языками чешут и авторитет зарабатывают, а обмениваются опытом, учатся на чужих ошибках, узнают новые теории из первых рук. Это невозможно сделать, находясь в замкнутом небольшом сообществе.

В стране, где сажают учёных за решётку и заставляют работать буквально за 25 сигарет или 15 спичек, или в стране, где зарплата среднего научного сотрудника ниже зарплаты рядового менеджера магазина одежды, в таких странах не будет никакого нового поколения учёных, просто потому, что желающих стать учёными не будет. После смерти Сталина, когда параноидальная борьба с вредительством и контрреволюцией поутихли и репрессии пошли на спад, нужда государства в шарашках отпала. Особые тюрьмы ОГПУ стали закрываться одна за другой. Государство встало на иной, более здоровый путь. Повышало престиж науки и образования, старалось сделать учёных элитой советского общества, а шарашки стали историей, забытой, смущающей и неприглядной. Историей о том, как в нашей стране когда-то работала настоящая система интеллектуального рабства, историей, которая не должна повториться. До завтра!